Страница:
Месяц спустя, в марте, Пэтти позвонила Эббре и сообщила, что американский издатель уже высказал мнение о «Женщине наедине с собой» и что он воспринял книгу с восторгом.
– Вы получите длинное письмо от человека, которого назначили вашим редактором. Он укажет, какие, по его мнению, необходимо внести изменения. Судя по тому, что мне сказали, большой правки не потребуется, так что не волнуйтесь: Я надеюсь получить отзыв британского издателя уже в конце этой недели и ничуть не беспокоюсь о том, каким окажется этот отзыв. Издатель будет потрясен! Вам остается лишь думать над тем, о чем написать в следующей книге!
В апреле Эббра провела несколько дней в гостях у свекра. Пленение Льюиса ничуть не поколебало уверенности полковника в том, что единственным недостатком американской оккупации Вьетнама была недостаточная жесткость принятых мер.
– Мы не только должны бомбить Север, мы должны начать наземные операции против Севера, на территории которого каждый человек – наш враг, – с жаром заявлял он. – Никакой мягкотелости, никаких опасений, что, мол, мы стреляем в невинных граждан! Если мы перейдем в решительное наступление на Север, Хо Ши Мин и его приспешники уже через несколько дней запросят пощады!
Столь же нетерпимым оставалось его мнение по отношению к антивоенным демонстрациям, которые собирали все большее количество участников.
– Их нужно расстреливать как изменников, – гневно повторял он. – Они не имеют права называть себя американцами!
Эббра не соглашалась с ним. Среди демонстрантов попадались ветераны, люди, воевавшие во Вьетнаме. Они были настолько потрясены тем, что видели там, что по возвращении домой публично сжигали свою военную форму и выбрасывали медали.
В глубине души Эббра всегда считала американскую оккупацию Вьетнама ошибкой, и только привязанность к Льюису до сих пор заставляла ее смотреть на войну с иной точки зрения. Но теперь она уже не одобряла позицию Соединенных Штатов. Все то, что она прочла за последние месяцы, убеждало Эббру: ее первоначальное мнение оказалось точным и она должна его придерживаться. Участники антивоенных демонстраций внушали ей глубокое сочувствие, и как бы она ни уважала свекра, каждый проведенный в его обществе день становился серьезным испытанием ее выдержки.
В мае она начала работать над новой книгой и, невзирая на полное отсутствие информации о том, где находится Льюис и жив ли он вообще, продолжала ежедневно писать ему письмо-дневник.
В июне ей позвонили из военного ведомства, но не для того, чтобы сообщить сведения, которых она с таким нетерпением ждала.
Учитывая обстоятельства, при которых Льюис попал в засаду, его статус был пересмотрен. Отныне он считался не военнопленным, а без вести пропавшим.
Эббра три дня не выходила из комнаты. Она отлично поняла, что за этим стоит. Ее пытались убедить в том, что Льюис погиб, но она не верила этому. Льюис жив. Эббра знала, что он жив.
Через два дня ей позвонил Скотт.
– Мне очень жаль, – просто сказал он. – Но ты должна надеяться на лучшее, Эббра. Отсутствие сведений о людях, взятых в плен на Юге, еще не означает, что они погибли.
– Да-да, – прерывающимся голосом отозвалась Эббра. – Льюис жив, Скотт! Я знаю, он жив!
Скотт замялся. С тех пор, когда они общались в последний раз, прошло больше десяти месяцев.
– Ты не против, если я приеду к тебе? – спросил он, сам не зная, какой ответ хочет услышать.
Он понимал, что встреча ничего не изменит, знал, что по-прежнему любит Эббру. Ничего из этого не выйдет. Эббра любит Льюиса и никогда не полюбит никого другого, пока сохраняется хотя бы призрачная надежда, что он жив.
– Нет, – хрипло произнесла Эббра. Ее голос прозвучал так, словно она сдерживала слезы. – Пожалуй, не стоит, Скотт.
Скотта охватило такое разочарование, что он был вынужден опереться о стену. Ну конечно, он знал, какого ответа ждал от Эббры. Но не получил его.
– До свидания, милая, – с трудом произнес он, гадая, каково приходится Эббре без друзей, которые понимали бы ее, без семьи, которая поддерживала бы ее, без близких людей, к которым она могла бы обратиться за помощью и утешением.
Все лето Эббра продолжала разрабатывать новый сюжет. По-прежнему у нее не было никаких вестей о Льюисе, никаких причин верить в то, что он жив. Была лишь собственная непоколебимая убежденность, что это так.
В сентябре она решила: хватит ей быть послушной офицерской женой. Она сделала все, что советовали военные власти. Она не разговаривала о Льюисе ни с журналистами, ни со случайными знакомыми. Она держалась в стороне от антивоенного движения, не устраивала истерик и никому не докучала. Теперь с этим покончено.
В октябре антивоенные активисты объявили о скором выступлении в Вашингтоне, цель которого – пикетирование Пентагона. Эббра заперла рукопись в ящик стола и купила билет на самолет.
Она намеревалась расстаться с ролью покорной жены и стать участницей антивоенного движения. Пикетирование Пентагона представлялось ей столь же удачным началом, как и любой другой шаг.
Глава 21
– Вы получите длинное письмо от человека, которого назначили вашим редактором. Он укажет, какие, по его мнению, необходимо внести изменения. Судя по тому, что мне сказали, большой правки не потребуется, так что не волнуйтесь: Я надеюсь получить отзыв британского издателя уже в конце этой недели и ничуть не беспокоюсь о том, каким окажется этот отзыв. Издатель будет потрясен! Вам остается лишь думать над тем, о чем написать в следующей книге!
В апреле Эббра провела несколько дней в гостях у свекра. Пленение Льюиса ничуть не поколебало уверенности полковника в том, что единственным недостатком американской оккупации Вьетнама была недостаточная жесткость принятых мер.
– Мы не только должны бомбить Север, мы должны начать наземные операции против Севера, на территории которого каждый человек – наш враг, – с жаром заявлял он. – Никакой мягкотелости, никаких опасений, что, мол, мы стреляем в невинных граждан! Если мы перейдем в решительное наступление на Север, Хо Ши Мин и его приспешники уже через несколько дней запросят пощады!
Столь же нетерпимым оставалось его мнение по отношению к антивоенным демонстрациям, которые собирали все большее количество участников.
– Их нужно расстреливать как изменников, – гневно повторял он. – Они не имеют права называть себя американцами!
Эббра не соглашалась с ним. Среди демонстрантов попадались ветераны, люди, воевавшие во Вьетнаме. Они были настолько потрясены тем, что видели там, что по возвращении домой публично сжигали свою военную форму и выбрасывали медали.
В глубине души Эббра всегда считала американскую оккупацию Вьетнама ошибкой, и только привязанность к Льюису до сих пор заставляла ее смотреть на войну с иной точки зрения. Но теперь она уже не одобряла позицию Соединенных Штатов. Все то, что она прочла за последние месяцы, убеждало Эббру: ее первоначальное мнение оказалось точным и она должна его придерживаться. Участники антивоенных демонстраций внушали ей глубокое сочувствие, и как бы она ни уважала свекра, каждый проведенный в его обществе день становился серьезным испытанием ее выдержки.
В мае она начала работать над новой книгой и, невзирая на полное отсутствие информации о том, где находится Льюис и жив ли он вообще, продолжала ежедневно писать ему письмо-дневник.
В июне ей позвонили из военного ведомства, но не для того, чтобы сообщить сведения, которых она с таким нетерпением ждала.
Учитывая обстоятельства, при которых Льюис попал в засаду, его статус был пересмотрен. Отныне он считался не военнопленным, а без вести пропавшим.
Эббра три дня не выходила из комнаты. Она отлично поняла, что за этим стоит. Ее пытались убедить в том, что Льюис погиб, но она не верила этому. Льюис жив. Эббра знала, что он жив.
Через два дня ей позвонил Скотт.
– Мне очень жаль, – просто сказал он. – Но ты должна надеяться на лучшее, Эббра. Отсутствие сведений о людях, взятых в плен на Юге, еще не означает, что они погибли.
– Да-да, – прерывающимся голосом отозвалась Эббра. – Льюис жив, Скотт! Я знаю, он жив!
Скотт замялся. С тех пор, когда они общались в последний раз, прошло больше десяти месяцев.
– Ты не против, если я приеду к тебе? – спросил он, сам не зная, какой ответ хочет услышать.
Он понимал, что встреча ничего не изменит, знал, что по-прежнему любит Эббру. Ничего из этого не выйдет. Эббра любит Льюиса и никогда не полюбит никого другого, пока сохраняется хотя бы призрачная надежда, что он жив.
– Нет, – хрипло произнесла Эббра. Ее голос прозвучал так, словно она сдерживала слезы. – Пожалуй, не стоит, Скотт.
Скотта охватило такое разочарование, что он был вынужден опереться о стену. Ну конечно, он знал, какого ответа ждал от Эббры. Но не получил его.
– До свидания, милая, – с трудом произнес он, гадая, каково приходится Эббре без друзей, которые понимали бы ее, без семьи, которая поддерживала бы ее, без близких людей, к которым она могла бы обратиться за помощью и утешением.
Все лето Эббра продолжала разрабатывать новый сюжет. По-прежнему у нее не было никаких вестей о Льюисе, никаких причин верить в то, что он жив. Была лишь собственная непоколебимая убежденность, что это так.
В сентябре она решила: хватит ей быть послушной офицерской женой. Она сделала все, что советовали военные власти. Она не разговаривала о Льюисе ни с журналистами, ни со случайными знакомыми. Она держалась в стороне от антивоенного движения, не устраивала истерик и никому не докучала. Теперь с этим покончено.
В октябре антивоенные активисты объявили о скором выступлении в Вашингтоне, цель которого – пикетирование Пентагона. Эббра заперла рукопись в ящик стола и купила билет на самолет.
Она намеревалась расстаться с ролью покорной жены и стать участницей антивоенного движения. Пикетирование Пентагона представлялось ей столь же удачным началом, как и любой другой шаг.
Глава 21
Серена на самоубийственной скорости свернула на мощенный булыжником конюшенный двор и остановилась с визгом шин. Она опаздывала. До приезда Руперта оставалось меньше получаса, а ей еще нужно было принять ванну и переодеться. Они собирались пообедать в «Квалингос», а потом отправиться в «Колони» на Беркли-сквер. Она захлопнула за собой входную дверь, раздумывая, что надеть. Вставляя ключ в замочную скважину, она услышала, как в доме зазвонил телефон.
– Черт побери, – пробормотала она и на мгновение остановилась, любуясь хрупкой красотой бегоний и фуксий в кашпо. – Если это Тоби, ему придется подождать. – Серена вошла в тесную прихожую и сняла трубку с трезвонящего аппарата. – Мне очень жаль, Тоби, дорогуша, – сказала она, не испытывая и тени сожаления, – но сегодня вечером я не могу, сегодня я...
– Это не Тоби. Это я, твой папа. – Голос отца звучал хмуро и напряженно. – Боюсь, у меня плохие новости, милая. Прости, что сообщаю тебе это вот так, по телефону, но я подумал, что будет лучше, если ты узнаешь все от меня, а не от кого-нибудь еще.
– Лэнс? – тут же отозвалась Серена дрогнувшим голосом. – Что-нибудь с Лэнсом? Что с ним случилось? Его арестовали? Он здоров? Где он находится?
Где бы ни оказался Лэнс, Серена поехала бы к нему. Придется оставить Руперту записку. Он все поймет. Серена сжала в кулаке ключи от автомобиля.
– Где сейчас Лэнс, папа?
– Дело не в Лэнсе, милая... – устало произнес отец. Серена привалилась к стене, стыдясь того облегчения, которое ощутила. Значит, что-то с матерью. Рано утром она отправится в Бедингхэм и останется там столько, сколько будет нужно.
Граф откашлялся.
– Боюсь, дело в Кайле. Его отец позвонил мне несколько минут назад. Кайла сбили. Сослуживец видел его живым на земле после крушения вертолета, но район падения кишит вьетконговцами, и с тех пор о Кайле не было никаких известий. – После паузы отец продолжил: – Его официально объявили без вести пропавшим. Мне очень жаль, милая. Мне очень, очень жаль.
В первую секунду Серена ничего не почувствовала. Казалось, ее охватило оцепенение. Голос отца зазвучал громче:
– Серена? Ты слушаешь? Ты слышишь меня?
– Да, – выдавила она, наконец. – Да, я слышу тебя, папа. – Она не знала, о чем говорить, о чем спрашивать. Как ни странно, все то время, что Кайл был во Вьетнаме, ей и в голову не приходило, что его могут убить, ранить или объявить без вести пропавшим. Кайла переполняла такая жизненная энергия, он был таким чертовски везучим, таким вызывающе уверенным в себе, что было трудно даже представить, что он может попасть в беду. Сама мысль о том, что он может оказаться в числе неудачников, казалась совершенно невероятной.
– Ты не хочешь приехать домой на несколько дней? – говорил тем временем отец. – Бедингхэм сейчас в полной своей красе, столько цветов и зелени.
Закрыв глаза, Серена думала о Бедингхэме. В день свадьбы там было много роз – светлых Офелий, темно-пурпурных Виолетт... Как бы все обернулось, не вздумай Лэнс в тот день приехать в поместье? Кайл не застал бы той отвратительной сцены, не покинул бы Бедингхэм, не вернулся бы в Америку. И уж конечно, не поступил бы на курсы пилотов, его не послали бы во Вьетнам...
– Нет, папа, – с трудом произнесла она. – Я не хочу ехать домой. По крайней мере, сейчас.
Если бы Лэнс не объявился в тот день, они с Кайлом могли бы сейчас вместе жить в Бедингхэме. Оказаться там без него было бы невыносимо. Серена медленно положила трубку. Ей на ум пришло крылатое изречение о том, что «если» – самое короткое и самое грозное слово в английском языке. Если бы она не оставила Кайла одного и не отправилась в детскую, чтобы увидеться с Лэнсом... Если бы Кайл не потерял терпение и не пошел ее искать... Если бы... если... если...
Двадцать минут спустя приехал Руперт в сером элегантном костюме, с гвоздикой в петлице. Бросив один лишь взгляд на бледное, осунувшееся лицо Серены, он сказал:
– Господи! Что с тобой, Серена? Что случилось?
Серена крепко сжимала в ладонях объемистый бокал водки с тоником. Она и не подумала отставить водку в сторону или выйти навстречу Руперту. Она посмотрела на него глазами, дымчато-серая глубина которых казалась теперь едва ли не черной.
– Вьетнамцы сбили вертолет Кайла, – просто ответила она. – Его считают пропавшим без вести.
На секунду Руперт застыл в неподвижности, сразу осознав, какие перемены и осложнения это обстоятельство вносит в его отношения с Сереной, потом подошел к ней и осторожно вынул стакан из ее пальцев.
– Расскажи мне, – мягко произнес он, – расскажи мне все, о чем тебе сообщили.
Серена все еще была в шоке, но глаза ее оставались сухими. Запинаясь, она повторила то, о чем поведал ей отец. Руперт был изумлен скудностью сведений.
– Когда это случилось? Сколько времени прошло? Почему тебе не позвонили, как члену семьи Кайла?
– Скорее всего, потому, что он не назвал моего имени, – с решительной прямотой ответила Серена. – Поступая на службу, Кайл готовился развестись со мной. Мы помирились лишь за несколько часов до его отъезда во Вьетнам. Вполне естественно, что в качестве ближайшего родственника он назвал отца, а не меня.
– Ты уже звонила его отцу?
– Нет. – Серену передернуло.
– Не кажется ли тебе, что это необходимо сделать? – настаивал Руперт. – Тебе нужно узнать, где сбили Кайла – на Севере или на Юге. И если его видели живым после падения вертолета, как получилось, что его сочли пропавшим без вести? Ведь он, скорее всего, попал в плен.
– Сначала мне нужно другое, – дрогнувшим голосом отозвалась Серена. – Сначала я должна поверить, что это действительно произошло. Мне нужно выплакаться.
Но даже после разговора с тестем слезы не желали течь из ее глаз.
– Это ты виновата! – яростно обрушился на нее отец Кайла. – Если бы не ты, Кайл не пошел бы в армию, его бы не отправили во Вьетнам!
Серена не спорила. В первую же секунду после того, как отец сообщил ей о несчастье, она поняла, что одна виновата во всем.
Следующие несколько дней она ходила в антикварный магазин, но делала это словно робот, повинуясь укоренившейся привычке. От энергичной, жизнерадостной сумасбродки, которой в равной степени восхищались покупатели и газетчики, специализирующиеся на светских сплетнях, осталась лишь бледная тень. Серена держалась отстранение и, хотя и была благодарна Руперту за сочувствие и поддержку, отказывалась с ним спать. И с другими мужчинами тоже.
Она отправилась в Челси к Лэнсу и рассказала о случившемся, стоя к нему спиной и глядя в окно на серые неспокойные воды Темзы.
– Кайла сбили неподалеку от камбоджийской границы, – невыразительным голосом говорила она. – Он должен был взять на борт разведывательную роту, которую отрезали и окружили вьетконговцы. Один пилот, его друг, совершенно уверен, что видел, как Кайл выбирался из-под обломков, но вокруг было полно вьетконговцев, и...
Серена обернулась, собираясь рассказать, что друг Кайла предпринял отчаянную попытку посадить под яростным огнем вертолет рядом с пылающими обломками.
Пока она говорила, Лэнс молчал, и Серена не сомневалась, что, невзирая на жгучую ненависть к Кайлу и антивоенные убеждения, он будет потрясен так же, как Руперт. Не обернись Серена столь неожиданно, он наверняка постарался бы выразить сочувствие, хотя бы даже и лицемерное. Но Серена застала Лэнса врасплох и успела уловить выражение его лица.
Лэнс улыбался, всем своим видом выражая радость. И только сейчас Серена почувствовала, что в ней словно что-то надломилось. По ее щекам хлынули слезы.
– Ты ублюдок! – вскричала она и, набросившись на Лэнса, вонзила ногти ему в лицо. – Ничтожный, тупой, жалкий ублюдок!
От Лэнса ее оторвал Руперт. Он ждал Серену на улице в своей «лагонде» и услышал ее яростный вопль. К тому времени когда он поднялся по лестнице и вошел в квартиру, Лэнс полулежал на диване, а Серена молотила его кулаками, истерично рыдая и выкрикивая ругательства, от которых покраснел бы портовый грузчик.
– Ради всего святого! – гаркнул Руперт. Он торопливо пересек комнату и расцепил брата и сестру, с облегчением заметив, что Лэнс и не думает дать сдачи. – Какая муха вас укусила? Неужели вы не можете вести себя как разумные люди?
Лэнс приподнялся и сел на диване. Его галстук был обмотан вокруг шеи, на рубашке не хватало пуговицы.
– Это я виноват, – коротко произнес он, промокая носовым платком царапины на лице. – Серри подумала, будто бы я рад, что Андерсона объявили без вести пропавшим.
– Так и было! – Серена судорожно всхлипнула. – И он тебе не Андерсон, его зовут Кайл!
– Это правда? – натянутым тоном спросил Руперт. Лэнс поднял глаза. Снизу Руперт казался ему настоящим великаном. И очень грозным.
– Да нет... – нерешительно пробормотал Лэнс и вскочил на ноги, не желая чувствовать себя в уязвимом положении. – Черт возьми! Я вовсе не был доволен – в том смысле, который в это слово вкладывает Серена. Я вовсе не был доволен тем, что ее мужа сбили. – Он начал возбужденно прохаживаться по комнате. – Если я и радовался, то только потому, что американцы должны усвоить: они никогда не выиграют эту войну. Но мне кажется, они поймут это только тогда, когда общественное мнение сочтет американские потери во Вьетнаме слишком большими. На мой взгляд, чем скорее это произойдет, тем лучше!
Серена наконец прекратила плакать. Она отбросила волосы с лица, вытерла пальцами щеки и ровным голосом устало произнесла:
– Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем являться сюда с такими новостями. Отвези меня домой, Руперт.
Лэнс замер, его глаза метнулись к лицу сестры. Он не хотел, чтобы Серена уезжала. Он не хотел, чтобы их разделила очередная ссора, но не желал извиняться в присутствии Руперта. Вместо этого он сказал:
– Если Кайл жив и находится в плену, тебе следует взглянуть на дело с моей точки зрения, Серри. Ты должна принять участие в антивоенных выступлениях, поскольку, пока война не завершится, ни один человек за пределами Вьетнама не увидит Кайла Андерсона.
Серена промолчала. Ей тоже хотелось помириться с Лэнсом, но у нее возникло чувство, что поступить так значило бы предать Кайла. Сохранять верность ему – единственное, что она могла сделать для него и ради него.
В течение следующих нескольких дней Серена перечитала все что возможно о войне. Она узнала о том, как вьетконговцы обращаются с американцами, попавшими им в руки, как втыкают пленным стальные штыри в анальное отверстие и пенис, как заживо сдирают кожу.
Отныне война не казалась ей чем-то отвлеченным, и чем больше она узнавала, тем чаще ей приходило на ум, что взгляды Лэнса на войну не такие уж экстремистские. Три недели спустя отец Кайла передал ей письмо Чарлза Уилсона.
...Кайл жив, я уверен в этом, – писал он. – Я видел, как он выбирался из-под обломков, но посадить рядом машину и спасти его не было никакой возможности. Слишком плотным был огонь с земли. – Уилсон указал точные координаты места, где был сбит Кайл, и в конце добавил: – Он мой друг, лучшего у меня не было в жизни, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться для него статуса военнопленного.
Серена дважды прочла письмо и задумчиво отложила его в сторону. До сих пор ей и в голову не приходило, что различие между понятиями «без вести пропавший» и «военнопленный» может оказаться столь важным. До исчезновения Кайла она и не догадывалась о существовании подобного различия. Она полагала, что ничего не может сделать для Кайла, но ошибалась. Она должна бороться за изменение его статуса. Но для этого первым делом нужно известить вооруженные силы США о том, что она жена военнослужащего.
Через две недели после того, как Серена написала в военное ведомство, приложив свидетельства о рождении и браке, ей прислали ответ. Только сейчас она получила официальное сообщение о последнем задании Кайла и об обстоятельствах, при которых был сбит его вертолет. Ей рассказали и о том, как Чарлз Уилсон под яростным огнем противника вновь и вновь пытался посадить свою машину рядом с горящими обломками вертолета Кайла, и что при этом он получил тяжелые ранения.
Еще армейские власти приносили свои извинения за то, что личные вещи Кайла были отправлены его отцу, а не ей, и уверяли Серену, что среди этих вещей не было личных писем. В конце содержалась просьба считать любую информацию о ее муже конфиденциальной.
– Какая еще информация? – вслух произнесла Серена, изумленная до глубины души. Она отправила новое письмо, спрашивая, почему Кайл числится не военнопленным, а без вести пропавшим, если другой пилот видел, как он выбирался из-под обломков вертолета. Еще она спрашивала, в каком госпитале находится Чарлз Уилсон. Она хотела написать ему и поблагодарить за отважную попытку спасти Кайла.
В начале октября Серена получила второе официальное послание армии США. Она вскрыла желтовато-коричневый конверт, не сомневаясь в том, что он содержит именно те сведения, которых она ждала.
...имя вашего мужа попало в списки, только что опубликованные властями Северного Вьетнама. Предполагается, что его содержат в ханойской тюрьме Хоало. На основании данной информации вашему мужу присвоен статус военнопленного. И поскольку теперь он считается попавшим в плен, вам предлагается ради его безопасности сообщать посторонним лицам только его имя, регистрационный номер и дату рождения...
Кайл жив! Серену охватила дрожь, она смеялась и плакала одновременно. Кайла держат в кошмарном застенке, но по крайней мере он жив!
– Я знала, что ты не можешь погибнуть! – вскричала Серена, как будто Кайл был рядом с ней. – Ты слишком любишь жизнь, чтобы умереть!
Руперт воспринял эту весть с чувством громадного облегчения. Он знал, что Серена терзается угрызениями совести, и хотя сам он полагал, что в произошедшем ее вины нет, переубедить Серену не мог.
Он сидел на диване в своем роскошном доме на Найтсбридж, положив руку на плечо Серены. Выслушав ее рассказ об изменении официального статуса Кайла, Руперт решил, что теперь их отношения вновь вернутся в привычное русло.
– Ты не отвечаешь за то, что Кайл удрал в Штаты и стал летчиком, – сказал он, когда Серена призналась, почему чувствует себя виноватой. – Вряд ли ты могла хоть на секунду представить себе, что, оказавшись на месте Кайла, я решил бы, что та омерзительная сцена в детской доставляет тебе удовольствие. Поступок Кайла лишь свидетельствует о том, как мало он тебя знает... – и любит, хотел добавить Руперт, но удержался.
Несмотря на свежую, ветреную погоду, Серена надела под мини-юбку только узенькие трусики, и Руперт потянул их книзу, чувствуя, как его ладонь щекочут упругие золотистые волоски. Он осторожно проник пальцами в ее лоно и погрузил их в горячую увлажнившуюся плоть. Серена издала грудной стон и напряглась, всем телом прижимаясь к Руперту. Минуло уже почти два месяца с тех пор, когда она в последний раз была близка с мужчиной, а Кайла уже не считают пропавшим без вести, он в плену у вьетнамцев, он жив! Руперт приблизил губы к ее рту, продолжая ласкать крохотный бугорок между ее ног. Она не спала с мужчинами... и Кайл остался жив! Серена мягко уперлась руками в грудь Руперта, отталкивая его.
– Не будь глупышкой, – дрожащим от страсти голосом произнес он. – Теперь ничто не мешает нам лечь в постель.
– Нет, мешает. – Серена была так возбуждена, что едва сдерживала стон, но все же схватила Руперта за руку, крепко стискивая его пальцы. – Я не занималась любовью, и Кайл уже не числится без вести пропавшим, теперь он военнопленный! И если я буду хранить ему верность, его отпустят, я знаю!
Руперт с изумлением воззрился на нее.
– Ты что, шутишь? – спросил он наконец. Дымчато-серые, широко расставленные глаза с темными ресницами заглянули ему в лицо.
– Нет, – ответила Серена и заерзала, высвобождаясь из объятий Руперта. – Я понимаю, это звучит не слишком разумно...
– Это попросту глупо! – Терпение Руперта иссякло. – Это самое настоящее первобытное суеверие! Скажи на милость, каким образом твое воздержание может повлиять на судьбу Кайла? И на какой срок ты рассчитываешь, давая себе обещание не заниматься любовью, пока его не отпустят? Война длится уже несколько лет. Вряд ли она закончится только оттого, что ты дашь обет воздержания. Кайл может провести в Ханое годы!
Серена поднялась с дивана и дрожащими руками разгладила на бедрах юбку.
– Кайл не выдержит многолетнего заключения, – прерывающимся голосом отозвалась она. – Тюрьма убьет его.
Руперт медленно встал, глядя на Серену и ругая себя за необдуманные слова.
– Может быть, Кайлу не придется сидеть там несколько лет, – негромко сказал он. – Даже если война будет продолжаться, пленных могут обменять.
– Да, – согласилась Серена, надевая туфли. – Могут.
Она собиралась уходить, и Руперт понимал: она уже не вернется. Он следил за ней полным любви и сожаления взглядом.
– Если Кайла обменяют, то вовсе не потому, что ты изображаешь из себя монахиню, – произнес он, окончательно утратив надежду.
Невзирая на мрачные видения, вызванные его словами, уголки губ Серены приподнялись в улыбке.
– Почему бы и нет? – сказала она с прежним лукавством в голосе. – Ведь, как ни говори, жизнь без секса – самая большая жертва, на которую я способна!
В конце октября ей позвонил отец и сказал, что они с матерью уезжают на зиму в Барбадос. Разумеется, прислуга справится с его стареющими спаниелями, но собаки предпочли бы видеть рядом кого-нибудь из членов семьи, и не согласится ли Серена перебраться в Бедингхэм?
Серена согласилась не раздумывая. Осень – лучшее время в Бедингхэме, а она уже давно не была в поместье. Покинув Лондон, она отправилась на север, физически ощущая, как с каждой милей в нее вливается ощущение свободы. В Бедингхэме она сумеет более ясно представить себе свое будущее. Ее связь с Рупертом завершилась, хотя он и был тем человеком, к которому она в первую очередь обращалась за советом, сочувствием и поддержкой. Руперт предложил ей стать совладелицей антикварного магазина, надеясь тем самым удержать ее, но она отказалась.
Она не хотела брать на себя никаких обязательств, сколь бы соблазнительными они ни представлялись. Пленение Кайла перевернуло всю ее жизнь. И хотя Серена не могла заглянуть в будущее, она не сомневалась: впереди ее ждет совсем не то, о чем она мечтала в прошлом. И когда это будущее наступит, она должна быть во всеоружии.
Лэнс оставил на ее автоответчике несколько сообщений, но Серена не стала ему звонить. Отказ от примирения с братом оказался еще одним тяжким бременем, которое она на себя взвалила.
В конце ноября во время привычного еженедельного разговора по телефону Руперт без особой радости сообщил Серене, что у него появилась новая подруга – леди Сара Мэллбери, семнадцатилетняя дочь его школьного приятеля.
Серена была несколько удивлена, но не испытала ни малейших сожалений. Она прекрасно знала, что, если ей вздумается возобновить отношения с Рупертом, леди Сара вряд ли сможет помешать этому. Но Серена не хотела возврата к старым привязанностям, во всяком случае пока. Она предпочитала оставаться в Бедингхэме, бродить с собаками среди берез и, возвращаясь с прогулок, наслаждаться чаем и хрустящими тостами с маслом, устроившись у жаркого пламени камина.
Военное ведомство сообщило ей адрес армейского госпиталя в Японии, где проходил лечение Чак Уилсон, и она написала другу Кайла, благодаря за смелую попытку выручить ее мужа.
Незадолго до Рождества Серена получила ответ. Это было странное письмо, краткое и грубоватое. Уилсон давал понять, что не видит смысла в дальнейшей переписке. Серена терялась в догадках. Чак был другом Кайла, и ей было трудно представить его замкнутым, нелюдимым человеком. К тому же его первое письмо к ней, хотя и полное мучительной боли, было дружелюбным и сочувственным.
Чака перевели в госпиталь на территории США, и Серена решила не обращать внимания на его недоброжелательный тон. Она написала вновь, спрашивая, когда он надеется выйти из госпиталя, и сообщила, что хотела бы встретиться с ним, чтобы поблагодарить лично.
К Новому году Серена убедилась в том, что Лэнс хотя бы в одном отношении прав: покончить с войной можно, лишь решительно выступая за мир. Серена отправилась в Лондон, чтобы принять участие в антивоенной демонстрации.
– Черт побери, – пробормотала она и на мгновение остановилась, любуясь хрупкой красотой бегоний и фуксий в кашпо. – Если это Тоби, ему придется подождать. – Серена вошла в тесную прихожую и сняла трубку с трезвонящего аппарата. – Мне очень жаль, Тоби, дорогуша, – сказала она, не испытывая и тени сожаления, – но сегодня вечером я не могу, сегодня я...
– Это не Тоби. Это я, твой папа. – Голос отца звучал хмуро и напряженно. – Боюсь, у меня плохие новости, милая. Прости, что сообщаю тебе это вот так, по телефону, но я подумал, что будет лучше, если ты узнаешь все от меня, а не от кого-нибудь еще.
– Лэнс? – тут же отозвалась Серена дрогнувшим голосом. – Что-нибудь с Лэнсом? Что с ним случилось? Его арестовали? Он здоров? Где он находится?
Где бы ни оказался Лэнс, Серена поехала бы к нему. Придется оставить Руперту записку. Он все поймет. Серена сжала в кулаке ключи от автомобиля.
– Где сейчас Лэнс, папа?
– Дело не в Лэнсе, милая... – устало произнес отец. Серена привалилась к стене, стыдясь того облегчения, которое ощутила. Значит, что-то с матерью. Рано утром она отправится в Бедингхэм и останется там столько, сколько будет нужно.
Граф откашлялся.
– Боюсь, дело в Кайле. Его отец позвонил мне несколько минут назад. Кайла сбили. Сослуживец видел его живым на земле после крушения вертолета, но район падения кишит вьетконговцами, и с тех пор о Кайле не было никаких известий. – После паузы отец продолжил: – Его официально объявили без вести пропавшим. Мне очень жаль, милая. Мне очень, очень жаль.
В первую секунду Серена ничего не почувствовала. Казалось, ее охватило оцепенение. Голос отца зазвучал громче:
– Серена? Ты слушаешь? Ты слышишь меня?
– Да, – выдавила она, наконец. – Да, я слышу тебя, папа. – Она не знала, о чем говорить, о чем спрашивать. Как ни странно, все то время, что Кайл был во Вьетнаме, ей и в голову не приходило, что его могут убить, ранить или объявить без вести пропавшим. Кайла переполняла такая жизненная энергия, он был таким чертовски везучим, таким вызывающе уверенным в себе, что было трудно даже представить, что он может попасть в беду. Сама мысль о том, что он может оказаться в числе неудачников, казалась совершенно невероятной.
– Ты не хочешь приехать домой на несколько дней? – говорил тем временем отец. – Бедингхэм сейчас в полной своей красе, столько цветов и зелени.
Закрыв глаза, Серена думала о Бедингхэме. В день свадьбы там было много роз – светлых Офелий, темно-пурпурных Виолетт... Как бы все обернулось, не вздумай Лэнс в тот день приехать в поместье? Кайл не застал бы той отвратительной сцены, не покинул бы Бедингхэм, не вернулся бы в Америку. И уж конечно, не поступил бы на курсы пилотов, его не послали бы во Вьетнам...
– Нет, папа, – с трудом произнесла она. – Я не хочу ехать домой. По крайней мере, сейчас.
Если бы Лэнс не объявился в тот день, они с Кайлом могли бы сейчас вместе жить в Бедингхэме. Оказаться там без него было бы невыносимо. Серена медленно положила трубку. Ей на ум пришло крылатое изречение о том, что «если» – самое короткое и самое грозное слово в английском языке. Если бы она не оставила Кайла одного и не отправилась в детскую, чтобы увидеться с Лэнсом... Если бы Кайл не потерял терпение и не пошел ее искать... Если бы... если... если...
Двадцать минут спустя приехал Руперт в сером элегантном костюме, с гвоздикой в петлице. Бросив один лишь взгляд на бледное, осунувшееся лицо Серены, он сказал:
– Господи! Что с тобой, Серена? Что случилось?
Серена крепко сжимала в ладонях объемистый бокал водки с тоником. Она и не подумала отставить водку в сторону или выйти навстречу Руперту. Она посмотрела на него глазами, дымчато-серая глубина которых казалась теперь едва ли не черной.
– Вьетнамцы сбили вертолет Кайла, – просто ответила она. – Его считают пропавшим без вести.
На секунду Руперт застыл в неподвижности, сразу осознав, какие перемены и осложнения это обстоятельство вносит в его отношения с Сереной, потом подошел к ней и осторожно вынул стакан из ее пальцев.
– Расскажи мне, – мягко произнес он, – расскажи мне все, о чем тебе сообщили.
Серена все еще была в шоке, но глаза ее оставались сухими. Запинаясь, она повторила то, о чем поведал ей отец. Руперт был изумлен скудностью сведений.
– Когда это случилось? Сколько времени прошло? Почему тебе не позвонили, как члену семьи Кайла?
– Скорее всего, потому, что он не назвал моего имени, – с решительной прямотой ответила Серена. – Поступая на службу, Кайл готовился развестись со мной. Мы помирились лишь за несколько часов до его отъезда во Вьетнам. Вполне естественно, что в качестве ближайшего родственника он назвал отца, а не меня.
– Ты уже звонила его отцу?
– Нет. – Серену передернуло.
– Не кажется ли тебе, что это необходимо сделать? – настаивал Руперт. – Тебе нужно узнать, где сбили Кайла – на Севере или на Юге. И если его видели живым после падения вертолета, как получилось, что его сочли пропавшим без вести? Ведь он, скорее всего, попал в плен.
– Сначала мне нужно другое, – дрогнувшим голосом отозвалась Серена. – Сначала я должна поверить, что это действительно произошло. Мне нужно выплакаться.
Но даже после разговора с тестем слезы не желали течь из ее глаз.
– Это ты виновата! – яростно обрушился на нее отец Кайла. – Если бы не ты, Кайл не пошел бы в армию, его бы не отправили во Вьетнам!
Серена не спорила. В первую же секунду после того, как отец сообщил ей о несчастье, она поняла, что одна виновата во всем.
Следующие несколько дней она ходила в антикварный магазин, но делала это словно робот, повинуясь укоренившейся привычке. От энергичной, жизнерадостной сумасбродки, которой в равной степени восхищались покупатели и газетчики, специализирующиеся на светских сплетнях, осталась лишь бледная тень. Серена держалась отстранение и, хотя и была благодарна Руперту за сочувствие и поддержку, отказывалась с ним спать. И с другими мужчинами тоже.
Она отправилась в Челси к Лэнсу и рассказала о случившемся, стоя к нему спиной и глядя в окно на серые неспокойные воды Темзы.
– Кайла сбили неподалеку от камбоджийской границы, – невыразительным голосом говорила она. – Он должен был взять на борт разведывательную роту, которую отрезали и окружили вьетконговцы. Один пилот, его друг, совершенно уверен, что видел, как Кайл выбирался из-под обломков, но вокруг было полно вьетконговцев, и...
Серена обернулась, собираясь рассказать, что друг Кайла предпринял отчаянную попытку посадить под яростным огнем вертолет рядом с пылающими обломками.
Пока она говорила, Лэнс молчал, и Серена не сомневалась, что, невзирая на жгучую ненависть к Кайлу и антивоенные убеждения, он будет потрясен так же, как Руперт. Не обернись Серена столь неожиданно, он наверняка постарался бы выразить сочувствие, хотя бы даже и лицемерное. Но Серена застала Лэнса врасплох и успела уловить выражение его лица.
Лэнс улыбался, всем своим видом выражая радость. И только сейчас Серена почувствовала, что в ней словно что-то надломилось. По ее щекам хлынули слезы.
– Ты ублюдок! – вскричала она и, набросившись на Лэнса, вонзила ногти ему в лицо. – Ничтожный, тупой, жалкий ублюдок!
От Лэнса ее оторвал Руперт. Он ждал Серену на улице в своей «лагонде» и услышал ее яростный вопль. К тому времени когда он поднялся по лестнице и вошел в квартиру, Лэнс полулежал на диване, а Серена молотила его кулаками, истерично рыдая и выкрикивая ругательства, от которых покраснел бы портовый грузчик.
– Ради всего святого! – гаркнул Руперт. Он торопливо пересек комнату и расцепил брата и сестру, с облегчением заметив, что Лэнс и не думает дать сдачи. – Какая муха вас укусила? Неужели вы не можете вести себя как разумные люди?
Лэнс приподнялся и сел на диване. Его галстук был обмотан вокруг шеи, на рубашке не хватало пуговицы.
– Это я виноват, – коротко произнес он, промокая носовым платком царапины на лице. – Серри подумала, будто бы я рад, что Андерсона объявили без вести пропавшим.
– Так и было! – Серена судорожно всхлипнула. – И он тебе не Андерсон, его зовут Кайл!
– Это правда? – натянутым тоном спросил Руперт. Лэнс поднял глаза. Снизу Руперт казался ему настоящим великаном. И очень грозным.
– Да нет... – нерешительно пробормотал Лэнс и вскочил на ноги, не желая чувствовать себя в уязвимом положении. – Черт возьми! Я вовсе не был доволен – в том смысле, который в это слово вкладывает Серена. Я вовсе не был доволен тем, что ее мужа сбили. – Он начал возбужденно прохаживаться по комнате. – Если я и радовался, то только потому, что американцы должны усвоить: они никогда не выиграют эту войну. Но мне кажется, они поймут это только тогда, когда общественное мнение сочтет американские потери во Вьетнаме слишком большими. На мой взгляд, чем скорее это произойдет, тем лучше!
Серена наконец прекратила плакать. Она отбросила волосы с лица, вытерла пальцами щеки и ровным голосом устало произнесла:
– Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем являться сюда с такими новостями. Отвези меня домой, Руперт.
Лэнс замер, его глаза метнулись к лицу сестры. Он не хотел, чтобы Серена уезжала. Он не хотел, чтобы их разделила очередная ссора, но не желал извиняться в присутствии Руперта. Вместо этого он сказал:
– Если Кайл жив и находится в плену, тебе следует взглянуть на дело с моей точки зрения, Серри. Ты должна принять участие в антивоенных выступлениях, поскольку, пока война не завершится, ни один человек за пределами Вьетнама не увидит Кайла Андерсона.
Серена промолчала. Ей тоже хотелось помириться с Лэнсом, но у нее возникло чувство, что поступить так значило бы предать Кайла. Сохранять верность ему – единственное, что она могла сделать для него и ради него.
В течение следующих нескольких дней Серена перечитала все что возможно о войне. Она узнала о том, как вьетконговцы обращаются с американцами, попавшими им в руки, как втыкают пленным стальные штыри в анальное отверстие и пенис, как заживо сдирают кожу.
Отныне война не казалась ей чем-то отвлеченным, и чем больше она узнавала, тем чаще ей приходило на ум, что взгляды Лэнса на войну не такие уж экстремистские. Три недели спустя отец Кайла передал ей письмо Чарлза Уилсона.
...Кайл жив, я уверен в этом, – писал он. – Я видел, как он выбирался из-под обломков, но посадить рядом машину и спасти его не было никакой возможности. Слишком плотным был огонь с земли. – Уилсон указал точные координаты места, где был сбит Кайл, и в конце добавил: – Он мой друг, лучшего у меня не было в жизни, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться для него статуса военнопленного.
Серена дважды прочла письмо и задумчиво отложила его в сторону. До сих пор ей и в голову не приходило, что различие между понятиями «без вести пропавший» и «военнопленный» может оказаться столь важным. До исчезновения Кайла она и не догадывалась о существовании подобного различия. Она полагала, что ничего не может сделать для Кайла, но ошибалась. Она должна бороться за изменение его статуса. Но для этого первым делом нужно известить вооруженные силы США о том, что она жена военнослужащего.
Через две недели после того, как Серена написала в военное ведомство, приложив свидетельства о рождении и браке, ей прислали ответ. Только сейчас она получила официальное сообщение о последнем задании Кайла и об обстоятельствах, при которых был сбит его вертолет. Ей рассказали и о том, как Чарлз Уилсон под яростным огнем противника вновь и вновь пытался посадить свою машину рядом с горящими обломками вертолета Кайла, и что при этом он получил тяжелые ранения.
Еще армейские власти приносили свои извинения за то, что личные вещи Кайла были отправлены его отцу, а не ей, и уверяли Серену, что среди этих вещей не было личных писем. В конце содержалась просьба считать любую информацию о ее муже конфиденциальной.
– Какая еще информация? – вслух произнесла Серена, изумленная до глубины души. Она отправила новое письмо, спрашивая, почему Кайл числится не военнопленным, а без вести пропавшим, если другой пилот видел, как он выбирался из-под обломков вертолета. Еще она спрашивала, в каком госпитале находится Чарлз Уилсон. Она хотела написать ему и поблагодарить за отважную попытку спасти Кайла.
В начале октября Серена получила второе официальное послание армии США. Она вскрыла желтовато-коричневый конверт, не сомневаясь в том, что он содержит именно те сведения, которых она ждала.
...имя вашего мужа попало в списки, только что опубликованные властями Северного Вьетнама. Предполагается, что его содержат в ханойской тюрьме Хоало. На основании данной информации вашему мужу присвоен статус военнопленного. И поскольку теперь он считается попавшим в плен, вам предлагается ради его безопасности сообщать посторонним лицам только его имя, регистрационный номер и дату рождения...
Кайл жив! Серену охватила дрожь, она смеялась и плакала одновременно. Кайла держат в кошмарном застенке, но по крайней мере он жив!
– Я знала, что ты не можешь погибнуть! – вскричала Серена, как будто Кайл был рядом с ней. – Ты слишком любишь жизнь, чтобы умереть!
Руперт воспринял эту весть с чувством громадного облегчения. Он знал, что Серена терзается угрызениями совести, и хотя сам он полагал, что в произошедшем ее вины нет, переубедить Серену не мог.
Он сидел на диване в своем роскошном доме на Найтсбридж, положив руку на плечо Серены. Выслушав ее рассказ об изменении официального статуса Кайла, Руперт решил, что теперь их отношения вновь вернутся в привычное русло.
– Ты не отвечаешь за то, что Кайл удрал в Штаты и стал летчиком, – сказал он, когда Серена призналась, почему чувствует себя виноватой. – Вряд ли ты могла хоть на секунду представить себе, что, оказавшись на месте Кайла, я решил бы, что та омерзительная сцена в детской доставляет тебе удовольствие. Поступок Кайла лишь свидетельствует о том, как мало он тебя знает... – и любит, хотел добавить Руперт, но удержался.
Несмотря на свежую, ветреную погоду, Серена надела под мини-юбку только узенькие трусики, и Руперт потянул их книзу, чувствуя, как его ладонь щекочут упругие золотистые волоски. Он осторожно проник пальцами в ее лоно и погрузил их в горячую увлажнившуюся плоть. Серена издала грудной стон и напряглась, всем телом прижимаясь к Руперту. Минуло уже почти два месяца с тех пор, когда она в последний раз была близка с мужчиной, а Кайла уже не считают пропавшим без вести, он в плену у вьетнамцев, он жив! Руперт приблизил губы к ее рту, продолжая ласкать крохотный бугорок между ее ног. Она не спала с мужчинами... и Кайл остался жив! Серена мягко уперлась руками в грудь Руперта, отталкивая его.
– Не будь глупышкой, – дрожащим от страсти голосом произнес он. – Теперь ничто не мешает нам лечь в постель.
– Нет, мешает. – Серена была так возбуждена, что едва сдерживала стон, но все же схватила Руперта за руку, крепко стискивая его пальцы. – Я не занималась любовью, и Кайл уже не числится без вести пропавшим, теперь он военнопленный! И если я буду хранить ему верность, его отпустят, я знаю!
Руперт с изумлением воззрился на нее.
– Ты что, шутишь? – спросил он наконец. Дымчато-серые, широко расставленные глаза с темными ресницами заглянули ему в лицо.
– Нет, – ответила Серена и заерзала, высвобождаясь из объятий Руперта. – Я понимаю, это звучит не слишком разумно...
– Это попросту глупо! – Терпение Руперта иссякло. – Это самое настоящее первобытное суеверие! Скажи на милость, каким образом твое воздержание может повлиять на судьбу Кайла? И на какой срок ты рассчитываешь, давая себе обещание не заниматься любовью, пока его не отпустят? Война длится уже несколько лет. Вряд ли она закончится только оттого, что ты дашь обет воздержания. Кайл может провести в Ханое годы!
Серена поднялась с дивана и дрожащими руками разгладила на бедрах юбку.
– Кайл не выдержит многолетнего заключения, – прерывающимся голосом отозвалась она. – Тюрьма убьет его.
Руперт медленно встал, глядя на Серену и ругая себя за необдуманные слова.
– Может быть, Кайлу не придется сидеть там несколько лет, – негромко сказал он. – Даже если война будет продолжаться, пленных могут обменять.
– Да, – согласилась Серена, надевая туфли. – Могут.
Она собиралась уходить, и Руперт понимал: она уже не вернется. Он следил за ней полным любви и сожаления взглядом.
– Если Кайла обменяют, то вовсе не потому, что ты изображаешь из себя монахиню, – произнес он, окончательно утратив надежду.
Невзирая на мрачные видения, вызванные его словами, уголки губ Серены приподнялись в улыбке.
– Почему бы и нет? – сказала она с прежним лукавством в голосе. – Ведь, как ни говори, жизнь без секса – самая большая жертва, на которую я способна!
В конце октября ей позвонил отец и сказал, что они с матерью уезжают на зиму в Барбадос. Разумеется, прислуга справится с его стареющими спаниелями, но собаки предпочли бы видеть рядом кого-нибудь из членов семьи, и не согласится ли Серена перебраться в Бедингхэм?
Серена согласилась не раздумывая. Осень – лучшее время в Бедингхэме, а она уже давно не была в поместье. Покинув Лондон, она отправилась на север, физически ощущая, как с каждой милей в нее вливается ощущение свободы. В Бедингхэме она сумеет более ясно представить себе свое будущее. Ее связь с Рупертом завершилась, хотя он и был тем человеком, к которому она в первую очередь обращалась за советом, сочувствием и поддержкой. Руперт предложил ей стать совладелицей антикварного магазина, надеясь тем самым удержать ее, но она отказалась.
Она не хотела брать на себя никаких обязательств, сколь бы соблазнительными они ни представлялись. Пленение Кайла перевернуло всю ее жизнь. И хотя Серена не могла заглянуть в будущее, она не сомневалась: впереди ее ждет совсем не то, о чем она мечтала в прошлом. И когда это будущее наступит, она должна быть во всеоружии.
Лэнс оставил на ее автоответчике несколько сообщений, но Серена не стала ему звонить. Отказ от примирения с братом оказался еще одним тяжким бременем, которое она на себя взвалила.
В конце ноября во время привычного еженедельного разговора по телефону Руперт без особой радости сообщил Серене, что у него появилась новая подруга – леди Сара Мэллбери, семнадцатилетняя дочь его школьного приятеля.
Серена была несколько удивлена, но не испытала ни малейших сожалений. Она прекрасно знала, что, если ей вздумается возобновить отношения с Рупертом, леди Сара вряд ли сможет помешать этому. Но Серена не хотела возврата к старым привязанностям, во всяком случае пока. Она предпочитала оставаться в Бедингхэме, бродить с собаками среди берез и, возвращаясь с прогулок, наслаждаться чаем и хрустящими тостами с маслом, устроившись у жаркого пламени камина.
Военное ведомство сообщило ей адрес армейского госпиталя в Японии, где проходил лечение Чак Уилсон, и она написала другу Кайла, благодаря за смелую попытку выручить ее мужа.
Незадолго до Рождества Серена получила ответ. Это было странное письмо, краткое и грубоватое. Уилсон давал понять, что не видит смысла в дальнейшей переписке. Серена терялась в догадках. Чак был другом Кайла, и ей было трудно представить его замкнутым, нелюдимым человеком. К тому же его первое письмо к ней, хотя и полное мучительной боли, было дружелюбным и сочувственным.
Чака перевели в госпиталь на территории США, и Серена решила не обращать внимания на его недоброжелательный тон. Она написала вновь, спрашивая, когда он надеется выйти из госпиталя, и сообщила, что хотела бы встретиться с ним, чтобы поблагодарить лично.
К Новому году Серена убедилась в том, что Лэнс хотя бы в одном отношении прав: покончить с войной можно, лишь решительно выступая за мир. Серена отправилась в Лондон, чтобы принять участие в антивоенной демонстрации.