Пембертон Маргарет. Лондонцы

   Женщина пошла своей дорогой к Льюишему, цокая каблуками по мостовой.
   Кейт с трудом подавила желание догнать ее и, схватив за грудки, научить уму-разуму. Но опыт подсказывал ей, что это бесполезно, к тому же Гектор скулил, поджав хвост, а малыш напоминал о себе чувствительными толчками.
   — Пошли, Гектор! — смирилась Кейт. — Скоро мы будем дома, обсохнем, разожжем в честь праздника камин, а грустные мысли и заботы оставим на другой день.
   Она повернулась на площадь и тотчас заметила моряка. Вообще-то в появлении военных моряков или матросов торгового флота в этом районе, прилегающем к реке, докам и Гринвичскому военно-морскому училищу, не было ничего необычного. Очень часто, с вещевыми мешками за спиной, они попадались Кейт на глаза то тут, то там. Значительно реже она встречала здесь раненых, а молодой человек, которого она заметила на садовой дорожке Дженнингсов, опирался на костыль. Но самым, пожалуй, удивительным для этих мест было то, что у моряка оказался смуглый цвет кожи.
   Кейт молила Бога, чтобы дверь моряку открыла не Керри. Расстояние, отделявшее ее от порога дома Дженнингсов, было слишком мало, чтобы человек, открывший дверь, мог притвориться, что не заметил ее. А получить от Керри плевок в лицо в сочельник Кейт совершенно не хотелось, она бы не перенесла такой обиды.
   Когда в дверях возникла грузная фигура Мириам, Кейт облегченно вздохнула. На лице женщины обозначилось удивление, она явно не ожидала такого посетителя.
   — Нет, вы ошиблись! — донесся до Кейт негодующий голос. — Не знаю, кто вам дал такие сведения, но вас ввели в заблуждение. Это какое-то недоразумение! Прощайте, молодой человек!
   И не успел моряк, обремененный вещевым мешком и костылем, отступить и повернуться, как дверь захлопнулась.
   Он вернулся к калитке как раз в тот момент, когда с ней поравнялась Кейт.
   — Извините, — сказал он низким мелодичным голосом, — мне сказали, что миссис Дженнингс берет квартирантов. Но оказалось, что это ошибка. Вы не знаете, случайно, кто еще может взять жильца?
   В облике моряка ничто не намекало на то, что он удручен. Ни костыль, ни скверная погода, ни отсутствие крыши над головой не лишили его любезных манер и улыбки на открытом лице. Впрочем, озабоченно нахмуренные брови молодого человека свидетельствовали, что сейчас ему не до смеха. И, учитывая приближение вечера, Кейт могла его понять.
   Она с сожалением покачала головой:
   — Нет. Говорили, что все домовладельцы должны представить в комендатуру сведения о наличии у них свободных комнат — для размещения тех, кто лишился жилья. Но пока дело дальше слухов не пошло. Могу вам только посочувствовать.
   Моряк философски пожал плечами:
   — Не беда, как-нибудь устроюсь! Жаль, что крупа никак не сменится нормальным снегом! Стало бы уютней.
   — Это верно, — согласилась Кейт, несколько повеселев. — Кстати, по-моему, одно время жильцов принимала у себя миссис Коллинз. Они с мужем живут в доме номер тридцать шесть, на другой стороне площади.
   Моряк широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами, поправил вещевой мешок и поблагодарил ее:
   — Спасибо! Попытаю счастья там. Счастливо!
   — Желаю удачи!
   Он направился по указанному адресу, а у Кейт на душе стало значительно легче, чем еще пять минут назад. Не перевелись еще добрые люди! Вряд ли этот молодой человек, сумевший своим добродушием поднять ей настроение, обошелся бы с ней иначе, узнав, что ее отец — немец. Он явно был лишен предрассудков.
   Моряк замедлил шаг и, слегка повернув голову, крикнул:
   — Веселого вам Рождества!
   Впервые за долгое время губы Кейт растянулись в искренней улыбке.
   — Веселого Рождества! — отозвалась она, позабыв, что озябла и промокла.
   Будь сейчас дома отец, подумала она, возобновляя путь, можно было бы пригласить моряка поселиться у них. Но при сложившихся обстоятельствах это исключалось. Чтобы испортить ее репутацию, хватило внебрачной беременности, а если еще пустить в дом темнокожего моряка, на нее вообще станут смотреть как на портовую шлюху.
   Кейт перевесила корзинку на другую руку и постаралась плотнее запахнуть пальто. Ее давно перестало волновать, что о ней думают соседи и бывшие подруги, но нужно было учитывать, каково придется ее будущему ребенку. С него и без того хватит обид и оскорблений.
   До ее калитки оставалось еще несколько шагов, когда из-за поворота вышли Лия Зингер и мисс Хеллиуэлл. До Кейт донеслись слова гадалки:
   — Я заявила ему, что если он ищет жилье на площади Магнолий, то пусть обратится к своему квартирмейстеру и получит у него точный адрес.
   Сказано это было с не меньшим негодованием, чем тирада, произнесенная чуть ранее Мириам.
   — Честно говоря, я не понимаю, как мог квартирмейстер дать чернокожему направление на нашу площадь! Отправил бы его куда-нибудь поближе к порту и докам — там полно таких, как он.
   — Наверняка так и придется сделать, — сказала Лия. — Представляешь, что подумают мужья, сражающиеся на войне, когда узнают, что в их отсутствие в доме поселился негр! Нет уж, пусть поищет дураков в другом месте!
   Обе женщины заметили Кейт, но не подали виду.
   — А разговаривает он совсем не как негр, — заметила мисс Хеллиуэлл, миновав калитку Кейт. — У него прекрасное произношение. Я бы сказала, он говорит почти как сэр Ричард Гринвилл.
   — А кто это такой? — спросила, отворачиваясь от Кейт, Лия.
   Кейт, замешкавшаяся возле калитки, вспомнила ту счастливую пору, когда она заходила к Джениингсам как к себе домой и Лия спешила ей навстречу, на ходу отряхивая муку с ладоней и предлагая отведать ее бубликов и блинов.
   — Это прославленный капитан судна «Реванш», в одиночку сражавшийся с испанским флотом! — Голос мисс Хеллиуэлл зазвенел от переполняющего ее восторга, как всегда с ней случалось, когда она говорила о милых ее сердцу усопших. — Альфред Теннисон написал о нем чудесное стихотворение. Я вступала с ним недавно в контакт, в надежде получить от него советы для мистера Черчилля.
   Кейт не слышала, что ответила Лия: покраснев от унижения, она уже поднималась по ступенькам на крыльцо.
   Молодой моряк, о котором они судачили, совсем недавно был ранен в бою. А Лия и мисс Хеллиуэлл говорили о нем так, словно он был чужак, а не защитник Великобритании. Как они посмели утверждать, что никто не сдаст ему комнату на площади Магнолий! Они отнеслись к нему так же, как и к ней.
   Возле входной двери Кейт остановилась и обернулась на площадь, не обращая внимания на то, что Гектор рвется домой. Сумерки быстро сгущались, но все же ей удалось разглядеть Лию и мисс Хеллиуэлл, продолжающих оживленно сплетничать, и моряка на костыле. Он возвращался от калитки Хетти, удрученный очередным отказом. Об этом легко было догадаться, глядя на его поникшие плечи. Моряк неуклюже поправил котомку за спиной и, опираясь на костыль, пошел к нижней части площади.
   Гектор заскулил и потянул Кейт за полу пальто.
   — Минуточку! — Кейт поставила корзину на крыльцо и взглянула на церковь. Оттуда доносились отголоски праздничного песнопения и звон жестяных кружек для пожертвований. Кейт решительно повернулась и, сбежав по ступенькам, подошла к калитке, не обращая внимания на протестующий лай собаки. Взгляд ее устремился на парк, окутанный вечерней мглой. Она лихорадочно думала, что ей предпринять. Молодой моряк в этот сочельник оказался один, вдалеке от дома; он недавно выписался из госпиталя после ранения, полученного в бою. И вот теперь с ним обращаются как с изгоем лишь из-за того, что у него темная кожа.
   — Сейчас я впущу тебя в дом, — обернувшись, утешила она скулящего Гектора. — Но придется побыть немного одному. Не волнуйся, я мигом!
   Кейт отперла дверь и, впустив пса, который пулей убежал на кухню и устроился там на своем коврике, вошла в прихожую и поставила корзину на пол. Затем она снова вышла из дома, заперла дверь и под отголоски пения церковного хора, затянувшего рождественский гимн, поспешила следом за моряком в сторону Магнолия-Хилл.

Глава 14

   Впереди нее в сгущающейся мгле отчетливо белела его вещевая сумка, переброшенная через плечо. Дойдя до паба «Лебедь» у подножия холма, моряк немного поколебался и дернул ручку входной двери. Минуту спустя в бар вошла и Кейт.
   Карл был здесь завсегдатаем, но она переступала порог «Лебедя» всего раз или два, чтобы позвать ужинать отца, заболтавшегося с приятелями о делах крикетного клуба или чересчур увлекшегося игрой в дартс.
   Десятки пар изумленных глаз тотчас же уставились на Кейт. Альберт, одетый в форму ополченца, сидел за столом с Дэниелом Коллинзом, у обоих в руках было по кружке пива. Заметив Кейт, Альберт вздрогнул от удивления, да так, что даже расплескал добрую половину драгоценной влаги на суконные брюки.
   Мистер Ниббс, в мундире бойца ПВО, стоял возле стойки вместе с Чарли. От своего заклятого врага-конкурента он предпочитал держаться подальше и разговаривал с ним лишь в случае крайней необходимости. Он тоже вытаращил на Кейт глаза и пробормотал:
   — Какого черта ей здесь надо?
   — Как ты здесь очутилась, мой бутончик? — спросил Чарли, не дожидаясь, пока его приятель разразится потоком брани. — Похоже, ты ошиблась дверью! Впрочем, в такой кромешной тьме любой мог бы ошибиться.
   Моряк, тоже стоявший у стойки, застыл, не донеся кружку с пивом до рта. В глазах его Кейт прочла немой вопрос: что делает молодая беременная женщина в сочельник среди подвыпивших мужчин? Ведь она явно не походила на красотку, надеющуюся весело провести в мужской компании вечер.
   — Нет, Чарли, — заверила его Кейт, подойдя к стойке, — я не ошиблась дверью. Насколько я поняла, — обернулась она к моряку, — миссис Коллинз отказала вам в жилье?
   — Дамы не обслуживаются! — нарочито громко перебил ее бармен.
   — Я и не собираюсь пить, — заверила его Кейт, отметив, к своему удивлению, что моряк при ярком свете выглядит не таким уж и темнокожим, как ей показалось. Его симпатичное лицо было скорее цвета молочного шоколада, чем черного дерева.
   — Если хотите, можете остановиться у меня, — заявила она, решив взять быка за рога.
   Кружка Ниббса со стуком опустилась на стойку, на этот раз, злорадно подумала Кейт, наверняка выплеснув остатки содержимого.
   — Ах, так вы тоже домовладелица! — вскинул брови моряк. — А мне показалось тогда, будто…
   — Никакая она не домовладелица, — грубо перебил его Чарли. — Она почтенная молодая дама, и ей незачем впускать на постой матросов.
   — Успокойся, Чарли! — сказала Кейт. — У меня много свободных комнат, и если я сама не возьму к себе постояльцев, их направит ко мне квартирмейстер. — Она обернулась к матросу: — Так что, если хотите, можете остановиться у меня.
   — Не спеши, бутончик! — нахмурился Чарли. — Твоего отца сейчас нет дома…
   Кейт услышала, как Дэниел Коллинз говорит Альберту:
   — Мне всегда казалось, что Кейт — порядочная девушка, хотя ее и воспитывал немец.
   — Дело не в воспитании, — вздохнул Альберт, вспомнив о старшей дочери. — Во время войны у всех молодых баб ум за разум заходит. Мейвис добавила Мириам больше седых волос, чем Гитлер со всем своим проклятым воздушным флотом.
   — Да, мне нужна комната, — не обращая внимания на реакцию окружающих, сказал матрос и отставил наполовину опустошенную кружку. — Я готов следовать за вами. И чем скорее, тем лучше.
   Он весело улыбнулся, сверкнул насмешливыми глазами, и у Кейт вновь поднялось настроение. Ей было ясно, что утром о разговоре в пабе узнает вся площадь Магнолий. Ее будущий постоялец, как ей подсказывал его задорный взгляд, тоже догадывался, о чем станут судачить злые языки.
   Их взгляды встретились. И Кейт ощутила, что между ними возник контакт. Такая общность чувств существовала раньше между ней и Керри, но теперь невидимая связующая нить разорвалась и они утратили способность понимать друг друга.
   — Тогда пошли, — кивнула Кейт моряку и резко повернулась к выходу из паба. Длинная золотистая коса качнулась у нее за спиной, сверкнув капельками воды. — Мой пес остался дома один, и вряд ли ему это нравится.
   — Разрази меня гром, если мои домашние не ахнут, узнав эту сногсшибательную новость! — воскликнул Альберт, едва лишь чужак, тяжело опираясь на костыль, ступил за порог. — Кейт Фойт взяла темнокожего квартиранта!
   Закрыв за собой дверь «Лебедя», девушка и моряк, к своему облегчению, обнаружили, что дождь со снегом прекратился и мостовая, едва заметная во мраке затемнения, стала подсыхать.
   — Раз уж вы согласились меня приютить, мне полагается представиться по всей форме, — сказал незнакомец, как только они начали подниматься по склону холма. — Зовут меня Леон, фамилия — Эммерсон.
   — А я — Кейт Фойт, мой папа — немец, он сейчас в лагере для интернированных на острове Уайт, — сказала Кейт, невольно прислушиваясь к стройному хору, славящему Рождество Христово в церкви Святого Марка.
   — Вам, наверное, приходится туго, — сочувственно произнес ее спутник, и Кейт вспомнила, что таким же, сразу расположившим ее, тоном отреагировал в свое время на ее признание Тоби.
   Ей живо представился тот солнечный предвоенный полдень, когда они с Тоби сидели на берегу Темзы в Гринвиче и он попросил у нее разрешения писать ей письма. Как давно это было! Как все переменилось с тех пор!
   — Откуда вы родом? — спохватившись, спросила она у спутника. Они вышли на площадь и приблизились к палисаднику мисс Хеллиуэлл, над оградой которого подрагивал кремовыми лепестками морозостойкий шиповник.
   В полутьме сверкнули белые зубы Леона.
   — Мне все задают этот вопрос, и никто не верит ответу. — Он с трудом поправил свой вещевой мешок. — Я из Чатема.
   — И ваши родители тоже там родились? — смущенно поинтересовалась Кейт.
   — Только мама, папа родом из Бриджтауна, столицы Барбадоса. Он служил матросом на флоте королевы Виктории и познакомился с мамой, когда его корабль стоял в доке Чатема.
   — А где вас ранило? — спросила Кейт, с удивлением отмечая, что чувствует себя так, словно бы они уже давно знакомы.
   — В Норвегии, — ответил он. — Я служил канониром на авианосце «Славный». Наш корабль возвращался домой из Нарвика с солдатами союзных войск на борту, когда на нас напали два германских крейсера. Они обстреляли нас с расстояния приблизительно в двадцать восемь ярдов, и спустя полтора часа наш «Славный» перевернулся и затонул.
   Сказано это было будничным тоном, но Кейт заметила, что спокойствие далось Леону нелегко.
   — Из экипажа численностью более тысячи двухсот человек, — продолжал он, — уцелело только сорок три. Погибли также сорок семь летчиков, включая экипажи восьми «гладиаторов» и десяти «харрикейнов», которые мы эвакуировали из Норвегии.
   На этот раз в голосе моряка ощущалось волнение. Кейт вспомнила Тоби и с трудом сдержала подступившие слезы.
   — Я оказался одним из немногих счастливчиков, которым удалось продержаться на плаву в поврежденной спасательной шлюпке четверо суток. Потом нас подобрали английские самолеты, — охрипшим голосом поведал он. — Это был самый радостный день в моей жизни.
   Они вошли в калитку и пошли по дорожке. Кейт вставила ключ в дверной замок, и Гектор, услышав знакомый звук, с ликующим лаем побежал ей навстречу.
   — Осторожно, — предупредила она постояльца, — от радости он способен сбить человека с ног.
   — Спасибо, я учту, — улыбнулся Леон. — У вас немецкая овчарка? Как я понял, кобель?
   — Да, но только породы лабрадор. Овчарка у того джентльмена, который стоял рядом с вами в пабе. Зовут ее Куини, и у нее тоже взбалмошный характер.
   Кейт еще сильнее заинтриговала Леона. Даже при самой буйной фантазии трудно было назвать мужчину, стоявшего рядом с ним в пивном баре, джентльменом. Уж больно вызывающе выпирал над широким кожаным ремнем, подпоясывавшим мятые брюки, его «пивной» живот, и слишком жесткой казалась трехдневная щетина на щеках и подбородке.
   Гектор радостно запрыгал вокруг хозяйки, и Леон, наблюдая, как она любовно гладит и треплет пса, почувствовал новый прилив симпатии и признательности к этой молодой женщине, давшей ему приют. Вне всяких сомнений, она была для окружающих изгоем. Леон почувствовал это по незримому напряжению, возникшему в пабе, как только она вошла. Нет, это было не просто волнение, возникающее среди мужчин, когда в их владения вторгается существо женского пола, а нечто иное. Увы, Леону самому приходилось ощущать устремленные на него недобрые взгляды людей, всем своим видом дающих понять, что он никогда не станет среди них своим.
   — Я поставлю чайник, — в последний раз погладив Гектора, сказала Кейт. — Я промерзла до мозга костей. Оставьте пока свои вещи в коридоре и давайте выпьем чего-нибудь согревающего. А потом я покажу вам свободные комнаты, и вы сами решите, которая вам подходит. — Она пошла по коридору на кухню и на ходу добавила: — Дверь в гостиную — первая слева. Я разожгу камин, как только приготовлю чай.
   Но даже без огня в камине в этом доме ощущалось тепло. Оно исходило от яркого коврика, лежащего поверх линолеума в прихожей; от репродукции какого-то итальянского художника-примитивиста; от изящно выполненной умелой рукой акварели с изображением церкви на пустоши и от нарисованной цветными карандашами куклы, сидящей под деревом. Гордые достижениями ребенка, родители заключили картинку в аккуратную рамку.
   С облегчением положив вещевой мешок на пол, как это было ему предложено, Леон предположил, что автор рисунка — хозяйка дома, и представил, как маленькая Кейт несла его с сияющим лицом домой из школы. Отец ее, как понял Леон со слов «джентльмена» в пабе, сейчас отсутствовал. Ее муж и отец ребенка, которого она вынашивала, скорее всего служил в армии или ВВС — ведь, будь он тоже моряком, она бы не преминула сказать об этом!
   Гектор с подозрением обнюхал его ноги, и Леон вошел в гостиную, размышляя над тем, жива ли еще мама Кейт. Никаких внешних признаков ее обитания в доме он пока не заметил. Даже и не обогретая пока огнем камина, гостиная ему нравилась.
   Слегка потертая, но удобная кушетка и два кресла с высокими спинками сулили присевшему на них приятный отдых. В нишах по обе стороны от камина располагались ряды полок, едва ли не прогибавшихся под тяжестью книг. Рядом с одним из кресел стоял торшер, так, чтобы под ним удобно было читать. На низком столике — радиоприемник, на журнальном — раскрытая книга.
   Леон взял ее и прочел название: «По ком звонит колокол». Он удивленно вскинул брови: это не легкий любовный роман. Эрнест Хемингуэй — серьезный автор.
   Леон положил книгу на место так, как она лежала, и услышал, как на кухне зажурчала вода, наполняющая чайник. Он обернулся к камину, отделанному изразцами и обнесенному деревянными экранами, и стал с интересом разглядывать блестящее латунное ведерко для угля и прочие аксессуары — щипцы, совочек и щетку в специальной подставке. На мраморной плите стояли три фотографии в серебряных рамках, две слева и одна справа.
   Леон приблизился к камину, желая получше рассмотреть снимки. Один из тех, что стояли слева, был побольше. Мужчина средних лет, в круглых очках без оправы, запечатленный на нем, имел слегка удивленный вид. Казалось, он только что вошел в дом и обернулся к объективу, не зная, что его хотят сфотографировать.
   Этот рассеянный интеллигентный человек с широким лбом и высокими скулами вызывал симпатию. Суете окружающего мира он явно предпочитал книги. Несомненно, это был отец Кейт Фойт.
   Второй снимок представлял собой студийную фотографию молодой дамы, одетой по моде двадцатых годов. Ее четко очерченные полные губы и тонкие черты лица изяществом не уступали женским головкам на камеях, изготовленных прославленными мастерами. Сходство между дочерью и матерью потрясло Леона и навеяло грусть. Ему стало пронзительно жаль и Кейт, так рано осиротевшую, и ее красавицу мать, ушедшую в мир иной в расцвете лет. Он по личному опыту знал, как тяжело в юном возрасте потерять родного человека.
   Проникнувшись к Кейт еще более теплым чувством, Леон перенес свое внимание на фотографию, стоявшую особняком. Изображенный на ней молодой человек был одет в летную куртку и стоял рядом с боевым самолетом. Хотя ни фуражки, ни знаков различия на летчике не было, Леон предположил, что он офицер.
   Так вот он какой, муж Кейт Фойт! Странно, что она не упомянула о том, что ее супруг — летчик, когда разговор зашел о гибели авианосца «Славный» и чудесном спасении горстки счастливчиков, подумал Леон, но тотчас же спохватился. Какой же он глупец! Несомненно, Кейт не хотела касаться больной темы, поскольку была слишком потрясена рассказом о чудовищных потерях британских ВВС и тревожилась за судьбу мужа.
   Леон пристальнее вгляделся в портрет человека в летной куртке. Он являл собой полную противоположность отцу Кейт. Если тот походил на скромного и замкнутого интеллектуала, то глаза молодого офицера выдавали в нем самоуверенного, если не надменного, выпускника элитной частной школы.
   Леон мысленно сопоставил его с собой и не смог не отметить, что летчик явно превосходит его по всем статьям. Даже ростом этот стройный, спортивного сложения блондин был, несомненно, выше смотрящего на его портрет курчавого темноволосого крепыша — всего-то пять футов и девять дюймов. Правда, такой рост давал определенные преимущества в схватках на ринге между боксерами среднего веса, и Леон умело этим пользовался. Еще неизвестно, подумал он, кто из них двоих вышел бы из боя победителем.
   Он запустил в жесткую вьющуюся шевелюру пятерню. Интересно, что скажет выпускник элитной школы мистер Фойт, когда узнает: его беременная жена предложила кров темнокожему незнакомцу, с которым случайно разговорилась на площади? Правда, в глазах белокурого красавца искрились смешинки. Так что, успокоил себя Леон, возможно, этот человек и не станет возражать. Ведь, наверное, ему самому доводилось сталкиваться с отвратительными проявлениями предрассудков в отношении его жены — наполовину немки.
   Взгляд Леона упал на решетку камина. На ней высилась горка из щепок и скомканных газет. Оставалось лишь добавить уголь и поджечь, и тогда гостиная наполнится уютным теплом и успокаивающим потрескиванием огня. Леон наклонился, взял щипцы и принялся за работу. Когда Кейт вошла в комнату, огонь уже разгорелся.
   — Спасибо! — обрадовалась она. — Я так и не научилась разжигать камин с первой попытки. Когда папа был дома, он всегда сам этим занимался.
   Кейт поставила на столик поднос с чайником, молочником, сахарницей и двумя кружками.
   — Я подумала, что вы предпочтете их чашкам, — перехватив благодарный взгляд Леона, сказала она и стала разливать чай. — Папа говорит, что настоящие мужчины должны пить из кружек, а чашки — забава для жеманных девиц.
   Она обращалась с ним так, словно он был не постояльцем, а другом семьи или уважаемым гостем. Польщенный и заинтригованный таким обхождением, Леон спросил, усевшись напротив камина:
   — Вам ведь раньше не доводилось брать к себе в дом постояльцев, миссис Фойт?
   Кейт стояла к нему спиной, вдоль которой свисала удивительная, длинная, толстая золотистая коса. Она на мгновение замерла, крышка чайника в ее руке чуть слышно позвякивала.
   Медленно поставив чайник на поднос, она обернулась и, спокойно глядя на Леона васильковыми глазами, сказала:
   — Я не замужем. И никогда не была.
   Сейчас, когда Кейт сняла пальто, ее беременность стала еще более очевидной.
   При всей своей уравновешенности Леон все же смутился: он был потрясен таким признанием. Кейт производила впечатление обаятельной, добросердечной, интеллигентной молодой женщины, но уж никак не легкомысленной девицы, попавшей в банальнейшую из всех вообразимых затруднительную ситуацию. Он невольно подумал о молодом офицере ВВС, и она, угадав его мысли, дрогнувшим голосом пояснила:
   — Мой жених погиб над Дюнкерком. Он был летчиком-истребителем. Его звали Тоби Харви.
   — Мне очень жаль, — сказал Леон, с горечью осознавая, насколько не соответствует его соболезнование ее горю.
   Кейт пожала плечами, не отвергая сочувствия Леона, но и не желая опускаться до тривиального ответа, не менее неуместного, чем его сожаление.
   По спине Леона пробежал холодок: впервые его пронзила мысль, как ей, должно быть, невообразимо одиноко. Ее мама, о чем нетрудно было догадаться, умерла, отца интернировали, жених, давший жизнь ребенку, похоронен на другом берегу Ла-Манша в наспех вырытой могиле. Теперь Леону стало ясно, почему ее приятель Чарли так разволновался, когда она предложила незнакомцу поселиться в ее доме.
   Принимая из рук Кейт кружку с чаем, он робко сказал:
   — Я вам чрезвычайно признателен, мисс Фойт, за то, что вы приютили меня на Рождество, но, пожалуй… при таких обстоятельствах… будет лучше, если я подыщу себе жилье в другом месте.
   Кейт взяла с подноса свою кружку и удобно устроилась в кресле. Синее просторное платье, сшитое ею собственноручно, чтобы сэкономить купоны на одежду для ребенка, было украшено вышивкой в виде розовых бутончиков и удачно оттеняло и голубизну ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и золотистость длинной косы. Конечно, этот наряд трудно было назвать шикарным, но он вполне соответствовал своему назначению: согревал Кейт и придавал ей уверенности.
   — Вы заботитесь о моей репутации?
   Упрек, прозвучавший в этом вопросе, заданном тихим, чуть усталым голосом, стал для Леона настолько неожиданным, что он вновь почувствовал озноб.