Страница:
Маргарет Пембертон
Лондонцы
Глава 1
Июль 1933 года
— Свобода! — восторженно воскликнула Кейт Фойт, подставляя лицо под лучи жаркого послеполуденного солнца. — Разве это не чудо?
— Свобода — это блаженство, — с готовностью согласилась Керри Дженнингс, описывая в воздухе круг за кругом потрепанным пустым ранцем, который ей хотелось запустить в стратосферу. — Никакой постылой школьной формы, никаких нудных занятий.
— Для тебя — возможно, — горько усмехнулась Кейт. — А мне еще предстоит корпеть над книгами. Директриса училища секретарей сказала, что стенография ничуть не легче алгебры.
— Зачем же мучиться? — резонно заметила Керри, содрогнувшись при упоминании об уроках математики. Слава Богу, для нее они канули в Лету! — Скажи папе, что не хочешь учиться на секретаршу, а будешь торговать со мной на рынке.
— Нет, торговать мне не по душе, — следуя уговору с Керри не утаивать ничего друг от друга, призналась Кейт. — Во-первых, у меня недостаточно громкий голос, а во-вторых, я не переношу стужу. Вспомни, как в прошлом декабре твоя мама надевала столько одежек, что, вернувшись с рынка, раздевалась целый час, но даже это ей мало помогало.
— Но ведь, кроме зимы, существует лето! — рассудительно возразила Керри, обожавшая пофилософствовать.
Подружки дошли до конца улочки, на которой располагалась их школа, и вышли на пустошь.
— Летом приятнее простоять день за прилавком, чем париться за пишущей машинкой в душной конторе!
Теперь было лето. Кейт взглянула на пышно зеленеющую вересковую пустошь, на красные и серые черепичные крыши поселка Блэкхит и возвышающийся над ним купол церкви Всех Святых и вынуждена была признать, что толика истины в словах Керри есть. Но весьма незначительная. Лишенная коммерческой жилки, Кейт не считала торговлю интересным занятием, хотя по субботам, случалось, и помогала подруге в работе.
Кейт понимала, что взвешивать и отпускать покупателям овощи и фрукты, обмениваясь с ними беззлобными шутками, — это только половина дела. Нужно еще затемно вставать и ехать на телеге через весь город на оптовый рынок «Ковент-Гарден», закупать там товар и везти его по Старой Кентской дороге на Льюишемский рынок. Нормальные люди в такую рань еще и глаза не думают открывать. Живо представив себе все это, Кейт содрогнулась, как Керри при упоминании об алгебре.
— Даже если бы я и захотела, отец не позволил бы мне стать торговкой, — сказала она, с удовольствием ощущая под ногами упругую траву. — Он уже давно запретил бы мне работать на рынке, если бы я помогала кому-то другому, а не твоему папе.
— Ясное дело, на то он и учитель! Все учителя невысокого мнения о торговцах, — снисходительно согласилась Керри.
Кейт озабоченно наморщила лоб. Ее отец был не очень высокого мнения о торговцах, но на отца Керри никогда не смотрел свысока, и Кейт не хотелось, чтобы подруга в этом сомневалась.
— Мой папа о вас хорошего мнения. Когда твой отец стал членом крикетного клуба, папа очень обрадовался. Он сказал, что в их команде еще не было такого замечательного подающего.
— Папаша натренировался на апельсинах и грейпфрутах, — рассмеялась Керри. — Кстати, ты поедешь в Фолкстон? Там будет здорово! Особенно если на пляже организуют крикетный матч между любителями и профессионалами.
— Только пусть твоя бабушка захватит вашу гончую! — хихикнула Кейт. — В прошлом году Бонзо поймал больше мячей, чем мой папа.
Подруги вышли к старому гравийному карьеру, заросшему дроком.
— Раз уж ты упомянула мою бабулю, — хитро прищурилась Керри, — не выпить ли нам чайку по случаю окончания школы? Бабушка приготовила чудесный фасолевый супчик и жареную рыбу.
— Не могу! — Кейт с сожалением вздохнула. — Мне нужно приготовить ужин для папы. — Она сглотнула слюнки: еврейская бабушка Керри варила отменные супы.
— Раньше шести твой отец из школы не уйдет, так что ты успеешь! — не унималась Керри.
Соблазн был слишком велик, и Кейт не устояла.
— Но лишь при условии, что в шесть я уйду! — предупредила она.
Подруги перешли дорогу, огибающую пустошь со стороны Темзы, и направились к дому Керри.
— Не волнуйся, — хохотнула Керри, — бабуля успеет все у тебя выведать и высказать свое мнение.
Девушки взялись за руки и, хихикая, свернули на площадь Магнолий, получившую свое название из-за деревьев, растущих в окружающих ее садах. Со времен короля Эдуарда VII магнолий поубавилось, но дома, возведенные в ту эпоху, сохранили свое изысканное достоинство. Особенно очаровательна была церковь Святого Марка в середине площади.
Со стороны пустоши, на площадь Магнолий вела улочка под названием Магнолия-Террас, представляющая собой череду одинаковых домиков, типичных для рабочих кварталов. Дальше, за холмом Магнолия-Хилл, начиналась оживленная Главная улица, на которой располагался Льюишемский рынок. Вот почему примыкающая к нему часть площади получила название Льюишемской, а северо-восточная ее половина, с чудесным домом и садом викария, именовалась Пустошинской.
Кейт и ее отец-вдовец жили ближе к пустоши, Дженнингсы обитали в угловом доме на западной стороне площади.
Когда подруги проходили мимо палисадника мисс Годфри, соседки Кейт, она, оторвавшись от починки изгороди, поздоровалась с ними.
Керри, как обычно, скороговоркой выпалила:
— Здрасьте, мисс!
Мисс Годфри, многие года работавшая директрисой их школы, по старой привычке не могла оставить подобную дерзость без внимания.
— Слова следует выговаривать отчетливо, Каролина! — наставительно заметила она. — Невнятное произношение порождает сумбур в голове!
Керри словно шлея под хвост попала, и она разразилась еще более невнятной тирадой:
— Я работаю на базаре, а там раздумывать над произношением некогда. И вообще, умники там не в почете, у нас, торговцев, свой жаргон.
Мисс Годфри прищелкнула языком от досады. Керри Дженнингс еще в детстве за ответом в карман не лезла, и годы не вытравили ее скверную привычку оставлять последнее слово за собой.
— Пойми, Каролина, — вздохнув, продолжала поучать мисс Годфри, — Правильное произношение дает человеку огромное преимущество! Хорошо говорить по-английски может научиться любой! За примером далеко ходить не нужно, взять хотя бы отца Кэтрин! Ведь он не мог произнести правильно и двух слов, когда очутился в Англии. А теперь изъясняется по-английски свободно и даже, можно сказать, безупречно.
Это прозвучало так, словно бы именно она обучала английскому отца Кейт. Подавив легкое раздражение, девушка сказала:
— Оставьте моего папу в покое, мисс Годфри. Все знают, что он попал в Англию как военнопленный и говорит по-английски с немецким акцентом.
— А мой вообще изъясняется на кокни, — вставила Керри.
Мисс Годфри пропустила ее реплику мимо ушей.
— Я вовсе не собиралась копаться в прошлом твоего отца, Кэтрин! — с досадой возразила она. — Напротив, я попыталась выразиться как можно тактичнее, помня о вспышке антинемецких настроений, вызванной нацистской политикой канцлера Германии.
Кейт изумленно вытаращила глаза:
— Простите, мисс Годфри, но я не понимаю, при чем здесь мой папа? Он не сторонник господина Гитлера, не ездит в Германию и…
Предчувствуя долгую и нудную дискуссию, Керри нетерпеливо дернула подругу за руку:
— Пошли, Кейт! Нужно поторапливаться, иначе у тебя не останется времени попить чаю.
Мисс Годфри тоже не горела желанием продолжать спор. Он и без того зашел чересчур далеко для случайного разговора, и она корила себя за несдержанность в столь скользком вопросе, как политика. Обычно мисс Годфри позволяла себе обсуждать лишь результаты международного крикетного матча или прогноз погоды.
— Продолжим нашу беседу в другой раз, — примирительно сказала бывшая директриса, впервые благодарная Керри за бесцеремонное вмешательство в чужой разговор. — До свидания, Каролина, привет матушке!
Застыв с ножницами в руках возле живой изгороди, мисс Годфри еще долго смотрела вслед удалявшимся девушкам и мысленно сравнивала двух подружек. Даже со спины было заметно, что обе они хороши собой и стройны. Такая же высокая, как и Кейт, Керри была склонна к полноте; ее распущенные темные волосы удерживались гребнями и заколками. Неряшливость ощущалась во всем ее облике. С аккуратной Кейт все обстояло иначе. Ее светло-золотистые волосы до пояса были заплетены в тугую толстую косу. И хотя мисс Годфри и одобрила бы такой стиль у любой другой девушки ее возраста, в отношении Кейт она этого сделать не могла: ей казалось, что с косой Кейт выглядит настоящей тевтонкой.
Мисс Годфри нахмурилась: отец девушки, Карл Фойт, преподавал немецкий язык в местной классической школе для мальчиков и, будучи человеком образованным и умным, не мог не знать, что при нынешней политической обстановке неразумно привлекать внимание окружающих к национальности дочери. Ведь не далее как сегодня утром «Дейли телеграф» опубликовала ужасный репортаж о гонениях, которым подвергаются евреи в Германии. Этих несчастных там арестовывали и сгоняли, словно скотину, в концентрационные лагеря, предъявляя им надуманные и просто смехотворные обвинения, которые наверняка не приняли бы в суде любой цивилизованной страны.
Бывшая директриса тяжело вздохнула и снова принялась обрезать веточки бирючины, ожесточенно лязгая ножницами. Мир становился все более ненадежным и беспокойным: в стране, ставшей колыбелью протестантства, воцарилось безбожие, в Испании стремительно, словно пожар в лесу, распространялась анархия, в Италии безумствовал Муссолини. Вот так же тревожно было и весной 1914 года. И, вспомнив о погромах магазинов немецких торговцев в то лето и о том, как разбивали камнями их витрины вчерашние друзья и соседи, опьяненные ненавистью к кайзеру, мисс Годфри решила поговорить с Карлом Фойтом наедине. Если он сам не видит, насколько велика угроза новой волны шовинизма, то она обязана предупредить его о надвигающейся беде.
— Старая дура! — беззлобно воскликнула Керри, как только подруги отошла на значительное расстояние. — Вечно она делает из мухи слона! Как ты считаешь, мама разрешит мне сделать завивку? Ты пойдешь со мной в парикмахерскую?
— Признаться, у меня не лежит к этому душа, — ответила Кейт, все еще размышляя над странными замечаниями мисс Годфри. — А вдруг тебе пережгут волосы и они, не дай Бог, начнут выпадать?
— Скажи еще, что они позеленеют! — расхохоталась подруга. — Вот уж все надо мной тогда посмеются! А маму хватит удар.
У каждого дома на площади имелось по невысокому каменному крылечку перед парадной дверью, и в летнюю пору местные жители подолгу просиживали на них, греясь на солнышке и наблюдая за тем, что происходит у соседей. Поэтому Кейт и Керри приходилось то и дело прерывать разговор, чтобы ответить на чей-то вопрос или приветственный оклик.
— Спасибо, мистер Ниббс, у меня все хорошо, — с улыбкой сказала Кейт окликнувшему ее толстяку средних лет. — Да, вы правы, я сегодня в последний раз ходила в школу. В сентябре начну учиться на секретаря.
Когда они прошли еще чуточку вперед, Керри довольно заметила:
— Ты обратила внимание, что со мной он вообще не разговаривает? Он считает моего отца своим заклятым врагом. В этом нет ничего удивительного: папа — его основной конкурент! Послушай, я хочу посоветоваться с тобой насчет волос. А что, если…
— Керри, ты посидишь сегодня вечером с моим малышом? — крикнула с крыльца грудастая деваха. Дом ее выглядел заметно хуже соседских. — Тед участвует в соревнованиях по дартсу и просил меня за него поболеть.
— А если я скажу, что не смогу? — отозвалась Керри, не жалея голосовых связок. — Это что-нибудь изменит?
Ее старшая сестра ухмыльнулась:
— Тебе в любом случае не отвертеться! Приходи ровно в семь! И не опаздывай.
— Какая наглость! — с обидой пробурчала Керри, ускоряя шаг. — Ненавижу сидеть с Билли, никогда не уложит сама ребенка спать! Эта Мейвис уже совсем села мне на шею! В прошлую среду упорхнула вечером из дома, даже не покормив сына. Вот нахалка!
Кейт, не имевшая в целом мире никаких родственников, кроме отца, в душе завидовала Керри: у той была такая большая, дружная, хотя и слишком шумная, семья. Поэтому она миролюбиво заметила:
— Бьюсь об заклад, что она оставила тебе денег на рыбу с картошкой!
Скрепя сердце Керри призналась, что сестра действительно дала ей денег на рыбу и чипсы и даже на бутылку имбирного пива. Но когда они вошли в калитку, Керри не сдержалась и возмущенно фыркнула:
— Все равно это свинство со стороны Мейвис! С какой стати мне за нее бегать в рыбную лавку?
— Велика беда! — Кейт лукаво прищурила голубые глаза. — Отчего бы и не покрутиться лишний раз среди парней, собирающихся в кафетерии?
— Ты, наверное, шутишь, — хмыкнула Керри, состроив пренебрежительную мину. — Там сидит одна шушера вроде Дэнни Коллинза. Кстати, в прошлую среду он обмывал там получение армейской формы. Если на военную службу набирают таких недоносков, остается только уповать на Бога, если грянет война.
Она хохотнула и отперла входную дверь, с которой облупилась почти вся краска.
— Там еще были Робсоны, они тоже мечтают пойти по стопам Дэнни, только хотят стать матросами. Просто умора!
Отец братьев Робсон, Джека и Джерри, прослыл в районе отъявленным негодяем, и Кейт холодно заметила:
— Уж лучше пусть служат на флоте, чем попадут, как их папаша, в тюрьму.
Керри залилась смехом, услышав который ее бабушка крикнула из кухни:
— Это ты, Керри? Так рано? Кого ты на сей раз притащила? Половину квартала?
— Успокойся, бабушка! — отозвалась Керри, стаскивая ненавистный и отныне ненужный ей школьный блейзер и швыряя его на спинку стула. — Со мной только Кейт, она выпьет с нами чаю.
Лия Зингер выкатилась в узкий коридор в широком переднике на необъятной талии и в блузке с закатанными до локтей рукавами и воскликнула, отпихнув ногой раскормленную, виляющую хвостом гончую:
— Кейт! Радость моя! Как поживаешь?
— Хорошо, миссис Зингер, благодарю вас! — ответила Кейт, отмахиваясь от собаки и высматривая, куда бы ей повесить форменный жакет.
Керри взяла у нее жакет и пристроила его на вешалку.
— Проходи на кухню и отведай моей стряпни, — радушно промолвила Лия. — У меня есть немного жареной камбалы, пальчики оближешь! Не стой как истукан, Керри! Вымой руки и садись за стол.
Девушки прошли на кухню, и на Керри пахнуло благополучием и достатком, которые она всегда ощущала, входя сюда. Стараниями Лии кухня была превращена в центр дома Дженнингсов. На полках возле каменной раковины громоздились пакеты со специями; на крюке, подвешенном к потолку, красовалась огромная копченая колбаса; на плите высилась стопка горячих бубликов с золотистой, румяной корочкой, только что извлеченных из духовки. Рядом, на конфорке, что-то шкварчало на сковороде, а пар, выбивавшийся из-под крышки кастрюли с булькающим в ней супом, приятно щекотал ноздри.
— Значит, вы теперь взрослые девушки? — задала риторический вопрос Лия, разливая суп по тарелкам и косясь на Керри и Кейт, моющих руки розовым мылом. — Конец школе и домашним заданиям?
— Кейт еще придется их выполнять, бабуля, — ответила внучка, вытирая руки висящим возле раковины полотенцем. — В сентябре она пойдет в школу секретарей.
Лия вздохнула и покачала головой:
— Школа секретарей! Вот куда тебе следовало поступить! Лучше работать в чистом офисе, чем торговаться и драть глотку на базаре.
— Я пошла в папу, — усаживаясь за сосновый, вымытый до белизны стол, ответила Керри. — И мне нравится торговать.
Лия огорченно прищелкнула языком, она никогда не скрывала своего отношения к папаше Керри: во-первых, он не еврей, а во-вторых, торговец. Но в отличие от мисс Годфри чувства свои она передала гораздо более выразительно.
Усевшись следом с Кейт за стол, она наставительно сказала:
— Ты могла бы выбрать себе занятие и получше, чем орать с утра до вечера на рынке, расхваливая свой товар. Научилась бы, к примеру, печатать на машинке, шить платья или делать прически, на худой конец.
— У меня терпения маловато, чтобы научиться печатать, — призналась Керри. — И даже одолей я эту премудрость, все равно печатала бы с ошибками. А по части шитья и стрижки я совершеннейшая тупица. Так что в субботу вечером к нам зайдет Кейт и подстрижет меня, чтобы я смогла сделать завивку.
Это заявление возымело желанный эффект. Моментально позабыв о торговле, бабушка стала громко возмущаться по поводу безумной затеи внучки. Это ж надо — вытравить всякой химией и закрутить великолепные здоровые прямые волосы!
Перепалки между Лией и Керри всегда вспыхивали внезапно. Кейт спокойно перенесла очередной шквал беззлобной ругани, поглаживая под столом Бонзо, который тыкался мордой в ее коленки и выпрашивал угощение.
Пока Керри излагала аргументы в защиту завивки, упирая на то, что разумный человек обязан исправить природные недостатки, а Лия отвечала на это, что грех упрекать Бога за такие чудесные прямые волосы, Кейт вспомнился разговор с мисс Годфри. Что-то в ней настораживало, особенно странное беспокойство бывшей директрисы. Она словно бы сильно чего-то боялась, но не решалась даже сказать об этом…
— А потом ты вытравишь волосы перекисью, как Глория Свонсонг, — громыхая пустыми тарелками, заявила разгневанная Лия.
Керри расхохоталась: и вправду, в устах бабушки фамилия актрисы прозвучала как ругательство.
— Свенсон, а не Свонсонг! Впрочем, это идея! Как по-твоему, Кейт, лучше сначала перекрасить волосы и потом сделать завивку или наоборот?
Кейт взглянула на иссиня-черную копну на ее голове и рассмеялась:
— Во всем мире не хватит перекиси, чтобы превратить тебя в блондинку!
— А что, если попытаться получить рыжий цвет? — лукаво прищурилась Керри. — Тогда я стану неукротимой дикаркой из «Коннектикутского янки»!
Лия поставила на стол жареную камбалу.
— Ты станешь огородным пугалом, моя крошка! Уж лучше сразу побрейся наголо.
Керри содрогнулась от притворного ужаса, а Кейт прыснула и тайком сунула псу кусок рыбы.
Лия наконец тоже уселась за стол и дала волю ехидству:
— Лысой ты уж точно станешь, если будешь торговать на базаре! Думаешь, почему все торговки носят платки? Да потому что у них от холода повылезали все волосы, милочка!
Девушки покатились со смеху. Разговор переключился с облысения и вытравления волос на спор о том, брать ли Бонзо на пикник в Фолкстон, а если брать, то включать ли его в сборную по крикету. За шуточками и смехом время пролетело незаметно.
— Уже почти шесть, — с сожалением сказала Кейт и встала. — Спасибо за угощение, миссис Зингер, мне пора.
— Я тоже пойду, бабушка, — спохватилась Керри. — Мейвис просила меня посидеть с Билли, и я хочу удостовериться, что она его выкупала и накормила.
Снимая с вешалки в прихожей свой жакет, Кейт спросила:
— Мне зайти за тобой завтра, как обычно? Или поедешь с родителями на оптовый рынок ни свет ни заря?
— Ты шутишь! Это после того, как я дотемна буду нянчить племянника? Раньше восьми я не встану.
Девушки вышли на улицу: крыльцо Мейвис пустовало.
— Наверное, пошла укладывать мальчика спать, — оптимистично предположила Кейт.
— Или устала лущить бобы и села выпить чаю и покурить, — наморщила носик Керри. — Не понимаю, как ее терпит Тед! Папа говорит, что за такие муки его следовало бы причислить к лику святых.
Альберт Дженнингс был очень доволен, что уравновешенный и обеспеченный молодой человек, работающий докером в порту, избавил его от головной боли за суматошную дочку.
— Ну, до завтра, — проговорила Кейт, когда они подошли к воротам дворика Мейвис.
— Можешь не завтракать, — предупредила Керри. — Отец сказал, что у нас избыток вишни, так что наедимся за день до отвала.
Дженнингс раньше всегда сулил девочкам бесплатное угощение, когда хотел заманить их на рынок. И даже теперь, когда они повзрослели и стали получать плату за свою работу, прежняя приманка безошибочно срабатывала.
Керри пошла по дорожке к дому Ломэксов, а Кейт вдела палец в петлю под воротничком жакета и, перекинув его через плечо, побрела вдоль площади. В этот вечерний час на ней воцарялась особая атмосфера. Мужчины возвращались домой с работы, а вокруг уличных фонарей собиралась детвора, чтобы поиграть после ужина в крестики-нолики, попрыгать через скакалку или затеять «классы». Женщины использовали это время для ухода за кустарником и цветами.
Из садика, мимо которого проходила Кейт, послышался слабый, но приятный женский голос:
— Какой чудесный сегодня вечерок, не правда ли? Идеальные условия для общения с дорогими нашим сердцам усопшими! Воздух просто насыщен их голосами!
Кейт остановилась и вгляделась в кусты белой розы высотой в человеческий рост: две тонкие женские руки, пораженные ревматизмом, раздвинули усыпанные цветами ветки, и показалась блаженно улыбающаяся мисс Эмили Хеллиуэлл, гадалка и ясновидящая.
— Сегодня после обеда я общалась с Шопеном! — выдохнула она. — Какая жалость, что его именем не назван ни один сорт роз! Это такой замечательный человек! По-моему, в его честь следует назвать растение золотистого оттенка, полученное, к примеру, от скрещивания «Звезды Персии» с «Сиянием Дижона»! Вы так не считаете?
Привыкшая к эксцентричным выходкам мисс Хеллиуэлл, Кейт серьезно ответила, что, на ее взгляд, это самый подходящий гибрид — великий композитор был бы им очень доволен.
Огромный раскормленный кот бесшумно подкрался к девушке и стал тереться об нее, распушив хвост. Кейт наклонилась и почесала ему шею.
— Фауст сегодня чересчур расшалился, — посетовала хозяйка. — Он гоняется за птичками, что огорчает мою сестру.
Кейт пробормотала сожаление, зная, что прикованная болезнью к кровати мисс Эстер Хеллиуэлл находит единственное утешение в созерцании сада из окна.
— Может быть, зайдете и поговорите с ней? — с надеждой спросила мисс Эмили. — Днем нас посещал мистер Ниббс, а сестра рада любому гостю! Я заварю чай…
— Извините, мисс Хеллиуэлл, никак не смогу, — вздохнула Кейт. — Я навещу вас завтра, когда буду возвращаться с рынка.
— Добрый вечер, леди! — раздался голос Дэниела Коллинза-старшего, одетого, как обычно, в замасленную спецовку и с газетой под мышкой. — Читали, что вытворяет этот Гитлер? Хватает всех, кто ему не по нраву, и швыряет в концентрационный лагерь! Возмутительное сумасбродство! Странные люди эти немцы.
— Гитлер австриец, а не немец, мистер Коллинз, — деревянным голосом заметила Кейт.
— Кто бы он ни был, он настоящий душегуб! — воскликнул Коллинз. — Мисс Хеллиуэлл, а вам не кажется, что пора слегка подрезать этот куст? Он разросся, как репейник!
Пока хозяйка розы возмущалась по поводу нападок на ее любимицу, Кейт потихоньку удалилась, размышляя по пути к дому, почему Гитлер всех так беспокоит.
Спустя час, поставив перед отцом на стол тарелку с дымящимся картофельным пюре и вареными сосисками, Кейт посетовала:
— Сперва мисс Годфри, потом мистер Коллинз!
Карл Фойт криво усмехнулся и потянулся за соевым соусом.
— Этого следовало ожидать! Статьи о новых порядках в Германии вот уже месяц как не сходят с первых полос газет. Сначала всех переполошило известие, что германское гражданство будет отныне даваться только тем, кто вступил в нацистскую партию. Потом вышел указ о смертной казни за ввоз в страну запрещенной нацистами литературы. Нормальным людям трудно смириться с такими идиотскими законами! Вот все и судачат, что же еще натворит Гитлер.
Усевшись напротив отца, Кейт отхлебнула горячего чаю из большой чашки. Помолчав немного, она сказала:
— Но больше всего меня поразило, как люди говорят о Гитлере, папа! Особенно удивила меня мисс Годфри. Мне показалось, будто она полагает, что каждого немца будут считать сторонником нового режима только из-за его национальности!
Карл Фойт вскинул брови над очками без оправы:
— В самом деле? Она так и сказала?
— Ну, не совсем так, — пожала плечами Кейт, — но смысл ее слов именно такой.
Карл подцепил вилкой сосиску.
— По-моему, ты неверно истолковала ее высказывание. Ты слишком чувствительна, моя дорогая. Ну кому из нормальных людей, знающих меня уже столько лет, взбредет в голову назвать меня сторонником нацистского режима?
Такая мысль явно была бы абсурдной, и Кейт успокоилась.
— Я понимаю, папа! — просияла она. — Но она все равно разговаривала со мной как-то странно.
— Я с ней сам поговорю, дочка, если у тебя от этого полегчает на сердце. — Карл не стал делиться с Кейт своими соображениями: какой смысл пугать девушку, рожденную в Англии, возможными осложнениями из-за ее немецких предков?
Он доел сосиски и поблагодарил дочь за вкусный ужин. Кейт встала, чтобы отнести грязные тарелки в раковину.
— Ты пойдешь сегодня в «Лебедь», папа? — спросила она, думая уже не о разговоре с мисс Годфри, а о собрании в пабе по поводу ежегодного пикника в Фолкстоне.
— Да, сегодня мы должны решить, когда именно пройдет это мероприятие, — кивнул отец; постоянный члси организационного комитета. — Дэниел Коллинз предлагает перенести его с выходного на другой день, когда в Фолкстоне не будет так многолюдно.
— Хорошая идея, но не поздновато ли менять дату праздника? Ведь уже июль!
— Свобода! — восторженно воскликнула Кейт Фойт, подставляя лицо под лучи жаркого послеполуденного солнца. — Разве это не чудо?
— Свобода — это блаженство, — с готовностью согласилась Керри Дженнингс, описывая в воздухе круг за кругом потрепанным пустым ранцем, который ей хотелось запустить в стратосферу. — Никакой постылой школьной формы, никаких нудных занятий.
— Для тебя — возможно, — горько усмехнулась Кейт. — А мне еще предстоит корпеть над книгами. Директриса училища секретарей сказала, что стенография ничуть не легче алгебры.
— Зачем же мучиться? — резонно заметила Керри, содрогнувшись при упоминании об уроках математики. Слава Богу, для нее они канули в Лету! — Скажи папе, что не хочешь учиться на секретаршу, а будешь торговать со мной на рынке.
— Нет, торговать мне не по душе, — следуя уговору с Керри не утаивать ничего друг от друга, призналась Кейт. — Во-первых, у меня недостаточно громкий голос, а во-вторых, я не переношу стужу. Вспомни, как в прошлом декабре твоя мама надевала столько одежек, что, вернувшись с рынка, раздевалась целый час, но даже это ей мало помогало.
— Но ведь, кроме зимы, существует лето! — рассудительно возразила Керри, обожавшая пофилософствовать.
Подружки дошли до конца улочки, на которой располагалась их школа, и вышли на пустошь.
— Летом приятнее простоять день за прилавком, чем париться за пишущей машинкой в душной конторе!
Теперь было лето. Кейт взглянула на пышно зеленеющую вересковую пустошь, на красные и серые черепичные крыши поселка Блэкхит и возвышающийся над ним купол церкви Всех Святых и вынуждена была признать, что толика истины в словах Керри есть. Но весьма незначительная. Лишенная коммерческой жилки, Кейт не считала торговлю интересным занятием, хотя по субботам, случалось, и помогала подруге в работе.
Кейт понимала, что взвешивать и отпускать покупателям овощи и фрукты, обмениваясь с ними беззлобными шутками, — это только половина дела. Нужно еще затемно вставать и ехать на телеге через весь город на оптовый рынок «Ковент-Гарден», закупать там товар и везти его по Старой Кентской дороге на Льюишемский рынок. Нормальные люди в такую рань еще и глаза не думают открывать. Живо представив себе все это, Кейт содрогнулась, как Керри при упоминании об алгебре.
— Даже если бы я и захотела, отец не позволил бы мне стать торговкой, — сказала она, с удовольствием ощущая под ногами упругую траву. — Он уже давно запретил бы мне работать на рынке, если бы я помогала кому-то другому, а не твоему папе.
— Ясное дело, на то он и учитель! Все учителя невысокого мнения о торговцах, — снисходительно согласилась Керри.
Кейт озабоченно наморщила лоб. Ее отец был не очень высокого мнения о торговцах, но на отца Керри никогда не смотрел свысока, и Кейт не хотелось, чтобы подруга в этом сомневалась.
— Мой папа о вас хорошего мнения. Когда твой отец стал членом крикетного клуба, папа очень обрадовался. Он сказал, что в их команде еще не было такого замечательного подающего.
— Папаша натренировался на апельсинах и грейпфрутах, — рассмеялась Керри. — Кстати, ты поедешь в Фолкстон? Там будет здорово! Особенно если на пляже организуют крикетный матч между любителями и профессионалами.
— Только пусть твоя бабушка захватит вашу гончую! — хихикнула Кейт. — В прошлом году Бонзо поймал больше мячей, чем мой папа.
Подруги вышли к старому гравийному карьеру, заросшему дроком.
— Раз уж ты упомянула мою бабулю, — хитро прищурилась Керри, — не выпить ли нам чайку по случаю окончания школы? Бабушка приготовила чудесный фасолевый супчик и жареную рыбу.
— Не могу! — Кейт с сожалением вздохнула. — Мне нужно приготовить ужин для папы. — Она сглотнула слюнки: еврейская бабушка Керри варила отменные супы.
— Раньше шести твой отец из школы не уйдет, так что ты успеешь! — не унималась Керри.
Соблазн был слишком велик, и Кейт не устояла.
— Но лишь при условии, что в шесть я уйду! — предупредила она.
Подруги перешли дорогу, огибающую пустошь со стороны Темзы, и направились к дому Керри.
— Не волнуйся, — хохотнула Керри, — бабуля успеет все у тебя выведать и высказать свое мнение.
Девушки взялись за руки и, хихикая, свернули на площадь Магнолий, получившую свое название из-за деревьев, растущих в окружающих ее садах. Со времен короля Эдуарда VII магнолий поубавилось, но дома, возведенные в ту эпоху, сохранили свое изысканное достоинство. Особенно очаровательна была церковь Святого Марка в середине площади.
Со стороны пустоши, на площадь Магнолий вела улочка под названием Магнолия-Террас, представляющая собой череду одинаковых домиков, типичных для рабочих кварталов. Дальше, за холмом Магнолия-Хилл, начиналась оживленная Главная улица, на которой располагался Льюишемский рынок. Вот почему примыкающая к нему часть площади получила название Льюишемской, а северо-восточная ее половина, с чудесным домом и садом викария, именовалась Пустошинской.
Кейт и ее отец-вдовец жили ближе к пустоши, Дженнингсы обитали в угловом доме на западной стороне площади.
Когда подруги проходили мимо палисадника мисс Годфри, соседки Кейт, она, оторвавшись от починки изгороди, поздоровалась с ними.
Керри, как обычно, скороговоркой выпалила:
— Здрасьте, мисс!
Мисс Годфри, многие года работавшая директрисой их школы, по старой привычке не могла оставить подобную дерзость без внимания.
— Слова следует выговаривать отчетливо, Каролина! — наставительно заметила она. — Невнятное произношение порождает сумбур в голове!
Керри словно шлея под хвост попала, и она разразилась еще более невнятной тирадой:
— Я работаю на базаре, а там раздумывать над произношением некогда. И вообще, умники там не в почете, у нас, торговцев, свой жаргон.
Мисс Годфри прищелкнула языком от досады. Керри Дженнингс еще в детстве за ответом в карман не лезла, и годы не вытравили ее скверную привычку оставлять последнее слово за собой.
— Пойми, Каролина, — вздохнув, продолжала поучать мисс Годфри, — Правильное произношение дает человеку огромное преимущество! Хорошо говорить по-английски может научиться любой! За примером далеко ходить не нужно, взять хотя бы отца Кэтрин! Ведь он не мог произнести правильно и двух слов, когда очутился в Англии. А теперь изъясняется по-английски свободно и даже, можно сказать, безупречно.
Это прозвучало так, словно бы именно она обучала английскому отца Кейт. Подавив легкое раздражение, девушка сказала:
— Оставьте моего папу в покое, мисс Годфри. Все знают, что он попал в Англию как военнопленный и говорит по-английски с немецким акцентом.
— А мой вообще изъясняется на кокни, — вставила Керри.
Мисс Годфри пропустила ее реплику мимо ушей.
— Я вовсе не собиралась копаться в прошлом твоего отца, Кэтрин! — с досадой возразила она. — Напротив, я попыталась выразиться как можно тактичнее, помня о вспышке антинемецких настроений, вызванной нацистской политикой канцлера Германии.
Кейт изумленно вытаращила глаза:
— Простите, мисс Годфри, но я не понимаю, при чем здесь мой папа? Он не сторонник господина Гитлера, не ездит в Германию и…
Предчувствуя долгую и нудную дискуссию, Керри нетерпеливо дернула подругу за руку:
— Пошли, Кейт! Нужно поторапливаться, иначе у тебя не останется времени попить чаю.
Мисс Годфри тоже не горела желанием продолжать спор. Он и без того зашел чересчур далеко для случайного разговора, и она корила себя за несдержанность в столь скользком вопросе, как политика. Обычно мисс Годфри позволяла себе обсуждать лишь результаты международного крикетного матча или прогноз погоды.
— Продолжим нашу беседу в другой раз, — примирительно сказала бывшая директриса, впервые благодарная Керри за бесцеремонное вмешательство в чужой разговор. — До свидания, Каролина, привет матушке!
Застыв с ножницами в руках возле живой изгороди, мисс Годфри еще долго смотрела вслед удалявшимся девушкам и мысленно сравнивала двух подружек. Даже со спины было заметно, что обе они хороши собой и стройны. Такая же высокая, как и Кейт, Керри была склонна к полноте; ее распущенные темные волосы удерживались гребнями и заколками. Неряшливость ощущалась во всем ее облике. С аккуратной Кейт все обстояло иначе. Ее светло-золотистые волосы до пояса были заплетены в тугую толстую косу. И хотя мисс Годфри и одобрила бы такой стиль у любой другой девушки ее возраста, в отношении Кейт она этого сделать не могла: ей казалось, что с косой Кейт выглядит настоящей тевтонкой.
Мисс Годфри нахмурилась: отец девушки, Карл Фойт, преподавал немецкий язык в местной классической школе для мальчиков и, будучи человеком образованным и умным, не мог не знать, что при нынешней политической обстановке неразумно привлекать внимание окружающих к национальности дочери. Ведь не далее как сегодня утром «Дейли телеграф» опубликовала ужасный репортаж о гонениях, которым подвергаются евреи в Германии. Этих несчастных там арестовывали и сгоняли, словно скотину, в концентрационные лагеря, предъявляя им надуманные и просто смехотворные обвинения, которые наверняка не приняли бы в суде любой цивилизованной страны.
Бывшая директриса тяжело вздохнула и снова принялась обрезать веточки бирючины, ожесточенно лязгая ножницами. Мир становился все более ненадежным и беспокойным: в стране, ставшей колыбелью протестантства, воцарилось безбожие, в Испании стремительно, словно пожар в лесу, распространялась анархия, в Италии безумствовал Муссолини. Вот так же тревожно было и весной 1914 года. И, вспомнив о погромах магазинов немецких торговцев в то лето и о том, как разбивали камнями их витрины вчерашние друзья и соседи, опьяненные ненавистью к кайзеру, мисс Годфри решила поговорить с Карлом Фойтом наедине. Если он сам не видит, насколько велика угроза новой волны шовинизма, то она обязана предупредить его о надвигающейся беде.
— Старая дура! — беззлобно воскликнула Керри, как только подруги отошла на значительное расстояние. — Вечно она делает из мухи слона! Как ты считаешь, мама разрешит мне сделать завивку? Ты пойдешь со мной в парикмахерскую?
— Признаться, у меня не лежит к этому душа, — ответила Кейт, все еще размышляя над странными замечаниями мисс Годфри. — А вдруг тебе пережгут волосы и они, не дай Бог, начнут выпадать?
— Скажи еще, что они позеленеют! — расхохоталась подруга. — Вот уж все надо мной тогда посмеются! А маму хватит удар.
У каждого дома на площади имелось по невысокому каменному крылечку перед парадной дверью, и в летнюю пору местные жители подолгу просиживали на них, греясь на солнышке и наблюдая за тем, что происходит у соседей. Поэтому Кейт и Керри приходилось то и дело прерывать разговор, чтобы ответить на чей-то вопрос или приветственный оклик.
— Спасибо, мистер Ниббс, у меня все хорошо, — с улыбкой сказала Кейт окликнувшему ее толстяку средних лет. — Да, вы правы, я сегодня в последний раз ходила в школу. В сентябре начну учиться на секретаря.
Когда они прошли еще чуточку вперед, Керри довольно заметила:
— Ты обратила внимание, что со мной он вообще не разговаривает? Он считает моего отца своим заклятым врагом. В этом нет ничего удивительного: папа — его основной конкурент! Послушай, я хочу посоветоваться с тобой насчет волос. А что, если…
— Керри, ты посидишь сегодня вечером с моим малышом? — крикнула с крыльца грудастая деваха. Дом ее выглядел заметно хуже соседских. — Тед участвует в соревнованиях по дартсу и просил меня за него поболеть.
— А если я скажу, что не смогу? — отозвалась Керри, не жалея голосовых связок. — Это что-нибудь изменит?
Ее старшая сестра ухмыльнулась:
— Тебе в любом случае не отвертеться! Приходи ровно в семь! И не опаздывай.
— Какая наглость! — с обидой пробурчала Керри, ускоряя шаг. — Ненавижу сидеть с Билли, никогда не уложит сама ребенка спать! Эта Мейвис уже совсем села мне на шею! В прошлую среду упорхнула вечером из дома, даже не покормив сына. Вот нахалка!
Кейт, не имевшая в целом мире никаких родственников, кроме отца, в душе завидовала Керри: у той была такая большая, дружная, хотя и слишком шумная, семья. Поэтому она миролюбиво заметила:
— Бьюсь об заклад, что она оставила тебе денег на рыбу с картошкой!
Скрепя сердце Керри призналась, что сестра действительно дала ей денег на рыбу и чипсы и даже на бутылку имбирного пива. Но когда они вошли в калитку, Керри не сдержалась и возмущенно фыркнула:
— Все равно это свинство со стороны Мейвис! С какой стати мне за нее бегать в рыбную лавку?
— Велика беда! — Кейт лукаво прищурила голубые глаза. — Отчего бы и не покрутиться лишний раз среди парней, собирающихся в кафетерии?
— Ты, наверное, шутишь, — хмыкнула Керри, состроив пренебрежительную мину. — Там сидит одна шушера вроде Дэнни Коллинза. Кстати, в прошлую среду он обмывал там получение армейской формы. Если на военную службу набирают таких недоносков, остается только уповать на Бога, если грянет война.
Она хохотнула и отперла входную дверь, с которой облупилась почти вся краска.
— Там еще были Робсоны, они тоже мечтают пойти по стопам Дэнни, только хотят стать матросами. Просто умора!
Отец братьев Робсон, Джека и Джерри, прослыл в районе отъявленным негодяем, и Кейт холодно заметила:
— Уж лучше пусть служат на флоте, чем попадут, как их папаша, в тюрьму.
Керри залилась смехом, услышав который ее бабушка крикнула из кухни:
— Это ты, Керри? Так рано? Кого ты на сей раз притащила? Половину квартала?
— Успокойся, бабушка! — отозвалась Керри, стаскивая ненавистный и отныне ненужный ей школьный блейзер и швыряя его на спинку стула. — Со мной только Кейт, она выпьет с нами чаю.
Лия Зингер выкатилась в узкий коридор в широком переднике на необъятной талии и в блузке с закатанными до локтей рукавами и воскликнула, отпихнув ногой раскормленную, виляющую хвостом гончую:
— Кейт! Радость моя! Как поживаешь?
— Хорошо, миссис Зингер, благодарю вас! — ответила Кейт, отмахиваясь от собаки и высматривая, куда бы ей повесить форменный жакет.
Керри взяла у нее жакет и пристроила его на вешалку.
— Проходи на кухню и отведай моей стряпни, — радушно промолвила Лия. — У меня есть немного жареной камбалы, пальчики оближешь! Не стой как истукан, Керри! Вымой руки и садись за стол.
Девушки прошли на кухню, и на Керри пахнуло благополучием и достатком, которые она всегда ощущала, входя сюда. Стараниями Лии кухня была превращена в центр дома Дженнингсов. На полках возле каменной раковины громоздились пакеты со специями; на крюке, подвешенном к потолку, красовалась огромная копченая колбаса; на плите высилась стопка горячих бубликов с золотистой, румяной корочкой, только что извлеченных из духовки. Рядом, на конфорке, что-то шкварчало на сковороде, а пар, выбивавшийся из-под крышки кастрюли с булькающим в ней супом, приятно щекотал ноздри.
— Значит, вы теперь взрослые девушки? — задала риторический вопрос Лия, разливая суп по тарелкам и косясь на Керри и Кейт, моющих руки розовым мылом. — Конец школе и домашним заданиям?
— Кейт еще придется их выполнять, бабуля, — ответила внучка, вытирая руки висящим возле раковины полотенцем. — В сентябре она пойдет в школу секретарей.
Лия вздохнула и покачала головой:
— Школа секретарей! Вот куда тебе следовало поступить! Лучше работать в чистом офисе, чем торговаться и драть глотку на базаре.
— Я пошла в папу, — усаживаясь за сосновый, вымытый до белизны стол, ответила Керри. — И мне нравится торговать.
Лия огорченно прищелкнула языком, она никогда не скрывала своего отношения к папаше Керри: во-первых, он не еврей, а во-вторых, торговец. Но в отличие от мисс Годфри чувства свои она передала гораздо более выразительно.
Усевшись следом с Кейт за стол, она наставительно сказала:
— Ты могла бы выбрать себе занятие и получше, чем орать с утра до вечера на рынке, расхваливая свой товар. Научилась бы, к примеру, печатать на машинке, шить платья или делать прически, на худой конец.
— У меня терпения маловато, чтобы научиться печатать, — призналась Керри. — И даже одолей я эту премудрость, все равно печатала бы с ошибками. А по части шитья и стрижки я совершеннейшая тупица. Так что в субботу вечером к нам зайдет Кейт и подстрижет меня, чтобы я смогла сделать завивку.
Это заявление возымело желанный эффект. Моментально позабыв о торговле, бабушка стала громко возмущаться по поводу безумной затеи внучки. Это ж надо — вытравить всякой химией и закрутить великолепные здоровые прямые волосы!
Перепалки между Лией и Керри всегда вспыхивали внезапно. Кейт спокойно перенесла очередной шквал беззлобной ругани, поглаживая под столом Бонзо, который тыкался мордой в ее коленки и выпрашивал угощение.
Пока Керри излагала аргументы в защиту завивки, упирая на то, что разумный человек обязан исправить природные недостатки, а Лия отвечала на это, что грех упрекать Бога за такие чудесные прямые волосы, Кейт вспомнился разговор с мисс Годфри. Что-то в ней настораживало, особенно странное беспокойство бывшей директрисы. Она словно бы сильно чего-то боялась, но не решалась даже сказать об этом…
— А потом ты вытравишь волосы перекисью, как Глория Свонсонг, — громыхая пустыми тарелками, заявила разгневанная Лия.
Керри расхохоталась: и вправду, в устах бабушки фамилия актрисы прозвучала как ругательство.
— Свенсон, а не Свонсонг! Впрочем, это идея! Как по-твоему, Кейт, лучше сначала перекрасить волосы и потом сделать завивку или наоборот?
Кейт взглянула на иссиня-черную копну на ее голове и рассмеялась:
— Во всем мире не хватит перекиси, чтобы превратить тебя в блондинку!
— А что, если попытаться получить рыжий цвет? — лукаво прищурилась Керри. — Тогда я стану неукротимой дикаркой из «Коннектикутского янки»!
Лия поставила на стол жареную камбалу.
— Ты станешь огородным пугалом, моя крошка! Уж лучше сразу побрейся наголо.
Керри содрогнулась от притворного ужаса, а Кейт прыснула и тайком сунула псу кусок рыбы.
Лия наконец тоже уселась за стол и дала волю ехидству:
— Лысой ты уж точно станешь, если будешь торговать на базаре! Думаешь, почему все торговки носят платки? Да потому что у них от холода повылезали все волосы, милочка!
Девушки покатились со смеху. Разговор переключился с облысения и вытравления волос на спор о том, брать ли Бонзо на пикник в Фолкстон, а если брать, то включать ли его в сборную по крикету. За шуточками и смехом время пролетело незаметно.
— Уже почти шесть, — с сожалением сказала Кейт и встала. — Спасибо за угощение, миссис Зингер, мне пора.
— Я тоже пойду, бабушка, — спохватилась Керри. — Мейвис просила меня посидеть с Билли, и я хочу удостовериться, что она его выкупала и накормила.
Снимая с вешалки в прихожей свой жакет, Кейт спросила:
— Мне зайти за тобой завтра, как обычно? Или поедешь с родителями на оптовый рынок ни свет ни заря?
— Ты шутишь! Это после того, как я дотемна буду нянчить племянника? Раньше восьми я не встану.
Девушки вышли на улицу: крыльцо Мейвис пустовало.
— Наверное, пошла укладывать мальчика спать, — оптимистично предположила Кейт.
— Или устала лущить бобы и села выпить чаю и покурить, — наморщила носик Керри. — Не понимаю, как ее терпит Тед! Папа говорит, что за такие муки его следовало бы причислить к лику святых.
Альберт Дженнингс был очень доволен, что уравновешенный и обеспеченный молодой человек, работающий докером в порту, избавил его от головной боли за суматошную дочку.
— Ну, до завтра, — проговорила Кейт, когда они подошли к воротам дворика Мейвис.
— Можешь не завтракать, — предупредила Керри. — Отец сказал, что у нас избыток вишни, так что наедимся за день до отвала.
Дженнингс раньше всегда сулил девочкам бесплатное угощение, когда хотел заманить их на рынок. И даже теперь, когда они повзрослели и стали получать плату за свою работу, прежняя приманка безошибочно срабатывала.
Керри пошла по дорожке к дому Ломэксов, а Кейт вдела палец в петлю под воротничком жакета и, перекинув его через плечо, побрела вдоль площади. В этот вечерний час на ней воцарялась особая атмосфера. Мужчины возвращались домой с работы, а вокруг уличных фонарей собиралась детвора, чтобы поиграть после ужина в крестики-нолики, попрыгать через скакалку или затеять «классы». Женщины использовали это время для ухода за кустарником и цветами.
Из садика, мимо которого проходила Кейт, послышался слабый, но приятный женский голос:
— Какой чудесный сегодня вечерок, не правда ли? Идеальные условия для общения с дорогими нашим сердцам усопшими! Воздух просто насыщен их голосами!
Кейт остановилась и вгляделась в кусты белой розы высотой в человеческий рост: две тонкие женские руки, пораженные ревматизмом, раздвинули усыпанные цветами ветки, и показалась блаженно улыбающаяся мисс Эмили Хеллиуэлл, гадалка и ясновидящая.
— Сегодня после обеда я общалась с Шопеном! — выдохнула она. — Какая жалость, что его именем не назван ни один сорт роз! Это такой замечательный человек! По-моему, в его честь следует назвать растение золотистого оттенка, полученное, к примеру, от скрещивания «Звезды Персии» с «Сиянием Дижона»! Вы так не считаете?
Привыкшая к эксцентричным выходкам мисс Хеллиуэлл, Кейт серьезно ответила, что, на ее взгляд, это самый подходящий гибрид — великий композитор был бы им очень доволен.
Огромный раскормленный кот бесшумно подкрался к девушке и стал тереться об нее, распушив хвост. Кейт наклонилась и почесала ему шею.
— Фауст сегодня чересчур расшалился, — посетовала хозяйка. — Он гоняется за птичками, что огорчает мою сестру.
Кейт пробормотала сожаление, зная, что прикованная болезнью к кровати мисс Эстер Хеллиуэлл находит единственное утешение в созерцании сада из окна.
— Может быть, зайдете и поговорите с ней? — с надеждой спросила мисс Эмили. — Днем нас посещал мистер Ниббс, а сестра рада любому гостю! Я заварю чай…
— Извините, мисс Хеллиуэлл, никак не смогу, — вздохнула Кейт. — Я навещу вас завтра, когда буду возвращаться с рынка.
— Добрый вечер, леди! — раздался голос Дэниела Коллинза-старшего, одетого, как обычно, в замасленную спецовку и с газетой под мышкой. — Читали, что вытворяет этот Гитлер? Хватает всех, кто ему не по нраву, и швыряет в концентрационный лагерь! Возмутительное сумасбродство! Странные люди эти немцы.
— Гитлер австриец, а не немец, мистер Коллинз, — деревянным голосом заметила Кейт.
— Кто бы он ни был, он настоящий душегуб! — воскликнул Коллинз. — Мисс Хеллиуэлл, а вам не кажется, что пора слегка подрезать этот куст? Он разросся, как репейник!
Пока хозяйка розы возмущалась по поводу нападок на ее любимицу, Кейт потихоньку удалилась, размышляя по пути к дому, почему Гитлер всех так беспокоит.
Спустя час, поставив перед отцом на стол тарелку с дымящимся картофельным пюре и вареными сосисками, Кейт посетовала:
— Сперва мисс Годфри, потом мистер Коллинз!
Карл Фойт криво усмехнулся и потянулся за соевым соусом.
— Этого следовало ожидать! Статьи о новых порядках в Германии вот уже месяц как не сходят с первых полос газет. Сначала всех переполошило известие, что германское гражданство будет отныне даваться только тем, кто вступил в нацистскую партию. Потом вышел указ о смертной казни за ввоз в страну запрещенной нацистами литературы. Нормальным людям трудно смириться с такими идиотскими законами! Вот все и судачат, что же еще натворит Гитлер.
Усевшись напротив отца, Кейт отхлебнула горячего чаю из большой чашки. Помолчав немного, она сказала:
— Но больше всего меня поразило, как люди говорят о Гитлере, папа! Особенно удивила меня мисс Годфри. Мне показалось, будто она полагает, что каждого немца будут считать сторонником нового режима только из-за его национальности!
Карл Фойт вскинул брови над очками без оправы:
— В самом деле? Она так и сказала?
— Ну, не совсем так, — пожала плечами Кейт, — но смысл ее слов именно такой.
Карл подцепил вилкой сосиску.
— По-моему, ты неверно истолковала ее высказывание. Ты слишком чувствительна, моя дорогая. Ну кому из нормальных людей, знающих меня уже столько лет, взбредет в голову назвать меня сторонником нацистского режима?
Такая мысль явно была бы абсурдной, и Кейт успокоилась.
— Я понимаю, папа! — просияла она. — Но она все равно разговаривала со мной как-то странно.
— Я с ней сам поговорю, дочка, если у тебя от этого полегчает на сердце. — Карл не стал делиться с Кейт своими соображениями: какой смысл пугать девушку, рожденную в Англии, возможными осложнениями из-за ее немецких предков?
Он доел сосиски и поблагодарил дочь за вкусный ужин. Кейт встала, чтобы отнести грязные тарелки в раковину.
— Ты пойдешь сегодня в «Лебедь», папа? — спросила она, думая уже не о разговоре с мисс Годфри, а о собрании в пабе по поводу ежегодного пикника в Фолкстоне.
— Да, сегодня мы должны решить, когда именно пройдет это мероприятие, — кивнул отец; постоянный члси организационного комитета. — Дэниел Коллинз предлагает перенести его с выходного на другой день, когда в Фолкстоне не будет так многолюдно.
— Хорошая идея, но не поздновато ли менять дату праздника? Ведь уже июль!