Страница:
Но я не захотела, чтоб у меня были тайны от него. И считаю, что поступила правильно. Я распечатала письмо (оно было без штемпеля, значит, приходил он сам тайком) и начала читать. Хорошо, что я ресницы по новой не успела накрасить, а то бы опять зарыдала черными слезами. У меня живот заболел от смеха. Даже обидно за него стало. Ведь вроде умный парень, стихами интересуется. Ну нельзя же таким дурачком себя выставлять…
Некоторые строчки мы по два раза перечитывали… Сережа начал икать от смеха. Он чуть не навредил нам этим письмом. Мы совершенно обессилели от смеха. А силы нам были очень нужны…
Мы встретились не просто так. И пили не просто так. Мы принимали меры… Да-да, мамулька. Жизнь — есть жизнь. Сережа очень надеялся, что эти таблетки и наши «экстренные меры» помогут. Почему-то не получилось. Хоть мы очень старались. Не будем делать трагедии… Дело житейское. Сережа обещал специальный укол.
Я женщину сравню с вином: и так же голову кружит, и улучшает мир, и делает счастливым человека, и причиняет непереносимые страдания. Но главное их сходство в том, что так же, как вино, покорно сосуда принимает очертанья, собой его заполнив без остатка!
14 января 1979 г.
0 часов 22 минуты.
Со старым Новым годом вас, Валентина Валентиновна! С новым счастьем!!! Здоровьица Вам, успехов в учебе и в личной жизни. Удачи во всех Ваших начинаниях И окончаниях.
Предки допивают шампанское и, наверное, спать пойдут. Я тоже выпила. Но потом с кухни пахнуло жареной бараниной, и я еле успела выбежать… Это называется токсикоз. Обычное дело для беременных.
Из раздела «любопытные факты»: меня рвало чистым шампанским, и оно было пенное. Мамочка очень подозрительным взглядом проводила меня. Мне кажется, что она все знает и только выжидает. Характер выдерживает. Как гриф-могильщик, сидит на скале и внимательно наблюдает за жертвой… Ждет, когда я брошусь к ней в ножки или сдохну!
А я уже и не скрываюсь. Когда я по утрам после чашки чая в уборной давлюсь — на весь дом слышно. Ладно, отец, он всегда был дубовый и ничего, кроме своей работы, знать не хотел, но мать-то не может не слышать и не делать соответствующих выводов…
Я тут поймала себя на том, что у меня давно готова целая оправдательная речуга. Я только добавляю в нее каждый день… Я скрывалась, скрывалась, а на самом деле сама ждала, чтобы мать заметила. Чтобы все разрешилось и закончилось хоть как-нибудь. — Все равно как!
Но сама я никогда не скажу. Ох и скандалешник будет, когда все выплывет!.. Я даже знаю примерно все, что она мне скажет. Ненавижу! Скорей бы… Вот сдохну на самом деле, тогда посмотрим, как вы все запоете! Всех ненавижу! Нет во мне ни одного грамма любви. И следа ее нет.
А еще полгода назад я была счастлива хоть издалека увидеть А. И этого мне хватало на целый день… Господи, как много может случиться с одним человеком за какие-то полгода. Какая я была счастливая! Какая глупая!
Пролистала дневник на полгода назад и еще дальше. «Я ненавижу Наташу Ростову!» Боже мой, какой детский сад! А ведь мучилась, переживала… Денек бы так пожить. Неужели когда-нибудь наступят такие времена, когда я и сегодняшний день буду вспоминать с тоскою и завистью?
Мне кажется, все все про меня знают, и только не показывают вида. Наблюдают из укромного местечка, чем же дело кончится? Ручки потирают от любопытства… Всех ненавижу! Кончаю дневник! Может быть, завтра сожгу, чтобы никогда самой себе не завидовать. Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все, наконец!
14 января 1979 года. 3 часа 47 минут.
Не сожгла и не сожгу! Никогда. Вот если б сожгла, то кому бы сказала, что он подонок? Кому это интересно? И меньше всего — ему самому. Ну, хорошо, пусть случайность, пусть действительно вывихнул ногу, бедняжка, с кем не бывает… Допустим, что родители все время дома, но хоть по телефону можно по-человечески поговорить с любимой девушкой? К чему все эти игры, когда сперва занято, занято, потом: «Алло! Алло, перезвоните, я не слышу», а потом к телефону никто не подходит. И так несколько дней подряд. Если ты мужчина — скажи прямо всю правду. Зачем крутить? Зачем бегать от меня, глупенький! Ведь мне ничего от тебя не нужно… Ни твоих уколов бесполезных, ни твоих денег…
Какая я старая стала. Смешно вспомнить, как ему в рот заглядывала, каждое слово ловила, каждый взгляд. И что он такого особенного говорил? Какие такие особенные слова? Названия фирм, названия групп, тяжелый рок! Ну, в машинах разбирается… Хотя откуда я знаю, что разбирается? Из чего это следует? Откуда я могу знать, что он не врет, когда говорит, что «БМВ» лучше «Мерседеса» или что «Форд» — это марка для клерков средней руки? И вообще, какое это имеет значение?
Вчера Зверева заходила. Преступника всегда тянет на место преступления, это еще Достоевский говорил. Как только она вошла, я поняла, что она пришла, чтоб соврать. С ее мозгами только врать… От нее за версту несет его духами. А ведь мне нравилось, как он пахнет. И нравилось, что сильно пахнет…
А может, взять и родить? А что?.. В соседней школе одна девчонка в восьмом классе родила, не убили же ее за это. Даже наоборот — отовсюду повышенное внимание. Стали относиться с уважением. А как же! Была школьница, а стала молодая мать…
Взять и родить такого маленького Сереженьку, чтобы машинками увлекался, чтобы любил любовью под музыку заниматься, чтобы при малейшей трудности к телефону не подходил или отвечал чужим гундосым голосом: «Вы не туда попали, девушка». Взять и родить такого маленького подоночка…
Спокойной ночи.
14 января 1979 г . 6 час. 15 мин.
Вот и расплата! Я перечитала Сашино прощальное письмо. Теперь остается только удавиться. Так мне, скотине, и надо! Мало еще тебе, тварюга мерзкая! А ведь казалось, что все начисто забыла — и как пили, и как читали письмо по очереди, и как ржали, словно гиены в зоопарке, как потом под музыку «принимали меры» и, подкрепившись, снова читали «особенно смешные» места про то, что все мы «заложники любви». Гнида подлая… Сашенька, миленький, родненький, не прощай меня! Плюнь ты мне в рожу, когда встретишь. Убей ты меня, убей! Только не прощай! За такое нет прощения…
Оказывается, ничего не забыла. Даже, как он письмом, словно веером, обмахивался, когда вспотел…
Господи, благослови влюбленных!
2 февраля 1979 г .
Сегодня я проснулась от
(Это последняя запись в дневнике Тины Сапожниковой.)
ИГОРЕК
Некоторые строчки мы по два раза перечитывали… Сережа начал икать от смеха. Он чуть не навредил нам этим письмом. Мы совершенно обессилели от смеха. А силы нам были очень нужны…
Мы встретились не просто так. И пили не просто так. Мы принимали меры… Да-да, мамулька. Жизнь — есть жизнь. Сережа очень надеялся, что эти таблетки и наши «экстренные меры» помогут. Почему-то не получилось. Хоть мы очень старались. Не будем делать трагедии… Дело житейское. Сережа обещал специальный укол.
Я женщину сравню с вином: и так же голову кружит, и улучшает мир, и делает счастливым человека, и причиняет непереносимые страдания. Но главное их сходство в том, что так же, как вино, покорно сосуда принимает очертанья, собой его заполнив без остатка!
14 января 1979 г.
0 часов 22 минуты.
Со старым Новым годом вас, Валентина Валентиновна! С новым счастьем!!! Здоровьица Вам, успехов в учебе и в личной жизни. Удачи во всех Ваших начинаниях И окончаниях.
Предки допивают шампанское и, наверное, спать пойдут. Я тоже выпила. Но потом с кухни пахнуло жареной бараниной, и я еле успела выбежать… Это называется токсикоз. Обычное дело для беременных.
Из раздела «любопытные факты»: меня рвало чистым шампанским, и оно было пенное. Мамочка очень подозрительным взглядом проводила меня. Мне кажется, что она все знает и только выжидает. Характер выдерживает. Как гриф-могильщик, сидит на скале и внимательно наблюдает за жертвой… Ждет, когда я брошусь к ней в ножки или сдохну!
А я уже и не скрываюсь. Когда я по утрам после чашки чая в уборной давлюсь — на весь дом слышно. Ладно, отец, он всегда был дубовый и ничего, кроме своей работы, знать не хотел, но мать-то не может не слышать и не делать соответствующих выводов…
Я тут поймала себя на том, что у меня давно готова целая оправдательная речуга. Я только добавляю в нее каждый день… Я скрывалась, скрывалась, а на самом деле сама ждала, чтобы мать заметила. Чтобы все разрешилось и закончилось хоть как-нибудь. — Все равно как!
Но сама я никогда не скажу. Ох и скандалешник будет, когда все выплывет!.. Я даже знаю примерно все, что она мне скажет. Ненавижу! Скорей бы… Вот сдохну на самом деле, тогда посмотрим, как вы все запоете! Всех ненавижу! Нет во мне ни одного грамма любви. И следа ее нет.
А еще полгода назад я была счастлива хоть издалека увидеть А. И этого мне хватало на целый день… Господи, как много может случиться с одним человеком за какие-то полгода. Какая я была счастливая! Какая глупая!
Пролистала дневник на полгода назад и еще дальше. «Я ненавижу Наташу Ростову!» Боже мой, какой детский сад! А ведь мучилась, переживала… Денек бы так пожить. Неужели когда-нибудь наступят такие времена, когда я и сегодняшний день буду вспоминать с тоскою и завистью?
Мне кажется, все все про меня знают, и только не показывают вида. Наблюдают из укромного местечка, чем же дело кончится? Ручки потирают от любопытства… Всех ненавижу! Кончаю дневник! Может быть, завтра сожгу, чтобы никогда самой себе не завидовать. Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все! Все, наконец!
14 января 1979 года. 3 часа 47 минут.
Не сожгла и не сожгу! Никогда. Вот если б сожгла, то кому бы сказала, что он подонок? Кому это интересно? И меньше всего — ему самому. Ну, хорошо, пусть случайность, пусть действительно вывихнул ногу, бедняжка, с кем не бывает… Допустим, что родители все время дома, но хоть по телефону можно по-человечески поговорить с любимой девушкой? К чему все эти игры, когда сперва занято, занято, потом: «Алло! Алло, перезвоните, я не слышу», а потом к телефону никто не подходит. И так несколько дней подряд. Если ты мужчина — скажи прямо всю правду. Зачем крутить? Зачем бегать от меня, глупенький! Ведь мне ничего от тебя не нужно… Ни твоих уколов бесполезных, ни твоих денег…
Какая я старая стала. Смешно вспомнить, как ему в рот заглядывала, каждое слово ловила, каждый взгляд. И что он такого особенного говорил? Какие такие особенные слова? Названия фирм, названия групп, тяжелый рок! Ну, в машинах разбирается… Хотя откуда я знаю, что разбирается? Из чего это следует? Откуда я могу знать, что он не врет, когда говорит, что «БМВ» лучше «Мерседеса» или что «Форд» — это марка для клерков средней руки? И вообще, какое это имеет значение?
Вчера Зверева заходила. Преступника всегда тянет на место преступления, это еще Достоевский говорил. Как только она вошла, я поняла, что она пришла, чтоб соврать. С ее мозгами только врать… От нее за версту несет его духами. А ведь мне нравилось, как он пахнет. И нравилось, что сильно пахнет…
А может, взять и родить? А что?.. В соседней школе одна девчонка в восьмом классе родила, не убили же ее за это. Даже наоборот — отовсюду повышенное внимание. Стали относиться с уважением. А как же! Была школьница, а стала молодая мать…
Взять и родить такого маленького Сереженьку, чтобы машинками увлекался, чтобы любил любовью под музыку заниматься, чтобы при малейшей трудности к телефону не подходил или отвечал чужим гундосым голосом: «Вы не туда попали, девушка». Взять и родить такого маленького подоночка…
Спокойной ночи.
14 января 1979 г . 6 час. 15 мин.
Вот и расплата! Я перечитала Сашино прощальное письмо. Теперь остается только удавиться. Так мне, скотине, и надо! Мало еще тебе, тварюга мерзкая! А ведь казалось, что все начисто забыла — и как пили, и как читали письмо по очереди, и как ржали, словно гиены в зоопарке, как потом под музыку «принимали меры» и, подкрепившись, снова читали «особенно смешные» места про то, что все мы «заложники любви». Гнида подлая… Сашенька, миленький, родненький, не прощай меня! Плюнь ты мне в рожу, когда встретишь. Убей ты меня, убей! Только не прощай! За такое нет прощения…
Оказывается, ничего не забыла. Даже, как он письмом, словно веером, обмахивался, когда вспотел…
Господи, благослови влюбленных!
2 февраля 1979 г .
Сегодня я проснулась от
(Это последняя запись в дневнике Тины Сапожниковой.)
ИГОРЕК
Он вообще-то был нормальный пацан… Мы всегда вместе ходили. Ну, там в кино, на танцы, в декушку, в смысле в дека, в Дом культуры. Вообще-то я его всегда туда тащил, а он насчет этих дел был квелый. Но главный был он. Ну, знаете, как бывает, когда двое или трое пацанов дружат. Когда четверо — это уже не дружба, а двое — это по-настоящему, а когда четверо или там пятеро — это другое… Он всегда был центровой, а я сбоку. Нет, правда, другой бы стал вкручивать, а мне не стыдно, потому что он был центровой в натуре. Но на диско там, в киношку всегда я его тащил… Он насчет этого был квелый. Он не курил, не пил, а пацаны его уважали. Знаете, другой и так, и так, и вообще на него ноль внимания, или вообще за шестерку держат. А Саньку уважали. Позапрошлым летом один приехал из Москвы… Ну, дачник, на лето… Ну, такой упакованный весь… Сплошная фирма! Ну, такой, крутой Бес, так смотрит гордо, а Санек — ничего… Ну, мы с пацанами подвалили, мол, покурить, то, се… Ну этот шикарный Бес достает пачку «Мальборо», и мы закуриваем. А у нас Толян, дружок есть. Такой нормальный пацан, только маленький. Он в детстве болел… Ну, ростом, как пятиклассник… А на самом деле два месяца как от хозяина. Срок тянул… Ну, с зоны в общем. За драку сидел… Ну, этот Бес с «Мальборо» (а маечка на нем такая клевая — «Феррари»), Толяиу не дал, говорит, курить — здоровью вредить. И улыбается. А здоровый такой лоб, накаченный… Он всем пацанам дал — и уже вроде бы свой, а Толяну — фунт прованского… А тот такой кепарь носил, как до эпохи материализма… Бес ему этот кепарь на нос натянул и говорит: «Курить — здоровью вредить!» Он думал, что Толян — салабон. Ну, в смысле салага, пацан. Он же не знал, что у Толяна всегда «перышко» при себе, что он сейчас разлинует его, как школьную тетрадку… Мы вообще-то струхнули, потому что если Толян заведется, то его не остановишь. А если б он этого Беса пописал, то срок бы ему намотали на всю катушку, потому что вторая судимость. А «перо» у него такое клевое — на кнопочку нажмешь — выскакивает. Он его самопиской звал, в смысле авторучка, шутил. Ну, я вижу, он руку в карман. У него такой карман длинный на джинсах… И Саня видит. Ну, думаю, все… сейчас он в лапшу эту маечку «Феррари» распустит. А Саня не курил… Ну, да я уже говорил. Он тогда подошел к этому Бесу и руку протянул. Ну, этот москвич по пачке щелкнул по-фраерски и ему вроде бы сигарету предлагает. А Санек руку держит и даже не смотрит на него… А пацаны этого Беса вроде немного знали. Он лета три подряд приезжал… Они с ним вообще-то не очень, потому что тот всегда с понтами, но не трогали. Он на мотоцикле, потом жвачку импортную всегда носил… Но не уважали. А Толян как раз сидел, и Бес его не знал. Ну слышал, наверное, Толян, Толян, а так, в лицо не видел. Если б знал, то остерегся бы, а тут стоит и лыбится, а Толян в длинный кармашек двумя пальцами лезет. В общем, выщелкал Бес сигарету, а Саня руку не убирает и даже в его сторону будто не смотрит… Ну, тот допер и положил ему пачку в ладонь. Я подумал, что Саня отдаст пачку Толяну… Я бы отдал… Тут чего хочешь отдашь, потому что тот никак самописку из кармана вынуть не может, но ведь все равно вынет. А от Саньки никогда не знаешь, чего ждать. Нормальный пацан, центровой. Вот я бы отдал пачку Толяну, а тот еще неизвестно, что сделал бы… А Саня спокойно так вынул сигарету, Толяну в рот вставил, а пачку как была в руке, так и смял одним движением, только табак в стороны брызнул. Ну, он пачку в кусты бросил и так спокойно говорит Бесу: «Курить — здоровью вредить». Пацаны стоят ржут. И Толян заржал и руку из кармана вынул, чтоб прикурить. Бес видит, что ловить нечего, и потопал. В общем, если б не Саня — не знаю…
Вообще-то Фомин нормальный мужик! Вот, к примеру, он вчера тебя заловил в чужом саду, а сегодня ты придешь к нему, тех же яблочков принесешь — и порядок: «Привет, дядь Вась!» — «Привет, Игорек!». Или бутылку «червивки», в смысле «плодово-выгодного». Ну, тут ты вообще лучший кореш! Он любит всякие фокусы. Вот ты пришел, и вас двое, а он наливает сразу в стопки, в складной стаканчик, в майонезную банку, еще в какую-то медицинскую фигню для полоскания глаза, еще во что-нибудь такое, пока всю бутылку не разольет. Выпили по рюмочке, потом еще, а он себе выбирает, куда побольше вмещается. И не останавливается, пока все не опорожнит. А ты хочешь — пей, хочешь — отказывайся, его это не колышет. А так вообще-то он нормальный мужик.
Он сам эту штуку придумал — «телевизор» называется… Вы наши озера знаете, да? Там на высоком берегу, ну, где раньше усадьба была, такой дом стоит заколоченный. Ну, там еще клуб был, киношку крутили… Мы туда бегали, когда совсем еще пацанами были. Я рассказывал… Ну, там теперь вроде сарая, садовый инвентарь, тачки там, лопаты, метла. У Фомина от этого дома ключи есть. Кореша у него в тресте озеленения. Все повязано! Там, на чердаке, он и установил «телевизор». Это стереотруба такая двойная, военная. Как рога у улитки. Знаете вы ее, в кино видели. Ну, там у него вообще все в порядке. Он туда кресла, такие сколоченные по шесть штук в ряд, из бывшей киношки притащил. Урна там для окурков, стаканы — нормалек! Со всеми удобствами! Сидишь, как король на именинах, и смотришь в «телевизор», ну, в общем, в эту трубу… А там весь берег, как на ладони, и две кабинки пляжные, переодеваются в которых. Ну вот прямо руку протяни — и герла твоя, со всеми своими делами… Кайф! Целый день можно сидеть. Лучше чем в кино. И все кусты, где парочки, как на ладони… В сто раз лучше, чем в кино. Принес бутылочку червивки и смотри хоть целый день. Он эту трубу у генеральши получил, как говорят, за особые заслуги… Ну, за это самое, сами понимаете… И футляр такой клевый, кожаный. Он ее там на чердаке никогда не оставляет, прячет где-то, а то давно бы сперли. Я бы не тронул, конечно, а пацаны у нас деловые. Человек шесть уже с судимостями. Толян вообще все время с собой самописку носит. Это такой ножик автоматический. Я уже говорил.
Санек тоже посмотрел раз или два. Я его потом звал, а он, бывало, отмахнется, мол, да ну его, и пойдет, посвистывая. Он Фомина не любил. Он его козлом вонючим звал. Вообще-то Фомин, конечно, воняет… Он «Памир» курит. К нему в сторожку без противогаза не войдешь! Шучу, конечно. Но амбре у него там — будь здоров! Нюхнешь разок — закачаешься. Потом принюхаешься, притерпишься, и вроде ничего. Фомин в баню-то только по большим праздникам ходит, да и собаки там у него. Хотя собаки лучше людей пахнут, потому что это животное, чего тут противного? Все натуральное. А вот когда Фомин на тебя перегаром после своей любимой червивки дыхнет, тут только держись… А у Санька нюх был, как у собаки. Он чуть что — брезгливо нос сморщит и отваливает. «Не могу, — говорит, — задыхаюсь».
А в тот день мы с Витьком Фомину рубчик кинули, он за червивкой побежал, а мы устроились с комфортом. У нас с собой пивка три бутылочки было. В общем, сидим, пивко потягиваем, покуриваем, как белые люди. И «телевизор» с пятнадцатью программами, только без звука. Хочешь, в кусты смотри, хочешь, в раздевалки… Или в воде кто-нибудь свою герлу плавать учит… Ну, это у них так называется… Она визжит, пасть разевает, а не слышно — кайф! В тот день мы смотрим — Санек на пляже. С ним еще трое. Один такой деловой, упакованный, на «шестерке» ездит, музыка у него в машине клевая, японская. В общем — центровой мэн. Геннадием Николаевичем зовут. Они с Саньком корешманы были. Ну, а с ними еще парочка. Герла такая масластая, как цапля, и еще один фраерок — ни рыба, ни мясо. Вообще-то герла была ничего. Ноги из подмышек… И на фэйс, в смысле, на личность нормальная. Загорелая такая. Когда переодевалась, так тут и тут все белое, как нарисованное. А груди маленькие… Я мало видел. Это все Витек смотрел, его очередь была. У нас уговор — десять минут по часам. По-другому нельзя, не получается. Ведь бывает такое кино, что не оторвешься, а ведь другим тоже хочется… Витьку она не глянулась. Он таких не любит. Он любит, чтоб было на что посмотреть и за что подержаться. Ну, в общем, мне самый конец достался… Нет, она была нормальная, такая заводная… Им всем рыбу мешала ловить. Все время прыгает, ржет, за удочки хватает. Смотрю — Санек пасет украдкой ее… А «мне сверху видно все, ты так и знай». Он-то думает, что его никто не видит и на нее косяка кидает, а тут все видно. А ей приятно. Я так и сказал Витьку: «Смотри, — говорю, — она тоже на Санька глаз положила». А этот в очках с лысиной, здоровый, наверное, ее муж, ничего не сечет. А этот деловой, Геннадий Николаевич, на них поглядывает, свой кайф ловит… Потом была Витькина очередь. Я пивка глотнул, а когда снова к трубе приложился, они уже все купались. А Санька нормально плавал. Всех нас на спор перегонял. Он, правда, года два в бассейне занимался… А тут эта герла его вроде наперегонки приглашает. Поплыли. Смотрю, Санек ее вроде пропускает. Он ее сделал бы одной рукой, не глядя. Ясно — нарочно пропустил, с понтом. Ну, она первая выскочила на том берегу. Довольная, как муха на варенье… Ну, Санек поздравляет, руку жмет… Разлеглись, вроде загорают… То она на него посмотрит, то он на нее. А потом она с понтом глаза закрыла и якобы спит. Санек сел рядом, взял травиночку и по ноге ее тихонечко так повел, как муравей ползет. Ну, она с понтом рукой стряхивает, будто не понимает, что к чему… А ноги у нее классные, и купальник такой тоненький — одна полосочка. Мне и то все видно, а Санек вообще рядом. Я смотрю — он совсем завелся, у него встал, и он не знает, что делать… Ну, в воду скорей, охлаждаться… А она точно видела, что он завелся, что у него встал, потому что, когда он от нее к воде бежал, она глаза открыла и улыбнулась ему в спину. Ну, знаете, как они улыбаются, когда довольные…
Потом, когда вечером мы все собрались, Витек и говорит: «Что это за герла была с тобой масластая?» Ну, Санек сперва смолчал, отмахнулся, мол, знакомая, в смысле дачница. Ну, Витек тогда с дуру и брякнул: «А мне такие не нравятся. Даже посмотреть не на что — доска и два соска». Санек ему так тихо: «Кончай трепаться!» А Витек если варежку открыл, то заткнуть ее уже нечем. «А почему это, — говорит, — я треплюсь? Мы ее, — говорит, — с Игорьком сегодня по телевизору видели… Ее крупным планом показывали. Только соски и торчат… Как у Найды, когда она щенков кормит». Тут Санек ему врезал. У Витька даже сосуд в глазу лопнул. Он потом месяц ходил, как Фантомас.
В то лето Санек вообще с нами не гулял. На танцах ни разу не был. Он влюбился в ту длинноногую. Я его отловил разок вечером и говорю: «Ну, ты чего?» А он: «Не твое дело!» Ну я, понятно, больше не возникал. А в то лето клево было. Мои предки в отпуск уехали, в деревню, а меня с сеструхой оставили. У меня сеструха-двойняшка. Мы с ней не похожи, хоть и двойняшки. Она старше меня на два часа. Ее предки за старшую оставили. Все деньги, конечно, ей. А у нее подружка, Зверева Лариска, из нашего класса. Ну, мы загудели… У Лариски — магник. Высоты, четыре кассеты, еще «Бони М». В общем — класс музычка! Ну, мы гудели… Я звал Санька. Потом к сеструхе еще подружка из Москвы приезжала, Светка, продавщица из «Детского мира». Здоровая телка, курит, как паровоз. Ее в углу зажмешь, она только дышит. Ничего… Я Звериху попробовал зажать, так она такой хай подняла. Можно подумать! Я их видел с тем Бесом, которого Санек тогда с «Мальборо» наказал. Ну, дачник из Москвы, его Серега зовут. Ну вот, я их засек. Он Звериху куда-то на мотоцикле возил. Машина у него, центровая! «Планета-спорт». Он руль там поднял и подправил кое-что… Еще две фары поставил, что-то отхромировал, ну, в общем, класс! На вид один к одному «Судзуки». Ну, в общем, супер! У этого Беса предок — какая-то большая шишка. Машину ему купили, когда он в институт поступил. Вернее, его поступили. У его папаши там лапа волосатая. Я не завидую, на фиг мне этот институт?! В общем, я видел, что Серега возил куда-то Звереву на мотоцикле. Их часов пять не было. Понятное дело, парень с девкой — музыки не надо, как Фомин скажет. Мы тогда еще с Серым не дружили, и я подумал: Катайся, катайся, зараза, я тебе сделаю «козью морду». Есть такая шутка: натягивают проволоку между деревьями над дорожкой, ну, мотоциклист едет, по шее — чик, и нет головы. Ну это я так, с понтом, конечно… Это я Толяну со зла брякнул. Толян еще предложил шины порезать. Но мне машину было жалко. Крутая машина была. Серый, когда с места брал, она на дыбы вставала, как конь.
Я Звериху понимаю. Когда Серый предложил мне проехаться, я рад был. Люблю технику! И когда Сашка пришел ко мне за деньгами, я у Серого взял. У нас с сеструхой уже не было, мы все, что нам предки оставили, прогудели. В общем, достал я тогда деньги, сели мы на мою «Верховину» (это мопед такой) и на соседнюю станцию, в цветочный магазин. А я и не знал, куда едем… Он мне сказал: надо — и поехали. Вот такие у нас были отношения. В магазине он купил корзину с цветами, туда сунул бутылку шампанского, и мы дунули обратно. Я сперва думал, что это у его мамаши день рождения. А когда мы подъехали к даче Геннадия Николаевича, где жила эта длинноногая герла, я просто обалдел. Я настолько обалдел, что ничего ему не сказал.
***
Предположим, спишь ты как мертвый, потому что вчера у тебя был нормальный джем сейшен — ну, бардачок такой легкий с музыкой… А тебя будят грубым стуком. А ты только глаза закрыл в половине пятого… И вообще все тело ломает, как будто тебя палками вчера отчухали. Честное слово, я еле встал. Мы, правда, квасили всю ночь, в смысле газовали, но дело не в этом… Просто оказалось, что Светик — чемпионка Москвы по гребле.
Мы с Серым решили «посошок» организовать, типа «расходняк». Мои предки в понедельник приезжали, а суббота — наша. И мани были — Саня вовремя должок Серому вернул. Я же говорил, что Санек никого никогда не кидал. За это его все уважали. А Серега-Бес говорит: «У меня этот угол свободен». Угол — это четвертак, двадцать пять рублей. Мы — на его «Планету» и к Нюрке толстой. Я от вокзала Светику в «Детский мир» позвонил. Она как раз на работе оказалась. Телефон там у начальства на столе, ну она мне в ответ: «да», «нет», «не знаю». В общем, я у нее спрашиваю, как насчет сейшена с легкой музыкой? А у Серого записи — класс. У него даже эта рокопера есть «Иезус Кристос — суперстар». Fly, в общем, Светик говорит: «Не знаю»… Ну, я надавил на психику — она говорит: «Да». — «Только не поздно». Я говорю, что будем пить, мадам? А она: «Не знаю». Я говорю — коньяк, виски, джин? А она: «Я только сладкое». Ничего, да? Ну ладно! Мы для себя взяли бутылку виски «Клаб-69», а для девочек «Салюту» шесть бутылок. Нормально, да? Я так жалел, что Серый с Саньком не контачат… Они же оба нормальные пацаны… Ну, в общем, приехала Светик. А Серый ее еще не знал, только слышал от меня. Он как увидел ее и говорит: «Привет, Крошка». К ней эта кликуха так и прилипла. А у нее рост 175 сантиметров .
У нас с Серым было намечено первым делом сеструху мою Ленку вырубить. Она хотела, чтоб мы кого-нибудь для нее позвали, но я не захотел. Во-первых, некуда. У нас двухкомнатная квартира, и если все будет путем, то где мы все разместимся?.. А во-вторых, она же мне все-таки сеструха. Ну чего я буду ее своими руками под кого-то подкладывать? Пусть даже под Витька? Был бы у нее кто-нибудь — тогда ладно, и то я бы еще посмотрел…
Когда Серега предложил мне устроить сейшен с ночевкой, я засомневался… Ну, чего, думаю, Светка останется? Она же целоваться, обниматься — пожалуйста, а чуть что посерьезнее — так брыкается, что летишь и кукарекаешь. Честное слово! А главное, я только в ту ночь узнал, что она чемпионка Москвы по гребле на байдарках. А Серега говорит, что не бывает неприступных женщин. Тут главное — не спугнуть. Ты бы сразу всю батарею на стол выставил — знай наших! Ну и все! Считай, соскочили. А тут надо аккуратно… Поставил одну бутылочку «Салюта» на стол, включил музычку… Танцы-шманцы, обжиманцы… Разгорячились, всем жарко, в глотке пересохло, а тут еще одна запотевшая появляется. Она пролетает в одно касание! И опять танцы… Потом они уже сами попросят, мол, не найдется ли чего-нибудь попить… А там уже после третьей — дело техники.
Ну все точно расписал Бес, как по нотам. Я бы и вправду на стол всю батарею сразу выставил и попер бы, как на буфет. Я тогда еще глупый был… А он мне говорит: «А ты вообще-то пробовал хоть раз?» — «Конечно — говорю, — у меня была одна… Моя дальняя родственница. Ну, она взрослая совсем, ей лет под тридцать. Мы с ней один раз за грибами ходили… Она специально к нам приезжала за грибами. Она разведенка. Ну, мы там в лесу с ней и начали… Это еще в прошлом году было». Вот так я и вру целый год про эту нашу родственницу. Ну чего, спрашивается? Она нормальная баба, и в лес мы с ней ходили, и я даже нечаянно подсмотрел, как она за кусточком писала… И вообще у нас с ней дружба. Мы так разговариваем, будто у нас с ней все уже было… Она мне все рассказывает. Наверное, все могло и быть. Я очень хотел и она хотела, как я теперь понимаю, только я никак начать не мог… А тут, когда Светик согласилась приехать на сейшен, меня как током ударило — «сегодня». Я нормально к ней относился. Конечно, не так, как Санек к своей длинноногой.
Я вообще считаю, что все это придуманное, ну, всякая любовь там… Хочешь девчонку — это я понимаю. Нормально. Так ты и эту хочешь, и ту, и от той не отказался бы… Так человек устроен, природа… А все остальное — фуфло! Придумали, чтоб то, что есть на самом деле, скрывать. И у девчонок — то же самое. Все они вроде недотроги, все вздыхают — ах артисты, ах любовь! А сами такие же, как мы. Это я в тот же вечер понял. А Светка мне нравилась. У нее такие брови густые и на переносице сходятся. Красиво.
Ну ладно, мы, как по графику, третью раскупорили. Все шло нормально. Зверева с Серым, я со Светиком, а Ленка не вырубается, зараза, хоть я ей больше всех подливаю. Она вдруг начала гулять по буфету — сама себе наливает, хохочет. Надыбала, что у нас в холодильнике еще есть, и принесла сразу две. Сейчас, говорит, мы устроим салют. Отвинтила проволоку, а пробки не вылезают. Холодные бутылки. Она их и трясла, и ногти обламывала, и зубами пыталась… А музыка центровая! «Бонн М», «Распутин», «Вавилон» и еще группа как-то называется, вроде «Чикаго фраер». Ну, я отвалил на минутку, а прихожу — чуть фары на лоб не вылезли. Сеструха, дура, голая на столе танцует. Ну, не голая, это мне со страху так померещилось, а в купальнике. Это она перед Серым исполняла танец живота. И при этом лифчик пытается расстегнуть… Ну, думаю, зараза, ты у меня сейчас спляшешь. А шухер поднимать не хочется, чтобы весь кайф не поломать. А то от скандала все протрезвеют… Ну, я тогда, наоборот, Светику говорю: Ну, а ты, Крошка, так умеешь?» Та тоже на стол залезла, правда, в джинсах. Но рубаху вынула и на животе завязала. А живот у нее такой… Где-то загореть успела. Ну, думаю, я не я, а сегодня обязательно! Сегодня я уж начну как-нибудь. А то все ребята давно попробовали, а я только делаю вид, что центровой, а сам, как фраерок, начать боюсь… Потом вообще сеструха Серому на шею кинулась и стала целоваться — это чтобы Зверихе навредить… А та надулась. Она вечно из себя целку-невидимку строит. А как же, интеллигенция! Папаша — директор базы! Ну потом мы доперли, с чего сеструха так гуляла. Мы с Серым пошли за виски, оно у нас было в буфете заныкано. Смотрим, а бутылка открыта и граммов сто не хватает. В общем, сеструха минут через пятнадцать отъехала. Мы ее сволокли на ее девичью кроватку в другую комнату. Я-то сплю на диване в кухне… Спеленали ее там, как младенца, но она еще дала нам шороху…
Вообще-то Фомин нормальный мужик! Вот, к примеру, он вчера тебя заловил в чужом саду, а сегодня ты придешь к нему, тех же яблочков принесешь — и порядок: «Привет, дядь Вась!» — «Привет, Игорек!». Или бутылку «червивки», в смысле «плодово-выгодного». Ну, тут ты вообще лучший кореш! Он любит всякие фокусы. Вот ты пришел, и вас двое, а он наливает сразу в стопки, в складной стаканчик, в майонезную банку, еще в какую-то медицинскую фигню для полоскания глаза, еще во что-нибудь такое, пока всю бутылку не разольет. Выпили по рюмочке, потом еще, а он себе выбирает, куда побольше вмещается. И не останавливается, пока все не опорожнит. А ты хочешь — пей, хочешь — отказывайся, его это не колышет. А так вообще-то он нормальный мужик.
Он сам эту штуку придумал — «телевизор» называется… Вы наши озера знаете, да? Там на высоком берегу, ну, где раньше усадьба была, такой дом стоит заколоченный. Ну, там еще клуб был, киношку крутили… Мы туда бегали, когда совсем еще пацанами были. Я рассказывал… Ну, там теперь вроде сарая, садовый инвентарь, тачки там, лопаты, метла. У Фомина от этого дома ключи есть. Кореша у него в тресте озеленения. Все повязано! Там, на чердаке, он и установил «телевизор». Это стереотруба такая двойная, военная. Как рога у улитки. Знаете вы ее, в кино видели. Ну, там у него вообще все в порядке. Он туда кресла, такие сколоченные по шесть штук в ряд, из бывшей киношки притащил. Урна там для окурков, стаканы — нормалек! Со всеми удобствами! Сидишь, как король на именинах, и смотришь в «телевизор», ну, в общем, в эту трубу… А там весь берег, как на ладони, и две кабинки пляжные, переодеваются в которых. Ну вот прямо руку протяни — и герла твоя, со всеми своими делами… Кайф! Целый день можно сидеть. Лучше чем в кино. И все кусты, где парочки, как на ладони… В сто раз лучше, чем в кино. Принес бутылочку червивки и смотри хоть целый день. Он эту трубу у генеральши получил, как говорят, за особые заслуги… Ну, за это самое, сами понимаете… И футляр такой клевый, кожаный. Он ее там на чердаке никогда не оставляет, прячет где-то, а то давно бы сперли. Я бы не тронул, конечно, а пацаны у нас деловые. Человек шесть уже с судимостями. Толян вообще все время с собой самописку носит. Это такой ножик автоматический. Я уже говорил.
Санек тоже посмотрел раз или два. Я его потом звал, а он, бывало, отмахнется, мол, да ну его, и пойдет, посвистывая. Он Фомина не любил. Он его козлом вонючим звал. Вообще-то Фомин, конечно, воняет… Он «Памир» курит. К нему в сторожку без противогаза не войдешь! Шучу, конечно. Но амбре у него там — будь здоров! Нюхнешь разок — закачаешься. Потом принюхаешься, притерпишься, и вроде ничего. Фомин в баню-то только по большим праздникам ходит, да и собаки там у него. Хотя собаки лучше людей пахнут, потому что это животное, чего тут противного? Все натуральное. А вот когда Фомин на тебя перегаром после своей любимой червивки дыхнет, тут только держись… А у Санька нюх был, как у собаки. Он чуть что — брезгливо нос сморщит и отваливает. «Не могу, — говорит, — задыхаюсь».
А в тот день мы с Витьком Фомину рубчик кинули, он за червивкой побежал, а мы устроились с комфортом. У нас с собой пивка три бутылочки было. В общем, сидим, пивко потягиваем, покуриваем, как белые люди. И «телевизор» с пятнадцатью программами, только без звука. Хочешь, в кусты смотри, хочешь, в раздевалки… Или в воде кто-нибудь свою герлу плавать учит… Ну, это у них так называется… Она визжит, пасть разевает, а не слышно — кайф! В тот день мы смотрим — Санек на пляже. С ним еще трое. Один такой деловой, упакованный, на «шестерке» ездит, музыка у него в машине клевая, японская. В общем — центровой мэн. Геннадием Николаевичем зовут. Они с Саньком корешманы были. Ну, а с ними еще парочка. Герла такая масластая, как цапля, и еще один фраерок — ни рыба, ни мясо. Вообще-то герла была ничего. Ноги из подмышек… И на фэйс, в смысле, на личность нормальная. Загорелая такая. Когда переодевалась, так тут и тут все белое, как нарисованное. А груди маленькие… Я мало видел. Это все Витек смотрел, его очередь была. У нас уговор — десять минут по часам. По-другому нельзя, не получается. Ведь бывает такое кино, что не оторвешься, а ведь другим тоже хочется… Витьку она не глянулась. Он таких не любит. Он любит, чтоб было на что посмотреть и за что подержаться. Ну, в общем, мне самый конец достался… Нет, она была нормальная, такая заводная… Им всем рыбу мешала ловить. Все время прыгает, ржет, за удочки хватает. Смотрю — Санек пасет украдкой ее… А «мне сверху видно все, ты так и знай». Он-то думает, что его никто не видит и на нее косяка кидает, а тут все видно. А ей приятно. Я так и сказал Витьку: «Смотри, — говорю, — она тоже на Санька глаз положила». А этот в очках с лысиной, здоровый, наверное, ее муж, ничего не сечет. А этот деловой, Геннадий Николаевич, на них поглядывает, свой кайф ловит… Потом была Витькина очередь. Я пивка глотнул, а когда снова к трубе приложился, они уже все купались. А Санька нормально плавал. Всех нас на спор перегонял. Он, правда, года два в бассейне занимался… А тут эта герла его вроде наперегонки приглашает. Поплыли. Смотрю, Санек ее вроде пропускает. Он ее сделал бы одной рукой, не глядя. Ясно — нарочно пропустил, с понтом. Ну, она первая выскочила на том берегу. Довольная, как муха на варенье… Ну, Санек поздравляет, руку жмет… Разлеглись, вроде загорают… То она на него посмотрит, то он на нее. А потом она с понтом глаза закрыла и якобы спит. Санек сел рядом, взял травиночку и по ноге ее тихонечко так повел, как муравей ползет. Ну, она с понтом рукой стряхивает, будто не понимает, что к чему… А ноги у нее классные, и купальник такой тоненький — одна полосочка. Мне и то все видно, а Санек вообще рядом. Я смотрю — он совсем завелся, у него встал, и он не знает, что делать… Ну, в воду скорей, охлаждаться… А она точно видела, что он завелся, что у него встал, потому что, когда он от нее к воде бежал, она глаза открыла и улыбнулась ему в спину. Ну, знаете, как они улыбаются, когда довольные…
Потом, когда вечером мы все собрались, Витек и говорит: «Что это за герла была с тобой масластая?» Ну, Санек сперва смолчал, отмахнулся, мол, знакомая, в смысле дачница. Ну, Витек тогда с дуру и брякнул: «А мне такие не нравятся. Даже посмотреть не на что — доска и два соска». Санек ему так тихо: «Кончай трепаться!» А Витек если варежку открыл, то заткнуть ее уже нечем. «А почему это, — говорит, — я треплюсь? Мы ее, — говорит, — с Игорьком сегодня по телевизору видели… Ее крупным планом показывали. Только соски и торчат… Как у Найды, когда она щенков кормит». Тут Санек ему врезал. У Витька даже сосуд в глазу лопнул. Он потом месяц ходил, как Фантомас.
В то лето Санек вообще с нами не гулял. На танцах ни разу не был. Он влюбился в ту длинноногую. Я его отловил разок вечером и говорю: «Ну, ты чего?» А он: «Не твое дело!» Ну я, понятно, больше не возникал. А в то лето клево было. Мои предки в отпуск уехали, в деревню, а меня с сеструхой оставили. У меня сеструха-двойняшка. Мы с ней не похожи, хоть и двойняшки. Она старше меня на два часа. Ее предки за старшую оставили. Все деньги, конечно, ей. А у нее подружка, Зверева Лариска, из нашего класса. Ну, мы загудели… У Лариски — магник. Высоты, четыре кассеты, еще «Бони М». В общем — класс музычка! Ну, мы гудели… Я звал Санька. Потом к сеструхе еще подружка из Москвы приезжала, Светка, продавщица из «Детского мира». Здоровая телка, курит, как паровоз. Ее в углу зажмешь, она только дышит. Ничего… Я Звериху попробовал зажать, так она такой хай подняла. Можно подумать! Я их видел с тем Бесом, которого Санек тогда с «Мальборо» наказал. Ну, дачник из Москвы, его Серега зовут. Ну вот, я их засек. Он Звериху куда-то на мотоцикле возил. Машина у него, центровая! «Планета-спорт». Он руль там поднял и подправил кое-что… Еще две фары поставил, что-то отхромировал, ну, в общем, класс! На вид один к одному «Судзуки». Ну, в общем, супер! У этого Беса предок — какая-то большая шишка. Машину ему купили, когда он в институт поступил. Вернее, его поступили. У его папаши там лапа волосатая. Я не завидую, на фиг мне этот институт?! В общем, я видел, что Серега возил куда-то Звереву на мотоцикле. Их часов пять не было. Понятное дело, парень с девкой — музыки не надо, как Фомин скажет. Мы тогда еще с Серым не дружили, и я подумал: Катайся, катайся, зараза, я тебе сделаю «козью морду». Есть такая шутка: натягивают проволоку между деревьями над дорожкой, ну, мотоциклист едет, по шее — чик, и нет головы. Ну это я так, с понтом, конечно… Это я Толяну со зла брякнул. Толян еще предложил шины порезать. Но мне машину было жалко. Крутая машина была. Серый, когда с места брал, она на дыбы вставала, как конь.
Я Звериху понимаю. Когда Серый предложил мне проехаться, я рад был. Люблю технику! И когда Сашка пришел ко мне за деньгами, я у Серого взял. У нас с сеструхой уже не было, мы все, что нам предки оставили, прогудели. В общем, достал я тогда деньги, сели мы на мою «Верховину» (это мопед такой) и на соседнюю станцию, в цветочный магазин. А я и не знал, куда едем… Он мне сказал: надо — и поехали. Вот такие у нас были отношения. В магазине он купил корзину с цветами, туда сунул бутылку шампанского, и мы дунули обратно. Я сперва думал, что это у его мамаши день рождения. А когда мы подъехали к даче Геннадия Николаевича, где жила эта длинноногая герла, я просто обалдел. Я настолько обалдел, что ничего ему не сказал.
***
Предположим, спишь ты как мертвый, потому что вчера у тебя был нормальный джем сейшен — ну, бардачок такой легкий с музыкой… А тебя будят грубым стуком. А ты только глаза закрыл в половине пятого… И вообще все тело ломает, как будто тебя палками вчера отчухали. Честное слово, я еле встал. Мы, правда, квасили всю ночь, в смысле газовали, но дело не в этом… Просто оказалось, что Светик — чемпионка Москвы по гребле.
Мы с Серым решили «посошок» организовать, типа «расходняк». Мои предки в понедельник приезжали, а суббота — наша. И мани были — Саня вовремя должок Серому вернул. Я же говорил, что Санек никого никогда не кидал. За это его все уважали. А Серега-Бес говорит: «У меня этот угол свободен». Угол — это четвертак, двадцать пять рублей. Мы — на его «Планету» и к Нюрке толстой. Я от вокзала Светику в «Детский мир» позвонил. Она как раз на работе оказалась. Телефон там у начальства на столе, ну она мне в ответ: «да», «нет», «не знаю». В общем, я у нее спрашиваю, как насчет сейшена с легкой музыкой? А у Серого записи — класс. У него даже эта рокопера есть «Иезус Кристос — суперстар». Fly, в общем, Светик говорит: «Не знаю»… Ну, я надавил на психику — она говорит: «Да». — «Только не поздно». Я говорю, что будем пить, мадам? А она: «Не знаю». Я говорю — коньяк, виски, джин? А она: «Я только сладкое». Ничего, да? Ну ладно! Мы для себя взяли бутылку виски «Клаб-69», а для девочек «Салюту» шесть бутылок. Нормально, да? Я так жалел, что Серый с Саньком не контачат… Они же оба нормальные пацаны… Ну, в общем, приехала Светик. А Серый ее еще не знал, только слышал от меня. Он как увидел ее и говорит: «Привет, Крошка». К ней эта кликуха так и прилипла. А у нее рост 175 сантиметров .
У нас с Серым было намечено первым делом сеструху мою Ленку вырубить. Она хотела, чтоб мы кого-нибудь для нее позвали, но я не захотел. Во-первых, некуда. У нас двухкомнатная квартира, и если все будет путем, то где мы все разместимся?.. А во-вторых, она же мне все-таки сеструха. Ну чего я буду ее своими руками под кого-то подкладывать? Пусть даже под Витька? Был бы у нее кто-нибудь — тогда ладно, и то я бы еще посмотрел…
Когда Серега предложил мне устроить сейшен с ночевкой, я засомневался… Ну, чего, думаю, Светка останется? Она же целоваться, обниматься — пожалуйста, а чуть что посерьезнее — так брыкается, что летишь и кукарекаешь. Честное слово! А главное, я только в ту ночь узнал, что она чемпионка Москвы по гребле на байдарках. А Серега говорит, что не бывает неприступных женщин. Тут главное — не спугнуть. Ты бы сразу всю батарею на стол выставил — знай наших! Ну и все! Считай, соскочили. А тут надо аккуратно… Поставил одну бутылочку «Салюта» на стол, включил музычку… Танцы-шманцы, обжиманцы… Разгорячились, всем жарко, в глотке пересохло, а тут еще одна запотевшая появляется. Она пролетает в одно касание! И опять танцы… Потом они уже сами попросят, мол, не найдется ли чего-нибудь попить… А там уже после третьей — дело техники.
Ну все точно расписал Бес, как по нотам. Я бы и вправду на стол всю батарею сразу выставил и попер бы, как на буфет. Я тогда еще глупый был… А он мне говорит: «А ты вообще-то пробовал хоть раз?» — «Конечно — говорю, — у меня была одна… Моя дальняя родственница. Ну, она взрослая совсем, ей лет под тридцать. Мы с ней один раз за грибами ходили… Она специально к нам приезжала за грибами. Она разведенка. Ну, мы там в лесу с ней и начали… Это еще в прошлом году было». Вот так я и вру целый год про эту нашу родственницу. Ну чего, спрашивается? Она нормальная баба, и в лес мы с ней ходили, и я даже нечаянно подсмотрел, как она за кусточком писала… И вообще у нас с ней дружба. Мы так разговариваем, будто у нас с ней все уже было… Она мне все рассказывает. Наверное, все могло и быть. Я очень хотел и она хотела, как я теперь понимаю, только я никак начать не мог… А тут, когда Светик согласилась приехать на сейшен, меня как током ударило — «сегодня». Я нормально к ней относился. Конечно, не так, как Санек к своей длинноногой.
Я вообще считаю, что все это придуманное, ну, всякая любовь там… Хочешь девчонку — это я понимаю. Нормально. Так ты и эту хочешь, и ту, и от той не отказался бы… Так человек устроен, природа… А все остальное — фуфло! Придумали, чтоб то, что есть на самом деле, скрывать. И у девчонок — то же самое. Все они вроде недотроги, все вздыхают — ах артисты, ах любовь! А сами такие же, как мы. Это я в тот же вечер понял. А Светка мне нравилась. У нее такие брови густые и на переносице сходятся. Красиво.
Ну ладно, мы, как по графику, третью раскупорили. Все шло нормально. Зверева с Серым, я со Светиком, а Ленка не вырубается, зараза, хоть я ей больше всех подливаю. Она вдруг начала гулять по буфету — сама себе наливает, хохочет. Надыбала, что у нас в холодильнике еще есть, и принесла сразу две. Сейчас, говорит, мы устроим салют. Отвинтила проволоку, а пробки не вылезают. Холодные бутылки. Она их и трясла, и ногти обламывала, и зубами пыталась… А музыка центровая! «Бонн М», «Распутин», «Вавилон» и еще группа как-то называется, вроде «Чикаго фраер». Ну, я отвалил на минутку, а прихожу — чуть фары на лоб не вылезли. Сеструха, дура, голая на столе танцует. Ну, не голая, это мне со страху так померещилось, а в купальнике. Это она перед Серым исполняла танец живота. И при этом лифчик пытается расстегнуть… Ну, думаю, зараза, ты у меня сейчас спляшешь. А шухер поднимать не хочется, чтобы весь кайф не поломать. А то от скандала все протрезвеют… Ну, я тогда, наоборот, Светику говорю: Ну, а ты, Крошка, так умеешь?» Та тоже на стол залезла, правда, в джинсах. Но рубаху вынула и на животе завязала. А живот у нее такой… Где-то загореть успела. Ну, думаю, я не я, а сегодня обязательно! Сегодня я уж начну как-нибудь. А то все ребята давно попробовали, а я только делаю вид, что центровой, а сам, как фраерок, начать боюсь… Потом вообще сеструха Серому на шею кинулась и стала целоваться — это чтобы Зверихе навредить… А та надулась. Она вечно из себя целку-невидимку строит. А как же, интеллигенция! Папаша — директор базы! Ну потом мы доперли, с чего сеструха так гуляла. Мы с Серым пошли за виски, оно у нас было в буфете заныкано. Смотрим, а бутылка открыта и граммов сто не хватает. В общем, сеструха минут через пятнадцать отъехала. Мы ее сволокли на ее девичью кроватку в другую комнату. Я-то сплю на диване в кухне… Спеленали ее там, как младенца, но она еще дала нам шороху…