В других культурах, в религиозной литературе нашего прошлого, где иммунная система "объективности" слаба или её нет вовсе, повсюду встречается упоминание об этом свете, от протестантского гимна "Веди нас, добрый свет" до ореолов над головами святых. Центральные члены западного мистицизма, "просвещение" и "озарение", непосредственно указывают на него. Дарсана, фундаментальная форма индуистского религиозного обучения, означает "давать свет". В описаниях сартори в Дзэн-буддизме есть упоминание о нём. О нём пространно говорится в "Тибетской книге мертвых". Олдос Хаксли упоминает о нём как о части опыта стимуляции мескалином. Федр помнит о нём ещё со времён Дусенбери на собраниях с пейоте, хотя в то время он полагал, что это лишь оптическая иллюзия, вызванная наркотиком, и что она не имеет важного значения.
   Пруст писал об этом в "В поисках утраченного времени". На картине Эль Греко "Рождество" свет Дхармакайя, исходящий от Христа, - единственный источник освещения. Кое-кто считал, что Эль Греко, написавший этот свет, страдал расстройством зрения. А вот на портрете кардинала Гевары, прокуроре испанской инквизиции, кружева и шелк кардинальской мантии выполнены с тщательнейшим "объективным" блеском, но света совершенно нет. Эль Греко незачем было писать его. Он рисовал лишь то, что видел.
   Однажды, будучи в одной из галерей бостонского Музея изящных искусств, Федр обратил внимание на большую картину Будды, а неподалёку было несколько картин христианских святых. И вновь он заметил то, о чем думал прежде. Хотя у буддистов и христиан не было исторических контактов друг с другом, и те и другие рисовали ореол. Ореолы были разных размеров. Буддисты рисовали величественные большие ореолы, иногда вокруг всего корпуса святого, а у христиан они были меньше и располагались на затылке или над головой персонажа. Это вроде бы значит, что религии не копировали друг друга, иначе ореолы были бы одинакового размера. Но и те и другие писали то, что видели раздельно, что подразумевает "нечто", имеющее действительное, независимое существование.
   Размышляя таким образом, Федр обратил внимание ещё на одну картину в углу и подумал: "Вот. То, что другие изображают символично, он показывает в натуре. Они изображают изо вторых рук. Он же видит это воочию".
   Это была картина Христа вообще без ореола. Но облака на небе за его головой были несколько светлее, чем в стороне от неё. И само небо над головой было несколько светлей. Вот и всё. Но ведь это же настоящее освещение, никакой объективной вещи, просто некоторый сдвиг в яркости света. Федр подошел ближе, чтобы прочитать подпись внизу картины. Это снова оказался Эль Греко.
   Наша культура вакцинирует нас от того, чтобы придавать большое значение всему этому, ибо свет не имеет "объективной" реальности. Значит, это явление какое-то "субъективное" и поэтому нереальное. А в Метафизике Качества этот свет важен, ибо он часто ассоциируется с неопределёнными устремлениями, то есть с Динамическим Качеством. Он указывает на динамичное вторжение в статичную ситуацию. Этот свет появляется тогда, когда статичную структуру оставляют в покое. Это часто сопровождается ощущением расслабленности, так как статичные структуры оказались предоставленными самим себе.
   Он подумал, что возможно это и есть тот свет. который видят младенцы, когда их мир ещё свеж и целостен, прежде чем сознание разграничит его на структуры, свет, в который всё стушевывается при смерти. Люди, побывавшие "на грани смерти", упоминают об этом "белом свете", прекрасном и притягательном, от которого им не хотелось уходить. Этот свет возникает во время нарушения статичных структур интеллекта человека при возвращении в чисто Динамическое Качество, из которого он вышел в младенчестве.
   В то время безумства Федра, когда он свободно блуждал за пределами культурной действительности, этот свет был ему ценным спутником, указывая ему на то, что в противном случае он упустил бы, возникая тогда, когда его рациональная мысль гласила, что это неважно, но позже он обнаруживал, что это было гораздо важнее, чем он предполагал. Иногда он возникал при явлениях, важность которых он не мог определить, но которые вызывали у него некоторое удивление.
   Он однажды заметил его у котёнка. После этого котёнок долго увивался за ним, и он спрашивал себя, видел ли котёнок этот свет также.
   Он видел его однажды вокруг тигра в зоопарке. Тигр вдруг глянул на него как бы с удивлением и подошел ближе к решётке, чтобы посмотреть внимательней. И тогда вокруг морды тигра стало возникать озарение. И это всё. Впоследствии этот случай стал у него ассоциироваться со строкой из Уильяма Блейка: "Тигр, тигр! Ярко горящий!"
   Его глаза просто сверкали внутренним светом.
   
   27
   
   Ему приснилось, что кто-то стреляет в него, затем он понял, что это не сон.
   Кто-то стучал по борту судна.
   "Да! - крикнул он, - Минутку". - Наверное, служащий станции, хочет получить плату или ещё что-нибудь.
   Он встал и всё ещё в пижаме поднял крышку люка. Это был какой-то незнакомец.
   Черный, с широкой ухмылкой на лице и в белом кителе, настолько ярком и блестящем, что затмевал собою всё остальное. Он как будто бы только что сошел с картинки на рисовом пакете "Анкл Бенз".
   Первый помощник Джеймисон прибыл для несения службы, сэр! отрапортовал он и, по-прежнему улыбаясь, лихо отсалютовал. На кителе были большие медные пуговицы. Федра заинтересовало, где это он достал нечто подобное. А ухмылялся он, казалось, своему собственному посмешищу.
   Что вам нужно? - спросил Федр.
   Я пришёл приступать к работе.
   Вы не туда попали.
   Ничего подобного. Вы просто не узнаёте меня в этой форме. Где Лайла? отпарировал тот.
   Тут Федр узнал его. Это Джейми, тот, с которым он виделся в баре.
   Она ещё спит, - проговорил Федр.
   Спит? - Джейми запрокинул голову и захохотал. - Ну нельзя же так распускать её. Ведь уже одиннадцатый час.
   Джейми показал свои золотые часы. - Пора уж ей подыматься! - Голос у него был очень громкий. Федр заметил на другом судне чью-то голову, которая смотрела на них.
   Джейми снова рассмеялся, а затем стал с улыбкой осматривать яхту с головы до ног. - Ну, вы меня явно надули. Лайла мне рассказывала, что корабль по крайней мере раз в пять больше. А у вас тут всего лишь какая-то лодчонка.
   Он пару раз глянул на Федра, чтобы выяснить, как тот отреагирует на такое.
   - Ну, хорошо, хорошо. По мне, так достаточно большая яхта. Просто Лайла меня ввела в заблуждение.
   Федр попытался вытрясти мусор из головы. Что за чертовщина?
   И что же тебе сказала Лайла? - поинтересовался он.
   Она велела мне приходить сюда на работу поутру. Вот я и пришёл.
   Но это же глупости, - заявил Федр. - Она тебе не то говорила.
   Улыбка слетела с лица у Джейми. Он был озадачен, обижен. Затем он произнёс: "Я, пожалуй, поговорю с ней самой" - и шагнул на борт. То, как он это сделал, показывало, что он вовсе не моряк: не получил разрешения, в грязной уличной обуви. Федр хотел было окликнуть его по поводу обуви, но тут увидел, что по пирсу к нему направляется Ричард Райгел. Райгел помахал ему рукой и подошёл ближе. Он-то откуда взялся?
   Пойду, поговорю с ней, - повторил Джейми.
   Федр покачал головой: "Она устала".
   Джейми тоже покачал головой: "Не обижайтесь, - проговорил он, - но вы ни черта не знаете о Лайле".
   Ну, нет, она устала.
   Да нет же. Она всегда так разговаривает. Я знаю, как с этим справиться.
   Джейми направился к люку. - Мы сейчас подымемся.
   Федр начал беспокоиться. Он заметил, как Райгел внимательно смотрит на него. Он обратился к Райгелу: " А я и не знал, что вы тоже здесь".
   Да уж некоторое время, - ответил Райгел. - Кто это?
   Какой-то приятель Лайлы.
   А она ещё здесь?
   У неё беда, - он глянул на Райгела.- Большая беда.
   Райгел прищурился. Хотел было что-то сказать, но передумал. Наконец он произнёс:
   "И что вы намерены по этому поводу предпринять?"
   Не знаю ещё, - сказал Федр. - Я только проснулся, так что ещё ничего не решил.
   Райгел не успел ничего ответить, как снизу послышался какой-то глухой шум, затем вскрик, потом гул борьбы и снова крик.
   Вдруг появилось лицо Джейми. На его белом кителе от Анкл Бена рядом с пуговицей было кровавое пятно. Окровавленной рукой он держался за щеку.
   Плеть вонючая! - заорал он.
   Он выбрался из люка на палубу.
   Он протянул руку к поручню, и Федр увидал у него кровоточащий порез на щеке.
   Сука проклятая! Я прибью её!
   Федр подумал, где бы взять тряпку, чтобы остановить кровь. Наверное, где-нибудь внизу.
   Выпустите меня отсюда, - завыл Джейми. - Я вызову полицию.
   Что случилось? - спросил Райгел. Через его плечо показалось лицо ещё одного соседа по яхте.
   Она попыталась меня убить!
   Джейми посмотрел на него. Что-то в выражении лица Райгела остановило его. Джейми перешагнул через поручень на пирс. Он снова глянул на Райгела. "Вот именно!" - повторил он. - Хотела меня убить!" Выражение лица у Райгела не изменилось. Тогда Джейми повернулся и направился в контору лодочной станции. Дернул головой и посмотрел назад. "Пойду вызову полицию. Она попыталась убить меня. Она за это ещё получит".
   Федр посмотрел на Райгела и второго человека, который всё ещё наблюдал за происходящим.
   Я пожалуй, спущусь и посмотрю, что произошло, - сообщил Федр Вам, пожалуй, лучше убраться отсюда Что? Почему? Я же ведь ничего не сделал.
   Это неважно, - ответил Райгел. На лице у него было то же злое выражение, как и во время завтрака в Кингстоне.
   Федру было видно, как на дальнем конце пирса у конторы станции Джейми говорил что-то людям, стоявшим там. Он жестикулировал, размахивал одной рукой и держался за щеку другой. Человек, стоявший позади Райгела, направился туда.
   Райгел сказал: "Я тоже пойду туда и послушаю, что он говорит". Он ушел, а Федр отметил, что у конторы по-прежнему шел спор.
   А что теперь делает Лайла? Внизу всё было зловеще тихо. Он ступил на лестницу и увидел, что дверь в переднюю каюту закрыта.
   Федр подошел к двери, приоткрыл её и увидел, что Лайла сидит на рундуке. В руке у неё карманный нож. Вчерашний гипнотический взгляд исчез. На простыне рядом с ней несколько кровяных пятен.
   Зачем ты это сделала? - спросил он.
   Он убил моего ребёнка.
   Как?
   Она показала на пол рядом с рундуком.
   Федр увидел там куклу, лежавшую лицом вниз. Он помедлил немного, пытаясь выбирать слова поосторожнее.
   Наконец он спросил: "Поднять её?"
   Лайла ничего не ответила.
   Он осторожно поднял куклу с пола, взяв её обеими руками, и положил рядом с ней.
   Плохое здесь место, - промолвила Лайла.
   Федр прошел вперед, взял пачку туалетной бумаги и принес ей, чтобы остановить кровь из носа.
   Дай-ка гляну.
   Нос у неё вроде бы не сломан. Но под глазом стало напухать. Он заметил, что она по-прежнему сжимает в руке нож.
   Но говорить об этом теперь было не время.
   Он услышал, как застучали по борту.
   Поднявшись по лестнице, он снова увидел Райгела.
   Он ушел, - сообщил Райгел, - но они очень рассердились. Кое-кто хочет вызвать полицию. Я сказал им, что вы уже отплываете. Будет гораздо проще, если вы уберётесь прямо сейчас.
   А что будет делать полиция?
   Райгел просто пришел в отчаяние. " Вы можете пробыть здесь ещё пять секунд, а можете остаться здесь на пять недель. Что вам лучше?"
   Федр подумал. - Ну хорошо, - попросил он, - отдай швартовы.
   Вам придется сделать это самому.
   Да что с вами такое?
   Ну пособничество и потворство:
   Ради Бога:
   Вы уйдёте, а мне надо будет разговаривать с этими людьми.
   Федр глянул на него и утвердительно кивнул. Боже, какая заваруха. Он спрыгнул на пирс, подхватил электрический шнур и бросил его на борт, отвязал швартовы на корме и бросил их тоже на борт. Проходя вперёд к швартовым на носу, он обратил внимание, что собравшиеся у конторы смотрят в его сторону. И как это Райгелу удалось появиться здесь в последнюю минуту! И как обычно, он прав.
   Федр бросил носовые швартовы на борт и, уперевшись в борт обеими руками, стал изо всех сил отталкивать яхту от пирса. Течение уже начало разворачивать корму.
   Затем он ухватился за стойку и подтянулся на борт сам.
   - У Песчаной Косы есть якорная стоянка, - сказал Райгел. - Бухта Подковы.
   Найдёшь на карте .
   Федр ловко пробрался на корму через бухты швартовых и хотел войти в рулевую рубку, но заметил, что ключа зажигания на месте нет. Судно осталось без управления, но это было не так уж важно, ибо течение уже относило его на простор подальше от пирса. Он прыгнул вниз, открыл верхний ящик в столе с картами и нашел ключ. Он снова выбрался наверх, вставил ключ и завёл двигатель.
   А что, если не заведётся?
   Но всё обошлось. Мотор схватил, и он оставил его прогреваться на холостом ходу.
   На пирсе, уже в шестидесяти-семидесяти футах от него, Райгел о чем-то говорил людям, собравшимся вокруг. Федр включил скорость, прибавил газу и помахал им рукой. Все смотрели на него, но никто не помахал в ответ.
   Один из них сделал руки рупором и что-то прокричал, но гул дизеля заглушил его слова. Федр помахал им и направил яхту через реку в направлении берега Нью-Джерси.
   Фюить!
   Оглядываясь назад, он видел как полоса воды между ним и пирсом становится всё шире и шире, а фигурки людей на нем все меньше и меньше. Казалось, что с уменьшением в размерах уменьшается и их значение.
   С водной глади стала выявляться вся панорама города. Лодочная станция уходила к горизонту вместе с городом. Над ней теперь выделялась полоса деревьев, а ещё выше за шоссе выступали многоэтажные дома, поднимаясь ввысь. А в центре острова стали видны небоскрёбы, которые возвышались над жилыми кварталами.
   Гигант!
   У него возникло чувство нереальности.
   На этот раз ему едва-едва удалось вырваться из его лап.
   
   28
   
   Приблизившись к противоположному берегу реки, Федр повернул яхту вниз по течению. Он почувствовал, что водная гладь и пространство, разделявшее его с городом, стали успокаивать его понемногу.
   Какое утро! А он даже не одет. Пирс уже совсем удалился, и люди, наблюдавшие за ним, вроде бы ушли. Вверх по реке мост Джорджа Вашингтона стал пропадать среди утёсов.
   Он заметил, что на палубе рядом с рулевой рубкой стали подсыхать пятна крови. Он сбавил ход, привязал штурвал и спустился вниз за тряпкой. Нашел свою одежду на рундуке и взял её с собой на палубу. Затем отвязал штурвал и поставил яхту снова на нужный курс. Потом он соскоблил всю кровь, которую сумел отыскать.
   Теперь спешить больше незачем. Так странно. Такая суматоха и бедствия, и вдруг теперь у него времени - сколько хочешь. Никаких обязательств. Никаких обязанностей.
   : Вот только Лайла там внизу. Но ей ведь никуда ехать не надо.
   Что же ему с ней делать?
   :А будь, что будет, пожалуй.
   Теперь нет никакой спешки. Торопиться никуда не надо:
   Кроме сроков появления льда и снега. Но это не такая уж и большая проблема. Он вполне может самостоятельно отправиться на юг, а она может оставаться в носовой каюте, если хочется.
   Чудный день. Светит солнце! А на реке почти нет кораблей.
   Одеваясь, он обратил внимание на берег Манхэттена, где старые зеленоватые строения похожи на склады, торчащие прямо из воды. Выглядели они захудалыми и заброшенными. Что-то они ему напоминают.
   Давным-давно он уже видел эти строения:
   : Трап, подымающийся высоко-высоко, на большой пароход с огромными красными трубами. Он идет впереди матери, а она очень озабочена. Когда он остановился, чтобы глянуть вниз на бетонный причал, она подтолкнула его: "Торопись!
   Поторапливайся! Пароход сейчас отойдёт!" Как только она произнесла это, раздался могучий рёв паровой сирены, напугавший его, и он бегом бросился вверх по трапу.
   Ему было всего четыре года, а корабль был "Мавритания", направлявшийся в Англию.
   :Но ведь это те же портовые постройки, кажется, от них отплывал тот пароход. А теперь они все в руинах.
   Это было так давно: Селим: Селим: что это такое? Рассказ, который ему читала мать. Селим, моряк, и Селим, пекарь, и волшебный остров, с которого они еле спаслись перед тем, как тот скрылся под водой в море. Это связано с тем местом в его памяти.
   Как странно. Кроме баржи и ещё одного парусника ниже по течению, на реке ничего нет. Далеко на юге, среди груды прочих зданий можно разглядеть статую Свободы.
   Странно, что вспоминается старый пирс у борта "Мавритании" из далёкого детства, а вот статуя Свободы - нет.
   Однажды, приехав в Нью-Йорк, он присоединился к группе туристов и взобрался на верх статуи изнутри. Помнится, всё было из позеленевшей меди, обветшалое, с подпорками из заклёпанных балок как на старом викторианском мосту. Железная лестница, ведущая вверх, становилась всё тоньше и меньше, а цепочка поднимавшихся людей всё замедляла ход, и вдруг его окатила громадная волна клаустрофобии. Деваться из этой процессии некуда! Перед ним была какая-то толстая женщина, для которой этот подъём слишком тяжёл. Она вот-вот была готова свалиться. Он представил себе, как она подомнёт собой всю процессию, все повалятся вниз как костяшки домино, а он среди них, и нет никакой надежды выбраться. Он подумал, хватит ли у него сил удержать её, если та рухнет.
   : Затисканный в толпе, сходящий с ума от клаустрофобии под жирной теткой внутри статуи Свободы. Вот великая аллегорическая тема для истории об Америке, подумал он позже.
   Федр заметил, что на палубе всё ещё в беспорядке разбросаны канаты, которые надо прибрать. Он привязал штурвал, прошёл вперёд, собрал швартовые шкоты, принёс их в рубку и, подправив курс, смотал шкоты в бухту и уложил её в кладовку. Затем снова закрепил штурвал и повторил процесс с остальными четырьмя канатами и электрическим шнуром, а также убрал кранцы. Пока он занимался этим, яхта приближалась к южной окраине Манхэттена.
   На берегу Джерси были весьма интересные дома в викторианском стиле. Несколько высотных зданий, но их немного. На высоком берегу стояло что-то вроде храма, а дорога поднималась вверх по утесам. Какие они крутые! Может быть поэтому этот берег не так густо обжит, как противоположный.
   Когда Статуя приблизилась, Федр разглядел, что старый факел из школы Блейка всё ещё парит высоко. Хоть и викторианская статуя, но до сих пор впечатляет, особенно при виде с воды как сейчас. Главным образом, из-за её размеров. А также из-за местоположения. Стояла бы она как обычно, где-нибудь в парке, то значительная доля вдохновения пропала бы.
   Теперь движение по реке стало оживлённее. У Губернаторского острова буксиры тянули какой-то большой корабль по направлению к Ист-Ривер. Вдалеке маячил паром вероятно с острова Статен. Чуть ближе навстречу ему шел экскурсионный корабль.
   Он подумал было, отчего тот так наклонился, затем понял, что все пассажиры собрались на борту в сторону Манхэттена и смотрят на городской пейзаж, парящий надо всем.
   Какой вид! Облака отражаются в стеклянных стенах некоторых высотных зданий.
   Рапсодия в голубом. На мгновение башни Международного торгового центра как бы вырвались вперёд, но остальные небоскрёбы как бы не замечают этого. Все вместе они уже не просто здания или часть города, а нечто такое, о чем люди даже не подозревают. Какая-то энергия или сила, которую никто не планировал, казалось постоянно удивляет всех своим величием. Никто этого не задумывал. Всё это случилось само собой. Гигант - своё собственное творение.
   Всё ближе подступает мост Веррацано. Под ним видна береговая линия, это наверное, дальний берег Нижнего залива. Это последний мост. Самый последний!
   Приближаясь к мосту, Федр почувствовал начало глубокого периодического покачивания. Ощущение движения как на трапеции. Но медленное. Очень медленное.
   Оно вздымало и опускало корабль. Затем снова подымало его и снова опускало. И опять. Это уже океан.
   И тут он осознал, что у него нет конкретной цели. Он закрепил штурвал, спустился вниз и достал пачку карт из ящика, - Лайлы всё не видать, - и снова поднялся на палубу. Он полистал карты и нашел, наконец, одну с названием "Гавань Нью-Йорка".
   На обратной стороне листа был Нижний залив, усыпанный буями, обозначавшими каналы для кораблей. В нижней части залива была Песчаная Коса, а в середине её находится Бухта Подковы. Должно быть та бухта, о которой говорил ему Райгел.
   По карте от моста до бухты было около десяти морских миль. В заливе так много буёв, что трудно было даже разобраться, но судя по карте, это не так уж и важно, так как сесть на мель практически невозможно. Вне фарватера даже безопаснее, ибо больших кораблей там нет.
   По мере того, как мост уходил всё дальше и дальше назад, он почувствовал, что двигатель работает как-то странно и заметил, что стрелка датчика температуры подошла к красному сектору. Он сбросил газ до чуть выше холостого хода.
   Возможно, какой-либо мусор в воде попал в водозабор охладительной системы. Такое уже бывало раньше. Беда лишь в том, что отверстие приемной трубы слишком далеко под водой, а борт настолько крутой, что увидеть его с палубы, либо достать багром нельзя. Придется спуститься в шлюпку и постараться вытащить всё оттуда. А теперь сделать этого нельзя, ибо океанское волнение в заливе будет бросать шлюпку как щепку. Придется подождать, пока не доберется до бухты.
   С юго-западного побережья Нью-Джерси подул свежий бриз. Остальную часть пути можно пройти и под парусом.
   Он выключил двигатель и на минуту насладился тишиной. Раздавался лишь слабый шум бриза, да гул волн, стучавших о борт, становился тише по мере того, как корабль сбавлял ход. Пользуясь остаточной инерцией, он направил судно по ветру и прошел вперёд к мачте, чтобы поставить главный парус.
   Из-за качки трудно было сохранять равновесие, но как только парус поднялся иподхватил ветер, корабль установился, стал набирать скорость, и Федр почувствовал себя очень хорошо. С рулевого мостика он направил судно по курсу, поднял ещё парус поменьше, и корабль прибавил скорость. Он вновь почувствовал старый прежний морской трепет в душе. Это было первое большое открытое водное пространство после озера Онтарио и морское волнение вновь пробудило это чувство.
   К востоку, вон туда, простирается безбрежный горизонт. Вдалеке где-то маячит какой-то корабль, очевидно направляясь в эту сторону. Ничего страшного. Он просто будет держаться вне фарватера.
   Старый Панчо теперь заулыбался бы.
   Этот морской трепет сродни малярии. Он пропадает на долгое время, иногда на годы, и вдруг возникает снова, как сейчас, волной, похожей на сам прибой.
   Ему вспомнилось, как давным-давно его увлекала песня под названием "Шлюп Джон Б.", у которой такой необычный то ускоряющийся, то замедляющийся ритм. Он долго не мог понять, почему она его так влечет, и однажды его озарило: это ускорение и замедление - такое же, как и волнение на море. Это полёт вперёд, когда ветер и море позади тебя, а корабль несётся вперёд, взлетает над каждой волной и замирает, когда та проходит дальше.
   Такое движение никогда не вызывало у него неудобств, может потому, что он его так сильно любит. Оно так смешано с морским трепетом.
   Он помнит, когда впервые испытал этот трепет. Это было на Рождество, после того, как ему исполнилось шесть лет, когда родители купили ему самый дорогой глобус, на какой только у них нашлись деньги, тяжелый, на плотной деревянной подставке.
   А он крутил его вокруг оси, снова и снова. По нему он выучил формы и названия всех континентов, большинства стран и морей мира: Аравия, Африка, Южная Америка, Индия, Австралия, Испания, и Средиземное море, Черное и Каспийское. Его потрясло то, что весь город, где он живёт, на глобусе был лишь маленькой точкой, и что большая часть глобуса - голубая. Если уж действительно хочется посмотреть мир, то это можно сделать лишь поверх всей этой голубизны.
   Годами после этого его любимой была книжка о старых кораблях, которую он медленно перелистывал, снова и снова, представляя, каково это жить в одной из маленьких разукрашенных кают на корме с маленькими иллюминаторами, в которые смотришь как Фрэнсис Дрейк на волны, перекатывающиеся под тобой. И представлялось, что всю жизнь после дальних поездок, он останавливался на пирсе в какой-то гавани, глядя на корабли.
   Песчаная Коса, когда судно подошло к ней, выглядела почти так же, как во времена кораблей Веррацано и Гудзона. На северной оконечности её было несколько радиомачт и какие-то старые заброшенные постройки. В остальном она казалась совсем пустынной.
   Когда яхта прошла под защиту песчаной косы, морское волнение утихло, и осталось лишь легкое дуновение с юго-запада. Бухта стала похожей на озеро, спокойное, окруженное со всех сторон землёй, куда бы Федр не бросал взгляд. Он свернул малый парус, чтобы сбавить ход и на минуту спустился вниз, чтобы включить эхолот. По-прежнему в передней каюте нет никаких признаков Лайлы.
   Вернувшись на палубу, он отметил, что бухта очень хорошая. Хоть она и открыта ветрам с запада, но по карте видно, что она мелководна, и с запада был длинный волнолом, который вероятно защитит от больших волн. Сейчас, по крайней мере, их не было. Просто тихий берег и пара парусников на якоре, на борту никого не видать. Красота.