Страница:
– Погоди-погоди… Граф? Че… то есть морфер?
– Конечно. – Вера недоуменно глянула на подругу. – Неужели ты сразу не поняла? Или думала, и впрямь они будут охотиться на обычных зверей?! Какой им в этом праздник? Вот посоревноваться в беге по пересеченной местности, да еще когда три дюжины собак тебе в холку дышат, – вот это для них настоящая охота. Они охотятся друг на друга, попеременно исполняя роль то охотника, то добычи – это определяется простой жеребьевкой.
– Но… это не опасно? Вера хмыкнула:
– Опасно? Им? Пожалуй, ужинать в кратере действующего вулкана было бы для них несколько… опасновато . А это – игра, только игра, в которой все вдоволь извозятся в снегу, намаются, натешатся и проголодаются. До тех пор, пока звери не оторвутся от погони или не упадут в снег, что означает, будто они пойманы. Кстати, в старину, когда на охоте присутствовали женщины, морферы-звери моментально сдавались и падали к их ногам. После чего возникло две традиции: женщинам награждать победителей поцелуем, а потом устраивать во Дворце бал и во время танцев договариваться о более интимных наградах… Ты же помнишь, что эти существа готовы охотиться за женским полом бесконечно и ради этого любую затею густо сдабривают эротическими намеками. Большая Охота не исключение. Сначала они потренируются в силе и ловкости, а потом будут оттачивать искусство комплиментов и тайных объятий возле какой-нибудь кадки с филодендроном… Так что готовь губки, детка.
– Только не я! – резво сказала Лариса. – Хватит с меня интимных отношений с морферами. А скажи, единорог – это, часом, не граф Разбазаринский?
– Он самый. Слушай, хор-рошо идет, прямо на мастера спорта.
– Ага. А рысь – кто?
– Князь Путятин. У него на гербе рысь, обремененная куропаткой. В куропатку облекаться при такой охоте, сама понимаешь, несолидно, вот он и рысит.
– То есть они принимают облик зверей со своих гербов…
– Не всегда. Лось – животное не геральдическое, князь Мосальский это понимает, но у него на гербе звезда и дерево, поэтому приходится мужику фантазировать. Остальные – мелкие дворянчики Гундоров и Стойкий, у них и гербов-то, утвержденных Обществом Большой Охоты, нет, поэтому они и выбрали себе образы медведя и волка. Надеются победить и тем самым заслужить следующий титул и герб. И еще призы взять. Поощрительные.
– Мерси за разъяснения.
– II ne faut pas[37]. Прости, я слишком много болтаю и мешаю тебе смотреть представление.
А “представление” было в самом разгаре. Правда, Ларисе оно напоминало не охоту, а какой-то чуть безумный чемпионат по бегу, метанию снежков и скачкам с препятствиями. Кажется, волку удалось-таки оторваться от погони и дунуть в лес (значит, он выиграл?). Единорог носился как бешеный, но собаки его одолели, и он завалился на бок, комически подняв золотые копыта: сдаюсь, мол… Следом за ним рухнули в снег медведь и рысь. Лось, то есть князь Мосальский, держался дольше всех, но и его одолели разъяренные собаки, которых, как думала Лариса, он мог бы разметать одним движением.
“Это никакой не чемпионат. Не охота. Это поддавки. Или хорошо срежиссированный спектакль, участники которого повоюют друг против друга, а потом пойдут веселиться одной компанией. Что ж… Разве это плохо? Даже забавно”.
Снова затрубили рога. Это означало окончание первого загона. Вера пояснила: морферы резвиться могут до бесконечности, а вот собаки и лошади уже выдохлись. А морферы к животным относятся прямо-таки с болезненной нежностью, холят и лелеют. Теперь собакам дадут день отдыха перед следующим этапом Большой Охоты – соревнованиями между сворами, привезенными в зону и выведенными местными заводчиками. Но это зрелище для любителей и знатоков, то есть для морферов. Дальше будут соревнования стрелков – из ружей и даже арбалетов и луков… А пока все возвращаются в имение – отдыхать, делиться впечатлениями и готовиться к балу. …Лариса отказалась от Вериного предложения “пересидеть” у нее время до маскарада и отправилась в свой домик. Чья-то добрая рука навела в нем идеальный порядок, и о том, что некоторое время назад здесь вытворял князь Ежинский, ничего не напоминало. Нежно пахло цветами – на столике стояла ваза с букетом камелий. Из-под вазы торчал уголок визитной карточки: даже не заглядывая в нее, Лариса уже знала, что и букет и карточка – очередное подношение князя Жупаева. После Суда Чести Жупаев просто засыпал Ларису этими знаками внимания, среди коих был даже опаловый гарнитур, который Ларисе не нравился, и к тому же она никогда не носила серег и браслетов. Но дело, конечно, не в гарнитуре, важен сам факт пристального внимания к скромной персоне бывшей отравительницы. То ли князь действительно влюбился, то ли просто не мог опомниться от давнего созерцания обнаженного Ларисиного тела. Она не выясняла и не хотела подробностей. Она этого не добивалась. И ей сейчас было не до романов. Впрочем, если Жупаев предложит ей руку и сердце, она не откажет. Это ведь тоже шанс – стать замужней дамой (вдобавок княгиней) и уехать с явно небедным супругом на край света, где ее не найдут (если, конечно, будут искать). Потому что безвылазное сидение в курортной зоне Ларисе не по душе. Впрочем, и предполагаемый брак с морфером – тоже.
– Уймись, Лариса, – сказала она своему отражению в зеркале. – Все еще можно переиграть.
– То есть? – поинтересовалось отражение. – Убить Веру? После всего, что она для тебя сделала? И сбежать, да? К Фриде. К ее своеобразной любви, которая превращает тебя в пыль и плесень в сравнении с совершенствами фламенги.
– Нет! Я не говорю об убийстве. И с Фридой… С ней невозможно находиться рядом, теперь я это понимаю. Она слишком легко превращает наслаждение в боль, и, кроме того, я все-таки не… извращенка. Я просто уйду отсюда. Вернусь к Нарику…
– Прелестно. Только как ты увяжешь свое появление перед старым приятелем с тем обгорелым трупом, который идентифицировали как некую Ларису Бесприданницеву? И потом, знаешь ли, вряд ли твои коллеги устроят по поводу твоего воскрешения из мертвых вечеринку с коктейлями, серпантином и стриптизом. Скорее всего, Старик уже нашел тебе замену. И он первым тебя устранит. Отправит на тот свет по-настоящему, без права возвращения.
– Тогда что же мне делать?
– Ждать.
– Еще чего…
– Тогда готовиться к вечернему маскараду. И надеяться, что именно на нем князь Жупаев сделает тебе предложение.
Лариса помотала головой и обессилено отошла от зеркала. Села на пуфик, обняв колени руками, словно человек на вокзале, дожидающийся запаздывающего поезда. Закрыла глаза, и перед ней снова расстилалось снежное поле с мчащимися собаками, ревущий единорог, рысь, обремененная куропаткой, и барон фон Вымпель, победно трубящий в рог. Только рог почему-то звучал как телефонный звонок.
– Черт! – Лариса чуть на свалилась с пуфика. Подскочила к телефону, потерла лоб. Может, померещилось? Но нет, звонок раздался снова.
– Да. – Она устало прижала трубку к уху, почему-то ожидая всех мыслимых неприятностей. Но это звонила неуемная Вера и интересовалась, выбрала ли Лариса себе маскарадный костюм.
– Нет. У меня голова болит, ломит поясницу, першит в горле и заложило нос. По-моему, меня продуло на этой охоте, так что на бал я не пойду.
– Лариска, не дури. Нос у нее заложило. Давай-ка подгребай в комнату отдыха, там сейчас что-то вроде походной костюмерной. Я приглядела тебе пару костюмчиков, но мало ли, вдруг они тебе не понравятся…
Несмотря на усталость и хандру, Лариса почувствовала себя заинтригованной. Воистину, когда речь заходит о примерке нарядов, женщина способна восстать из гроба на эту примерку. Поэтому Лариса пообещала немедленно явиться.
“Пара костюмчиков”, отложенная Верой для Ларисы, оказалась парчовым платьем с огромным кринолином и ярким бархатным сарафаном а-ля рюс.
– Уволь. – Лариса аж зажмурилась от ненормальной яркости нарядов. – Это не мой стиль.
– Чего ж тебе надо? – пропыхтела Вера. Она раскраснелась и вспотела, так как до этого смеха ради пыталась влезть в костюмчик Красной Шапочки. Теперь на ней был купальный халат, но шапочка еще алела на Вериных волосах.
– Как гудок на барже! – изрекла Вера, глядя на себя в зеркало. Под гудком она, видимо, подразумевала злополучную шапочку.
Лариса с некоторой тоской во взоре оглядела превращенную в костюмерную залу для отдыха. Чучела вынесли. Вместо них громоздились вешалки с самым разным платьем, начиная от балетных пачек и заканчивая рясами доминиканских монахов. На бильярдном столе высилась гора разнообразных туфель. За раздвинутыми ширмами и в наспех сооруженных примерочных кабинках кто-то занимался примеркой и чертыхался или, наоборот, хохотал. На подоконниках в блестящих коробках лежали веера, фальшивые бриллиантовые колье, шляпы, чалмы, эннины, страусовые перья… Кружевные шали свешивались со спинок кресел как разноцветная паутина. Под ногами хрустел осыпавшийся с костюмов бисер и жемчуг. В воздухе пахло духами, пудрой и праздником.
– Я тут похожу, посмотрю. – Смирившись с тем, что от надевания маскарадного платья отвертеться не удастся, Лариса решила остановить свой выбор хотя бы на чем-нибудь не очень пестром и без китового уса, который скрипел от каждого движения громче, чем ржавые дверные петли.
– Давай-давай, – рассеянно отозвалась Вера. Она, стоя перед зеркалом, прикладывала к своей амбарообразной груди нечто фривольно-кисейное из разряда “наряд нимфы”. – Представляешь, мне не разрешили на маскарад надевать униформу! Мол, это не соответствует моему положению в свете, ха…
– Сочувствую.
После получаса кропотливых поисков и сомнений Лариса наконец объявила тоном, не терпящим возражений:
– Это.
“Это” было узким, у бедер слегка расширяющимся длинным платьем из файдешина, отчасти напоминающим наряд средневековой светской дамы. Поверх платья полагалось надеть накидку с прорезными рукавами, отделанными у краев мехом норки. Платье насыщенного терракотового цвета и накидка, оттенком напоминающая сливочный сыр, выглядели одновременно эффектно и благопристойно. Никаких декольте, нескромных вырезов и прочих эротических ухищрений.
– Неплохо, – оценила Вера. – Костюм леди Гиневры. К нему должны быть приложены диадема и вуаль. Поищи, наверняка где-нибудь в углу завалялись.
И скрылась в свободной кабинке с кучей пестрых тряпок.
Но Лариса не стала искать диадему. Она решила, что к этому костюму подойдет подарок князя Жупаева, исключая серьги. Он увидит и расцветет от самодовольства, как расцветают от самодовольства все мужчины, заметив, что женщины носят подаренные ими побрякушки.
– Как считаешь, Лариска, вот это мне подойдет? Вера вышла из кабинки. На ней был цыганский наряд, пестрый и яркий, как лоток с пасхальными яйцами.
– Эй, ромалы, лаве нэ-нэ! – певуче протянула Вера и затрясла монистами.
Лариса усмехнулась, но подумала, что такое обличье Вере здорово подходит, несмотря на отсутствие кудрей смоляного цвета и смуглого блеска щек. Вера была прирожденной актрисой и сейчас выглядела как солистка хора “Черный жемчуг”.
– Здорово, – искренне сказала Лариса. – Ты настоящая цыганская баронесса.
– Мне б еще барона, хоть цыганского, найти по размерчику, – поправляя юбки, ответила Вера.
– А фон Вымпель на что?
– Действительно. Ладно, забираем эти тряпки и отчаливаем. Времени до бала – всего ничего. Поможешь мне с макияжем, а? Я как начинаю ресницы красить, так тушь почему-то оказывается везде – на щеках, на подбородке, на ушах даже! Но не там, где ей положено быть.
– Это не проблема, – улыбнулась Лариса. Аккуратно запаковала в целлофан свой маскарадный наряд и огляделась. – Интересно, для чего здесь такая прорва дамских платьев? Насколько я помню, дам-с в зоне по пальцам пересчитать можно.
– Наивная ты, Лариска, – укоризненно покачала головой Вера. – Будут приглашенные. Специально для бала. И украшения общества наших кавалеров-морферов.
– Эскорт-девицы, что ли? Фу…
– Извращенное у тебя мышление, Бесприданницева. Будут родственницы персонала и морферов-полукровок. Будут подруги родственниц. И подруги подруг. Словом, цветник. Розарий. И нам надо смываться отсюда, пока этот “розарий” не явился костюмы примерять и визжать-хихикать.
– А я думала, все пройдет тихо…
– Бал-маскарад – тихо? Так он может пройти только на кладбище.
– Да и то если кладбище обычное, а не созданное фантазиями месье Кинга, – тут же нашлась Лариса.
– О, вот теперь мне нравится ход твоих мыслей. Allons[38].
Бал, как узнала Лариса от Веры, традиционно проходил на втором этаже Дворца. Для танцев Залу-с-клавикордами объединяли с “Мужским клубом”, убрав перегородки и раздвижные двери. Естественно, все лишнее вынесли вниз на террасу, чтобы танцующие пары случайно не натолкнулись на какое-нибудь особо ценное чучело или не опрокинули плевательницу. Вместо одного фортепияно подиум занимал инструментальный квинтет, которому предстояло играть ночь напролет вальсы, польки, полонезы, котильоны и контрдансы. Перевитые лентами букеты оранжерейных роз, гвоздик и гербер украшали стены и наполняли залу тревожным, будоражащим воображение ароматом.
Лариса не успела получить свою бальную книжку, как к ней уже подскочили трое кавалеров – записаться на вальс и котильон. Но князь Жупаев превзошел всех, истребовав себе право на первый танец.
– Гоните их всех прочь, сударыня, – с улыбкой посоветовал Жупаев Ларисе и хозяйским оком глянул на опаловое колье на ее шее. – Я буду вашим партнером во всех танцах и намерен отстаивать эту честь!
И Жупаев стиснул рукоять палаша. В костюме мадьярского гусара он выглядел весьма презентабельно, но Лариса подумала, что князь слишком самоуверен. Или то, что она надела его подарок, равнозначно тому, что она уже оказалась в его постели? Забавные они существа, эти морферы…
Впрочем, когда бал начался и Жупаев оказался превосходным партнером, Лариса выкинула из головы эти размышления. Она наслаждалась бесконечной сменой танцев, блеском свечей, головокружительным ароматом и шумом маскарада и ощущала себя почти счастливой. Ей казалось, что она – опереточный персонаж, чье дело только смеяться над bon mots[39] своего кавалера, танцевать до упаду, кокетничать и оценивающе поглядывать на наряды прочих дам. Кстати, наряды были хоть куда. Директриса Аркадия Ефимовна щеголяла в платье и парике а-ля маркиза Помпадур и при этом была так напудрена, что каждым взмахом своего роскошного веера поднимала с декольте пахнущую гиацинтами метель. Вера носилась с каким-то морфером в кадрили, размахивая своими цыганскими юбками, как военными знаменами. Но больше всего Ларисе понравилась незнакомая девушка-Китаянка. Она словно сошла с росписей китайских ваз – тонкая, изящная, в многослойном одеянии, где розовый цвет плавно сменялся густым пурпуром, с прической, украшенной золотыми шпильками и цветками сливы. И лицо. Слишком красивое лицо для того, чтобы быть человеческим.
И этот пурпур… Словно раскаленная стена из обсидиана.
Но ведь ее здесь не может быть! Она сама говорила, что для нее невозможно проникнуть в курортную зону!
Хотя Фрида могла и лгать. Разве плазма должна соблюдать этические нормы?
Ларисе показалось, что черные глаза Китаянки смотрят именно на нее. И наливаются при этом ало-золотым светом разгорающегося костра… Становятся как два кратера с клокочущей лавой…
Лариса пошатнулась и сбилась с ритма танца.
– Что с вами? – заботливо прижал ее к себе Жупаев. Чуть сильнее, чем полагается, прижал.
– Простите, князь. У меня кружится голова. Я… я хочу уйти.
– Умоляю вас, Лариса, только не сейчас! Я должен… Мне нужно сообщить вам нечто важное… Господа! Прошу вас на минуту прервать танцы и выслушать меня!
Музыка тотчас стихла, а танцующие пары словно под воздействием центробежной силы отнесло к стенам бальной залы. И в центре остались стоять только Лариса и князь Жупаев.
– Господа! В вашем присутствии я прошу у госпожи Бесприданнииевой руки и сердца!
И князь опустился перед Ларисой на колено под бурю восхищенных возгласов:
– Mon Dieu! Comme c'est romantique![40]
– Bravo, prince![41]
– Vive l'amour![42]
– Госпожа Червонцева, просим романс по столь замечательному поводу!
– Про-сим! Про-сим!
– Ну не знаю… – Вера с грустным сомнением смотрела на Ларису. Но высокое общество было неумолимо:
– Романс, романс! Порадуйте нас, пожалуйста.
– Хорошо, – тряхнула цыганским париком Вера. – Оркестр, “Вальс королевы”, силь ву пле.
Оркестр сыграл довольно минорное вступление, и Вера запела:
У королевы первый бал. О, как же ей печально
Среди сияющих зеркал! С поникшими плечами
Она стоит и ждет гостей. И гости прибывают.
И сеть последних новостей ей плечи покрывает.
У королевы бал. И полк кавалергардов поднят
На караул. И блещет пол. И громыхает полька.
И пары движутся сквозь ночь, направо и налево.
И слез незваных превозмочь не может королева.
Она все вспоминает сад с сиренью и жасмином.
И там был тот, кто был ей рад, кто нежным был и милым.
Но он на бал не приглашен. И полон сад тревоги.
От королевы паж ушел по призрачной дороге.
И лунный луч – прощальный взгляд – застыл на чаше гарды.
И торжествующе глядят на трон кавалергарды.
– Браво! – взревел зал, а Вера только вздохнула и пробормотала про себя: “Эх, Лариска…”
– Что же вы скажете мне, Лариса? – взволнованно спросил Жупаев, едва отзвучала музыка. Да, в эту минуту он был просто великолепен. И сама сценка – впору запечатлеть на гобелене. Или маслом на холсте. Но уж никак не гуашью на ватмане.
– Князь, для меня это так неожиданно, – тихо сказала Лариса, понимая, что слушает ее не только Жупаев, но и вся эта маскарадная компания. – Я, право, не готова дать окончательный ответ. Позвольте мне подумать. Хотя бы до конца бала.
Ее ответу зааплодировали, а князь, поднявшись, поцеловал ей руку.
– Даю вам время только до конца бала, – прошептал он и шутливо погрозил пальцем. – Но не более, сокровище мое!
Лариса кивнула:
– Все, что угодно, князь, но сейчас я прошу вас отпустить меня. Я действительно чувствую себя нездоровой…
“…Потому что Китаянка на меня смотрит. И глаза ее раскалены, как мусоросжигательные печи. Неужели этого никто, кроме меня, не замечает?”
Жупаев внимательно посмотрел на Ларису:
– Милая, вы и впрямь чересчур бледны.
– Наверное, простыла на охоте…
– Но, надеюсь, простуда не станет причиной… Вы ведь не отвергнете меня?
– Конечно нет, князь. Я выйду за вас. Ой,, только ради бога не говорите сейчас об этом всему залу! Мне сейчас не до восторгов и поздравлений. Ужасно знобит, ломота во всем теле…
– Я провожу вас!
– Не надо. Лучше позовите Веру, то есть госпожу Червонцеву. Она меня и проводит, и лекарствами напичкает. К завтрашнему утру я буду сиять, как новый гривенник!
– Хорошо. Но всю ночь я простою в карауле у дверей вашего домика.
– Не сумасбродствуйте, князь. Не та погода. Кроме того, мне будет неудобно сморкаться и чихать, зная, что за дверями стоит мой… жених.
– Ах, милая, вы с ума меня сводите!..
– Идите, князь, идите.
“Наконец-то отвязался. Господи, это точно она. У нее и лицо стало раскаленным. И это вижу только я. Потому что она пришла уничтожить меня. Отомстить за то, что я не убила Веру. За то, что не хочу быть такой же вечной убийцей, как она! Ох, да мне действительно плохо”.
– Лариска, да у тебя жар!
– Вера, отведи меня…
– Уже.
Лариса не помнила, как дошла с Вериной поддержкой до коттеджа, как разделась и рухнула в кровать. Кажется, Вера поила ее какой-то горячей лекарственной дрянью с привкусом корицы, измеряла температуру, охала и кутала подругу в три одеяла… Лариса смотрела в окно. И даже сквозь плотные шторы видела тонкую темную фигуру, за которой стояло дрожащее зарево крематория.
Глава шестнадцатая
…Ей все еще казалось, что она танцует. Что князь Жупаев снова и снова делает ей предложение, и она соглашается, лишь бы не видеть ужасных глаз Китаянки, напомнивших ей о пламени фламенги…
Лариса застонала и открыла глаза. Тело словно налилось горячим подсолнечным маслом, в горле скреблись мыши, голова кружилась, а распаленное больное воображение подсовывало бредовые картинки одну страшней другой. В картинках доминировало пламя.
Она поняла, что лежит в постели под мокрыми от собственного пота одеялами (гадость!), кругом царит глубокая ночь, а Вера оставила ее одну на растерзание кошмарам и ужасной жажде. Потому что Лариса не в силах даже встать и налить себе стакан воды из-под крана…
Нет. разумеется, она сейчас соберется с силами. Встанет. Напьется воды…
…Только сначала нужно везде зажечь свет, потому что в темноте могут прятаться…
Она встанет. И не будет обращать внимания на бредовые страхи!
…Могут прятаться ее убийцы…
Свет, конечно, нужно зажечь. Чтобы найти в аптечке аспирин или парацетамол. Сбить температуру.
…Но для этого нужно встать с кровати, а под кроватью может прятаться Китаянка с глазами, как огненные щели… Ее тонкая рука, как струйка лавы, потечет по полу, коснется голой Ларисиной ступни…
Лариса стиснула кулаки и села в постели. Она не сдастся. Только бы встать.
И тут она услышала тихий стук в окно.
Ее решимость тут же испарилась. Лариса поняла, что громко клацает зубами и никак не может унять свою распоясавшуюся нижнюю челюсть.
Стук прекратился.
Но через мгновение повторился вновь – тихий и настойчивый.
“Д-давай м-мыслитьлогич-чески. Если это Фрид-да, то зач-чем ей стуч… стучать. Она мож-жет и так куда угодно просоч-читься. Или сжеч-чь меня вместе с домом. Наверно, это князь Ж-жупаев. Хоч-чет узнать, как я себя чув…ствую”.
– Князь, это вы? – громким, как ей показалось, голосом спросила Лариса, молясь о том, чтобы услышать в ответ “да”. – Князь, простите, я очень плоха. Я правда больна. У меня кружится голова, я не могу встать, чтобы открыть вам. Позовите Веру, у нее есть второй ключ. Князь, принесите мне воды из артезианской скважины…
Ей казалось, что она говорит громко, но на самом деле ее голос звучал не громче шелеста книжных страниц. Однако тот, кто стучал, похоже, слышал все, что Лариса пробормотала в полубреду.
Потому что стук сменился на какой-то жестяной шорох. Такой звук издает ключ, поворачиваясь в замке.
– Князь! – отчаянно прошептала Лариса. – Жупаев, это вы?! Откуда у вас ключ?!
Молчание и медленное движение открываемой двери.
– Я поняла! – крикнула, а вернее, просипела Лариса, стискивая одеяло на груди. – Это ты, сволочь, Ежмнский! Пришел мстить, да? Еж, колючий еж, ты на всех чертей похож…
И она захохотала. И хохотала до тех пор, пока не увидела у своей кровати фигуру, не имевшую ничего общего ни с князем Жупаевым, ни с Антуаном Ежинским.
– Кто ты? – прошептала она.
Фигура медленно опустилась на край постели.
Лариса ощутила, как ее тело плавится в потоке незримого пламени. И отовсюду слышатся нечеловечески прекрасные и оттого наводящие смертный ужас голоса:
Закрываешь глаза, и является тот,
Тот, кто даже по сне тебе больше не нужен.
Он не стал тебе другом, любовником, мужем.
Он лишь музыка из ненаписанных нот.
Лариса беспомощно оглядывалась в поисках хозяев этих голосов, а когда увидела их (или представила в бреду), то сердце ее сковал смертный ужас.
Они были похожи…
…на скрученные пламенем лепестки.
Но у каждого был свой шепот:
Он приходит к тебе, как всегда, налегке:
В запыленном плаще и при сломанной шпаге.
А лицо его снова белее бумаги.
И бумажные розы зажаты в руке.
Он садится, но так, чтобы зеркало не
Отражало его беспокойного взгляда.
Ты твердишь: “Уходи!” Заклинаешь: “Не надо!” —
Отвернувшись к безмолвной и сонной стене.
Ты ведь знаешь, что с ним по-другому нельзя:
Только гнать. Или он завладеет тобою,
Чтобы ты упивалась любовью и болью,
Глядя в эти надменно-чужие глаза.
А когда он уйдет, как всегда не сказав
На упреки твои ни единого слова,
Ты не сможешь стерпеть, ты расплачешься снова.
И за окнами будут печаль и гроза.
Лариса плакала без слез, понимая, что уже, наверное, умерла, потому что бредить стихами она не может. А темная фигура – ее ангел смерти. Абадонна в черных очках и плаще-макинтоше, явившийся забрать ее грешную душу на мытарства…
– Лариса… Лариса, очнись!
Вот это уже совсем не по-ангельски – хлопать несчастную усопшую по щекам. Она, конечно, только и делала в жизни, что грешила, но драться-то зачем?
И тут она поняла, что это все – остатки ее бреда. Что на самом деле она жива, чувствует себя… мм… почти неплохо, а ее комнату пронизывает солнечный свет из большого панорамного окна. Настоящий солнечный свет, хоть и по-осеннему бледный. А на кровати сидит никакой не ангел смерти. Темноволосый, с незапоминающимся лицом парень примерно ее возраста в куртке и брюках из черной джинсовой ткани. Довольно симпатичный товарищ, если бы не тот факт, что Ларисе он совершенно незнаком. И она совершенно не готова к общению с незнакомцами. Ей бы в сортир… И зубы почистить…
– Конечно. – Вера недоуменно глянула на подругу. – Неужели ты сразу не поняла? Или думала, и впрямь они будут охотиться на обычных зверей?! Какой им в этом праздник? Вот посоревноваться в беге по пересеченной местности, да еще когда три дюжины собак тебе в холку дышат, – вот это для них настоящая охота. Они охотятся друг на друга, попеременно исполняя роль то охотника, то добычи – это определяется простой жеребьевкой.
– Но… это не опасно? Вера хмыкнула:
– Опасно? Им? Пожалуй, ужинать в кратере действующего вулкана было бы для них несколько… опасновато . А это – игра, только игра, в которой все вдоволь извозятся в снегу, намаются, натешатся и проголодаются. До тех пор, пока звери не оторвутся от погони или не упадут в снег, что означает, будто они пойманы. Кстати, в старину, когда на охоте присутствовали женщины, морферы-звери моментально сдавались и падали к их ногам. После чего возникло две традиции: женщинам награждать победителей поцелуем, а потом устраивать во Дворце бал и во время танцев договариваться о более интимных наградах… Ты же помнишь, что эти существа готовы охотиться за женским полом бесконечно и ради этого любую затею густо сдабривают эротическими намеками. Большая Охота не исключение. Сначала они потренируются в силе и ловкости, а потом будут оттачивать искусство комплиментов и тайных объятий возле какой-нибудь кадки с филодендроном… Так что готовь губки, детка.
– Только не я! – резво сказала Лариса. – Хватит с меня интимных отношений с морферами. А скажи, единорог – это, часом, не граф Разбазаринский?
– Он самый. Слушай, хор-рошо идет, прямо на мастера спорта.
– Ага. А рысь – кто?
– Князь Путятин. У него на гербе рысь, обремененная куропаткой. В куропатку облекаться при такой охоте, сама понимаешь, несолидно, вот он и рысит.
– То есть они принимают облик зверей со своих гербов…
– Не всегда. Лось – животное не геральдическое, князь Мосальский это понимает, но у него на гербе звезда и дерево, поэтому приходится мужику фантазировать. Остальные – мелкие дворянчики Гундоров и Стойкий, у них и гербов-то, утвержденных Обществом Большой Охоты, нет, поэтому они и выбрали себе образы медведя и волка. Надеются победить и тем самым заслужить следующий титул и герб. И еще призы взять. Поощрительные.
– Мерси за разъяснения.
– II ne faut pas[37]. Прости, я слишком много болтаю и мешаю тебе смотреть представление.
А “представление” было в самом разгаре. Правда, Ларисе оно напоминало не охоту, а какой-то чуть безумный чемпионат по бегу, метанию снежков и скачкам с препятствиями. Кажется, волку удалось-таки оторваться от погони и дунуть в лес (значит, он выиграл?). Единорог носился как бешеный, но собаки его одолели, и он завалился на бок, комически подняв золотые копыта: сдаюсь, мол… Следом за ним рухнули в снег медведь и рысь. Лось, то есть князь Мосальский, держался дольше всех, но и его одолели разъяренные собаки, которых, как думала Лариса, он мог бы разметать одним движением.
“Это никакой не чемпионат. Не охота. Это поддавки. Или хорошо срежиссированный спектакль, участники которого повоюют друг против друга, а потом пойдут веселиться одной компанией. Что ж… Разве это плохо? Даже забавно”.
Снова затрубили рога. Это означало окончание первого загона. Вера пояснила: морферы резвиться могут до бесконечности, а вот собаки и лошади уже выдохлись. А морферы к животным относятся прямо-таки с болезненной нежностью, холят и лелеют. Теперь собакам дадут день отдыха перед следующим этапом Большой Охоты – соревнованиями между сворами, привезенными в зону и выведенными местными заводчиками. Но это зрелище для любителей и знатоков, то есть для морферов. Дальше будут соревнования стрелков – из ружей и даже арбалетов и луков… А пока все возвращаются в имение – отдыхать, делиться впечатлениями и готовиться к балу. …Лариса отказалась от Вериного предложения “пересидеть” у нее время до маскарада и отправилась в свой домик. Чья-то добрая рука навела в нем идеальный порядок, и о том, что некоторое время назад здесь вытворял князь Ежинский, ничего не напоминало. Нежно пахло цветами – на столике стояла ваза с букетом камелий. Из-под вазы торчал уголок визитной карточки: даже не заглядывая в нее, Лариса уже знала, что и букет и карточка – очередное подношение князя Жупаева. После Суда Чести Жупаев просто засыпал Ларису этими знаками внимания, среди коих был даже опаловый гарнитур, который Ларисе не нравился, и к тому же она никогда не носила серег и браслетов. Но дело, конечно, не в гарнитуре, важен сам факт пристального внимания к скромной персоне бывшей отравительницы. То ли князь действительно влюбился, то ли просто не мог опомниться от давнего созерцания обнаженного Ларисиного тела. Она не выясняла и не хотела подробностей. Она этого не добивалась. И ей сейчас было не до романов. Впрочем, если Жупаев предложит ей руку и сердце, она не откажет. Это ведь тоже шанс – стать замужней дамой (вдобавок княгиней) и уехать с явно небедным супругом на край света, где ее не найдут (если, конечно, будут искать). Потому что безвылазное сидение в курортной зоне Ларисе не по душе. Впрочем, и предполагаемый брак с морфером – тоже.
– Уймись, Лариса, – сказала она своему отражению в зеркале. – Все еще можно переиграть.
– То есть? – поинтересовалось отражение. – Убить Веру? После всего, что она для тебя сделала? И сбежать, да? К Фриде. К ее своеобразной любви, которая превращает тебя в пыль и плесень в сравнении с совершенствами фламенги.
– Нет! Я не говорю об убийстве. И с Фридой… С ней невозможно находиться рядом, теперь я это понимаю. Она слишком легко превращает наслаждение в боль, и, кроме того, я все-таки не… извращенка. Я просто уйду отсюда. Вернусь к Нарику…
– Прелестно. Только как ты увяжешь свое появление перед старым приятелем с тем обгорелым трупом, который идентифицировали как некую Ларису Бесприданницеву? И потом, знаешь ли, вряд ли твои коллеги устроят по поводу твоего воскрешения из мертвых вечеринку с коктейлями, серпантином и стриптизом. Скорее всего, Старик уже нашел тебе замену. И он первым тебя устранит. Отправит на тот свет по-настоящему, без права возвращения.
– Тогда что же мне делать?
– Ждать.
– Еще чего…
– Тогда готовиться к вечернему маскараду. И надеяться, что именно на нем князь Жупаев сделает тебе предложение.
Лариса помотала головой и обессилено отошла от зеркала. Села на пуфик, обняв колени руками, словно человек на вокзале, дожидающийся запаздывающего поезда. Закрыла глаза, и перед ней снова расстилалось снежное поле с мчащимися собаками, ревущий единорог, рысь, обремененная куропаткой, и барон фон Вымпель, победно трубящий в рог. Только рог почему-то звучал как телефонный звонок.
– Черт! – Лариса чуть на свалилась с пуфика. Подскочила к телефону, потерла лоб. Может, померещилось? Но нет, звонок раздался снова.
– Да. – Она устало прижала трубку к уху, почему-то ожидая всех мыслимых неприятностей. Но это звонила неуемная Вера и интересовалась, выбрала ли Лариса себе маскарадный костюм.
– Нет. У меня голова болит, ломит поясницу, першит в горле и заложило нос. По-моему, меня продуло на этой охоте, так что на бал я не пойду.
– Лариска, не дури. Нос у нее заложило. Давай-ка подгребай в комнату отдыха, там сейчас что-то вроде походной костюмерной. Я приглядела тебе пару костюмчиков, но мало ли, вдруг они тебе не понравятся…
Несмотря на усталость и хандру, Лариса почувствовала себя заинтригованной. Воистину, когда речь заходит о примерке нарядов, женщина способна восстать из гроба на эту примерку. Поэтому Лариса пообещала немедленно явиться.
“Пара костюмчиков”, отложенная Верой для Ларисы, оказалась парчовым платьем с огромным кринолином и ярким бархатным сарафаном а-ля рюс.
– Уволь. – Лариса аж зажмурилась от ненормальной яркости нарядов. – Это не мой стиль.
– Чего ж тебе надо? – пропыхтела Вера. Она раскраснелась и вспотела, так как до этого смеха ради пыталась влезть в костюмчик Красной Шапочки. Теперь на ней был купальный халат, но шапочка еще алела на Вериных волосах.
– Как гудок на барже! – изрекла Вера, глядя на себя в зеркало. Под гудком она, видимо, подразумевала злополучную шапочку.
Лариса с некоторой тоской во взоре оглядела превращенную в костюмерную залу для отдыха. Чучела вынесли. Вместо них громоздились вешалки с самым разным платьем, начиная от балетных пачек и заканчивая рясами доминиканских монахов. На бильярдном столе высилась гора разнообразных туфель. За раздвинутыми ширмами и в наспех сооруженных примерочных кабинках кто-то занимался примеркой и чертыхался или, наоборот, хохотал. На подоконниках в блестящих коробках лежали веера, фальшивые бриллиантовые колье, шляпы, чалмы, эннины, страусовые перья… Кружевные шали свешивались со спинок кресел как разноцветная паутина. Под ногами хрустел осыпавшийся с костюмов бисер и жемчуг. В воздухе пахло духами, пудрой и праздником.
– Я тут похожу, посмотрю. – Смирившись с тем, что от надевания маскарадного платья отвертеться не удастся, Лариса решила остановить свой выбор хотя бы на чем-нибудь не очень пестром и без китового уса, который скрипел от каждого движения громче, чем ржавые дверные петли.
– Давай-давай, – рассеянно отозвалась Вера. Она, стоя перед зеркалом, прикладывала к своей амбарообразной груди нечто фривольно-кисейное из разряда “наряд нимфы”. – Представляешь, мне не разрешили на маскарад надевать униформу! Мол, это не соответствует моему положению в свете, ха…
– Сочувствую.
После получаса кропотливых поисков и сомнений Лариса наконец объявила тоном, не терпящим возражений:
– Это.
“Это” было узким, у бедер слегка расширяющимся длинным платьем из файдешина, отчасти напоминающим наряд средневековой светской дамы. Поверх платья полагалось надеть накидку с прорезными рукавами, отделанными у краев мехом норки. Платье насыщенного терракотового цвета и накидка, оттенком напоминающая сливочный сыр, выглядели одновременно эффектно и благопристойно. Никаких декольте, нескромных вырезов и прочих эротических ухищрений.
– Неплохо, – оценила Вера. – Костюм леди Гиневры. К нему должны быть приложены диадема и вуаль. Поищи, наверняка где-нибудь в углу завалялись.
И скрылась в свободной кабинке с кучей пестрых тряпок.
Но Лариса не стала искать диадему. Она решила, что к этому костюму подойдет подарок князя Жупаева, исключая серьги. Он увидит и расцветет от самодовольства, как расцветают от самодовольства все мужчины, заметив, что женщины носят подаренные ими побрякушки.
– Как считаешь, Лариска, вот это мне подойдет? Вера вышла из кабинки. На ней был цыганский наряд, пестрый и яркий, как лоток с пасхальными яйцами.
– Эй, ромалы, лаве нэ-нэ! – певуче протянула Вера и затрясла монистами.
Лариса усмехнулась, но подумала, что такое обличье Вере здорово подходит, несмотря на отсутствие кудрей смоляного цвета и смуглого блеска щек. Вера была прирожденной актрисой и сейчас выглядела как солистка хора “Черный жемчуг”.
– Здорово, – искренне сказала Лариса. – Ты настоящая цыганская баронесса.
– Мне б еще барона, хоть цыганского, найти по размерчику, – поправляя юбки, ответила Вера.
– А фон Вымпель на что?
– Действительно. Ладно, забираем эти тряпки и отчаливаем. Времени до бала – всего ничего. Поможешь мне с макияжем, а? Я как начинаю ресницы красить, так тушь почему-то оказывается везде – на щеках, на подбородке, на ушах даже! Но не там, где ей положено быть.
– Это не проблема, – улыбнулась Лариса. Аккуратно запаковала в целлофан свой маскарадный наряд и огляделась. – Интересно, для чего здесь такая прорва дамских платьев? Насколько я помню, дам-с в зоне по пальцам пересчитать можно.
– Наивная ты, Лариска, – укоризненно покачала головой Вера. – Будут приглашенные. Специально для бала. И украшения общества наших кавалеров-морферов.
– Эскорт-девицы, что ли? Фу…
– Извращенное у тебя мышление, Бесприданницева. Будут родственницы персонала и морферов-полукровок. Будут подруги родственниц. И подруги подруг. Словом, цветник. Розарий. И нам надо смываться отсюда, пока этот “розарий” не явился костюмы примерять и визжать-хихикать.
– А я думала, все пройдет тихо…
– Бал-маскарад – тихо? Так он может пройти только на кладбище.
– Да и то если кладбище обычное, а не созданное фантазиями месье Кинга, – тут же нашлась Лариса.
– О, вот теперь мне нравится ход твоих мыслей. Allons[38].
Бал, как узнала Лариса от Веры, традиционно проходил на втором этаже Дворца. Для танцев Залу-с-клавикордами объединяли с “Мужским клубом”, убрав перегородки и раздвижные двери. Естественно, все лишнее вынесли вниз на террасу, чтобы танцующие пары случайно не натолкнулись на какое-нибудь особо ценное чучело или не опрокинули плевательницу. Вместо одного фортепияно подиум занимал инструментальный квинтет, которому предстояло играть ночь напролет вальсы, польки, полонезы, котильоны и контрдансы. Перевитые лентами букеты оранжерейных роз, гвоздик и гербер украшали стены и наполняли залу тревожным, будоражащим воображение ароматом.
Лариса не успела получить свою бальную книжку, как к ней уже подскочили трое кавалеров – записаться на вальс и котильон. Но князь Жупаев превзошел всех, истребовав себе право на первый танец.
– Гоните их всех прочь, сударыня, – с улыбкой посоветовал Жупаев Ларисе и хозяйским оком глянул на опаловое колье на ее шее. – Я буду вашим партнером во всех танцах и намерен отстаивать эту честь!
И Жупаев стиснул рукоять палаша. В костюме мадьярского гусара он выглядел весьма презентабельно, но Лариса подумала, что князь слишком самоуверен. Или то, что она надела его подарок, равнозначно тому, что она уже оказалась в его постели? Забавные они существа, эти морферы…
Впрочем, когда бал начался и Жупаев оказался превосходным партнером, Лариса выкинула из головы эти размышления. Она наслаждалась бесконечной сменой танцев, блеском свечей, головокружительным ароматом и шумом маскарада и ощущала себя почти счастливой. Ей казалось, что она – опереточный персонаж, чье дело только смеяться над bon mots[39] своего кавалера, танцевать до упаду, кокетничать и оценивающе поглядывать на наряды прочих дам. Кстати, наряды были хоть куда. Директриса Аркадия Ефимовна щеголяла в платье и парике а-ля маркиза Помпадур и при этом была так напудрена, что каждым взмахом своего роскошного веера поднимала с декольте пахнущую гиацинтами метель. Вера носилась с каким-то морфером в кадрили, размахивая своими цыганскими юбками, как военными знаменами. Но больше всего Ларисе понравилась незнакомая девушка-Китаянка. Она словно сошла с росписей китайских ваз – тонкая, изящная, в многослойном одеянии, где розовый цвет плавно сменялся густым пурпуром, с прической, украшенной золотыми шпильками и цветками сливы. И лицо. Слишком красивое лицо для того, чтобы быть человеческим.
И этот пурпур… Словно раскаленная стена из обсидиана.
Но ведь ее здесь не может быть! Она сама говорила, что для нее невозможно проникнуть в курортную зону!
Хотя Фрида могла и лгать. Разве плазма должна соблюдать этические нормы?
Ларисе показалось, что черные глаза Китаянки смотрят именно на нее. И наливаются при этом ало-золотым светом разгорающегося костра… Становятся как два кратера с клокочущей лавой…
Лариса пошатнулась и сбилась с ритма танца.
– Что с вами? – заботливо прижал ее к себе Жупаев. Чуть сильнее, чем полагается, прижал.
– Простите, князь. У меня кружится голова. Я… я хочу уйти.
– Умоляю вас, Лариса, только не сейчас! Я должен… Мне нужно сообщить вам нечто важное… Господа! Прошу вас на минуту прервать танцы и выслушать меня!
Музыка тотчас стихла, а танцующие пары словно под воздействием центробежной силы отнесло к стенам бальной залы. И в центре остались стоять только Лариса и князь Жупаев.
– Господа! В вашем присутствии я прошу у госпожи Бесприданнииевой руки и сердца!
И князь опустился перед Ларисой на колено под бурю восхищенных возгласов:
– Mon Dieu! Comme c'est romantique![40]
– Bravo, prince![41]
– Vive l'amour![42]
– Госпожа Червонцева, просим романс по столь замечательному поводу!
– Про-сим! Про-сим!
– Ну не знаю… – Вера с грустным сомнением смотрела на Ларису. Но высокое общество было неумолимо:
– Романс, романс! Порадуйте нас, пожалуйста.
– Хорошо, – тряхнула цыганским париком Вера. – Оркестр, “Вальс королевы”, силь ву пле.
Оркестр сыграл довольно минорное вступление, и Вера запела:
У королевы первый бал. О, как же ей печально
Среди сияющих зеркал! С поникшими плечами
Она стоит и ждет гостей. И гости прибывают.
И сеть последних новостей ей плечи покрывает.
У королевы бал. И полк кавалергардов поднят
На караул. И блещет пол. И громыхает полька.
И пары движутся сквозь ночь, направо и налево.
И слез незваных превозмочь не может королева.
Она все вспоминает сад с сиренью и жасмином.
И там был тот, кто был ей рад, кто нежным был и милым.
Но он на бал не приглашен. И полон сад тревоги.
От королевы паж ушел по призрачной дороге.
И лунный луч – прощальный взгляд – застыл на чаше гарды.
И торжествующе глядят на трон кавалергарды.
– Браво! – взревел зал, а Вера только вздохнула и пробормотала про себя: “Эх, Лариска…”
– Что же вы скажете мне, Лариса? – взволнованно спросил Жупаев, едва отзвучала музыка. Да, в эту минуту он был просто великолепен. И сама сценка – впору запечатлеть на гобелене. Или маслом на холсте. Но уж никак не гуашью на ватмане.
– Князь, для меня это так неожиданно, – тихо сказала Лариса, понимая, что слушает ее не только Жупаев, но и вся эта маскарадная компания. – Я, право, не готова дать окончательный ответ. Позвольте мне подумать. Хотя бы до конца бала.
Ее ответу зааплодировали, а князь, поднявшись, поцеловал ей руку.
– Даю вам время только до конца бала, – прошептал он и шутливо погрозил пальцем. – Но не более, сокровище мое!
Лариса кивнула:
– Все, что угодно, князь, но сейчас я прошу вас отпустить меня. Я действительно чувствую себя нездоровой…
“…Потому что Китаянка на меня смотрит. И глаза ее раскалены, как мусоросжигательные печи. Неужели этого никто, кроме меня, не замечает?”
Жупаев внимательно посмотрел на Ларису:
– Милая, вы и впрямь чересчур бледны.
– Наверное, простыла на охоте…
– Но, надеюсь, простуда не станет причиной… Вы ведь не отвергнете меня?
– Конечно нет, князь. Я выйду за вас. Ой,, только ради бога не говорите сейчас об этом всему залу! Мне сейчас не до восторгов и поздравлений. Ужасно знобит, ломота во всем теле…
– Я провожу вас!
– Не надо. Лучше позовите Веру, то есть госпожу Червонцеву. Она меня и проводит, и лекарствами напичкает. К завтрашнему утру я буду сиять, как новый гривенник!
– Хорошо. Но всю ночь я простою в карауле у дверей вашего домика.
– Не сумасбродствуйте, князь. Не та погода. Кроме того, мне будет неудобно сморкаться и чихать, зная, что за дверями стоит мой… жених.
– Ах, милая, вы с ума меня сводите!..
– Идите, князь, идите.
“Наконец-то отвязался. Господи, это точно она. У нее и лицо стало раскаленным. И это вижу только я. Потому что она пришла уничтожить меня. Отомстить за то, что я не убила Веру. За то, что не хочу быть такой же вечной убийцей, как она! Ох, да мне действительно плохо”.
– Лариска, да у тебя жар!
– Вера, отведи меня…
– Уже.
Лариса не помнила, как дошла с Вериной поддержкой до коттеджа, как разделась и рухнула в кровать. Кажется, Вера поила ее какой-то горячей лекарственной дрянью с привкусом корицы, измеряла температуру, охала и кутала подругу в три одеяла… Лариса смотрела в окно. И даже сквозь плотные шторы видела тонкую темную фигуру, за которой стояло дрожащее зарево крематория.
Глава шестнадцатая
ХУЖЕ ТАТАРИНА
Нет в жизни звука более захватывающего, чем стук в дверь.
Чарлз Лэм
…Ей все еще казалось, что она танцует. Что князь Жупаев снова и снова делает ей предложение, и она соглашается, лишь бы не видеть ужасных глаз Китаянки, напомнивших ей о пламени фламенги…
Лариса застонала и открыла глаза. Тело словно налилось горячим подсолнечным маслом, в горле скреблись мыши, голова кружилась, а распаленное больное воображение подсовывало бредовые картинки одну страшней другой. В картинках доминировало пламя.
Она поняла, что лежит в постели под мокрыми от собственного пота одеялами (гадость!), кругом царит глубокая ночь, а Вера оставила ее одну на растерзание кошмарам и ужасной жажде. Потому что Лариса не в силах даже встать и налить себе стакан воды из-под крана…
Нет. разумеется, она сейчас соберется с силами. Встанет. Напьется воды…
…Только сначала нужно везде зажечь свет, потому что в темноте могут прятаться…
Она встанет. И не будет обращать внимания на бредовые страхи!
…Могут прятаться ее убийцы…
Свет, конечно, нужно зажечь. Чтобы найти в аптечке аспирин или парацетамол. Сбить температуру.
…Но для этого нужно встать с кровати, а под кроватью может прятаться Китаянка с глазами, как огненные щели… Ее тонкая рука, как струйка лавы, потечет по полу, коснется голой Ларисиной ступни…
Лариса стиснула кулаки и села в постели. Она не сдастся. Только бы встать.
И тут она услышала тихий стук в окно.
Ее решимость тут же испарилась. Лариса поняла, что громко клацает зубами и никак не может унять свою распоясавшуюся нижнюю челюсть.
Стук прекратился.
Но через мгновение повторился вновь – тихий и настойчивый.
“Д-давай м-мыслитьлогич-чески. Если это Фрид-да, то зач-чем ей стуч… стучать. Она мож-жет и так куда угодно просоч-читься. Или сжеч-чь меня вместе с домом. Наверно, это князь Ж-жупаев. Хоч-чет узнать, как я себя чув…ствую”.
– Князь, это вы? – громким, как ей показалось, голосом спросила Лариса, молясь о том, чтобы услышать в ответ “да”. – Князь, простите, я очень плоха. Я правда больна. У меня кружится голова, я не могу встать, чтобы открыть вам. Позовите Веру, у нее есть второй ключ. Князь, принесите мне воды из артезианской скважины…
Ей казалось, что она говорит громко, но на самом деле ее голос звучал не громче шелеста книжных страниц. Однако тот, кто стучал, похоже, слышал все, что Лариса пробормотала в полубреду.
Потому что стук сменился на какой-то жестяной шорох. Такой звук издает ключ, поворачиваясь в замке.
– Князь! – отчаянно прошептала Лариса. – Жупаев, это вы?! Откуда у вас ключ?!
Молчание и медленное движение открываемой двери.
– Я поняла! – крикнула, а вернее, просипела Лариса, стискивая одеяло на груди. – Это ты, сволочь, Ежмнский! Пришел мстить, да? Еж, колючий еж, ты на всех чертей похож…
И она захохотала. И хохотала до тех пор, пока не увидела у своей кровати фигуру, не имевшую ничего общего ни с князем Жупаевым, ни с Антуаном Ежинским.
– Кто ты? – прошептала она.
Фигура медленно опустилась на край постели.
Лариса ощутила, как ее тело плавится в потоке незримого пламени. И отовсюду слышатся нечеловечески прекрасные и оттого наводящие смертный ужас голоса:
Закрываешь глаза, и является тот,
Тот, кто даже по сне тебе больше не нужен.
Он не стал тебе другом, любовником, мужем.
Он лишь музыка из ненаписанных нот.
Лариса беспомощно оглядывалась в поисках хозяев этих голосов, а когда увидела их (или представила в бреду), то сердце ее сковал смертный ужас.
Они были похожи…
…на скрученные пламенем лепестки.
Но у каждого был свой шепот:
Он приходит к тебе, как всегда, налегке:
В запыленном плаще и при сломанной шпаге.
А лицо его снова белее бумаги.
И бумажные розы зажаты в руке.
Он садится, но так, чтобы зеркало не
Отражало его беспокойного взгляда.
Ты твердишь: “Уходи!” Заклинаешь: “Не надо!” —
Отвернувшись к безмолвной и сонной стене.
Ты ведь знаешь, что с ним по-другому нельзя:
Только гнать. Или он завладеет тобою,
Чтобы ты упивалась любовью и болью,
Глядя в эти надменно-чужие глаза.
А когда он уйдет, как всегда не сказав
На упреки твои ни единого слова,
Ты не сможешь стерпеть, ты расплачешься снова.
И за окнами будут печаль и гроза.
Лариса плакала без слез, понимая, что уже, наверное, умерла, потому что бредить стихами она не может. А темная фигура – ее ангел смерти. Абадонна в черных очках и плаще-макинтоше, явившийся забрать ее грешную душу на мытарства…
– Лариса… Лариса, очнись!
Вот это уже совсем не по-ангельски – хлопать несчастную усопшую по щекам. Она, конечно, только и делала в жизни, что грешила, но драться-то зачем?
И тут она поняла, что это все – остатки ее бреда. Что на самом деле она жива, чувствует себя… мм… почти неплохо, а ее комнату пронизывает солнечный свет из большого панорамного окна. Настоящий солнечный свет, хоть и по-осеннему бледный. А на кровати сидит никакой не ангел смерти. Темноволосый, с незапоминающимся лицом парень примерно ее возраста в куртке и брюках из черной джинсовой ткани. Довольно симпатичный товарищ, если бы не тот факт, что Ларисе он совершенно незнаком. И она совершенно не готова к общению с незнакомцами. Ей бы в сортир… И зубы почистить…