Первухина Надежда. Право Света, право Тьмы

   А Ольга видела сон – пространный и яркий, словно кинофильм. Будто бы они с Зоей идут по дороге, проложенной в лесу. Стоит ранняя осень, деревья с обеих сторон дороги чуть тронуты золотом и пурпуром увядания. Воздух терпко пахнет сосновыми иглами и грибами, кругом разлита дивная тишина, нарушаемая только шорохом подошв. Ольга видит, что они с Зоей одеты совсем по-простому, как паломницы – в длинные темные юбки из дешевого трикотажа, в затрапезные кофты, башмаки без каблуков, а на головах повязаны одинаковые ситцевые платочки – синие в мелкую белую крапинку. Ольга хочет возмутиться, что в таком виде даже и на паломничество нельзя выходить, слишком уж убого, но потом передумывает: сон есть сон, во что он тебя одел, то и носишь.
   Они шагают, а дорога все разматывается впереди серой холстинной скатертью, все выстраиваются в ряды высокие сосны с красно-бронзовыми стволами, небо расцветает закатным багрянцем и окрашивает всю землю в тревожно-яркие тона.
   – Куда мы идем? – спрашивает Ольга у подруги.
   – Разве ты не помнишь? – удивляется Зоя. – Мы идем в монастырь. Поклониться тамошним святыням.
   – А в какой монастырь? – не отстает Ольга с вопросами.
   – Свято-Казанский, что в за Оболонской пустошью.
   Ольга опять удивляется. Оболонская пустошь – место, от города Щедрого недальнее;, но сроду не было поблизости от него никакого монастыря!
   – Есть, он и всегда был. – Зоя словно услышала немой Ольгин вопрос– Просто не всякому сей монастырь явлен. Потому что в нем спасают душу покаянием такие великие грешницы, что простой ум человеческий от них отшатнулся бы в ужасе…
   – Грешницы? Значит, монастырь женский?
   – Да. Вот, смотри – он уж перед нами.
   И впрямь лес расступается, а дорога струится лентою вниз – к низине, в которой лежит, словно россыпь ослепительно белого колотого сахара, монастырь с высокими колокольнями и сияющими золотом куполами.
   – Как красиво, – шепчет Ольга, любуясь.
   – Да, – соглашается Зоя.
   Нежно и печально в монастыре ударяют к вечерне. Колокольный звон, невесомый, смиренный, плывет над верхушками деревьев и гаснет, как давнее и дорогое сердцу воспоминание.
   – Поспешим, – говорит Зоя. – Нам нужно после службы еще встретиться с одним человеком.
   – Хорошо. Послушай, Зоя, а разве тебе можно входить в монастырь? В смысле, это тебе не повредит?
   – Нет, – улыбается Зоя, и в улыбке ее нет печали. – В этот только монастырь и можно войти таким, как я. Ты поймешь. Позже.
   Они подходят к монастырским воротам. Безлюдно и тихо; горит лампада синего стекла перед надвратным образом Казанской Божией Матери. Ольга крестится, спрашивает Зою:
   – Нам будет где остановиться на ночлег? Зоя кивает. Лицо ее восторженно и светло. Паломницы идут по территории монастыря, хотя лучше сказать – «движутся в его пространстве», потому что издали казавшийся маленьким монастырь на самом деле огромен. В центре стоят почти вплотную друг к другу три храма. Первый– солидный, крепкий, пятиглавый, с куполами, напоминающими богатырские шлемы. Второй похож на шкатулку – продолговатый и с выгнутой крышей, увенчанной одним куполом, да еще с высокой колокольней. Третий храм – маленький, хрупкий, с крошечным куполом-луковкой и крышей, напоминающей взъерошенное птичье крыло. Возле храмов на огромных клумбах доцветают пышные разноцветные георгины, хризантемы, бархатцы и настурции. Бродят по выложенным плиткой дорожкам голуби, воркуют, потукивают носами о камень, словно тщатся выковырнуть из него лакомый кусочек.
   Ольга оглядывается. Везде царит белизна и чистота, кажущаяся еще более яркой от контраста с цветами на многочисленных клумбах.
   Зоя поясняет, указывая рукой:
   – Там кельи рясофорных инокинь. Там – живут и подвизаются схимонахини, но к ним не положено, они очень строго блюдут одиночество и молчание. А вон – кельи для послушниц и рядом монастырская гостиница, там мы и остановимся на ночлег.
   – А это?
   – Это часовня в честь иконы Божией Матери «Живоносный источник». Часовню построили над родником, который давно пробился здесь сквозь землю по молитвам первой насельницы этого монастыря. Вода источника целительна, она врачует душу от печали и укрепляет тело. Мы потом пойдем туда. А сейчас давай зайдем в храм, поблагодарим за то, что мы сподобились попасть в это святое место.
   – В какой из храмов? – уточняет Ольга.
   – В этот. – Зоя указывает на храм-шкатулку. – Церковь в честь священномученика Киприана и мученицы Иустинии. Нам именно в него.
   – А почему не в другие?
   – Не знаю, – пожимает плечами Зоя. – Просто чувствую, и все.
   Они входят в храм. Зоя привычно остается в притворе, а Ольга проходит дальше, у свечного ящика покупает свечи – длинные, тонкие, пахнущие настоящим воском. Продавщица – рясофорная монахиня с неулыбчивым, но ясным лицом – I спрашивает:
   – Поминать будете?
   – Да, – спохватывается Ольга. – Пожалуйста, напишите о здравии: протоиерея Емельяна, иерея Власия, диакона Арсения, рабы Ольги, рабы Любови…
   – А подругу вашу? – вдруг спрашивает монахиня и карандашом показывает в сторону замершей в притворе Зои.
   Ольга вздыхает:
   – Она некрещеная.
   Говорит это и сама спохватывается: какова-то будет реакция монахини на такие слова? Зачем некрещеный человек появился в монастыре? Но в глазах инокини светится понимание. Она говорит:
   – Все равно, скажите ее имя, о ней будут молиться не церковно, а келейно, как о страждущей и заблудшей.
   – Ее зовут Зоя.
   – А вы, – продолжает монахиня, – тоже за нее молитесь.
   Ольга кивает и отходит от свечного ящика. Она тихо и не спеша движется по полупустому храму. Останавливается у знакомых икон, ставит свечи. Храм красив и почему-то напоминает осенний лес – наверное, оттого, что в настенных росписях изобилует охряной, багряный и приглушенно-желтый цвета. И в этом осеннем царстве иконы представляются дверями, которые открыли те святые праведники, что на них изображены. Открыли и смотрят на молящихся – не строго смотрят, а кротко и мудро. Ольге так хорошо, что хочется поплакать, но тут кто-то сзади касается ее плеча. Ольга оборачивается и видит перед собой молоденькую послушницу – не в апостольнике, а просто в темном платочке, повязанном по самые бровки (кстати, густые и симпатичные). Послушница кланяется Ольге и говорит:
   – Матушка Валерия просит передать, что ждет вас и вашу спутницу в библиотеке.
   – Нас ждут? – изумляется Ольга. Послушница кивает.
   – А где находится библиотека?
   – Матушка благословила меня проводить вас, – отвечает девочка.
   И вот уже снится Ольге, что они с Зоей входят в небольшой одноэтажный домик. Здесь кругом стоят шкафы и стеллажи с книгами, старинная, наверно еще позапрошлого века, конторка, письменный стол и несколько стареньких, с вытершейся обивкой стульев. Девочка-послушница предлагает гостьям присесть и уходит. Паломницы оглядываются; Зоя, щурясь, пытается рассмотреть названия книг, но в библиотеке еще не зажигали света, а за окнами уже набежали сумерки.
   – Добрый вечер, – слышат наши героини тихий голос.
   Ольга вздрагивает от неожиданности, но потом успокаивается. Просто из-за книжного стеллажа вышла монахиня. Поклонилась гостьям и села за стол – напротив. Зажгла свечи в стоявшем на столе подсвечнике. Дрожащее сияние озарило лицо монахини, и Ольга увидела, что их собеседница когда-то была очень красива, теперь же ее лицо изуродовано шрамами, впрочем давними, затянувшимися. А Зоя так и впилась глазами в это лицо и в эти шрамы и отчего-то задрожала.
   – Рада вас видеть, – сказала монахиня. – Простите великодушно, что не предлагаю вам трапезы – у нас по уставу после восьми вечера вкушать не положено. Впрочем, если угодно, в гостинице вам подадут чаю.
   – Ничего, мы потерпим, – заверила Ольга. – В монастырь ездят не за тем, чтоб чаи гонять.
   – Это вы верно сказали, матушка дьяконица, – кивнула монахиня, а Ольга всплеснула руками:
   – Откуда вы знаете, что я дьяконица?
   – Только по наблюдению. У вас вид жены священнослужителя. Но для попадьи вы недостаточно осанисты. Значит, ваш муж дьякон. Видите, никакой магии.
   – Да, все верно, – рассмеялась Ольга, слегка уязвленная тем, что в ней не обнаружилось положенной попадьям осанистости.
   – А вы, милая, – обращается монахиня к Зое, – очень страдаете, верно?
   – Да, матушка…
   – Валерия. Таково мое имя теперь. Не волнуйтесь. Вы здесь как раз для того, чтобы получить избавление от страданий.
   – Я умру? – спрашивает Зоя, слишком однозначно истолковав слова сестры Валерии.
   – Мы все умрем, – спокойно говорит монахиня. – Когда придет срок. Но я сейчас говорю не о последней смерти. Как вас зовут, милая?
   – Зоя.
   – Вы ведь оборотень, верно, Зоя? Точнее, мните себя оборотнем…
   – Как вы догадались? – шепчет Зоя, и по лицу ее катятся слезы. – И почему вы говорите, что я мню себя оборотнем? Я действительно оборотень. Проклятый Богом и людьми!
   – Чш-ш, – успокаивает Зою монахиня. – Никогда не нужно говорить так. Еще ничего не поздно.
   – Что не поздно? – подает голос Ольга, но монахиня говорит, не расслышав ее вопроса:
   – Я хочу вам рассказать историю одной женщины. Эта женщина родилась ведьмой.
   – Так не бывает, – тут же вставляет реплику Ольга. – Ведьмой нельзя родиться.
   – Верно, – тонко улыбается сестра Валерия, и улыбка на ее изуродованном лице смотрится ужасно. – Но она думала, что родилась ведьмой. Она возомнила. И она стала строить свою жизнь так, чтобы во всем соответствовать своему ведьмовскому предназначению. Она много читала магических книг, училась ворожить и исправно посещала шабаши, натираясь специальной мазью. То есть она была уверена в том, что посещает их, потому что в колдовскую мазь входили вещества, вызывающие сильнейшие зрительные и слуховые галлюцинации. Эта женщина даже убедила себя в том, что у нее, как у всякой ведьмы, был хвост, только ей его отрезали в младенчестве. На самом же деле никакого хвоста не было. В младенчестве у нее над копчиком вздулся фурункул, и его пришлось удалять хирургическим путем, отчего и остался шрам. Якобы шрам от удаленного хвоста… Потом женщина, возомнившая себя ведьмой, вышла замуж и обставила свою жизнь так, что ее муж, вполне здравомыслящий человек, тоже поверил в ее ведьмовскую натуру. У них родились дети – дочери-близнецы, а потом, позднее, сын. К несчастью, эта женщина заразила склонностью к магическому и своих детей. Они поверили в магию. И магия их погубила.
   – Боже мой… – прошептала Ольга.
   – Одна из дочерей тоже начала считать себя ведьмой, как и мать. Другая, однажды получив нервное потрясение, решила, что ее приятель – вампир. А сын…
   Сестра Валерия замолчала и долго так сидела, глядя в занавешенное сумерками окно. Потом заговорила снова:
   – Сын захотел стать Богом. Он захотел несуществующее сделать как существующее. Он поверил в то, что найдет дорогу в мир, который подвластен только ему.
   – И что же? – Ольга, сама того не замечая, плакала.
   – Они слишком сильно погрузились в бездну своих мечтаний. И однажды… Но это тяжело рассказывать в подробностях. Случилась трагедия. Муж и сын этой женщины в одночасье погибли, на ее глазах, и она не сумела их спасти, потому что это уже были не мечты, а настоящая жизнь, где от смерти не избавит никакая магия. Эта женщина выжила, но с тех пор, с того самого момента, когда смерть стояла рядом и леденила ее лицо, женщина прозрела. И поняла, как жестоко и преступно она ошибалась. Она обратилась к своим дочерям, умоляя их оставить все занятия магией и никогда, никогда более не оскверняться прикосновением к этой дьявольской уловке, но они ее не послушали. Потому что были слишком взрослые и не хотели менять своего пути. И тогда она ушла. Она решила умереть для всего мира и жить только покаянием. Эта женщина узнала о том, что существует на земле место для таких, как она, – ослепленных, но потом прозревших. Теперь ее жизнь – в вере, покаянии пред Богом, которого раньше она отвергала, и в молитве, которой надо учиться. Она умертвила свою ведьму, а Бог оживил ее душу – для новой жизни.
   Сестра Валерия умолкла. Ольга не знала, что сказать, эта история жгла ее сердце. Но тут заговорила Зоя, и голос ее дрожал:
   – Эта женщина… Она приняла крещение?
   – Да, – кивнула сестра Валерия. – Ведь она отвергла свое прежнее злочестие, она уверовала. И что могло помешать ей креститься?
   – Но как же?..
   – Да, это было нелегко. Когда она крестилась, вода из купели обожгла ее так, как обжигает кислота. Но в душе ее было ликование, и она поняла, что эта боль – боль оттого, что в ней умирает ветхий человек и рождается новый.
   – И у вас эти шрамы от святой воды? – со страхом воскликнула Ольга.
   – Как вы могли такое подумать, – улыбнулась монахиня. – Об ожоге я сказала в фигуральном смысле, для пущей красивости речи. Простите меня за это. А шрамы у меня с тех пор, как я обварилась кипятком в нашей монастырской котельной. Надо мной трубу прорвало. Это давно было, я тогда еще только получила рясофор.
   – Ох…
   – Ничего. Зато теперь проблемы внешности совсем не беспокоят. Зоя…
   – Да?
   – Я ведь рассказала эту историю для вас. Для того, чтобы вы поняли: очень часто мы – это то, что мы сами о себе думаем и мним. Если мы думаем о себе, что мы люди, то и поступаем, как люди. Если же мы возомним себя оборотнем, или ведьмой, или вампиром, мы будем жить, чувствовать и поступать так, как сами себе внушили. Более того. И люди вокруг нас однажды увидят нас именно такими, какими мы себя им показываем. И если мы упорно показываем, что мы оборотни, – то они увидят в нас оборотней. А на самом деле…
   – Но я на самом деле оборотень! – закричала Зоя. – Я не хочу им быть, но я ничего не могу с собой поделать!
   – Не хочешь – и не будешь, – сказала сестра Валерия. – Говоришь, ты оборотень? Перекинься. Не стесняйся меня. Встань и перекинься.
   Зоя вскочила, глаза ее горели.
   – Вы хотите сказать, что если я не захочу, то и не стану зверем?
   – Да. Потому что на самом деле нет никаких чар. Есть свободная воля человека, данная ему Богом. И это то, что победит любого зверя.
   – Но я не могу креститься! Не могу прикасаться к серебру! Крест жжет меня!
   Сестра Валерия улыбнулась и взяла Зою за руку.
   – Не бойся, токмо веруй, – сказала она и вложила что-то в ладонь Зои. Та вскрикнула, разжала было ладонь, а потом замерла, рассматривая крест из серебра, что вовсе не жег ее кожи. Она смотрела на крест, и Ольга поняла, с какой отчаянной надеждой жаждет для Зои чуда.
   – Значит, я могу? – спросила Зоя у сестры Валерии.
   – Можешь, – ответила та. – А теперь ступайте с Богом, милые. Поздно уже, вам отдыхать пора…
   – Подождите! – вдруг воскликнула Зоя. – А вы можете сказать, каково было ваше имя до принятия монашества?
   Сестра Валерия улыбнулась:
   – Это ни к чему. Я скажу лишь, что то мое имя не было истинным…
   И вдруг не стало ни сестры Валерии, ни домика-библиотеки, а был берег какой-то реки, подернутый молочным туманом. Зоя стояла рядом с Ольгой, стискивая в руке крест…
   – Вот вода, – повторяла и повторяла Зоя. – Вот вода…
   И на этом сон кончился.
   Когда Ольга проснулась, то долго бездумным взглядом изучала открывшееся ей белое пространство. Потом она поняла, что это потолок, на котором лежат световые блики от пронизанных солнечными лучами заиндевевших окон. Ольга повернула голову, и выяснилось, что она лежит в собственной постели у себя дома.
   – Сеня, – позвала она мужа. Голос слушался на удивление, а вот все тело стонало, словно его топтали. И ноги гудели, будто прошли многие сотни километров. – Сенечка!
   – Арсений на службе, Оленька, – к постели подошла Любовь Николаевна, улыбнулась ободряюще, – а пока я с тобой посижу. Как ты себя чувствуешь?
   – Терпимо, – чуть покривила против истины Ольга. – Жить можно.
   – Может, чаю приготовить? Или омлет?
   – Так ведь пост же! Чай с постным печеньем. И вермишель «Роллтон» – вот и вся еда.
   – Оля, больным можно поста не соблюдать.
   – А я не такая уж и больная, – улыбнулась Ольга. – Сейчас встану.
   – Лежи! – строго сдвинула брови Любовь Николаевна. – Чай принесу, чайник как раз вскипел. А если по деликатному делу, то я провожу.
   – Да я же почти хорошо себя чувствую!
   – А вдруг у тебя сотрясение мозга?
   – С чего?! – искренне изумилась Ольга. – Если вы думаете, что я…
   – Не торопись, – остановила ее Любовь Николаевна. – Давай сначала чай, а потом разговоры.
   – Нет, погодите, Любовь Николаевна… Ах, какой сон мне снился. Про монастырь, про Зою. Мы с ней паломничали.
   – Да уж, действительно сон, – заметила Любовь Николаевна.
   – «Вот вода», – прошептала Ольга, словно пробуя на вкус последние слова своего сна. – Почему мне так знакома эта фраза?
   – «Вот вода»? – переспросила Любовь Николаевна. – Это же из Деяний Апостолов. Когда апостол Филипп встретил едущего на колеснице вельможу царицы Кандакии,. то вельможа после разговора с апостолом подъехал к воде и сказал: «Вот вода, что препятствует мне креститься?» Тогда апостол крестил его.
   – Теперь понятно, – сказала Ольга. – В последнее время меня очень заботит вопрос о возможности крещения для тех, кто… Ах, если бы сны сбывались! Хоть иногда.
   – Мечтательница ты, Олюшка, – улыбнулась Любовь Николаевна. —Деток тебе с Арсением надо, и пройдут твои мечтания.
   – Да когда же их заводить-то, деток? – фыркнула Ольга. – То Арсений служит, то пост, то постный день, то праздник! Скоро будем жить поистине как брат с сестрой…
   – Ничего, найдется время. – В улыбке Любови Николаевны мелькнула едва заметная хитринка. – У нас вон с батюшкой – пятеро…
   – О нет, на такие подвиги я не способна!
   – Не зарекайся, – вздохнула Любовь Николаевна. – Ну, смотрю, ты и впрямь приободрилась. Тогда идем чаевничать.
   Чай был очень неожиданным на вкус, травянисто-сладковатый и со странным ароматом.
   – Что это? – удивилась Ольга, рассматривая чай в своей чашке.
   – А! – торжествующе улыбнулась Любовь Николаевна. – Это мое новое приобретение. Называется ройбуш.
   – Что за зверь?
   – Это кустарник такой южноафриканский. Красный. Очень полезный при нервных расстройствах и ослаблении организма.
   – Да? Ладно. А как этот кустарник красный африканский у нас в Щедром появился? В совхозе Кривая Мольда вывели?
   – Нет, Оля, ты, видно, давно в торговых рядах не была. На днях открылся замечательный чайный магазин. Называется «Одинокий дракон». Там такой ассортимент! И продавец удивительно вежливый и знающий молодой человек. И натуральный китаец, представь себе! Глаза желтые, прямо как янтарь! А по-русски замечательно говорит. Мы с ним побеседовали, мне же интересно, каким это ветром в наши глухие края его занесло. Оказывается, у него тут когда-то жили родственники. До революции стояла в торговых рядах лавка старого Пэньчаня, вот этот молодой человек его дальний потомок. Решил тоже открыть тут торговлю. Он-то мне и посоветовал купить ройбуш, а ты же знаешь мою слабость к чаю…
   – Да-да… Любовь Николаевна, а про вчерашнее событие ничего не слышно нового?
   – Официально – ничего. Ни по местному радио, ни по телевидению. Да ты и сама подумай, зачем в. городе панику поднимать. А Зоя твоя раным-рано уже была у вас, разговаривала с Арсю-шей, просила передать, чтоб ты не волновалась. Этого зверя их Стая арестовала, его тайно вывезут и, скорее всего, уничтожат. Зоя говорит, это был безумный оборотень.
   – Бешеный?!
   – Бешеные – собаки, а оборотни – безумные. Плохо только, что он Зою ранил.
   – Ой, Боже, она может от него заразиться безумием?! А что же делать?!
   – Она сказала, сорок дней специальные инъекции себе будет колоть, так что все должно обойтись… Ох, Оля…
   – Что?
   – И угораздило тебя иметь такую подругу.
   – Любовь Николаевна, это неправильно – говорить так! Я Зою знаю, и она, может быть, больше человек, чем все мы! Она не убийца, она не зверь в самом ужасном смысле слова…
   – Тем не менее у нее, как и у любого зверя, нет бессмертной души. А святые отцы говорили, что звери – это то же, что и земля, прах.
   – Нет. Я еще помню: «Блажен, иже и скоты милует»! Ох, пожалуйста, не надо сейчас этих богословских разговоров…
   Ольга нервно потерла виски.
   – Что, голова кружится? – сразу спросила Любовь Николаевна, испуганно глядя на молодую женщину.
   – Нет, нет… Думаю, мне нужно позвонить Зое. Поговорить с ней обо всем, что случилось…
   Однако Зоя была не из тех нелюдей, которые для того, чтобы навестить подругу, дожидаются специального приглашения. Она явилась сама, смущенная и сияющая одновременно.
   – Здравствуйте, – сказала она. – Извините, что помешала. Оля, ты как, хорошо себя чувствуешь?
   – Вполне. Хочешь выпить ройбуш? Любовь Николаевна принесла, вот пробуем его на вкус… Что-то вроде чая.
   – Да, спасибо. – Зоя приняла из рук Любови Николаевны чашку, отпила, похвалила, но взгляд ее был при этом рассеянным, а мысли явно бродили где-то за тридевять земель.
   – Зоя, что-то еще случилось? – проницательно поинтересовалась Ольга.
   Зоя стремительно покраснела и улыбнулась еще стеснительнее.
   – Хорошо, – тут уж усмехнулась и Ольга. – Поставим вопрос иначе. Тебе пришло новое письмо?
   …У подруг не было секретов. И Ольга, разумеется, знала, что Зоя в свои двадцать три года страстно мечтает встретить Настоящую Любовь, которая плавно и целомудренно перерастет в Настоящую Семью. Но это никак у нее не выходило. Во-первых, в Щедром, как и во многих провинциальных городках России, к сожалению, на каждого женатого мужчину приходилось пять незамужних девушек. Что уж тогда говорить о холостяках – их уроженкам Щедрого не хватало просто как воздуха в зоне задымления. Нет, для не особенно разборчивых девиц всегда имелся вариант создания семьи с вампиром или умертвием – если хотелось иметь семью лишь формально: бродит по дому лицо мужского рода, и то хорошо. Но заводить роман с нежитью, влюбляться в них? Это надо обладать какими-то извращенными понятиями о самом нежном и возвышенном чувстве.
   Потому Зоя и страдала от одиночества. Она мечтала и вымечтала-таки себе идеальный образ любимого мужчины, а все, что этому образу не соответствовало, без всяких рассуждений отвергала. Типичная ошибка многих молодых девушек.
   К тому же у Зои была еще одна проблема, не дающая ей влюбиться (да, именно так!). Она страдала из-за двойственности своей природы и разрывалась между дилеммой: искать себе спутника жизни среди оборотней или среди людей? Ее родители оба были оборотнями; мама, только согласись на это дочка, готова была сосватать ей солидного урсолюда из обеспеченной семьи, но Зою не вдохновляла перспектива быть женой медведя и всю жизнь посвятить натуральному хозяйству.
   А мужчины людского племени могли и презреть любовь девушки семейства вервольфов – кому захочется иметь жену, изредка, для разнообразия, превращающуюся в натурального зверя?
   Словом, Зоя мечтала. И в ее мечты была, конечно, посвящена Ольга. Дьяконица, как всякая благополучная замужняя женщина, имела страсть к сватовству (в самом хорошем и приличном смысле этого слова). Она несколько раз знакомила Зою с вполне приличными мужчинами, но что-то не ладилось. То Зоя не нравилась предполагаемым женихам, то наоборот… В конце концов Зоя решилась на знакомство по переписке через Интернет. Там у нее немедля появилась масса поклонников, но Зоя выбрала одного – симпатичного молодого человека по имени Федор Снытников. Федор в первом же письме заявил, что он православный верующий, и Зою это вдохновило на общение с ним. Она писала о себе (правда, не все); Федор в ответ присылал пылкие и одновременно целомудренные письма. Зоя читала их вместе с Ольгой и грезила о встрече с предметом своей —первой любви не виртуально, а в реальности. В конце осени Федор неожиданно написал Зое, что собирается приехать в Щедрый – он жаждет увидеться с Зоей, и, похоже, эта встреча должна иметь далеко идущие и радостные последствия. Зоя ответила в письме, что будет рада его приезду, и на всякий случай посетила магазин свадебных платьев, присматриваясь к наряду, в котором можно играть свадьбу после Святок без риска простудиться…
   И сейчас, когда Зоя так мило покраснела, смешалась и выглядела глуповато-счастливой (хотя, кажется, все счастливые люди в минуту своего блаженства выглядят глуповато), Ольга поняла: свершилось.
   – Неужели твой Федор приехал?
   – Именно, – ответила Зоя, радуясь и смущаясь проницательности подруги. – Это так неожиданно. А знаешь, как все получилось? Мне сегодня надо было в магазин прийти пораньше – до открытия подвезли новые книги, я принимала, накладные сверяла, обычная работа. И как я забыла за собой дверь в магазине запереть, ума не приложу! Вот, сижу, вношу данные на новый товар в компьютер и слышу – дверь открылась, и кто-то по магазину ходит. Я из подсобки выскочила, сама холодным потом обливаюсь – ведь если что украдут, так хозяйка с меня шкуру сдерет и к себе на стенку ее приколотит! Смотрю – молодой человек. Говорю: «Извините, магазин закрыт. Мы работаем с одиннадцати часов». А он: «Зоя, разве вы меня не узнаете? Это же я!» Тут я пригляделась – верно, Федор приехал. Он прямо с вокзала решил пойти ко мне на работу – поздороваться и вообще…