Страница:
– Ах, какие красивые словеса! Я, право, мог бы прослезиться, если б умел! Но сейчас не об этом речь. Мы хотим заключить соглашение.
– Что?!
– Объясняю. Мэр предлагает тебе, как верховному представителю духовенства города, заключить с ним сделку. Суть ее проста как таблица умножения: мы не трогаем вас, вы не трогаете нас, и каждый живет или не-живет так, как считает нужным.
– А разве не такое положение дел сохранялось в нашем городе все время?
– Почти. Но, видишь ли, в связи с избранием на пост мэра мощного колдуна возникает угроза стабильности…
– Так избрали бы человека!
– Все стало так, как решил электорат. А угроза следующая. С одной стороны, наименее сознательные и воспитанные представители оккультного большинства могут решить, что после избрания колдуна главой города им все позволено. И хотя мэр уже создал специальные службы для предупреждения различных несанкционированных оккультных воздействий, все предугадать невозможно. Представь какую-нибудь ретивую колдунью, возомнившую, что теперь можно без должного разрешения на всех порчу насылать.
– А что, вы им даете разрешение?
– А как иначе? Тут нельзя ничего на самотек пускать, порча – это тебе не молебен!
– Понимал бы ты что в молебнах!
– Понимал бы ты что в порче! Не будем ссориться. Итак, мэр берет под полный контроль всю инфернальную среду города. От тебя же, пастырь, требуется контролировать среду человеческую.
– Церковь православная не имеет права вмешиваться в дела светские. Не путай нас с католиками и протестантами.
– Это не светское дело. Это дело как раз особой духовной важности. Возьмем, к примеру, ту же нахальную ведьму. Допустим, она не взяла официального разрешения на использование заклятий уровня «Хаос» и владение искусством Уничтожающей Порчи. И тем не менее заклятие она применила, заодно и порчу навела. В результате ее действий умерла целая семья – скажем, погибла в автокатастрофе или ночью задохнулась в собственной квартире оттого, что из плиты неожиданно пошел газ… Расследование по факту убийства выявило именно магическое воздействие. Как известно, у нас в уголовном кодексе нет статьи, предусматривающей наказание за преступление с применением магии. Юридически колдунья невиновна. Но, представь, эта история получает огласку в среде людей. На колдунью объявляют охоту, устраивают самосуд и, убивая ее как человека, подпадают уже под уголовное преступление.
– К чему ты клонишь? Ты запутал меня этим своим софистическим примером.
– Так вот. – Вампир словно не замечал, как тяжело дается архиерею выслушивать эти речи. – Наше дело – предотвращать появление незаконных пользователей магии. А твое дело – воспитывать в обычных людях терпимость по отношению ко всем представителям оккультизма. Чтобы не было войн.
– Это невозможно. Это грех против Бога – согласиться с вами.
– От тебя не требуется согласиться. От тебя требуется терпеть. И научить такому же терпению и других. Вас постараются не трогать. Мэр очень прогрессивный колдун, поверь, он много хорошего сделает для города. Он не стяжатель, в хорошем смысле честолюбив, даже гуманен. Прошел слух, что проблему питания вампиров он собирается решить, создав местную и высокорентабельную лабораторию искусственной крови и плазмы. Кстати, и для людей она пригодится… А для реализации охотничьих инстинктов вервольфов будут открыты питомники крупных хищников. Ведь это великолепно: вервольфы станут охотиться на медведей, рысей, кабанов, а шкуры потом сдавать. Продажа шкур – солидная прибавка к городскому бюджету.
– Погоди-ка… Но ведь медведи, рыси и кабаны – сородичи оборотням, как же они будут убивать своих… собратьев?
– А точно так же, как человек – своих!
– Господи, спаси нас и помилуй!
– На Бога надейся, а сам не плошай, дорогой мой! Так вот, мэр хорошенько поднимет бюджет города за счет его паранормального населения. Может, наконец починят систему фонтанов в городском парке… И подземный переход на проспекте имени Лобсанга, а то там уже крысы-мутанты развелись, с жабрами…
– Фонтаны… Переходы! А расплачиваться за эти удобства придется страданием человеческих душ!
– Да при чем здесь души?! Кого они волнуют?! Люди тысячи лет живут бок о бок с кошками, но кошек никогда не волновали людские дела. Точно так же, как и людей – кошачьи. Просто не мешайте нам. А мы постараемся не трогать вас.
– Постараетесь? Вампир опять усмехнулся:
– Те, кто связан с магией, никогда не используют глаголов совершенного вида. Боятся сглазить… Так что ж, ты согласен?
– А разве у меня есть выбор?
– Ну-ну, не лжесмиренничай, сам же знаешь, что выбор есть всегда. И даже ваш Бог мог отказаться от Голгофы…
– Не кощунствуй! Я не Бог. И потому в этой ситуации выбора у меня нет. Я принимаю ваши условия, но обещай мне…
– Полную тайну? Разумеется…
– Не только. Вы действительно не станете трогать людей. Вы не станете причинять им зла.
– Конечно. Но надеюсь, ты не будешь против, если мы будем причинять им добро? По их же просьбе?
– Хорошо. Пусть люди выберут – церковь или магия.
– Ох, какой ты зашоренный и ретроградный тип, мой милый братец! Есть ведь и третий путь: не выбирать ни того ни другого, а жить лишь собственным разумом. Но это не относится к теме нашего разговора. Будем считать, что положительного результата мы добились и соглашение на сотрудничество я от тебя получил.
Архиерей помолчал, потом– спросил мрачно:
– Полагаю, вампир, ты не потребуешь от меня кровавых подписей?
– О нет, нет! Ах, ужасно ты все-таки грубый, служитель Божий! Я к тебе обращаюсь по имени, зову братом, а ты меня так сухо и официально – вампир… А помнишь, какими мы с тобой друзьями были в детстве? Как строили запруду по весне возле нашего домика и пускали бумажные кораблики… Как смешно мы топали по раскисшей земле в безразмерных резиновых сапогах… Запускали змеев из старых газет. Их мочальные хвосты весело и храбро развевались в ярко-синем небе. А голубей помнишь? Я был лучшим голубятником на улице, за моим турманком охотились даже, взрослые мужики, все хотели отбить себе в стаю… Помнишь того турмана, белого, пышного, словно шапка мыльной пены на ладони? Как нежно он ворковал, когда я кормил его с рук… А в первом классе я влюбился в Нюсю Петрову, соседку по парте, плакал оттого, что она обзывает меня «дурак конопатый», а ты меня утешал…
– Помню. Только ты, мой брат-вампир, все это предал. И ярко-синее небо, и белых голубей, и весенние ручьи. Отчего ты не остался человеком!
– Быть только человеком – скучно. Кстати, ведь и ты не просто человек. Ты – монах. Инок. А слово «инок» происходит от слова «иной». И разве
|ваши отцы-пустынники не учат, что тот, кто становится монахом, умирает для этого мира? Значит, ты тоже мертв. Как и я. Просто мы умерли с разной
целью… Ну, ну, не куксись, братец, не хмурь свои седые бровки. Это ты на своих попов можешь так сердито смотреть, а я тебе уже не подначален. Договорим до конца.
– Что тебе еще от меня нужно? Я ведь согласился!
– Докажи свое согласие делом. Нет, нет, ничего криминального или противоестественного от тебя не требуется. Есть небольшая проблемка. Среди сторонников мэра прошел слух, что в ближайшие дни группа наиболее рьяных противников магии хочет упросить тебя, архиерей, организовать и возглавить городской крестный ход. И чтобы во время крестного хода по городу несли Ковчежец. Запрети им это. Откажи под любым предлогом, какой сам придумаешь. Ковчежец не должен покидать стен собора Всех Святых.
– Что, испугались?
– Да, – серьезно ответил вампир. – Мы не скрываем, что боимся содержимого этого Ковчежца. Если Ковчежец окажется вне церковных стен, он начнет убивать нас. Не только вампиров, но и ведьм, и оборотней, и самых бесталанных астрологов! А у нас у всех есть семьи, есть близкие… Они начнут мстить… Зачем устраивать в городе безумное побоище?
– Я понял. Мэр запрещает крестный ход.
– Мэр просит, чтобы крестный ход запретил ты. Мэр даже готов поспособствовать тебе в этом, устроив в ближайшие дни отвратительную погоду, и ретивые сторонники сего мероприятия сами предпочтут не высовывать носа на улицу. Поверь, так будет лучше. И для вас, и для нас.
– Что еще прикажет мне мэр?
– Более ничего. Пока ничего. Мэр вовсе не намерен приказывать. Он просто надеется на твое благоразумие и здравомыслие. Вот и все. Прощай, братец. Не молись за меня…
– Хотя бы этого ты не можешь мне запретить!
– Не могу. А знаешь что, – помедлил на мгновение вампир. – Небо теперь совсем не синее. Оно грязно-серое и истасканное, как асфальт. Для меня.
– И мой брат вампир ушел вместе со своими клевретами, оставив меня наедине с горькими мыслями о собственном бессилии.
Так закончил свою грустную повесть владыка Кирилл.
Отец Емельян смотрел на него горестно и жалостливо. Потом сказал:
– Да, я помню, как запретили тогда крестный ход. Дескать, в городе много ремонтных работ, может иметь место травматизм. И дожди вдруг полили как из ведра… С очень крупным градом. Значит, вот в чем на самом деле была причина…
– Да, – тяжело вздохнул архиерей. – Я не пустил свою паству молиться. Смирился с тем, что нами командуют и помыкают оккультисты и язычники…
– Владыко, – тихо сказал Емельян, – вы не виноваты. Это обстоятельства жизни. Вспомните, такое уже было в истории Русской Церкви. И не так давно… У тех, кто закрывал храмы, жег иконы и расстреливал священников как врагов народа, тоже была своя вера. И даже своя магия.
– Желтый черт ничуть не лучше синего черта, – хмыкнул архиерей. – Так они же и говорили…
– Да, но даже тогда Церковь сумела выжить. Запрещали колокольный звон, потому что это мешало советским служащим мирно спать в воскресное утро. Запрещали крестить детей, потому что советский человек не имел права верить в какого-то Неведомого Бога… Да чего нам только не запрещали! А за те двенадцать лет, что в нашем городе правит магия, нас в общем-то не трогают… Они действительно сами по себе, а мы – сами по себе. Ну крестный ход запретили. Ну верующих мало. Так ведь вера – это дело сугубо личное.
– Оправдываешь меня?
– А разве надо осуждать? Ценой вашего соглашения, владыко, вы предотвратили, возможно, очень серьезное кровопролитие… Только я не пойму…
– Чего?
– Какое отношение ко всему, вами сказанному, имеет наш предстоящий поединок с колдуном Танаделем?
– Самое прямое. Мы не должны идти на открытый конфликт с магией. Не должны устраивать показательных выступлений. А знаешь почему? Потому, что в глубине души (или того, что им заменяет бессмертную душу) они все знают: мы сильнее. Уж если они от одного упоминания о Ковчежце трясутся так, словно это атомная бомба…
– Для них, пожалуй, это и есть атомная бомба. Владыко, но я не понимаю почему…
– Емельян, помнишь, к нам в собор назначили служить иеромонаха Даниила? Юн был, горяч, только что из семинарии, и видно, что искренне на пастырское поприще вступил, а не из тщеславия или выгоды… Он, когда вник в ситуацию, за голову схватился, завозмущался: как это, магия в городе торжествует и безнаказанно действует? И что же удумал, оголец: стал по воскресеньям после службы проводить в каком-то клубе на окраине города диспуты о вере и магии. Сначала на его диспуты только верующие ходили. А потом как-то заявилась ведьма одна, Виктория Белоглинская, не слыхал про такую?
– Кто ж про нее не слыхал…
– У них с Данилой такие споры шли, в клубе дым столбом стоял! Прямо дуэль! И народ-то стал к Данилиным аргументам склоняться, думать: а так ли хороша магия и так ли плоха вера? А потом ты помнишь, что с Данилой стало…
– Помню, но правды не знаю.
– Мэр со мной имел личную беседу, в которой прямо заявил, что любые споры и дебаты между теми, кто придерживается оккультизма, и теми, кто ему противится, вредны для общего морального настроения города. И это надо прекратить, иначе они с Данилой разберутся по-своему. Что ж, я теперь подневольный. Данилу к себе вызвал и говорю: «Уезжай, отче. Слишком ты светел для нашего темного края. Даю тебе награду и перевожу своей архиерейской волей в Спасо-Преображенский скит». Там теперь Данила и служит, а меня с тех пор каждый нищий у соборных ворот презрением окатывает, потому что очень Данилу все любили. Да что нищие! Ко мне ведь та ведьма Белоглинская приходила самолично!
– Как это?
– Устроила архиерею скандальозу. Как вы смели, говорит, выслать этого человека из города, он один тут душой честный, с ним и поспорить приятно! Вы здесь, мол, все продажные и шкурники– что маги, что архиереи! И как начала заговоры шептать – в зимнем небе гром загрохотал и радуга повисла!
– А вы?
– Послал ее к мэру. Вежливо. Мэру, говорю, нашему свои способности показывайте, он до фокусов охочий… А уж куда ее послал мэр, то мне не ведомо. Только вот уж года три, почитай, как об этой Виктории нет ни слуху ни духу… Так вот к чему я тебе это рассказываю, отче Емельяне. Не должно быть твоего поединка. Запрещено это мэром. Ибо если случится что-либо подобное между нами и теми, быть в нашем городе всеобщему побоищу. Это как снежный ком – будет нарастать и нарастать. И кто знает, может ведь и за пределы города выйти.
– Неужели это так серьезно?
– Именно. Кажется – глупость, мелочь. Но верь мне, они только и ждут удобного повода, чтобы устроить нам всем… поединок. Мы же им бельмо на глазу.
– Ну, они для нас тоже не радость несказанная.
– И тем не менее. Знаешь, как они рассуждают? Мэр мне как-то статистику приводил. В России, оказывается, православных служителей и православных же верующих в четыре раза больше, чем всех вместе взятых представителей оккультного направления. Начиная от мертвяков и кончая продавцами ароматических палочек в теософских магазинах!
– Не может быть! – потрясенно воскликнул протоиерей Емельян. – А что же наши современные богословы говорят со скорбью, что в России за последние годы самой массовой религией стало язычество? И разве это не так на самом деле? Посмотрите хотя бы на прилавки книжных магазинов! Что там выставлено! Учебники по гаданию, энциклопедии колдовства и ясновидения, пособия по астрологии, шаманизму и «эзотерическим верованиям предков»! А псевдомистические трактаты вроде Кастанеды! А «Черная библия» Лавея! А неоязыческие учения Хаббарда!
– Однако, отче, ты осведомлен… Видно, часто по книжным магазинам ходишь.
– Не вижу в том ничего для сана своего предосудительного. Надо знать, чем, какой духовной пищей кормятся наши соплеменники… Но сейчас не о том. Ни в одном магазине книжном вы не найдете «Лествицу» преподобного Иоанна, книги Иоанна Златоуста, Феофана Затворника, Иоанна Кронштадтского…
– Знаешь, отче, я думаю, это правильно, – сказал архиерей.
– Как это?
– Если кому-то и нужен Иоанн Кронштадтский, то есть кто созрел до понимания, что ему нужно прочесть труды этого святого, тот зайдет и в церковную лавку, ног не оттопчет. А метать бисер перед свиньями… Не могу представить, чтоб Тихон Задонский соседствовал на одном прилавке с каким-нибудь оккультистом. Неправильно это.
– Владыко, вот вы сказали, что сочувствующих православию в России больше, чем оккультистов. Хм. Да, в храмы ходят. Но наблюдаю я, что гораздо быстрее, чем число наших прихожан, растет когорта неоязычников, оккультистов и сектантов.
– Сектанты – это вообще отдельный разговор.
– Да, конечно. Но я вот что хочу сказать по поводу сравнений. Вроде все согласны с тем, что православие – духовная сокровищница России, даже наш мэр с этим согласен, недаром разрешил на воротах нашего кремля икону Богоматери Одигитрии повесить, хоть и выходят эти ворота прямо на окна его кабинета… Но почему же в реальности так мало тех, кто хочет себе духовных богатств именно из этой сокровищницы? Подойдите к любому прохожему на улице, спросите: что вы узнали за последние годы о православии? Знаете, куда вас этот прохожий пошлет?
– Ну, меня-то не пошлет, я как-никак архиерей…
– А вот в этом я сомневаюсь.
– Да как ты смеешь? Старый греховодник… Смотри, оттаскаю за бороду-то, поучу посохом по спине… Ладно, прости, отче, говори дальше свою мысль, не отвлекайся.
– Да я, собственно, вот что хотел сказать. Вера ведь чем проверяется? Вот хочется тебе сотворить гадость, зло какое, и все условия для творения этой гадости есть, а не сделаешь ты этого не потому, что боишься суда людского, а потому, что тебе перед Богом стыдно. Но мало кого этот стыд перед Богом остановит. Мало кто, оказавшись в ситуации выбора, в ситуации, когда зло и месть едят душу, а надо сохранить в себе нечто человеческое, обратится за советом к Евангелию либо Корану, спросит иерея или муллу. Нет. Человек пойдет к ясновидящим, к гадателям, к колдунам. Так что мы давно живем в стране победившего оккультизма, владыко. И это так, даже если нас в четыре раза больше. Архиерей на эти слова подчиненного мрачно опустил голову. Помолчал. А потом тряхнул гривой седых волос, сверкнул властными очами, стукнул посохом:
– Нет, Емельян! Не все так мрачно, как ты рисуешь! Все равно оккультисты в меньшинстве. Иначе бы они не были такими трусливыми!
– Разве они трусливы?!
– Трусливы! Ибо им приходится бояться и Бога, о существовании которого они тоже осведомлены, и своих демонов, которые в любой момент могут распоясаться и перестать им, колдунам и гадателям, служить. Были б они не трусливы, давно бы смели нас с лица земли, устраивали бы одни магические войны! Поэтому из-за своей трусости любое действие по ущемлению своих эфемерных прав могут расценивать как гонения. Представь, какой крик подымется: попы вышли на тропу войны и гонят на костры всех инакомыслящих! Ты вспомни, какие были вопли, когда Рерихов от Церкви отлучили.
– Так их не зря отлучили.
– Ага, только ты объясни это среднестатистическому обывателю, который всего-то и знает, что Рерихи что-то говорили о культуре и были в Индии. А то, что их учение оккультно и пронизано идеями антихристианскими и даже люциферическими, – это обывателю неинтересно. Богословие да философия – не булка с маком, за раз не прожуешь, тут думать надо, изучать, сопоставлять, делать выводы. А интересно это обывателю? Обывателю интересно попов поругать: пьяницы, тупицы, мол, блудники, стяжатели, у Креста Христова разделяют ризы Его и об одежде Его мечут жребий. Да, еще мы, конечно по обывательскому мнению, жуткие противники культуры, науки и прогресса.
– Однако если бы оккультисты объявили открытую войну Церкви, это никого бы не смутило. С Церковью воевать модно. Попов осуждать модно. И кидаться словечками вроде того, что христианство полно отсталых и негуманных догм, тоже модно. Всегда легче осудить и отвергнуть, чем попытаться понять. Понять хотя бы, а в чем же состоит та или иная догма и почему она так важна для христианства. Не говоря уже о том, чтоб защитить. Вот хоть этот чернокнижник. Пришел в храм Божий как ни в чем не бывало, проповедь прервал, со мной говорил нагло, вызов кинул, и никто из прихожан даже не осмелился его взять под локоток и из храма вывести! Если уж верующие так трусят, что говорить тогда о неверующих. Хотя… нет, это, наверно, не от трусости. От внезапности. Потому что явился этот колдун словно тот самый гром середь зимы, все и оцепенели…
– Ладно, не будем разговора затягивать. Надеюсь, ты меня понял. Откажись от дуэли, отче. Отец Емельян вздохнул и склонил голову:
– Владыко, я ведь не камер-юнкер, если и откажусь от дуэли, чести своей тем не уроню. Сделаю по слову вашему. Тем паче что послушание важнее чести. Честь – понятие, светскими людьми придуманное. А после всего, что вы мне рассказали… Вам куда тяжелее крест нести приходится. Только что же сам-то мэр?
– А что он?
– Почему он меня не вызовет и самолично поединок не запретит? Сомневаюсь, что он до сих пор не в курсе. К тому же, сдается мне, что Танадель – колдун приезжий. И как приезжему ему надо ознакомиться с городскими правилами. И ему также мэр должен запретить этот поединок.
– Думаю, Торчков выжидает, – произнес Кирилл. – Хочет знать, какой я шаг предприму. Подставлю своего священника под удар или нет. Так на, выкуси, служитель преисподней! Не будет этого! Не дам я протоиерея Тишина на растерзание какому-то Танаделю.
– Я понял вас, – кивнул отец Емельян. – Поединок не проводить. Послезавтра я явлюсь на Желтый мыс и скажу Танаделю, что отказываюсь с ним сражаться. Но если…
– Что?
– Если этот колдун меня вынудит? Если поставит такие условия, при которых я должен буду…
– Станем молиться, – сурово прервал владыка Кирилл, – чтобы таких условий не было. – Помолчал. Вздохнул тяжело: – Ну вот и поговорили. Держись, отче. Сейчас я мертвяка сего возставлю и на тебя при нем гневаться буду. Терпи.
Емельян склонил голову.
– Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело, – размеренно проговорил архиерей стихи из псалма сто восемнадцатого, читаемого особливо на помин души. – Паче враг моих умудрил мя еси заповедию Твоею, яко в век моя есть… Стопы моя направи по словеси Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие…
Покуда звучал псалом, усохший скелет у ног владыки Кирилла обрел вполне живописную телесность и опять превратился в мрачноватого, но все ж симпатичного келейника. Симпатичный живой мертвец с некоторым подозрением глянул на архиерея. Тот кивнул ему ласково:
– Спасибо, Роман, хорошо ты мне руки размял, кровь разогнал, совсем другое дело. А ты, отче, – грозным голосом рыкнул архиерей на Емельяна, – смотри у меня! Еще раз на тебя пожалуются и обвинят в неблагочестии – отправлю за штат! А то и вовсе лишу сана! Будешь расстригой на вокзале сортиры мыть! Прочь ступай с глаз моих!
– Простите, владыко, – низко поклонился отец Емельян.
– Бог простит! Иди, служи верно! И помни о том, что я тебе сказал! Роман, проводи его!
…Архиерей с тоской поглядел вслед уходящим, а потом прошептал:
– Что будет, о Господи! Сердцем чую, не отделаемся мы легко от этого Танаделя!
А келейник Роман, выпроводив отца Емельяна, выудил из складок своего подрясничка маленький, похожий на серебряную рыбку сотовый телефон, набрал номер и проговорил в трубку неживым, противным голоском:
– Это вы, господин? Они поговорили. Главный убедил его отказаться от поединка.
Спрятал трубку и коварно блеснул своими свинцовыми глазами неотпетого мертвеца.
От архиерея отец Емельян выходил в смятенных чувствах. Доселе совершал он служение свое, не касаясь суровых материй городской политики. Ан вышло иначе – политика сама явилась на порог к мирному иерею и сурово стребовала с него занять подобающую убеждениям позицию.
«Искушений не надо бояться, – думал иерей. – Нельзя без них жизнь прожить. Надо только просить Бога о том, чтоб дал силу выстоять в этом искушении… И как я все же глуп и горд, старый я гриб! Не захотел лица перед прихожанами потерять, принял вызов колдуна, будто воинственный рыцарь! А теперь выходит один стыд – объявить о своем отказе. Что ж, пусть стыд, пусть чернокнижник позлорадствует. Мой стыд – это не стыд всей Церкви…»
С такими думами отец Емельян взошел на порог собственного жилища, где в нетерпении и тревоге ожидала его жена и неугомонная чета Горюшкиных.
– Что ж было, отче? – немедля задал вопрос дьякон.
– Погоди, Арсюша, – мягко укорила дьякона Любовь Николаевна. – Дай ты ему хоть дух перевести да позавтракать. Хотя какой уж завтрак, обедать пора… Милаша, я щец сварила постных, каша гречневая с грибками, будешь?
– Да, надо бы, – рассеянно ответствовал отец Емельян, и по тону его понятно было, как далек сейчас он и от щей и от каши.
Любовь Николаевна и Ольга засуетились, накрыли на стол, притом отец дьякон из солидарности согласился отведать щей. Протоиерей помолился, благословил трапезу и принялся хлебать щи в совершеннейшем молчании. Похлебал минут пять, отложил ложку, глянул смешливо на своих присных:
– Это что же? Так и будете сидеть с похоронным видом, каждую ложку мне в рот глазами провожать? Будто перед казнью меня кормите!
– Да что ты, отец, и как язык у тебя поворачивается такое говорить! – всплеснула руками Любовь Николаевна.
– А ну-ка, дьякон, налегай на кашу! – приказал отец Емельян. – И ты, Олюшка, не церемонься, чай, не к чужим пришла! Любаша, ты тоже не сиди истуканшей каменной, а то мне, на вас глядя, и щи не в щи!
– Да мы вроде сыты… – несмело сказала Ольга.
– Пока со мной не потрапезничаете – слова не вымолвлю, – твердо заявил батюшка.
– Ну разве что на таких условиях… – засмеялся дьякон и примирился с участью есть гречневую кашу.
– А вот еще грузди соленые, – потчевал отец Емельян. – Вкусны неимоверно, хоть и сопливы… Что, Олюшка, хихикаешь? Ну слава Богу, хоть лица у вас посветлели. Видать, с каши. Хорошая каша у моей попадьи уварилась…
После трапезы решили выйти в садик – имелся таковой на заднем дворе протоиерейского домика. Садик тоже был мал, но уютен. Среди, старых яблонь и приземистых вишен-шубинок стоял круглый деревянный столик с облупившимся лаком, два плетеных кресла и тройка стульев с гнутыми венскими спинками – все немодное, постаревшее, но тем не менее до сих пор прочное и уютное. Попадья принесла скатерку, Ольга – поднос с чашками и большим чайником, в котором плескался прохладный зеленый чай с жасмином– любимый батюшкин «десерт». Дьякон Арсений волок арбуз, купленный хозяйкой дома специально для гостей, а гости у протоиерея бывали часто.
– Что?!
– Объясняю. Мэр предлагает тебе, как верховному представителю духовенства города, заключить с ним сделку. Суть ее проста как таблица умножения: мы не трогаем вас, вы не трогаете нас, и каждый живет или не-живет так, как считает нужным.
– А разве не такое положение дел сохранялось в нашем городе все время?
– Почти. Но, видишь ли, в связи с избранием на пост мэра мощного колдуна возникает угроза стабильности…
– Так избрали бы человека!
– Все стало так, как решил электорат. А угроза следующая. С одной стороны, наименее сознательные и воспитанные представители оккультного большинства могут решить, что после избрания колдуна главой города им все позволено. И хотя мэр уже создал специальные службы для предупреждения различных несанкционированных оккультных воздействий, все предугадать невозможно. Представь какую-нибудь ретивую колдунью, возомнившую, что теперь можно без должного разрешения на всех порчу насылать.
– А что, вы им даете разрешение?
– А как иначе? Тут нельзя ничего на самотек пускать, порча – это тебе не молебен!
– Понимал бы ты что в молебнах!
– Понимал бы ты что в порче! Не будем ссориться. Итак, мэр берет под полный контроль всю инфернальную среду города. От тебя же, пастырь, требуется контролировать среду человеческую.
– Церковь православная не имеет права вмешиваться в дела светские. Не путай нас с католиками и протестантами.
– Это не светское дело. Это дело как раз особой духовной важности. Возьмем, к примеру, ту же нахальную ведьму. Допустим, она не взяла официального разрешения на использование заклятий уровня «Хаос» и владение искусством Уничтожающей Порчи. И тем не менее заклятие она применила, заодно и порчу навела. В результате ее действий умерла целая семья – скажем, погибла в автокатастрофе или ночью задохнулась в собственной квартире оттого, что из плиты неожиданно пошел газ… Расследование по факту убийства выявило именно магическое воздействие. Как известно, у нас в уголовном кодексе нет статьи, предусматривающей наказание за преступление с применением магии. Юридически колдунья невиновна. Но, представь, эта история получает огласку в среде людей. На колдунью объявляют охоту, устраивают самосуд и, убивая ее как человека, подпадают уже под уголовное преступление.
– К чему ты клонишь? Ты запутал меня этим своим софистическим примером.
– Так вот. – Вампир словно не замечал, как тяжело дается архиерею выслушивать эти речи. – Наше дело – предотвращать появление незаконных пользователей магии. А твое дело – воспитывать в обычных людях терпимость по отношению ко всем представителям оккультизма. Чтобы не было войн.
– Это невозможно. Это грех против Бога – согласиться с вами.
– От тебя не требуется согласиться. От тебя требуется терпеть. И научить такому же терпению и других. Вас постараются не трогать. Мэр очень прогрессивный колдун, поверь, он много хорошего сделает для города. Он не стяжатель, в хорошем смысле честолюбив, даже гуманен. Прошел слух, что проблему питания вампиров он собирается решить, создав местную и высокорентабельную лабораторию искусственной крови и плазмы. Кстати, и для людей она пригодится… А для реализации охотничьих инстинктов вервольфов будут открыты питомники крупных хищников. Ведь это великолепно: вервольфы станут охотиться на медведей, рысей, кабанов, а шкуры потом сдавать. Продажа шкур – солидная прибавка к городскому бюджету.
– Погоди-ка… Но ведь медведи, рыси и кабаны – сородичи оборотням, как же они будут убивать своих… собратьев?
– А точно так же, как человек – своих!
– Господи, спаси нас и помилуй!
– На Бога надейся, а сам не плошай, дорогой мой! Так вот, мэр хорошенько поднимет бюджет города за счет его паранормального населения. Может, наконец починят систему фонтанов в городском парке… И подземный переход на проспекте имени Лобсанга, а то там уже крысы-мутанты развелись, с жабрами…
– Фонтаны… Переходы! А расплачиваться за эти удобства придется страданием человеческих душ!
– Да при чем здесь души?! Кого они волнуют?! Люди тысячи лет живут бок о бок с кошками, но кошек никогда не волновали людские дела. Точно так же, как и людей – кошачьи. Просто не мешайте нам. А мы постараемся не трогать вас.
– Постараетесь? Вампир опять усмехнулся:
– Те, кто связан с магией, никогда не используют глаголов совершенного вида. Боятся сглазить… Так что ж, ты согласен?
– А разве у меня есть выбор?
– Ну-ну, не лжесмиренничай, сам же знаешь, что выбор есть всегда. И даже ваш Бог мог отказаться от Голгофы…
– Не кощунствуй! Я не Бог. И потому в этой ситуации выбора у меня нет. Я принимаю ваши условия, но обещай мне…
– Полную тайну? Разумеется…
– Не только. Вы действительно не станете трогать людей. Вы не станете причинять им зла.
– Конечно. Но надеюсь, ты не будешь против, если мы будем причинять им добро? По их же просьбе?
– Хорошо. Пусть люди выберут – церковь или магия.
– Ох, какой ты зашоренный и ретроградный тип, мой милый братец! Есть ведь и третий путь: не выбирать ни того ни другого, а жить лишь собственным разумом. Но это не относится к теме нашего разговора. Будем считать, что положительного результата мы добились и соглашение на сотрудничество я от тебя получил.
Архиерей помолчал, потом– спросил мрачно:
– Полагаю, вампир, ты не потребуешь от меня кровавых подписей?
– О нет, нет! Ах, ужасно ты все-таки грубый, служитель Божий! Я к тебе обращаюсь по имени, зову братом, а ты меня так сухо и официально – вампир… А помнишь, какими мы с тобой друзьями были в детстве? Как строили запруду по весне возле нашего домика и пускали бумажные кораблики… Как смешно мы топали по раскисшей земле в безразмерных резиновых сапогах… Запускали змеев из старых газет. Их мочальные хвосты весело и храбро развевались в ярко-синем небе. А голубей помнишь? Я был лучшим голубятником на улице, за моим турманком охотились даже, взрослые мужики, все хотели отбить себе в стаю… Помнишь того турмана, белого, пышного, словно шапка мыльной пены на ладони? Как нежно он ворковал, когда я кормил его с рук… А в первом классе я влюбился в Нюсю Петрову, соседку по парте, плакал оттого, что она обзывает меня «дурак конопатый», а ты меня утешал…
– Помню. Только ты, мой брат-вампир, все это предал. И ярко-синее небо, и белых голубей, и весенние ручьи. Отчего ты не остался человеком!
– Быть только человеком – скучно. Кстати, ведь и ты не просто человек. Ты – монах. Инок. А слово «инок» происходит от слова «иной». И разве
|ваши отцы-пустынники не учат, что тот, кто становится монахом, умирает для этого мира? Значит, ты тоже мертв. Как и я. Просто мы умерли с разной
целью… Ну, ну, не куксись, братец, не хмурь свои седые бровки. Это ты на своих попов можешь так сердито смотреть, а я тебе уже не подначален. Договорим до конца.
– Что тебе еще от меня нужно? Я ведь согласился!
– Докажи свое согласие делом. Нет, нет, ничего криминального или противоестественного от тебя не требуется. Есть небольшая проблемка. Среди сторонников мэра прошел слух, что в ближайшие дни группа наиболее рьяных противников магии хочет упросить тебя, архиерей, организовать и возглавить городской крестный ход. И чтобы во время крестного хода по городу несли Ковчежец. Запрети им это. Откажи под любым предлогом, какой сам придумаешь. Ковчежец не должен покидать стен собора Всех Святых.
– Что, испугались?
– Да, – серьезно ответил вампир. – Мы не скрываем, что боимся содержимого этого Ковчежца. Если Ковчежец окажется вне церковных стен, он начнет убивать нас. Не только вампиров, но и ведьм, и оборотней, и самых бесталанных астрологов! А у нас у всех есть семьи, есть близкие… Они начнут мстить… Зачем устраивать в городе безумное побоище?
– Я понял. Мэр запрещает крестный ход.
– Мэр просит, чтобы крестный ход запретил ты. Мэр даже готов поспособствовать тебе в этом, устроив в ближайшие дни отвратительную погоду, и ретивые сторонники сего мероприятия сами предпочтут не высовывать носа на улицу. Поверь, так будет лучше. И для вас, и для нас.
– Что еще прикажет мне мэр?
– Более ничего. Пока ничего. Мэр вовсе не намерен приказывать. Он просто надеется на твое благоразумие и здравомыслие. Вот и все. Прощай, братец. Не молись за меня…
– Хотя бы этого ты не можешь мне запретить!
– Не могу. А знаешь что, – помедлил на мгновение вампир. – Небо теперь совсем не синее. Оно грязно-серое и истасканное, как асфальт. Для меня.
– И мой брат вампир ушел вместе со своими клевретами, оставив меня наедине с горькими мыслями о собственном бессилии.
Так закончил свою грустную повесть владыка Кирилл.
Отец Емельян смотрел на него горестно и жалостливо. Потом сказал:
– Да, я помню, как запретили тогда крестный ход. Дескать, в городе много ремонтных работ, может иметь место травматизм. И дожди вдруг полили как из ведра… С очень крупным градом. Значит, вот в чем на самом деле была причина…
– Да, – тяжело вздохнул архиерей. – Я не пустил свою паству молиться. Смирился с тем, что нами командуют и помыкают оккультисты и язычники…
– Владыко, – тихо сказал Емельян, – вы не виноваты. Это обстоятельства жизни. Вспомните, такое уже было в истории Русской Церкви. И не так давно… У тех, кто закрывал храмы, жег иконы и расстреливал священников как врагов народа, тоже была своя вера. И даже своя магия.
– Желтый черт ничуть не лучше синего черта, – хмыкнул архиерей. – Так они же и говорили…
– Да, но даже тогда Церковь сумела выжить. Запрещали колокольный звон, потому что это мешало советским служащим мирно спать в воскресное утро. Запрещали крестить детей, потому что советский человек не имел права верить в какого-то Неведомого Бога… Да чего нам только не запрещали! А за те двенадцать лет, что в нашем городе правит магия, нас в общем-то не трогают… Они действительно сами по себе, а мы – сами по себе. Ну крестный ход запретили. Ну верующих мало. Так ведь вера – это дело сугубо личное.
– Оправдываешь меня?
– А разве надо осуждать? Ценой вашего соглашения, владыко, вы предотвратили, возможно, очень серьезное кровопролитие… Только я не пойму…
– Чего?
– Какое отношение ко всему, вами сказанному, имеет наш предстоящий поединок с колдуном Танаделем?
– Самое прямое. Мы не должны идти на открытый конфликт с магией. Не должны устраивать показательных выступлений. А знаешь почему? Потому, что в глубине души (или того, что им заменяет бессмертную душу) они все знают: мы сильнее. Уж если они от одного упоминания о Ковчежце трясутся так, словно это атомная бомба…
– Для них, пожалуй, это и есть атомная бомба. Владыко, но я не понимаю почему…
– Емельян, помнишь, к нам в собор назначили служить иеромонаха Даниила? Юн был, горяч, только что из семинарии, и видно, что искренне на пастырское поприще вступил, а не из тщеславия или выгоды… Он, когда вник в ситуацию, за голову схватился, завозмущался: как это, магия в городе торжествует и безнаказанно действует? И что же удумал, оголец: стал по воскресеньям после службы проводить в каком-то клубе на окраине города диспуты о вере и магии. Сначала на его диспуты только верующие ходили. А потом как-то заявилась ведьма одна, Виктория Белоглинская, не слыхал про такую?
– Кто ж про нее не слыхал…
– У них с Данилой такие споры шли, в клубе дым столбом стоял! Прямо дуэль! И народ-то стал к Данилиным аргументам склоняться, думать: а так ли хороша магия и так ли плоха вера? А потом ты помнишь, что с Данилой стало…
– Помню, но правды не знаю.
– Мэр со мной имел личную беседу, в которой прямо заявил, что любые споры и дебаты между теми, кто придерживается оккультизма, и теми, кто ему противится, вредны для общего морального настроения города. И это надо прекратить, иначе они с Данилой разберутся по-своему. Что ж, я теперь подневольный. Данилу к себе вызвал и говорю: «Уезжай, отче. Слишком ты светел для нашего темного края. Даю тебе награду и перевожу своей архиерейской волей в Спасо-Преображенский скит». Там теперь Данила и служит, а меня с тех пор каждый нищий у соборных ворот презрением окатывает, потому что очень Данилу все любили. Да что нищие! Ко мне ведь та ведьма Белоглинская приходила самолично!
– Как это?
– Устроила архиерею скандальозу. Как вы смели, говорит, выслать этого человека из города, он один тут душой честный, с ним и поспорить приятно! Вы здесь, мол, все продажные и шкурники– что маги, что архиереи! И как начала заговоры шептать – в зимнем небе гром загрохотал и радуга повисла!
– А вы?
– Послал ее к мэру. Вежливо. Мэру, говорю, нашему свои способности показывайте, он до фокусов охочий… А уж куда ее послал мэр, то мне не ведомо. Только вот уж года три, почитай, как об этой Виктории нет ни слуху ни духу… Так вот к чему я тебе это рассказываю, отче Емельяне. Не должно быть твоего поединка. Запрещено это мэром. Ибо если случится что-либо подобное между нами и теми, быть в нашем городе всеобщему побоищу. Это как снежный ком – будет нарастать и нарастать. И кто знает, может ведь и за пределы города выйти.
– Неужели это так серьезно?
– Именно. Кажется – глупость, мелочь. Но верь мне, они только и ждут удобного повода, чтобы устроить нам всем… поединок. Мы же им бельмо на глазу.
– Ну, они для нас тоже не радость несказанная.
– И тем не менее. Знаешь, как они рассуждают? Мэр мне как-то статистику приводил. В России, оказывается, православных служителей и православных же верующих в четыре раза больше, чем всех вместе взятых представителей оккультного направления. Начиная от мертвяков и кончая продавцами ароматических палочек в теософских магазинах!
– Не может быть! – потрясенно воскликнул протоиерей Емельян. – А что же наши современные богословы говорят со скорбью, что в России за последние годы самой массовой религией стало язычество? И разве это не так на самом деле? Посмотрите хотя бы на прилавки книжных магазинов! Что там выставлено! Учебники по гаданию, энциклопедии колдовства и ясновидения, пособия по астрологии, шаманизму и «эзотерическим верованиям предков»! А псевдомистические трактаты вроде Кастанеды! А «Черная библия» Лавея! А неоязыческие учения Хаббарда!
– Однако, отче, ты осведомлен… Видно, часто по книжным магазинам ходишь.
– Не вижу в том ничего для сана своего предосудительного. Надо знать, чем, какой духовной пищей кормятся наши соплеменники… Но сейчас не о том. Ни в одном магазине книжном вы не найдете «Лествицу» преподобного Иоанна, книги Иоанна Златоуста, Феофана Затворника, Иоанна Кронштадтского…
– Знаешь, отче, я думаю, это правильно, – сказал архиерей.
– Как это?
– Если кому-то и нужен Иоанн Кронштадтский, то есть кто созрел до понимания, что ему нужно прочесть труды этого святого, тот зайдет и в церковную лавку, ног не оттопчет. А метать бисер перед свиньями… Не могу представить, чтоб Тихон Задонский соседствовал на одном прилавке с каким-нибудь оккультистом. Неправильно это.
– Владыко, вот вы сказали, что сочувствующих православию в России больше, чем оккультистов. Хм. Да, в храмы ходят. Но наблюдаю я, что гораздо быстрее, чем число наших прихожан, растет когорта неоязычников, оккультистов и сектантов.
– Сектанты – это вообще отдельный разговор.
– Да, конечно. Но я вот что хочу сказать по поводу сравнений. Вроде все согласны с тем, что православие – духовная сокровищница России, даже наш мэр с этим согласен, недаром разрешил на воротах нашего кремля икону Богоматери Одигитрии повесить, хоть и выходят эти ворота прямо на окна его кабинета… Но почему же в реальности так мало тех, кто хочет себе духовных богатств именно из этой сокровищницы? Подойдите к любому прохожему на улице, спросите: что вы узнали за последние годы о православии? Знаете, куда вас этот прохожий пошлет?
– Ну, меня-то не пошлет, я как-никак архиерей…
– А вот в этом я сомневаюсь.
– Да как ты смеешь? Старый греховодник… Смотри, оттаскаю за бороду-то, поучу посохом по спине… Ладно, прости, отче, говори дальше свою мысль, не отвлекайся.
– Да я, собственно, вот что хотел сказать. Вера ведь чем проверяется? Вот хочется тебе сотворить гадость, зло какое, и все условия для творения этой гадости есть, а не сделаешь ты этого не потому, что боишься суда людского, а потому, что тебе перед Богом стыдно. Но мало кого этот стыд перед Богом остановит. Мало кто, оказавшись в ситуации выбора, в ситуации, когда зло и месть едят душу, а надо сохранить в себе нечто человеческое, обратится за советом к Евангелию либо Корану, спросит иерея или муллу. Нет. Человек пойдет к ясновидящим, к гадателям, к колдунам. Так что мы давно живем в стране победившего оккультизма, владыко. И это так, даже если нас в четыре раза больше. Архиерей на эти слова подчиненного мрачно опустил голову. Помолчал. А потом тряхнул гривой седых волос, сверкнул властными очами, стукнул посохом:
– Нет, Емельян! Не все так мрачно, как ты рисуешь! Все равно оккультисты в меньшинстве. Иначе бы они не были такими трусливыми!
– Разве они трусливы?!
– Трусливы! Ибо им приходится бояться и Бога, о существовании которого они тоже осведомлены, и своих демонов, которые в любой момент могут распоясаться и перестать им, колдунам и гадателям, служить. Были б они не трусливы, давно бы смели нас с лица земли, устраивали бы одни магические войны! Поэтому из-за своей трусости любое действие по ущемлению своих эфемерных прав могут расценивать как гонения. Представь, какой крик подымется: попы вышли на тропу войны и гонят на костры всех инакомыслящих! Ты вспомни, какие были вопли, когда Рерихов от Церкви отлучили.
– Так их не зря отлучили.
– Ага, только ты объясни это среднестатистическому обывателю, который всего-то и знает, что Рерихи что-то говорили о культуре и были в Индии. А то, что их учение оккультно и пронизано идеями антихристианскими и даже люциферическими, – это обывателю неинтересно. Богословие да философия – не булка с маком, за раз не прожуешь, тут думать надо, изучать, сопоставлять, делать выводы. А интересно это обывателю? Обывателю интересно попов поругать: пьяницы, тупицы, мол, блудники, стяжатели, у Креста Христова разделяют ризы Его и об одежде Его мечут жребий. Да, еще мы, конечно по обывательскому мнению, жуткие противники культуры, науки и прогресса.
– Однако если бы оккультисты объявили открытую войну Церкви, это никого бы не смутило. С Церковью воевать модно. Попов осуждать модно. И кидаться словечками вроде того, что христианство полно отсталых и негуманных догм, тоже модно. Всегда легче осудить и отвергнуть, чем попытаться понять. Понять хотя бы, а в чем же состоит та или иная догма и почему она так важна для христианства. Не говоря уже о том, чтоб защитить. Вот хоть этот чернокнижник. Пришел в храм Божий как ни в чем не бывало, проповедь прервал, со мной говорил нагло, вызов кинул, и никто из прихожан даже не осмелился его взять под локоток и из храма вывести! Если уж верующие так трусят, что говорить тогда о неверующих. Хотя… нет, это, наверно, не от трусости. От внезапности. Потому что явился этот колдун словно тот самый гром середь зимы, все и оцепенели…
– Ладно, не будем разговора затягивать. Надеюсь, ты меня понял. Откажись от дуэли, отче. Отец Емельян вздохнул и склонил голову:
– Владыко, я ведь не камер-юнкер, если и откажусь от дуэли, чести своей тем не уроню. Сделаю по слову вашему. Тем паче что послушание важнее чести. Честь – понятие, светскими людьми придуманное. А после всего, что вы мне рассказали… Вам куда тяжелее крест нести приходится. Только что же сам-то мэр?
– А что он?
– Почему он меня не вызовет и самолично поединок не запретит? Сомневаюсь, что он до сих пор не в курсе. К тому же, сдается мне, что Танадель – колдун приезжий. И как приезжему ему надо ознакомиться с городскими правилами. И ему также мэр должен запретить этот поединок.
– Думаю, Торчков выжидает, – произнес Кирилл. – Хочет знать, какой я шаг предприму. Подставлю своего священника под удар или нет. Так на, выкуси, служитель преисподней! Не будет этого! Не дам я протоиерея Тишина на растерзание какому-то Танаделю.
– Я понял вас, – кивнул отец Емельян. – Поединок не проводить. Послезавтра я явлюсь на Желтый мыс и скажу Танаделю, что отказываюсь с ним сражаться. Но если…
– Что?
– Если этот колдун меня вынудит? Если поставит такие условия, при которых я должен буду…
– Станем молиться, – сурово прервал владыка Кирилл, – чтобы таких условий не было. – Помолчал. Вздохнул тяжело: – Ну вот и поговорили. Держись, отче. Сейчас я мертвяка сего возставлю и на тебя при нем гневаться буду. Терпи.
Емельян склонил голову.
– Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело, – размеренно проговорил архиерей стихи из псалма сто восемнадцатого, читаемого особливо на помин души. – Паче враг моих умудрил мя еси заповедию Твоею, яко в век моя есть… Стопы моя направи по словеси Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие…
Покуда звучал псалом, усохший скелет у ног владыки Кирилла обрел вполне живописную телесность и опять превратился в мрачноватого, но все ж симпатичного келейника. Симпатичный живой мертвец с некоторым подозрением глянул на архиерея. Тот кивнул ему ласково:
– Спасибо, Роман, хорошо ты мне руки размял, кровь разогнал, совсем другое дело. А ты, отче, – грозным голосом рыкнул архиерей на Емельяна, – смотри у меня! Еще раз на тебя пожалуются и обвинят в неблагочестии – отправлю за штат! А то и вовсе лишу сана! Будешь расстригой на вокзале сортиры мыть! Прочь ступай с глаз моих!
– Простите, владыко, – низко поклонился отец Емельян.
– Бог простит! Иди, служи верно! И помни о том, что я тебе сказал! Роман, проводи его!
…Архиерей с тоской поглядел вслед уходящим, а потом прошептал:
– Что будет, о Господи! Сердцем чую, не отделаемся мы легко от этого Танаделя!
А келейник Роман, выпроводив отца Емельяна, выудил из складок своего подрясничка маленький, похожий на серебряную рыбку сотовый телефон, набрал номер и проговорил в трубку неживым, противным голоском:
– Это вы, господин? Они поговорили. Главный убедил его отказаться от поединка.
Спрятал трубку и коварно блеснул своими свинцовыми глазами неотпетого мертвеца.
От архиерея отец Емельян выходил в смятенных чувствах. Доселе совершал он служение свое, не касаясь суровых материй городской политики. Ан вышло иначе – политика сама явилась на порог к мирному иерею и сурово стребовала с него занять подобающую убеждениям позицию.
«Искушений не надо бояться, – думал иерей. – Нельзя без них жизнь прожить. Надо только просить Бога о том, чтоб дал силу выстоять в этом искушении… И как я все же глуп и горд, старый я гриб! Не захотел лица перед прихожанами потерять, принял вызов колдуна, будто воинственный рыцарь! А теперь выходит один стыд – объявить о своем отказе. Что ж, пусть стыд, пусть чернокнижник позлорадствует. Мой стыд – это не стыд всей Церкви…»
С такими думами отец Емельян взошел на порог собственного жилища, где в нетерпении и тревоге ожидала его жена и неугомонная чета Горюшкиных.
– Что ж было, отче? – немедля задал вопрос дьякон.
– Погоди, Арсюша, – мягко укорила дьякона Любовь Николаевна. – Дай ты ему хоть дух перевести да позавтракать. Хотя какой уж завтрак, обедать пора… Милаша, я щец сварила постных, каша гречневая с грибками, будешь?
– Да, надо бы, – рассеянно ответствовал отец Емельян, и по тону его понятно было, как далек сейчас он и от щей и от каши.
Любовь Николаевна и Ольга засуетились, накрыли на стол, притом отец дьякон из солидарности согласился отведать щей. Протоиерей помолился, благословил трапезу и принялся хлебать щи в совершеннейшем молчании. Похлебал минут пять, отложил ложку, глянул смешливо на своих присных:
– Это что же? Так и будете сидеть с похоронным видом, каждую ложку мне в рот глазами провожать? Будто перед казнью меня кормите!
– Да что ты, отец, и как язык у тебя поворачивается такое говорить! – всплеснула руками Любовь Николаевна.
– А ну-ка, дьякон, налегай на кашу! – приказал отец Емельян. – И ты, Олюшка, не церемонься, чай, не к чужим пришла! Любаша, ты тоже не сиди истуканшей каменной, а то мне, на вас глядя, и щи не в щи!
– Да мы вроде сыты… – несмело сказала Ольга.
– Пока со мной не потрапезничаете – слова не вымолвлю, – твердо заявил батюшка.
– Ну разве что на таких условиях… – засмеялся дьякон и примирился с участью есть гречневую кашу.
– А вот еще грузди соленые, – потчевал отец Емельян. – Вкусны неимоверно, хоть и сопливы… Что, Олюшка, хихикаешь? Ну слава Богу, хоть лица у вас посветлели. Видать, с каши. Хорошая каша у моей попадьи уварилась…
После трапезы решили выйти в садик – имелся таковой на заднем дворе протоиерейского домика. Садик тоже был мал, но уютен. Среди, старых яблонь и приземистых вишен-шубинок стоял круглый деревянный столик с облупившимся лаком, два плетеных кресла и тройка стульев с гнутыми венскими спинками – все немодное, постаревшее, но тем не менее до сих пор прочное и уютное. Попадья принесла скатерку, Ольга – поднос с чашками и большим чайником, в котором плескался прохладный зеленый чай с жасмином– любимый батюшкин «десерт». Дьякон Арсений волок арбуз, купленный хозяйкой дома специально для гостей, а гости у протоиерея бывали часто.