Страница:
Воспользовались этим правом и Стуколин с Лукашевичем. Однако день, который выпал им в графике отпусков, выдался скверным — было ветрено и сыро, город словно вымер в ожидании более благоприятной погоды, и выход друзей «на волю» завершился в одном из кабаков, где они, обгоняя друг друга, принялись дегустировать местные вина. В этом почётном соревновании победителем стал сопровождающий офицер, который укушался настолько, что друзьям пришлось вести его до автобуса под руки.
Казалось, что лекции, учебные взлёты и посадки, разборы полётов и «потешные» бои над «Ниткой» никогда не закончатся, но на исходе второго месяца — в точном соответствии с планом-графиком — Андрей Андреевич Шапиро построил лётчиков на плацу «Нитки» и сказал:
— Достаточно, товарищи офицеры! Готовьтесь к выпускному экзамену…
— Палуба! Говорит Витязь. Мы в двадцатикилометровой зоне.
— Видим вас, Витязь. Добро пожаловать. Сообщите ваши параметры.
— На мне боевая подвеска. Противокорабельная ракета «Москит» и четыре «Р-27». Израсходовано две трети топлива. Общая масса — двадцать три семьсот.
— Понял вас, Витязь, общая масса — двадцать три семьсот. Аэрофинишеры будут готовы через минуту. Перегрузили вас, я смотрю. Будьте внимательнее на посадке.
— Спасибо, Палуба.
Заместитель командира авиагруппы тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг» подполковник Константин Громов летел первым. Так решил бывший старший инструктор, а теперь командир — Тимур Мерабович Барнавели. Сам он под позывным «Ас» пристроился в хвосте, чтобы, по его словам, проконтролировать сверху, как будет проходить посадка, а потом, если кто-то напортачит, «вставить всем фитиль по самые гланды».
Внизу расстилался Атлантический океан в тропике Рака, слева тянулась изрезанная береговая полоса Сенегала — «Варяг» находился в семи морских милях западнее порта Дакар. Погода стояла отличная, ярко светило тропическое солнце, а настолько глубокой и насыщенной синевы, какой отличалось здешнее небо, Громов нигде и никогда прежде не видел. В такую погоду хотелось лететь, и лететь, и лететь, невзирая на высоту и расстояние, на то, сколько керосина осталось и где в конце концов придётся садиться.
«Почему люди не летают, как птицы? — отстранённо подумал Громов, сидя в кабине истребителя, рассекающего воздух на высоте трёх километров и со скоростью восемьсот километров в час. — Почему люди привязаны к аэродромам?» — Аэрофинишеры готовы, Витязь, — сообщил диспетчер с «Варяга». — Волнение — два балла. Ветер — 4 метра в секунду, 75 градусов [84]. Покажите класс, Витязь.
— Ещё не было случая, чтобы хоть один самолёт остался в воздухе, — ответил Громов сакраментальной фразой. — Попробую, Палуба.
Константин сверился с табло отказов, убедился, что все системы «Су-33» работают нормально. Потом снизился и сделал несколько «пристрелочных» заходов. Когда ему показалось, что он уловил частоту движения палубы в такт волне, он снизил скорость и пошёл к корме. Находясь на четырёхградусной посадочной глиссаде и выдерживая при этом требуемый одиннадцатиградусный угол атаки, Громов выпустил закрылки, тормозной щиток, гак и шасси. Ему удалось захватить третий аэрофинишер, и, прокатившись по палубе чуть более ста метров, «Су-33» остановился.
— Отлично, Витязь, — высказал свою оценку диспетчер. — Без сучка, без задоринки. Слушай, Витязь, а ты и вправду из Кубинки, как о тебе рассказывают?
— Всё уже знают, — проворчал Громов. — Тоже мне «режим повышенной секретности». Да, это правда.
Вырулив по сигналу палубного регулировщика к самолётоподъёмнику, он остановил машину и открыл фонарь. Первым, кого он увидел, спустившись по приставной лестнице на палубу, был капитан ФСБ Владимир Фокин.
— Здравствуйте, Константин Кириллович, — приветствовал он Громова. — Давненько не виделись.
Громов снял шлем.
— Есть новости? — поинтересовался он.
— Масса новостей, — порадовал Фокин. — Американцы уже в пути, и в настоящий момент, — он зачем-то взглянул на часы, — пересекают экватор.
— Что ещё?
— Мы отправляемся сегодня вечером — после окончания заправки.
— Какие у нас планы на ближайшее будущее?
— Сейчас все сядут, — Фокин показал на новый истребитель с российскими опознавательными знаками, под рёв двигателей заходящий на посадку, — потом вас представят командиру крейсера — вице-адмиралу Долгопрудному. После представления — обед и, по требованию вашего командира, разбор полётов. Вечером всех пилотов ждут в офицерской кают-компании на торжественный ужин.
— Кто ещё будет участвовать в ужине?
— О, там будет масса интересных людей! Вам понравится, Константин Кириллович.
Потом вице-адмирал перешёл к менее формальной части и поинтересовался настроениями пилотов.
— Вы хоть знаете, против кого мы выступаем?
— Знаем, товарищ вице-адмирал, — ответил за всех подполковник Барнавели.
— Не страшно? Силища-то громадная…
— Я так думаю, — сказал Барнавели, — пусть они нас боятся, товарищ вице-адмирал.
Долгопрудный засмеялся.
— Молодец, подполковник, правильно излагаешь. Так мы и будем строить нашу, «варяжскую», политику.
После того, как лётчики определились с каютами, приняли душ и отобедали, Барнавели устроил в штабе авиагруппы положенный разбор перелёта, оценивая качество пилотирования и посадки. На этот раз обошлось без «фитилей», поскольку авиагруппа действительно совершила первый настоящий перелёт на «пятёрочку», сдав таким образом свой второй выпускной экзамен. А вечером весь командный состав крейсера, за исключением вице-адмирала (старший помощник объяснил пилотам, что Долгопрудный в принципе не посещает застолий), чествовал офицеров авиагруппы за обильным столом. В меню застолья преобладали дары моря, закупленные на рыбном рынке Дакара, экзотические фрукты и украинская горилка, в достаточных количествах запасённая ещё дома.
После того, как были произнесены первые тосты и опорожнены первые стопки, Фокин с хитрым выражением лица отозвал троицу друзей из Петербурга и подвёл их к компании, сидевшей особняком.
— Ба! — вскричал Лукашевич. — Знакомые всё лица.
Один из компании, широкий крепкий бородач, поднялся из своего кресла, и они с Алексеем обнялись.
— Как там Зоя? — сразу спросил бородач. — Не обижаешь?
— Её обидишь, — засмеялся Лукашевич.
Перед пилотами сидела в полном составе троица мурманских «ветеранов», поставившая в своё время последнюю точку в операции «Снегопад», задуманной и осуществлённой в Заполярье военной разведкой Федеративной Республики Народов Кавказа. Именно эти ребята, когда-то искалеченные локальными войнами, ведущимися на окраинах России, но стоившие каждый десятерых, сумели в корне переломить безвыходную ситуацию, в которой оказалась воинская часть 461-13(бис(, один на один сражавшаяся с распоясавшимися исламистами.
Оказалось, что Роман, Вадим и Захар (так звали троих ветеранов-спецназовцев) прибыли на «Варяг» по заданию генерала-майора Зартайского, и не одни, а в сопровождении целого отряда бывших офицеров ВДВ общим числом в два десятка человек. Выпив за встречу, бородач Роман рассказал, что Зартайский готов к самому неожиданному развитию событий — вплоть до необходимости высадки десанта на побережье.
— Короче, если америкосы вскроют тайник, — сказал он, — мы должны будем помешать им забрать то, что там лежит.
— Как вы это себе представляете? — спросил Лукашевич.
— Придём и заберём, — уверенно отозвался Роман. — В первый раз, что ли? Вы, соколы, главное, не подкачайте — прикройте сверху.
— Но это же война, — намекнул Лукашевич.
— С америкосами? — Роман зычно расхохотался. — Не смеши меня, капитан. Вот увидишь, америкосы твои наложат в штаны при первом же выстреле. Только сдаётся мне, поразмяться нам не удастся.
— Это почему же? — поинтересовался подошедший к компании щуплый молодой человек в джинсовом костюме и дымчатых очках.
Роман тут же отыскал свободную стопку, наполнил её до краёв горилкой, настоянной на перце, подал молодому человеку и ответил так:
— А потому, мой дорогой Антон, что у америкосов не было и нет точных координат тайника. Как не было и нет их у нас. Знаешь, сколько лет в том районе «Новолазаревская» [85]работала? А толку?..
Стуколин с Лукашевичем многозначительно переглянулись: осведомлённость Романа Прохорова в этом деле была заметно выше, чем у пилотов. Невозмутимым остался только Громов: наверное, его осведомлённость была ещё выше.
— А Анатолий Викторович утверждает, что за последнее время могли появиться новые данные.
— Мало ли что утверждает твой Анатолий Викторович, — небрежно заявил Роман. — Ты пей вон лучше — продукт выдыхается.
Молодой человек опрокинул в себя рюмку и зажмурился — слёзы так и брызнули у него из глаз.
— Крепка настойка, — сообщил он, отдышавшись и протирая очки.
Офицеры, не откладывая, присоединились к процессу.
— Эликсир бессмертия, — охарактеризовал напиток Роман, довольный произведённым эффектом. — Ты, главное, закусывать не забывай. Вот сало есть и рыбопродукты… Кстати, товарищи офицеры, — он повернулся к захмелевшим пилотам, — имею честь представить вам Антона Кадмана. Писатель, журналист, сотрудник НИИ Нематериальных Взаимодействий. Прошу любить и жаловать.
— Утечки секретной информации не боитесь? — спросил журналист Кадман, закусывая перцовую горилку бутербродом с ломтиком настоящего украинского сала.
Роман снова хохотнул.
— Ну и будет утечка, — сказал он небрежно. — А она почти наверняка будет — однако кто утечке поверит? Серьёзные газеты промолчат. Всякие там «Секретные папки» и прочие «Аномальные новости» — те ухватятся, конечно, но эту «желтизну» нормальные люди не читают — только полоумные типы, вроде твоего Анатолия Викторовича.
— А кто такой Анатолий Викторович? — поинтересовался Стуколин. — Мы уже дважды слышали о нём…
— О! Это Великий Посвящённый, — пояснил Роман, театрально понизив голос и подмигивая. — Маг и алхимик, масон и чернокнижник, конспиролог и конспиратор. Вон он сидит.
Пилоты посмотрели на Великого Посвящённого. Тот действительно выглядел весьма импозантно. Совершенно голый череп, выпирающие скулы и глаза навыкате в совокупности придавали лицу «Великого Посвящённого» оттенок чего-то потустороннего. Одет он был в чёрный, наглухо застёгнутый френч, на груди красовался какой-то значок. Вокруг «Великого Посвящённого» собралось с десяток офицеров «Варяга». Анатолий Викторович вальяжно вещал, а моряки слушали его, раскрыв рты и позабыв про напитки.
— Вечно вы всё перевираете, Роман Фёдорович, — с упрёком сказал Антон Кадман, наливая себе в стопку новую порцию горилки. — На самом деле Дугов никогда не называл себя ни Великим Посвящённым, ни магом, ни тем более алхимиком. Он конспиролог — это да, но все мы в чём-то конспирологи. Вот вы, товарищи офицеры, верите в Заговор Мирового Сионизма?
— Как же не верить? — включился в игру Стуколин. — Когда этот заговор налицо. Точнее — на лицах.
— Вот видите, — глубокомысленно изрёк Кадман. — За конспирологию! — объявил он тост и, не дожидаясь, когда его поддержат, выпил.
— Извините за любопытство, Антон, но если вы журналист и писатель, как вас угораздило попасть в эту экспедицию? — поинтересовался Лукашевич, который впервые в жизни беседовал с живым литератором.
Раскрасневшийся от выпитого Кадман, тараща глаза, замахал на него рукой — на некоторое время он выбыл из разговора, пытаясь справиться с собственным желудком, который отказывался принимать очередную порцию горилки.
— Можно сказать, случайно, — ответил за литератора Роман. — Тиснул книжку «Оккультные тайны чего-то там», собрал в ней кипу дешёвых сенсаций, но сделал глупость — попытался весь этот бред анализировать. В результате, сам того не ведая, раскрыл несколько важных секретов, и наш «нематериальный» НИИ взял его в оборот. Теперь Антон у них типа хроникёра и летописца, ездит в экспедиции, потом отчёты строчит.
— И о нас напишет?
— И о вас напишу, — подтвердил Антон, которому удалось в конце концов унять желудочные спазмы. — Разумеется, всё было совсем не так, как рассказывает Роман Фёдорович. Но в оценке конечного итога он прав — моя задача действительно состоит в том, чтобы… э-э-э… регистрировать всё, что происходит вокруг меня в самом НИИ и в экспедициях, а потом внятно и литературно излагать свои впечатления на бумаге. Жаль только: на все эти записки сразу ставится гриф «Секретно», и тираж копий не превышает десяти экземпляров. Но когда-нибудь, — Кадман поднял палец и погрозил им слушателям, — придёт время, и о вас… о нас узнают все!
— Лучше не надо, — заметил Роман. — А то всплывут неприглядные подробности — не отмоешься.
— А не нужно совершать поступки, о которых потом придётся жалеть, — сказал Кадман нравоучительно. — Плесните-ка мне ещё этой горилки. Пробирает до костей, сволочь, но зато как хороша!
— А не придётся потом жалеть? — со смехом спросил Роман.
— Это моя работа! — заявил журналист, с пьяной суровостью глядя на Прохорова. — Вот и Анатолий Викторович тоже считает, что лучшему усвоению рассеянной в пространстве информации способствует употребление различных тонизирующих средств. А Анатолий Викторович, между прочим, — директор НИИ и крупнейший теоретик российского мартинизма!
— Вам, Антон, на эту тему стоит с нашим замкомом поговорить, — посоветовал Лукашевич, кивая на расположившегося в сторонке Громова.
— Он тоже любит заложить за воротник?
— Нет, но он большой любитель разной эзотерики и всяких оккультных тайн. А если вы его очень попросите, то он расскажет пару историй из своей практики. Например, про геройский «Запорожец». Или про экспедицию на Ловозеро. Очень рекомендую.
— Спасибо, — поблагодарил Кадман. — Сейчас наведу справки.
Нетвёрдой походкой, с наполненной стопкой в руке, он двинулся по направлению к Громову.
— Вот так и живём, — сказал Захар, провожая Антона взглядом. — А на самом деле — скука смертная. Мы уже с месяц как на борту, «Варяг» больше стоит, чем идёт, а на берег не отпускают. Я ребят, конечно, гоняю, чтобы форму не потеряли, но заняться больше нечем. У писателя хоть какое-то дело есть — он с утра пару рюмок примет, чтобы «рассеянная информация» лучше усваивалась, запрётся в каюте и стучит весь день по клавишам ноутбука, а у нас… — Роман махнул рукой.
— Ничего, — успокоил приятеля Лукашевич, — как придём в Антарктику, будет не до скуки…
В полночь, когда большинство офицеров, участвовавших в застолье, разошлись по своим каютам, вице-адмирал Долгопрудный поднялся на капитанский мостик и скомандовал отправление.
Тяжёлый авианесущий крейсер «Варяг» поднял якоря, четыре паровые турбины суммарной мощностью в двести тысяч лошадиных сил, уже более пяти часов крутившиеся на холостом ходу, наконец-то получили нагрузку, сдвинув громаду корабля с мёртвой точки, вода забурлила за кормой, и, оставляя за собой широкий пенистый след, «Варяг» на скорости в 25 узлов направился к экватору.
«Ну вот, — подумал вице-адмирал, глядя на яркие южные звёзды, — теперь только дело».
— Во-первых, — говорил он мучающимся с похмелья офицерам, — мы продолжаем учения. Подполковник Громов принёс мне на утверждение план таких учений, и я его уже подписал. Особое внимание в плане уделяется отработке навыков ближнего воздушного боя на малых высотах и согласованию действий авиагруппы с корабельными боевыми постами. Ответственным за выполнение программы учений назначаю себя. Во-вторых, необходимо обеспечить круглосуточное патрулирование воздушного пространства в пределах двухсоткилометровой зоны от крейсера. Два самолёта должны постоянно находиться в воздухе…
— Но зачем, товарищ подполковник? — спросил Золотарёв. — Топливо только зря пожжём.
— Топлива у нас достаточно, — успокоил Барнавели. — Нам недостаёт главного — разведданных. Самолёта ДРЛО у нас нет и не будет, и это наша самая главная ахиллесова пята…
— Можно подумать, — шепнул Лукашевич Стуколину, — будто бы у Ахиллеса было несколько пяток: главные, неглавные и самая главная.
Тот хмыкнул, выражая своё одобрение удачной шутке.
— Ничего смешного в этом, товарищи офицеры, я лично не вижу, — строго сказал Барнавели, чуткое ухо которого уловило смешок. — Как вы все прекрасно знаете, радиус действия корабельного поста радиолокационной разведки ограничен горизонтом. Высота главного локатора «Витязя» над уровнем моря при сегодняшней осадке составляет 90 метров. Элементарный расчёт показывает, что радиус контролируемой постом зоны не превышает сорока километров. Таким образом, любая сволочь имеет возможность подкрасться на сверхмалой и вставить нам фитиль по самые гланды. Теперь, надеюсь, всё понято?
— Понятно… понятно…
— Кроме нас радиолокационный дозор на ближнем радиусе будет осуществлять специальный вертолёт, но раннего предупреждения никакой вертолёт обеспечить не сможет. Поэтому с сегодняшнего дня мы начинаем боевое патрулирование по составленному мною графику. Смена — четыре часа. Первыми в дозор пойдут подполковник Громов и старший лейтенант Рашидов. Громов начинает с северного направления, Рашидов — с южного. Движение по часовой стрелке. Высота — десять тысяч. Главная задача — глядеть и бдеть.
— Разрешите сделать замечание, товарищ подполковник, — поднял руку Стуколин.
Барнавели нахмурился, но высказаться позволил:
— Делайте ваше замечание, товарищ капитан.
— Я считаю, что старшего лейтенанта Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт.
По рядам прокатился шепоток, а Барнавели опешил. Он, разумеется, знал об инциденте, произошедшем между Стуколином и Рашидовым в первый же день приезда лётчиков в Крым, но, не имея точного представления о побудительных мотивах, не придавал этому инциденту особого значения. Рашидов был в тройке лучших пилотов авиагруппы, заметно обгоняя по результатам тестов и экзаменов того же Стуколина, имел богатый боевой опыт, хорошо знал «Су-27К» (от которого до «Су-33» даже не шаг, а так — мелкий шажок) и вообще производил впечатление ответственного и требовательного к себе офицера. Не доверять ему у Барнавели не было никаких оснований, а Фокин не счёл нужным Тимура Мерабовича предупредить — полагал, видимо, что бумаги, подписанной Рашидовым на Литейном-4, вполне достаточно, чтобы старший лейтенант не наделал глупостей.
— Почему вы считаете, что Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт? — глупо спросил Барнавели.
— Потому что он сбежит. Загрузки ему вполне хватит, чтобы добраться до любой из стран северо-западного побережья Африки.
Все присутствующие в штабе офицеры, выворачивая шеи, посмотрели на Рашидова, который с безучастным видом сидел на «галёрке». За два с лишним месяца службы с ним пилоты привыкли к его нелюдимости и спокойной уверенности, в приятели к нему никто не набивался, а потому с какого-то момента Руслана просто перестали замечать. А тут вдруг такой финт!
— Вы собираетесь сбежать, товарищ старший лейтенант? — обратился Барнавели непосредственно к обвиняемому.
Рашидов встал.
— Нет, товарищ подполковник. У меня и в мыслях ничего подобного не было.
— Он врёт! — безапелляционно заявил Стуколин. — Он с самого начала так и рассчитывал: когда представится возможность — сбежать.
— Но почему он не сбежал во время учений над «Ниткой»? — задал резонный вопрос Барнавели.
— Потому что сбили бы его на хрен, — ответил Алексей. — Да и топлива ему до Турции не хватило бы — вы же нам выдавали в обрез.
— Ну хорошо, допустим, — на лице Барнавели появилась улыбка: он что-то там про себя понял и теперь воспринимал ситуацию с юмором. — А почему тогда он не сбежал во время перелёта?
— Потому что я держал его на прицеле, и он это знал.
Кто-то из офицеров присвистнул, кто-то в наступившей тишине сказал отчётливо: «Мать!» — Пользуясь случаем и в присутствии всех, — нарушил молчание Рашидов, — я хотел бы принести капитанам Алексею Стуколину и Алексею Лукашевичу свои извинения. Более года назад я участвовал в войне против армии Российской Федерации, но и вы, ребята, воевали и воюете с людьми, которые ещё совсем недавно были вашими соотечественниками. Здесь, в составе нашей авиагруппы, есть и русские, и грузины, и украинцы — любой из вас мог бы оказаться на моём месте, если бы правительство его страны приказало пойти и убить…
— Не любой, — сказал со своего места Золотарёв, который за свою карьеру военным лётчиком сумел повоевать и в Приднестровье, и в Чечне, и ещё кое-где вне границ бывшего Советского Союза. — Говори только за себя.
— Но я в любом случае, — возвысил голос Руслан, понимая, что затянул и сейчас его начнут перебивать, — прошу прощения у моих новых сослуживцев за то, что воевал против них. Простите меня, ребята, за прошлое и давайте думать о будущем.
Снова воцарилась тишина. Стуколин, хмурясь и потирая кулак, сел в кресло.
— Я так понимаю, — сказал Барнавели, — извинения принимаются?
Стуколин промолчал. Он извинений не принял, но, судя по всему, здесь это никого не интересовало. Потому что никто из них не горел в сбитом Рашидовым самолёте, и не тонул в ледяном море без надежды на спасение, и не дрался с Рашидовым на ножах. Впрочем, Громов, который как раз дрался, кажется, тоже поверил и простил.
«Идиоты, — думал Стуколин. — И Костя — тоже кретин. Ничего, вы меня попомните, когда эта сука чернозадая сбежит».
Стуколин ошибался. Рашидов действительно не собирался сбегать — он хотел в очередной раз испытать судьбу, чтобы проверить, прав ли он в своём выборе…
Как-то раз, во второй половине дня, в кают-компании собрались семеро — троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом информационном посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные — маялись от безделья.
— Кстати, а что у нас с выборами? — спросил Стуколин старшего офицера по воспитательной работе. — Когда и как?
— Двадцать шестого, как и положено, — отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2-е4.
— А счётная комиссия? А бюллетени?
— Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели — типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере, а результаты уйдут через спутник по шифрованной связи.
— Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, — проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой.
— Экий ты, брат Антон, зануда, — сказал Роман, он сделал ответный ход: с7-с5. — Главное в выборах что?
— А что главное в выборах? — встрепенулся Кадман.
— В выборах главное — ощущение собственной значимости, — нравоучительно заявил Роман. — Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного!
— Это ещё что за намёки? — возмутился Губанов, двигая пешку на d3. — Кого это ты называешь маленьким и серым?
— Себя, разумеется, — с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5.
— А я съем, — объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой.
— Приятного аппетита, — Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. — Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался!
Губанов, схватившись за голову, задумался.
— Вот я и говорю, — продолжал Кадман, — нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за этого полковника, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия.
Казалось, что лекции, учебные взлёты и посадки, разборы полётов и «потешные» бои над «Ниткой» никогда не закончатся, но на исходе второго месяца — в точном соответствии с планом-графиком — Андрей Андреевич Шапиро построил лётчиков на плацу «Нитки» и сказал:
— Достаточно, товарищи офицеры! Готовьтесь к выпускному экзамену…
* * *
(Авианесущий крейсер «Варяг», Атлантика, март 2000 года)— Палуба! Говорит Витязь. Мы в двадцатикилометровой зоне.
— Видим вас, Витязь. Добро пожаловать. Сообщите ваши параметры.
— На мне боевая подвеска. Противокорабельная ракета «Москит» и четыре «Р-27». Израсходовано две трети топлива. Общая масса — двадцать три семьсот.
— Понял вас, Витязь, общая масса — двадцать три семьсот. Аэрофинишеры будут готовы через минуту. Перегрузили вас, я смотрю. Будьте внимательнее на посадке.
— Спасибо, Палуба.
Заместитель командира авиагруппы тяжёлого авианесущего крейсера «Варяг» подполковник Константин Громов летел первым. Так решил бывший старший инструктор, а теперь командир — Тимур Мерабович Барнавели. Сам он под позывным «Ас» пристроился в хвосте, чтобы, по его словам, проконтролировать сверху, как будет проходить посадка, а потом, если кто-то напортачит, «вставить всем фитиль по самые гланды».
Внизу расстилался Атлантический океан в тропике Рака, слева тянулась изрезанная береговая полоса Сенегала — «Варяг» находился в семи морских милях западнее порта Дакар. Погода стояла отличная, ярко светило тропическое солнце, а настолько глубокой и насыщенной синевы, какой отличалось здешнее небо, Громов нигде и никогда прежде не видел. В такую погоду хотелось лететь, и лететь, и лететь, невзирая на высоту и расстояние, на то, сколько керосина осталось и где в конце концов придётся садиться.
«Почему люди не летают, как птицы? — отстранённо подумал Громов, сидя в кабине истребителя, рассекающего воздух на высоте трёх километров и со скоростью восемьсот километров в час. — Почему люди привязаны к аэродромам?» — Аэрофинишеры готовы, Витязь, — сообщил диспетчер с «Варяга». — Волнение — два балла. Ветер — 4 метра в секунду, 75 градусов [84]. Покажите класс, Витязь.
— Ещё не было случая, чтобы хоть один самолёт остался в воздухе, — ответил Громов сакраментальной фразой. — Попробую, Палуба.
Константин сверился с табло отказов, убедился, что все системы «Су-33» работают нормально. Потом снизился и сделал несколько «пристрелочных» заходов. Когда ему показалось, что он уловил частоту движения палубы в такт волне, он снизил скорость и пошёл к корме. Находясь на четырёхградусной посадочной глиссаде и выдерживая при этом требуемый одиннадцатиградусный угол атаки, Громов выпустил закрылки, тормозной щиток, гак и шасси. Ему удалось захватить третий аэрофинишер, и, прокатившись по палубе чуть более ста метров, «Су-33» остановился.
— Отлично, Витязь, — высказал свою оценку диспетчер. — Без сучка, без задоринки. Слушай, Витязь, а ты и вправду из Кубинки, как о тебе рассказывают?
— Всё уже знают, — проворчал Громов. — Тоже мне «режим повышенной секретности». Да, это правда.
Вырулив по сигналу палубного регулировщика к самолётоподъёмнику, он остановил машину и открыл фонарь. Первым, кого он увидел, спустившись по приставной лестнице на палубу, был капитан ФСБ Владимир Фокин.
— Здравствуйте, Константин Кириллович, — приветствовал он Громова. — Давненько не виделись.
Громов снял шлем.
— Есть новости? — поинтересовался он.
— Масса новостей, — порадовал Фокин. — Американцы уже в пути, и в настоящий момент, — он зачем-то взглянул на часы, — пересекают экватор.
— Что ещё?
— Мы отправляемся сегодня вечером — после окончания заправки.
— Какие у нас планы на ближайшее будущее?
— Сейчас все сядут, — Фокин показал на новый истребитель с российскими опознавательными знаками, под рёв двигателей заходящий на посадку, — потом вас представят командиру крейсера — вице-адмиралу Долгопрудному. После представления — обед и, по требованию вашего командира, разбор полётов. Вечером всех пилотов ждут в офицерской кают-компании на торжественный ужин.
— Кто ещё будет участвовать в ужине?
— О, там будет масса интересных людей! Вам понравится, Константин Кириллович.
* * *
По-видимому, распорядок первого дня на «Варяге» был утрясён заранее, поэтому всё получилось именно так, как описывал Фокин. Когда последний «Су-33» подкатил к самолётоподъёмнику и им занялись техники, вахтенный офицер в чине капитана второго ранга сопроводил пилотов авиагруппы к вице-адмиралу. Долгопрудный был очень рад познакомиться наконец с теми, кто олицетворяли собой подлинную мощь авианосца, и этой своей радости не скрывал. Он пожал каждому руку, отметил профессионализм лётчиков, проявленный при посадке, и выразил надежду, что авиагруппа в максимально короткий срок вольётся в «дружный коллектив» крейсера «Варяг».Потом вице-адмирал перешёл к менее формальной части и поинтересовался настроениями пилотов.
— Вы хоть знаете, против кого мы выступаем?
— Знаем, товарищ вице-адмирал, — ответил за всех подполковник Барнавели.
— Не страшно? Силища-то громадная…
— Я так думаю, — сказал Барнавели, — пусть они нас боятся, товарищ вице-адмирал.
Долгопрудный засмеялся.
— Молодец, подполковник, правильно излагаешь. Так мы и будем строить нашу, «варяжскую», политику.
После того, как лётчики определились с каютами, приняли душ и отобедали, Барнавели устроил в штабе авиагруппы положенный разбор перелёта, оценивая качество пилотирования и посадки. На этот раз обошлось без «фитилей», поскольку авиагруппа действительно совершила первый настоящий перелёт на «пятёрочку», сдав таким образом свой второй выпускной экзамен. А вечером весь командный состав крейсера, за исключением вице-адмирала (старший помощник объяснил пилотам, что Долгопрудный в принципе не посещает застолий), чествовал офицеров авиагруппы за обильным столом. В меню застолья преобладали дары моря, закупленные на рыбном рынке Дакара, экзотические фрукты и украинская горилка, в достаточных количествах запасённая ещё дома.
После того, как были произнесены первые тосты и опорожнены первые стопки, Фокин с хитрым выражением лица отозвал троицу друзей из Петербурга и подвёл их к компании, сидевшей особняком.
— Ба! — вскричал Лукашевич. — Знакомые всё лица.
Один из компании, широкий крепкий бородач, поднялся из своего кресла, и они с Алексеем обнялись.
— Как там Зоя? — сразу спросил бородач. — Не обижаешь?
— Её обидишь, — засмеялся Лукашевич.
Перед пилотами сидела в полном составе троица мурманских «ветеранов», поставившая в своё время последнюю точку в операции «Снегопад», задуманной и осуществлённой в Заполярье военной разведкой Федеративной Республики Народов Кавказа. Именно эти ребята, когда-то искалеченные локальными войнами, ведущимися на окраинах России, но стоившие каждый десятерых, сумели в корне переломить безвыходную ситуацию, в которой оказалась воинская часть 461-13(бис(, один на один сражавшаяся с распоясавшимися исламистами.
Оказалось, что Роман, Вадим и Захар (так звали троих ветеранов-спецназовцев) прибыли на «Варяг» по заданию генерала-майора Зартайского, и не одни, а в сопровождении целого отряда бывших офицеров ВДВ общим числом в два десятка человек. Выпив за встречу, бородач Роман рассказал, что Зартайский готов к самому неожиданному развитию событий — вплоть до необходимости высадки десанта на побережье.
— Короче, если америкосы вскроют тайник, — сказал он, — мы должны будем помешать им забрать то, что там лежит.
— Как вы это себе представляете? — спросил Лукашевич.
— Придём и заберём, — уверенно отозвался Роман. — В первый раз, что ли? Вы, соколы, главное, не подкачайте — прикройте сверху.
— Но это же война, — намекнул Лукашевич.
— С америкосами? — Роман зычно расхохотался. — Не смеши меня, капитан. Вот увидишь, америкосы твои наложат в штаны при первом же выстреле. Только сдаётся мне, поразмяться нам не удастся.
— Это почему же? — поинтересовался подошедший к компании щуплый молодой человек в джинсовом костюме и дымчатых очках.
Роман тут же отыскал свободную стопку, наполнил её до краёв горилкой, настоянной на перце, подал молодому человеку и ответил так:
— А потому, мой дорогой Антон, что у америкосов не было и нет точных координат тайника. Как не было и нет их у нас. Знаешь, сколько лет в том районе «Новолазаревская» [85]работала? А толку?..
Стуколин с Лукашевичем многозначительно переглянулись: осведомлённость Романа Прохорова в этом деле была заметно выше, чем у пилотов. Невозмутимым остался только Громов: наверное, его осведомлённость была ещё выше.
— А Анатолий Викторович утверждает, что за последнее время могли появиться новые данные.
— Мало ли что утверждает твой Анатолий Викторович, — небрежно заявил Роман. — Ты пей вон лучше — продукт выдыхается.
Молодой человек опрокинул в себя рюмку и зажмурился — слёзы так и брызнули у него из глаз.
— Крепка настойка, — сообщил он, отдышавшись и протирая очки.
Офицеры, не откладывая, присоединились к процессу.
— Эликсир бессмертия, — охарактеризовал напиток Роман, довольный произведённым эффектом. — Ты, главное, закусывать не забывай. Вот сало есть и рыбопродукты… Кстати, товарищи офицеры, — он повернулся к захмелевшим пилотам, — имею честь представить вам Антона Кадмана. Писатель, журналист, сотрудник НИИ Нематериальных Взаимодействий. Прошу любить и жаловать.
— Утечки секретной информации не боитесь? — спросил журналист Кадман, закусывая перцовую горилку бутербродом с ломтиком настоящего украинского сала.
Роман снова хохотнул.
— Ну и будет утечка, — сказал он небрежно. — А она почти наверняка будет — однако кто утечке поверит? Серьёзные газеты промолчат. Всякие там «Секретные папки» и прочие «Аномальные новости» — те ухватятся, конечно, но эту «желтизну» нормальные люди не читают — только полоумные типы, вроде твоего Анатолия Викторовича.
— А кто такой Анатолий Викторович? — поинтересовался Стуколин. — Мы уже дважды слышали о нём…
— О! Это Великий Посвящённый, — пояснил Роман, театрально понизив голос и подмигивая. — Маг и алхимик, масон и чернокнижник, конспиролог и конспиратор. Вон он сидит.
Пилоты посмотрели на Великого Посвящённого. Тот действительно выглядел весьма импозантно. Совершенно голый череп, выпирающие скулы и глаза навыкате в совокупности придавали лицу «Великого Посвящённого» оттенок чего-то потустороннего. Одет он был в чёрный, наглухо застёгнутый френч, на груди красовался какой-то значок. Вокруг «Великого Посвящённого» собралось с десяток офицеров «Варяга». Анатолий Викторович вальяжно вещал, а моряки слушали его, раскрыв рты и позабыв про напитки.
— Вечно вы всё перевираете, Роман Фёдорович, — с упрёком сказал Антон Кадман, наливая себе в стопку новую порцию горилки. — На самом деле Дугов никогда не называл себя ни Великим Посвящённым, ни магом, ни тем более алхимиком. Он конспиролог — это да, но все мы в чём-то конспирологи. Вот вы, товарищи офицеры, верите в Заговор Мирового Сионизма?
— Как же не верить? — включился в игру Стуколин. — Когда этот заговор налицо. Точнее — на лицах.
— Вот видите, — глубокомысленно изрёк Кадман. — За конспирологию! — объявил он тост и, не дожидаясь, когда его поддержат, выпил.
— Извините за любопытство, Антон, но если вы журналист и писатель, как вас угораздило попасть в эту экспедицию? — поинтересовался Лукашевич, который впервые в жизни беседовал с живым литератором.
Раскрасневшийся от выпитого Кадман, тараща глаза, замахал на него рукой — на некоторое время он выбыл из разговора, пытаясь справиться с собственным желудком, который отказывался принимать очередную порцию горилки.
— Можно сказать, случайно, — ответил за литератора Роман. — Тиснул книжку «Оккультные тайны чего-то там», собрал в ней кипу дешёвых сенсаций, но сделал глупость — попытался весь этот бред анализировать. В результате, сам того не ведая, раскрыл несколько важных секретов, и наш «нематериальный» НИИ взял его в оборот. Теперь Антон у них типа хроникёра и летописца, ездит в экспедиции, потом отчёты строчит.
— И о нас напишет?
— И о вас напишу, — подтвердил Антон, которому удалось в конце концов унять желудочные спазмы. — Разумеется, всё было совсем не так, как рассказывает Роман Фёдорович. Но в оценке конечного итога он прав — моя задача действительно состоит в том, чтобы… э-э-э… регистрировать всё, что происходит вокруг меня в самом НИИ и в экспедициях, а потом внятно и литературно излагать свои впечатления на бумаге. Жаль только: на все эти записки сразу ставится гриф «Секретно», и тираж копий не превышает десяти экземпляров. Но когда-нибудь, — Кадман поднял палец и погрозил им слушателям, — придёт время, и о вас… о нас узнают все!
— Лучше не надо, — заметил Роман. — А то всплывут неприглядные подробности — не отмоешься.
— А не нужно совершать поступки, о которых потом придётся жалеть, — сказал Кадман нравоучительно. — Плесните-ка мне ещё этой горилки. Пробирает до костей, сволочь, но зато как хороша!
— А не придётся потом жалеть? — со смехом спросил Роман.
— Это моя работа! — заявил журналист, с пьяной суровостью глядя на Прохорова. — Вот и Анатолий Викторович тоже считает, что лучшему усвоению рассеянной в пространстве информации способствует употребление различных тонизирующих средств. А Анатолий Викторович, между прочим, — директор НИИ и крупнейший теоретик российского мартинизма!
— Вам, Антон, на эту тему стоит с нашим замкомом поговорить, — посоветовал Лукашевич, кивая на расположившегося в сторонке Громова.
— Он тоже любит заложить за воротник?
— Нет, но он большой любитель разной эзотерики и всяких оккультных тайн. А если вы его очень попросите, то он расскажет пару историй из своей практики. Например, про геройский «Запорожец». Или про экспедицию на Ловозеро. Очень рекомендую.
— Спасибо, — поблагодарил Кадман. — Сейчас наведу справки.
Нетвёрдой походкой, с наполненной стопкой в руке, он двинулся по направлению к Громову.
— Вот так и живём, — сказал Захар, провожая Антона взглядом. — А на самом деле — скука смертная. Мы уже с месяц как на борту, «Варяг» больше стоит, чем идёт, а на берег не отпускают. Я ребят, конечно, гоняю, чтобы форму не потеряли, но заняться больше нечем. У писателя хоть какое-то дело есть — он с утра пару рюмок примет, чтобы «рассеянная информация» лучше усваивалась, запрётся в каюте и стучит весь день по клавишам ноутбука, а у нас… — Роман махнул рукой.
— Ничего, — успокоил приятеля Лукашевич, — как придём в Антарктику, будет не до скуки…
В полночь, когда большинство офицеров, участвовавших в застолье, разошлись по своим каютам, вице-адмирал Долгопрудный поднялся на капитанский мостик и скомандовал отправление.
Тяжёлый авианесущий крейсер «Варяг» поднял якоря, четыре паровые турбины суммарной мощностью в двести тысяч лошадиных сил, уже более пяти часов крутившиеся на холостом ходу, наконец-то получили нагрузку, сдвинув громаду корабля с мёртвой точки, вода забурлила за кормой, и, оставляя за собой широкий пенистый след, «Варяг» на скорости в 25 узлов направился к экватору.
«Ну вот, — подумал вице-адмирал, глядя на яркие южные звёзды, — теперь только дело».
* * *
На следующее утро командир авиагруппы Тимур Барнавели собрал весь подчинённый ему личный состав в штабе (при нормальном положении вещей сюда приглашались только командиры эскадрилий) и объявил, что пора приступать к плановым полётам.— Во-первых, — говорил он мучающимся с похмелья офицерам, — мы продолжаем учения. Подполковник Громов принёс мне на утверждение план таких учений, и я его уже подписал. Особое внимание в плане уделяется отработке навыков ближнего воздушного боя на малых высотах и согласованию действий авиагруппы с корабельными боевыми постами. Ответственным за выполнение программы учений назначаю себя. Во-вторых, необходимо обеспечить круглосуточное патрулирование воздушного пространства в пределах двухсоткилометровой зоны от крейсера. Два самолёта должны постоянно находиться в воздухе…
— Но зачем, товарищ подполковник? — спросил Золотарёв. — Топливо только зря пожжём.
— Топлива у нас достаточно, — успокоил Барнавели. — Нам недостаёт главного — разведданных. Самолёта ДРЛО у нас нет и не будет, и это наша самая главная ахиллесова пята…
— Можно подумать, — шепнул Лукашевич Стуколину, — будто бы у Ахиллеса было несколько пяток: главные, неглавные и самая главная.
Тот хмыкнул, выражая своё одобрение удачной шутке.
— Ничего смешного в этом, товарищи офицеры, я лично не вижу, — строго сказал Барнавели, чуткое ухо которого уловило смешок. — Как вы все прекрасно знаете, радиус действия корабельного поста радиолокационной разведки ограничен горизонтом. Высота главного локатора «Витязя» над уровнем моря при сегодняшней осадке составляет 90 метров. Элементарный расчёт показывает, что радиус контролируемой постом зоны не превышает сорока километров. Таким образом, любая сволочь имеет возможность подкрасться на сверхмалой и вставить нам фитиль по самые гланды. Теперь, надеюсь, всё понято?
— Понятно… понятно…
— Кроме нас радиолокационный дозор на ближнем радиусе будет осуществлять специальный вертолёт, но раннего предупреждения никакой вертолёт обеспечить не сможет. Поэтому с сегодняшнего дня мы начинаем боевое патрулирование по составленному мною графику. Смена — четыре часа. Первыми в дозор пойдут подполковник Громов и старший лейтенант Рашидов. Громов начинает с северного направления, Рашидов — с южного. Движение по часовой стрелке. Высота — десять тысяч. Главная задача — глядеть и бдеть.
— Разрешите сделать замечание, товарищ подполковник, — поднял руку Стуколин.
Барнавели нахмурился, но высказаться позволил:
— Делайте ваше замечание, товарищ капитан.
— Я считаю, что старшего лейтенанта Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт.
По рядам прокатился шепоток, а Барнавели опешил. Он, разумеется, знал об инциденте, произошедшем между Стуколином и Рашидовым в первый же день приезда лётчиков в Крым, но, не имея точного представления о побудительных мотивах, не придавал этому инциденту особого значения. Рашидов был в тройке лучших пилотов авиагруппы, заметно обгоняя по результатам тестов и экзаменов того же Стуколина, имел богатый боевой опыт, хорошо знал «Су-27К» (от которого до «Су-33» даже не шаг, а так — мелкий шажок) и вообще производил впечатление ответственного и требовательного к себе офицера. Не доверять ему у Барнавели не было никаких оснований, а Фокин не счёл нужным Тимура Мерабовича предупредить — полагал, видимо, что бумаги, подписанной Рашидовым на Литейном-4, вполне достаточно, чтобы старший лейтенант не наделал глупостей.
— Почему вы считаете, что Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт? — глупо спросил Барнавели.
— Потому что он сбежит. Загрузки ему вполне хватит, чтобы добраться до любой из стран северо-западного побережья Африки.
Все присутствующие в штабе офицеры, выворачивая шеи, посмотрели на Рашидова, который с безучастным видом сидел на «галёрке». За два с лишним месяца службы с ним пилоты привыкли к его нелюдимости и спокойной уверенности, в приятели к нему никто не набивался, а потому с какого-то момента Руслана просто перестали замечать. А тут вдруг такой финт!
— Вы собираетесь сбежать, товарищ старший лейтенант? — обратился Барнавели непосредственно к обвиняемому.
Рашидов встал.
— Нет, товарищ подполковник. У меня и в мыслях ничего подобного не было.
— Он врёт! — безапелляционно заявил Стуколин. — Он с самого начала так и рассчитывал: когда представится возможность — сбежать.
— Но почему он не сбежал во время учений над «Ниткой»? — задал резонный вопрос Барнавели.
— Потому что сбили бы его на хрен, — ответил Алексей. — Да и топлива ему до Турции не хватило бы — вы же нам выдавали в обрез.
— Ну хорошо, допустим, — на лице Барнавели появилась улыбка: он что-то там про себя понял и теперь воспринимал ситуацию с юмором. — А почему тогда он не сбежал во время перелёта?
— Потому что я держал его на прицеле, и он это знал.
Кто-то из офицеров присвистнул, кто-то в наступившей тишине сказал отчётливо: «Мать!» — Пользуясь случаем и в присутствии всех, — нарушил молчание Рашидов, — я хотел бы принести капитанам Алексею Стуколину и Алексею Лукашевичу свои извинения. Более года назад я участвовал в войне против армии Российской Федерации, но и вы, ребята, воевали и воюете с людьми, которые ещё совсем недавно были вашими соотечественниками. Здесь, в составе нашей авиагруппы, есть и русские, и грузины, и украинцы — любой из вас мог бы оказаться на моём месте, если бы правительство его страны приказало пойти и убить…
— Не любой, — сказал со своего места Золотарёв, который за свою карьеру военным лётчиком сумел повоевать и в Приднестровье, и в Чечне, и ещё кое-где вне границ бывшего Советского Союза. — Говори только за себя.
— Но я в любом случае, — возвысил голос Руслан, понимая, что затянул и сейчас его начнут перебивать, — прошу прощения у моих новых сослуживцев за то, что воевал против них. Простите меня, ребята, за прошлое и давайте думать о будущем.
Снова воцарилась тишина. Стуколин, хмурясь и потирая кулак, сел в кресло.
— Я так понимаю, — сказал Барнавели, — извинения принимаются?
Стуколин промолчал. Он извинений не принял, но, судя по всему, здесь это никого не интересовало. Потому что никто из них не горел в сбитом Рашидовым самолёте, и не тонул в ледяном море без надежды на спасение, и не дрался с Рашидовым на ножах. Впрочем, Громов, который как раз дрался, кажется, тоже поверил и простил.
«Идиоты, — думал Стуколин. — И Костя — тоже кретин. Ничего, вы меня попомните, когда эта сука чернозадая сбежит».
Стуколин ошибался. Рашидов действительно не собирался сбегать — он хотел в очередной раз испытать судьбу, чтобы проверить, прав ли он в своём выборе…
* * *
По вечерам офицеры встречались в кают-компании. Снова звучали песни под гитару, снова тасовалась замусоленная колода, снова рассказывались байки и снова велись разговоры о будущем.Как-то раз, во второй половине дня, в кают-компании собрались семеро — троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом информационном посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные — маялись от безделья.
— Кстати, а что у нас с выборами? — спросил Стуколин старшего офицера по воспитательной работе. — Когда и как?
— Двадцать шестого, как и положено, — отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2-е4.
— А счётная комиссия? А бюллетени?
— Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели — типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере, а результаты уйдут через спутник по шифрованной связи.
— Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, — проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой.
— Экий ты, брат Антон, зануда, — сказал Роман, он сделал ответный ход: с7-с5. — Главное в выборах что?
— А что главное в выборах? — встрепенулся Кадман.
— В выборах главное — ощущение собственной значимости, — нравоучительно заявил Роман. — Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного!
— Это ещё что за намёки? — возмутился Губанов, двигая пешку на d3. — Кого это ты называешь маленьким и серым?
— Себя, разумеется, — с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5.
— А я съем, — объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой.
— Приятного аппетита, — Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. — Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался!
Губанов, схватившись за голову, задумался.
— Вот я и говорю, — продолжал Кадман, — нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за этого полковника, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия.