Страница:
— База, здесь Баскед… — начал было он уставное обращение, но в этот самый момент увидел яркие вспышки.
Картинка промелькнула, но она навсегда запечатлелась в памяти Сэма Андерсона: темнота, габаритные огни вертолёта и вспышки выстрелов.
— База, в меня стреляют! Прошу применить ракеты, База!
— Уходите, Баскетболист, — приказал контр-адмирал. — Слышите? Уходите оттуда немедленно.
Лейтенант хотел уже вдавить педаль, чтобы лечь на обратный курс к авианосцу, но остановился. В самый неподходящий момент он вспомнил, с каким восторгом обсуждалась в кают-компании мальчишеская выходка Фрэда Кинга по прозвищу Небесный Король. Он ослушался командующего группировкой, попал за это в карцер, но стал героем. Если это не слава, то что тогда слава?
«Обо мне будут говорить, — подумал лейтенант. — Обо мне все будут говорить. И когда-нибудь…» Он всё-таки вдавил педаль, но только для того, чтобы развернуться навстречу русскому вертолёту.
Андерсон поймал «хеликс» в прицельную рамку и дал целеуказание головкам самонаведения ракет.
— Уходите, Баскетболист! — повысил голос Эллисон. — Я приказываю вам возвращаться!
— Поцелуй мне задницу, — пробормотал Андерсон и запустил «Сайдвиндер».
Ракета ближнего боя AIM-9M «Сайдвиндер» сошла с пилона, расположенного на конце правого крыла штурмовика, и через девять секунд полёта врезалась в «хеликс». Расстояние было столь невелико, что у ракеты не успел даже сработать неконтактный лазерный взрыватель, и боевая часть сдетонировала уже внутри корпуса русского вертолёта.
Ещё через четыре секунды пылающий остов «хеликса» рухнул в воду. Из двадцать человек, находившихся на его борту, не уцелел никто…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Картинка промелькнула, но она навсегда запечатлелась в памяти Сэма Андерсона: темнота, габаритные огни вертолёта и вспышки выстрелов.
— База, в меня стреляют! Прошу применить ракеты, База!
— Уходите, Баскетболист, — приказал контр-адмирал. — Слышите? Уходите оттуда немедленно.
Лейтенант хотел уже вдавить педаль, чтобы лечь на обратный курс к авианосцу, но остановился. В самый неподходящий момент он вспомнил, с каким восторгом обсуждалась в кают-компании мальчишеская выходка Фрэда Кинга по прозвищу Небесный Король. Он ослушался командующего группировкой, попал за это в карцер, но стал героем. Если это не слава, то что тогда слава?
«Обо мне будут говорить, — подумал лейтенант. — Обо мне все будут говорить. И когда-нибудь…» Он всё-таки вдавил педаль, но только для того, чтобы развернуться навстречу русскому вертолёту.
Андерсон поймал «хеликс» в прицельную рамку и дал целеуказание головкам самонаведения ракет.
— Уходите, Баскетболист! — повысил голос Эллисон. — Я приказываю вам возвращаться!
— Поцелуй мне задницу, — пробормотал Андерсон и запустил «Сайдвиндер».
Ракета ближнего боя AIM-9M «Сайдвиндер» сошла с пилона, расположенного на конце правого крыла штурмовика, и через девять секунд полёта врезалась в «хеликс». Расстояние было столь невелико, что у ракеты не успел даже сработать неконтактный лазерный взрыватель, и боевая часть сдетонировала уже внутри корпуса русского вертолёта.
Ещё через четыре секунды пылающий остов «хеликса» рухнул в воду. Из двадцать человек, находившихся на его борту, не уцелел никто…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
«ВРАГУ НЕ СДАЁТСЯ НАШ ГОРДЫЙ ВАРЯГ…»
(Эстония, сентябрь 1999 года)
Внезапный интерес, который проявил Таллинн к скромному 96-летнему пенсионеру Отто Раннету, очень последнему не понравился. Более того, этот интерес его напугал.
Девятнадцать лет назад невысокий, сухой, но по виду ещё очень крепкий старик появился в маленьком русском городке Силламяэ, переехав туда из Кохтла-Ярве по обмену квартир. Поселился он в доме на улице с простым и честным названием Береговая. Окно его однокомнатной квартиры смотрело на Финский залив, и по вечерам он частенько сидел за ним, раздвинув шторы и наблюдая закат.
Отто Раннет почти не говорил по-русски. В Силламяэ, где русских было подавляющее большинство (настолько подавляющее, что эстонский язык изучался только в одной из четырёх имеющихся школ), это позволило ему оставаться в стороне от общества, чего он и добивался с самого начала. Соседи быстро привыкли к молчаливому, себе на уме, эстонцу и, посудачив немного, забыли о нём. Только раз в месяц к Отто Раннету приходила девушка-почтальон с сорока рублями пенсии, которую эстонец тратил скупо, во всём себе отказывая.
Однажды летом мальчишки из соседней парадной забросили в открытую форточку квартиры Раннета «дымовуху» — подпалённую полистироловую расчёску. Неизвестно, на какую реакцию престарелого эстонца они рассчитывали, но дальнейшее выглядело так. Из форточки повалил едкий дым, окно распахнулось, и, проявив невиданную прыть, пенсионер перепрыгнул через подоконник, упал на газон и быстро-быстро пополз на коленях, крича: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!» и прикрывая голову руками. Расшалившаяся ребятня была в полном восторге от своей проделки, но этот внезапный спектакль продолжался недолго, ползущий старик сильно ударился коленкой о камень, замер, отнял руки от головы и непонимающе огляделся вокруг. Потом его взгляд стал более осмысленным, старик с чувством произнёс непонятное слово «шайзе» и поднялся на ноги. Расчёска почти уже дотлела, дым развеялся, и хотя воняло всё ещё преотвратно, эстонец не стал устраивать скандала и выяснять, кто виноват — отряхнув колени, он вернулся домой.
Юные проказники, подбросившие «дымовуху», разумеется, любили книжки о разведчиках-контрразведчиках, но тогда никому из них и в голову не пришло задуматься, а какое, собственно, отношение имеют словосочетания «Нихт шиссен» и «Шайзе» к эстонскому языку. Что, впрочем, объяснимо: в их школе этот редкий язык не преподавали, а в «немецкую» группу ходили одни девчонки.
В мае 1984 года добровольное уединение Отто Раннета снова было нарушено. Ученикам шестого-а класса школы номер один Антоше Кадману, откликающемуся на прозвище Кад, и Олегу Филиппову, обижающемуся на прозвище Филиппок, учительница литературы и классный руководитель Ларина Клавдия Николаевна, называемая за глаза Ларкой, поручила разобраться к празднику Великой Победы с «подшефными» ветеранами. Разнарядку на шефство спустили из ГорОНО ещё два года назад, но только теперь потребовали отчёта. Антон и Олег взялись за дело без энтузиазма: любое поручение, исходящее от Ларки, они воспринимали как неизбежное зло, от которого лучше было бы «отвертеться», но если уж не получилось…
Выписав из журнала «Общественная нагрузка» фамилии и адреса подопечных, ребята отправились в поход по квартирам, выдавая везде стандартный словесный набор типа: «Здравствуйте! Мы из школы номер один. Наш класс взял над вами шефство. Поздравляем вас с наступающим праздником. Не нужна ли вам какая-нибудь помощь?» Ветераны в общем и целом встречали их дружелюбно, поили чаем и рассказывали о ратных подвигах — школьники внимали, ставили галочку в блокнот и двигались дальше. За два вечера они практически выполнили поручение Клавдии Николаевны, оставив на закуску нелюдимого эстонца. Олегу Филиппову идти к этому эстонцу очень не хотелось. Дело в том, что он был одним из тех проказников, которые подбросили «дымовуху», и теперь опасался, как бы Отто Раннет его не опознал.
«Давай не пойдём, — ныл он. — Скажем Ларке, что были у него — она всё равно проверять не станет».
Но Антон, которому в недалёком будущем предстояло стать «акулой пера» и хроникёром НИИ Нематериальных Взаимодействий, ещё в юности отличался повышенной социальной ответственностью. А потому он совершенно проигнорировал аргументы Филиппка. Кроме того, чего уж скрывать, Антон кое-что слышал о загадочном эстонце, и в голове школьника зрел некий сюжет, десять лет спустя переложенный на бумагу и опубликованный в виде рассказа «Чёрная тетрадь» в питерском еженедельнике «Спутник».
Они заявились к Отто Раннету около девяти вечера, когда на улице совсем стемнело. Пришлось долго звонить в дверь, а потом ещё ждать, когда пенсионер изучит нежданных гостей в глазок и справится с тремя замками (интересно, зачем ему столько?). Наконец дверь приоткрылась, и над натянувшейся поперёк проёма цепочкой появилось изборождённое морщинами лицо.
«Кто ви такие?» — с сильным акцентом спросил эстонец.
«Здравствуйте! — заторопился Антон. — Мы ученики шестого-а класса школы номер один. Мы к вам по поручению. Наш класс шефствует над вами. Мы хотим поздравить вас с праздником Великой Победы над немецкими захватчиками. И хотим спросить вас о трудностях… Меня зовут Антон Кадман. А его зовут Олег Филиппов», — добавил он в заключение, тут же сообразив, что с этого следовало начинать.
Изучающий взгляд эстонца, который терпеливо слушал всю эту белиберду, вдруг остекленел. Это было настолько неожиданно и страшно, что Антон даже отпрянул.
«Как ти сказать?» — проблеял старец. — Кацман?" «Нет, я Кадман, — поправил Антон. — Не Кацман, а Кадман».
Дверь с треском захлопнулась, а Филипок, прятавшийся за спиной Антона, облегчённо вздохнул.
«Сумасшедший какой-то», — сказал он Антону.
Но тут дверь снова открылась — хозяин просто-напросто снимал цепочку.
«Прахатите, ученики шестоко-а», — сказал загадочный эстонец, отступая вглубь квартиры.
Не без робости двое ребят вошли в полутёмную прихожую. В те времена внутреннее убранство советских однокомнатных квартир было достаточно типовым: палас на полу, пошлый ковёр на стене, люстра из поддельного хрусталя под потолком, шкаф из двух секций, стоящий поперёк и разделяющий комнату на две части — «гостиную» и «спальную». Ничего подобного школьники здесь не увидели. Интерьер квартиры Отто Раннета был скромен и по-солдатски прост: голый, но отмытый до блеска пол, идеально заправленная односпальная кровать, простой шифоньер, обои в цветочек. Поражало полное отсутствие какой-либо бытовой техники: не наблюдалось ни телевизора, ни радиоприёмника, словно старый эстонец совершенно не интересовался тем, что происходит в мире. Ещё внимание Антона привлекла непонятная картинка, висевшая над кроватью — старинная гравюра, изображающая двух людей: мужчину в рыцарском облачении, стоящего на мраморной лестнице в театральной позе с копьём в правой руке и чашей — в левой, и женщину, ступенькой ниже, одетую как простолюдинка, преклонившую перед ним колени.
«Сатитесь, ученики шестоко-а, — Отто Раннет предложил школьникам две деревянные табуретки. — Сатитесь и раскасывайте, кто вас присылал».
Филипок, потупившись, смотрел в пол и явно не горел желанием общаться с эстонцем. Антон повторил уже сказанное, добавив к своим словам только ссылку на Клавдию Николаевну и ГорОНО.
Пенсионер задумался, а потом спросил:
«А почему Клафтия Николаефна решила, путто я есть фетеран?» Антон опешил.
«А разве вы… не ветеран?» «Нет, я не фетеран».
«А где вы были… что делали во время войны?» «Я пыл в концлагерь. Красная Армия асфапатила меня».
В подтверждение старый эстонец закатал рукав и продемонстрировал подросткам синие цифры, вытатуированные на предплечье. Антон и Олег озадаченно переглянулись.
«И вы совсем не имеете никаких орденов?» — уточнил Антон.
«Нет, не имею ортеноф», — подтвердил пенсионер.
Антон спрятал извлечённый было блокнот в карман и встал.
«Тогда извините, — сказал он разочарованно, — мы, наверное, пойдём…» Раннет тоже привстал и вдруг, вытянув руку, цепко ухватил Антона за локоток.
«И перетафай Клафтии Николаефне, — произнёс он, растягивая слова пуще прежнего, — я не фетеран, а пыфший заключаемый фашистоф».
«Я обязательно передам», — пообещал Антон и, разумеется, выполнил своё обещание.
Возможно, что это мимолётное посещение обители нелюдимого эстонца учениками шестого-а класса было единственным достаточно тесным контактом Отто Раннета с жителями Силламяэ, и такое положение вещей сохранялось бы до сих пор, если бы в один прекрасный день вся Прибалтика не возжелала независимости и не началась эпоха перемен, спутавшая линии судеб миллионов людей.
Первоначально жители Силламяэ с энтузиазмом восприняли идею государственной независимости: в начале 90-х многим казалось, что все проблемы связаны с Москвой, достаточно сделать решительный шаг, и жизнь немедленно придёт в соответствие с лучшими европейскими стандартами. Однако очень скоро стало ясно, что, возможно, кто-то в Эстонии и будет жить по европейским стандартам, но только не русские, которых в первые же дни после самоопределения прибалтийских республик записали в «лица без гражданства», лишили пенсий, льгот, права на трудоустройство. Разумеется, тут же началось новое брожение умов — теперь уже направленное на возврат в состав России.
Всё это мало касалось Отто Раннета до того самого момента, когда подвыпившие ребята, названные в полицейском протоколе «русскими националистами», не перебили все стёкла в окнах его квартиры, выкрикивая при этом «лозунги, призывающие к разрушению государственности и свержению существующего строя». Дело получило широкую огласку. Таллинн давно собирался окоротить «русофилов» Силламяэ, не доставало только повода. Из центра прибыла целая следственная бригада и развернула кипучую деятельность. В первый (но, к сожалению, не в последний) раз Отто Раннет оказался в центре внимания. И хотя ничем существенным помочь следствию он не мог, его раз за разом вызывали на допросы. Наконец были произведены аресты и состоялся суд. Раннет на суд не пошёл, хотя ему и прислали повестку — он надеялся, что теперь, после окончания дела, ему дадут вернуться в тень. Он ошибался. Не прошло и года, как на его скромную персону вновь обратили внимание.
Однажды жители улицы Береговая были привлечены появлением кавалькады «иномарок» с мигалками, сопровождаемой полицейскими на мотоциклах — по всему, в город прибыла большая шишка. Кавалькада остановилась у дома, где жил Отто Раннет. Из головной машины вышли двое в шляпах и узких длиннополых плащах, осмотрели подъезд и прилежащие территории, после чего сопроводили к Раннету некоего солидного господина, одетого довольно примечательно — в чёрный френч полувоенного покроя с серебряными позументами в виде меандра из переплетённых свастик. Господин представился озадаченному Раннету как замминистра культуры Эйно Парве и повёл разговор о необходимости возвращения к корням, о возрождении древних традиций, сметённых большевиками, об исторической справедливости и борьбе с «недочеловеками», претендующими на мировое господство.
Старый эстонец выслушал замминистра внимательно, не перебивая, но потом спросил, а к чему собственно господин Парве ему это рассказывает, ведь он, Отто Раннет, вряд ли чем-нибудь сможет помочь делу возрождения древних традиций.
«Ну как же, господин Ран? — замминистра изобразил удивление. — Ваше славное прошлое, ваши заслуги могут стать примером для нового поколения эстонцев».
«Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, — заметил пенсионер. — Моя фамилия Раннет, а не Ран».
«Я понимаю ваши опасения, господин Ран, — замминистра подмигнул заговорщически. — Но вам нечего больше бояться. В новой Эстонии уважают и ценят таких как вы. Мы нуждаемся в вас, в ваших знаниях и в вашем опыте».
«Вы меня с кем-то перепутали», — стоял на своём пенсионер.
Эйно Парве был явно разочарован несговорчивостью Раннета, но виду не подал, а очень вежливо попрощался, пожелал здоровья и долгих лет. После его отъезда для старого эстонца началась новая жизнь.
Во-первых, к Раннету стала приходить обширная корреспонденция. Журналы, газеты, письма. Все — с определённым уклоном. Например, раз в месяц в почтовом ящике обнаруживался богато иллюстрированный немецкий журнал «Das Schwarze Korps», посвящённый истории СС и Третьего Рейха. Не менее раза в неделю появлялась газета «Vril» — печатный орган эстонской национал-социалистической партии. Среди писем преобладали восторженные послания от прыщавых юнцов, натянувших от большого ума чёрную униформу и считавших Раннета чуть ли не своим духовным вождём. Сразу возникал вопрос, кто снабдил их адресом. Пенсионер рвал эти послания, не читая, и, добавляя их к кипе неонацистской периодики, отправлял в мусорное ведро. Впрочем, несколько писем всё же привлекли его внимание и заставили крепко задуматься. Они были подписаны неким Юханом Мяльком, директором Музея древней истории стран Балтии. В этих письмах, удостоверенных огромными печатями, Мяльк просил господина Раннета посодействовать в розыске «ценных предметов старины», принадлежащих эстонскому народу и утерянных в ходе Второй мировой войны. Что это за предметы, директор Музея древней истории не уточнял, но письма свои присылал с завидной регулярностью.
Однако по-настоящему Раннета напугала надпись, сделанная красным маркером на двери его квартиры одной тихой ночью. Надпись гласила: «Смерть фашисту!» и имела подпись «Мосад». Несмотря на то, что слово «Моссад» пишется через два "с", да и сама эта организация предпочитает не афишировать свои намерения, Отто Раннет почувствовал себя обложенным со всех сторон. Он не знал, что надпись сделал Олег Филиппов — тот самый «ученик шестого-а класса», подросший, дослужившийся до звания лейтенанта полиции, обременённый женой и двумя детьми, но так и не сумевший избавиться от потаённого страха перед старым эстонцем, причин которого давно уже не помнил. Его дурацкая и совершенно подростковая выходка стала последней каплей, переполнившей чашу, и нелюдимый пенсионер сорвался с насиженного места.
Отто Раннета арестовали 10 сентября 1999 года в Нарве при попытке приобретения фальшивого паспорта с вклейкой, разрешающей свободный выход в Ивангород. При личном досмотре у него были изъяты пистолет П-38 системы «вальтер», пять тысяч долларов крупными купюрами старого образца, десять бриллиантов по четыре карата и старинная гравюра, изображающая рыцаря с копьём и чашей и женщину, стоящую на коленях.
Вместе со всем изъятым Раннета доставили в Таллинн — на роскошную виллу в пригороде, окружённую высоким забором, с охраной и собаками. Там его посадили на металлический стул, установленный в центре совершенно пустой комнаты с обитыми звукоизолирующим материалом стенами. Стул имел особенности — в подлокотники его были вмонтированы стальные зажимы. Сопровождавший арестованного пенсионера полицейский вложил его руки в эти зажимы и защёлкнул механический замок, приковав Раннета к стулу. Старый эстонец понял, что доигрался: живым его из этой комнаты не выпустят. Впрочем, оставался ещё один шанс на миллион, а Раннет за свою длинную и многотрудную жизнь привык полагаться даже на такие ничтожные шансы.
Через некоторое время в комнату вошли двое. Одного Отто узнал сразу — замминистра Эйно Парве, одетый, как и тогда, при первой встрече, в чёрный френч с серебряными позументами. За ним следовал персонаж менее солидный, но зато более колоритный. Он был худ до нескладности и небрит, носил простенький дешёвый костюм, на лацкане которого имелся значок — глаз в треугольнике, знаменитое Всевидящее Око. Но самое примечательное в наружности спутника Эйно Парве было то, что уже по первому впечатлению становилось ясно: он психически ненормален. Бегающий взгляд, неровная дёргающаяся походка, мимика шимпанзе — всё говорило за это. Раннет почувствовал боль в низу живота — так давал о себе знать глубоко спрятанный ужас перед двумя безумцами, во власти которых он оказался.
— Guten Tag, Herr Ran! [106]— приветливо сказал Эйно Парве.
— Я не понимаю вас, — отозвался Раннет по-эстонски.
— Полноте, дружище, — замминистра ухмыльнулся. — На эстонском языке вы говорите гораздо хуже, чем на своём родном — немецком. Хотя могли бы и освоить за столько-то лет. Но если угодно, будем говорить по-эстонски.
— Вы меня с кем-то перепутали, — попробовал играть по старинке Раннет.
Эйно Парве и второй, походивший на сумасшедшего, встали бок о бок напротив металлического стула, к которому был прикован Раннет, и замминистра заметил:
— А вы, оказывается, плохо держите удар, господин штандартенфюрер. Наверное, стареете? Раньше вы были спокойнее и не поддавались на прямые провокации. Кстати, хочу представить вам моего друга. Его зовут Юхан Мяльк, он возглавляет Музей древней истории.
Директор Музея древней истории тут же скорчил такую рожу, что впору было вызывать санитаров.
— Он очень большой специалист в своей области, — отрекомендовал замминистра приятеля, — и умеет работать не только головой, но и руками.
Отто Раннет искоса посмотрел на руки Мялька — пальцы у директора Музея были длинные и тонкие, с такими пальцами из него мог бы получиться хороший хирург или музыкант. Но, видно, не получился.
— Вы меня с кем-то перепутали…
— Ну, разумеется, перепутали, — Эйно Парве засмеялся. — Тогда объясните нам, господин Раннет, откуда у бывшего заключённого концентрационного лагеря, у бывшего механизатора совхоза имени Пегельмана, а ныне — малообеспеченного пенсионера, оказалась крупная сумма в долларах США, бриллианты, пистолет Вальтера, и вот это? — замминистра полез в карман френча и извлёк из него сложенную вчетверо гравюру, девятнадцать лет служившую единственным украшением однокомнатной квартиры Отто Раннета. — Очень неосторожно с вашей стороны, господин штандартенфюрер, хранить у себя подобную картинку. Она же выдала вас с головой. Я ведь ещё сомневался, когда ехал к вам полгода назад, но когда увидел её, понял: вы тот, кто нам нужен.
— Я не знаю, о чём вы говорите, — отозвался пенсионер хмуро. — Я вырезал эту картинку из «Огонька». Она мне понравилась.
Юхан Мяльк мерзко захихикал и облизнулся.
— Глупо, господин Ран, глупо. В «Огоньке» никогда не напечатали бы символическое изображение Мистерии Грааля. Товарищ Суслов не допустил бы. Он в этих делах разбирался.
— Что вам от меня нужно? — спросил старый эстонец безнадёжно.
— Вот это совсем другой разговор, — сказал Эйно Парве, он спрятал гравюру и закурил. — Нам нужно совсем немного. Вы даёте нам несколько цифр — точные координаты антарктической базы и шифр устройства самоликвидации. В обмен мы предлагаем: домик в престижном пригороде Таллинна, хорошую пенсию и достойную старость. Соглашайтесь. Это очень выгодное предложение.
Раннет сделал вид, что размышляет. Потом ответил так:
— Хорошо, я сознаюсь. Я действительно штандартенфюрер СС Отто Ран. Однако вы ошиблись в главном: я никогда не имел отношения к антарктическим экспедициям Третьего рейха. Этой темой занимался Альфред Рихтер.
— А мы располагаем другими данными, — сказал Эйно Парве. — С 39-го года, с момента вашей мнимой смерти, по декабрь 44-го вы под именем штандартенфюрера СС Отто Келера находились на базе «Ной Швабенланд». Фактически вы возглавляли специальный антарктический отдел «Аненербе» и принимали в строительстве базы самое непосредственное участие.
Настал долгожданный момент, и Раннет не преминул воспользоваться своим единственным шансом.
— Это ложная информация, — сказал он просто. — Я не знаю, откуда вы получили сведения о базе, но они не соответствуют действительности. С 39-го года я занимался теоретическим обоснованием проекта «Новая раса» и работал в концлагерях. Например, с профессором Августом Хиртом из Страсбургского университета.
Замминистра помолчал.
— Вы настаиваете на своей версии? — спросил он после паузы.
— Да. Но это не версия — это правда.
Эйно Парве взглянул на Юхана и отошёл к стене. Мяльк выпятил нижнюю губу, от чего его сходство с шимпанзе заметно усилилось, и приблизился к Раннету. Он наклонился над пенсионером, и заговорил отвратительно визгливым голосом:
— Слушай ты, старый ублюдок, хватит вешать нам лапшу на уши. У нас есть способы тебя разговорить. Знаешь, наверное, есть всякие химические препараты. Но я — я! — сторонник старых методов. Потому что я хочу увидеть, какого цвета у тебя кровь. Увидеть, как ты обгадишься. Увидеть, как ты будешь плакать и умолять меня о смерти.
Пенсионер знал, что это не пустые слова — директор Музея древней истории явно не зря был приглашён на допрос. Но Раннет не строил иллюзий: не будет никакого домика в пригороде, ни обещанной «достойной старости», а быстрое согласие ответить на заданный вопрос означает только быструю смерть.
Бывшему штандартенфюреру СС вдруг стало интересно узнать напоследок предел своих возможностей. За годы войны он насмотрелся на смерть в разных её формах. На его глазах людей стреляли, душили, топили, травили газами, расчленяли, но сейчас он вспомнил только один эпизод из своей биографии. По приглашению Института экспериментальной медицины, подчинённого «Аненербе», Отто Ран присутствовал при опытах доктора Рашера из Мюнхена. Зигмунд Рашер по заказу Люфтваффе проводил исследования воздействия больших высот на человеческий организм. В качестве подопытного материала использовались заключённые лагеря Дахау. Рашер встретил Рана приветливо и сразу провёл в свою лабораторию, где как раз шла подготовка к очередному эксперименту с переохлаждением. В лаборатории стоял чан с обычной водой, в которую ассистенты доктора набросали толчёный лёд, поддерживая температуру не выше трёх градусов по шкале Цельсия. В чан поместили двоих раздетых догола русских офицеров. По расчётам Рашера смерть должна была наступить максимум через сорок минут, но он ошибся, и эта пытка длилась целых пять часов! Офицеры кричали и на русском и на немецком просили убить их. На втором часу один из ассистентов проявил беспокойство и потребовал прекратить эксперимент, и тогда Рашер пригрозил ему пистолетом, сказав, что застрелит любого, кто попытается прервать опыт до его «естественного завершения». На четвёртом часу сорвавшие голос русские вдруг обнялись и один что-то тихо сказал другому. Рашер потребовал от присутствующего в лаборатории поляка перевести слова подопытного, чтобы занести их в протокол. Поляк помялся, но потом сказал: «Они прощались». На пятом часу подопытные потеряли всякую подвижность, а ещё через некоторое время Рашер констатировал остановку дыхания и смерть…
Старый эсэсовец вспомнил всё это, засмеялся и плюнул склонившемуся над ним Юхану Мальке прямо в безобразное лицо.
Больше никто и никогда Раннета не видел. Он исчез без следа, как, случается, исчезают в этом мире люди, выйдя из дома и не вернувшись. Возможно, лет через сто или двести кто-нибудь из наших потомков будет производить раскопки на месте элитной загородной дачи под Таллинном и сильно озадачится, обнаружив в старом подвале под слоем бетона множество ниш, в которых покоятся мумифицировавшиеся останки. Среди них наш потомок найдёт и искалеченный труп нелюдимого эстонца — бывшего штандартенфюрера СС Отто Рана.
И уж точно никто никогда не увяжет его «таинственное» исчезновение с тем, что в первых числах января 2000 года из порта Пярну в кругосветное плавание с обходом мыса Горн отправился новый круизный лайнер «Таллинн». По сообщениям СМИ, на его борту находились «видные деятели культуры и науки стран Балтии». Это было правдой, но лишь отчасти. Дело в том, что под «крышей» Министерства культуры Эстонии работала целая группа «специалистов особого профиля», некогда составлявшая прибалтийское отделение НИИ Нематериальных Взаимодействий, а ныне подчинённая Управлению стратегического планирования при президенте Эстонской республики. Среди её сотрудников числились заместитель министра Эйно Парве и директор Музея древней истории Балтии Юхан Мяльк…
Внезапный интерес, который проявил Таллинн к скромному 96-летнему пенсионеру Отто Раннету, очень последнему не понравился. Более того, этот интерес его напугал.
Девятнадцать лет назад невысокий, сухой, но по виду ещё очень крепкий старик появился в маленьком русском городке Силламяэ, переехав туда из Кохтла-Ярве по обмену квартир. Поселился он в доме на улице с простым и честным названием Береговая. Окно его однокомнатной квартиры смотрело на Финский залив, и по вечерам он частенько сидел за ним, раздвинув шторы и наблюдая закат.
Отто Раннет почти не говорил по-русски. В Силламяэ, где русских было подавляющее большинство (настолько подавляющее, что эстонский язык изучался только в одной из четырёх имеющихся школ), это позволило ему оставаться в стороне от общества, чего он и добивался с самого начала. Соседи быстро привыкли к молчаливому, себе на уме, эстонцу и, посудачив немного, забыли о нём. Только раз в месяц к Отто Раннету приходила девушка-почтальон с сорока рублями пенсии, которую эстонец тратил скупо, во всём себе отказывая.
Однажды летом мальчишки из соседней парадной забросили в открытую форточку квартиры Раннета «дымовуху» — подпалённую полистироловую расчёску. Неизвестно, на какую реакцию престарелого эстонца они рассчитывали, но дальнейшее выглядело так. Из форточки повалил едкий дым, окно распахнулось, и, проявив невиданную прыть, пенсионер перепрыгнул через подоконник, упал на газон и быстро-быстро пополз на коленях, крича: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!» и прикрывая голову руками. Расшалившаяся ребятня была в полном восторге от своей проделки, но этот внезапный спектакль продолжался недолго, ползущий старик сильно ударился коленкой о камень, замер, отнял руки от головы и непонимающе огляделся вокруг. Потом его взгляд стал более осмысленным, старик с чувством произнёс непонятное слово «шайзе» и поднялся на ноги. Расчёска почти уже дотлела, дым развеялся, и хотя воняло всё ещё преотвратно, эстонец не стал устраивать скандала и выяснять, кто виноват — отряхнув колени, он вернулся домой.
Юные проказники, подбросившие «дымовуху», разумеется, любили книжки о разведчиках-контрразведчиках, но тогда никому из них и в голову не пришло задуматься, а какое, собственно, отношение имеют словосочетания «Нихт шиссен» и «Шайзе» к эстонскому языку. Что, впрочем, объяснимо: в их школе этот редкий язык не преподавали, а в «немецкую» группу ходили одни девчонки.
В мае 1984 года добровольное уединение Отто Раннета снова было нарушено. Ученикам шестого-а класса школы номер один Антоше Кадману, откликающемуся на прозвище Кад, и Олегу Филиппову, обижающемуся на прозвище Филиппок, учительница литературы и классный руководитель Ларина Клавдия Николаевна, называемая за глаза Ларкой, поручила разобраться к празднику Великой Победы с «подшефными» ветеранами. Разнарядку на шефство спустили из ГорОНО ещё два года назад, но только теперь потребовали отчёта. Антон и Олег взялись за дело без энтузиазма: любое поручение, исходящее от Ларки, они воспринимали как неизбежное зло, от которого лучше было бы «отвертеться», но если уж не получилось…
Выписав из журнала «Общественная нагрузка» фамилии и адреса подопечных, ребята отправились в поход по квартирам, выдавая везде стандартный словесный набор типа: «Здравствуйте! Мы из школы номер один. Наш класс взял над вами шефство. Поздравляем вас с наступающим праздником. Не нужна ли вам какая-нибудь помощь?» Ветераны в общем и целом встречали их дружелюбно, поили чаем и рассказывали о ратных подвигах — школьники внимали, ставили галочку в блокнот и двигались дальше. За два вечера они практически выполнили поручение Клавдии Николаевны, оставив на закуску нелюдимого эстонца. Олегу Филиппову идти к этому эстонцу очень не хотелось. Дело в том, что он был одним из тех проказников, которые подбросили «дымовуху», и теперь опасался, как бы Отто Раннет его не опознал.
«Давай не пойдём, — ныл он. — Скажем Ларке, что были у него — она всё равно проверять не станет».
Но Антон, которому в недалёком будущем предстояло стать «акулой пера» и хроникёром НИИ Нематериальных Взаимодействий, ещё в юности отличался повышенной социальной ответственностью. А потому он совершенно проигнорировал аргументы Филиппка. Кроме того, чего уж скрывать, Антон кое-что слышал о загадочном эстонце, и в голове школьника зрел некий сюжет, десять лет спустя переложенный на бумагу и опубликованный в виде рассказа «Чёрная тетрадь» в питерском еженедельнике «Спутник».
Они заявились к Отто Раннету около девяти вечера, когда на улице совсем стемнело. Пришлось долго звонить в дверь, а потом ещё ждать, когда пенсионер изучит нежданных гостей в глазок и справится с тремя замками (интересно, зачем ему столько?). Наконец дверь приоткрылась, и над натянувшейся поперёк проёма цепочкой появилось изборождённое морщинами лицо.
«Кто ви такие?» — с сильным акцентом спросил эстонец.
«Здравствуйте! — заторопился Антон. — Мы ученики шестого-а класса школы номер один. Мы к вам по поручению. Наш класс шефствует над вами. Мы хотим поздравить вас с праздником Великой Победы над немецкими захватчиками. И хотим спросить вас о трудностях… Меня зовут Антон Кадман. А его зовут Олег Филиппов», — добавил он в заключение, тут же сообразив, что с этого следовало начинать.
Изучающий взгляд эстонца, который терпеливо слушал всю эту белиберду, вдруг остекленел. Это было настолько неожиданно и страшно, что Антон даже отпрянул.
«Как ти сказать?» — проблеял старец. — Кацман?" «Нет, я Кадман, — поправил Антон. — Не Кацман, а Кадман».
Дверь с треском захлопнулась, а Филипок, прятавшийся за спиной Антона, облегчённо вздохнул.
«Сумасшедший какой-то», — сказал он Антону.
Но тут дверь снова открылась — хозяин просто-напросто снимал цепочку.
«Прахатите, ученики шестоко-а», — сказал загадочный эстонец, отступая вглубь квартиры.
Не без робости двое ребят вошли в полутёмную прихожую. В те времена внутреннее убранство советских однокомнатных квартир было достаточно типовым: палас на полу, пошлый ковёр на стене, люстра из поддельного хрусталя под потолком, шкаф из двух секций, стоящий поперёк и разделяющий комнату на две части — «гостиную» и «спальную». Ничего подобного школьники здесь не увидели. Интерьер квартиры Отто Раннета был скромен и по-солдатски прост: голый, но отмытый до блеска пол, идеально заправленная односпальная кровать, простой шифоньер, обои в цветочек. Поражало полное отсутствие какой-либо бытовой техники: не наблюдалось ни телевизора, ни радиоприёмника, словно старый эстонец совершенно не интересовался тем, что происходит в мире. Ещё внимание Антона привлекла непонятная картинка, висевшая над кроватью — старинная гравюра, изображающая двух людей: мужчину в рыцарском облачении, стоящего на мраморной лестнице в театральной позе с копьём в правой руке и чашей — в левой, и женщину, ступенькой ниже, одетую как простолюдинка, преклонившую перед ним колени.
«Сатитесь, ученики шестоко-а, — Отто Раннет предложил школьникам две деревянные табуретки. — Сатитесь и раскасывайте, кто вас присылал».
Филипок, потупившись, смотрел в пол и явно не горел желанием общаться с эстонцем. Антон повторил уже сказанное, добавив к своим словам только ссылку на Клавдию Николаевну и ГорОНО.
Пенсионер задумался, а потом спросил:
«А почему Клафтия Николаефна решила, путто я есть фетеран?» Антон опешил.
«А разве вы… не ветеран?» «Нет, я не фетеран».
«А где вы были… что делали во время войны?» «Я пыл в концлагерь. Красная Армия асфапатила меня».
В подтверждение старый эстонец закатал рукав и продемонстрировал подросткам синие цифры, вытатуированные на предплечье. Антон и Олег озадаченно переглянулись.
«И вы совсем не имеете никаких орденов?» — уточнил Антон.
«Нет, не имею ортеноф», — подтвердил пенсионер.
Антон спрятал извлечённый было блокнот в карман и встал.
«Тогда извините, — сказал он разочарованно, — мы, наверное, пойдём…» Раннет тоже привстал и вдруг, вытянув руку, цепко ухватил Антона за локоток.
«И перетафай Клафтии Николаефне, — произнёс он, растягивая слова пуще прежнего, — я не фетеран, а пыфший заключаемый фашистоф».
«Я обязательно передам», — пообещал Антон и, разумеется, выполнил своё обещание.
Возможно, что это мимолётное посещение обители нелюдимого эстонца учениками шестого-а класса было единственным достаточно тесным контактом Отто Раннета с жителями Силламяэ, и такое положение вещей сохранялось бы до сих пор, если бы в один прекрасный день вся Прибалтика не возжелала независимости и не началась эпоха перемен, спутавшая линии судеб миллионов людей.
Первоначально жители Силламяэ с энтузиазмом восприняли идею государственной независимости: в начале 90-х многим казалось, что все проблемы связаны с Москвой, достаточно сделать решительный шаг, и жизнь немедленно придёт в соответствие с лучшими европейскими стандартами. Однако очень скоро стало ясно, что, возможно, кто-то в Эстонии и будет жить по европейским стандартам, но только не русские, которых в первые же дни после самоопределения прибалтийских республик записали в «лица без гражданства», лишили пенсий, льгот, права на трудоустройство. Разумеется, тут же началось новое брожение умов — теперь уже направленное на возврат в состав России.
Всё это мало касалось Отто Раннета до того самого момента, когда подвыпившие ребята, названные в полицейском протоколе «русскими националистами», не перебили все стёкла в окнах его квартиры, выкрикивая при этом «лозунги, призывающие к разрушению государственности и свержению существующего строя». Дело получило широкую огласку. Таллинн давно собирался окоротить «русофилов» Силламяэ, не доставало только повода. Из центра прибыла целая следственная бригада и развернула кипучую деятельность. В первый (но, к сожалению, не в последний) раз Отто Раннет оказался в центре внимания. И хотя ничем существенным помочь следствию он не мог, его раз за разом вызывали на допросы. Наконец были произведены аресты и состоялся суд. Раннет на суд не пошёл, хотя ему и прислали повестку — он надеялся, что теперь, после окончания дела, ему дадут вернуться в тень. Он ошибался. Не прошло и года, как на его скромную персону вновь обратили внимание.
Однажды жители улицы Береговая были привлечены появлением кавалькады «иномарок» с мигалками, сопровождаемой полицейскими на мотоциклах — по всему, в город прибыла большая шишка. Кавалькада остановилась у дома, где жил Отто Раннет. Из головной машины вышли двое в шляпах и узких длиннополых плащах, осмотрели подъезд и прилежащие территории, после чего сопроводили к Раннету некоего солидного господина, одетого довольно примечательно — в чёрный френч полувоенного покроя с серебряными позументами в виде меандра из переплетённых свастик. Господин представился озадаченному Раннету как замминистра культуры Эйно Парве и повёл разговор о необходимости возвращения к корням, о возрождении древних традиций, сметённых большевиками, об исторической справедливости и борьбе с «недочеловеками», претендующими на мировое господство.
Старый эстонец выслушал замминистра внимательно, не перебивая, но потом спросил, а к чему собственно господин Парве ему это рассказывает, ведь он, Отто Раннет, вряд ли чем-нибудь сможет помочь делу возрождения древних традиций.
«Ну как же, господин Ран? — замминистра изобразил удивление. — Ваше славное прошлое, ваши заслуги могут стать примером для нового поколения эстонцев».
«Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, — заметил пенсионер. — Моя фамилия Раннет, а не Ран».
«Я понимаю ваши опасения, господин Ран, — замминистра подмигнул заговорщически. — Но вам нечего больше бояться. В новой Эстонии уважают и ценят таких как вы. Мы нуждаемся в вас, в ваших знаниях и в вашем опыте».
«Вы меня с кем-то перепутали», — стоял на своём пенсионер.
Эйно Парве был явно разочарован несговорчивостью Раннета, но виду не подал, а очень вежливо попрощался, пожелал здоровья и долгих лет. После его отъезда для старого эстонца началась новая жизнь.
Во-первых, к Раннету стала приходить обширная корреспонденция. Журналы, газеты, письма. Все — с определённым уклоном. Например, раз в месяц в почтовом ящике обнаруживался богато иллюстрированный немецкий журнал «Das Schwarze Korps», посвящённый истории СС и Третьего Рейха. Не менее раза в неделю появлялась газета «Vril» — печатный орган эстонской национал-социалистической партии. Среди писем преобладали восторженные послания от прыщавых юнцов, натянувших от большого ума чёрную униформу и считавших Раннета чуть ли не своим духовным вождём. Сразу возникал вопрос, кто снабдил их адресом. Пенсионер рвал эти послания, не читая, и, добавляя их к кипе неонацистской периодики, отправлял в мусорное ведро. Впрочем, несколько писем всё же привлекли его внимание и заставили крепко задуматься. Они были подписаны неким Юханом Мяльком, директором Музея древней истории стран Балтии. В этих письмах, удостоверенных огромными печатями, Мяльк просил господина Раннета посодействовать в розыске «ценных предметов старины», принадлежащих эстонскому народу и утерянных в ходе Второй мировой войны. Что это за предметы, директор Музея древней истории не уточнял, но письма свои присылал с завидной регулярностью.
Однако по-настоящему Раннета напугала надпись, сделанная красным маркером на двери его квартиры одной тихой ночью. Надпись гласила: «Смерть фашисту!» и имела подпись «Мосад». Несмотря на то, что слово «Моссад» пишется через два "с", да и сама эта организация предпочитает не афишировать свои намерения, Отто Раннет почувствовал себя обложенным со всех сторон. Он не знал, что надпись сделал Олег Филиппов — тот самый «ученик шестого-а класса», подросший, дослужившийся до звания лейтенанта полиции, обременённый женой и двумя детьми, но так и не сумевший избавиться от потаённого страха перед старым эстонцем, причин которого давно уже не помнил. Его дурацкая и совершенно подростковая выходка стала последней каплей, переполнившей чашу, и нелюдимый пенсионер сорвался с насиженного места.
Отто Раннета арестовали 10 сентября 1999 года в Нарве при попытке приобретения фальшивого паспорта с вклейкой, разрешающей свободный выход в Ивангород. При личном досмотре у него были изъяты пистолет П-38 системы «вальтер», пять тысяч долларов крупными купюрами старого образца, десять бриллиантов по четыре карата и старинная гравюра, изображающая рыцаря с копьём и чашей и женщину, стоящую на коленях.
Вместе со всем изъятым Раннета доставили в Таллинн — на роскошную виллу в пригороде, окружённую высоким забором, с охраной и собаками. Там его посадили на металлический стул, установленный в центре совершенно пустой комнаты с обитыми звукоизолирующим материалом стенами. Стул имел особенности — в подлокотники его были вмонтированы стальные зажимы. Сопровождавший арестованного пенсионера полицейский вложил его руки в эти зажимы и защёлкнул механический замок, приковав Раннета к стулу. Старый эстонец понял, что доигрался: живым его из этой комнаты не выпустят. Впрочем, оставался ещё один шанс на миллион, а Раннет за свою длинную и многотрудную жизнь привык полагаться даже на такие ничтожные шансы.
Через некоторое время в комнату вошли двое. Одного Отто узнал сразу — замминистра Эйно Парве, одетый, как и тогда, при первой встрече, в чёрный френч с серебряными позументами. За ним следовал персонаж менее солидный, но зато более колоритный. Он был худ до нескладности и небрит, носил простенький дешёвый костюм, на лацкане которого имелся значок — глаз в треугольнике, знаменитое Всевидящее Око. Но самое примечательное в наружности спутника Эйно Парве было то, что уже по первому впечатлению становилось ясно: он психически ненормален. Бегающий взгляд, неровная дёргающаяся походка, мимика шимпанзе — всё говорило за это. Раннет почувствовал боль в низу живота — так давал о себе знать глубоко спрятанный ужас перед двумя безумцами, во власти которых он оказался.
— Guten Tag, Herr Ran! [106]— приветливо сказал Эйно Парве.
— Я не понимаю вас, — отозвался Раннет по-эстонски.
— Полноте, дружище, — замминистра ухмыльнулся. — На эстонском языке вы говорите гораздо хуже, чем на своём родном — немецком. Хотя могли бы и освоить за столько-то лет. Но если угодно, будем говорить по-эстонски.
— Вы меня с кем-то перепутали, — попробовал играть по старинке Раннет.
Эйно Парве и второй, походивший на сумасшедшего, встали бок о бок напротив металлического стула, к которому был прикован Раннет, и замминистра заметил:
— А вы, оказывается, плохо держите удар, господин штандартенфюрер. Наверное, стареете? Раньше вы были спокойнее и не поддавались на прямые провокации. Кстати, хочу представить вам моего друга. Его зовут Юхан Мяльк, он возглавляет Музей древней истории.
Директор Музея древней истории тут же скорчил такую рожу, что впору было вызывать санитаров.
— Он очень большой специалист в своей области, — отрекомендовал замминистра приятеля, — и умеет работать не только головой, но и руками.
Отто Раннет искоса посмотрел на руки Мялька — пальцы у директора Музея были длинные и тонкие, с такими пальцами из него мог бы получиться хороший хирург или музыкант. Но, видно, не получился.
— Вы меня с кем-то перепутали…
— Ну, разумеется, перепутали, — Эйно Парве засмеялся. — Тогда объясните нам, господин Раннет, откуда у бывшего заключённого концентрационного лагеря, у бывшего механизатора совхоза имени Пегельмана, а ныне — малообеспеченного пенсионера, оказалась крупная сумма в долларах США, бриллианты, пистолет Вальтера, и вот это? — замминистра полез в карман френча и извлёк из него сложенную вчетверо гравюру, девятнадцать лет служившую единственным украшением однокомнатной квартиры Отто Раннета. — Очень неосторожно с вашей стороны, господин штандартенфюрер, хранить у себя подобную картинку. Она же выдала вас с головой. Я ведь ещё сомневался, когда ехал к вам полгода назад, но когда увидел её, понял: вы тот, кто нам нужен.
— Я не знаю, о чём вы говорите, — отозвался пенсионер хмуро. — Я вырезал эту картинку из «Огонька». Она мне понравилась.
Юхан Мяльк мерзко захихикал и облизнулся.
— Глупо, господин Ран, глупо. В «Огоньке» никогда не напечатали бы символическое изображение Мистерии Грааля. Товарищ Суслов не допустил бы. Он в этих делах разбирался.
— Что вам от меня нужно? — спросил старый эстонец безнадёжно.
— Вот это совсем другой разговор, — сказал Эйно Парве, он спрятал гравюру и закурил. — Нам нужно совсем немного. Вы даёте нам несколько цифр — точные координаты антарктической базы и шифр устройства самоликвидации. В обмен мы предлагаем: домик в престижном пригороде Таллинна, хорошую пенсию и достойную старость. Соглашайтесь. Это очень выгодное предложение.
Раннет сделал вид, что размышляет. Потом ответил так:
— Хорошо, я сознаюсь. Я действительно штандартенфюрер СС Отто Ран. Однако вы ошиблись в главном: я никогда не имел отношения к антарктическим экспедициям Третьего рейха. Этой темой занимался Альфред Рихтер.
— А мы располагаем другими данными, — сказал Эйно Парве. — С 39-го года, с момента вашей мнимой смерти, по декабрь 44-го вы под именем штандартенфюрера СС Отто Келера находились на базе «Ной Швабенланд». Фактически вы возглавляли специальный антарктический отдел «Аненербе» и принимали в строительстве базы самое непосредственное участие.
Настал долгожданный момент, и Раннет не преминул воспользоваться своим единственным шансом.
— Это ложная информация, — сказал он просто. — Я не знаю, откуда вы получили сведения о базе, но они не соответствуют действительности. С 39-го года я занимался теоретическим обоснованием проекта «Новая раса» и работал в концлагерях. Например, с профессором Августом Хиртом из Страсбургского университета.
Замминистра помолчал.
— Вы настаиваете на своей версии? — спросил он после паузы.
— Да. Но это не версия — это правда.
Эйно Парве взглянул на Юхана и отошёл к стене. Мяльк выпятил нижнюю губу, от чего его сходство с шимпанзе заметно усилилось, и приблизился к Раннету. Он наклонился над пенсионером, и заговорил отвратительно визгливым голосом:
— Слушай ты, старый ублюдок, хватит вешать нам лапшу на уши. У нас есть способы тебя разговорить. Знаешь, наверное, есть всякие химические препараты. Но я — я! — сторонник старых методов. Потому что я хочу увидеть, какого цвета у тебя кровь. Увидеть, как ты обгадишься. Увидеть, как ты будешь плакать и умолять меня о смерти.
Пенсионер знал, что это не пустые слова — директор Музея древней истории явно не зря был приглашён на допрос. Но Раннет не строил иллюзий: не будет никакого домика в пригороде, ни обещанной «достойной старости», а быстрое согласие ответить на заданный вопрос означает только быструю смерть.
Бывшему штандартенфюреру СС вдруг стало интересно узнать напоследок предел своих возможностей. За годы войны он насмотрелся на смерть в разных её формах. На его глазах людей стреляли, душили, топили, травили газами, расчленяли, но сейчас он вспомнил только один эпизод из своей биографии. По приглашению Института экспериментальной медицины, подчинённого «Аненербе», Отто Ран присутствовал при опытах доктора Рашера из Мюнхена. Зигмунд Рашер по заказу Люфтваффе проводил исследования воздействия больших высот на человеческий организм. В качестве подопытного материала использовались заключённые лагеря Дахау. Рашер встретил Рана приветливо и сразу провёл в свою лабораторию, где как раз шла подготовка к очередному эксперименту с переохлаждением. В лаборатории стоял чан с обычной водой, в которую ассистенты доктора набросали толчёный лёд, поддерживая температуру не выше трёх градусов по шкале Цельсия. В чан поместили двоих раздетых догола русских офицеров. По расчётам Рашера смерть должна была наступить максимум через сорок минут, но он ошибся, и эта пытка длилась целых пять часов! Офицеры кричали и на русском и на немецком просили убить их. На втором часу один из ассистентов проявил беспокойство и потребовал прекратить эксперимент, и тогда Рашер пригрозил ему пистолетом, сказав, что застрелит любого, кто попытается прервать опыт до его «естественного завершения». На четвёртом часу сорвавшие голос русские вдруг обнялись и один что-то тихо сказал другому. Рашер потребовал от присутствующего в лаборатории поляка перевести слова подопытного, чтобы занести их в протокол. Поляк помялся, но потом сказал: «Они прощались». На пятом часу подопытные потеряли всякую подвижность, а ещё через некоторое время Рашер констатировал остановку дыхания и смерть…
Старый эсэсовец вспомнил всё это, засмеялся и плюнул склонившемуся над ним Юхану Мальке прямо в безобразное лицо.
Больше никто и никогда Раннета не видел. Он исчез без следа, как, случается, исчезают в этом мире люди, выйдя из дома и не вернувшись. Возможно, лет через сто или двести кто-нибудь из наших потомков будет производить раскопки на месте элитной загородной дачи под Таллинном и сильно озадачится, обнаружив в старом подвале под слоем бетона множество ниш, в которых покоятся мумифицировавшиеся останки. Среди них наш потомок найдёт и искалеченный труп нелюдимого эстонца — бывшего штандартенфюрера СС Отто Рана.
И уж точно никто никогда не увяжет его «таинственное» исчезновение с тем, что в первых числах января 2000 года из порта Пярну в кругосветное плавание с обходом мыса Горн отправился новый круизный лайнер «Таллинн». По сообщениям СМИ, на его борту находились «видные деятели культуры и науки стран Балтии». Это было правдой, но лишь отчасти. Дело в том, что под «крышей» Министерства культуры Эстонии работала целая группа «специалистов особого профиля», некогда составлявшая прибалтийское отделение НИИ Нематериальных Взаимодействий, а ныне подчинённая Управлению стратегического планирования при президенте Эстонской республики. Среди её сотрудников числились заместитель министра Эйно Парве и директор Музея древней истории Балтии Юхан Мяльк…