В тревожном ожидании прошла ночь. Долгопрудный вёл переговоры с сигнальной станцией, а турецкие пограничные катера бороздили воду вокруг «Варяга», действуя на нервы боевым расчётам, просидевшим всю ночь на своих постах и наблюдавшим за этим безобразием на экранах локаторов и сквозь видеоискатели оптических прицелов. «Пропустят — не пропустят? — задавались вопросом офицеры крейсера. — И что будем делать, если не пропустят?».
   Однако с рассветом турки дали «добро», и тяжёлый авианосец на скорости в 10 узлов двинулся дальше, держась азиатского берега. Распоряжение пропустить корабль поступило с самого верха, и турецкие разведчики с пограничниками ничего не смогли сделать. Они, разумеется, не знали, что это распоряжение появилось в результате блестящей операции, проведённой военным атташе российского посольства в Анкаре. Денег, перечисленных на специальный счёт, атташе не жалел, и несколько видных чиновников Турции в ту ночь заметно увеличили свои капиталы. Дарданеллы тяжёлый крейсер миновал уже без малейших задержек.
   Восточнее Мальты «Варяг» был визуально замечен с борта авианосца «Америка». Между командирами двух военных и сравнимых по мощи кораблей состоялся краткий диалог по ближней радиосвязи. Переводчик не понадобился — оказалось, что Георгий Семёнович неплохо владеет английским. В результате этого диалога капитан «Америки» пожелал Долгопрудному и вверенному ему кораблю счастливого пути, а разведка ВМФ США обогатилась ещё одним — в ряду сотен других — донесением о появлении на мировых океанских линиях приписанного к порту Макао тяжёлого авианесущего крейсера под названием «Варяг».
   Моряки «Америки», высыпав на палубу, не без изумления взирали на грозный силуэт крейсера — четыре года назад они видели в этих водах точно такой же (систер-шип «Адмирал Кузнецов» заходил сюда во время проведения международной операции по умиротворению военного конфликта, названного впоследствии Боснийским Кризисом), но к формам крейсера проекта 11435 трудно было сразу привыкнуть. Ещё они видели перед собой осколок огромной и страшной Империи и могли только благодарить своего протестантского Бога [20]за то, что он услышал их молитвы и не допустил, чтобы дело дошло до Большой войны и здесь, в Средиземном море, им повстречался всего лишь один (да и то «безоружный») крейсер потенциального противника, а не десять или двадцать плавучих монстров с лучшими в мире истребителями на борту…
   За время перехода к Атлантике «Варяг» дважды сменил флаг. Если порт Черноморского судостроительного завода он покинул под жёлто-синим флагом Украины то, после того, как крейсер миновал Дарданеллы, над его «островом» взвился красный флаг Китайской Народной Республики, и только за Гибралтарским проливом на гафеле был поднят настоящий «Андреевский» флаг — две синие полосы крест-накрест на белом фоне.
* * *
    (В/ч 45678, Ленинградская область, январь 2000 года)
 
   Клиент был пьян. В стельку.
   Он сидел на скамейке в раздевалке служебного помещения под «вышкой» командно-диспетчерского пункта и, тупо глядя перед собой, зычно икал. И больше от него ничего нельзя было добиться.
   — Везёт тебе, Костя, — заметил начштаба и главный радетель коммерческих полётов подполковник Лаптев. — И деньги заплачены, и лететь никуда не надо.
   Громов снял фуражку и размотал шарф.
   — А где остальные басурмане? — поинтересовался он, направляясь к своему шкафчику.
   Имелись в виду спутники клиента: эти ребята обычно приезжали компаниями — пофорсить друг перед другом, сняться всей кодлой на фоне современного истребителя.
   Лаптев засмеялся.
   — Остальные ещё хуже, — сообщил он. — В «джипе» у КПП сидят— вылезти не могут.
   — Понятно, — сказал Громов; он начал расстёгивать шинель.
   — Ты куда это собрался, подполковник? — подозрительно осведомился Лаптев.
   — Керосин оплачен? — спокойно спросил Громов и сам же ответил: — Оплачен. Ресурс оплачен? Оплачен. Чего тебе ещё нужно, подполковник?
   Лаптев обиделся:
   — А тебе, подполковник, всегда нужно больше всех!..
   Клиент вдруг издал низкий утробный звук, и его вырвало зелёным прямо на брюки.
   — Ай-ай-ай, — Громов покачал головой. — Какая неприятность. Займись, подполковник, это входит в перечень услуг.
   Начштаба побагровел. Вывести его из себя всегда было довольно просто.
   — Ты у меня попомнишь, подполковник, — пообещал он зловеще и выскочил из раздевалки.
   — Попомню, — невозмутимо отвечал Константин.
   Через пятнадцать минут полностью экипированный и готовый к вылету Громов неторопливо шёл по рулёжной дорожке, направляясь к ангарам, где его ждал красавец-истребитель «Су-27УБ» [21]. Сержант из роты технического обслуживания приветливо улыбнулся ему:
   — Здравия желаем, товарищ подполковник!
   — Здорово, Иван. Как тут «журавль» [22]без меня поживает?
   — На пять с плюсом. У нас всё схвачено, товарищ подполковник, не беспокойтесь.
   Громов знал, что у техников действительно «всё схвачено» и не беспокоился. Он кивнул сержанту и по приставленной лестнице забрался в кабину. Устроился в кресле, пристегнулся, включил питание приборной доски, окинул критическим взглядом россыпь зелёных огоньков, проверил состояние многофункциональных дисплеев и табло отказов. В это время сержант убрал колодки и лестницу, помахал рукой, показывая, что всё готово. Громов запустил силовую установку, прислушиваясь к тому, как мощно раскручиваются роторы двух турбореактивных двигателей АЛ-31Ф производства фирмы «Сатурн» Архипа Люльки. Потом перебросил тумблер на приборной доске и вышел на связь с командно-диспетчерским пунктом.
   — База, говорит Витязь, как слышно меня, приём?
   — С добрым утром, Костя, — поприветствовал Громова весёлый голос.
   Константин сразу опознал его владельца — майора Саблина, который сегодня дежурил на КДП.
   — С добрым утром, Слава. Выпускай на взлёт, не томи.
   Возникла заминка. Потом, понизив тон, Саблин сообщил:
   — Тут начштаба всех строит — не велит тебя выпускать.
   — Основания?
   — Говорит, полёт отменяется в связи с неявкой клиента.
   — Хм-м… Клиент, по-моему, на месте. И при деле.
   Саблин приглушённо засмеялся. Он был в хорошем настроении и, видимо, вполне оценил юмор ситуации. Громов услышал, как на заднем плане громко, но невнятно рокочет разобидевшийся подполковник Лаптев. Ему кто-то робко и так же невнятно отвечал. Константин разобрал всего несколько слов и обрывков фраз: «этот наглец», «приказ», «клиент», «его урою» и «он у меня».
   Двигатели «Су» продолжали работать на холостом ходу, и Громов скучным официальным голосом снова запросил у КДП разрешение на взлёт и эшелонирование [23]. Саблин вернулся к выполнению своих прямых обязанностей:
   — Витязь, вам отказано в вылете. Заглушите двигатель и покиньте самолёт… Костя, начштаба упорствует. Говорит, что клиент находится на земле, а без клиента ты не полетишь.
   —.А ты ему объясни, — посоветовал Громов с ленцой, — что клиенты разные бывают. Кому-то нравится участвовать в процессе, а кто-то предпочитает наблюдать.
   Саблин передал народу слова Громова, и тут же эфир взорвался жизнерадостным хохотом. Смеялись все, кто был на КДП, кроме, наверное, уязвлённого в очередной раз подполковника Лаптева.
   — Ну что там? — спросил Громов, когда смех несколько поутих.
   — Начштаба нас покинул, — безо всякого сожаления сообщил Саблин. — Ты бы только видел его физиономию!
   — Мне разрешат сегодня вылет или нет?
   — Лети, сокол, — дал своё согласие Саблин. — Занимай третий эшелон и крутись в своё удовольствие. Кобру покажешь?
   — Покажу, если просите.
   — Тогда дай знать — ребята посмотреть хотят.
   — Не налюбовались ещё?
   Говоря это, Громов двинул РУД [24]до защёлки «малого газа» и по рулёжной дорожке повёл истребитель к взлётно-посадочной полосе. Машина катилась ровно, турбины свистели, и жизнь была прекрасна.
   — База, говорит Витязь, я на исходной.
   — Витязь, взлёт разрешаю.
   Громов вывел обороты двигателя на взлётный режим, полоса заскользила навстречу, теперь РУС [25]на себя, и вот уже мелкая тряска, сопровождающая движение истребителя по полосе, разом прекратилась, и земля плавно уходит вниз, проваливается под фюзеляж, а впереди — только небо.
   Набрав высоту, Константин надел маску кислородной системы ККО-5 и снова связался с Саблиным:
   — Начинаю маневрирование. «Поворот на горке».
   Посторонний наблюдатель увидел бы, как раскрашенный в камуфляжные цвета «Су-27УБ» вдруг резко задрал нос и полетел в зенит, двигаясь практически вертикально — манёвр, называемый «горкой». Затем истребитель снизил скорость до минимума, и оставаясь в той же плоскости, завалился на крыло, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов в пикирование.
   — Отчаянный малый наш Громов, — одобрительно обронил Саблин, наблюдавший за истребителем сквозь панорамное окно КДП. — «Поворот на горке» на машине весом в двадцать две тонны — это не хухры-мухры. Не всякий рискнёт.
   — Да, — согласился один из находившихся в диспетчерской офицеров. — Я бы не рискнул.
   — А кто он такой — этот Громов? — поинтересовался молодой лейтенант, лишь неделю назад прибывший в часть и ещё не успевший сделать ни единого вылета. — Как приехал, только и слышу: Громов, Громов, Громов. Он что, действительно из «Витязей» [26]?
   — Из них, — подтвердил Саблин. — Потому и держим. Он умеет делать то, чего никто не умеет. Да и басурмане, как услышат, что их «Витязь» будет возить, на лишнюю сотню баксов всегда готовы разориться.
   Громов тем временем вышел из манёвра и объявил «Петлю Нестерова с переворотом в верхней точке и выходом в управляемый штопор».
   — А почему он здесь, а не в Кубинке? — поинтересовался лейтенант.
   — Выперли его из «Витязей». В девяносто шестом. Он в Ле Бурже выступал, ну и впилился в какого-то француза на «Мираже». Или француз в него впилился. История-то знаменитая — про неё тогда во всех газетах писали. А разбираться никто не стал, вот и списали нашего Костю. Он в Заполярье потом служил — командиром части, а теперь у нас.
   — Ясно, — лейтенант вздохнул. — А он учеников берёт?
   Саблин хохотнул.
   — Что, тоже «единичку» на грудь заработать захотелось?
   Лейтенант, носивший на груди значок пилота третьего класса, покраснел и потупился.
   — Манёвр завершил, — доложил Громов. — По заказам радиослушателей выполняю «Кобру Пугачёва».
 
    (Вообще-то «Кобру Пугачёва» придумал не Пугачёв — это всеобщее заблуждение. К счастью, капризуля История в данном случае сохранила имя подлинного первооткрывателя. А было так. Однажды лётчик-испытатель Игорь Волк (ведущий пилот Лётно-исследовательского института имени Громова, поднимавший, в частности, нашу космическую гордость — «Буран») гонял экспериментальный образец «Су-27» на различных критических режимах, включая управляемый штопор. Погасив скорость и увеличивая угол атаки, Волк с удивлением обнаружил, что самолёт не сваливается на крыло, как это сделал бы любой другой, а всё больше запрокидывается назад, сохраняя при этом первоначальное направление движения. Повинуясь скорее инстинкту, чем знанию, Волк отдал ручку управления самолётом вперёд, после чего «Сухой» опустил нос и продолжил полёт как ни в чём не бывало. Рассказ Волка о новом манёвре переполошил ЛИИ. В процессе всестороннего изучения такой режим полёта получил название — «динамическое торможение», и только после того, как шеф-пилот КБ Сухого, Виктор Пугачёв, продемонстрировал его публике на очередном авиа-шоу в Ле-Бурже, манёвр окрестили «Коброй Пугачёва». Надо отдать должное Игорю Волку: он не стал скандалить из-за приоритета, заявив, что «мы уж как-нибудь с Виктором славой сочтёмся».
    Продолжая тему, можно сказать, что «кобру» освоили и умеют делать почти все современные российские истребители, но до сих пор этот манёвр не доступен для подавляющего большинства западных летательных аппаратов. Завистливые американцы оспаривают целесообразность применения «кобры» в современном воздушном бою, однако из кожи вон лезут, чтобы придумать какой-нибудь антиманёвр. Не так давно американский испытатель Хербст, летающий на экспериментальном самолёте «X-31», придумал довольно сложный разворот, который окрестил «Мангустом». Всё бы хорошо, да вот незадача: «Х-31» — лёгкий планер, на него нельзя установить даже пулемёта, а наши пилоты легко смогли воспроизвести «разворот Хербста» на тяжёлых современных машинах класса «Су» и «МиГ»).
 
   — Вон он! — крикнул возбуждённо лейтенант.
   Сначала все увидели истребитель, на огромной скорости идущий с севера, затем пришёл звук — оглушающий вой двигателей, способных на форсаже развивать тяговую мощность в сто тысяч лошадиных сил каждый. Нос самолёта задрался, хвост ушёл вниз, и какое-то время истребитель, продолжая лететь вперёд, действительно напоминал изготовившуюся к броску кобру. У лейтенанта вырвался вздох восхищения. Когда скорость упала до критической, Громов опустил нос самолёта, чтобы избежать сваливания и продолжил полёт уже в горизонте [27].
   — Чисто сделал, — уважительно прокомментировал Саблин. — Профессионал.
   Грянул звонок телефона. Майор с неудовольствием посмотрел на чёрный аппарат, стоящий на пульте, но трубку снял:
   — Дежурный по КДП слушает!
   На том конце провода быстро заговорили, Саблин некоторое время внимал, затем спросил озадаченно:
   — А кто вы собственно такой?..
   Ему что-то ответили.
   — Вы уверены, что он поймёт?
   На том конце были уверены. Саблин шумно почесал в затылке и вызвал Громова:
   — Витязь, на связи База. Ответьте Базе, Витязь.
   — База, я весь внимание.
   — Слышь, Костя, тут тебе из Города звонят — говорят, срочное дело.
   — Кто звонит?
   — Чудак какой-то. Назвался Капитаном. Говорит, ты поймёшь.
   — Понял. Возвращаюсь.
   Громов заложил вираж и лёг на обратный курс к аэродрому. На лице его, спрятанном под забралом защитного шлема и кислородной маской, играла неопределённая улыбка — ни один из его многочисленных друзей, даже Лукашевич или Стуколин, не смогли бы сказать, что она означает. Возможно, это была просто улыбка.
* * *
    (Санкт-Петербург, январь 2000 года)
 
   На улице Некрасова имеется небольшой ресторан под названием «Пивной клуб». Там можно отведать жаркое из ляжки кенгуру или стейк из хвоста крокодила. К обширному меню из сотни деликатесных блюд прилагается список на два десятка сортов пива. Кроме того, прислуживает в этом ресторане довольно забавный, но вполне натуральный негр — наверное, для того, чтобы любой россиянин, придя сюда, мог почувствовать себя (белым человеком(. По соседству с «Пивным клубом» располагается магазин «Солдат удачи», торгующий военной амуницией. Настоящий солдат удачи, занеси его в этот магазин нелёгкая, будет наверняка разочарован: вместо реального оружия здесь продаются макеты и модели, которые ни один уважающий себя коллекционер не то что на стенку не повесит, но даже и в руки не возьмёт. Однако, купившись на название магазина, офицеры разных мастей и воинских званий частенько появлялись на улице Некрасова, а чтобы не уходить просто так, заглядывали в «Пивной клуб», в конце концов облюбовав его для постоянных посиделок.
   Бывал там — не реже раза в неделю — и капитан ВВС в отставке Алексей Стуколин. Работа в качестве консультанта по военной технике при одном из питерских издательств, специализирующихся на выпуске роскошных и безумно дорогих энциклопедий, доход приносила небольшой, но Алексей жил экономно, а потому мог себе позволить раз в неделю «оттянуться на полную катушку» в компании себе подобных.
   И вот как-то погожим субботним днём Стуколин сел на трамвай и приехал на улицу Некрасова. Войдя в ресторан, он обнаружил за одним из столиков компанию из трёх знакомых ему офицеров.
   Сегодня всеобщим вниманием овладел коллега Золотарёв. Он недавно вернулся из Чечни, заработав там орден Мужества и очередное звание, а потому мог поделиться свежим боевым опытом. Стуколин заказал себе две кружки «Будвайзера» и солёных сухариков, после чего присел к столику.
   — Ну так вот, — рассказывал Золотарёв, — только я из манёвра вышел, тут мне и засадили «стингеpом» прямо в мотор. Машину вниз повело, чую — в штопор заваливаюсь. Дёргаю ручку на себя, но тут обшивка рваться начала, и я за рычаги катапультирования схватился…
   На этом месте Золотарёв остановился и сделал большой глоток, разом опустошив кружку. Слушатели нетерпеливо заёрзали. Стуколин, которому ни разу не приходилось катапультироваться в ходе боя, посмотрел на них с превосходством; он полагал, что пилот, не сумевший уберечь свой самолёт, — это плохой пилот.
   — И ты, значит, катапультировался? — не выдержал один из слушателей — капитан противовоздушных войск Андронов, прославившийся тем, что в самом начале необъявленной войны НАТО против Югославии подал рапорт и уехал добровольцем в Косово.
   Золотарёв ухмыльнулся, пригладил свои пышные усы и, взявшись рукой за новую кружку, продолжил рассказ:
   — Катапультировался, в общем, — подтвердил он догадку Андронова. — А видимость, я уже говорил, у земли была низкая — туман, и чечены не видели, куда я сел. Но вот ведомый — дурак! — вздумал посмотреть, как я там устроился, и два круга надо мной сделал. Радисты потом рассказывали, что чечены сразу это дело просекли и в эфире обменивались: мол, если самолёт круги нарезает — значит, лётчик жив и где-то внизу прячется. А я за дерево зацепился и повис. Пояс с гранатами вниз тянет. Хотел расстегнуть и сбросить, но испугался: кольцо за ветку заденет — взрывом на клочки порвёт. Короче, вместо этого стал раскачиваться, пока до ствола не добрался. Ухватился, перерезал стропы. Слез вниз. Думаю, надо уходить. Если чечены найдут — живым в землю закопают; были прецеденты. Пошёл в горы… — Золотарёв выдержал новую паузу, наслаждаясь нетерпением слушателей. — С грехом пополам влез куда-то, а тут стемнело совсем. Решил, дальше не пойду, здесь переночую. Распаковал НАЗ [28]. Лодку резиновую на склоне расстелил, парашютом накрылся. Ночь, короче, перекантовался, хотя больше мёрз, чем спал. В «Комаре» [29]батарейки севшие оказались; найти бы ту суку, которая НАЗ собирала — убил бы урода! Думаю, возвращаться надо под моё дерево. Где в другом месте свои же не найдут, и тогда точно кранты. Пошёл назад, сел, жду. Слышу — где-то внизу собаки лают. Ага, думаю, это по мою душу чечены идут. Сдаваться я не собирался. Взял гранаты. Одну — на груди оставил, одну — к животу привязал, остальные — вокруг разложил. Всё, думаю, отлетался…
   Негр-официант принёс Стуколину пиво и сухарики, и, пока тот разбирался со всем этим хозяйством, Золотарёв молчал, хитро улыбаясь.
   — Надо думать, всё идёт к счастливой развязке, — заметил ещё один из участников посиделок — майор Кривцов, отслуживший три месяца в миротворческом контингенте в Приштине. — Иначе ты здесь не сидел бы.
   — Логично, — признал Золотарёв. — Но главное ещё впереди.
   Стуколин пригубил из кружки и спросил.
   — Ты хочешь сказать: позади?
   Он всегда более чем скептически относился к байкам, рассказываемым коллегами, не без оснований полагая, что цветистые подробности их подвигов высосаны из пальца. Он сам мог порассказать много интересного и поучительного, однако на все подначки предпочитал отшучиваться: честное слово, данное когда-то советнику Маканину, было покрепче любой подписки о неразглашении.
   — Давай рассказывай, — снова проявил нетерпение Андронов.
   — На чём я остановился? — спохватился Золотарёв, несколько озадаченный вопросом Стуколина. — А, ну да. Попрощался я, значит, с жизнью. Но тут слышу: «вертушка» летит. Блин, думаю, в самый раз. Воля к жизни пробудилась. Потом-то выяснилось, что наши меня с рассвета искали. И вот нашли. Но оказалось, я рано радовался. Тут как в кино: и наши подвалили, и чечены. Наши с «вертушки» по ним палят, чечены — по мне. Но самое страшное уже в конце было. Я на тросе вишу, лебёдка крутится медленно, глаза закрыл, из АКСУ [30]своего палю в божий свет, как в копеечку. Вдруг по ушам как шарахнет, огонь, жар. Ну, думаю, теперь точно звездец. А это, оказывается, вертолётчик, дубина, по чеченам HУРСами [31]садит — прямо над головой. Думал, оглохну к чертям собачьим. До сих пор в ушах звенит…
   Офицеры помолчали, ожидая, что Золотарёв добавит что-нибудь к уже сказанному. Но это было всё.
   — Да-а, — протянул Андронов. — История…
   — А вообще чечены воевать умеют, — сообщил Золотарёв. — Настоящие солдаты.
   — Ещё бы не умели, — поддержал Андронов. — У них все полевые командиры — бывшие офицеры Советской армии. И не в малых чинах. Тот же покойный Дудаев был генералом стратегической авиации.
   — Это значения не имеет, — вмешался Кривцов. — Мало ли кто какие погоны носил или носит. Вон у натовцев тоже — генералы, адмиралы, а как воевать не умели, так и не умеют.
   — С чего это ты решил? — изумился Золотарёв. — Вынесли же Милошевича — и трёх месяцев не прошло.
   — Ага, забомбили до усрачки и ходят теперь орлами. Кнопки нажимать большого геройства не требуется. А я их на земле видел. И уж насмотрелся.
   — Чем же они так плохи? — заинтересовался Стуколин, который только что прикончил свою первую за сегодня кружку и сделал паузу, чтобы выкурить сигарету.
   — Солдат на войне должен думать о войне, — нравоучительно заявил Кривцов, поворачиваясь к Алексею, — а не о том, сколько он бабок загребёт, когда война закончится. А то они, понимаешь, до ветру идут — каску и бронежилет надевают.
   — И какая тут связь?
   — Самая прямая, — Кривцов отхлебнул пива. — Если их вояка, например, в собственном дерьме поскользнётся и ногу сломает, и будет при этом не по форме одет, то травму ему засчитают как бытовую и со службой не связанную; а если по форме — как полученную при выполнении боевого задания, за что полагается солидная премия и бирюлька на грудь…
   — Ага, — сказал Стуколин. — Но тут я их понимаю. Если бы у нас такое ввели, мы бы тоже до кустов в бронежилетах бегали. Так ведь не введут же!
   — …И считают, всё время считают, — развивал мысль Кривцов. — Кто сколько получит за то, за это; с командирами спорят. Разве ж такими должны быть солдаты?
   — Да ладно тебе, — отмахнулся справедливый Алексей. — Среди наших уродов тоже хватает. И в Афгане такие были, и теперь — в Чечне.
   — У нас это — единичные случаи! — начал закипать Кривцов. — А у них — система! Или вот ещё. Трусы они страшные. От любого шороха дёргаются. Едут в патруль — набьются в БТР, как сельди в бочку, и ещё люки изнутри законопатят. А наши — всегда сверху, на «броне».
   — Да, — согласился Стуколин. — Башку под пули подставлять наши умеют. Если одна дурь в башке, так чего ж не подставить?
   Он скромно умолчал при этом, что в своё время — чуть более года назад — и сам «подставлял под пули башку», не задумываясь о последствиях, свидетельством чему на его теле была глубокая отметина — звездообразный некрасивый шрам под правым соском.
   — Сам дурак! — огрызнулся Кривцов. — Эти натовцы тоже считали, будто умнее всех, а когда БТР с французами в пропасть завалился, так на пену изошли, оправдываясь.
   — А что, был такой случай? — оживился Золотарёв.
   — Угу, — подтвердил майор. — Девять трупов — как с куста. По частям из брони вырезали.
   Офицеры помолчали. Беседа о низких моральных качествах бывших потенциальных противников как-то уж очень быстро приобрела мрачновато-траурный оттенок. Кривцов решил подкорректировать беседу, оставшись в том же русле.
   — Но французы, или там немцы — ещё ничего, а вот штатовцы — те вообще. Ну вот, скажем, ты, Сергей, — майор посмотрел на Золотарёва, — ты что в бумажнике таскаешь?
   — Деньги, — ответил пилот, — когда они есть.
   — Фото какие-нибудь носишь? — уточнил Кривцов.
   — Ну да, конечно… Жена, дети, мама…
   — Вот! — Кривцов поднял указательный палец. — Нормальный человек. Амы тоже фотокарточки носят. Мне показывали. Жена, дети, мама и… — он сделал эффектную паузу, — собственный автомобиль!
   Золотарёв громко засмеялся, чем вызвал неудовольствие посетителей Клуба, расположившихся за соседним столиком.
   — Что, серьёзно? — спросил он.
   Кривцов с видом знатока кивнул.
   — И ладно бы ещё просто автомобиль, а то целый набор: автомобиль сразу после покупки, автомобиль после пробега в сто тысяч, автомобиль после капитального ремонта. Абсолютная шиза!
   — Да, — задумчиво сказал капитан Андронов. — Для кого-то автомобиль — средство передвижения, для кого-то — роскошь, а для амов, значит, член семьи? А мы-то, дураки, с мещанством боремся.