Страница:
— Так ты здоровая? — недоверчиво уточнил Артем. — А почему тогда ты со мной не разговариваешь?
— О чем?
— Но я ведь тебе уже двадцать минут рассказываю про то, что нам предлагают записаться в бассейн, — сердито сказал сын. — Серафима Игоревна сказала, что есть абонементы в бассейн для детей. Тысяча восемьсот рублей в месяц. Я тебе говорю, говорю, а ты не слышишь. Я хочу в бассейн.
Сын, маленький и сердитый, деловито шагал рядом, горбясь под своим тяжелым твердым ранцем. Обижается на невнимание матери, и правильно делает. Марина приобняла его за плечи, ей стало немного стыдно за себя.
— Боюсь, что с бассейном ничего не выйдет, — заметила она. — Тысяча восемьсот в месяц — это не по моей зарплате. Если только… — начала она и осеклась.
— Если только у папы попросить, — понял ее невысказанную мысль Артем. — Попроси у него, мама, а? Ну попроси!
— Сам проси, — наконец сказала Марина. — Вот позвони ему по телефону и попроси. А я больше не хочу. Но ты можешь. Договорились?
В отдел она примчалась, представляя себе, как сразу же расскажет Вербину о подозрительном интернате, куда следует сегодня же пойти и как следует разобраться. Но, увидев мрачное осунувшееся лицо майора, сразу поняла: что-то случилось.
— У меня есть новости, — только сказала она и умолкла.
Вербин посмотрел на нее и отвел взгляд, сурово поджав губы.
— Интересные новости? — спросил он, и в голосе его Марина уловила что-то непривычное: то ли издевку, то ли иронию, то ли печаль…
— Еще не знаю точно, — спокойно ответила она, пытаясь понять, что же случилось и отчего майор сегодня такой смурной. И отчего старается не смотреть в ее сторону…
— Пойдем ко мне в кабинет, поговорим, — произнес Вербин, и теперь Марина явственно услышала в его тоне чуть ли не угрозу. К тому же непривычно выглядело приглашение в кабинет: обычно майор разговаривал со всеми сотрудниками в общей комнате — странно таить секреты в общем деле.
— Чем занимается твой муж? — сразу спросил Вербин, как только они остались одни.
— У меня нет мужа, — чувствуя, как заливается краской, ответила Марина. — А в чем дело?
Напоминание о Вадиме было ей сейчас особенно неприятно. Но Владимир только отмахнулся от уточнения.
— Ну, твой бывший муж, я хотел сказать, — раздраженно поправился он. — Кто он такой? Чем занимается? У него есть семья?
Начало разговора сразило Марину наповал. Она растерянно оглянулась, как бы ища поддержки у стен, и, не найдя ее, запинаясь, спросила снова:
— А в чем дело? Что произошло? Я ничего не понимаю.
Вербин пожал плечами, лицо его оставалось замкнутым и суровым.
— Я тоже не слишком понимаю, — сказал он. — Видишь ли… Дело в том, что…
Он глубоко вдохнул, будто собираясь нырнуть с трамплина, и закончил уже решительнее:
— Дело в том, что твой бывший муж имеет отношение к делу о педофилии. К этим самым фильмам. И боюсь, что имеет самое непосредственное отношение. И не таращи глаза: я знаю, что говорю, и отдаю себе отчет. Что там еще принято говорить в таких случаях? Если бы я не был уверен, то никогда не позволил бы себе…
Впервые в жизни Марина вдруг поняла, что означает выражение: земля уходит из-под ног.
Кабинет внезапно сделался совсем маленьким, как будто стены сдвинулись и наехали со всех сторон. Потом в глазах потемнело, и голова закружилась.
— Этого не может быть, — произнесла Марина, вцепившись в сумочку и чувствуя, как заныли кончики стиснутых пальцев. Больше ей нечего было сказать, но она не верила. Все ее существо протестовало против такого предположения. — Он не может, не может, — повторила Марина, и на глаза ее навернулись слезы. Не обиды, нет, а страдания, как от физической боли.
Владимир уловил ее состояние.
— Лучше послушай, — сказал он. — Я тебе все расскажу, а ты уж сама решишь, имею я право так говорить или нет.
Когда он закончил рассказ о вчерашнем вечере и о неудачной погоне, Марина сидела не шелохнувшись, окаменевшая, с глазами, уставленными в одну точку.
Потом, словно очнувшись, произнесла:
— Ты не подумай… Я верю твоим словам. Я знаю: все, что ты сейчас рассказал, — правда. Просто я не верю в то, что Вадим способен на такое. Тут недоразумение… Не знаю какое, но недоразумение. Совпадение…
Вербин чуть заметно усмехнулся.
— Наверное, ты правильно себя ведешь, — сказал он после короткой паузы. — Наверное, человек так и должен себя вести. Нормальный человек, я имею в виду.
Если этот Вадим был твоим мужем и является отцом твоего ребенка, то ты и не должна верить в то, что он способен на преступление. Да еще на такое… Жить с такими предположениями о близком человеке невыносимо.
— Он мне не близкий человек, — невольно вырвалось у Марины, и она вдруг, не выдержав напряжения, заплакала. Сунувший в дверь голову Лукоморов испуганно исчез…
Несколько минут оба они молчали, потом Вербин потянулся за сигаретами и сказал успокаивающе:
— Ладно, это пустое, тебя не касается. Давай лучше покурим, и расскажи, что у тебя за новости. Ты ведь обещала новости, не забыла? Расскажи-ка мне что-нибудь из жизни глухонемых.
Марина невольно улыбнулась этой шутке, и Вербин обрадовался. У него со вчерашнего вечера болело сердце, когда он думал о том, как сообщит Марине о ее бывшем муженьке…
А когда она закончила свой сбивчивый рассказ об интернате, майор задумчиво произнес:
— М-да, действительно… Какой интересной жизнью живут глухонемые. Кто бы мог подумать… Спасибо этой твоей Менделеевне — просветила.
— Она не Менделеевна, а Менделевна, — поправила Марина, и на этот раз они оба улыбнулись.
— Срочно туда, — скомандовал Вербин, вставая из-за стола. — Хватит разговоров. Очень может быть, что ты действительно подошла вплотную к разгадке этого дела. Гораздо ближе, чем я, например. Если найдем этих детей, то дальше уже дело техники.
— Значит, будем идти от детей, — повторил слова Вербина Лукоморов, когда они уже ехали по направлению к интернату. С Мариной поехали все сотрудники, кроме Виталика, оставшегося в отделе на всякий случай.
— От детей, — глухо повторил за Лукоморовым насупленный Иннокентий. Он покрутил лысой головой и добавил:
— Непривычно это — ходить от детей. Обычно идешь от трупа. От тела, как говорится. Есть тело — есть дело, а нету тела — нету дела, — вспомнил он старинную шуточку оперов-» убойщиков».
— Типун тебе на язык, — заметил Лукоморов. — Что ты такое говоришь? Какие тут могут быть тела? Привык ты у себя в «убойном» отделе…
Иннокентий только фыркнул в ответ, а между тем именно он оказался прав.
В приемной директора интерната толпилось довольно много народу, и на вошедших сотрудников «полиции нравов» никто поначалу не обратил внимания.
Заплаканная секретарша окинула вошедших мутным взглядом и, не спрашивая ни о чем, кивнула в сторону директорского кабинета.
— Вам, наверное, туда, — сказала она, и недоумевающие Вербин, Марина, Иннокентий и Лукоморов двинулись вперед. Несколько стоявших здесь же учительниц негромко между собой переговаривались. Все они были какие-то перекошенные, с влажными от слез красными глазами.
В самом кабинете директора не было — он так и не появился на работе.
Видно, действительно болел. Зато сидело несколько плотного телосложения мужчин, один вид которых навевал серьезные мысли. Иннокентия они сразу узнали.
— А ты тут что делаешь? — обратился к нему один из сидящих за длинным столом. — Ты вроде теперь по другой части…
— Выходит, по этой же, — ответил Иннокентий, пожимая последовательно руки сотрудникам своего бывшего отдела. Это были «убойщики» из УВД, с которыми он прежде работал.
Киру Владимировну нашли рано утром — ее успевшее окоченеть тело обнаружил дворник, принявшийся было за уборку листьев вокруг здания интерната. Место тут было глухое: кругом склады, высокие заборы, людей ходит мало, потому труп и пролежал незамеченным с вечера.
— Удар сзади по черепу тупым тяжелым предметом, — прокомментировал один из «убойщиков». — Тело уже увезли, вот предварительный осмотр. — Он протянул лист бумаги сперва Иннокентию, а потом, сообразив, кто из вошедших начальник, — Вербину.
— Посмотрите, если вам интересно, — добавил он, и глаза оперативника блеснули любопытством.
— А вы тут почему? — тотчас же спросил он. — Может, это все как-то связано?
Вербин посмотрел на Марину, как бы приглашая ее ответить на этот вопрос.
Она кивнула.
— Это связано непосредственно, — сказала она. — Я была здесь вчера. Мы разговаривали с Кирой Владимировной… С потерпевшей… С пострадавшей. — Марина спуталась от волнения, сбилась. Действительно, как ей теперь следует называть убитую женщину — заместителя директора интерната? Подозреваемая?
Потерпевшая? Нет, наверное, все-таки раз ее убили, то она не подозреваемая и не потерпевшая: потерпевшими ведь называют тех, кто остался жив…
Черт, как все сразу запуталось и как одновременно прояснилось.
Лица «убойщиков» как по команде сделались очень похожими: в них появилось что-то хищное, они будто тянули воздух носами, чуя добычу.
— Кто это сделал? — быстро спросил старший опергруппы, и его руки, опирающиеся о стол, на-пружинились, словно он собирался мгновенно вскочить и устремиться в погоню. — Вы знаете, кто убийца?
Марина растерялась — она впервые оказывалась свидетелем при начале расследования убийства. Да что там свидетелем — она вмиг сделалась участницей.
— Когда вы виделись с убитой? — резко спросил старший «убойщик» — О чем вы с ней разговаривали? Что вас привело сюда?
Марина вдруг вспомнила много раз слышанные ею в милиции разговоры о том, что «убойщики» — люди, не слишком-то похожие на других милиционеров. Люди с мертвой хваткой, как волкодавы. Они занимаются страшными кровавыми преступлениями, и это накладывает на них определенный отпечаток.
— Подождите, — вмешался Вербин. — Что вы так сразу? Старший лейтенант Карсавина все вам расскажет, но несколько позже. У нас есть своя работа, а у вас — своя. Вы сейчас чем занимаетесь, товарищи офицеры?
— Опрашиваем сотрудников этой богадельни, — мрачно ответил один из оперов. — А что?
— Детей не опрашиваете?
— Пока нет, — так же угрожающе сказал «убойщик». — Понадобится, и детей будем опрашивать.
— Ну, так вот. — Вербин заставил себя улыбнуться, чтобы разрядить обстановку. — Пока дети вам не нужны, мы как раз пойдем поговорим с ними.
Ладно? А вы пока беседуйте с сотрудниками, только никого не отпускайте. И знаете почему? Потому что убийца — один из них. это точно.
— Кто? — разом спросили все трое, и снова у всех троих появилось одинаковое выражение на лицах. Схватить и вырвать признание!
— А вот это мы вам сейчас сказать не можем, — усмехнулся Вербин. — Вот побеседуем с детками, и тогда уже станет понятно. Но в целом картина ясна, в общих чертах по крайней мере. Мы хоть и не такие важные люди, как вы, но тоже кое-что умеем.
— Вы же из «полиции нравов»? — уточнил старший «убойщик». — Правильно я понял? Так тут что все — с нравами не в порядке?
— С нравами везде не в порядке, — покачал головой Вербин — Не только в этом интернате. Сюда нас привело конкретное дело.
Они вышли в приемную, а затем в коридор. Уже выходя, Марина внезапно поймала устремленный на нее взгляд. Кто-то из находившихся в приемной пронзительно посмотрел на нее и тотчас отвернулся.
На мгновение задержавшись в дверях, Марина машинально оглянулась, но не увидела ничего примечательного. Три учительницы, мнущие в руках носовые платки, секретарша и невзрачного вида мужчина в сером пиджаке, стоящий вполоборота к окну.
Марина увидела его профиль, и внезапно он показался ей знакомым. Где-то она уже видела этого человека. Но где? Память молчала, и Марина решила отложить это на потом — сейчас самым важным делом было найти тех троих детей. Она закрыла за собой дверь и присоединилась к коллегам, вышедшим в коридор и обменивающимся впечатлениями.
— Все ясно, — хмыкнул Иннокентий. — Эта тетка, как, бишь, ее… Она вчера поговорила с Мариной и сразу сообразила, чьих это рук дело. Деток своих узнала и, конечно, поняла, кто их в фильмах снимает. Видно, у нее были какие-то подозрения, но она точно ничего не знала. А как Марина ей фотки показала и все объяснила, до тетки моментально доперло. Но она не хотела ничего говорить, хотела сама сначала разобраться. Вот и разобралась…
Происшедшее действительно теперь вырисовывалось достаточно выпукло. Сейчас Марина уже понимала, чем было вызвано такое странное поведение Киры Владимировны накануне. Конечно, она сразу узнала детей. И, видно, сразу сообразила, кто из сотрудников может быть в этом замешан. Но не могла поверить!
Не могла заставить себя поверить, не разобравшись предварительно.
Что ж, Марина понимала покойную, понимала ее смятение. Ведь она сама час назад не могла поверить в то, что Вадим имеет отношение к преступлению.
Точно так же случилось и с Кирой Владимировной. Если женщина почти двадцать пять лет отработала в этом интернате, он стал для нее родным домом, ее родной семьей, то для нее слишком невыносимой была мысль о том, что кто-то из ее коллег, из людей, которым она всегда доверяла, оказался преступником.
Бог знает, о чем она думала вчера! Какие мысли роились в голове этой женщины?
О чести интерната? О предстоящем позоре для всего коллектива? О том, что она виновата в том, что недоглядела?
Кто теперь может это знать… Ясно только, что Кира Владимировна решила оттянуть развязку хотя бы на один день, чтобы самой поговорить с тем человеком, которого она заподозрила. С тем, кого она всем своим чистым сердцем считала коллегой и который, как вдруг выяснилось, оказался чудовищем.
Может быть, она до конца не могла поверить и хотела лично убедиться в том, что имела дело с чудовищем?
А с чудовищами нельзя разговаривать с глазу на глаз…
Заплаканная секретарша вызвалась проводить в классы.
— Нам нужно с третьего класса по шестой — объяснила Марина.
Занятия в интернате не были прерваны из-за гибели Киры Владимировны, но испуг учителей и присутствие в здании сотрудников милиции создавало тревожную атмосферу. Поэтому педагоги были даже отчасти рады, когда узнавали о том, что нужно помочь следствию.
— Распределимся по классам, — сказал Вербин. -: Так будет быстрее.
Незачем всей командой ходить, детей пугать.
Глухонемые дети реагировали на появление Марины по-разному. Когда учительница объяснила детям, кто к ним и зачем пришел, реакция была различной.
Кто-то кивнул и серьезно уставился на Марину. Кому-то очень понравился ее красивый серый мундир с блестящими пуговицами и красным кантом на узких погонах.
— Вы можете спокойно спрашивать и сами, — сказала учительница Марине. — Вы же видели, дети понимают по движениям губ. Только артикулируйте четко.
— Да, собственно, тут нечего объяснять. — Марина вытащила из сумки уже порядком поистрепавшиеся фотографии троих детей. — Кто-нибудь может узнать их?
Она развернулась к классу, держа снимки в поднятых руках.
— Дети, вы узнаете кого-нибудь на этих фотографиях?
В классе установилась тишина, все внимательно глядели, куда им было ведено. Учительница обошла Марину и тоже взглянула.
Дети начали переглядываться, а потом как по команде замахали руками: сначала обращаясь друг к другу, а потом и к стоящей перед ними Марине.
Наверное, им казалось, что язык жестов понимают все…
— Что они говорят? — поинтересовалась Марина у учительницы.
Та пожала плечами и неуверенно сказала:
— Они говорят, что на снимках Mania Сорокина, Валя Пыхтина и Максим Яковлев. Эти ребята — их одноклассники.
От неожиданности Марина разжала пальцы, и глянцевые снимки с шелестом разлетелись по полу.
В первые мгновения она даже не поверила в такую быструю удачу. Хотя, с другой стороны, должно же было это когда-то произойти. В конце концов, поиски длятся уже неделю…
— Где эти дети? — собравшись наконец с мыслями, спросила Марина, чувствуя, как от нетерпения задрожал ее голос.
— Я в интернате недавно работаю, — начала с виноватым видом объяснять учительница. — И этих ребят никогда еще не видела. Они значатся в классном журнале, так что мне только фамилии знакомы. А сами дети болеют все время и на занятия не ходят.
Дети в классе тем временем успели подобрать разлетевшиеся по полу три фотографии своих одноклассников и теперь разглядывали их, передавая друг другу по партам.
Марина на всякий случай уточнила:
— Ребята, вы уверены в том, что на снимках ваши товарищи: Маша, Валя и Максим? Точно уверены?
Затем, получив подтверждение и собрав фотографии, едва попрощалась с учительницей и выскочила в коридор. Вербина она нашла в соседнем классе, застав его за процедурой персонального осматривания детей. Вербин с фотографиями в руке медленно шел по проходу между партами и внимательно вглядывался в лица, сверяя их с изображенными на снимках.
— Володя! — позвала его Марина. — Иди сюда. Я нашла их.
Забывшись, она и не заметила, как впервые назвала Вербина по имени…
Медицинская часть в интернате находилась на первом этаже, неподалеку от столовой.
— Послушайте, чем вы тут кормите детей? — раздраженно заметил сопровождающей его секретарше Вербин, когда ноздри его уловили скверные запахи с кухни. — Вам что, только гнилые продукты поставляют?
— Это не мы кормим, — обиженно ответила секретарша, отворачиваясь. — Это не мы, а комбинат школьного питания. У нас с ними договор. Кира Владимировна уж сколько раз с ними ругалась, чтоб готовили получше, но все без толку.
— Кира Владимировна, — повторил Вербин имя убитой женщины. — А сам директор что же? Питанием он должен заниматься.
— Директор болеет, — отрезала секретарша, как будто это было исчерпывающим ответом на возникающие вопросы.
На двери висела металлическая табличка белого цвета с надписью синими буквами «Здравпункт». Такие казенные таблички остались в учреждениях с пятидесятых годов.
Толкнув дверь, Марина с Вербиным оказались внутри медицинской части, где сразу заблудились в темноте.
— Сейчас я включу свет, — пробормотала секретарша, шаря рукой по стене. — Странно, зачем Сергей Сергеевич выключил, темно ведь. И где же он?
— Болеет, наверное, — сострил раздраженно Вербин. — У вас тут, я вижу, все болеют.
Всего здесь было четыре комнаты: кабинет врача, процедурная и две палаты с пятью койками в каждой — для мальчиков и для девочек.
Именно здесь и нашлись дети — все трое, в одной палате. Маша, Валя и Максим.
Увидев их, Марина даже вздрогнула — да, это были они. За последнюю неделю она столько раз вглядывалась в фотографии, что сейчас моментально узнала каждого. Это было совсем не то, что прежде в школах, когда смотришь на ребенка и, сличая его со снимком, гадаешь предположительно: он или не он. Нет, в данном случае гадать было нечего, это были те самые дети.
Они сидели на своих койках в стареньких розовых пижамах с наброшенными на плечи тонкими суконными одеялами коричневого цвета. Видно, им было прохладно, окна еще не заклеены, а на улице разбушевалась настоящая поздняя осень.
— Здравствуйте, дети, — сказала Марина, входя в палату. — Ну, расскажите нам, чем вы болеете. Давно болеете, да?
По документам всем детям было по десять лет, но выглядели они даже моложе, в особенности мальчик. Бледные замурзанные личики, тонкие руки и ноги, тонкие шейки, которые, казалось, вот-вот подломятся… И глаза, какие чаще всего бывают у детдомовских детей: непередаваемое выражение беспомощности, постоянного испуга и безоглядной дерзости.
Все трое глядели на вошедших недоумевающе.
— Ну хорошо, — заметил майор, присаживаясь на стоящий в углу единственный стул. — А где же почтенный эскулап? Где этот ваш Сергей Сергеевич?
— С утра был, — ответила секретарша. — Я его видела. Наверное, наверх пошел. Вам его позвать?
— Конечно, — кивнул Вербин. — Эти дети нас очень интересуют. Диагноз и все такое прочее. Давно они тут находятся и не ходят на занятия?
— Не знаю, — пожала плечами секретарша. — Сейчас пойду позову Сергея Сергеевича.
Она вышла, а Иннокентий тотчас последовал за ней.
— Пойду провожу, — как бы нехотя, но с едва скрытым возбуждением негромко заметил он. — Сдается мне, что этот Сергей Сергеевич не горит желанием с нами встречаться.
— Попроси заодно прийти сюда кого-нибудь из учителей, — сказал Вербин. — Кто умеет понимать язык глухонемых.
И в этот момент до Марины внезапно дошло: она как будто наяву воспроизвела в своем сознании ту короткую сцену в приемной полчаса назад. Вот кто смотрел на нее, пока она проходила в коридор, а затем сразу отвернулся! Это был здешний врач Сергей Сергеевич!
В интернате вообще работает мало мужчин, они тут наперечет. А тот мужчина наверху, стоявший вполоборота к окну, и был врачом!
И смотрел он на Марину так пристально, потому что узнал ее. Да, именно узнал. А она его в ту минуту — нет. В мозгу Марины вспыхнула картинка: они с Вербиным сидят поздним вечером в кафе. Между ними — серьезный разговор, столь памятный и важный для обоих. Они не совсем трезвы, по крайней мере Марина. В ярко освещенном пространстве зала плавают столики, немногочисленные посетители… За одним из столиков Вадим. А рядом с ним… Да-да, рядом с ним мужчина с зачесанными назад и за уши довольно длинными волосами и в очках с металлической оправой. Да, это и был он — Сергей Сергеевич!
От сделанного открытия Марину буквально заколотило так, что она даже встала с койки, на которую присела перед этим. Дети продолжали молча смотреть на вошедших взрослых — сурово и без всякого интереса.
— Этот доктор, — сказала Марина, чуть запнувшись. — Этот доктор, я видела его только что в приемной. Знаешь что? Это тот самый человек, который сидел с Вадимом в кафе тогда ночью. Помнишь? Я сначала не узнала его и только сейчас вспомнила.
Казалось, Владимир нисколько не удивился.
— Сергея Сергеевича нигде нет, — сообщила вошедшая секретарша. — Я посмотрела везде, где можно, но он куда-то пропал. Вообще-то он редко ходит по зданию, всегда здесь сидит. Она выглядела растерянной.
— А теперь не сидит, — мрачно заключил Вербин. — И боюсь, что будет сидеть в другом месте. Судя по тому, что он пропал…
Следом за секретаршей в дверь просунулась голова немолодой женщины.
— Мне сказали, что просят зайти, — испуганно сказала она.
Это была учительница, которую Вербин тотчас же взял в оборот.
— Пожалуйста, спросите у этих детей, где они были вчера вечером, — попросил он. — Куда их возили на машине?
Женщина удивилась, ее глаза под толстыми стеклами очков округлились.
— Куда же их могли возить? — спросила она, недоуменно пожав плечами. — Они ведь больные, в медпункте…
— Вы спросите, а дальше уж наше дело, — отрезал майор. — И кстати, поинтересуйтесь, кто их возил. Сергей Сергеевич?
Допрос детей был недолгим. Сначала они отрицательно мотали головами, отвечали, что никто их никуда не возил. Но испуг был налицо, дети боялись.
— Скажите им, что мы из милиции, — попросил Вербин. — Сергея Сергеевича они больше никогда не увидят, так что нечего бояться. А если у них память плохая, то мы можем помочь: покажем им видеозаписи. Их ведь снимали на камеру во время этих поездок. Которых, кстати, было немало. Ну-ка скажите им все это.
— Я не буду, — затрясла головой в кудряшках женщина. — Нельзя пугать детей. Вы что? Зачем вы их запугиваете? Какие еще видеозаписи?
— Какие видеозаписи, — спокойно ответил майор, складывая руки на коленях, — это вы услышите в суде. Там будут читать обвинительное заключение, и вы все поймете. Думаю, что суд будет закрытым, но вас, как педагогов, непременно пригласят, я не сомневаюсь. А сейчас будьте добры, не тяните время и переведите детям мои вопросы.
Голос Вербина иногда мог становиться железным, в такие вот моменты.
Да, детей возили вчера в одно место. Они не знают, где это. Возили туда не раз, но сколько именно, они не помнят. Там было трое взрослых, один из них Сергей Сергеевич, а других дети не знают. Смогут узнать, если понадобится?
Конечно, смогут. Что с ними там делали? Вчера — ничего. Привезли, а через какое-то время повезли в интернат обратно.
А обычно что делали?
Дети замялись, но Вербин снова напомнил о том, что все равно все видел на кассете. Их ведь снимали? Да, снимали. Так что же именно делали?
На этот вопрос ответила только одна девочка, Валя. Остальные двое сидели, втянув головы в узкие плечи, и затравленно глядели на взрослых. Когда Валя короткими знаками рассказала о том, что делали с ними, учительница побагровела и охнула.
— Я не могу этого сказать, — забормотала она испуганно. — Этого не может быть. Фантазии… Дети больные, у них воображение. Знаете, в этом возрасте бывают странные дикие фантазии, они сочиняют…
— Черт с вами, не переводите, — махнул рукой Вербин. — Если не можете повторить этого вслух за ребенком — не надо. Мы и так все знаем, сами видели.
Пока дети отвечали на вопросы и рассказывали о том, что с ними происходило в последние полгода, Марина наблюдала за ними За полгода этих детей приучили к разврату, и сейчас Марина с ужасом ловила себя на смешанном чувстве жалости и брезгливости по отношению к этим затравленным существам.
— О чем?
— Но я ведь тебе уже двадцать минут рассказываю про то, что нам предлагают записаться в бассейн, — сердито сказал сын. — Серафима Игоревна сказала, что есть абонементы в бассейн для детей. Тысяча восемьсот рублей в месяц. Я тебе говорю, говорю, а ты не слышишь. Я хочу в бассейн.
Сын, маленький и сердитый, деловито шагал рядом, горбясь под своим тяжелым твердым ранцем. Обижается на невнимание матери, и правильно делает. Марина приобняла его за плечи, ей стало немного стыдно за себя.
— Боюсь, что с бассейном ничего не выйдет, — заметила она. — Тысяча восемьсот в месяц — это не по моей зарплате. Если только… — начала она и осеклась.
— Если только у папы попросить, — понял ее невысказанную мысль Артем. — Попроси у него, мама, а? Ну попроси!
— Сам проси, — наконец сказала Марина. — Вот позвони ему по телефону и попроси. А я больше не хочу. Но ты можешь. Договорились?
В отдел она примчалась, представляя себе, как сразу же расскажет Вербину о подозрительном интернате, куда следует сегодня же пойти и как следует разобраться. Но, увидев мрачное осунувшееся лицо майора, сразу поняла: что-то случилось.
— У меня есть новости, — только сказала она и умолкла.
Вербин посмотрел на нее и отвел взгляд, сурово поджав губы.
— Интересные новости? — спросил он, и в голосе его Марина уловила что-то непривычное: то ли издевку, то ли иронию, то ли печаль…
— Еще не знаю точно, — спокойно ответила она, пытаясь понять, что же случилось и отчего майор сегодня такой смурной. И отчего старается не смотреть в ее сторону…
— Пойдем ко мне в кабинет, поговорим, — произнес Вербин, и теперь Марина явственно услышала в его тоне чуть ли не угрозу. К тому же непривычно выглядело приглашение в кабинет: обычно майор разговаривал со всеми сотрудниками в общей комнате — странно таить секреты в общем деле.
— Чем занимается твой муж? — сразу спросил Вербин, как только они остались одни.
— У меня нет мужа, — чувствуя, как заливается краской, ответила Марина. — А в чем дело?
Напоминание о Вадиме было ей сейчас особенно неприятно. Но Владимир только отмахнулся от уточнения.
— Ну, твой бывший муж, я хотел сказать, — раздраженно поправился он. — Кто он такой? Чем занимается? У него есть семья?
Начало разговора сразило Марину наповал. Она растерянно оглянулась, как бы ища поддержки у стен, и, не найдя ее, запинаясь, спросила снова:
— А в чем дело? Что произошло? Я ничего не понимаю.
Вербин пожал плечами, лицо его оставалось замкнутым и суровым.
— Я тоже не слишком понимаю, — сказал он. — Видишь ли… Дело в том, что…
Он глубоко вдохнул, будто собираясь нырнуть с трамплина, и закончил уже решительнее:
— Дело в том, что твой бывший муж имеет отношение к делу о педофилии. К этим самым фильмам. И боюсь, что имеет самое непосредственное отношение. И не таращи глаза: я знаю, что говорю, и отдаю себе отчет. Что там еще принято говорить в таких случаях? Если бы я не был уверен, то никогда не позволил бы себе…
Впервые в жизни Марина вдруг поняла, что означает выражение: земля уходит из-под ног.
Кабинет внезапно сделался совсем маленьким, как будто стены сдвинулись и наехали со всех сторон. Потом в глазах потемнело, и голова закружилась.
— Этого не может быть, — произнесла Марина, вцепившись в сумочку и чувствуя, как заныли кончики стиснутых пальцев. Больше ей нечего было сказать, но она не верила. Все ее существо протестовало против такого предположения. — Он не может, не может, — повторила Марина, и на глаза ее навернулись слезы. Не обиды, нет, а страдания, как от физической боли.
Владимир уловил ее состояние.
— Лучше послушай, — сказал он. — Я тебе все расскажу, а ты уж сама решишь, имею я право так говорить или нет.
Когда он закончил рассказ о вчерашнем вечере и о неудачной погоне, Марина сидела не шелохнувшись, окаменевшая, с глазами, уставленными в одну точку.
Потом, словно очнувшись, произнесла:
— Ты не подумай… Я верю твоим словам. Я знаю: все, что ты сейчас рассказал, — правда. Просто я не верю в то, что Вадим способен на такое. Тут недоразумение… Не знаю какое, но недоразумение. Совпадение…
Вербин чуть заметно усмехнулся.
— Наверное, ты правильно себя ведешь, — сказал он после короткой паузы. — Наверное, человек так и должен себя вести. Нормальный человек, я имею в виду.
Если этот Вадим был твоим мужем и является отцом твоего ребенка, то ты и не должна верить в то, что он способен на преступление. Да еще на такое… Жить с такими предположениями о близком человеке невыносимо.
— Он мне не близкий человек, — невольно вырвалось у Марины, и она вдруг, не выдержав напряжения, заплакала. Сунувший в дверь голову Лукоморов испуганно исчез…
Несколько минут оба они молчали, потом Вербин потянулся за сигаретами и сказал успокаивающе:
— Ладно, это пустое, тебя не касается. Давай лучше покурим, и расскажи, что у тебя за новости. Ты ведь обещала новости, не забыла? Расскажи-ка мне что-нибудь из жизни глухонемых.
Марина невольно улыбнулась этой шутке, и Вербин обрадовался. У него со вчерашнего вечера болело сердце, когда он думал о том, как сообщит Марине о ее бывшем муженьке…
А когда она закончила свой сбивчивый рассказ об интернате, майор задумчиво произнес:
— М-да, действительно… Какой интересной жизнью живут глухонемые. Кто бы мог подумать… Спасибо этой твоей Менделеевне — просветила.
— Она не Менделеевна, а Менделевна, — поправила Марина, и на этот раз они оба улыбнулись.
— Срочно туда, — скомандовал Вербин, вставая из-за стола. — Хватит разговоров. Очень может быть, что ты действительно подошла вплотную к разгадке этого дела. Гораздо ближе, чем я, например. Если найдем этих детей, то дальше уже дело техники.
— Значит, будем идти от детей, — повторил слова Вербина Лукоморов, когда они уже ехали по направлению к интернату. С Мариной поехали все сотрудники, кроме Виталика, оставшегося в отделе на всякий случай.
— От детей, — глухо повторил за Лукоморовым насупленный Иннокентий. Он покрутил лысой головой и добавил:
— Непривычно это — ходить от детей. Обычно идешь от трупа. От тела, как говорится. Есть тело — есть дело, а нету тела — нету дела, — вспомнил он старинную шуточку оперов-» убойщиков».
— Типун тебе на язык, — заметил Лукоморов. — Что ты такое говоришь? Какие тут могут быть тела? Привык ты у себя в «убойном» отделе…
Иннокентий только фыркнул в ответ, а между тем именно он оказался прав.
В приемной директора интерната толпилось довольно много народу, и на вошедших сотрудников «полиции нравов» никто поначалу не обратил внимания.
Заплаканная секретарша окинула вошедших мутным взглядом и, не спрашивая ни о чем, кивнула в сторону директорского кабинета.
— Вам, наверное, туда, — сказала она, и недоумевающие Вербин, Марина, Иннокентий и Лукоморов двинулись вперед. Несколько стоявших здесь же учительниц негромко между собой переговаривались. Все они были какие-то перекошенные, с влажными от слез красными глазами.
В самом кабинете директора не было — он так и не появился на работе.
Видно, действительно болел. Зато сидело несколько плотного телосложения мужчин, один вид которых навевал серьезные мысли. Иннокентия они сразу узнали.
— А ты тут что делаешь? — обратился к нему один из сидящих за длинным столом. — Ты вроде теперь по другой части…
— Выходит, по этой же, — ответил Иннокентий, пожимая последовательно руки сотрудникам своего бывшего отдела. Это были «убойщики» из УВД, с которыми он прежде работал.
Киру Владимировну нашли рано утром — ее успевшее окоченеть тело обнаружил дворник, принявшийся было за уборку листьев вокруг здания интерната. Место тут было глухое: кругом склады, высокие заборы, людей ходит мало, потому труп и пролежал незамеченным с вечера.
— Удар сзади по черепу тупым тяжелым предметом, — прокомментировал один из «убойщиков». — Тело уже увезли, вот предварительный осмотр. — Он протянул лист бумаги сперва Иннокентию, а потом, сообразив, кто из вошедших начальник, — Вербину.
— Посмотрите, если вам интересно, — добавил он, и глаза оперативника блеснули любопытством.
— А вы тут почему? — тотчас же спросил он. — Может, это все как-то связано?
Вербин посмотрел на Марину, как бы приглашая ее ответить на этот вопрос.
Она кивнула.
— Это связано непосредственно, — сказала она. — Я была здесь вчера. Мы разговаривали с Кирой Владимировной… С потерпевшей… С пострадавшей. — Марина спуталась от волнения, сбилась. Действительно, как ей теперь следует называть убитую женщину — заместителя директора интерната? Подозреваемая?
Потерпевшая? Нет, наверное, все-таки раз ее убили, то она не подозреваемая и не потерпевшая: потерпевшими ведь называют тех, кто остался жив…
Черт, как все сразу запуталось и как одновременно прояснилось.
Лица «убойщиков» как по команде сделались очень похожими: в них появилось что-то хищное, они будто тянули воздух носами, чуя добычу.
— Кто это сделал? — быстро спросил старший опергруппы, и его руки, опирающиеся о стол, на-пружинились, словно он собирался мгновенно вскочить и устремиться в погоню. — Вы знаете, кто убийца?
Марина растерялась — она впервые оказывалась свидетелем при начале расследования убийства. Да что там свидетелем — она вмиг сделалась участницей.
— Когда вы виделись с убитой? — резко спросил старший «убойщик» — О чем вы с ней разговаривали? Что вас привело сюда?
Марина вдруг вспомнила много раз слышанные ею в милиции разговоры о том, что «убойщики» — люди, не слишком-то похожие на других милиционеров. Люди с мертвой хваткой, как волкодавы. Они занимаются страшными кровавыми преступлениями, и это накладывает на них определенный отпечаток.
— Подождите, — вмешался Вербин. — Что вы так сразу? Старший лейтенант Карсавина все вам расскажет, но несколько позже. У нас есть своя работа, а у вас — своя. Вы сейчас чем занимаетесь, товарищи офицеры?
— Опрашиваем сотрудников этой богадельни, — мрачно ответил один из оперов. — А что?
— Детей не опрашиваете?
— Пока нет, — так же угрожающе сказал «убойщик». — Понадобится, и детей будем опрашивать.
— Ну, так вот. — Вербин заставил себя улыбнуться, чтобы разрядить обстановку. — Пока дети вам не нужны, мы как раз пойдем поговорим с ними.
Ладно? А вы пока беседуйте с сотрудниками, только никого не отпускайте. И знаете почему? Потому что убийца — один из них. это точно.
— Кто? — разом спросили все трое, и снова у всех троих появилось одинаковое выражение на лицах. Схватить и вырвать признание!
— А вот это мы вам сейчас сказать не можем, — усмехнулся Вербин. — Вот побеседуем с детками, и тогда уже станет понятно. Но в целом картина ясна, в общих чертах по крайней мере. Мы хоть и не такие важные люди, как вы, но тоже кое-что умеем.
— Вы же из «полиции нравов»? — уточнил старший «убойщик». — Правильно я понял? Так тут что все — с нравами не в порядке?
— С нравами везде не в порядке, — покачал головой Вербин — Не только в этом интернате. Сюда нас привело конкретное дело.
Они вышли в приемную, а затем в коридор. Уже выходя, Марина внезапно поймала устремленный на нее взгляд. Кто-то из находившихся в приемной пронзительно посмотрел на нее и тотчас отвернулся.
На мгновение задержавшись в дверях, Марина машинально оглянулась, но не увидела ничего примечательного. Три учительницы, мнущие в руках носовые платки, секретарша и невзрачного вида мужчина в сером пиджаке, стоящий вполоборота к окну.
Марина увидела его профиль, и внезапно он показался ей знакомым. Где-то она уже видела этого человека. Но где? Память молчала, и Марина решила отложить это на потом — сейчас самым важным делом было найти тех троих детей. Она закрыла за собой дверь и присоединилась к коллегам, вышедшим в коридор и обменивающимся впечатлениями.
— Все ясно, — хмыкнул Иннокентий. — Эта тетка, как, бишь, ее… Она вчера поговорила с Мариной и сразу сообразила, чьих это рук дело. Деток своих узнала и, конечно, поняла, кто их в фильмах снимает. Видно, у нее были какие-то подозрения, но она точно ничего не знала. А как Марина ей фотки показала и все объяснила, до тетки моментально доперло. Но она не хотела ничего говорить, хотела сама сначала разобраться. Вот и разобралась…
Происшедшее действительно теперь вырисовывалось достаточно выпукло. Сейчас Марина уже понимала, чем было вызвано такое странное поведение Киры Владимировны накануне. Конечно, она сразу узнала детей. И, видно, сразу сообразила, кто из сотрудников может быть в этом замешан. Но не могла поверить!
Не могла заставить себя поверить, не разобравшись предварительно.
Что ж, Марина понимала покойную, понимала ее смятение. Ведь она сама час назад не могла поверить в то, что Вадим имеет отношение к преступлению.
Точно так же случилось и с Кирой Владимировной. Если женщина почти двадцать пять лет отработала в этом интернате, он стал для нее родным домом, ее родной семьей, то для нее слишком невыносимой была мысль о том, что кто-то из ее коллег, из людей, которым она всегда доверяла, оказался преступником.
Бог знает, о чем она думала вчера! Какие мысли роились в голове этой женщины?
О чести интерната? О предстоящем позоре для всего коллектива? О том, что она виновата в том, что недоглядела?
Кто теперь может это знать… Ясно только, что Кира Владимировна решила оттянуть развязку хотя бы на один день, чтобы самой поговорить с тем человеком, которого она заподозрила. С тем, кого она всем своим чистым сердцем считала коллегой и который, как вдруг выяснилось, оказался чудовищем.
Может быть, она до конца не могла поверить и хотела лично убедиться в том, что имела дело с чудовищем?
А с чудовищами нельзя разговаривать с глазу на глаз…
Заплаканная секретарша вызвалась проводить в классы.
— Нам нужно с третьего класса по шестой — объяснила Марина.
Занятия в интернате не были прерваны из-за гибели Киры Владимировны, но испуг учителей и присутствие в здании сотрудников милиции создавало тревожную атмосферу. Поэтому педагоги были даже отчасти рады, когда узнавали о том, что нужно помочь следствию.
— Распределимся по классам, — сказал Вербин. -: Так будет быстрее.
Незачем всей командой ходить, детей пугать.
Глухонемые дети реагировали на появление Марины по-разному. Когда учительница объяснила детям, кто к ним и зачем пришел, реакция была различной.
Кто-то кивнул и серьезно уставился на Марину. Кому-то очень понравился ее красивый серый мундир с блестящими пуговицами и красным кантом на узких погонах.
— Вы можете спокойно спрашивать и сами, — сказала учительница Марине. — Вы же видели, дети понимают по движениям губ. Только артикулируйте четко.
— Да, собственно, тут нечего объяснять. — Марина вытащила из сумки уже порядком поистрепавшиеся фотографии троих детей. — Кто-нибудь может узнать их?
Она развернулась к классу, держа снимки в поднятых руках.
— Дети, вы узнаете кого-нибудь на этих фотографиях?
В классе установилась тишина, все внимательно глядели, куда им было ведено. Учительница обошла Марину и тоже взглянула.
Дети начали переглядываться, а потом как по команде замахали руками: сначала обращаясь друг к другу, а потом и к стоящей перед ними Марине.
Наверное, им казалось, что язык жестов понимают все…
— Что они говорят? — поинтересовалась Марина у учительницы.
Та пожала плечами и неуверенно сказала:
— Они говорят, что на снимках Mania Сорокина, Валя Пыхтина и Максим Яковлев. Эти ребята — их одноклассники.
От неожиданности Марина разжала пальцы, и глянцевые снимки с шелестом разлетелись по полу.
В первые мгновения она даже не поверила в такую быструю удачу. Хотя, с другой стороны, должно же было это когда-то произойти. В конце концов, поиски длятся уже неделю…
— Где эти дети? — собравшись наконец с мыслями, спросила Марина, чувствуя, как от нетерпения задрожал ее голос.
— Я в интернате недавно работаю, — начала с виноватым видом объяснять учительница. — И этих ребят никогда еще не видела. Они значатся в классном журнале, так что мне только фамилии знакомы. А сами дети болеют все время и на занятия не ходят.
Дети в классе тем временем успели подобрать разлетевшиеся по полу три фотографии своих одноклассников и теперь разглядывали их, передавая друг другу по партам.
Марина на всякий случай уточнила:
— Ребята, вы уверены в том, что на снимках ваши товарищи: Маша, Валя и Максим? Точно уверены?
Затем, получив подтверждение и собрав фотографии, едва попрощалась с учительницей и выскочила в коридор. Вербина она нашла в соседнем классе, застав его за процедурой персонального осматривания детей. Вербин с фотографиями в руке медленно шел по проходу между партами и внимательно вглядывался в лица, сверяя их с изображенными на снимках.
— Володя! — позвала его Марина. — Иди сюда. Я нашла их.
Забывшись, она и не заметила, как впервые назвала Вербина по имени…
Медицинская часть в интернате находилась на первом этаже, неподалеку от столовой.
— Послушайте, чем вы тут кормите детей? — раздраженно заметил сопровождающей его секретарше Вербин, когда ноздри его уловили скверные запахи с кухни. — Вам что, только гнилые продукты поставляют?
— Это не мы кормим, — обиженно ответила секретарша, отворачиваясь. — Это не мы, а комбинат школьного питания. У нас с ними договор. Кира Владимировна уж сколько раз с ними ругалась, чтоб готовили получше, но все без толку.
— Кира Владимировна, — повторил Вербин имя убитой женщины. — А сам директор что же? Питанием он должен заниматься.
— Директор болеет, — отрезала секретарша, как будто это было исчерпывающим ответом на возникающие вопросы.
На двери висела металлическая табличка белого цвета с надписью синими буквами «Здравпункт». Такие казенные таблички остались в учреждениях с пятидесятых годов.
Толкнув дверь, Марина с Вербиным оказались внутри медицинской части, где сразу заблудились в темноте.
— Сейчас я включу свет, — пробормотала секретарша, шаря рукой по стене. — Странно, зачем Сергей Сергеевич выключил, темно ведь. И где же он?
— Болеет, наверное, — сострил раздраженно Вербин. — У вас тут, я вижу, все болеют.
Всего здесь было четыре комнаты: кабинет врача, процедурная и две палаты с пятью койками в каждой — для мальчиков и для девочек.
Именно здесь и нашлись дети — все трое, в одной палате. Маша, Валя и Максим.
Увидев их, Марина даже вздрогнула — да, это были они. За последнюю неделю она столько раз вглядывалась в фотографии, что сейчас моментально узнала каждого. Это было совсем не то, что прежде в школах, когда смотришь на ребенка и, сличая его со снимком, гадаешь предположительно: он или не он. Нет, в данном случае гадать было нечего, это были те самые дети.
Они сидели на своих койках в стареньких розовых пижамах с наброшенными на плечи тонкими суконными одеялами коричневого цвета. Видно, им было прохладно, окна еще не заклеены, а на улице разбушевалась настоящая поздняя осень.
— Здравствуйте, дети, — сказала Марина, входя в палату. — Ну, расскажите нам, чем вы болеете. Давно болеете, да?
По документам всем детям было по десять лет, но выглядели они даже моложе, в особенности мальчик. Бледные замурзанные личики, тонкие руки и ноги, тонкие шейки, которые, казалось, вот-вот подломятся… И глаза, какие чаще всего бывают у детдомовских детей: непередаваемое выражение беспомощности, постоянного испуга и безоглядной дерзости.
Все трое глядели на вошедших недоумевающе.
— Ну хорошо, — заметил майор, присаживаясь на стоящий в углу единственный стул. — А где же почтенный эскулап? Где этот ваш Сергей Сергеевич?
— С утра был, — ответила секретарша. — Я его видела. Наверное, наверх пошел. Вам его позвать?
— Конечно, — кивнул Вербин. — Эти дети нас очень интересуют. Диагноз и все такое прочее. Давно они тут находятся и не ходят на занятия?
— Не знаю, — пожала плечами секретарша. — Сейчас пойду позову Сергея Сергеевича.
Она вышла, а Иннокентий тотчас последовал за ней.
— Пойду провожу, — как бы нехотя, но с едва скрытым возбуждением негромко заметил он. — Сдается мне, что этот Сергей Сергеевич не горит желанием с нами встречаться.
— Попроси заодно прийти сюда кого-нибудь из учителей, — сказал Вербин. — Кто умеет понимать язык глухонемых.
И в этот момент до Марины внезапно дошло: она как будто наяву воспроизвела в своем сознании ту короткую сцену в приемной полчаса назад. Вот кто смотрел на нее, пока она проходила в коридор, а затем сразу отвернулся! Это был здешний врач Сергей Сергеевич!
В интернате вообще работает мало мужчин, они тут наперечет. А тот мужчина наверху, стоявший вполоборота к окну, и был врачом!
И смотрел он на Марину так пристально, потому что узнал ее. Да, именно узнал. А она его в ту минуту — нет. В мозгу Марины вспыхнула картинка: они с Вербиным сидят поздним вечером в кафе. Между ними — серьезный разговор, столь памятный и важный для обоих. Они не совсем трезвы, по крайней мере Марина. В ярко освещенном пространстве зала плавают столики, немногочисленные посетители… За одним из столиков Вадим. А рядом с ним… Да-да, рядом с ним мужчина с зачесанными назад и за уши довольно длинными волосами и в очках с металлической оправой. Да, это и был он — Сергей Сергеевич!
От сделанного открытия Марину буквально заколотило так, что она даже встала с койки, на которую присела перед этим. Дети продолжали молча смотреть на вошедших взрослых — сурово и без всякого интереса.
— Этот доктор, — сказала Марина, чуть запнувшись. — Этот доктор, я видела его только что в приемной. Знаешь что? Это тот самый человек, который сидел с Вадимом в кафе тогда ночью. Помнишь? Я сначала не узнала его и только сейчас вспомнила.
Казалось, Владимир нисколько не удивился.
— Сергея Сергеевича нигде нет, — сообщила вошедшая секретарша. — Я посмотрела везде, где можно, но он куда-то пропал. Вообще-то он редко ходит по зданию, всегда здесь сидит. Она выглядела растерянной.
— А теперь не сидит, — мрачно заключил Вербин. — И боюсь, что будет сидеть в другом месте. Судя по тому, что он пропал…
Следом за секретаршей в дверь просунулась голова немолодой женщины.
— Мне сказали, что просят зайти, — испуганно сказала она.
Это была учительница, которую Вербин тотчас же взял в оборот.
— Пожалуйста, спросите у этих детей, где они были вчера вечером, — попросил он. — Куда их возили на машине?
Женщина удивилась, ее глаза под толстыми стеклами очков округлились.
— Куда же их могли возить? — спросила она, недоуменно пожав плечами. — Они ведь больные, в медпункте…
— Вы спросите, а дальше уж наше дело, — отрезал майор. — И кстати, поинтересуйтесь, кто их возил. Сергей Сергеевич?
Допрос детей был недолгим. Сначала они отрицательно мотали головами, отвечали, что никто их никуда не возил. Но испуг был налицо, дети боялись.
— Скажите им, что мы из милиции, — попросил Вербин. — Сергея Сергеевича они больше никогда не увидят, так что нечего бояться. А если у них память плохая, то мы можем помочь: покажем им видеозаписи. Их ведь снимали на камеру во время этих поездок. Которых, кстати, было немало. Ну-ка скажите им все это.
— Я не буду, — затрясла головой в кудряшках женщина. — Нельзя пугать детей. Вы что? Зачем вы их запугиваете? Какие еще видеозаписи?
— Какие видеозаписи, — спокойно ответил майор, складывая руки на коленях, — это вы услышите в суде. Там будут читать обвинительное заключение, и вы все поймете. Думаю, что суд будет закрытым, но вас, как педагогов, непременно пригласят, я не сомневаюсь. А сейчас будьте добры, не тяните время и переведите детям мои вопросы.
Голос Вербина иногда мог становиться железным, в такие вот моменты.
Да, детей возили вчера в одно место. Они не знают, где это. Возили туда не раз, но сколько именно, они не помнят. Там было трое взрослых, один из них Сергей Сергеевич, а других дети не знают. Смогут узнать, если понадобится?
Конечно, смогут. Что с ними там делали? Вчера — ничего. Привезли, а через какое-то время повезли в интернат обратно.
А обычно что делали?
Дети замялись, но Вербин снова напомнил о том, что все равно все видел на кассете. Их ведь снимали? Да, снимали. Так что же именно делали?
На этот вопрос ответила только одна девочка, Валя. Остальные двое сидели, втянув головы в узкие плечи, и затравленно глядели на взрослых. Когда Валя короткими знаками рассказала о том, что делали с ними, учительница побагровела и охнула.
— Я не могу этого сказать, — забормотала она испуганно. — Этого не может быть. Фантазии… Дети больные, у них воображение. Знаете, в этом возрасте бывают странные дикие фантазии, они сочиняют…
— Черт с вами, не переводите, — махнул рукой Вербин. — Если не можете повторить этого вслух за ребенком — не надо. Мы и так все знаем, сами видели.
Пока дети отвечали на вопросы и рассказывали о том, что с ними происходило в последние полгода, Марина наблюдала за ними За полгода этих детей приучили к разврату, и сейчас Марина с ужасом ловила себя на смешанном чувстве жалости и брезгливости по отношению к этим затравленным существам.