Страница:
Со всех точек Флоренции сверкает собор Дуомо, украшенный белым, зеленоватым и темно-коричневым мрамором. Как-то мы с моим другом Ивановским шли мимо, и я предложил зайти в собор. Мы полюбовались иконами и витражами, и вдруг я увидел какую-то лестницу. По ней можно было подняться на крышу собора, и мы полезли вверх. Сначала шли легко, но потом почувствовали, что стали уставать, а чем выше мы поднимались, тем сильнее дул ветер и становилось холоднее. Я испугался, что мы простудимся и не сможем петь, но все же мы поднялись на смотровую площадку, где открылся незабываемый вид на Флоренцию. Оказалось, что, кроме покатых красных черепичных крыш, много крыш плоских, заканчивающихся маленьким заборчиком, на них разведены сады посажены кустики не то сирени, не то жасмина, масса цветов, поставлены красивые кресла-качалки, а на некоторых домах наверху даже маленькие бассейны, в которых блестит голубая вода.
Во Флоренции есть много небольших интересных строений, например, церковь Санта Мария Новелло, старинное, очень привлекательное здание. Знаменит мост Понта Веккиа, перекинутый через очень маленькую, несудоходную речку. Вода в ней еле-еле перетекает через камушки, а кое-где исчезает вообще. И вдруг несколько лет назад эта река понесла с гор массу воды, и из-за наводнения залило первые этажи музеев и погибла масса картин.
Мост Понта Веккиа - пешеходный и представляет собой как бы маленькую улочку, на которой справа и слева расположены четырехэтажные дома ювелиров. На верхних этажах они работают, живут, а внизу - это сплошь лавки. Мы даже ночью любили гулять по этому мосту и любоваться изяществом выставленных в витринах изделий.
Репетиции "Хованщины" шли гладко. Мы нашли общий язык и с итальянскими певцами - исполнителями небольших ролей, и с артистами хора и оркестра, и через два-три дня у нас состоялась премьера. Городской театр во Флоренции - очень большой, он вмещает тысячи три человек. Он лишен помпезных украшений, но акустика его хорошая, и мы несколько раз спели оперу Мусоргского.
Начинались спектакли в девять тридцать вечера, а заканчивались около двух часов ночи. Естественно, что рабочий люд не мог ходить на эти спектакли поздно, страшно дорогие билеты. Но та публика, которая посещала театр, оказала нам очень теплый прием, в прессе были опубликованы хвалебные рецензии.
Как и в других городах, во Флоренции большой рынок, окруженный массой лавчонок, торгующих кожаными изделиями, сумками, туфлями. Рядом с рынком маленький водоем, посреди которого стоит фигура кабана, между клыками которого бьет фонтанчик. По традиции все приезжающие во Флоренцию бросают в этот фонтан монетку, чтобы еще раз посетить этот город. Мы все тоже побросали туда мелочь, но больше во Флоренцию нам поехать не удалось.
Собакин, Мельник, Филипп
В шестьдесят втором году я выступил в новой роли Собакина в опере Римского-Корсакова "Царская невеста". Собакин - отец Марфы, богатый купец и уважаемый человек. Роль его не представляет больших трудностей. Она выдержана в среднем регистре, очень певучая, и я любил ее исполнять. Особенно мне нравилось ариозо Собакина "Забылася, авось полегче будет", наполненное грустными мыслями о своей несчастной дочери, красивое и трогательное.
В том же году, 29 декабря, в Большом театре состоялась премьера "Русалки" Даргомыжского. Я давно мечтал спеть партию Мельника, и наконец эта возможность мне представилась.
Образ Мельника, как будто простого мужичка, представляет большой простор для исполнителя. Ведь нужно выявить и его трудолюбие, и мужицкую хитрость, и любовь к дочери, способность к героическому самопожертвованию. Особенное же мастерство требуется в предпоследней трагедийной картине. Музыкально партия Мельника очень разнообразна и психологически, и в использовании различных оттенков - пиано, меццо-воче, фортиссимо, где нужно справляться с очень высокой тесситурой.
Дирижировал оперой Геннадий Константинович Черкасов, ставил Георгий Ансимов, Тугаринова пела Наташу, Ивановский - Князя. Кроме меня, в роли Мельника выступал Ведерников. Таков был состав премьеры.
Несмотря на то, что премьера прошла очень хорошо и публика принимала нас восторженно, нам сильно влетело от критики. Критиковали режиссера, художника, певцам тоже попало. Но я считаю, что певцы тут были ни при чем. Художник предложил оформление спектакля, при котором, например, в первом действии мельница, дуб и скамья, на которой сидела Наташа, оказались на третьем плане.
И когда Мельник выходил с мельницы и пел свою арию, он должен был петь "Ох, то-то, все вы девки молодые!", почти повернувшись спиной к публике, в глубине сцены. И это неудобство сразу сказывалось. Конечно, как он мог донести свой монолог до слушателей?!
Вся сцена была устлана какими-то поролоновыми коврами. По ним ходить было неудобно, потому что ноги утопали и можно было упасть. Кроме того, они поглощали звук. Мы сами себя плохо слышали, а от этого петь нам было трудно и неудобно.
В сцене "сумасшествия" я должен был слезать с дерева прежде, чем произнести: "Здорово, князь!" Дерево тоже стояло далеко, слезать с него было неудобно, как бы шею не сломать. Вот за эту неудачную постановку нас ругали.
И все же для меня роль Мельника явилась еще одним интересным приобретением.
Много раз я обращался в дирекцию Большого театра, в художественное руководство, к главным дирижерам и режиссерам с предложением поставить оперу Верди "Дон Карлос". Я очень люблю эту замечательную оперу и ее изумительную музыку. А какая в ней басовая партия короля Филиппа! Ведь это - один из самых сильных образов у Верди. Да и для всех остальных голосов много интересных ролей. В конце концов мои уговоры подействовали, и оперу решили поставить.
Мелик-Пашаев как-то поделился со мной своими сомнениями:
- Существует ведь три варианта "Дона Карлоса". Какой же возьмет театр?
Я отвечал, что нужно выбрать тот вариант, который идет в "Ла Скала". Но наш театр ухитрился сделать еще четвертый вариант: поменяли местами некоторые эпизоды, а другие совсем сократили.
Дирижировал оперой прекрасный музыкант из Болгарии Асен Яковлевич Найденов, который выступал также и в других странах, хорошо знал французскую и итальянскую музыку. Он работал с большим увлечением, зажигал нас, актеров, своим энтузиазмом. Ставил спектакль Иосиф Михайлович Туманов. Его мастерство проявлялось в умении найти кульминационные эпизоды, которые нужно было выделить, что ярко подчеркивало драматургическую цельность спектакля. Создавая мизансцены, он ставил певцов так, что их голоса всегда неслись в зал. Оформлял оперу прекрасный художник Вадим Федорович Рындин, который тоже помог нам своими советами.
Короля Филиппа, кроме меня, пели Огнивцев и Ведерников. Иногда Ведерников пел также Великого инквизитора, Милашкина и Тугаринова исполняли роль Елизаветы, Архипова, Леонова, Никитина - Эболи, Большаков и Шапенко Родриго. Зураб Анджапаридзе создал замечательный образ Дона Карлоса пылкого, порывистого молодого человека. Он прекрасно исполнял эту роль, и я как сейчас слышу его высокие хлесткие ноты. Как они красиво звучали!
Роль Филиппа очень интересна и разнообразна. Это жестокий человек, в котором под личиной аристократа скрывается самый настоящий инквизитор. Создать такой образ, конечно, трудно, но я старался именно так исполнять эту роль, и это мне удавалось. Кульминацией партии является знаменитая ария Филиппа - "Усну один в порфире королей, только придет мой час последний, смертный". Король предается размышлениям в своем кабинете, и я попросил художника, чтобы он на переднем плане поставил камин. Я приходил, закутываясь в меховую накидку. Не потому, что холодно в комнате - Филиппа донимал внутренний озноб. Я садился в кресло около камина и, как бы согреваясь теплотой, идущей от горящих поленьев, начинал свою арию. Это производило впечатление.
Вокально партия Филиппа трудная. Певец, исполняющий ее, должен обладать диапазоном более двух октав. В ней часто встречаются низкие ноты фа, соль, а наверху много высоких звуков, нередки эпизоды, в которых партия Филиппа должна доминировать над хором и оркестром, звучать сильно и выразительно.
Оформлял спектакль, делал эскизы к костюмам художник Вадим Федорович Рындин. Он приходил в мастерскую и работал с каждым мастером, чтобы добиться нужного эффекта. Декорации в "Доне Карлосе" производили большое впечатление, но наиболее яркой была сцена у храма. Перед зрителями возвышался огромный готический собор, и его шпиль терялся где-то высоко в небе.
Как и другие художники, Рындин пользовался противопоставлением разных красок. Например, в чередовании картин сада королевы и сцены у монастыря Сан-Джюсто. Приглушенные тона кабинета короля, где я пел свою знаменитую арию "Я не был ею любим", подчеркивали сумрачное настроение музыки и действия. Мне также понравилось, что сцена в храме противопоставлена мрачной картине в тюрьме. Вадим Федорович не побоялся использовать, кроме светильников и витражей, фрагменты из полотен Эль Греко - это было очень красиво.
Много поисков было связано с костюмом моего героя. Здесь тоже большую помощь оказал Вадим Федорович. Я изучал шаляпинские снимки и его высказывания об этом образе. Ведь он тоже долго искал наиболее выразительные черты облика короля-инквизитора. В конце концов я сделал парик с короткими, стрижеными, жесткими, как у ежа, волосами, что должно было подчеркнуть жестокость Филиппа. Волосы были с проседью. Ведь сам Филипп говорит, что "она печально посмотрела на мои седины". Лицо обрамляла и седеющая борода. Главное же - мы хотели подчеркнуть внутреннюю усталость Филиппа.
"Дон Карлос" был поставлен во Дворце съездов. Мне спектакль нравился, он пользовался большим успехом и у публики. Однако как-то в Москву из Франции приехал мой друг Жан Руар, президент граммофонной фирмы "Шан дю Монд". Он побывал на этой опере Верди, а потом на следующий день пришел ко мне в гости.
Я, конечно, спросил, какое у него впечатление от нашей постановки. Он неожиданно сказал: "Ты только не обижайся, я тебе честно скажу. Вы все пели хорошо. Но все же то, что вы делали на этой огромной сцене, что связано с микрофонами, все это - антихудожественно. В опере так не должно быть. В ней самое главное - красивое звучание музыки без всяких прикрас, без преувеличений. А вы зависите от микрофона, и это видно. Это не настоящее искусство".
Конечно, мне было немножко обидно, потому что мы в эту оперу вложили много труда и сил. Кстати, наш четвертый вариант сыграл со мной злую шутку, когда я поехал на гастроли в Прагу и там исполнял роль Филиппа. Родриго пел Николай Херля, Дона Карлоса - Ион Писо - оба певца из Румынии. В этом театре тоже своя версия оперы. На репетиции мы начали петь по-разному в ансамблях, никак не могли прийти к общему знаменателю, а на спектакле, во фразе, которая должна идти гораздо позже, я выскочил и пропел на фортиссимо: "Вы веру в Бога потеряли!" Поняв свою ошибку, я сначала перепугался, но после спектакля мы очень смеялись.
И все-таки "Дон Карлос" прекрасная опера, и она должна идти в Большом театре.
Лондон, Мюнхен, Женева, Вена
Насыщен гастрольными поездками и впечатлениями оказался и шестьдесят третий год. В марте я, вместе с нашими артистами - Зарой Долухановой, Яковом Заком и Борисом Гутниковым - поехал в Лондон на праздник газеты "Дейли уоркер". Он проходил в огромном зале "Альберт холл", рассчитанном на пять тысяч мест. И все же в нем нет микрофонов. Замечательная слышимость достигается благодаря акустическому устройству зала. Он круглый, как цирк, из темно-бурого кирпича, внутри совершенно простой, без всяких украшений.
Концерт нашей делегации прошел очень хорошо, принимали нас прекрасно, тем более, что в зале собрались доброжелательно настроенные к России слушатели.
Свободного времени у нас было мало, но мы смогли немножко ознакомиться с Лондоном. Оказалось, что по площади это один из самых больших городов мира, состоящий из двадцати восьми мэрий! Иногда мы садились в двухэтажный автобус, который был всегда выкрашен в яркий красный цвет, поднимались наверх, так как там лучше видно, и ехали через весь город. Такой маршрут длился обычно более часа.
Улицы Лондона очень разные по своей величине. Иногда автобус въезжал на такую узкую улочку, что чуть не касался своими боками домов, и все же мчался с бешеной скоростью. На втором этаже нас так сильно раскачивало, что приходилось крепко держаться за поручни.
В целом Лондон поразил меня яркостью своих красок. Это очень зеленый уголок земли. Много деревьев, прудов с водоплавающей птицей, окруженных розариями. Я-то представлял себе столицу Англии погруженной в знаменитый туман, а оказалось, что это очень радостный город, и все в нем создает приподнятое настроение.
Нам понравилась площадь Пикадилли, оживленная Темза, с небольшими теплоходиками, прогулочными катерами и баржами, которые безостановочно куда-то сновали, ажурный мост Тауэр, переброшенный через Темзу и висящий между двумя башнями. Мне запомнились и арка Веллингтона, и Вестминстерское аббатство, и Адмиралтейская арка, и красивая Трафальгар-сквер с огромной колонной Нельсона, под которой в величавых позах расположились львы. Вместе со всеми туристами мы наблюдали выезд королевы из Букингемского дворца. Сначала появились гвардейцы в ярко-красных кафтанах с золотыми пуговицами. На головах у них были большие шапки из черного каракуля (их цвет красиво сочетался с черным цветом брюк). Публика почтительно приветствовала королеву.
Королева в Англии неприкосновенна. Про нее нельзя сказать ни одного плохого слова. Про правительство, про всех политических деятелей - что угодно. Я видел, как собирается небольшая толпа, устанавливает импровизированную сцену, и все начинают ругать членов парламента за то, что много безработных, за то, что поднимаются цены, за то, что бездомные ночуют около вытяжек из метро, пытаясь хоть немного согреться,- да мало ли за что!
Мы, конечно, посмотрели и английское метро и обнаружили, что наши станции по сравнению с английскими - роскошные дворцы. Станции лондонского метро - просто туннели, но стены их увешаны яркими рекламными щитами. И сама сеть метро огромна.
Недалеко от нашего отеля, где мы жили, находился знаменитый Гайд-парк. Как известно, англичане очень любят его. Они не только гуляют по широким аллеям, но и располагаются на газоне, под сенью какого-нибудь большого дерева. Они приходят с пледами, расстилают их, вынимают из сумок термосы с чаем, кофе, сандвичи, еще какую-нибудь легкую закуску и проводят там несколько часов.
Есть в парке и специальные дорожки для верховой езды, по которым мужчины и женщины в специальных костюмах совершают прогулки. Это тоже очень красивое зрелище. И еще мы заметили, что в Гайд-парке, как и в других парках, прямо на траве лежат в обнимку молодые пары. Когда я удивился и обратил на это внимание переводчика, то тот взволнованно прошептал: "Только вы вида не показывайте, что их заметили, потому что они могут обратиться в полицию: скажут, что вы нарушаете их покой, и придется уплатить штраф".
Перед отъездом из Лондона мы побывали в новом концертном зале "Ройял-фестивал холл". Это светлый просторный зал с прекрасной акустикой. Мы слушали там Фишера-Дискау. Он с большим успехом пел произведения Генделя, Баха, и публика принимала его восторженно.
Затем мы простились с городом. Но вскоре я вернулся, на этот раз с оркестром Осипова, о чем расскажу несколько позже.
Следующие мои гастроли в шестьдесят третьем году состоялись в ФРГ. Как я уже говорил, я поехал на этот раз с оркестром имени Н. П. Осипова, его дирижерами Дубровским и Гнутовым. Этот замечательный коллектив был создан в довоенные годы выдающимся виртуозом-балалаечником Николаем Петровичем Осиповым. С ним с удовольствием выступали ведущие солисты Большого театра: Барсова, Обухова, Максакова, Пирогов, Козловский, Лемешев. Я также, будучи еще совсем молодым артистом, получил от Осипова предложение спеть с оркестром, а затем стал довольно часто гастролировать вместе с ним.
Неожиданно ушедшего из жизни Николая Петровича заменил его младший брат Дмитрий Петрович Осипов, пианист и также очень серьезный музыкант. С этим оркестром я объездил многие города нашей страны. Пел в клубных залах, в музыкальных училищах. И в Советском Союзе, и за рубежом критики отмечали стройность и красоту звучания оркестра, в чем была большая заслуга дирижеров оркестра Виктора Павловича Дубровского и Виталия Дмитриевича Гнутова. Оба дирижера хорошо передавали стиль исполняемых произведений, особенно русских композиторов. Предельно мягко, чутко аккомпанировали певцам.
В поездке в ФРГ с нами было несколько солистов: певицы В. Левко, Л. Зыкина и Т. Сорокина и балетная пара Лиля и Юрий Мироновы. Мы посетили около сорока городов страны: Нюрнберг, Гамбург, Мюнхен, Дюссельдорф, Франкфурт-на-Майне и множество совсем маленьких, названия которых я даже не помню. Все они во многом похожи друг на друга.
Первое большое впечатление в ФРГ было связано с тем, что наш антрепренер Лотер Бок открыл в Мюнхене, городе, где зародился фашизм, мемориальную доску В. И. Ленину. Этому событию был посвящен митинг. Правда, фашиствующие элементы пытались сорвать митинг, но рабочие разогнали хулиганов и кое-кому дали по физиономии. Когда открыли доску и положили к ней цветы, Бок произнес речь. Между прочим, он сказал:
- Я очень много получил писем, в которых мне грозят расправой. Но я никого не боюсь.
Все мы были очень взволнованы.
Яркое впечатление возникло от пребывания в Байрейте - городе, где устраиваются фестивали вагнеровских опер, и осмотра знаменитого байрейтского театра. Правда, на спектаклях мы не присутствовали, так как театр был закрыт, но внутрь его зашли. Байрейтский театр - это строгое здание красного кирпичного цвета, без всяких украшений снаружи и изнутри. Сиденья обиты темным бархатом. Мы обратили внимание на то, что оркестровая яма в зале закрыта от публики козырьком и такой же козырек идет со стороны сцены. Я спросил, для чего это сделано. Мне объяснили, что так как вагнеровские оперы очень насыщены по оркестровке и особенно сильно звучит медь, то певцов можно заглушить. А при таком устройстве, если даже певец будет петь пиано, его будет хорошо слышно.
Мы посетили дом, вернее сказать, остатки дома, где жил Вагнер, и его могилу - большой холм, весь усаженный цветами, где мы тоже возложили цветы. За стеной дома Вагнера сохранился флигель, в котором находится Вагнеровский музей. Мы побывали там. Запомнились партитуры "Тристана и Изольды", "Лоэнгрина" и других опер, написанных рукой гениального немецкого музыканта. Там же мы увидели и кое-какие его вещи, письменные принадлежности, перья, метроном. Водил нас по залам внук Вагнера, который и заведовал музеем.
Наш очередной концерт должен был состояться в Нюрнберге, и внук Вагнера любезно обещал доставить нас на своем "мерседесе".
От Байрейта до Нюрнберга 120 километров, но нам сказали, что доедем за 50 минут. Я удивился. Мы сели в машину - я рядом с шофером, а дирижер Виктор Дубровский сзади - и поехали. Стрелка на спидометре быстро подошла к отметке 100. Когда же мы выехали на виадук, она показывала уже 150, и я инстинктивно вместо педалей тормоза стал давить на пол и увидел, что Дубровский уже не сидит, а сполз вниз. Тогда я осторожно спросил шофера по-немецки:
- А машина хорошая?
- Очень хорошая,- успокоил тот меня.
Смотрю, стрелка спидометра опять поползла вверх: 170, 180, 190, 200! Уже больше 200! Скорость самолета! У меня сердце ушло в пятки. Правда, дороги в ФРГ сделаны так, что движение происходит только в одну сторону никаких пересечений. Либо ты едешь в тоннель, либо на виадук. Даже для скота сделаны виадуки!
Короче говоря, мы действительно от дома Вагнера до гостиницы в Нюрнберге доехали ровно за сорок минут.
Мы выступали каждый день, а иногда даже по два раза в день. Переезды на автобусах были очень утомительны, и однажды в Нюрнберге, когда нужно было особенно рано вставать, я сказал, что должен отоспаться, а то вечером не смогу петь. Наш антрепренер Лотер Бок мне предложил: "Вы спите спокойно часов до десяти, а потом, после завтрака, я вас на своем автомобиле довезу".
Однако я проснулся рано, часов в восемь, и вдруг услышал какие-то странные звуки - бил барабан. Оказалось, что это была первомайская демонстрация. Играл оркестр, шли люди. Я выглянул из окошка и увидел, что все направляются к ратуше. Я быстренько оделся и помчался туда.
На площади было уже тысяч десять народа с красными транспарантами. Немецкого языка я не знаю, но я почувствовал, что это демонстрирует свою мощь рабочий класс. В переулках я увидел полицейские и санитарные машины, но ничего плохого не произошло.
После демонстрации Лотер Бок с женой и я сели в машину и отправились за 800 километров в город Киль. Вечером там должен был состояться концерт. Я волновался, как бы мы не опоздали, но Бок меня утешал: "Ничего, ничего, машина у меня прекрасная",- говорил он.
Выехали на шоссе и поехали со скоростью 150-160 километров в час. Вдруг в машине что-то стало постукивать. Бок остановился, открыл капот, но он, наверное, такой же автомобилист, как я,- умеет только водить машину и плохо в ней разбирается. Потом он закрыл капот, поехал, но стало стучать еще сильнее. Бок съехал с основной дороги на запасную и решил, что дальше двигаться невозможно.
- Нужно пойти позвонить, чтобы приехала обслуживающая машина,- сказал он.
- Куда же вы пойдете звонить?
- А вот по стрелочке мы сейчас узнаем.
Вижу, вдоль шоссе стоят маленькие метровые столбики, и на них стрелки, которые показывают, в какой стороне ближе телефон.
Но только Бок собрался пойти позвонить, как вдруг подъехал желтенький "фольксваген", который обслуживает автолюбителей. Нас спросили, что случилось, осмотрели машину и произнесли приговор:
- Мотор капут.
У меня сердце в пятки ушло. Еще полпути не проехали, значит, на концерт не успеем. Было уже часов двенадцать.
Бок успокаивает:
- Не беспокойтесь, все нормально.
Маленькая улиточка взяла нашу машину на буксир, и мы поехали дальше. Оказалось, что по всем дорогам через 40-50 километров есть пункты отдыха и обслуживания, где можно и починить машину, и выпить кофе или чаю, пообедать в ресторане. А если путник торопится, он может взять в автомате за мелкую монету кофе с лимоном или со сливками. Тут же за пфенниги выскакивает и булочка с колбасой или с сыром.
Наконец, мы приехали на этот пункт. Стали в сторонке. Бок говорит:
- Вы идите с Ингрид в кафе, выпейте кофе, а я пока должен оформить кое-какие бумаги.
Пока мы пили кофе, к нашей машине подъехали два "мерседеса": в один сложили все наши вещи из машины Бока, чтобы мы могли ехать дальше, а другой взял наш "мерседес" на буксир и уехал.
Оказывается, отделение фирмы, расположенной во многих городах, не только ремонтирует машины, но и предоставляет их напрокат. Все это заняло полчаса, и в пять часов мы были в Киле. Когда же мы возвратились в Нюрнберг, отремонтированная машина уже ждала нас.
Я думаю, что и у нас сервис должен быть таким же, как и в других странах.
Мы выступали в Германии с большим успехом, и немцы часто старались выразить нам свою благодарность. Они приглашали нас в гости, чтобы поближе познакомиться с советскими музыкантами, дарили памятные подарки. Так, в одном из городов мы были приглашены на завод фирмы "Грюндиг" - его хозяин с женой были на нашем концерте, и он им очень понравился. Мы приехали - весь оркестр, шестьдесят пять человек, администрация, два дирижера, несколько солистов.
Сначала мы осмотрели рабочие помещения и были восхищены культурой их производства. Чистота. Внизу для рабочих кафе, ресторан, автоматы с кофе и сандвичами - немцы любят быстро поесть, чтобы затем полчаса полежать или поиграть в теннис.
Потом нас пригласили к столу, и мы приятно провели время - играли, пели, балагурили, у всех было хорошее настроение. В заключение вечера жена хозяина сказала, что она с супругом хотят сделать нам подарки, и каждому оркестранту был вручен магнитофон. Певцам преподнесли маленькие, очень красивые приемники высокого класса, а меня спросили, чего бы хотелось мне лично.
Я говорю: "Вы знаете, у меня дома есть ваш магнитофон, есть радио, и я бы хотел посмотреть, что у вас есть наверху в демонстрационном зале. Тогда я, может быть, что-нибудь у вас куплю".
А я уже видел, что у них есть превосходная новинка: приемник "грюндик-саттелит", обладающий фантастической чистотой настройки, и, пройдясь по залу, я сказал, что хочу его у них купить. Бок пошел договариваться с хозяевами, и после того, как мы еще потанцевали и попели, вернулись домой. Я вошел к себе в номер и увидел большой ящик с надписью "Грюндиг". Вызываю горничную, спрашиваю, что это такое. "Это подарок от фирмы".
В Мюнхене же нас пригласили на пивоваренный завод. Ведь немецкое пиво славится на весь мир. Когда мы пришли на этот завод, прежде всего бросилась в глаза неимоверная чистота. Ни соринки. Рабочие - в белых сапогах по пояс, в белых куртках и белых капюшонах. Я спросил, почему все в белом. "Это потому,- ответили мне,- что на белом будет видна грязь. А все должно быть стерильно чистым".
Потом мы посмотрели, как работают автоматы, которые разливают пиво, и нам очень понравилось, как они отбрасывают в сторону бутылку, если она оказывается некачественной.
Во Флоренции есть много небольших интересных строений, например, церковь Санта Мария Новелло, старинное, очень привлекательное здание. Знаменит мост Понта Веккиа, перекинутый через очень маленькую, несудоходную речку. Вода в ней еле-еле перетекает через камушки, а кое-где исчезает вообще. И вдруг несколько лет назад эта река понесла с гор массу воды, и из-за наводнения залило первые этажи музеев и погибла масса картин.
Мост Понта Веккиа - пешеходный и представляет собой как бы маленькую улочку, на которой справа и слева расположены четырехэтажные дома ювелиров. На верхних этажах они работают, живут, а внизу - это сплошь лавки. Мы даже ночью любили гулять по этому мосту и любоваться изяществом выставленных в витринах изделий.
Репетиции "Хованщины" шли гладко. Мы нашли общий язык и с итальянскими певцами - исполнителями небольших ролей, и с артистами хора и оркестра, и через два-три дня у нас состоялась премьера. Городской театр во Флоренции - очень большой, он вмещает тысячи три человек. Он лишен помпезных украшений, но акустика его хорошая, и мы несколько раз спели оперу Мусоргского.
Начинались спектакли в девять тридцать вечера, а заканчивались около двух часов ночи. Естественно, что рабочий люд не мог ходить на эти спектакли поздно, страшно дорогие билеты. Но та публика, которая посещала театр, оказала нам очень теплый прием, в прессе были опубликованы хвалебные рецензии.
Как и в других городах, во Флоренции большой рынок, окруженный массой лавчонок, торгующих кожаными изделиями, сумками, туфлями. Рядом с рынком маленький водоем, посреди которого стоит фигура кабана, между клыками которого бьет фонтанчик. По традиции все приезжающие во Флоренцию бросают в этот фонтан монетку, чтобы еще раз посетить этот город. Мы все тоже побросали туда мелочь, но больше во Флоренцию нам поехать не удалось.
Собакин, Мельник, Филипп
В шестьдесят втором году я выступил в новой роли Собакина в опере Римского-Корсакова "Царская невеста". Собакин - отец Марфы, богатый купец и уважаемый человек. Роль его не представляет больших трудностей. Она выдержана в среднем регистре, очень певучая, и я любил ее исполнять. Особенно мне нравилось ариозо Собакина "Забылася, авось полегче будет", наполненное грустными мыслями о своей несчастной дочери, красивое и трогательное.
В том же году, 29 декабря, в Большом театре состоялась премьера "Русалки" Даргомыжского. Я давно мечтал спеть партию Мельника, и наконец эта возможность мне представилась.
Образ Мельника, как будто простого мужичка, представляет большой простор для исполнителя. Ведь нужно выявить и его трудолюбие, и мужицкую хитрость, и любовь к дочери, способность к героическому самопожертвованию. Особенное же мастерство требуется в предпоследней трагедийной картине. Музыкально партия Мельника очень разнообразна и психологически, и в использовании различных оттенков - пиано, меццо-воче, фортиссимо, где нужно справляться с очень высокой тесситурой.
Дирижировал оперой Геннадий Константинович Черкасов, ставил Георгий Ансимов, Тугаринова пела Наташу, Ивановский - Князя. Кроме меня, в роли Мельника выступал Ведерников. Таков был состав премьеры.
Несмотря на то, что премьера прошла очень хорошо и публика принимала нас восторженно, нам сильно влетело от критики. Критиковали режиссера, художника, певцам тоже попало. Но я считаю, что певцы тут были ни при чем. Художник предложил оформление спектакля, при котором, например, в первом действии мельница, дуб и скамья, на которой сидела Наташа, оказались на третьем плане.
И когда Мельник выходил с мельницы и пел свою арию, он должен был петь "Ох, то-то, все вы девки молодые!", почти повернувшись спиной к публике, в глубине сцены. И это неудобство сразу сказывалось. Конечно, как он мог донести свой монолог до слушателей?!
Вся сцена была устлана какими-то поролоновыми коврами. По ним ходить было неудобно, потому что ноги утопали и можно было упасть. Кроме того, они поглощали звук. Мы сами себя плохо слышали, а от этого петь нам было трудно и неудобно.
В сцене "сумасшествия" я должен был слезать с дерева прежде, чем произнести: "Здорово, князь!" Дерево тоже стояло далеко, слезать с него было неудобно, как бы шею не сломать. Вот за эту неудачную постановку нас ругали.
И все же для меня роль Мельника явилась еще одним интересным приобретением.
Много раз я обращался в дирекцию Большого театра, в художественное руководство, к главным дирижерам и режиссерам с предложением поставить оперу Верди "Дон Карлос". Я очень люблю эту замечательную оперу и ее изумительную музыку. А какая в ней басовая партия короля Филиппа! Ведь это - один из самых сильных образов у Верди. Да и для всех остальных голосов много интересных ролей. В конце концов мои уговоры подействовали, и оперу решили поставить.
Мелик-Пашаев как-то поделился со мной своими сомнениями:
- Существует ведь три варианта "Дона Карлоса". Какой же возьмет театр?
Я отвечал, что нужно выбрать тот вариант, который идет в "Ла Скала". Но наш театр ухитрился сделать еще четвертый вариант: поменяли местами некоторые эпизоды, а другие совсем сократили.
Дирижировал оперой прекрасный музыкант из Болгарии Асен Яковлевич Найденов, который выступал также и в других странах, хорошо знал французскую и итальянскую музыку. Он работал с большим увлечением, зажигал нас, актеров, своим энтузиазмом. Ставил спектакль Иосиф Михайлович Туманов. Его мастерство проявлялось в умении найти кульминационные эпизоды, которые нужно было выделить, что ярко подчеркивало драматургическую цельность спектакля. Создавая мизансцены, он ставил певцов так, что их голоса всегда неслись в зал. Оформлял оперу прекрасный художник Вадим Федорович Рындин, который тоже помог нам своими советами.
Короля Филиппа, кроме меня, пели Огнивцев и Ведерников. Иногда Ведерников пел также Великого инквизитора, Милашкина и Тугаринова исполняли роль Елизаветы, Архипова, Леонова, Никитина - Эболи, Большаков и Шапенко Родриго. Зураб Анджапаридзе создал замечательный образ Дона Карлоса пылкого, порывистого молодого человека. Он прекрасно исполнял эту роль, и я как сейчас слышу его высокие хлесткие ноты. Как они красиво звучали!
Роль Филиппа очень интересна и разнообразна. Это жестокий человек, в котором под личиной аристократа скрывается самый настоящий инквизитор. Создать такой образ, конечно, трудно, но я старался именно так исполнять эту роль, и это мне удавалось. Кульминацией партии является знаменитая ария Филиппа - "Усну один в порфире королей, только придет мой час последний, смертный". Король предается размышлениям в своем кабинете, и я попросил художника, чтобы он на переднем плане поставил камин. Я приходил, закутываясь в меховую накидку. Не потому, что холодно в комнате - Филиппа донимал внутренний озноб. Я садился в кресло около камина и, как бы согреваясь теплотой, идущей от горящих поленьев, начинал свою арию. Это производило впечатление.
Вокально партия Филиппа трудная. Певец, исполняющий ее, должен обладать диапазоном более двух октав. В ней часто встречаются низкие ноты фа, соль, а наверху много высоких звуков, нередки эпизоды, в которых партия Филиппа должна доминировать над хором и оркестром, звучать сильно и выразительно.
Оформлял спектакль, делал эскизы к костюмам художник Вадим Федорович Рындин. Он приходил в мастерскую и работал с каждым мастером, чтобы добиться нужного эффекта. Декорации в "Доне Карлосе" производили большое впечатление, но наиболее яркой была сцена у храма. Перед зрителями возвышался огромный готический собор, и его шпиль терялся где-то высоко в небе.
Как и другие художники, Рындин пользовался противопоставлением разных красок. Например, в чередовании картин сада королевы и сцены у монастыря Сан-Джюсто. Приглушенные тона кабинета короля, где я пел свою знаменитую арию "Я не был ею любим", подчеркивали сумрачное настроение музыки и действия. Мне также понравилось, что сцена в храме противопоставлена мрачной картине в тюрьме. Вадим Федорович не побоялся использовать, кроме светильников и витражей, фрагменты из полотен Эль Греко - это было очень красиво.
Много поисков было связано с костюмом моего героя. Здесь тоже большую помощь оказал Вадим Федорович. Я изучал шаляпинские снимки и его высказывания об этом образе. Ведь он тоже долго искал наиболее выразительные черты облика короля-инквизитора. В конце концов я сделал парик с короткими, стрижеными, жесткими, как у ежа, волосами, что должно было подчеркнуть жестокость Филиппа. Волосы были с проседью. Ведь сам Филипп говорит, что "она печально посмотрела на мои седины". Лицо обрамляла и седеющая борода. Главное же - мы хотели подчеркнуть внутреннюю усталость Филиппа.
"Дон Карлос" был поставлен во Дворце съездов. Мне спектакль нравился, он пользовался большим успехом и у публики. Однако как-то в Москву из Франции приехал мой друг Жан Руар, президент граммофонной фирмы "Шан дю Монд". Он побывал на этой опере Верди, а потом на следующий день пришел ко мне в гости.
Я, конечно, спросил, какое у него впечатление от нашей постановки. Он неожиданно сказал: "Ты только не обижайся, я тебе честно скажу. Вы все пели хорошо. Но все же то, что вы делали на этой огромной сцене, что связано с микрофонами, все это - антихудожественно. В опере так не должно быть. В ней самое главное - красивое звучание музыки без всяких прикрас, без преувеличений. А вы зависите от микрофона, и это видно. Это не настоящее искусство".
Конечно, мне было немножко обидно, потому что мы в эту оперу вложили много труда и сил. Кстати, наш четвертый вариант сыграл со мной злую шутку, когда я поехал на гастроли в Прагу и там исполнял роль Филиппа. Родриго пел Николай Херля, Дона Карлоса - Ион Писо - оба певца из Румынии. В этом театре тоже своя версия оперы. На репетиции мы начали петь по-разному в ансамблях, никак не могли прийти к общему знаменателю, а на спектакле, во фразе, которая должна идти гораздо позже, я выскочил и пропел на фортиссимо: "Вы веру в Бога потеряли!" Поняв свою ошибку, я сначала перепугался, но после спектакля мы очень смеялись.
И все-таки "Дон Карлос" прекрасная опера, и она должна идти в Большом театре.
Лондон, Мюнхен, Женева, Вена
Насыщен гастрольными поездками и впечатлениями оказался и шестьдесят третий год. В марте я, вместе с нашими артистами - Зарой Долухановой, Яковом Заком и Борисом Гутниковым - поехал в Лондон на праздник газеты "Дейли уоркер". Он проходил в огромном зале "Альберт холл", рассчитанном на пять тысяч мест. И все же в нем нет микрофонов. Замечательная слышимость достигается благодаря акустическому устройству зала. Он круглый, как цирк, из темно-бурого кирпича, внутри совершенно простой, без всяких украшений.
Концерт нашей делегации прошел очень хорошо, принимали нас прекрасно, тем более, что в зале собрались доброжелательно настроенные к России слушатели.
Свободного времени у нас было мало, но мы смогли немножко ознакомиться с Лондоном. Оказалось, что по площади это один из самых больших городов мира, состоящий из двадцати восьми мэрий! Иногда мы садились в двухэтажный автобус, который был всегда выкрашен в яркий красный цвет, поднимались наверх, так как там лучше видно, и ехали через весь город. Такой маршрут длился обычно более часа.
Улицы Лондона очень разные по своей величине. Иногда автобус въезжал на такую узкую улочку, что чуть не касался своими боками домов, и все же мчался с бешеной скоростью. На втором этаже нас так сильно раскачивало, что приходилось крепко держаться за поручни.
В целом Лондон поразил меня яркостью своих красок. Это очень зеленый уголок земли. Много деревьев, прудов с водоплавающей птицей, окруженных розариями. Я-то представлял себе столицу Англии погруженной в знаменитый туман, а оказалось, что это очень радостный город, и все в нем создает приподнятое настроение.
Нам понравилась площадь Пикадилли, оживленная Темза, с небольшими теплоходиками, прогулочными катерами и баржами, которые безостановочно куда-то сновали, ажурный мост Тауэр, переброшенный через Темзу и висящий между двумя башнями. Мне запомнились и арка Веллингтона, и Вестминстерское аббатство, и Адмиралтейская арка, и красивая Трафальгар-сквер с огромной колонной Нельсона, под которой в величавых позах расположились львы. Вместе со всеми туристами мы наблюдали выезд королевы из Букингемского дворца. Сначала появились гвардейцы в ярко-красных кафтанах с золотыми пуговицами. На головах у них были большие шапки из черного каракуля (их цвет красиво сочетался с черным цветом брюк). Публика почтительно приветствовала королеву.
Королева в Англии неприкосновенна. Про нее нельзя сказать ни одного плохого слова. Про правительство, про всех политических деятелей - что угодно. Я видел, как собирается небольшая толпа, устанавливает импровизированную сцену, и все начинают ругать членов парламента за то, что много безработных, за то, что поднимаются цены, за то, что бездомные ночуют около вытяжек из метро, пытаясь хоть немного согреться,- да мало ли за что!
Мы, конечно, посмотрели и английское метро и обнаружили, что наши станции по сравнению с английскими - роскошные дворцы. Станции лондонского метро - просто туннели, но стены их увешаны яркими рекламными щитами. И сама сеть метро огромна.
Недалеко от нашего отеля, где мы жили, находился знаменитый Гайд-парк. Как известно, англичане очень любят его. Они не только гуляют по широким аллеям, но и располагаются на газоне, под сенью какого-нибудь большого дерева. Они приходят с пледами, расстилают их, вынимают из сумок термосы с чаем, кофе, сандвичи, еще какую-нибудь легкую закуску и проводят там несколько часов.
Есть в парке и специальные дорожки для верховой езды, по которым мужчины и женщины в специальных костюмах совершают прогулки. Это тоже очень красивое зрелище. И еще мы заметили, что в Гайд-парке, как и в других парках, прямо на траве лежат в обнимку молодые пары. Когда я удивился и обратил на это внимание переводчика, то тот взволнованно прошептал: "Только вы вида не показывайте, что их заметили, потому что они могут обратиться в полицию: скажут, что вы нарушаете их покой, и придется уплатить штраф".
Перед отъездом из Лондона мы побывали в новом концертном зале "Ройял-фестивал холл". Это светлый просторный зал с прекрасной акустикой. Мы слушали там Фишера-Дискау. Он с большим успехом пел произведения Генделя, Баха, и публика принимала его восторженно.
Затем мы простились с городом. Но вскоре я вернулся, на этот раз с оркестром Осипова, о чем расскажу несколько позже.
Следующие мои гастроли в шестьдесят третьем году состоялись в ФРГ. Как я уже говорил, я поехал на этот раз с оркестром имени Н. П. Осипова, его дирижерами Дубровским и Гнутовым. Этот замечательный коллектив был создан в довоенные годы выдающимся виртуозом-балалаечником Николаем Петровичем Осиповым. С ним с удовольствием выступали ведущие солисты Большого театра: Барсова, Обухова, Максакова, Пирогов, Козловский, Лемешев. Я также, будучи еще совсем молодым артистом, получил от Осипова предложение спеть с оркестром, а затем стал довольно часто гастролировать вместе с ним.
Неожиданно ушедшего из жизни Николая Петровича заменил его младший брат Дмитрий Петрович Осипов, пианист и также очень серьезный музыкант. С этим оркестром я объездил многие города нашей страны. Пел в клубных залах, в музыкальных училищах. И в Советском Союзе, и за рубежом критики отмечали стройность и красоту звучания оркестра, в чем была большая заслуга дирижеров оркестра Виктора Павловича Дубровского и Виталия Дмитриевича Гнутова. Оба дирижера хорошо передавали стиль исполняемых произведений, особенно русских композиторов. Предельно мягко, чутко аккомпанировали певцам.
В поездке в ФРГ с нами было несколько солистов: певицы В. Левко, Л. Зыкина и Т. Сорокина и балетная пара Лиля и Юрий Мироновы. Мы посетили около сорока городов страны: Нюрнберг, Гамбург, Мюнхен, Дюссельдорф, Франкфурт-на-Майне и множество совсем маленьких, названия которых я даже не помню. Все они во многом похожи друг на друга.
Первое большое впечатление в ФРГ было связано с тем, что наш антрепренер Лотер Бок открыл в Мюнхене, городе, где зародился фашизм, мемориальную доску В. И. Ленину. Этому событию был посвящен митинг. Правда, фашиствующие элементы пытались сорвать митинг, но рабочие разогнали хулиганов и кое-кому дали по физиономии. Когда открыли доску и положили к ней цветы, Бок произнес речь. Между прочим, он сказал:
- Я очень много получил писем, в которых мне грозят расправой. Но я никого не боюсь.
Все мы были очень взволнованы.
Яркое впечатление возникло от пребывания в Байрейте - городе, где устраиваются фестивали вагнеровских опер, и осмотра знаменитого байрейтского театра. Правда, на спектаклях мы не присутствовали, так как театр был закрыт, но внутрь его зашли. Байрейтский театр - это строгое здание красного кирпичного цвета, без всяких украшений снаружи и изнутри. Сиденья обиты темным бархатом. Мы обратили внимание на то, что оркестровая яма в зале закрыта от публики козырьком и такой же козырек идет со стороны сцены. Я спросил, для чего это сделано. Мне объяснили, что так как вагнеровские оперы очень насыщены по оркестровке и особенно сильно звучит медь, то певцов можно заглушить. А при таком устройстве, если даже певец будет петь пиано, его будет хорошо слышно.
Мы посетили дом, вернее сказать, остатки дома, где жил Вагнер, и его могилу - большой холм, весь усаженный цветами, где мы тоже возложили цветы. За стеной дома Вагнера сохранился флигель, в котором находится Вагнеровский музей. Мы побывали там. Запомнились партитуры "Тристана и Изольды", "Лоэнгрина" и других опер, написанных рукой гениального немецкого музыканта. Там же мы увидели и кое-какие его вещи, письменные принадлежности, перья, метроном. Водил нас по залам внук Вагнера, который и заведовал музеем.
Наш очередной концерт должен был состояться в Нюрнберге, и внук Вагнера любезно обещал доставить нас на своем "мерседесе".
От Байрейта до Нюрнберга 120 километров, но нам сказали, что доедем за 50 минут. Я удивился. Мы сели в машину - я рядом с шофером, а дирижер Виктор Дубровский сзади - и поехали. Стрелка на спидометре быстро подошла к отметке 100. Когда же мы выехали на виадук, она показывала уже 150, и я инстинктивно вместо педалей тормоза стал давить на пол и увидел, что Дубровский уже не сидит, а сполз вниз. Тогда я осторожно спросил шофера по-немецки:
- А машина хорошая?
- Очень хорошая,- успокоил тот меня.
Смотрю, стрелка спидометра опять поползла вверх: 170, 180, 190, 200! Уже больше 200! Скорость самолета! У меня сердце ушло в пятки. Правда, дороги в ФРГ сделаны так, что движение происходит только в одну сторону никаких пересечений. Либо ты едешь в тоннель, либо на виадук. Даже для скота сделаны виадуки!
Короче говоря, мы действительно от дома Вагнера до гостиницы в Нюрнберге доехали ровно за сорок минут.
Мы выступали каждый день, а иногда даже по два раза в день. Переезды на автобусах были очень утомительны, и однажды в Нюрнберге, когда нужно было особенно рано вставать, я сказал, что должен отоспаться, а то вечером не смогу петь. Наш антрепренер Лотер Бок мне предложил: "Вы спите спокойно часов до десяти, а потом, после завтрака, я вас на своем автомобиле довезу".
Однако я проснулся рано, часов в восемь, и вдруг услышал какие-то странные звуки - бил барабан. Оказалось, что это была первомайская демонстрация. Играл оркестр, шли люди. Я выглянул из окошка и увидел, что все направляются к ратуше. Я быстренько оделся и помчался туда.
На площади было уже тысяч десять народа с красными транспарантами. Немецкого языка я не знаю, но я почувствовал, что это демонстрирует свою мощь рабочий класс. В переулках я увидел полицейские и санитарные машины, но ничего плохого не произошло.
После демонстрации Лотер Бок с женой и я сели в машину и отправились за 800 километров в город Киль. Вечером там должен был состояться концерт. Я волновался, как бы мы не опоздали, но Бок меня утешал: "Ничего, ничего, машина у меня прекрасная",- говорил он.
Выехали на шоссе и поехали со скоростью 150-160 километров в час. Вдруг в машине что-то стало постукивать. Бок остановился, открыл капот, но он, наверное, такой же автомобилист, как я,- умеет только водить машину и плохо в ней разбирается. Потом он закрыл капот, поехал, но стало стучать еще сильнее. Бок съехал с основной дороги на запасную и решил, что дальше двигаться невозможно.
- Нужно пойти позвонить, чтобы приехала обслуживающая машина,- сказал он.
- Куда же вы пойдете звонить?
- А вот по стрелочке мы сейчас узнаем.
Вижу, вдоль шоссе стоят маленькие метровые столбики, и на них стрелки, которые показывают, в какой стороне ближе телефон.
Но только Бок собрался пойти позвонить, как вдруг подъехал желтенький "фольксваген", который обслуживает автолюбителей. Нас спросили, что случилось, осмотрели машину и произнесли приговор:
- Мотор капут.
У меня сердце в пятки ушло. Еще полпути не проехали, значит, на концерт не успеем. Было уже часов двенадцать.
Бок успокаивает:
- Не беспокойтесь, все нормально.
Маленькая улиточка взяла нашу машину на буксир, и мы поехали дальше. Оказалось, что по всем дорогам через 40-50 километров есть пункты отдыха и обслуживания, где можно и починить машину, и выпить кофе или чаю, пообедать в ресторане. А если путник торопится, он может взять в автомате за мелкую монету кофе с лимоном или со сливками. Тут же за пфенниги выскакивает и булочка с колбасой или с сыром.
Наконец, мы приехали на этот пункт. Стали в сторонке. Бок говорит:
- Вы идите с Ингрид в кафе, выпейте кофе, а я пока должен оформить кое-какие бумаги.
Пока мы пили кофе, к нашей машине подъехали два "мерседеса": в один сложили все наши вещи из машины Бока, чтобы мы могли ехать дальше, а другой взял наш "мерседес" на буксир и уехал.
Оказывается, отделение фирмы, расположенной во многих городах, не только ремонтирует машины, но и предоставляет их напрокат. Все это заняло полчаса, и в пять часов мы были в Киле. Когда же мы возвратились в Нюрнберг, отремонтированная машина уже ждала нас.
Я думаю, что и у нас сервис должен быть таким же, как и в других странах.
Мы выступали в Германии с большим успехом, и немцы часто старались выразить нам свою благодарность. Они приглашали нас в гости, чтобы поближе познакомиться с советскими музыкантами, дарили памятные подарки. Так, в одном из городов мы были приглашены на завод фирмы "Грюндиг" - его хозяин с женой были на нашем концерте, и он им очень понравился. Мы приехали - весь оркестр, шестьдесят пять человек, администрация, два дирижера, несколько солистов.
Сначала мы осмотрели рабочие помещения и были восхищены культурой их производства. Чистота. Внизу для рабочих кафе, ресторан, автоматы с кофе и сандвичами - немцы любят быстро поесть, чтобы затем полчаса полежать или поиграть в теннис.
Потом нас пригласили к столу, и мы приятно провели время - играли, пели, балагурили, у всех было хорошее настроение. В заключение вечера жена хозяина сказала, что она с супругом хотят сделать нам подарки, и каждому оркестранту был вручен магнитофон. Певцам преподнесли маленькие, очень красивые приемники высокого класса, а меня спросили, чего бы хотелось мне лично.
Я говорю: "Вы знаете, у меня дома есть ваш магнитофон, есть радио, и я бы хотел посмотреть, что у вас есть наверху в демонстрационном зале. Тогда я, может быть, что-нибудь у вас куплю".
А я уже видел, что у них есть превосходная новинка: приемник "грюндик-саттелит", обладающий фантастической чистотой настройки, и, пройдясь по залу, я сказал, что хочу его у них купить. Бок пошел договариваться с хозяевами, и после того, как мы еще потанцевали и попели, вернулись домой. Я вошел к себе в номер и увидел большой ящик с надписью "Грюндиг". Вызываю горничную, спрашиваю, что это такое. "Это подарок от фирмы".
В Мюнхене же нас пригласили на пивоваренный завод. Ведь немецкое пиво славится на весь мир. Когда мы пришли на этот завод, прежде всего бросилась в глаза неимоверная чистота. Ни соринки. Рабочие - в белых сапогах по пояс, в белых куртках и белых капюшонах. Я спросил, почему все в белом. "Это потому,- ответили мне,- что на белом будет видна грязь. А все должно быть стерильно чистым".
Потом мы посмотрели, как работают автоматы, которые разливают пиво, и нам очень понравилось, как они отбрасывают в сторону бутылку, если она оказывается некачественной.