Петров И.. Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления)

   Здесь нам тоже сделали подарки. Все получили большие кружки из керамики, очень красивые. На каждой из них изображалась какая-нибудь бытовая сценка. А мне преподнесли бочонок из пластика с манометром, который указывает крепость пива.
   Но самый дорогой для себя подарок я получил в Гамбурге, где выступал. Публика принимала нас, как всегда, прекрасно, и после концерта певицам Зыкиной, Левко и мне фирма "Эуродиск" вручила "золотую пластинку".
   Это было, конечно, очень приятно, и я храню эту пластинку как дорогую реликвию.
   Были мы гостями и фирмы "Бурда", которая тогда пользовалась известностью только на Западе. Наш оркестр устроил с "Бурдой" на их стадионе футбольную встречу.
   Завершив гастроли в Германии, мы отправились в Швейцарию, дали один концерт в уютном очаровательном Цюрихе, а потом побывали в городках Констанце и Бодензее. Их маленькие домики, увитые виноградом, множество цветов и зелени очаровывали взгляд.
   Следующим пунктом нашего следования была Вена. Это, конечно, один из самых красивых городов мира, даже Риму и Лондону, по-моему, не сравняться с ней. Нигде больше я не встречал такой стройной планировки, таких удивительных ансамблей.
   В Вене мы дали только один концерт для телевидения, приняв участие в большом ревю, на котором выступало много певцов, чтецов, исполнялись сцены из оперетт. Для оркестра имени Осипова в этой программе тоже было отведено время.
   Зал телевидения напомнил мне большой спортивный зал с такими же уходящими вверх рядами скамей. Справа и слева в нем - въезд на сценическую площадку. И когда исполнялись сцены из оперетт Штрауса, то роскошно одетые дамы и мужчины во фраках выезжали прямо в фиакрах, запряженных лошадьми. При этом сверкающие платья певиц и страусовые перья, украшавшие их, были сногсшибательны.
   Наше выступление прошло хорошо. Я пел с оркестром русские народные песни: "Эй, ухнем!", "Вдоль по Питерской", песню Галицкого, арию Мельника, песню Еремки из оперы "Вражья сила", "Песню пьяных" Хренникова. Этот репертуар пользовался всегда большим успехом. Так произошло и здесь.
   Пятый раз во Франции.
   Белград, Бухарест, Милан
   В том же сезоне я был пятый раз приглашен во Францию. Мне предложили выступить на открытии оперного сезона в Ницце и в нескольких спектаклях в Бордо и в Тулузе. Турне началось в Бордо, где мне уже привелось выступать дважды. Здесь красивый, комфортабельный театр на тысячу пятьсот мест. Привлекательность этого здания - не только внешняя. В зрительном зале очень хорошая акустика благодаря тому, что помещение облицовано деревом. Правда, стены оштукатурены, но зал резонирует как скрипичная дека: голос никогда не надо напрягать,
   В "Фаусте" я исполнил Мефистофеля. В заглавной партии выступал Поль Финель из парижской "Гранд-Опера", а Маргариту пела молодая артистка Мишель Лебри. Оба мои партнера были отличными профессионалами, да и все остальные участники спектакля пели хорошо.
   Как всегда во Франции, "Фауст" восторженно принимался публикой. Французы, естественно, очень любят своего Гуно, и национальные традиции исполнения его лучшего произведения должны представлять, как мне кажется, значительный интерес и для нас. Ведь когда произведения Мусоргского или Чайковского идут в зарубежных театрах - они недаром стараются максимально приблизиться к русским традициям исполнения. Вот так же, с моей точки зрения, надо и нам, ставя зарубежные оперы, стремиться приблизиться к первоисточнику, к традициям страны, где родилась опера.
   Я потому говорю об этом, что мне представляются не всегда оправданными, например, те купюры, с которыми у нас идет "Фауст". Скажем, в Бордо или Париже дуэт (в саду) Фауста и Маргариты звучит полностью, тогда как в Москве из него изъят - и не для пользы дела - большой кусок. Во французских театрах победный хор солдат звучит чуть ли не вдвое дольше, чем у нас, и это усиливает контраст перехода к драматическим сценам с участием Валентина. Я думаю, что не надо нам делать купюр и в терцете Маргариты, Фауста и Мефистофеля в сцене в тюрьме.
   Стоит задуматься и над купюрами в "Вальпургиевой ночи". У нас это просто балетный акт, который никак не связан с общим действием. А между тем Гуно написал для этого акта много не только танцевальной, но и вокальной музыки. И именно пение - слово и мелодия - объясняют, почему Фауст попадает вдруг в это волшебное царство теней, где проходят "Клеопатра - царица грез, Лаиса в венке из роз" и другие пленительные видения, вызванные из небытия колдовскими чарами Мефистофеля...
   После выступления в "Фаусте" я получил приглашение дирекции театра Бордо выступить в "Хованщине", которую там в это время ставили.
   Публика в Бордо очень приветливая, а сам город необычайно красив своими старинными зданиями и широченной Гаронной, куда заходят даже океанские пароходы. Мы провели приятнейший вечер в семье мадам Конье, директора школы, где дети изучают русский язык. Она живет при школе. За этот вечер я успел подружиться и с хозяйкой, и с ее дочерью Кристианой, педагогом школы. В дальнейшем, когда я приезжал в Бордо, что случалось не раз, я всегда их посещал, но и они не раз были в нашей стране и восхищались радушием наших людей. Обе женщины неутомимо собирали пластинки с записью игры Рихтера, Ойстраха, Когана и выступлений наших певцов. Однажды, желая позабавить меня, семья Конье предложила послушать пластинку с записью скрипичного концерта Бетховена в сопровождении индийского дрозда (у меня есть фотография этого дрозда). Эта удивительная музыкальная птица живет у мадам Конье давно. Путешествуя по Индии, она купила маленького полумертвого птенчика, в вате, в теплых тряпочках привезла его во Францию, вскормила - и выросла чудо-птица.
   Когда я был у них, он вдруг выскочил из своего укрытия при клетке, где у него спальное место, и заговорил по-французски. Сначала он сказал, что хочет есть, и после того, как ему дали кусочки банана и апельсина, оповестил о том, что хочет петь. Тогда хозяйка завела ему скрипичный концерт Бетховена в исполнении Ойстраха, и он вместе с ним стал насвистывать эту мелодию, точно повторяя мотив.
   Я подошел к клетке, просунул в нее палец и был за свою дерзость наказан: дрозд меня клюнул, но, когда к клетке подошел хозяйский пес, дрозд его приветствовал: "Бонжур, Трезор". И так он балагурил часа полтора. Когда же я приехал в следующий раз, мадам Конье мне сказала, что научила дрозда говорить "Браво, Иван Иванович!" И он действительно в какую-то паузу эту фразу произнес.
   В Ницце спектакли прошли столь же успешно, как в Бордо. Сезон открывался "Борисом Годуновым" - самой популярной за рубежом русской оперой. Она идет здесь только с гастролерами, приглашаемыми из разных стран.
   Театр существует на очень небольшую субсидию, поэтому оформление спектаклей самое скромное, но выразительное. В тереме Бориса - всего две колонны, переходящие в "тяжелый свод", и задник с нарисованными слюдяными оконцами. Но, используя немногое, умело применяя свет, художник создает необходимую сценическую иллюзию - точную по стилю, хоть и предельно экономную.
   Поставил "Годунова" талантливый Пьер Медсен - сын мэра Ниццы. Самозванца пел Жан Грей из Лиона, а Шуйского - Жан Жиродо. С обоими артистами я встречался в спектаклях во время прошлых гастролей, и мы радовались новой встрече, как старые друзья.
   Большое впечатление произвела на меня певица Берта Монмарт в роли Марины Мнишек. Хотя у нее сопрано, она успешно справляется и с партиями, написанными для меццо. У нас в театрах такие явления чрезвычайно редки, а на Западе исполнительницы партий Амнерис или Кармен поют и чисто сопрановые партии, а драматическому тенору ничего не стоит выступить в партии лирического баритона, и наоборот. Берта Монмарт - отличная Елизавета Валуа в "Доне Карлосе" Верди. Я слушал эту оперу в "Гранд-Опера", и мне очень понравилась вся постановка.
   Как и в Ницце, в Тулузе у меня было два спектакля "Годунова". Театр здесь возглавляет большой знаток и энтузиаст оперы Луи Изар. Некогда он пел с Шаляпиным, Александром Кипнисом и другими мировыми знаменитостями. Мне был дорог успех у тулузской публики, но не менее приятным было сердечное отношение такого директора театра. Мы расстались друзьями; я пообещал Изару приехать, чтобы спеть в "Хованщине": отказать этому страстному поклоннику русской музыки было просто немыслимо.
   После Франции я в третий раз отправился в Югославию... Приехав в Сараево, я почти сразу должен был идти в театр на вечернюю репетицию - на следующий день был назначен спектакль. Я решил лечь пораньше и хорошо отдохнуть, но выспаться не удалось: на заре меня разбудили какие-то странные звуки. Сначала они слышались издалека, потом стали раздаваться все ближе, все громче. Это были крики муэдзинов, зазывавших правоверных на молитву. Они пронзительными голосами выводили довольно сложные мелодии со множеством фиоритур. Воздав должное искусству муэдзинов, я все-таки посетовал про себя на то, что в маленьком Сараеве так много мечетей - сто двадцать! Такой многолюдный хор спугнет любой сон... К счастью, публика не заметила, что Мефистофель поет, не выспавшись, и "Фауст" прошел удачно.
   Затем я выступал в Скопле. Здесь еще были очень ощутимы последствия недавнего землетрясения. Я хорошо помнил этот прелестный городок по прежним приездам в Югославию и теперь не узнал его. На месте первоклассного отеля валялся щебень и стояли бараки. Среди них - наспех выстроенная гостиница, еще сырая и неуютная. Разрушенным оказался и концертный зал. Правда, чудесный оперный театр уцелел, но все здание было покрыто трещинами, и его вскоре пришлось снести, потому что отремонтировать было уже невозможно.
   Выставочный зал, где проходил мой концерт, был переполнен. Я очень люблю благодарную югославскую публику и всегда с удовольствием для нее пел. И на этот раз разнообразная программа из классических и современных советских произведений принималась очень хорошо. После каждого номера Семену Климентьевичу Стучевскому и мне долго аплодировали.
   Затем я приехал в Белград, который поразил меня огромным строительством. Столица Югославии все больше хорошела, красота и разнообразие ее архитектуры радовали взор.
   В оперном театре я встретился со своими старыми знакомыми: басом Чангаловичем, баритонами Поповичем и Григорьевичем, тенором Маринковичем. При встрече они сжали меня в объятиях, как если бы мы были самыми близкими людьми. Эти певцы были хорошо известны советским слушателям по гастролям в нашей стране. Знали у нас и главного дирижера белградской оперы Оскара Данона. Он дирижировал всем репертуаром очень мягко, выразительно, с глубоким пониманием, и петь с ним было легко. Тонкий и знающий музыкант, на редкость работоспособный человек, Данон завоевал для своего театра мировую славу именно благодаря русскому репертуару.
   С огромным успехом выступал этот театр во множестве стран, показывая оперы Мусоргского, "Князя Игоря" Бородина, "Сказание о невидимом граде Китеже" Римского-Корсакова. Белградцы включили в репертуар своих зарубежных гастролей "Любовь к трем апельсинам" Прокофьева, "Катерину Измайлову" Шостаковича. И везде их восторженно принимали.
   "Фауста" в Белграде ставил режиссер из ФРГ Шрам. Меня осторожно предупредили: "Постановка необычная, может быть, вам что-то и покажется странным или нескладным,- вы уж нас извините..."
   Не скрою, странного в этом "Фаусте" было предостаточно! Я просто не понимаю, как можно было так бесцеремонно поступить и с оперой Гуно, да и литературным первоисточником - великим гётевским "Фаустом". Все в спектакле, словно нарочно, нарушало романтический колорит оперы, и я переименовал фамилию Шрам на Срам. Представьте себе: "красуются" на сцене три алых помоста разной высоты, соединенных очень неудобными лестницами. Артистам все время приходится думать не о пении и игре, а о том, как бы не споткнуться на крутых ступенях и не полететь вниз. И никак эти помосты не "включены" в действие, не помогают игре актеров. Просто помосты и все... Разве вот два "помощника" Мефистофеля - балеринки, наряженные чертенятами, подадут старому Фаусту свиток и перо, передадут "документ" своему "хозяину", а потом застынут в "дьявольской" позе на вышеупомянутых лестницах...
   В Загребе - одном из красивейших городов Югославии - я спел сольный концерт и Бориса Годунова в местной опере. В небольшой партии Рангони выступал замечательный баритон Руджак, который недавно вернулся из США, где в течение года пел в "Метрополитен-Опера". Загребская труппа хороша и по подбору голосов, и по разнообразию репертуара, в котором также много русских произведений. "Катерину Измайлову" Шостаковича загребский театр вывозил в Италию и имел огромный успех.
   В Любляне я побывал впервые. Очаровательнейший этот город расположен в ста километрах от Италии. Чистенькие, небольшие домики под яркими черепичными крышами на фоне зеленых склонов гор. Улицы и площади залиты солнцем. Жизнерадостные люди. Красивое здание филармонии, увенчанное статуей... трубочиста. Мне рассказали, что нарядный с отличной акустикой концертный зал был выстроен трубочистом: всю свою жизнь копил он деньги, чтобы оставить городу дом, где сможет царствовать музыка...
   Всегда с удовольствием выступал я в Клуже - одном из самых музыкальных городов Румынии. Здесь всего на сто шестьдесят тысяч жителей два оперных театра, и они постоянно переполнены. Репертуар театра широк, и, кажется, легче сказать, что в нем не идет, чем перечислить хотя бы основные названия. Во всяком случае, на афишах представлены все лучшие оперы мира от Моцарта до Вагнера, от Глинки и Даргомыжского до Чайковского и Прокофьева. Легко понять поэтому, как приятен мне был успех в этом городе, где на сей раз я пел в "Годунове" и "Фаусте",
   Оперу Гуно я исполнил в уютном Тимишоаре, с его интереснейшей картинной галереей национальных художников, а затем приехал в Бухарест.
   Столица Румынии, как и Белград в Югославии, строилась быстро и красиво. Не было двух домов, повторяющих друг друга по архитектуре и окраске, так что спутать их было невозможно и они являлись истинным украшением столицы.
   Мне понравились не только жилые дома, но и новые административные здания. Например, выстроенный в центре Зал конгресса, примыкающий к бывшему Королевскому дворцу. Архитектура последнего, естественно, весьма отлична от Зала - этого во всех отношениях современного здания. Но строители нашли способ соединить их в один ансамбль, органично "вписать" новое здание в старое окружение.
   "Борисом Годуновым" в Бухаресте дирижировал Эджиньо Массини. Этого превосходного музыканта хорошо знали советские слушатели. Когда-то бухарестский театр гастролировал у нас, и Массини изумительно провел "Трубадура" Верди и многие другие спектакли. Петь, когда оркестром и сценой управляет "волшебная палочка" Массини,- огромное удовольствие. Он прекрасно понимает природу вокального искусства, его внимание к певцу исключительно.
   Затем я вернулся домой, увозя с собой ту сердечную теплоту, с которой относились ко мне - советскому артисту - публика и зарубежные коллеги по искусству.
   Однако вскоре мне опять пришлось отправиться в путь.
   В четверг, 22 октября мы были в Шереметьеве. В девять утра в огромные кабины "Ту-114" вошли взволнованные артисты Большого театра: солисты оперы, балет, хор, оркестр. Предотъездная сутолока, объятия, прощания, напутствия.
   Впервые нашему оперному театру выпала честь прорубить "окно в Европу". И сделать это предстояло в Милане, в одном из мировых центров оперной культуры. "Ла Скала" ждал нас.
   Четыре часа беспосадочного полета
   Внизу Киев, Львов, Ужгород... Самолеты пересекли советскую границу. Будапешт... Не прошло и четырех часов, как мы были над Ломбардской равниной Северной Италии. К полудню лайнеры плавно опустились на миланском аэродроме Мальпенса. Вот и "полуденная земля" Италии. День оказался пасмурным, хоть и теплым.
   В аэропорту, современном здании из стекла,- простор, свет. Нас встречают наши габтовцы - приехавшие заблаговременно работники постановочной части. Здесь и директор "Ла Скала" синьор Антонио Гирингелли, и несколько певцов миланского театра - большинство из них находилось в зарубежных турне. Мы встречаемся как близкие знакомые. Каждому вручают изящную карточку: "Театр "Ла Скала" поздравляет коллектив Большого театра СССР с приездом в Милан и желает счастливой работы и полного успеха". Потом нам раздают значки "Ла Скала". Такой значок заменяет пропуск в здание театра.
   Автобусы доставляют нас в отели. "Континенталь", где мне отведен номер,- это лучшая гостиница Милана.
   Вечером - прогулка по городу. Первое впечатление - множество автомобилей. Они очень разные и, с нашей точки зрения, их водители совершенно недисциплинированны: ездят куда хотят и как хотят, останавливаются, где найдут нужным.
   Милан в районе "Континенталя" производит впечатление солидности, устроенности, богатства. Рестораны, кафе, кино, магазины, реклама - в огромном количестве.
   23 октября было дано нам "на освоение". Все высыпали на улицы, однако шел мелкий дождь. Над городом висел совсем лондонский "смог" - туман, насыщенный частицами угля и копотью. Кто-то даже начал покашливать. Это было совсем некстати: могли начаться катары... Да, недаром миланские певцы никогда в это время не поют у себя дома. Здесь сезон открывается обычно 10 декабря, когда погода установится и ничто уже не грозит драгоценным природным данным певца.
   При свете дня центр был так же красив, как вечером, даже красивее. Представилась возможность рассмотреть знаменитый Миланский собор и его площадь. Собор действительно великолепен. Целый лес пинаклей - маленьких башенок, устремленных в небо. Мраморные кружева бесчисленных украшений. Мадоннина (по-нашему, ласкательно, мадонночка), стоящая с крестом на шпиле, почти на стодесятиметровой высоте... Считается, что Миланский собор образец стиля пламенеющей готики. Но каково было выдержать единство стиля всем причастным к созданию этого в своем роде уникального сооружения! В самом деле, собор, начатый строителями в 1386 году под руководством французских и немецких мастеров, достраивался итальянскими архитекторами XV-XVI столетий. Фасад его относится к началу, а колокольня - к середине XIX века, порталы создавались в сороковых годах нынешнего столетия.
   В тот же день я полюбовался и замком Сфорца. Как и собор, он господствует над Миланом и виден почти отовсюду. И так же, как собор, он стал символом города, его эмблемой. Не прозрачный "модерн-небоскреб" на площади Республики, не небоскреб Пирелли, а архитектурные создания прошлых поколений определяют характер, лицо этого делового, сугубо современного города.
   Суббота, 24 октября,- первый рабочий день. Утром - репетиция "Годунова" (под рояль), вечером - "Князя Игоря".
   Пришли в "Скалу" задолго до назначенного времени. Само здание театра ничем не примечательно. Можно пройти мимо, и даже сердце не екнет: дескать, вот где тебе предстоит то ли оказаться "на щите", то ли "со щитом"...
   Интерьер театра нарядный и традиционный. Шесть ярусов. "Зеркало" сцены на два метра короче, чем в Большом, и сама сцена меньше. Да, ГАБТ торжественнее, импозантнее, недаром все иностранцы так восхищаются. Но и зал миланцев хорош.
   Хороша и акустика. Однако, к ужасу и сожалению нашему, она коварна. Стоит певец у рампы, поет - все прекрасно. Повернулся, сделал шаг вправо или влево - пропал голос! Еще немного подвинулся - снова все звучит превосходно... К этим "фокусам" акустики надо приспособиться, изучить их так, как их изучили миланцы - они-то отлично знают, где надо встать, чтобы прозвучало наилучшим образом.
   В воскресенье, 25 октября, утром прошла репетиция "Игоря" (под рояль). Вечером - оркестровая "Бориса Годунова". Она началась в восемь вечера (по местному времени), а закончилась в половине второго ночи. Оказалось, что артистов оркестра совсем не видно: "яма" на полтора метра глубже, чем в Большом. Это было непривычно. Попробовали поднять оркестр заглушает пение.
   В понедельник, 26 октября, отдыхали. Я побывал в парках, но нельзя было уставать, перегружаться впечатлениями. Нужно было соблюдать тот режим, у которого всю жизнь певец (да и любой артист) находится в рабском подчинении.
   В тот же день получил письмо из Брешии. Фирма граммофонных пластинок сделала мне трогательный и многозначительный подарок - прислала пластинку, где на восьми языках записан призыв к миру, к содружеству народов, к их взаимоуважению, к сохранению детей - будущего Земли...
   Глава фирмы Тино Давини написал мне, что, посылая пластинку, фирма не преследовала никаких рекламных или коммерческих целей. Ею руководило только одно желание - сделать так, чтобы глаза детей оставались доверчивыми и они росли счастливыми. А для этого необходим мир.
   Сердечный подарок и письмо отвлекли мои мысли от того, что весь день не давало покоя, от дум о волнующем "завтра". Как-то примут нас искушенные итальянские слушатели, избалованные выдающимися певцами своей "страны бельканто"?
   Во вторник, 27 октября, за несколько минут до начала спектакля "Борис Годунов" директор "Ла Скала" Антонио Гирингелли пригласил наше руководство к главному пульту, дающему свет всему театру, и торжественно перерезал белую ленту. "Пусть это сияние озарит успех ваших гастролей",- сказал он. Все были растроганы и взволнованы.
   Потом прозвучали государственные гимны. Привычная мелодия Гимна Советского Союза в этой обстановке воспринималась как бы заново. В ней нам слышался голос Родины, и мы чувствовали, что должны сделать все, чтобы не обмануть ее ожиданий...
   Открылся занавес... По всем ярусам развешаны огромные венки розовых гвоздик. Так по традиции отмечаются самые торжественные спектакли.
   Зрительный зал был переполнен избранной публикой, представителями итальянской театральной и музыкальной общественности. Многие знатоки оперного искусства приехали из Рима, а также Франции, Англии и других стран Европы.
   Уже после первых картин мы почувствовали, с каким большим вниманием слушает нас миланская публика. С каждым действием все больше нарастали интерес и волнение зрителей. Когда во втором часу ночи закончился спектакль, восторгу зрителей не было предела. Не могу не вспомнить и о том, как партер и галерка, стоя, долго скандировали: "Бо-рис! Пет-ров! Бо-рис! Бо-рис!"
   У наших ног была масса цветов - розовые гвоздики, цветы в корзинах, в букетах.
   У всех участников спектакля, у всех, кто стоял за кулисами, сияли глаза. Радость царила повсюду.
   Сколько раз открывался занавес? Мы сбились со счета. Сколько минут длилась овация? Кажется, десять, быть может, и больше - никто не смотрел на часы.
   Успех превзошел все наши ожидания.
   За кулисы пришли деятели итальянского театрального и музыкальною искусства, поздравляли нас с триумфом. Среди них была и известная певица Тоти Даль Монте, которая в свое время блистала на сцене "Ла Скала". Было очень приятно услышать от нее слова одобрения.
   "Такого успеха в Милане,- сказала Тоти Даль Монте,- я давно уже не помню. Вас необычайно хорошо и тепло принимала миланская публика. Меня тоже покорило искусство всего ансамбля Большого театра. Восхищает и великолепная постановка спектакля, и мастерство оркестра, хора, балета".
   Но о времени пришлось все-таки вспомнить. Журналисты устраивали нам прием, и надо было торопиться. Ведь переодеться и разгримироваться после "Годунова" - дело не быстрое и не такое уж легкое.
   На приеме журналистов министр туризма и зрелищ Италии Л. Корона, мэр Милана профессор П. Букалосси и другие официальные лица, критики, итальянские артисты поздравляли нас с успехом. Чувствовалось, что это были не традиционные комплименты гостям, а нечто большее... К счастью, прием проходил в отличном темпе. Ведь спектакль окончился очень поздно.
   На следующий день газета "Унита" вышла с волнующим для меня заголовком: "Апофеоз Мусоргского и Петрова". Вообще на наш спектакль откликнулось множество газет самых разных направлений: "Аванти", "Коррьера делла сера", "Джорно", "Паэзе сера". В них единодушно отмечался наш успех.
   "Борис Годунов" в постановке Большого театра,- писала "Унита",спектакль поразительной жизненности и притягательной силы, спектакль, рожденный и предназначенный для народа". Сообщалось, что, несмотря на дождь, у входа в театр толпилось много любопытных: иные, не достав билетов, довольствовались тем, что разглядывали роскошные машины, туалеты и прически дам, узнавали знаменитостей. Газеты отметили, что наш спектакль посетили известные певцы Тоти Даль Монте, Марчелла Поббе, Джанна Маритани, тенор Джанни Раймонди, а также прима-балерина "Ла Скала" - двадцатичетырехлетняя Карла Фраччи, которая прославилась еще восемь лет назад, исполнив партию Золушки в балете Прокофьева.
   Газеты подчеркивали, что "Борис Годунов" - самый ответственный спектакль наших гастролей. Здесь отлично понимали, как нам трудно победить требовательную публику и прессу. Ведь миланцы знали оперу Мусоргского, что называется, "назубок". Они слышали в ней Шаляпина. К этому можно, пожалуй, прибавить, что в начале двадцатых годов "Годуновым" дирижировал здесь сам Тосканини!
   Приятно было, что рецензенты не только восторгались отдельными исполнителями (и меня не обошла критика своим благосклонным вниманием), но отмечали и успех нашего театра в целом. Хвалили монументальный стиль постановки, говорили, что даже самые большие знатоки творчества Мусоргского нашли в этом спектакле для себя много нового.