Пикуль Валентин Саввич. Баязет

   - А люди тоже.
   - Впредь, - наказал поручик, - начинать доклад о людях, а уж потом о лошадях!
   8
   Карабанов невольно вспомнил, как плакал в Новороссийске помещик, проигравший ему красавца Лорда, когда казак привел в Игдыр его коня, живого и невредимого, все такого же быстрого и легкого. Андрей тут же вскочил в седло, и конь, повинуясь ему, наметом обошел плац по кругу, перемахнул плетень, вынес поручика на горбатый бугор и снова замер на прежнем месте, покусывая удила и довольно посапывая.
   - Ну, молодец, - похвалил казака Карабанов. - Тебя зовут-то как, чтобы знать?
   - Ожогин я, Дениска... Мы из станицы Суворовской. Колечко-то ваше при мне. Может, жалкуете по нем? Так возьмите...
   - Нет, брат. Что подарено, то подарено. Если вот выпить водки когда захочешь, приходи ко мне: всегда напою.
   И они расстались вроде друзьями...
   Как-то встретил его Некрасов, обнял за пояс.
   - Вы мне нравитесь, поручик, - сказал он.
   Карабанову тоже нравился этот человек, совсем не похожий на военных людей того сословия и той касты, среди которых Андрею привелось жить ранее. Правда, он еще не совсем понимал этого мещанина, лбом пробившего себе дорогу в академию Генерального штаба, но чутьем Карабанов уже ощущал в нем такие качества, которым следовало бы завидовать любому офицеру.
   Нравилось же в Некрасове все - даже расположение карманов его пальто. В этих карманах всегда хранились вырезки из карт, лупа и циркуль, самодельный масштабомер с колесиком от гусарской шпоры и ржаные подсоленные сухарики, перевязочный пакет и мятные лепешки, фляжка с коньяком и маленький револьвер; и все это раскладывалось в таком порядке, что, опустив руку в карман, штабс-капитан сразу доставал нужное...
   - Не смотрите на меня, - засмеялся Некрасов, - на этот раз я просто так держу руку в кармане. У меня к вам предложение:
   заглянем в казарму!
   - Барон Клюгенау, - ответил Карабанов, - оригинальнее вас:
   он зовет меня в турецкие бани...
   Казарма была пустой и мрачной - бывшая буйволятня местного феодала. Вдоль стены ее, матово посверкивая примкнутьши штыками, стояли солдатские ружья. Некрасов пошел мимо ружейного ряда, крепко хлопая ладонью по стволам винтовок, словно по жердинам забора:
   - Смотрите сюда, поручик: "бердана номер один" - нельзя стрелять лежа... "крнка", или попросту, как говорят солдаты, "крынка" - патрон тяжел и нет экстракции... "карле" - боится дождя, патрон из бумаги... "минье" - брось его на песок, и затвор уже отказал в работе... "шассепо" просто дрянь... Калибры тоже разные: от четырех и двух десятых до шести линий. И весь этот чудовищный разнобой мы, поручик, имеем счастье наблюдать в одной роте!
   - А что вы негодуете? - удивился Андрей. - Россия, как вам известно, страна "пространственная" и со времен Рюрика держится лишь на одних беспорядках. Выбирайте сами: беспорядок и Россия или же порядок, но - нет России...
   - Да черт вас всех разбери! - не на шутку рассвирепел Некрасов, хватая с пирамиды новенькое ружье фельдфебеля. - Вот таких "бердан номер два" лежит на складе двести тридцать тысяч штук. Удобных, легких, красивых, прочных... И что же? Не хотят генералы вооружать ими солдата. Боятся, что совершенное оружие увлечет солдата стрельбой и он утратит якобы "присущее" ему стремление к штыковой бойне! А сколько проливается крови в этих драках? Это же абсурд...
   Прощаясь, Некрасов неожиданно спросил:
   - Скажите, поручик: вы любите охотиться?
   Карабанов подумал:
   - Да нет, пожалуй... Хотя, - спохватился он, - на роду и написано: мой дед половину имений спустил на борзых да лягавых.
   Не погиб в Аустерлице (вот., посмотрите, - Андрей щелкнул каблуками, это еще от него шпоры!), а ружье на охоте разорвалось в руках и умер...
   - Ну, а мы собираемся. Поедемте с нами, - предложил штабскапитан. Казаки говорят, что видели двух барсов... Компания небольшая, больше едут подурачиться. Кстати, Никита Семенович и свою супругу навязал нам... Ну, решайте!
   "Если и Аглая, то ехать не надо", - рассудил Андрей, но язык сказал за него другое:
   - Спасибо за приглашение. Я буду рад...
   Аглая, как видно, тоже не ожидала встретиться с ним. Лицо у нее как-то сразу изменилось. Кивнув поручику головой, не отличая его ничем от других офицеров, она пристроила свою лошадь к лошади капитана Штоквица, и до Карабанова часто долетал ее смех.
   "О чем может толковать ей этот сухарь?" - с недоверием подумал Карабанов и подогнал своего Лорда шенкелями поближе...
   - ...Вы напрасно думаете, сударыня, - услышал он говорок Штоквица, что вопрос о женской эмансипации поднят только в кругу европейских женщин. Восточная половина прекрасного человечества тоже заявляет свои права на самостоятельность. Так, например, могу порадовать, что в Персии женщины уже объединились под знаменами общества "Адобу Ниса".
   - Впервые слышу, - удивлялась Аглая. - И какова же программа этого общества?
   "А тебе зачем это знать? - переживал Карабанов. - Не притворяйся синим чулком!.."
   - О, - толковал Ефрем Иванович, - программа эта обширна!
   Восточной женщине рекомендуется, согласно уставу общества "Адобу Ниса", ненавидеть родственников мужа, бить ежедневно служанок, ломать мебель и почаще грубить своим детям...
   Аглая смеялась. "Смейся, смейся", - думал Андрей, и сейчас ему было ненавистно в этой женщине все: поворот в седле се гибкого тела, газовый шарф, обнимающий бледную шею, и эти тонкие руки, затянутые до локтей в длинные перчатки.
   Всадники вступили на узкий горбатый мост, перекинутый над ущельем. Внизу, словно в чудовищной преисподней, грохотала мутная река.
   Скрывая страх, Аглая сказала:
   - Какой хороший мост... Когда он построен?
   - Еще в древние времена, - пояснил Некрасов. - Здешние персы любят утверждать, что его строили еще при Аббасе Втором, но этому Аббасу они приписывают все строения...
   Женщина, отводя глаза от пропасти, жалась к середине пролета.
   - Удивительно сохранился, - жалобно лспетнула она.
   Карабанов выгнал своего жеребца на самый край моста, козырем прогарцевал мимо обрушенных перил.
   - А это потому, - сдерзил он, - что еще никто, и даже ваш супруг, не пытался его ремонтировать...
   Мост остался позади. Лорд стал нервничать: прыгал вдруг на обочины, как-то боком-боком, кося выпуклым глазом, резал дорогу траверсом, шарахался на дыбы, стараясь вытолкнуть языком удила из пасти.
   - Ну чето ты мечешься, поручик? - сказал ему Ватнин недовольно. - Будто кобель худой в мешке! Езжай посмирнее...
   "И зачем я, дурак, увязался на эту охоту?" - ругал себя в душе Карабанов, но вернуться обратно в Игдыр было уже неудобно. Он пристроил своего Лорда к спокойному жеребцу Некрасова, и офицеры долго ехали рядом, отыскивая в воспоминаниях о петербургской жизни каких-то общих знакомых.
   Потом штабс-капитан сказал:
   - Не знаю, как вам, поручик, а мне легче дышится здесь, нежели в столице. Вояка-то я, честно говоря, больше кабинетный, и воевать мне еще не приходилось. Но эта война, которая начнется не сегодня, так завтра, целиком отвечает моим стремлениям. Можете смеяться надо мной, но я завидую славе Пеко Павловича, братьев Каравеловых, генералу Любибратичу и смерти Христо Ботева!
   Карабанов поежился: он знал наперечет балерин Москвы и Петербурга, но эти славянские имена ничего ему не сказали.
   Некрасов же объяснил молчание поручика иначе.
   - Вас коробит мой пафос? - просил он. - Только не думайте обо мне дурно. Нет, я совсем не склонен к выспренности, Карабанов, и не собираюсь прибивать щит к вратам Царьграда. Но, ей-богу, я буду счастлив хоть чем-нибудь помочь делу освобождения славян...
   А вы?
   - Я об этом не думал, - увильнул от ответа Карабанов.
   - Напрасно. Советую подумать...
   Штабс-капитан сидел в жестком английском седле, накрытом дешевым вальтрапом из бурки, управляя лошадью с помощью казачьей уздечки. Карабанов опытным глазом определил в Некрасове спокойного и грамотного кавалериста.
   - Эта война будет честная, - продолжал штабс-капитан, помолчав. - Самая бескорыстная для России из всех войн, какие только она вела. Тут уж нам с вами о крестах мечтать не придется...
   Однако, - показал Некрасов на вершины Агрыдагского перевала, - уже скоро стемнеет, а мы еще на середине пути!..
   Охота в этот день не удалась: путь был долгий и трудный; присутствие женщины заставило офицеров избрать окружной (более легкий) путь в объезд горного перевала; в диком буковом лесу тропы были завалены стволами деревьев, рухнувших под зимними ветрами, лошади сильно притомились. Уже совсем стемнело, когда всадники добрались до лагеря, разбитого казаками, которых Ватнин еще сегодня утром заранее выслал к месту охоты.
   - Станишные! - окликнул их есаул, выпрыгивая из седла. - Барсюков-то еще не вспугнули?
   Из потемок выступила приземистая фигура урядника.
   - Да не сумлевайся, Назар Минаич, - сказал Трехжонный. - Мы уже и лежку отметили. Эвон, к ручью-то у них тропа пробита...
   Дениска вот у нас только запропал куды-то! Намаялись, его искавши.
   - Это какой же Дениска? - встревожился Карабанов. - Уж не нашей ли сотни, Ожогин, что мне коня отходил?
   - Он самый, ваше благородие. Ожогин и есть, земляк... Как в воду, сучий пес, канул!..
   Штоквиц услужливо подал Хвощинской руку, провел ее к костру, от которого с треском разлетались жаркие, веселые искры.
   - Прошу, - сказал он, - не угодно ли стакан лафиту?
   - Господи, как хорошо-то! - вздохнула Аглая, протягивая к огню свои маленькие ладони: над пламенем они засветились изнутри теплой розовой кровью, и Андрей отвернулся...
   Офицеры, отпустив лошадей, сгрудились вокруг костра, и небеса, излучавшие до этого призрачный свет, вдруг замкнулись над ними глухим черным куполом.
   - Вот и ночь, господа, - почти с торжественностью объявил Некрасов, снимая фуражку. - Вы посмотрите, какое звездное небо.
   Словно его густо посыпали солью.
   В кустах ворковал об уюте походный самовар. Трехжонный поставил на огонь чугунок с кашей.
   - Тихо, тихо! - похлопала в ладоши Аглая. - Кто-то кричит вдалеке.
   Прислушались. Певуче рокотал в камнях ручей, сонно перешептывались камыши, - и вдруг ветер, рванувшись из соседнего ущелья, донес чей-то отчаянный вопль: Карабанов невольно передернул плечами, зябкая дрожь ночного страха остудила спину.
   - Куда же делся Дениска? - сказал он. - Может, он и кричит нам?
   - Не, - отозвался урядник, - то не Дениска... Эвон, за горою, тут недалече, деревня молоканская. Это, ваше благородие, сторожа кабанов диких стращают, чтобы они своими харями кукурузу не перекопали...
   Вскоре к костру присоединился еще один казак - конопатый Егорыч, ходивший отыскивать Дениску. Оказалось, что Егорыч еще в полдень пошел вместе с ним в лесок, неподалеку отсюда, и на одной тропе они заметили какого-то зверя...
   - А шут его ведает, што за зверь, - нехотя рассказывал Егорыч. - Сам-то по себе вроде как бы волк, а вроде и нет. Хвост этакий пушистенький. Сам на бегу-то уж скор больно. И полоса на хребтине. Дениска сдуру и погонись за ним. А ружьишки у нас здсся остались. Животная - от нас. Потом - юрк куда-то. Глядим - в нору. Дениска, дурак, за ним. "Тащи, говорит, Егорыч, винтовку, а я его, стерву, тута караулись до тебя стану!" Зверя-то, значит.
   Я и побег. А потом, хошь казните меня, хошь так оставьте, забыл я место это. Туды-сюды - не могу вспомнить...
   - Ну и дурак! - хмуро заключил Ватнин, мешая в чугунке кашу. - Иди, конопатый, опять, шукай Дениску. Ежели в Игдыр без него возвернемся, так тебе до смерти без урядницких лычек хаживать. Давай вот, топай, на самовар-то не оглядывайся!
   - Погоди, - сказал Карабанов и, перехватив тревогу во взгляде Аглаи, немного оттаял душой. - Погоди, погоди... Я тоже пойду с тобой...
   Вернулись они через час, мокрые от ночной росы, вконец измученные, расстреляв в темноту ночи все патроны. Но той пещеры, в которой остался Дениска сторожить диковинного зверя, они так и не отыскали; на выстрелы казак тоже не откликался.
   - Ты скажи хоть, какой это зверь был? - спросил у казака Штоквиц. Может, он давно уж сожрал вашего Дениску?
   - Может, и сожрал, ваше благородие, - покорно согласился Егорыч. Зверь, он такой... Понятия слабого: ему што генерал, што казак, што барыня. Он все сожрет. А только и Дениска, ваши благородия, уж неумен больно: рази ж можно в жилье к зверю сигать?
   - Молчал бы уж, хрыч старый, - отмахнулся Ватнин и, облизав ложку, треснул казака по лбу.
   Аглая весело рассмеялась, но, встретившись глазами с Карабановым, смолкла и уже ни разу не посмотрела в его сторону.
   Снедаемый досадой и обидой на женщину, которая открыто сторонилась его, Андрей - назло себе - не пошел спать с офицерами в палатку, остался на всю ночь с казаками у костра и дождался возвращения Дениски.
   - Ты? - удивился поручик, стряхивая дремоту, когда из самой темнотной гущи, что плотно обступала пламя костра, появился казак в разодранном чекмене.
   - Видать, и не ждали, - отозвался Дениска, перешагивая через казаков. Храпят, черти, - сердито заметил он. - Егорыч-то, чтоб ему собака дохлая снилась, даже едало расшеперил. Тоже мне, земляки! Водку-то пить - только давай, а как без табаку останешься - так нет их, паскудов!..
   - Тише ты, не ругайся, - остановил его поручик. - Ходили за тобой. Искали. Я сам ходил...
   Дениска с хитрецой потеребил пустой кисет. Карабанов часто зевал и крепко щелкал в конце каждого зевка молодыми зубами.
   - Что с тобой? - спросил он, доставая папиросницу. - И воняет от тебя, братец, какой-то дрянью... Псина не псина, дерьмо не дерьмо. Фу, несет как! А ну-ка, отодвинься!
   Казак, не прекословя, отодвинулся.
   - Кабы мой дух, - нехотя объяснил он, - а то ведь нет: зверь энтот меня так обкурил в норе, что за неделю не выветрюсь.
   Сперва-то, ваше благородие, поскуливал все больше... Видать, по нужде выйти хотел. Потом как захохочет, проклятый. Кусается, стерва. Эвон, чекмень распорол... Приколол! Уж больно Егорыча-то ждать надоело. Тащил его, тащил да и бросил... Устал, ваше благородие. Дозвольте курнуть теперича...
   - На, держи. Хорошо, что вернулся, - сказал Андрей. - А теперь спи вот. Только двигайся от меня... Еще дальше, еще, еще.
   Ну и зверь же тебе попался - дохнуть нечем!
   Они скоро заснули. Одному из них снились тяжелые подсолнухи и цветастые сарафаны баб на пестром лугу, другой часто просыпался, отупело глядел во тьму и снова падал на бок...
   9
   Рассвет был робок и печален. Запахи трав наплывали откуда-то с горных вершин, вместе с плакучими туманами, словно из старой колдовской сказки, слышанной в детстве. Потом одинокая птица жалобно вскрикнула в камышах, и Штоквиц, вяло ругнувшись, опустил ружье.
   - Так и знал, поручик. Наверное, барсов погнали не этой тропой, а прямо к Ватнину... Ведь казачье такое: свой своему, а нас за людей не считают!
   - И черт с ними, с барсами. Мне все равно не понять этой страсти... Егорыч, - позвал Андрей казака, - лучше дай-ка мне хлебнуть из твоей фляжки!
   И, выдернув пробку, Карабанов надолго присосался к горлышку; глядя перед собой в высокое небо, он глотал араку, а над ним качались ветви деревьев, летели тонкие облака, звезды уже погасли под лучами солнца.
   - Слышите? - сказал Штоквиц, снова поднимая ружье.
   Вдалеке грянул выстрел - это раскололось в горах, будто несколько молотков ударило по наковальне разом, сухо и звонко, и только сейчас Андрей понял, почему на Кавказе редко говорят о человеке, что его убили, а говорят - "застукали"...
   "Наверное, Некрасов", - с завистью подумал Карабанов. - Умникам всегда везет!"
   - Андрей Елисеевич, - неуверенно подсказал Штоквиц, - пока мы одни, хочу предупредить вас... Остерегайтесь Некрасова: этот умник на дурном счету, он любит мешаться в политику. Так же и майор Потресов: непременно будет у вас денег просить, так вы ему не давайте - не отдаст...
   Карабанов не успел ответить: камыши раздвинулись, и барс, здоровенный красавец самец, потерявший свою подругу, выскочил на поляну. Едва разглядев его красное, плашмя прижатое к земле тело, поручик выстрелил ему под лопатку. Понял, что дал промах, когда зверь, пружинисто вскинувшись под выстрелом, ринулся в сторону...
   - Догоняй! - крикнул он Егорычу, и казак напролом погнал свою лошадь в камыши, ловчась еще издали кольнуть барса острием пики...
   Карабанов перезарядил ружье картечью, погнался следом. Охота не увлекала его, и он был почти спокоен. Рядом раздался гневный рык зверя. Егорыч еще держался в седле, а барс уже вцепился в лошадиное горло и так пригнул кобылу мордой, что она, захлебнувшись испуганным ржаньем, рухнула на передние ноги.
   - Ваше бла... сотник! - заголосил Егорыч. - Стрельни, ради Христа... Зарвет кобылу!
   Карабанов в горячке вскинул ружье и... хорошо, что не выстрелил: картечью он раздробил бы ноги казака, свисавшие до самой земли. Но тут, увидев новую угрозу, барс оставил терзать лошадь - метнулся навстречу поручику.
   - Бью! - Андрей выстрелил: барс, не закончив прыжка, низко прилег на брюхо, его длинный хвост, весь в черных кольцах, крепко застучал по земле - картечь перебила ему задние лапы...
   Штоквиц, ругнувшись, отбросил ружье и рванул из рук Егорыча, причитавшего над лошадью, казацкую пику.
   - Не умеете, так и не совались бы, - сказал капитан и, сипло вздохнув, пошел на зверя, раскорячивая ноги в громадных гетрах...
   Барс, волоча зад по земле, уходил в камыши, когтя землю.
   Оскалив пасть, полную желтых клыков, он глухо прорычал - тоска близкой смерти уже чуялась в этом вое.
   - А надо вот так! - выкрикнул Штоквиц, и острие пики с хрустом влезло в пасть барса; под клешами звериных зубов затрещало сухое дерево.
   Кровь забрызгала поручика, он брезгливо отскочил. Зверь крутил башкой, жалобно выл, а Штоквиц мотал его вместе с пикой, веретено которой было зажато у него под локтем, и рассудительно приговаривал:
   - Чего тут церемониться? Раз-два, и все... Дохни, дохни скорее, падаль! Только бы шк} ра цела осталась...
   Штоквиц начал колотить барса по башке тяжелым сапогом, и в голосе его слышалась непонятная для поручика радость. Бессмысленная жестокость убийства поразила Карабанова. Рванув револьвер, он громыхнул в ухо барса двумя пулями - раз за разом.
   И тут капитан, оставив издохшую жертву, затрясся от бешенства.
   - Какого черта? - заорал он, топорща усы а lа Бисмарк, - Кто вас просил услужать мне? Слюнтяй, мальчишка...
   - Это вы мне-то? - выпрямился Карабанов, глядя в мутножелтые зрачки Штоквица. - Напрасно. Можете схлопотать пощечину за эти слова!
   - А я и сам могу дать по морде, - не испугался Штоквиц. - Здесь вам не гвардия, чтобы драться на поединках.
   - Я не посмотрю на ваши седины! - выкрикнул Андрей, наступая на капитана...
   Неизвестно, чем бы закончилась эта ссора, но, наверное, закончилась бы скверно, и Карабанов даже обрадовался, когда за спиной затрещали кусты и Ватнин, вклинившись между офицерами, развел их в стороны:
   - Экие петухи, право... Ну чего не бывает на охоте! Разве же так можно?..
   - Мясник, - бросил на прощание Карабанов.
   - Молокосос, - ответил Штоквиц.
   Итак, охота была испорчена. Самка барса, подбитая казаками, успела скрыться, а картечь Карабанова, оказывается, попала не только в лапы, но и в бок зверя: шкура была вся в дырках - урядник Трехжонный взял ее себе.
   Ссора же между Андреем и Штоквицем окончательно испортила хорошее настроение, а вскоре из-за гор надвинулись тучи, блеснула молния, потом с неба, до этого чистого, сыпануло таким градом, какого Карабанов еще не видывал в своей жизни...
   - Береги коней, казаки! - гаркнул Ватнин. - Заводи их под яворы, ховай в орешник, который погуще!..
   Казачьи кони - кони дикие, ни огня, ни грома не боятся, за своего хозяина рвут зубами любого; оттого-то и недоуздки у них - для кротости - в два ремня шиты, сыромятные, с медными кольцами, как у медведей. Но стихийный ужас был настолько велик, что, разрывая батовые путы, лошади кинулись в гущу леса.
   - И это - Кавказ? - удивился Андрей, когда с неба полетели острые, словно кинжалы, градины, ломая толстые сучья, стуча по земле и до крови избивая казаков, ловивших своих лошадей...
   Теплое дыхание коснулось его затылка. Андрей оглянулся - за ним стояла Аглая, и глаза ее были широко раскрыты. Карабанов незаметно для других отыскал ее холодную ладонь, ответившую ему слабым пожатием, и вдруг понял, что эта ладонь, как и вся она, его ладонь, и никому Аглая не доверяет себя так, как ему...
   - Вот сюда, - сказал он, входя в привычную роль повелителя. - Встаньте вот сюда... Не бойтесь, это же ведь не вечно!..
   Зато когда град кончился и снова проглянуло солнце, люди невольно оживились. Карабанов подвел Аглае лошадь, с рыцарской галантностью придержал стремя. Трогаясь в путь, Штоквиц сам подошел к нему.
   - Я бы не хотел ссориться, - сказал он. - Тем более с нами госпожа Хвощинская... Все-таки и до полковника дойти может...
   И не та причина!
   - Ладно, - согласился Карабанов. - Оставим это...
   На этот раз, чтобы добраться до Игдыра поскорее, избрали путь более короткий - через горы. Однако дорога сразу пошла по ущельям. Тропа петляла на поворотах, выписывая по скалам чудовищные "восьмерки". Голова длинной цепочки всадников часто встречалась с ее хвостом, и Дениска Ожогин, замыкавший отряд, каждый раз пугливо орал через ущелье:
   - Ваши благородия! Как же так? Неужто же я обратно от вас уезжаю?..
   - Ну и чертовщина, - ругался Ватнин. - Говорят, будто "колбасу" эту подрядчик Чертов делал. А чтобы деньгу зашибить верней, и наплутал в горах, словно заяц.
   Некрасов вспомнил чьи-то стихи, заподозрив в их авторстве Клюгенау:
   Ну, Чертов, ты заставил
   Тебя недобрым помянуть
   Дорогой дорогой прославил
   Себя и этот чертов путь!.
   Ватнин из мужицкой деликатности, убоявшись спорить с "барышней", как он называл Хвощинскую, уступил ей дорогу, и женщина обскакала офицеров.
   - Ну, а ты куда вперед батьки в пекло лезешь? - недовольно спросил есаул Карабанова.
   - Пусти уж и меня, - сказал поручик Ватнину, обгоняя его мерина Подлясого, и погнал жеребца вслед за Аглаей; но дорога вскоре настолько сузилась, что стремя Андрея стало тереться о выступ скалы.
   - Осторожнее! - крикнул он в спину женщине и повернулся назад, чтобы предупредить об опасности Ватнина.
   - Не крутись, - отозвался есаул. - Не на стуле сидишь в трактире!..
   Карабанов не успел отшутиться: кусок дороги, по которому он только что проехал с Аглаей, вдруг рухнул под тяжестью ватнинской лошади, которая повисла грудью над пропастью.
   - Есаул, прыгай! - неестественно взвизгнув, крикнул поручик. - Прыгай, Ватнин!..
   Назар Минаевич не очень-то растерялся: отпустил поводья и вынул из стремян ноги, доверяясь опыту своего коня.
   - Ну, - сказал он Подлясому, чмокнув, - ну же! Да осади назад, дурной... Ги-ги-ги, корова!
   Тяжеленный мерин, уже свесившись в ущелье, вдруг одним рывком, припав крупом к земле, выпрянул обратно на тропу, и Назар Минаевич, достав платок, вытер потную лысину.
   - А кажись, пронесло, - сказал он, перекрестившись. - Ну, да и ты, поручик, - крикнул он Карабанову, - тоже в сорочке родился.
   Гроза-то вишь как дорогу порастрясла...
   Все это произошло столь быстро, что Аглая, ехавшая впереди, даже не успела испугаться. Карабанов же был сильно напуган. Но, оглядевшись вокруг, он понял, что остается теперь один с женщиной на этой тропе, и радостно засмеялся:
   - Прощайте, господа! Поворачивайте и прощайте!..
   Аглая с недовольным лицом тронула свою лошадь дальше. Вскоре тропа раздвинулась, лошади пошли рядом, взмахивая головами.
   - Отчего ты молчишь? - скросил Карабанов.
   - Боже мой, - вздохнула женщина, - я никак не пойму: радоваться мне или огорчаться!..
   10
   Там, где торговцы жарят кебабы на воткнутых в землю прутьях, там, где зеленеет в корзинах нежная весенняя спаржа, а местные жуиры щеголяют кипарисовыми хлыстиками, там, где купец, продавая иголку, произносит целую речь о необычайных ее достоинствах, там, где заезжий фигляр в чекмене казака лупцует нагайкой дураков, - там, в этом скопище папах и тюрбанов, уманцы подхватили гуляку странного вида и приволокли его в канцелярию.
   - Так что споймали! - доложили они Исмаил-хану Нахичеванскому. "Боксою" грозился и вид казал, будто ни хрена порусски не понимает...
   - Ах, уж и не понимает! - возмутился светлейший подполковник. - Ну, так дайте ему десят нагаек - поймет как миленький!..
   Пойманного разложили под окнами, и когда все было готово, Исмаил-хан, не вылезая из-за стола, прокричал до десяти раз. Но, как выяснилось, всыпали не тому, кому надо. Подполковник преследовал своим гневом повара-итальянца, нанятого им для похода в Тифлисе; итальянец действительно мало что понимал по-русски, но высекли за дурно приготовленный обед кого-то другого.
   - Извини, братец, - повинился перед ним хан. - Но ты бы только знал, до чего же мне надоело есть недожаренных цыплят, у которых даже не выпотрошены желудки... А ты, послушай, - кстати спросил он, - может, ты умеешь готовить?
   Оказалось, что высекли представителя гордого Альбиона, путешествующего для собирания трав и растений по горам и весям Курдистана с благословения своей королевы.
   - Жаль, что я тебе мало всыпал! - заметил Исмаил-хан с огорчением. - Да и королева у тебя какая-то странная: посылает собирать траву за тридевять земель, а напиши она мне письмо, и я подарил бы ей целую арбу хорошего сена!..
   Эта история прошла бы незамеченной, если бы не вмешательство полковника Хвощинского - через верных лазутчиков, ванских контрабандистов-армян, он установил, что интерес к флоре Араратской долины завел высеченного "ботаника" впоследствии прямо в шатер курдского шейха Джелад-Эддина.
   Два могучих потока (один - явный - из России, другой - тайный - из Англии) сталкивались на горных тропах, на караванных путях безлюдных пустынь. И сейчас Хвощинского тревожило не столько то, что очередного "ботаника" (читай - военного агента)