Спасло Андрея от "нашествия татар на Русь" только появление ординарца, который передал, что поручика ждет Хвощинский. Ехать с Зангезура в город не хотелось, но, поломавшись перед собой, Карабанов голословно объявил денщику о своем выигрыше и велел ему седлать Лорда...
Полковник встретил сотника странным, сразу же насторожившим Андрея вопросом.
- Как вы думаете, господин поручик, - спросил Хвощинский, не вставая и строго глядя из-под очков, - его сиятельство Исмаилхан Нахичеванский провел разведку по конца или же нет? Отвечайте. ..
- Я удивлен таким вопросом, господин полковник, и не могу понять, почему вы сомневаетесь в этом.
Хвощинский медленно раскурил папиросу:
- А вот мне кажется, что хан... врет. Да! Подполковник русской службы солгал полковнику русской службы. Позор! Вы, поручик, - спросил Никита Семенович уже спокойнее, - обратили внимание на милицейских лошадей?
- Нет.
- Так вот. Лошади абсолютно свежие. Вспомните, на каких лошадях возвращаетесь вы из рекогносцировок. Ваши лошади плачут от усталости!.. Нет. Хан не мог. Он не мог сохранить лошадей. До Персии и обратно. Врет! Струсил!
Полковник встал, опираясь на палку.
- Через несколько дней, господин поручик, - приказал он строго, - на границу с Персией пойдете вы! Только не сейчас. Я знаю, что в ставке мною недовольно. Великому князь, наверное, кажется, что я все преувеличиваю. Ну, что ж, посмотрим...
Ночной мотылек влетел в киоск, закружился над лампой. Подергав плохо выбритой щекой, полковник неожиданно спросил в упор:
- Скажите, поручик: Аглая Егоровна что-нибудь пишет вам из Игдыра?
Карабанов пожал плечами, невольно следя за полетом мотылька.
- Нет. Я и не жду, господин полковник.
Хвощинский отвернулся к окну, заставленному мелкими разноцветными стеклышками, ковырнул дряблую от жары замазку.
- Вот и мне, - сказал он, - тоже ничего. Странно!..
Ярко вспыхнула лампа - это сгорел неосторожный мотылек.
- Идите, - разрешил полковник. - Вы мне больше не нужны.
7
Карабанов сквозь сон слышал пачку далеких выстрелов, потом тревожный топот и фырканье коней. Окончательно разбудил его голос Ватнина.
- Тебе бы его за волосню схватить да к седлу нагнетать покрепче, авторитетно советовал есаул кому-то из казаков.
- Да, его схватишь, как не так, - отвечал чей-то незнакомый Карабанову голос. - У него башка напрочь обритая. Кусается, стерва...
Поручик долго выпутывал себя из кисейного полога, навешенного от мух. Сладко потягиваясь отдохнувшим телом, вышел из палатки. Назар Минаевич, босой, в деревенской рубахе, расцвеченной красным горошком, накинув на плечи офицерское пальто наопашь, гулял вдоль коновязи.
- А-а, мое почтение! - приветствовал есаул Андрея, почесывая живот под рубахой. - Очень уж ты крепко спал, будить не хотелось.
А у нас тут сшибка была...
- Что такое? Стреляли, кажется...
Ватнин рассказал, что, когда баранту погнали обратно на Зангезур с водопоя, несколько турок влезли в гурт скота и, пригнув головы, скрывая себя, пытались незаметно приблизиться к лагерю.
- Видать, казацкую жизнь посмотреть захотели, - пояснил есаул. - Эвон, лежат они...
Окруженные роем мух, невдалеке лежали трупы убитых в схватке врагов: английские кавалерийские френчи, сшитые не по росту, доходили некоторым туркам лишь до локтей, на многих штаны были надеты впереверт - назад ширинками. С десяток трофейных карабинов типа "минье" валялось тут же.
- "Сувари", - сказал Ватнин, перестав чесаться. - Это уланы турецкие. Англичане им даже седла свои дали. Только они в них сидеть не умеют!
- Что же ты не разбудил меня, Назар Минаевич? - обиделся Карабанов. Жалко тебе было, что ли?..
Сели завтракать под открытым небом. По соседству с офицерами расположились казаки. Чинно, с присвистом и придыханием распивали чаи. Ватнин скинул с себя и рубашку. Голый по пояс, часто вытирая со лба капли пота, он домахивал уже второй котелок пшенной каши.
- Курда бояться нечего, - между делом поучал он казаков помоложе. - Он тебя выше оттого только, что чалму на башке лихо крутит. У него пистоля два-три за кушаком, и все ржавые. Хорошо, коли один стрелит! Летит он на тебя стрелою, орет при этом об аллахе своем. Иногда и матерно. Многие тут и плошают: со спины ему кажутся. Курд только и ждет этого. Теперича-то догонит тебя.
Лошадка у него - да! - бойкая...
Карабанов с завистью, естественной в военном человеке, оглядывал могучую фигуру есаула. На Кавказе о Ватнине ходили легенды. Шамиль когда-то в гневе, теряя своих мюридов, назвал Ватнина "деджалом" дьяволом; чеченцы окрестили его Буга-Назар (Назар-Силач); но был за есаулом еще один негласный титул Батман-Клыча (Богатырь с пудовым мечом)...
- Чеченцы-то, - сказал Ватнин, наевшись, - столь крепко меня уважали, что ежели сикурсирую их с казаками, то они, из почтения ко мне, почитают за лучшее повернуть обратно...
В полдень на Зангезурские высоты прибыл Хвощинский. Подробно расспросив обо всем происшедшем, полковник сказал:
- Вы меня утешили, господа. Несомненно, Фаик-паша решил прощупать нас своими "сувари". Мы оторваны от Тер-Гукасова на целых двести верст, и, конечно, Татлы-оглы-Магомет-паша, который сейчас у Зайдекана, не оставит нас в покое. Вы, казаки, внимательнее следите за окрестностями. И берегите баранту, чтобы ее не свели от вас курды. Иначе гарнизон положит зубы на полку.
А вам, Карабанов, как и договорились, придется идти на рекогносцировку. Готовьтесь...
Вскоре пришел Дениска с улыбкой от уха до уха, принес убитую им гадюку неказистого вида. Сама она серенькая, вдоль хребтинки ее - узорчатый накрап из рыжих пупырышек.
- Во, - сказал он, - девок-то чем пужать хорошо! На гулянке, к примеру, под подол сунуть. Или же просто так показать... для смеху, конечно!
- Покажь-ка и мне, сынок, - попросил Ватнин.
Дениска поднес гадину к самому носу есаула:
- Пожалте. Ежели угодно приобрести для наслаждения, за ведро чихиря вам уступаю...
Ватнин часто закрестился:
- Хосподи меня помилуй, хюрза ведь это... Земляка моего кусила однажды, так и живодеры полковые отстоять не могли...
Иде взял-то?
- А эвон, туточки, - ответил Ожогин. - Там "сувари" валяются, так она, подлая, баранкой около них свертелась. Лежит на солнце и греется...
Андрею все это надоело, и он пошел в город, чтобы попросить Сивицкого приблизить очередь для его сотни на окуривание белья в серных банях-шкафах. Довод для этого уже есть: мол, скоро опять на рекогносцировку.
На берегу реки встретил своего денщика, мусолившего, стоя на корточках, какие-то рубахи. Обращаясь ко всему, что проплывало мимо него по течению, татарин пел по-русски:
Маклашка, маклашка,
Ты куда плывишь?
Ты плыви на родимый сторона,
Ты скажи, маклашка,
Мой татишка, мой матишка,
Что их сынка мудрена стал:
Лопатка навоз чистит,
Худой арба песок возит,
Казачка порток стирает...
Карабанов порылся в карманах, отыскал рубль.
- На, - сказал, - можешь отослать своим "татишке" и "матишке". Небось им без тебя и жрать стало нечего...
Сивицкий принял его в своем "амбулансе", как он называл приемную, размещенную во втором этаже переднего фаса крепости.
Против него сидел в дым пьяный фельдшер Ненюков, а капитан очень вежливо просил его:
- Иди, дорогой, иди отсюда. Ко мне люди заходят, а ты здесь в таком виде... Нехорошо ведь!
Выставив пьяного за дверь, доктор сказал:
- Видели? Вот ординатор Китаевский да он, фельдшер, и все:
лишь трое нас, хоть разорвись... А золотые руки, - продолжал Сивицкий о Ненюкове, - с какой легкостью накладывает турникеты и даже делает легкие операции! Пули извлекает, как семечки щелкает. Но... пьет! Однако похвальная черта в алкоголике: может намертво оборвать крепчайший запой, если требуется помощь в госпитале.
С дальновидным умыслом Карабанов утешил доктора.
- Да, - сказал он, - я слышал, что вам должны еще прислать госпожу Хвощинскую... Что же она не едет?
- Прикатит, - пообещал Сивицкий. - Только что мне толку-то с бабы? С бабы да еще с барыни?.. Кстати: хотите, покажу вам прелюбопытный документ. Что ответил мне Исмаил-хан о санитарном состоянии милицейских казарм?..
Карабанов прочел:
Санитарных условий не имеется, а каждого заболевшего обещаю отослать в лазарет, чтобы он мог помереть на законном основании. Вчера один ни на что не жаловался, лег у мангала и скончался путем сна. Диагноз - труп.
В конце рапорта вместо подписи стоял мухур - фамильная печать, в овале которой было оттиснуто по-арабски и по-русски:
"Да текут дни по желанию моему!"
- Скажите, доктор, - даже не улыбнулся Карабанов, - можете ли вы своей властью врача засвидетельствовать идиотизм Исмаилхана, чтобы отставить его от службы?
- Это не так просто, мой милый поручик!
- Что же будет? - спросил Карабанов.
- А будет то, что Исмаил-хан станет полковником, а потом генералом.
- Вы оптимист, доктор!
- Привык-с...
Покончив с делами в городе, поручик вернулся на Зангезур.
Ватнин писал письмо "до дому", поскрипывая перышком, как прилежный школьник.
- Ну, что? - спросил есаул.
- Да ничего. Жарко вот...
Карабанов прилег на кошму. Решил все эти дни, перед началом рекогносцировки, как можно больше спать. Однако сон не приходил.
Взял поручик гитару, лениво щипнул жидкие струны.
- Я тебе не мешаю, есаул?
- Дык играй, играй... Под музыку-то бойчее перо бежит. Ты не знаешь, как слово "откель" пишется?
- Знаю.
- Как?
- Откуда!..
- Оно, конешно, - завздыхал Ватнин. - Образованность. Намто и невдомек бывает, что к чему... Значит, так и писать?
- Пиши, есаул. Не ошибешься!..
Карабанов отшвырнул гитару.
- Дочке пишешь? - спросил.
- Дочке, - ответил сотник. - Выдрать бы ее надобно, да... где взять-то ее? Далече... Ох-хо-хо, - снова завздыхал есаул. - Малые детки - малые бедки, большие детки - большие бедки...
Закончив писать, Ватнин сказал уверенно:
- Девка хорошая. А постращать надо.
Карабанов достал папиросницу:
- Давай-ка сотник: па...
- ...трон! - согласился Ватнин перекурить.
Потом есаул сказал поручику:
- Ноги сходить бы вымыть. Да лень вроде...
Вбежал казак:
- Ваши добродья, эвон... турки или курды, сука их разберет:
Скачут сюды... Сейчас баранту хотели с горы угнать, да мы отстояли!
Вдоль нежно-зеленого отрога, верстах в двух от лагеря скакали всадники. Их было немного - сотня или полторы, но они удивили Карабанова живостью и проворством своих лошадей.
Вот противник разделился, распался на два крыла. Впереди скакали отборные горцы-наездники - лезгинские и чеченские князья со своими телохранителями-узденями. Изменники, удравшие к султану из России, держали при себе мулл - это было видно по их одеянию.
- Ги... ги... ги! - кричали казаки, заскакивая в седла, и понеслись наперерез быстрым марш-маршем.
Карабанова охватил восторг; никнут под копытом высокие травы, ветер раздувает и относит назад полы сюртука, подбитого легким шелком...
Вот фланкеры опрокинули пики, привстали в седлах. Ватнин врезался с казаками в гущу вражьей своры и уже напоил свою шашку кровью.
- Назар-паша! - кричат муллы, как бы отзывая Ватнина в сторону; но есаул, не отвлекаясь, перехватил на разлете фланкеров и направил казаков в обхват...
- Мой! - решил Карабанов, когда увидел, что прямо на него скачет одинокий всадник в богатом одеянии и, еще издали улыбаясь поручику, спокойно разминает руку перед схваткой...
- Эй, казак! - позвал его князь. - Ты вот так умеешь?
Карабанов не успел опомниться, как мимо него, скользнув по лею колена, сабля врага обрубила повод: править Лордом уже нельзя.
- А вот так умеешь? - снова расхохотался князь, и выстрел грянул в упор, откуда-то из-под локтя врага: пуля сплющила пуговицу и, обессилев, резанула вдоль груди, распоров сюртук поручика.
- Ну, что, гяур? - спросил черкес, подъезжая ближе. - Сейчас помирать будешь?
Лорд, повинуясь инстинкту драчливости, рванул седока прямо на вражьего всадника, грудью ударил его кобылу, и она с ржаньем присела задом к земле.
- Лошадь-то у тебя богатая! - заметил черкес, и две сабли скрестились...
Скрестились...
Карабанов встретил первый удар и сразу понял, что вот сейчас его убьют. Это дикарь: он его просто раскромсает. Клинок врага слоил и резал воздух над головой.
Черкес играл своей саблей, как жонглер: сплошная яркая дуга звенела над поручиком, и Андрей едва успевал вскинуть шашкой, как она снова отлетала далеко в сторону, отбитая, отбитая и еще раз отбитая.
Тот курд, которого он убил на Араксе, - сущий ребенок перед этим противником, тогда была лишь игра, а сейчас - битва!
- Ты хуже женщины, - смеялся черкес. - Зачем, дурак, не бежал?.. Зачем дальше ехал?..
Карабанов жаждал лишь мгновения передышки. Чтобы оправиться от натиска врага. Чтобы самому нанести ответный удар.
Но его шашка снова - в который раз - отлетала напрочь, опять отбитая, отбитая и еще раз отбитая...
"Хотя бы один удар. Полжизни за удар".
Но кольцо стали, сверкающей над ним, разрасталось все шире и шире, и поручик, не видя исхода, уже прощаясь с жизнью, крикнул:
- Да обожди ты!
- Что? - спросил черкес, отведя руку.
- А ничего, - ответил Андрей.
Вся ярость, вся горечь поражения сошлись в клинке, и поручик послал клинок вперед. Папаха на голове врага вдруг распахнулась, словно раскрыли большую мошну: жаром и нехорошим духом швырнуло Андрею прямо в лицо...
Он держал в руке только эфес, - клинок, разломанный и жалкий, лежал в траве. А к нему уже скакали еще трое всадников.
Андрей пинками колен и ударами кулаков направил жеребца прочь.
Но у красавцев всегда дурные характеры - так же было и с Лордом:
он мог перескочить пропасть, но вдруг заупрямился переходить через ручей...
"Пешего не зарубят", - пронеслось в голове, и Карабанов уже вынимал ногу из стремени, чтобы благородно, по всем правилам военного этикета, сдаться в плен, когда за спиной раздался голос Егорыча:
- Батюшка! Погодь малость... мы здеся!..
Перепрыгнув ручей, Карабанов уже не ввязывался в побоище.
Видел только, что его казаки осатанели совсем. В запале схватки, беспощадны и жестоки, они - на глазах Андрея, по трое на одного - тут же обтесали черкесов шашками чуть ли не до самых костей.
Карабанов избил своего Лорда и, поникший от стыда, вернулся в палатку. Ватнин пришел не сразу: поставил в угол свою шашку, деловито вынул занозу из босой пятки и, крякнув, спросил в упор, словно выстрелил:
- Ну, съел арбуза?.. То-то, брат поручик, не след тебе в такую живодерню одному соваться... Хорошо, что мой вахмистр увидел тебя да подмогу послал. А так - эх, и похоронили бы мы тебя, Елисеич, за милую душу! Холм Чести видел? Вот на самой макушке и закопали бы...
Есаул подумал и добавил:
- Крест бы поставили. Ну, что там еще?.. Да все, кажется!..
"Далеко мне до Ватнина", - подумал Андрей с доброй завистью
и, подойдя к сотнику, поцеловал его в потный лоб.
8
Лето было жарким в этом году...
Фургоны и артиллерийские повозки Хвощинский велел загнать в реку, чтобы не рассохлись колеса. Страшные сухие грозы не могли утолить палящего жара. Дождей не было, но молнии часто вонзали свои огненные зигзаги в котловины ущелий, и тогда в Баязете ощущался запах фосфора.
В одну из ночей молодой вольноопределяющийся, стоя на посту, забыл опустить штык - и был превращен молнией в пепел. Люди, не выдерживая зноя, выбегали из раскаленных казарм, но и здесь, под открытым небом, их охватывал горячий воздух и душил, как прессованная вата.
В городе появилась масса бешеных собак; однако жителям Баязета, увлеченным торгашеством и последними событиями, было явно не до них, и очумелые кабысдохи, вывалив между зубов побелевшие языки, стаями носились вдоль захламленных улиц ,.
- Давить бы их! - сказал Карабанов. - Мне противно смотреть.
как турок обходит собаку, если она лежит посреди дороги. Да и собаки-то - словно пауки: худущие, длинноногие, только живот один и есть!
- Собаки янычар боятся европейцев, - пояснил Клюгенау. - Вот смотрите, я пойду на эту псину, и она свернет с дороги!
- Не надо, барон, - удержал его Карабанов, - еще возьмет да вцепится. А я никогда не знал, что делать в таких случаях: человека отрывать от собаки или собаку отрывать от человека...
Пережидая полуденный зной, Карабанов и Клюгенау искали в эти дни спасения в тени духана. И сегодня они тоже шли в знакомую лавочку древнего караван-сарая, где окна имеют форму червонного туза (это определил Карабанов), а на крыше живет белая цапля (это установил Клюгенау).
Шли тихо. Дышали часто. Жарко было.
- Слушайте, Карабанов, - неожиданно сказал Клюгенау, - нет ли у вас денег? Не мне, поверьте, а майору Потресову: у него немалая семья, он очень нуждается. Я заложил свои часы маркитанту Ага-Мамукову, и у меня больше ничего нету.
- Ни копейки, барон, ни копейки, - признался Андрей. - Было бы - дал, конечно.
- Жаль, - опечалился прапорщик, - майор Потресов - хороший человек, я его давно знаю.
Карабанов остановился: прямо над ним, из окна балкона, забранного деревянной решеткой, с хитринкой смотрело на него совсем юное лицо гаремной затворницы. Лукаво смеясь, девушка показала офицеру розовый и острый язычок; было видно, как она борется с кем-то, кто пытается оттянуть ее от окна.
- Смотрите, барон, смотрите, - восхищенно пролепетал Карабанов, - да их там много...
Из окна, привставая на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи подруг, смотрело уже несколько женщин. Одни жевали смолистую кеву, иные курили ароматные соломки. Карабанова поразило, что лица их были утонченно-красивы, почти европейкие, белизны необыкновенной; гаремные жены делали поручику знаки, объясняя что-то на пальчиках. Одна из них, заметно постарше, бросила Андрею бледный восковой цветок и, ложась локтями на подоконник, качнула тяжелыми, как браслеты, серьгами.
- Слушайте, господин поручик, - сказала она чисто поРусски, - вы не знаете случайно, как сейчас в Петербурге - открыта Кушелевская дача или нет? Я там пела целых три года... И если встретите, то спросите графа Витгенштейна, помнит ли он Галю Фиккельмон? Это я - Галя Фиккельмон с "Минерашск", меня гвардионусы в Петербурге на руках носили...
Но вот женщины разом отшатнулись от окна, и на Карабанова угрюмо посмотрело по-бабьи сырое лицо блюстителя гаремной нравственности. Евнух сплюнул вниз и задернул окно ширмой.
- Ух и дал бы я тебе в рожу! - сказал поручик.
Офицеры прошли в лавочку духана, стены которого были убраны парижскими литографиями с изображениями юных гризеток или матросов с могучей грудью; здесь же висели вензеля султана и коллекции бритвенных ножей. Дырявые диваны были покрыты рогожками из египетских тростников.
Содержал лавочку какой-то медлительный человек с узкими подведенными глазами; в великолепной чалме, скрученной из белой кирманской шали, он сидел в углу духана, в окружении шумящих кофейников и булькающих наргиле, держа в одной руке носок туфли, а в другой янтарный мундштук.
- Перс, наверное, - решил Андрей.
- Нет, - возразил Клюгенау, - он больше похож на халдея или даже на бахтиара; видите, какой у него покатый лоб и высокий затылок.
Они пили из маленьких чашечек крепчайший кофе. Карабанов лениво щипал халву. Варенные в меду конфеты-пешмек, липли к языку; жара усиливалась. От сточной канавы, пробегавшей мимо живодерни, несло гнусной вонью.
- Я вижу, что у вас испортилось настроение, - заметил Клюгенау.
- Это пройдет, - вздохнул Карабанов. - Просто певичка с Полюстровских вод случайно назвала имя человека, которое мне было неприятно слышать.
- А-а, - догадался барон, - вы мне кое-что уже рассказывали об этой гвардейской истории. Это, кажется, тот самый граф, с которым вы отказались стреляться?
- Да, он. Но теперь я бы встал к барьеру и непременно убил бы его! заключил Карабанов со злостью и замолчал.
Неведомый певец, под дикие завывания и визги, запел на майдане хвалебную песнь, долетавшую до офицеров, и Клюгенау почти машинально, в силу привычки, стал переводить:
- Слушайте, что он поет, Карабанов:
Полковник встретил сотника странным, сразу же насторожившим Андрея вопросом.
- Как вы думаете, господин поручик, - спросил Хвощинский, не вставая и строго глядя из-под очков, - его сиятельство Исмаилхан Нахичеванский провел разведку по конца или же нет? Отвечайте. ..
- Я удивлен таким вопросом, господин полковник, и не могу понять, почему вы сомневаетесь в этом.
Хвощинский медленно раскурил папиросу:
- А вот мне кажется, что хан... врет. Да! Подполковник русской службы солгал полковнику русской службы. Позор! Вы, поручик, - спросил Никита Семенович уже спокойнее, - обратили внимание на милицейских лошадей?
- Нет.
- Так вот. Лошади абсолютно свежие. Вспомните, на каких лошадях возвращаетесь вы из рекогносцировок. Ваши лошади плачут от усталости!.. Нет. Хан не мог. Он не мог сохранить лошадей. До Персии и обратно. Врет! Струсил!
Полковник встал, опираясь на палку.
- Через несколько дней, господин поручик, - приказал он строго, - на границу с Персией пойдете вы! Только не сейчас. Я знаю, что в ставке мною недовольно. Великому князь, наверное, кажется, что я все преувеличиваю. Ну, что ж, посмотрим...
Ночной мотылек влетел в киоск, закружился над лампой. Подергав плохо выбритой щекой, полковник неожиданно спросил в упор:
- Скажите, поручик: Аглая Егоровна что-нибудь пишет вам из Игдыра?
Карабанов пожал плечами, невольно следя за полетом мотылька.
- Нет. Я и не жду, господин полковник.
Хвощинский отвернулся к окну, заставленному мелкими разноцветными стеклышками, ковырнул дряблую от жары замазку.
- Вот и мне, - сказал он, - тоже ничего. Странно!..
Ярко вспыхнула лампа - это сгорел неосторожный мотылек.
- Идите, - разрешил полковник. - Вы мне больше не нужны.
7
Карабанов сквозь сон слышал пачку далеких выстрелов, потом тревожный топот и фырканье коней. Окончательно разбудил его голос Ватнина.
- Тебе бы его за волосню схватить да к седлу нагнетать покрепче, авторитетно советовал есаул кому-то из казаков.
- Да, его схватишь, как не так, - отвечал чей-то незнакомый Карабанову голос. - У него башка напрочь обритая. Кусается, стерва...
Поручик долго выпутывал себя из кисейного полога, навешенного от мух. Сладко потягиваясь отдохнувшим телом, вышел из палатки. Назар Минаевич, босой, в деревенской рубахе, расцвеченной красным горошком, накинув на плечи офицерское пальто наопашь, гулял вдоль коновязи.
- А-а, мое почтение! - приветствовал есаул Андрея, почесывая живот под рубахой. - Очень уж ты крепко спал, будить не хотелось.
А у нас тут сшибка была...
- Что такое? Стреляли, кажется...
Ватнин рассказал, что, когда баранту погнали обратно на Зангезур с водопоя, несколько турок влезли в гурт скота и, пригнув головы, скрывая себя, пытались незаметно приблизиться к лагерю.
- Видать, казацкую жизнь посмотреть захотели, - пояснил есаул. - Эвон, лежат они...
Окруженные роем мух, невдалеке лежали трупы убитых в схватке врагов: английские кавалерийские френчи, сшитые не по росту, доходили некоторым туркам лишь до локтей, на многих штаны были надеты впереверт - назад ширинками. С десяток трофейных карабинов типа "минье" валялось тут же.
- "Сувари", - сказал Ватнин, перестав чесаться. - Это уланы турецкие. Англичане им даже седла свои дали. Только они в них сидеть не умеют!
- Что же ты не разбудил меня, Назар Минаевич? - обиделся Карабанов. Жалко тебе было, что ли?..
Сели завтракать под открытым небом. По соседству с офицерами расположились казаки. Чинно, с присвистом и придыханием распивали чаи. Ватнин скинул с себя и рубашку. Голый по пояс, часто вытирая со лба капли пота, он домахивал уже второй котелок пшенной каши.
- Курда бояться нечего, - между делом поучал он казаков помоложе. - Он тебя выше оттого только, что чалму на башке лихо крутит. У него пистоля два-три за кушаком, и все ржавые. Хорошо, коли один стрелит! Летит он на тебя стрелою, орет при этом об аллахе своем. Иногда и матерно. Многие тут и плошают: со спины ему кажутся. Курд только и ждет этого. Теперича-то догонит тебя.
Лошадка у него - да! - бойкая...
Карабанов с завистью, естественной в военном человеке, оглядывал могучую фигуру есаула. На Кавказе о Ватнине ходили легенды. Шамиль когда-то в гневе, теряя своих мюридов, назвал Ватнина "деджалом" дьяволом; чеченцы окрестили его Буга-Назар (Назар-Силач); но был за есаулом еще один негласный титул Батман-Клыча (Богатырь с пудовым мечом)...
- Чеченцы-то, - сказал Ватнин, наевшись, - столь крепко меня уважали, что ежели сикурсирую их с казаками, то они, из почтения ко мне, почитают за лучшее повернуть обратно...
В полдень на Зангезурские высоты прибыл Хвощинский. Подробно расспросив обо всем происшедшем, полковник сказал:
- Вы меня утешили, господа. Несомненно, Фаик-паша решил прощупать нас своими "сувари". Мы оторваны от Тер-Гукасова на целых двести верст, и, конечно, Татлы-оглы-Магомет-паша, который сейчас у Зайдекана, не оставит нас в покое. Вы, казаки, внимательнее следите за окрестностями. И берегите баранту, чтобы ее не свели от вас курды. Иначе гарнизон положит зубы на полку.
А вам, Карабанов, как и договорились, придется идти на рекогносцировку. Готовьтесь...
Вскоре пришел Дениска с улыбкой от уха до уха, принес убитую им гадюку неказистого вида. Сама она серенькая, вдоль хребтинки ее - узорчатый накрап из рыжих пупырышек.
- Во, - сказал он, - девок-то чем пужать хорошо! На гулянке, к примеру, под подол сунуть. Или же просто так показать... для смеху, конечно!
- Покажь-ка и мне, сынок, - попросил Ватнин.
Дениска поднес гадину к самому носу есаула:
- Пожалте. Ежели угодно приобрести для наслаждения, за ведро чихиря вам уступаю...
Ватнин часто закрестился:
- Хосподи меня помилуй, хюрза ведь это... Земляка моего кусила однажды, так и живодеры полковые отстоять не могли...
Иде взял-то?
- А эвон, туточки, - ответил Ожогин. - Там "сувари" валяются, так она, подлая, баранкой около них свертелась. Лежит на солнце и греется...
Андрею все это надоело, и он пошел в город, чтобы попросить Сивицкого приблизить очередь для его сотни на окуривание белья в серных банях-шкафах. Довод для этого уже есть: мол, скоро опять на рекогносцировку.
На берегу реки встретил своего денщика, мусолившего, стоя на корточках, какие-то рубахи. Обращаясь ко всему, что проплывало мимо него по течению, татарин пел по-русски:
Маклашка, маклашка,
Ты куда плывишь?
Ты плыви на родимый сторона,
Ты скажи, маклашка,
Мой татишка, мой матишка,
Что их сынка мудрена стал:
Лопатка навоз чистит,
Худой арба песок возит,
Казачка порток стирает...
Карабанов порылся в карманах, отыскал рубль.
- На, - сказал, - можешь отослать своим "татишке" и "матишке". Небось им без тебя и жрать стало нечего...
Сивицкий принял его в своем "амбулансе", как он называл приемную, размещенную во втором этаже переднего фаса крепости.
Против него сидел в дым пьяный фельдшер Ненюков, а капитан очень вежливо просил его:
- Иди, дорогой, иди отсюда. Ко мне люди заходят, а ты здесь в таком виде... Нехорошо ведь!
Выставив пьяного за дверь, доктор сказал:
- Видели? Вот ординатор Китаевский да он, фельдшер, и все:
лишь трое нас, хоть разорвись... А золотые руки, - продолжал Сивицкий о Ненюкове, - с какой легкостью накладывает турникеты и даже делает легкие операции! Пули извлекает, как семечки щелкает. Но... пьет! Однако похвальная черта в алкоголике: может намертво оборвать крепчайший запой, если требуется помощь в госпитале.
С дальновидным умыслом Карабанов утешил доктора.
- Да, - сказал он, - я слышал, что вам должны еще прислать госпожу Хвощинскую... Что же она не едет?
- Прикатит, - пообещал Сивицкий. - Только что мне толку-то с бабы? С бабы да еще с барыни?.. Кстати: хотите, покажу вам прелюбопытный документ. Что ответил мне Исмаил-хан о санитарном состоянии милицейских казарм?..
Карабанов прочел:
Санитарных условий не имеется, а каждого заболевшего обещаю отослать в лазарет, чтобы он мог помереть на законном основании. Вчера один ни на что не жаловался, лег у мангала и скончался путем сна. Диагноз - труп.
В конце рапорта вместо подписи стоял мухур - фамильная печать, в овале которой было оттиснуто по-арабски и по-русски:
"Да текут дни по желанию моему!"
- Скажите, доктор, - даже не улыбнулся Карабанов, - можете ли вы своей властью врача засвидетельствовать идиотизм Исмаилхана, чтобы отставить его от службы?
- Это не так просто, мой милый поручик!
- Что же будет? - спросил Карабанов.
- А будет то, что Исмаил-хан станет полковником, а потом генералом.
- Вы оптимист, доктор!
- Привык-с...
Покончив с делами в городе, поручик вернулся на Зангезур.
Ватнин писал письмо "до дому", поскрипывая перышком, как прилежный школьник.
- Ну, что? - спросил есаул.
- Да ничего. Жарко вот...
Карабанов прилег на кошму. Решил все эти дни, перед началом рекогносцировки, как можно больше спать. Однако сон не приходил.
Взял поручик гитару, лениво щипнул жидкие струны.
- Я тебе не мешаю, есаул?
- Дык играй, играй... Под музыку-то бойчее перо бежит. Ты не знаешь, как слово "откель" пишется?
- Знаю.
- Как?
- Откуда!..
- Оно, конешно, - завздыхал Ватнин. - Образованность. Намто и невдомек бывает, что к чему... Значит, так и писать?
- Пиши, есаул. Не ошибешься!..
Карабанов отшвырнул гитару.
- Дочке пишешь? - спросил.
- Дочке, - ответил сотник. - Выдрать бы ее надобно, да... где взять-то ее? Далече... Ох-хо-хо, - снова завздыхал есаул. - Малые детки - малые бедки, большие детки - большие бедки...
Закончив писать, Ватнин сказал уверенно:
- Девка хорошая. А постращать надо.
Карабанов достал папиросницу:
- Давай-ка сотник: па...
- ...трон! - согласился Ватнин перекурить.
Потом есаул сказал поручику:
- Ноги сходить бы вымыть. Да лень вроде...
Вбежал казак:
- Ваши добродья, эвон... турки или курды, сука их разберет:
Скачут сюды... Сейчас баранту хотели с горы угнать, да мы отстояли!
Вдоль нежно-зеленого отрога, верстах в двух от лагеря скакали всадники. Их было немного - сотня или полторы, но они удивили Карабанова живостью и проворством своих лошадей.
Вот противник разделился, распался на два крыла. Впереди скакали отборные горцы-наездники - лезгинские и чеченские князья со своими телохранителями-узденями. Изменники, удравшие к султану из России, держали при себе мулл - это было видно по их одеянию.
- Ги... ги... ги! - кричали казаки, заскакивая в седла, и понеслись наперерез быстрым марш-маршем.
Карабанова охватил восторг; никнут под копытом высокие травы, ветер раздувает и относит назад полы сюртука, подбитого легким шелком...
Вот фланкеры опрокинули пики, привстали в седлах. Ватнин врезался с казаками в гущу вражьей своры и уже напоил свою шашку кровью.
- Назар-паша! - кричат муллы, как бы отзывая Ватнина в сторону; но есаул, не отвлекаясь, перехватил на разлете фланкеров и направил казаков в обхват...
- Мой! - решил Карабанов, когда увидел, что прямо на него скачет одинокий всадник в богатом одеянии и, еще издали улыбаясь поручику, спокойно разминает руку перед схваткой...
- Эй, казак! - позвал его князь. - Ты вот так умеешь?
Карабанов не успел опомниться, как мимо него, скользнув по лею колена, сабля врага обрубила повод: править Лордом уже нельзя.
- А вот так умеешь? - снова расхохотался князь, и выстрел грянул в упор, откуда-то из-под локтя врага: пуля сплющила пуговицу и, обессилев, резанула вдоль груди, распоров сюртук поручика.
- Ну, что, гяур? - спросил черкес, подъезжая ближе. - Сейчас помирать будешь?
Лорд, повинуясь инстинкту драчливости, рванул седока прямо на вражьего всадника, грудью ударил его кобылу, и она с ржаньем присела задом к земле.
- Лошадь-то у тебя богатая! - заметил черкес, и две сабли скрестились...
Скрестились...
Карабанов встретил первый удар и сразу понял, что вот сейчас его убьют. Это дикарь: он его просто раскромсает. Клинок врага слоил и резал воздух над головой.
Черкес играл своей саблей, как жонглер: сплошная яркая дуга звенела над поручиком, и Андрей едва успевал вскинуть шашкой, как она снова отлетала далеко в сторону, отбитая, отбитая и еще раз отбитая.
Тот курд, которого он убил на Араксе, - сущий ребенок перед этим противником, тогда была лишь игра, а сейчас - битва!
- Ты хуже женщины, - смеялся черкес. - Зачем, дурак, не бежал?.. Зачем дальше ехал?..
Карабанов жаждал лишь мгновения передышки. Чтобы оправиться от натиска врага. Чтобы самому нанести ответный удар.
Но его шашка снова - в который раз - отлетала напрочь, опять отбитая, отбитая и еще раз отбитая...
"Хотя бы один удар. Полжизни за удар".
Но кольцо стали, сверкающей над ним, разрасталось все шире и шире, и поручик, не видя исхода, уже прощаясь с жизнью, крикнул:
- Да обожди ты!
- Что? - спросил черкес, отведя руку.
- А ничего, - ответил Андрей.
Вся ярость, вся горечь поражения сошлись в клинке, и поручик послал клинок вперед. Папаха на голове врага вдруг распахнулась, словно раскрыли большую мошну: жаром и нехорошим духом швырнуло Андрею прямо в лицо...
Он держал в руке только эфес, - клинок, разломанный и жалкий, лежал в траве. А к нему уже скакали еще трое всадников.
Андрей пинками колен и ударами кулаков направил жеребца прочь.
Но у красавцев всегда дурные характеры - так же было и с Лордом:
он мог перескочить пропасть, но вдруг заупрямился переходить через ручей...
"Пешего не зарубят", - пронеслось в голове, и Карабанов уже вынимал ногу из стремени, чтобы благородно, по всем правилам военного этикета, сдаться в плен, когда за спиной раздался голос Егорыча:
- Батюшка! Погодь малость... мы здеся!..
Перепрыгнув ручей, Карабанов уже не ввязывался в побоище.
Видел только, что его казаки осатанели совсем. В запале схватки, беспощадны и жестоки, они - на глазах Андрея, по трое на одного - тут же обтесали черкесов шашками чуть ли не до самых костей.
Карабанов избил своего Лорда и, поникший от стыда, вернулся в палатку. Ватнин пришел не сразу: поставил в угол свою шашку, деловито вынул занозу из босой пятки и, крякнув, спросил в упор, словно выстрелил:
- Ну, съел арбуза?.. То-то, брат поручик, не след тебе в такую живодерню одному соваться... Хорошо, что мой вахмистр увидел тебя да подмогу послал. А так - эх, и похоронили бы мы тебя, Елисеич, за милую душу! Холм Чести видел? Вот на самой макушке и закопали бы...
Есаул подумал и добавил:
- Крест бы поставили. Ну, что там еще?.. Да все, кажется!..
"Далеко мне до Ватнина", - подумал Андрей с доброй завистью
и, подойдя к сотнику, поцеловал его в потный лоб.
8
Лето было жарким в этом году...
Фургоны и артиллерийские повозки Хвощинский велел загнать в реку, чтобы не рассохлись колеса. Страшные сухие грозы не могли утолить палящего жара. Дождей не было, но молнии часто вонзали свои огненные зигзаги в котловины ущелий, и тогда в Баязете ощущался запах фосфора.
В одну из ночей молодой вольноопределяющийся, стоя на посту, забыл опустить штык - и был превращен молнией в пепел. Люди, не выдерживая зноя, выбегали из раскаленных казарм, но и здесь, под открытым небом, их охватывал горячий воздух и душил, как прессованная вата.
В городе появилась масса бешеных собак; однако жителям Баязета, увлеченным торгашеством и последними событиями, было явно не до них, и очумелые кабысдохи, вывалив между зубов побелевшие языки, стаями носились вдоль захламленных улиц ,.
- Давить бы их! - сказал Карабанов. - Мне противно смотреть.
как турок обходит собаку, если она лежит посреди дороги. Да и собаки-то - словно пауки: худущие, длинноногие, только живот один и есть!
- Собаки янычар боятся европейцев, - пояснил Клюгенау. - Вот смотрите, я пойду на эту псину, и она свернет с дороги!
- Не надо, барон, - удержал его Карабанов, - еще возьмет да вцепится. А я никогда не знал, что делать в таких случаях: человека отрывать от собаки или собаку отрывать от человека...
Пережидая полуденный зной, Карабанов и Клюгенау искали в эти дни спасения в тени духана. И сегодня они тоже шли в знакомую лавочку древнего караван-сарая, где окна имеют форму червонного туза (это определил Карабанов), а на крыше живет белая цапля (это установил Клюгенау).
Шли тихо. Дышали часто. Жарко было.
- Слушайте, Карабанов, - неожиданно сказал Клюгенау, - нет ли у вас денег? Не мне, поверьте, а майору Потресову: у него немалая семья, он очень нуждается. Я заложил свои часы маркитанту Ага-Мамукову, и у меня больше ничего нету.
- Ни копейки, барон, ни копейки, - признался Андрей. - Было бы - дал, конечно.
- Жаль, - опечалился прапорщик, - майор Потресов - хороший человек, я его давно знаю.
Карабанов остановился: прямо над ним, из окна балкона, забранного деревянной решеткой, с хитринкой смотрело на него совсем юное лицо гаремной затворницы. Лукаво смеясь, девушка показала офицеру розовый и острый язычок; было видно, как она борется с кем-то, кто пытается оттянуть ее от окна.
- Смотрите, барон, смотрите, - восхищенно пролепетал Карабанов, - да их там много...
Из окна, привставая на цыпочки, чтобы заглянуть через плечи подруг, смотрело уже несколько женщин. Одни жевали смолистую кеву, иные курили ароматные соломки. Карабанова поразило, что лица их были утонченно-красивы, почти европейкие, белизны необыкновенной; гаремные жены делали поручику знаки, объясняя что-то на пальчиках. Одна из них, заметно постарше, бросила Андрею бледный восковой цветок и, ложась локтями на подоконник, качнула тяжелыми, как браслеты, серьгами.
- Слушайте, господин поручик, - сказала она чисто поРусски, - вы не знаете случайно, как сейчас в Петербурге - открыта Кушелевская дача или нет? Я там пела целых три года... И если встретите, то спросите графа Витгенштейна, помнит ли он Галю Фиккельмон? Это я - Галя Фиккельмон с "Минерашск", меня гвардионусы в Петербурге на руках носили...
Но вот женщины разом отшатнулись от окна, и на Карабанова угрюмо посмотрело по-бабьи сырое лицо блюстителя гаремной нравственности. Евнух сплюнул вниз и задернул окно ширмой.
- Ух и дал бы я тебе в рожу! - сказал поручик.
Офицеры прошли в лавочку духана, стены которого были убраны парижскими литографиями с изображениями юных гризеток или матросов с могучей грудью; здесь же висели вензеля султана и коллекции бритвенных ножей. Дырявые диваны были покрыты рогожками из египетских тростников.
Содержал лавочку какой-то медлительный человек с узкими подведенными глазами; в великолепной чалме, скрученной из белой кирманской шали, он сидел в углу духана, в окружении шумящих кофейников и булькающих наргиле, держа в одной руке носок туфли, а в другой янтарный мундштук.
- Перс, наверное, - решил Андрей.
- Нет, - возразил Клюгенау, - он больше похож на халдея или даже на бахтиара; видите, какой у него покатый лоб и высокий затылок.
Они пили из маленьких чашечек крепчайший кофе. Карабанов лениво щипал халву. Варенные в меду конфеты-пешмек, липли к языку; жара усиливалась. От сточной канавы, пробегавшей мимо живодерни, несло гнусной вонью.
- Я вижу, что у вас испортилось настроение, - заметил Клюгенау.
- Это пройдет, - вздохнул Карабанов. - Просто певичка с Полюстровских вод случайно назвала имя человека, которое мне было неприятно слышать.
- А-а, - догадался барон, - вы мне кое-что уже рассказывали об этой гвардейской истории. Это, кажется, тот самый граф, с которым вы отказались стреляться?
- Да, он. Но теперь я бы встал к барьеру и непременно убил бы его! заключил Карабанов со злостью и замолчал.
Неведомый певец, под дикие завывания и визги, запел на майдане хвалебную песнь, долетавшую до офицеров, и Клюгенау почти машинально, в силу привычки, стал переводить:
- Слушайте, что он поет, Карабанов:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента