Страница:
– На этой неделе мы получили письмо от Брока, – сказала Уинни Амаре.
Было очень душно, хотя все двери и окна были распахнуты. Уинни и Амаре становилось не по себе лишь от мысли танцевать, _и они пошли передохнуть в гостиную, где были и другие дамы.
От раскрытых дверей, которые вели в неосвещенный сад, тянуло сквозняком, и девушки устроились поближе к желанной прохладе.
Этим вечером Уинни была в бледно-голубом шелковом платье. Ей понравился и выбор Амары – та была в креповом туалете цвета янтаря с вышивкой. Обе молчали, слушая трескотню вокруг. До них долетала приятная веселая музыка.
Уинни думала, как ей снова заговорить о брате, но Амара сама облегчила ей задачу.
– Полагаю, твой брат переберется в какое-нибудь другое экзотическое место, когда ему надоест Индия, – сказала она и неодобрительно сжала губы.
– Я так не думаю.
В Уинни вспыхнуло желание защитить, объяснить, но она спрятала его за натянутой улыбкой. Решение Брока уехать из Англии привело к разладу в семье. Отец думал, что это авантюра, Девона – что страсть к приключениям, а Ирен считала, что ее никчемный братец увиливал от ответственности. Только Уинни понимала, почему он так решил, но Брок взял с нее слово ничего не говорить до тех пор, пока он не уедет.
– Думаю, он скучает по Англии и хотел бы вернуться домой.
Неожиданно глаза Амары стали сердитыми, и она нервно взмахнула веером.
– Сэр Томас слишком терпелив. Твой брат вернется и будет растрачивать жизнь на выпивку и азартные игры.
«А ты-то что так волнуешься?» Но Уинни не произнесла этих слов вслух. Она не была уверена ни в глубине чувств Амары к ее брату, ни в отношениях, которые сложились между ними. Да и, в конце концов, это ее не касалось. Что бы между ними ни происходило, она надеялась, что все будет хорошо.
– Дамы, – поприветствовал их лорд А'Корт, который заботливо обнимал Брук.
Бледно-розовое атласное платье подчеркивало густой румянец у нее на щеках. Она казалась усталой и хрупкой. Уинни удивилась, что Брук в своем деликатном положении приехала на этот вечер.
– Мисс Бедгрейн, хочу поблагодарить вас за то внимание, какое вы на днях проявили к моей жене.
Уинни помедлила, не зная, что именно Брук рассказала мужу. Вчера она просила не говорить о несчастном случае. Но Уинни не показала своих сомнений, когда встретилась взглядом с подругой.
– О какой благодарности может идти речь между друзьями, милорд!
– Ну что вы! Было очень благородно проводить Брук домой, когда ей стало нехорошо. – Не спросив, он взял руку Уинни и легонько поцеловал. Его серо-голубые глаза благодарно блестели в свете свечей. – Ваш покорный слуга, мисс Бедгрейн. – Он кивнул Амаре. – Мисс Клейг.
Извините, дамы, но мы должны еще поговорить с хозяином. Идем, дорогая.
Лорд А'Корт крепче прижал к себе жену. Его любовь к ней была очевидна, этому можно было только позавидовать. Взглянув на Амару, Уинни заметила, что и та тоже тоскливо смотрела на них.
Прежде чем чета А'Корт скрылась из виду, Брук обернулась и выдержала взгляд Уинни.
– А что случилось?
Уинни пожала плечами, подумав, что Амару заинтересовала повышенная галантность графа.
– Он просто любит жену и благодарен мне.
– Хм. – Это, видимо, не убедило Амару. Она подчеркнуто глубоко вздохнула. – Вы очень коварны, мисс Бедгрейн. Очаровывать женатых джентльменов своими благородными поступками…
– И все напрасно. Что толку от женатого мужчины, если мне не достанется ни его титул, ни кошелек?
В Амаре словно бесенок проснулся. Она наклонилась к Уинни и прошептала на ухо подруги, что ей все же достанется. Обе захихикали, как девчонки-подростки.
Они все еще смеялись, когда к ним подошел маркиз Лотбери. Он поздоровался и дал понять взглядом, что не прочь был бы узнать, над чем смеются девушки. Но они так и не сознались.
– Мисс Клейг, не подарите ли мне танец?
Амара вопросительно посмотрела на Уинни, и та одобрительно кивнула.
– Сочту за честь, милорд.
Оставшись одна, Уинни встала и вышла на улицу, чтобы насладиться прохладным воздухом. Вдруг кто-то схватил ее и потащил в темноту. Ей зажали рукой рот, чтобы она не смогла кричать.
– Не брыкайся. Это я, – прошептал Кенан, крепко обняв ее.
Встревоженная, она ударила его в плечо.
– Сумасшедший! Я так испугалась, что чуть не упала в обморок.
– Только не ты, моя сливочка, – возразил он. – Твоей смелости позавидуют многие мужчины.
Он уводил ее все дальше и дальше. Успокоившись, Уинни прошептала:
– Я не могу вот так уйти. Подруга…
– Мисс Клейг околдована обаянием и вниманием Лотбери. Она и не вспомнит о тебе в ближайшие два часа.
Уинни остановилась, сообразив, в чем состоял план.
– Не позволю обижать Амару из-за твоего… гм… желания остаться наедине.
Даже в темноте она почувствовала его усмешку.
– Не беспокойся, Уинни. Лотбери искренне наслаждается компанией мисс Клейг. Пусть пофлиртуют, пока ты насладишься моим… гм… желанием.
Рассмеявшись, молодые леди взялись за руки и побежали прочь от дома.
– У тебя, должно быть, глаза как у кошки.
– Признаю, я превращаюсь в зверя, когда ты рядом. – Кенан поддержал ее под локоть. – Там ступеньки. Осторожно.
Он провел ее вверх по трем каменным ступеням.
– Я слышала, как хозяйка, мисс Хейзел, рассказывала о новой постройке. Что это? Храм?
– Храм девственности, – многозначительно добавил он, и его низкий голос отозвался эхом в круглом сооружении с мраморными колоннами.
– Будь серьезнее.
Он слегка подтолкнул ее боком в арочный дверной проем.
– Обычно я всегда серьезен, когда дело касается тебя. Хочешь быть моей жертвой?
– Меня похитил умалишенный, – смеясь, сказала Уинни, и снова раздалось эхо. – Кто-нибудь может заметить нас. Лучше нам вернуться в дом.
У нее зашуршали юбки. Отступив на шаг, девушка уперлась ногами в каменную скамью.
– Кенан, здесь неудобно. Я словно барахтаюсь в пруду с чернилами.
– Не бойся.
Он обхватил ее за талию и прижал к себе. Она почувствовала его сильную грудь, плечи, ноги.
– Как я скучал по тебе!
Его пальцы скользнули вверх по корсажу, пробежали по груди и поднялись ласкать шею. Он прильнул к ее губам. Поцелуй был одним из незабываемых. Это был знак согласия. Она дразнила его языком, и ей стало приятно, когда он застонал. Рука его скользнула вниз, к груди. Он весь буквально трепетал, когда гладил ее податливое тело там, где оно не было сковано корсетом.
– Я слишком долго этого ждал, – шептал он, снова Целуя ее.
Вопреки темноте у нее словно радуга перед глазами переливалась. Казалось, силы оставляли Уинни, она все больше расслаблялась, все крепче прижималась к нему, вспоминая, что в прошлый раз ощущала то же самое.
– Нет, – молила она, не отрываясь от его губ. – Не здесь. Мы очень рискуем.
Он уже скинул костюм. Не в силах устоять, она расстегнула пару пуговиц на его рубашке и запустила под нее руку. Она чувствовала, как от ее прикосновений напрягаются мускулы его груди.
– Только ты и я, Уинни. – Кенан взял ее руки и положил на пуговицы своих брюк. – Здесь нет бала. – Они вместе расстегнули пуговицы. – Нет правил. Только благословенная ночь, окутывающая два любящих сердца.
Обнявшись, влюбленные закачались, словно в медленном танце.
Каждой клеточкой своего тела жаждала Уинни его прикосновений. И все же ей во что бы то ни стало надо было устоять.
– Платье, – чуть слышно произнесла она. Сообразив, что ее беспокоит, он ответил:
– Есть разные способы получить удовольствие, и не всегда для этого нужно раздеваться. Даже если очень хочется.
– Кенан.
– Я обезумел, Уинни. – Наткнувшись на скамью, он опустился на нее и посадил Уинни на колени. – Все эти дни… – Он подобрал ее юбки и дотронулся до ног. – Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться к тебе…
Она прочувствовала его мучения, дни одиночества и неутоленное желание. По сравнению с ее пылающим телом воздух казался прохладным. Когда он коснулся самого потаенного места ее тела, Уинни едва не задохнулась от рвущегося наружу желания.
– Не только я так страдал, – прошептал Кенан, покрывая поцелуями ее грудь, живот Ее тело ответило его настойчивым пальцам нектаром, которого он так жаждал. – Ты прекрасна. Я больше не могу ждать. Не мучай меня.
Он чуть приподнял, отодвинул ее, чтобы справиться с брюками, и ее юбки снова опустились, как были.
– Иди ко мне.
По неопытности она не знала, что значит его просьба и как выполнить ее. Не сдержав звук нетерпения, он придвинул ее ближе к себе. Снова запустив руки ей под юбки, он без труда приподнял ее за бедра. В темноте вдруг оказавшись в воздухе, Уинни ухватилась за него, веря, что он ее удержит. Кенан взял ее за ноги и показал, как его надо обхватить. Доказательство его желания и готовности прижалось к ее мягким намокшим завиткам.
Это было настоящее безумие, подкрепленное риском, что их застанут. Ей бы оттолкнуть его и броситься обратно к дому, прежде чем кто-нибудь заметит их отсутствие. Но страстные объятия Кенана заставляли ее пренебречь всеми правилами, всем тем, чему ее учили. С ним Уинни испытывала радость от открытия неизведанного. В их воссоединении заключалась какая-то сила. Ее любимый был так же уязвим, как и она; они оба связаны нитями желания, близости и любви. Если бы Кенан мог видеть ее лицо, он бы понял по ее глазам, что она это знает и что это является отражением и его мыслей.
Сейчас Кенан был сосредоточен на одном – удовлетворении плотского вожделения. Приподняв ее, он крепко обнял любимую и направил свое орудие в ее распахнутые врата. Его руки под платьем крепче обхватили ее бедра, и он углубился в нее, предвкушая момент, когда они перенесутся в другой мир, где нет никаких сословных различий.
– Ты тоже двигайся, – попросил он, целуя ей грудь.
– Так?
Она все правильно поняла и сделала, да так хорошо, что Кенан не мог не простонать.
– Еще.
Держа в руках ее нежное тело, он показал еще одно движение, которое могло свести обоих с ума. Она повторила его, почти сразив Кенана.
– Лучше?
– Да, – ответил он, глаза его бросали в темноту искры удовольствия. – Люблю имитационные упражнения. Они лучше всего подходят для отработки движений.
Уинни оказалась прелестной ученицей. Более того, если бы Кенан был в состоянии говорить, он похвалил бы ее за изобретательность, поскольку она с удовольствием добавляла кое-что и от себя. Его творчески настроенная богиня касалась его телом, затянутым в корсет, соблазняющим его сорвать с нее это препятствие. Кенан хотел ее обнаженной, чтобы покрыть ее всю поцелуями, оставить на ее коже свой запах. Но остатки благоразумия не давали ему отдаться целиком страстной любовной игре.
Несмотря на силу Кенана, именно Уинни задавала ритм. Всем своим изящным телом она то падала на него, то словно взлетала, доставляя неизмеримое удовольствие. В этой темноте любимая женщина была для него центром существования. Она обостряла все его чувства, и он был готов из кожи вон лезть, чтобы отдать ей как можно больше. Всего себя, до капельки. Кенан вернулся к ее губам, и их языки, как и тела, слились в таком наслаждении, какое только можно вынести.
Захваченная страстью, Уинни забыла обо всем. Дойдя до экстаза, она еле сдержала крик. Она пальцами впилась в плечо Кенана и выгнула спину.
Его тело ответило на призыв нимфы. Здравую мысль о том, что нужно выходить из нее, заглушило животное желание, инстинкт. Он еще раз подался всем телом вперед, поддерживая ее за ягодицы, чтобы войти еще глубже, и укусил за плечо, подавив таким образом свой крик в тот момент, когда извергся в нее.
Глотая воздух, он положил голову ей на плечо. Теперь, когда он был удовлетворен и мысли стали проясняться, Кенан понял, что снова не сдержался. Это его расстроило так же, как и пот, струившийся по спине.
– Я снова потерял голову. Куда только девается мой здравый смысл, любимая? Теперь мы точно рискуем.
Даже упрекая себя в неосторожности, он все еще оставался в ней. Он выругался, и она рассмеялась. И Кенан снова сделал движение вглубь…
– Ты говорил, что раб имитационных упражнений, – напомнила она.
– А ты, сливочка, моя хозяйка. Хочу быть только твоим рабом.
Глава 14
Было очень душно, хотя все двери и окна были распахнуты. Уинни и Амаре становилось не по себе лишь от мысли танцевать, _и они пошли передохнуть в гостиную, где были и другие дамы.
От раскрытых дверей, которые вели в неосвещенный сад, тянуло сквозняком, и девушки устроились поближе к желанной прохладе.
Этим вечером Уинни была в бледно-голубом шелковом платье. Ей понравился и выбор Амары – та была в креповом туалете цвета янтаря с вышивкой. Обе молчали, слушая трескотню вокруг. До них долетала приятная веселая музыка.
Уинни думала, как ей снова заговорить о брате, но Амара сама облегчила ей задачу.
– Полагаю, твой брат переберется в какое-нибудь другое экзотическое место, когда ему надоест Индия, – сказала она и неодобрительно сжала губы.
– Я так не думаю.
В Уинни вспыхнуло желание защитить, объяснить, но она спрятала его за натянутой улыбкой. Решение Брока уехать из Англии привело к разладу в семье. Отец думал, что это авантюра, Девона – что страсть к приключениям, а Ирен считала, что ее никчемный братец увиливал от ответственности. Только Уинни понимала, почему он так решил, но Брок взял с нее слово ничего не говорить до тех пор, пока он не уедет.
– Думаю, он скучает по Англии и хотел бы вернуться домой.
Неожиданно глаза Амары стали сердитыми, и она нервно взмахнула веером.
– Сэр Томас слишком терпелив. Твой брат вернется и будет растрачивать жизнь на выпивку и азартные игры.
«А ты-то что так волнуешься?» Но Уинни не произнесла этих слов вслух. Она не была уверена ни в глубине чувств Амары к ее брату, ни в отношениях, которые сложились между ними. Да и, в конце концов, это ее не касалось. Что бы между ними ни происходило, она надеялась, что все будет хорошо.
– Дамы, – поприветствовал их лорд А'Корт, который заботливо обнимал Брук.
Бледно-розовое атласное платье подчеркивало густой румянец у нее на щеках. Она казалась усталой и хрупкой. Уинни удивилась, что Брук в своем деликатном положении приехала на этот вечер.
– Мисс Бедгрейн, хочу поблагодарить вас за то внимание, какое вы на днях проявили к моей жене.
Уинни помедлила, не зная, что именно Брук рассказала мужу. Вчера она просила не говорить о несчастном случае. Но Уинни не показала своих сомнений, когда встретилась взглядом с подругой.
– О какой благодарности может идти речь между друзьями, милорд!
– Ну что вы! Было очень благородно проводить Брук домой, когда ей стало нехорошо. – Не спросив, он взял руку Уинни и легонько поцеловал. Его серо-голубые глаза благодарно блестели в свете свечей. – Ваш покорный слуга, мисс Бедгрейн. – Он кивнул Амаре. – Мисс Клейг.
Извините, дамы, но мы должны еще поговорить с хозяином. Идем, дорогая.
Лорд А'Корт крепче прижал к себе жену. Его любовь к ней была очевидна, этому можно было только позавидовать. Взглянув на Амару, Уинни заметила, что и та тоже тоскливо смотрела на них.
Прежде чем чета А'Корт скрылась из виду, Брук обернулась и выдержала взгляд Уинни.
– А что случилось?
Уинни пожала плечами, подумав, что Амару заинтересовала повышенная галантность графа.
– Он просто любит жену и благодарен мне.
– Хм. – Это, видимо, не убедило Амару. Она подчеркнуто глубоко вздохнула. – Вы очень коварны, мисс Бедгрейн. Очаровывать женатых джентльменов своими благородными поступками…
– И все напрасно. Что толку от женатого мужчины, если мне не достанется ни его титул, ни кошелек?
В Амаре словно бесенок проснулся. Она наклонилась к Уинни и прошептала на ухо подруги, что ей все же достанется. Обе захихикали, как девчонки-подростки.
Они все еще смеялись, когда к ним подошел маркиз Лотбери. Он поздоровался и дал понять взглядом, что не прочь был бы узнать, над чем смеются девушки. Но они так и не сознались.
– Мисс Клейг, не подарите ли мне танец?
Амара вопросительно посмотрела на Уинни, и та одобрительно кивнула.
– Сочту за честь, милорд.
Оставшись одна, Уинни встала и вышла на улицу, чтобы насладиться прохладным воздухом. Вдруг кто-то схватил ее и потащил в темноту. Ей зажали рукой рот, чтобы она не смогла кричать.
– Не брыкайся. Это я, – прошептал Кенан, крепко обняв ее.
Встревоженная, она ударила его в плечо.
– Сумасшедший! Я так испугалась, что чуть не упала в обморок.
– Только не ты, моя сливочка, – возразил он. – Твоей смелости позавидуют многие мужчины.
Он уводил ее все дальше и дальше. Успокоившись, Уинни прошептала:
– Я не могу вот так уйти. Подруга…
– Мисс Клейг околдована обаянием и вниманием Лотбери. Она и не вспомнит о тебе в ближайшие два часа.
Уинни остановилась, сообразив, в чем состоял план.
– Не позволю обижать Амару из-за твоего… гм… желания остаться наедине.
Даже в темноте она почувствовала его усмешку.
– Не беспокойся, Уинни. Лотбери искренне наслаждается компанией мисс Клейг. Пусть пофлиртуют, пока ты насладишься моим… гм… желанием.
Рассмеявшись, молодые леди взялись за руки и побежали прочь от дома.
– У тебя, должно быть, глаза как у кошки.
– Признаю, я превращаюсь в зверя, когда ты рядом. – Кенан поддержал ее под локоть. – Там ступеньки. Осторожно.
Он провел ее вверх по трем каменным ступеням.
– Я слышала, как хозяйка, мисс Хейзел, рассказывала о новой постройке. Что это? Храм?
– Храм девственности, – многозначительно добавил он, и его низкий голос отозвался эхом в круглом сооружении с мраморными колоннами.
– Будь серьезнее.
Он слегка подтолкнул ее боком в арочный дверной проем.
– Обычно я всегда серьезен, когда дело касается тебя. Хочешь быть моей жертвой?
– Меня похитил умалишенный, – смеясь, сказала Уинни, и снова раздалось эхо. – Кто-нибудь может заметить нас. Лучше нам вернуться в дом.
У нее зашуршали юбки. Отступив на шаг, девушка уперлась ногами в каменную скамью.
– Кенан, здесь неудобно. Я словно барахтаюсь в пруду с чернилами.
– Не бойся.
Он обхватил ее за талию и прижал к себе. Она почувствовала его сильную грудь, плечи, ноги.
– Как я скучал по тебе!
Его пальцы скользнули вверх по корсажу, пробежали по груди и поднялись ласкать шею. Он прильнул к ее губам. Поцелуй был одним из незабываемых. Это был знак согласия. Она дразнила его языком, и ей стало приятно, когда он застонал. Рука его скользнула вниз, к груди. Он весь буквально трепетал, когда гладил ее податливое тело там, где оно не было сковано корсетом.
– Я слишком долго этого ждал, – шептал он, снова Целуя ее.
Вопреки темноте у нее словно радуга перед глазами переливалась. Казалось, силы оставляли Уинни, она все больше расслаблялась, все крепче прижималась к нему, вспоминая, что в прошлый раз ощущала то же самое.
– Нет, – молила она, не отрываясь от его губ. – Не здесь. Мы очень рискуем.
Он уже скинул костюм. Не в силах устоять, она расстегнула пару пуговиц на его рубашке и запустила под нее руку. Она чувствовала, как от ее прикосновений напрягаются мускулы его груди.
– Только ты и я, Уинни. – Кенан взял ее руки и положил на пуговицы своих брюк. – Здесь нет бала. – Они вместе расстегнули пуговицы. – Нет правил. Только благословенная ночь, окутывающая два любящих сердца.
Обнявшись, влюбленные закачались, словно в медленном танце.
Каждой клеточкой своего тела жаждала Уинни его прикосновений. И все же ей во что бы то ни стало надо было устоять.
– Платье, – чуть слышно произнесла она. Сообразив, что ее беспокоит, он ответил:
– Есть разные способы получить удовольствие, и не всегда для этого нужно раздеваться. Даже если очень хочется.
– Кенан.
– Я обезумел, Уинни. – Наткнувшись на скамью, он опустился на нее и посадил Уинни на колени. – Все эти дни… – Он подобрал ее юбки и дотронулся до ног. – Видеть тебя и не иметь возможности прикоснуться к тебе…
Она прочувствовала его мучения, дни одиночества и неутоленное желание. По сравнению с ее пылающим телом воздух казался прохладным. Когда он коснулся самого потаенного места ее тела, Уинни едва не задохнулась от рвущегося наружу желания.
– Не только я так страдал, – прошептал Кенан, покрывая поцелуями ее грудь, живот Ее тело ответило его настойчивым пальцам нектаром, которого он так жаждал. – Ты прекрасна. Я больше не могу ждать. Не мучай меня.
Он чуть приподнял, отодвинул ее, чтобы справиться с брюками, и ее юбки снова опустились, как были.
– Иди ко мне.
По неопытности она не знала, что значит его просьба и как выполнить ее. Не сдержав звук нетерпения, он придвинул ее ближе к себе. Снова запустив руки ей под юбки, он без труда приподнял ее за бедра. В темноте вдруг оказавшись в воздухе, Уинни ухватилась за него, веря, что он ее удержит. Кенан взял ее за ноги и показал, как его надо обхватить. Доказательство его желания и готовности прижалось к ее мягким намокшим завиткам.
Это было настоящее безумие, подкрепленное риском, что их застанут. Ей бы оттолкнуть его и броситься обратно к дому, прежде чем кто-нибудь заметит их отсутствие. Но страстные объятия Кенана заставляли ее пренебречь всеми правилами, всем тем, чему ее учили. С ним Уинни испытывала радость от открытия неизведанного. В их воссоединении заключалась какая-то сила. Ее любимый был так же уязвим, как и она; они оба связаны нитями желания, близости и любви. Если бы Кенан мог видеть ее лицо, он бы понял по ее глазам, что она это знает и что это является отражением и его мыслей.
Сейчас Кенан был сосредоточен на одном – удовлетворении плотского вожделения. Приподняв ее, он крепко обнял любимую и направил свое орудие в ее распахнутые врата. Его руки под платьем крепче обхватили ее бедра, и он углубился в нее, предвкушая момент, когда они перенесутся в другой мир, где нет никаких сословных различий.
– Ты тоже двигайся, – попросил он, целуя ей грудь.
– Так?
Она все правильно поняла и сделала, да так хорошо, что Кенан не мог не простонать.
– Еще.
Держа в руках ее нежное тело, он показал еще одно движение, которое могло свести обоих с ума. Она повторила его, почти сразив Кенана.
– Лучше?
– Да, – ответил он, глаза его бросали в темноту искры удовольствия. – Люблю имитационные упражнения. Они лучше всего подходят для отработки движений.
Уинни оказалась прелестной ученицей. Более того, если бы Кенан был в состоянии говорить, он похвалил бы ее за изобретательность, поскольку она с удовольствием добавляла кое-что и от себя. Его творчески настроенная богиня касалась его телом, затянутым в корсет, соблазняющим его сорвать с нее это препятствие. Кенан хотел ее обнаженной, чтобы покрыть ее всю поцелуями, оставить на ее коже свой запах. Но остатки благоразумия не давали ему отдаться целиком страстной любовной игре.
Несмотря на силу Кенана, именно Уинни задавала ритм. Всем своим изящным телом она то падала на него, то словно взлетала, доставляя неизмеримое удовольствие. В этой темноте любимая женщина была для него центром существования. Она обостряла все его чувства, и он был готов из кожи вон лезть, чтобы отдать ей как можно больше. Всего себя, до капельки. Кенан вернулся к ее губам, и их языки, как и тела, слились в таком наслаждении, какое только можно вынести.
Захваченная страстью, Уинни забыла обо всем. Дойдя до экстаза, она еле сдержала крик. Она пальцами впилась в плечо Кенана и выгнула спину.
Его тело ответило на призыв нимфы. Здравую мысль о том, что нужно выходить из нее, заглушило животное желание, инстинкт. Он еще раз подался всем телом вперед, поддерживая ее за ягодицы, чтобы войти еще глубже, и укусил за плечо, подавив таким образом свой крик в тот момент, когда извергся в нее.
Глотая воздух, он положил голову ей на плечо. Теперь, когда он был удовлетворен и мысли стали проясняться, Кенан понял, что снова не сдержался. Это его расстроило так же, как и пот, струившийся по спине.
– Я снова потерял голову. Куда только девается мой здравый смысл, любимая? Теперь мы точно рискуем.
Даже упрекая себя в неосторожности, он все еще оставался в ней. Он выругался, и она рассмеялась. И Кенан снова сделал движение вглубь…
– Ты говорил, что раб имитационных упражнений, – напомнила она.
– А ты, сливочка, моя хозяйка. Хочу быть только твоим рабом.
Глава 14
Раздетый до коричневых брюк, Кенан прислушивался к стуку молотков и болтовне работников, доносившейся из Дома. Найдя в саду укромное местечко, где можно было поупражняться с гирями, он обозревал свои владения, горделиво выпятив грудь Конечно, еще оставалось много работы. Тем не менее дом выглядел намного лучше, чем когда он впервые привез сюда Уинни.
Гостиную, где она отдала ему девственность, закончили первой. Узнав, что ей нравится зеленый цвет, он отклонил предложение декораторов оформить комнату в желтых тонах и настоял на мягкой зеленой гамме, которая напоминала ему о ее глазах. Как человек неискушенный, Милрой остановился на изящной драпировке французских окон от пола, аксминстерском ковре, исполненном по методам античных мастеров, и мебели, подходящей скорее для женщины, чем для мужчины.
Несмотря на его неопытность в этом плане, получилось на удивление мило. Перед его глазами вставал образ Уинни, которая сидит у камина, погруженная в чтение. К сожалению, надо было изобрести подходящий предлог, под которым ее можно было бы привезти сюда снова, не вызвав подозрений.
Он поднял гири над головой и опустил до уровня груди. По лбу и спине стекал пот. Он больше не занимался боксом, однако ум и тело требовали тренировок.
– Руки у тебя уже не те, Милрой.
Кенан кивнул Голландцу в знак приветствия.
– Уверен? – ухмыльнулся он и сделал пару резких движений с гирями.
– Впечатляет. Сохранил форму. До сих пор бегаешь?
– По пятнадцать миль на рассвете.
Голландец скрестил руки на груди и оперся о ствол раскидистой яблони.
– Готовишься к бою?
– Я же говорил тебе, что покончил с этим. – Милрой опустил гири на землю, поднял полотенце и вытер пот. Когда Голландец нахмурился, Кенан пожал плечами и сказал: – Думал, если я ушел из бокса, то разленюсь и поползу вширь?
– Только не ты, хотя жаль растрачивать такое тело на завоевание дам. – Он не обратил внимания на возглас возражения со стороны Кенана. – У тебя острый ум и талант делать деньги. Многие немало заплатили бы за твои знания и опыт.
Взяв рубашку, Кенан покачал головой.
– Пусть Джексон правит этими любителями. Не выношу людей, которые твердят, что любят спорт, а сами при этом ревут, как дети, когда на их накрахмаленные рубашки упадет хоть одна капля крови.
– Думаю, ты недооцениваешь молодую кровь.
– А ты преувеличиваешь мой интерес. – Он через голову натянул рубашку. – Когда меня нашел Шабер, у меня ничего не было, кроме сильного желания выжить. Бокс кормил меня и обеспечивал место для ночлега. Для многих этого было бы достаточно. Удача и опыт дали мне шанс изменить свою судьбу.
– Ба, теперь это так называется? Месть – вот к чему ты стремишься. Или так увлекся игрой и ухаживаниями, что забыл о своей не такой уж благородной цели?
Нет, он не забыл. Она стояла между ним и Уинни, порой, словно солнце, ослепляя его.
– Есть хочешь? Я нанял прислугу. В доме есть кухарка.
Голландец оттолкнулся от дерева и направился за ним в дом.
– Сделано все как полагается? И буфет с деликатесами в столовой стоит?
– Да, лакей нальет тебе кофе, а дворецкий вышвырнет вон, если будешь цепляться к хозяину.
Потирая руки в предвкушении угощения, Голландец съязвил:
– Как мило.
Дворецкий встретил их у дверей. Уиггету было под пятьдесят. В молодости он тоже был боксером и весной 1787 года победил Сэма Мартина по прозвищу Мясник из Бата, а через три недели после этого в пьяной драке в какой-то захудалой таверне потерял правый глаз. Годы посеребрили волосы боксера, но что-то без слов говорило, что этот человек до сих пор смотрел на мир с поднятыми кулаками. Кенан без колебаний нанял этого человека.
– Мистер Милрой, вас спрашивает какой-то джентльмен Он ждет вашего приглашения.
Кенану не обязательно было брать карточку с подноса, он и так видел заглавные буквы имени, начертанные на ней.
«Он намного сильнее жаждет встречи со своим внебрачным сыном, чем я предполагал», – с горечью подумал Милрой.
– Ты его примешь?
Поняв, что карточка для него ничего не значит, Кенан взял ее, думая над вопросом Голландца. Он прокручивал в голове варианты, и во всех его отец уходил, ничего не добившись. Он скомкал карточку и бросил на поднос.
– Уиггет, проводи его светлость в гостиную. – Не дав другу возразить, он сказал: – Позавтракаешь без меня. Не могу отказать отцу…
Кенан устроился в буковом лакированном кресле с высокой спинкой, чтобы встретить отца. Руки он положил на резные подлокотники, которые будто передавали ему свою твердость. Вот и наступил этот день Старый распутник решил, что пришло время признать своего первенца. Кенан подумал о тринадцатилетнем мальчике, который продал бы душу за то, чтобы его заметил Рекстер, но гордые аристократы захлопнули дверь у него перед носом, порвав все связи. Теперь герцог пришел к нему сам. Увы, его ждет разочарование: тот мальчик был более сговорчив, чем взросши мужчина.
В гостиную вошел Уиггет. За ним нетерпеливо следовал герцог.
– Его светлость герцог Рекстер.
У Кенана что-то встрепенулось внутри, когда взгляд встретился с глазами, удивительно похожими на его собственные. Это поразило его, как удар молнии. Не выдавая своих чувств, молодой человек обратился к дворецкому:
– Ты свободен.
Кенан не вставал, и Рекстер не делал шага вперед, чтобы протянуть руку для приветствия. Уиггет закрыл за собой дверь.
Каждый пару секунд оценивал другого. Решив, что преимущество на его стороне, Кенан кивнул на стул, стоявший рядом. Однако вместо того, чтобы подойти ближе, Рекстер взял другой стул и поставил напротив кресла Кенана. С подлокотников на гостя скалили зубы величественные львы, вырезанные из дерева.
– Вы оказываете мне большую честь, ваша светлость. Принимая во внимание столь ранний час и наши не совсем дружеские отношения, не ожидал увидеть вашу карточку.
Рекстер чуть дрогнул, и при мысли, что кто-то, кого он считал ниже себя, станет упрекать его в нарушении этикета, морщины у него на лбу углубились.
Покачав головой, герцог проговорил:
– В тебе течет кровь Рекстеров. С чего я решил, что ты будешь не так упрям, как твой брат?
– Сводный брат, – холодно поправил отца Кенан. – Я всегда настаивал на точности. Интересно, почему вы так небрежны?
– Как все печально, – сказал Рекстер, снимая перчатки. Взяв их в одну руку, он ударил ими по ноге. – Я относился к тебе в лучшем случае как к дворовой собаке. В этом моя вина, грех моей сумасшедшей молодости. Если бы я был сильнее, то, возможно, смог бы спасти твою мать от трагического конца.
При упоминании о матери злость, которая тлела в душе Кенана, превратилась в бешеную ярость. Словно неугасимое пламя, она поглощала его благоразумие. Все мышцы Милроя напряглись, словно у зверя перед прыжком.
– А чего вы ожидали, ваша светлость? Вы бросили ее. Беззащитную, в нищете и презрении из-за того, что эта женщина родила вам внебрачного сына. Ее выбросили на улицу. Перед ней закрылись все двери, ведущие к нормальному существованию.
Холодные, безжалостные слова ударили Рекстера так, словно Кенан бил кулаками. Прежде чем герцог успел скрыть это, в его глазах сверкнуло что-то, что можно было принять за чувство вины. Кенан страшно хотел оторвать руки от подлокотников, схватить Рекстера за горло и душить, пока это смущенное выражение лица не сменится ужасом. Ради этого можно было бы и в петлю пойти. Но, оставаясь на своем месте, он ждал ответной вспышки. Спортсмен, он умел себя сдерживать.
– Ну, разумеется, она все перевернула с ног на голову, наврала моему сыну, чтобы отомстить мне, – взревел герцог, затрясшись всем телом. – Эйдин Милрой была соблазнительной, амбициозной, но простой актрисой до того, как я залез к ней под юбку То, чему она научилась от меня, только увеличивало ее цену.
Смутно, но Кенан начинал понимать, к чему клонит этот человек. Он перебарывал в себе желание ударить его, нет, убить, как тот когда-то физически и духовно уничтожил его мать.
Рекстер не заслуживал быстротечного наказания. Между ними, разделяя их, стоял призрак окоченевшего избитого тела Эйдин. Сын до сих пор помнил ее печальные открытые глаза. От тяжелого удара тростью одного пьяного благодетеля навсегда отлетела ее душа. Пару лет назад Кенан разобрался с ее убийцей. Нужно было проявить большое терпение и смекалку, чтобы подобраться к тому человеку, который якобы по неосторожности угробил бедную Эйдин Милрой и отправил ее останки покоиться с миром – с миром, которого лишил ее Рекстер!
– Что касается моей матери, то мы можем сойтись только на одном: лишь вы в ответе за ее судьбу.
Угроза, проскользнувшая в его голосе, наконец насторожила Рекстера, и герцог понял, чем рискует, если собирается бередить раны разгневанного сына. Если бы Кенан захотел, то объяснил бы отцу, что такой план нападения никуда не годится. Конечно, время не сгладило пороков его матери, но он любил ее такой, какой она была.
Герцог откашлялся и отвел глаза.
– Я не хотел говорить о твоей матери.
– Конечно, – согласился Кенан. – Она не достойна вашего внимания.
– Черт побери, ты так и будешь изводить меня? Когда доживешь до моих лет, сможешь ли ты сам сказать, что не совершал грехов.
– Не больше, чем любой другой.
Перед ним встал образ Уинни в его объятиях. Ее простодушное лицо, светящееся любовью к нему, затронуло струнку, что не давала ему покоя. Жалость. Это чувство могла пробудить в нем лишь она, – чувство, которого Кенан Милрой не знал и не мог позволить себе прежде. Но сейчас не было места жалости, только не к этому человеку.
– Говорите быстрее, Рекстер. Меня ждет завтрак, а от напоминаний о наших далеко не дружеских отношениях в животе начинает урчать!
Герцог выпрямился, услышав грубость.
– Ты понятия не имеешь о том, что я хочу предложить, Милрой. Уверен, какая-то часть тебя всю жизнь ждала этого дня. Разговор заслуживает пару минут твоего внимания.
– Хотите принять меня в семью, ваша светлость? Когда я в последний раз постучал в вашу дверь, вы захлопнули ее у меня перед носом.
– Забудь прошлое! – прокричал Рекстер. Он бросил взгляд на дверь. – Я не могу изменить его, но я могу что-то исправить. Есть кое-какие детали, которые из благородного человека могут сделать незаконнорожденного, а из незаконнорожденного…
– …благородного? – прошептал Кенан, словно боясь проговорить это вслух. Он закрыл глаза, пряча боль и надежду. – Хотите сказать, вы были женаты на моей матери?
– Это вышло спонтанно. Я люби… – Он не договорил до конца, встретив грозный взгляд Кенана. – Я испытывал к ней сильную страсть. Эйдин была самой красивой женщиной, которую я знал. Был лишь один способ заполучить ее, и я был настолько безумен, что думал, что смогу быть с ней и удовлетворить требования семьи.
– Она никогда не говорила об этом браке.
Рекстер подался вперед.
– Как только семья узнала об этом, они приняли срочные меры. Понимаешь, так решил мой отец, я уже был помолвлен. Рей, – сказал он, закрывая лицо руками. – Я был с ней, и она уже носила моего ребенка. Пара взяток – и все записи о женитьбе с Эйдин, как предполагалось, были уничтожены. – Кенан молчал, и Рекстер решил продолжить: – Ты не знал моего отца. Он никогда не принял бы в семью безродную актрису-ирландку. Женитьба на Рей воскресила состояние Рекстеров, которое день ото дня стало увеличиваться.
Кенан подумал о нищете, в которой прозябали они с матерью. Выслушав признание, молодой человек сухо кивнул.
– И все это ценой жизни женщины, единственным грехом которой была любовь к вам.
– Эйдин тоже получила свое от этой сделки. За молчание ее неплохо вознаградили. А мне оставалось лишь не признавать ни брака, ни ребенка.
Сцены из прошлого мелькали перед глазами Кенана, перемешивались с воспоминаниями, только все путая, не давая ему ответы.
– Значит, ей дали от ворот поворот, так?
– Ее ведь вознаградили, обеспечили, – настаивал Рекстер.
– Разве? – спросил Кенан.
Этот старый человек, его неожиданное признание и собственные смешавшиеся чувства ослепили Милроя. Он всегда доверял своей интуиции, но не позволял старым воспоминаниям затмить суровую действительность. Его отец и знать его не хотел. Если теперь он решил протянуть ему значит, это ему стало выгодно.
Губы Милроя скривила циничная улыбка.
– Простите меня, ваша светлость. Либо вы напились до чертиков, что рассказываете мне все это, либо лжете. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивает. Доброго вам дня.
И встал, чтобы позвать слугу. Рекстер пошел за ним и схватил сына за руку, прежде чем тот успел взяться за ручку двери. Кенан стряхнул руку отца.
– Почему, черт побери, ты так упрям? Ну признайся, что ты стремился к этому всю свою жизнь. Все эти годы я следил за тобой. Я видел, как ты прокладывал себе путь в высшее общество, как не скрывал ненависти к тем, кто отказался признать свое родство с тобой. Милрой, я предлагаю тебе свое имя. Тебе остается лишь принять его.
Кенан взглянул на руку отца, большую, с белой и наверняка нежной кожей, как у женщины, – руку джентльмена. В детстве он часто мечтал, как эта рука гладит его по голове или шлепает за проступок.
Гостиную, где она отдала ему девственность, закончили первой. Узнав, что ей нравится зеленый цвет, он отклонил предложение декораторов оформить комнату в желтых тонах и настоял на мягкой зеленой гамме, которая напоминала ему о ее глазах. Как человек неискушенный, Милрой остановился на изящной драпировке французских окон от пола, аксминстерском ковре, исполненном по методам античных мастеров, и мебели, подходящей скорее для женщины, чем для мужчины.
Несмотря на его неопытность в этом плане, получилось на удивление мило. Перед его глазами вставал образ Уинни, которая сидит у камина, погруженная в чтение. К сожалению, надо было изобрести подходящий предлог, под которым ее можно было бы привезти сюда снова, не вызвав подозрений.
Он поднял гири над головой и опустил до уровня груди. По лбу и спине стекал пот. Он больше не занимался боксом, однако ум и тело требовали тренировок.
– Руки у тебя уже не те, Милрой.
Кенан кивнул Голландцу в знак приветствия.
– Уверен? – ухмыльнулся он и сделал пару резких движений с гирями.
– Впечатляет. Сохранил форму. До сих пор бегаешь?
– По пятнадцать миль на рассвете.
Голландец скрестил руки на груди и оперся о ствол раскидистой яблони.
– Готовишься к бою?
– Я же говорил тебе, что покончил с этим. – Милрой опустил гири на землю, поднял полотенце и вытер пот. Когда Голландец нахмурился, Кенан пожал плечами и сказал: – Думал, если я ушел из бокса, то разленюсь и поползу вширь?
– Только не ты, хотя жаль растрачивать такое тело на завоевание дам. – Он не обратил внимания на возглас возражения со стороны Кенана. – У тебя острый ум и талант делать деньги. Многие немало заплатили бы за твои знания и опыт.
Взяв рубашку, Кенан покачал головой.
– Пусть Джексон правит этими любителями. Не выношу людей, которые твердят, что любят спорт, а сами при этом ревут, как дети, когда на их накрахмаленные рубашки упадет хоть одна капля крови.
– Думаю, ты недооцениваешь молодую кровь.
– А ты преувеличиваешь мой интерес. – Он через голову натянул рубашку. – Когда меня нашел Шабер, у меня ничего не было, кроме сильного желания выжить. Бокс кормил меня и обеспечивал место для ночлега. Для многих этого было бы достаточно. Удача и опыт дали мне шанс изменить свою судьбу.
– Ба, теперь это так называется? Месть – вот к чему ты стремишься. Или так увлекся игрой и ухаживаниями, что забыл о своей не такой уж благородной цели?
Нет, он не забыл. Она стояла между ним и Уинни, порой, словно солнце, ослепляя его.
– Есть хочешь? Я нанял прислугу. В доме есть кухарка.
Голландец оттолкнулся от дерева и направился за ним в дом.
– Сделано все как полагается? И буфет с деликатесами в столовой стоит?
– Да, лакей нальет тебе кофе, а дворецкий вышвырнет вон, если будешь цепляться к хозяину.
Потирая руки в предвкушении угощения, Голландец съязвил:
– Как мило.
Дворецкий встретил их у дверей. Уиггету было под пятьдесят. В молодости он тоже был боксером и весной 1787 года победил Сэма Мартина по прозвищу Мясник из Бата, а через три недели после этого в пьяной драке в какой-то захудалой таверне потерял правый глаз. Годы посеребрили волосы боксера, но что-то без слов говорило, что этот человек до сих пор смотрел на мир с поднятыми кулаками. Кенан без колебаний нанял этого человека.
– Мистер Милрой, вас спрашивает какой-то джентльмен Он ждет вашего приглашения.
Кенану не обязательно было брать карточку с подноса, он и так видел заглавные буквы имени, начертанные на ней.
«Он намного сильнее жаждет встречи со своим внебрачным сыном, чем я предполагал», – с горечью подумал Милрой.
– Ты его примешь?
Поняв, что карточка для него ничего не значит, Кенан взял ее, думая над вопросом Голландца. Он прокручивал в голове варианты, и во всех его отец уходил, ничего не добившись. Он скомкал карточку и бросил на поднос.
– Уиггет, проводи его светлость в гостиную. – Не дав другу возразить, он сказал: – Позавтракаешь без меня. Не могу отказать отцу…
Кенан устроился в буковом лакированном кресле с высокой спинкой, чтобы встретить отца. Руки он положил на резные подлокотники, которые будто передавали ему свою твердость. Вот и наступил этот день Старый распутник решил, что пришло время признать своего первенца. Кенан подумал о тринадцатилетнем мальчике, который продал бы душу за то, чтобы его заметил Рекстер, но гордые аристократы захлопнули дверь у него перед носом, порвав все связи. Теперь герцог пришел к нему сам. Увы, его ждет разочарование: тот мальчик был более сговорчив, чем взросши мужчина.
В гостиную вошел Уиггет. За ним нетерпеливо следовал герцог.
– Его светлость герцог Рекстер.
У Кенана что-то встрепенулось внутри, когда взгляд встретился с глазами, удивительно похожими на его собственные. Это поразило его, как удар молнии. Не выдавая своих чувств, молодой человек обратился к дворецкому:
– Ты свободен.
Кенан не вставал, и Рекстер не делал шага вперед, чтобы протянуть руку для приветствия. Уиггет закрыл за собой дверь.
Каждый пару секунд оценивал другого. Решив, что преимущество на его стороне, Кенан кивнул на стул, стоявший рядом. Однако вместо того, чтобы подойти ближе, Рекстер взял другой стул и поставил напротив кресла Кенана. С подлокотников на гостя скалили зубы величественные львы, вырезанные из дерева.
– Вы оказываете мне большую честь, ваша светлость. Принимая во внимание столь ранний час и наши не совсем дружеские отношения, не ожидал увидеть вашу карточку.
Рекстер чуть дрогнул, и при мысли, что кто-то, кого он считал ниже себя, станет упрекать его в нарушении этикета, морщины у него на лбу углубились.
Покачав головой, герцог проговорил:
– В тебе течет кровь Рекстеров. С чего я решил, что ты будешь не так упрям, как твой брат?
– Сводный брат, – холодно поправил отца Кенан. – Я всегда настаивал на точности. Интересно, почему вы так небрежны?
– Как все печально, – сказал Рекстер, снимая перчатки. Взяв их в одну руку, он ударил ими по ноге. – Я относился к тебе в лучшем случае как к дворовой собаке. В этом моя вина, грех моей сумасшедшей молодости. Если бы я был сильнее, то, возможно, смог бы спасти твою мать от трагического конца.
При упоминании о матери злость, которая тлела в душе Кенана, превратилась в бешеную ярость. Словно неугасимое пламя, она поглощала его благоразумие. Все мышцы Милроя напряглись, словно у зверя перед прыжком.
– А чего вы ожидали, ваша светлость? Вы бросили ее. Беззащитную, в нищете и презрении из-за того, что эта женщина родила вам внебрачного сына. Ее выбросили на улицу. Перед ней закрылись все двери, ведущие к нормальному существованию.
Холодные, безжалостные слова ударили Рекстера так, словно Кенан бил кулаками. Прежде чем герцог успел скрыть это, в его глазах сверкнуло что-то, что можно было принять за чувство вины. Кенан страшно хотел оторвать руки от подлокотников, схватить Рекстера за горло и душить, пока это смущенное выражение лица не сменится ужасом. Ради этого можно было бы и в петлю пойти. Но, оставаясь на своем месте, он ждал ответной вспышки. Спортсмен, он умел себя сдерживать.
– Ну, разумеется, она все перевернула с ног на голову, наврала моему сыну, чтобы отомстить мне, – взревел герцог, затрясшись всем телом. – Эйдин Милрой была соблазнительной, амбициозной, но простой актрисой до того, как я залез к ней под юбку То, чему она научилась от меня, только увеличивало ее цену.
Смутно, но Кенан начинал понимать, к чему клонит этот человек. Он перебарывал в себе желание ударить его, нет, убить, как тот когда-то физически и духовно уничтожил его мать.
Рекстер не заслуживал быстротечного наказания. Между ними, разделяя их, стоял призрак окоченевшего избитого тела Эйдин. Сын до сих пор помнил ее печальные открытые глаза. От тяжелого удара тростью одного пьяного благодетеля навсегда отлетела ее душа. Пару лет назад Кенан разобрался с ее убийцей. Нужно было проявить большое терпение и смекалку, чтобы подобраться к тому человеку, который якобы по неосторожности угробил бедную Эйдин Милрой и отправил ее останки покоиться с миром – с миром, которого лишил ее Рекстер!
– Что касается моей матери, то мы можем сойтись только на одном: лишь вы в ответе за ее судьбу.
Угроза, проскользнувшая в его голосе, наконец насторожила Рекстера, и герцог понял, чем рискует, если собирается бередить раны разгневанного сына. Если бы Кенан захотел, то объяснил бы отцу, что такой план нападения никуда не годится. Конечно, время не сгладило пороков его матери, но он любил ее такой, какой она была.
Герцог откашлялся и отвел глаза.
– Я не хотел говорить о твоей матери.
– Конечно, – согласился Кенан. – Она не достойна вашего внимания.
– Черт побери, ты так и будешь изводить меня? Когда доживешь до моих лет, сможешь ли ты сам сказать, что не совершал грехов.
– Не больше, чем любой другой.
Перед ним встал образ Уинни в его объятиях. Ее простодушное лицо, светящееся любовью к нему, затронуло струнку, что не давала ему покоя. Жалость. Это чувство могла пробудить в нем лишь она, – чувство, которого Кенан Милрой не знал и не мог позволить себе прежде. Но сейчас не было места жалости, только не к этому человеку.
– Говорите быстрее, Рекстер. Меня ждет завтрак, а от напоминаний о наших далеко не дружеских отношениях в животе начинает урчать!
Герцог выпрямился, услышав грубость.
– Ты понятия не имеешь о том, что я хочу предложить, Милрой. Уверен, какая-то часть тебя всю жизнь ждала этого дня. Разговор заслуживает пару минут твоего внимания.
– Хотите принять меня в семью, ваша светлость? Когда я в последний раз постучал в вашу дверь, вы захлопнули ее у меня перед носом.
– Забудь прошлое! – прокричал Рекстер. Он бросил взгляд на дверь. – Я не могу изменить его, но я могу что-то исправить. Есть кое-какие детали, которые из благородного человека могут сделать незаконнорожденного, а из незаконнорожденного…
– …благородного? – прошептал Кенан, словно боясь проговорить это вслух. Он закрыл глаза, пряча боль и надежду. – Хотите сказать, вы были женаты на моей матери?
– Это вышло спонтанно. Я люби… – Он не договорил до конца, встретив грозный взгляд Кенана. – Я испытывал к ней сильную страсть. Эйдин была самой красивой женщиной, которую я знал. Был лишь один способ заполучить ее, и я был настолько безумен, что думал, что смогу быть с ней и удовлетворить требования семьи.
– Она никогда не говорила об этом браке.
Рекстер подался вперед.
– Как только семья узнала об этом, они приняли срочные меры. Понимаешь, так решил мой отец, я уже был помолвлен. Рей, – сказал он, закрывая лицо руками. – Я был с ней, и она уже носила моего ребенка. Пара взяток – и все записи о женитьбе с Эйдин, как предполагалось, были уничтожены. – Кенан молчал, и Рекстер решил продолжить: – Ты не знал моего отца. Он никогда не принял бы в семью безродную актрису-ирландку. Женитьба на Рей воскресила состояние Рекстеров, которое день ото дня стало увеличиваться.
Кенан подумал о нищете, в которой прозябали они с матерью. Выслушав признание, молодой человек сухо кивнул.
– И все это ценой жизни женщины, единственным грехом которой была любовь к вам.
– Эйдин тоже получила свое от этой сделки. За молчание ее неплохо вознаградили. А мне оставалось лишь не признавать ни брака, ни ребенка.
Сцены из прошлого мелькали перед глазами Кенана, перемешивались с воспоминаниями, только все путая, не давая ему ответы.
– Значит, ей дали от ворот поворот, так?
– Ее ведь вознаградили, обеспечили, – настаивал Рекстер.
– Разве? – спросил Кенан.
Этот старый человек, его неожиданное признание и собственные смешавшиеся чувства ослепили Милроя. Он всегда доверял своей интуиции, но не позволял старым воспоминаниям затмить суровую действительность. Его отец и знать его не хотел. Если теперь он решил протянуть ему значит, это ему стало выгодно.
Губы Милроя скривила циничная улыбка.
– Простите меня, ваша светлость. Либо вы напились до чертиков, что рассказываете мне все это, либо лжете. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивает. Доброго вам дня.
И встал, чтобы позвать слугу. Рекстер пошел за ним и схватил сына за руку, прежде чем тот успел взяться за ручку двери. Кенан стряхнул руку отца.
– Почему, черт побери, ты так упрям? Ну признайся, что ты стремился к этому всю свою жизнь. Все эти годы я следил за тобой. Я видел, как ты прокладывал себе путь в высшее общество, как не скрывал ненависти к тем, кто отказался признать свое родство с тобой. Милрой, я предлагаю тебе свое имя. Тебе остается лишь принять его.
Кенан взглянул на руку отца, большую, с белой и наверняка нежной кожей, как у женщины, – руку джентльмена. В детстве он часто мечтал, как эта рука гладит его по голове или шлепает за проступок.