Оба были в равной степени удивлены и застыли на пороге, молча взирая друг на друга.
Аргайл очнулся первым. Сыграло свою роль полученное в детстве воспитание. С младых ногтей ему внушали, что люди должны быть вежливы и гостеприимны.
— О, привет. Вот так сюрприз! Входи, пожалуйста. Будь как дома.
А как еще прикажете разговаривать со своим убийцей?
Несмотря на первый и главный закон подлости в полицейской работе, все могло бы пойти по плану, не припаркуй Морелли свою машину на другой улице. Дома в этом районе стояли тесно; у многих людей было больше машин, чем места, где их поставить. Проблема общая: в Риме творилось то же самое, если не хуже. Морелли удалось найти площадку для своего большого автомобиля лишь в нескольких кварталах от дома Стритера, и чтобы до него добраться, понадобилось несколько минут. Открыв дверцу, он плюхнулся на переднее сиденье, а Флавия принялась шарить в бардачке.
— Все же я волнуюсь, что мы оставили Джонатана одного, — сказала она, уронив пакетик с пластырями на пол. — Он может захотеть заварить себе чай, и его ударит током. Джонатан часто попадает в разного рода неприятности. Вот это подойдет?
Она поднесла к лицу Морелли ампулу. Тот взглянул и отрицательно покачал головой. Бесполезно. Все равно, что использовать игрушечное духовое ружье для стрельбы с боевого корабля.
Она принялась рыться снова.
— Вечно с ним всякие истерии случаются. То авария, то что-нибудь еще. Даже дорогу не может перейти нормально, чтобы не угодить под темно-красный грузовик. А вот это?
— Тоже без толку, — произнес Морелли. — Что это значит, темно-красный грузовик? От кого вы слышали?
— Он сам сказал. А разве вам он не говорил? Тогда вот это точно подойдет. — Флавия с садистским блеском в глазах показала ему маленький шприц. — Пожалуй, даже слишком сильнодействующее, но в вашем случае, думаю, в самый раз.
— Только не цвет, — продолжил Морелли. — Никто не упоминал о цвете. Никогда. Даже мне.
— Ну и что?
— Да то, — ответил он, стараясь говорить медленнее, чтобы речь звучала разборчиво, — что за нами сюда некоторое время ехал темно-красный грузовик. Он припарковался на соседней улице.
Флавия тупо смотрела на детектива, не выпуская шприца из рук.
— О Господи! — пробормотала она.
— Если вы посмотрите его регистрационный номер, а потом дадите мне вон ту папку, что на заднем сиденье, я сообщу, на чье имя он зарегистрирован, и тогда…
Но Флавия не стала ждать деталей. Вложила шприц в руку Морелли, отвернула полу его пиджака и схватила револьвер. А затем распахнула дверцу.
— Подождите меня! — крикнул он ей вслед.
— Нет времени, — ответила она.
И помчалась, как ветер, словно от этого зависела ее жизнь. Но на самом деле от этого зависела жизнь Аргайла, и Флавия бежала к дому, срезая углы, перепрыгивая через живые изгороди, спотыкаясь о поливочные шланги, топча цветочные клумбы, стараясь выиграть время, хотя бы секунду, чтобы поскорее быть рядом с Аргайлом.
Как он может защититься, постоять за себя? Никак. Оружия при нем нет, одна нога в гипсе, к тому же Аргайл не привык решать вопросы силой.
Профессионал, наверное, предпочел бы более осторожный подход. Рекогносцировку, как говорят военные. Тихо подкрасться, заглянуть в окно, посмотреть, что там происходит, определить цель, а уж потом думать, как лучше атаковать. Порой секунда сосредоточенного промедления спасает жизни.
Но Флавией управлял инстинкт, и она уж определенно бы отвергла совет профессионала, если бы таковой оказался под боком. Она мчалась напролом, к задней двери дома Стритера. И вместо осторожной рекогносцировки что есть силы ударила в дверь плечом, и та распахнулась.
Вместо вдумчивой и терпеливой оценки ситуации и определения цели Флавия рухнула на колени, сжимая револьвер обеими руками и целясь в человеческую фигуру, застывшую над распростертым на полу телом.
— А ну отойди от него! — пронзительно взвизгнула она.
И спустила курок.
— Все, что я могу сказать, — пробормотал Аргайл, постепенно избавляясь от страха, — так это возблагодарить Бога за изобретение предохранителей. Ты едва не убила меня, перепугала до смерти!
Когда Флавия появилась, он был очень доволен собой. Но этот крик и револьвер — в особенности револьвер, с длинным стволом и нацеленный прямо на него — сильно подпортили настроение. Аргайл метнулся в сторону и больно стукнулся локтем о край стола. Как раз в самом болезненном месте, где торчит остренькая косточка. Прямо слезы на глазах выступили, до того было больно.
И вот он лежал, ахая и поглаживая локоть, а Флавия, запыхавшаяся после бега, поглаживала плечо — оно ныло после удара о дверь. Она просто потеряла дар речи от осознания того, что едва не снесла выстрелом голову Аргайлу. Рухнула на диван и лежала, пытаясь отдышаться. Да, конечно, вспомнила Флавия, ее этому учили. Прежде чем выстрелить, надо снять предохранитель. А она забыла, в самый ответственный момент.
— Так что же произошло? — спросила Флавия, обретя наконец дар речи.
Аргайл секунду раздумывал, выбирая между кристально честным ответом и другим, выставляющим его в наиболее выгодном свете. И решил остановиться на золотой середине, полагая, что правда превыше всего, но немного редактуры не повредит. А потому умолчал о том моменте, когда решил броситься следом за Флавией и Морелли, потому как не на шутку струсил.
— Я был на кухне и вдруг услышал, что кто-то топчется у двери. Ну и спрятался за ней. Думал, что это ты, но уверен не был. И тут входит он. Видит меня, выхватывает пистолет.
— И?..
— Ну я ему врезал. На всякий случай. Может, и не получилось бы, если бы не гипс. Страшенный удар, ощущение, наверное, такое, будто поезд тебя переехал. Он рухнул, но потом начал подбираться к пистолету. Ползком. Я за ним и еще раз врезал, только теперь уже костылем по башке.
Аргайл сделал паузу, затем продолжил:
— Я немного беспокоился, вдруг он очнется, пока буду искать, чем бы его связать, поэтому оставлять его не стал. Я как раз стоял над ним, а тут врываешься ты и едва меня не убиваешь.
— Извини.
— Да ладно, чего там. Все нормально.
— Небольшая деталь, — промолвила Флавия.
— Что?
Она указала на неподвижное тело на полу.
— Кто он такой?
— Ах это! Прости. — Аргайл перевернул лежавшего на спину, чтобы она могла видеть его лицо. — Совсем забыл, вы ведь с ним не знакомы. Позволь представить, Флавия, Джек Морзби собственной персоной.
ГЛАВА 15
Аргайл очнулся первым. Сыграло свою роль полученное в детстве воспитание. С младых ногтей ему внушали, что люди должны быть вежливы и гостеприимны.
— О, привет. Вот так сюрприз! Входи, пожалуйста. Будь как дома.
А как еще прикажете разговаривать со своим убийцей?
Несмотря на первый и главный закон подлости в полицейской работе, все могло бы пойти по плану, не припаркуй Морелли свою машину на другой улице. Дома в этом районе стояли тесно; у многих людей было больше машин, чем места, где их поставить. Проблема общая: в Риме творилось то же самое, если не хуже. Морелли удалось найти площадку для своего большого автомобиля лишь в нескольких кварталах от дома Стритера, и чтобы до него добраться, понадобилось несколько минут. Открыв дверцу, он плюхнулся на переднее сиденье, а Флавия принялась шарить в бардачке.
— Все же я волнуюсь, что мы оставили Джонатана одного, — сказала она, уронив пакетик с пластырями на пол. — Он может захотеть заварить себе чай, и его ударит током. Джонатан часто попадает в разного рода неприятности. Вот это подойдет?
Она поднесла к лицу Морелли ампулу. Тот взглянул и отрицательно покачал головой. Бесполезно. Все равно, что использовать игрушечное духовое ружье для стрельбы с боевого корабля.
Она принялась рыться снова.
— Вечно с ним всякие истерии случаются. То авария, то что-нибудь еще. Даже дорогу не может перейти нормально, чтобы не угодить под темно-красный грузовик. А вот это?
— Тоже без толку, — произнес Морелли. — Что это значит, темно-красный грузовик? От кого вы слышали?
— Он сам сказал. А разве вам он не говорил? Тогда вот это точно подойдет. — Флавия с садистским блеском в глазах показала ему маленький шприц. — Пожалуй, даже слишком сильнодействующее, но в вашем случае, думаю, в самый раз.
— Только не цвет, — продолжил Морелли. — Никто не упоминал о цвете. Никогда. Даже мне.
— Ну и что?
— Да то, — ответил он, стараясь говорить медленнее, чтобы речь звучала разборчиво, — что за нами сюда некоторое время ехал темно-красный грузовик. Он припарковался на соседней улице.
Флавия тупо смотрела на детектива, не выпуская шприца из рук.
— О Господи! — пробормотала она.
— Если вы посмотрите его регистрационный номер, а потом дадите мне вон ту папку, что на заднем сиденье, я сообщу, на чье имя он зарегистрирован, и тогда…
Но Флавия не стала ждать деталей. Вложила шприц в руку Морелли, отвернула полу его пиджака и схватила револьвер. А затем распахнула дверцу.
— Подождите меня! — крикнул он ей вслед.
— Нет времени, — ответила она.
И помчалась, как ветер, словно от этого зависела ее жизнь. Но на самом деле от этого зависела жизнь Аргайла, и Флавия бежала к дому, срезая углы, перепрыгивая через живые изгороди, спотыкаясь о поливочные шланги, топча цветочные клумбы, стараясь выиграть время, хотя бы секунду, чтобы поскорее быть рядом с Аргайлом.
Как он может защититься, постоять за себя? Никак. Оружия при нем нет, одна нога в гипсе, к тому же Аргайл не привык решать вопросы силой.
Профессионал, наверное, предпочел бы более осторожный подход. Рекогносцировку, как говорят военные. Тихо подкрасться, заглянуть в окно, посмотреть, что там происходит, определить цель, а уж потом думать, как лучше атаковать. Порой секунда сосредоточенного промедления спасает жизни.
Но Флавией управлял инстинкт, и она уж определенно бы отвергла совет профессионала, если бы таковой оказался под боком. Она мчалась напролом, к задней двери дома Стритера. И вместо осторожной рекогносцировки что есть силы ударила в дверь плечом, и та распахнулась.
Вместо вдумчивой и терпеливой оценки ситуации и определения цели Флавия рухнула на колени, сжимая револьвер обеими руками и целясь в человеческую фигуру, застывшую над распростертым на полу телом.
— А ну отойди от него! — пронзительно взвизгнула она.
И спустила курок.
— Все, что я могу сказать, — пробормотал Аргайл, постепенно избавляясь от страха, — так это возблагодарить Бога за изобретение предохранителей. Ты едва не убила меня, перепугала до смерти!
Когда Флавия появилась, он был очень доволен собой. Но этот крик и револьвер — в особенности револьвер, с длинным стволом и нацеленный прямо на него — сильно подпортили настроение. Аргайл метнулся в сторону и больно стукнулся локтем о край стола. Как раз в самом болезненном месте, где торчит остренькая косточка. Прямо слезы на глазах выступили, до того было больно.
И вот он лежал, ахая и поглаживая локоть, а Флавия, запыхавшаяся после бега, поглаживала плечо — оно ныло после удара о дверь. Она просто потеряла дар речи от осознания того, что едва не снесла выстрелом голову Аргайлу. Рухнула на диван и лежала, пытаясь отдышаться. Да, конечно, вспомнила Флавия, ее этому учили. Прежде чем выстрелить, надо снять предохранитель. А она забыла, в самый ответственный момент.
— Так что же произошло? — спросила Флавия, обретя наконец дар речи.
Аргайл секунду раздумывал, выбирая между кристально честным ответом и другим, выставляющим его в наиболее выгодном свете. И решил остановиться на золотой середине, полагая, что правда превыше всего, но немного редактуры не повредит. А потому умолчал о том моменте, когда решил броситься следом за Флавией и Морелли, потому как не на шутку струсил.
— Я был на кухне и вдруг услышал, что кто-то топчется у двери. Ну и спрятался за ней. Думал, что это ты, но уверен не был. И тут входит он. Видит меня, выхватывает пистолет.
— И?..
— Ну я ему врезал. На всякий случай. Может, и не получилось бы, если бы не гипс. Страшенный удар, ощущение, наверное, такое, будто поезд тебя переехал. Он рухнул, но потом начал подбираться к пистолету. Ползком. Я за ним и еще раз врезал, только теперь уже костылем по башке.
Аргайл сделал паузу, затем продолжил:
— Я немного беспокоился, вдруг он очнется, пока буду искать, чем бы его связать, поэтому оставлять его не стал. Я как раз стоял над ним, а тут врываешься ты и едва меня не убиваешь.
— Извини.
— Да ладно, чего там. Все нормально.
— Небольшая деталь, — промолвила Флавия.
— Что?
Она указала на неподвижное тело на полу.
— Кто он такой?
— Ах это! Прости. — Аргайл перевернул лежавшего на спину, чтобы она могла видеть его лицо. — Совсем забыл, вы ведь с ним не знакомы. Позволь представить, Флавия, Джек Морзби собственной персоной.
ГЛАВА 15
Ко времени, когда в доме Стритера собрались все приглашенные, в нем царила атмосфера оживленного веселья. Ну если уж до конца честно, то не совсем. Появление Анны Морзби в абсурдно длинном лимузине вызвало большой интерес и оживление соседей. Вдова выглядела не более очаровательно, чем всегда. У Самуэля Тейнета были под глазами мешки размером с туго набитые туристские рюкзаки. Джеймс Лангтон смотрел воинственно, даже обычно невозмутимый Дэвид Барклай выказывал любопытство.
Морелли появился в доме через несколько минут после Флавии и сделал все, чтобы помочь ей. Нет, он определенно заслуживал восхищения: еще в машине взял шприц с обезболивающим и всадил его прямо себе в десну. Сам, без всякой посторонней помощи. Аргайл содрогался при одной только мысли об этом. Даже когда дантист делает это — и то ужасно. Потом Морелли схватил второй револьвер и кинулся вслед за Флавией. Он бежал по улице, и его заметили из машины подкрепления, они тоже поехали следом. Из этой машины было вызвано дополнительное подкрепление, и вскоре вся улица напоминала поле битвы. Кругом мужчины в камуфляже с серьезными, даже мрачными лицами переговаривались по рациям и расхаживали с автоматами. Это, разумеется, пробудило «стервятников», и через час они слетелись со всех сторон — представители прессы в полном составе. Было заметно, что местные жители этого не одобряют. Наблюдательный комитет района даже собирался выступить по этому поводу с самыми резкими заявлениями на своем ежегодном заседании.
Все они, конечно, немного опоздали. К этому времени всеобщее возбуждение уже улеглось. Но, как сказал Морелли, в новостях это будет выглядеть потрясающе, а ему надо думать о дальнейшем продвижении по службе.
Нет, слишком разговорчив он не был; в спешке перебрал с дозой обезболивающего, и теперь вся нижняя часть лица, губы и челюсть у него закаменели. Зато зуб перестал болеть. Но речевые способности были явно ограничены.
Когда потребовались объяснения, Морелли лишь смог неразборчиво пробормотать несколько слов, а потом языком жестов дал понять, что говорить будет Флавия. Счел, что лучше сохранить силы для выступления перед репортерами, ждущими снаружи.
— Все очень просто, если вдуматься хорошенько, — так начала она свою речь.
Вообще-то больше всего на свете Флавии хотелось вернуться в отель и поразмыслить обо всем в тишине и покое. Ведь еще недавно выстроенная ею система объяснений дала небольшой сбой. И она отчаянно пыталась сообразить, почему именно так произошло.
— У нас было два разных дела, развивавшихся параллельно. Стоит только понять это, и все сразу становится на свои места. Проблема заключалась в одном: почти все время мы считали, что два эти дела, кража бюста и убийство, связаны между собой.
Давайте начнем с убийства Морзби. Как вам известно, мы только что арестовали его сына; устроили ему ловушку, придумав историю с несуществующей пленкой. К сожалению, он на нее не купился. Зато знал, что Джонатан Аргайл будет здесь. Джек Морзби следил за нами, видел, как мы с Морелли вышли из дома за аптечкой, и понял: вот прекрасный шанс застать Аргайла одного. Он хотел убить Аргайла, но в результате сам едва не погиб.
Вы спросите, зачем ему было убивать Аргайла. Ответ прост. Уйдя с вечеринки в музее, Джонатан зашел в кафе перекусить, а потом пешком отправился в отель. Он вышел из ресторана примерно через сорок минут после убийства, а еще десять минут спустя переходил дорогу. Мыслями Аргайл, как всегда, витал в облаках, и его чуть не сбил грузовик.
Поскольку он живет в Риме, где с ним часто происходили такого рода истории, он не придал этому случаю большого значения. Однако все же поведал о нем Джеку Морзби, с которым сдружился на вечеринке. Сообщил, что его едва не переехал темно-красный грузовик.
Я выяснила, что Джек Морзби водит темно-красный грузовик, а алиби на момент убийства у него было следующее: он уехал домой и находился там. И если бы кто-нибудь заметил его вблизи музея минут через пятнадцать после убийства или около того, это бы грозило нешуточными осложнениями. Что он там делал? Вот какой бы возник вопрос. Джек Морзби чувствовал, что сидит на бомбе с часовым механизмом. Стоило Джонатану упомянуть об инциденте, и люди задумались бы и начали прослеживать связь. Риск невелик, но ставки слишком высоки. Тогда он ослабил тормозной шланг автомобиля, пока Аргайл ел в ресторане в Венисе. Образ миссис Морзби, лежавшей под автомобилем с отверткой в руке, всегда казался мне неестественным. Это не в ее стиле. А результат? Нога сломана, но Аргайлу крупно повезло, что он не свернул себе шею.
Аргайл гневно взглянул на Морзби. Тот пожал плечами.
— А вы докажите, — произнес он.
— Вернемся к сути дела. Как сын убил отца и почему? Все мы знаем, что он ничего не выигрывал от смерти старика Морзби. Но мог выиграть в том случае, если бы в убийстве обвинили мачеху.
Человек, планируя преступление, должен знать, что он от этого выиграет. Если бы Барклай и Анна Морзби замыслили убийство, чтобы завладеть деньгами старика, вдова не унаследовала бы ни цента. И деньги перешли бы ко второму законному наследнику, каковым является Джек Морзби. Ведь в завещании не было сказано, что он не должен ничего получить, там просто не упоминалось его имя. А поскольку он знал и понимал, что отец своих решений не меняет, то убийство было единственным способом унаследовать состояние миллиардера.
Совершенно очевидно, что убийство Артура Морзби было тщательно спланировано Джеком заранее. А тут и случай, что называется, подстегнул. Джек Морзби узнает, что отец собирается основать трастовый фонд для создания Большого Музея. Он является в музей на вечеринку узнать, что же происходит. И слышит от Аргайла и других, что о своем решении отец собирается объявить очень скоро. Морзби-младший понимает, что медлить больше нельзя, с отцом надо расправиться сейчас же, немедленно, иначе прощай несколько миллиардов долларов.
Флавия перевела дух и сказала:
— Джек начинает прощупывать почву. Как бы невзначай проговаривается Аргайлу, что у мачехи роман с Дэвидом Барклаем и будто бы отец об этом знает…
— Но ничего подобного… — начал оправдываться Барклай.
— Это вы так говорите! — оборвал его Морелли.
— Но послушайте…
Флавия повысила голос и продолжила, она боялась потерять нить повествования.
— Джек Морзби, — произнесла она и немного подождала, пока шум уляжется. — Джек Морзби случайно подслушал, что ди Соуза хочет вместе с Морзби осмотреть бюст в кабинете Тейнета. И сразу хватается за выпавший ему шанс.
Он уходит с вечеринки, прощается, чтобы все видели и знали, что он ушел. Садится в машину, достает револьвер, выжидает. Когда ди Соуза уходит, поднимается по лестнице в кабинет, убивает отца, садится в машину и едет домой.
— Нет, погодите-ка! — Тейнет протестующе вскинул руку. — Все это, конечно, очень любопытно, но концы явно не сходятся.
— Почему же? — спросила Флавия, раздраженная тем, что ее прервали на полуслове.
— Из-за камеры. Если, как вы утверждаете, Джек Морзби решил убить своего отца примерно за полчаса до того, как сделал это, как же получилось, что камеру вывели из строя на целых два часа раньше?
— Объясню позднее, — сказала Флавия. — И вам все станет ясно. Еще вопросы есть?
Тишина.
— Значит, нет. Прекрасно. Так на чем я остановилась?
— Только что застрелили Морзби, — подсказал ей Аргайл.
— Да, правильно. Ну а дальше случилось то, что случилось. Вызванный звонком от Артура Морзби, Барклай направляется к административному зданию, находит в кабинете тело, бросается звонить в полицию, и все вокруг стоят и ждут ее прибытия. Все, за исключением Лангтона, который, будучи по натуре расчетливым и осторожным, пользуется моментом, чтобы сделать несколько звонков.
Это было самым уязвимым местом в повествовании, и Флавия прекрасно понимала. Джек Морзби тоже понял.
— Да, но мое алиби, — тут же встрял он. — Лангтон позвонил, и я был дома. Заметьте, уже через десять минут после того, как обнаружили тело, а ведь убийство свершилось всего за несколько минут до этого. Из-за того звонка, который отец сделал Барклаю.
Флавия, хмурясь, смотрела на него, Аргайл — тоже.
— Да, конечно, — сказал он. — Если бы ваш отец действительно звонил Барклаю, тогда вы никак не могли бы его убить, потому что не успели бы доехать до дома ко времени, когда позвонил Барклай. Но Артур Морзби был к тому времени уже мертв. Вы сами звонили, вот в чем фокус. Сделать это не составляло труда. Ведь порой детям ничего не стоит скопировать голоса родителей, у них часто тот же акцент, те же манера и интонация. Вы застрелили отца, вернулись домой и уже оттуда позвонили. Записи доказывают это. Барклаю поступил звонок по внешней линии. А потому он никак не мог исходить из кабинета Барклая. Значит, ваш отец не звонил.
Флавия поблагодарила его взглядом. Какое исчерпывающее объяснение, подумала она. Прекрасно и четко изложено.
— Ну и с этого момента в действие вступила полиция, — спокойно продолжала Флавия с таким видом, словно ей все было ясно с самого начала. — Они слышали о том, что трастовое соглашение так и осталось неподписанным; слышали о романе миссис Морзби; знали, что Морзби о нем известно; знали также, что он человек мстительный, а потому не оставит это без внимания. И наконец, нашли и идентифицировали орудие убийства.
У Анны Морзби и Барклая была возможность спланировать убийство. Имелись также мотив, средство и возможность совершить это преступление. У Джека Морзби на первый взгляд всего этого не наблюдалось.
Проблема в том, что с самого начала все пошло не так из-за исчезнувшего бюста. Явившись на место преступления, полиция первым делом обнаружила пустой ящик. Ну и естественно, они сразу же предположили, что между убийством и ограблением существует какая-то связь, и все мы потратили немало времени и сил, стараясь выяснить, в чем же она состоит. Камеру, как справедливо заметил мистер Тейнет, вывели из строя слишком рано; бюст исчез. Сразу же возникает вопрос: где Гектор ди Соуза?
Повествование Флавии снова прервало презрительное фырканье Морзби, который, откинувшись на спинку кресла, слушал все это с насмешливой улыбкой. Следует отметить, он держался очень уверенно, что несколько смущало Флавию. Она бы предпочла, чтобы Джек, дрожа от страха, готовился чистосердечно признаться в содеянном. Очевидно, Флавия его недооценила.
— И вы полагаете, люди поверят во всю эту чушь? Хотите поделиться этими дикими фантазиями с жюри присяжных?
Она окинула его презрительным и грозным взглядом и пыталась продолжить рассказ. Но чувствовала, что Джек сумел поколебать ее уверенность; пока все ее рассуждения не подкреплялись ничем, а сама она предприняла эту обличительную речь в надежде, что вдруг подвернется нечто такое, что не позволит им отпустить Морзби.
Флавия, как и все остальные присутствующие, сознавала, что не хватает вещественных доказательств. Даже в Италии такое бы не прошло, не говоря уже об Америке. И что самое худшее, Джек Морзби тоже прекрасно понимал это.
— По ряду причин, в которые не считаю нужным углубляться сейчас, мы пришли к выводу, что бюст вовсе не был украден и инсценировка кражи была затеяна Лангтоном с целью сместить Тейнета, а заодно и обогатиться.
Лангтон присоединился к Джеку Морзби, и они вдвоем принялись отпускать злобные комментарии и презрительно фыркать.
— Лангтону было несложно сообразить, что происходит. Очевидно, Джек Морзби хотел сфокусировать все внимание полиции на своей мачехе. Ясно также, что Гектор ди Соуза должен был стать главным подозреваемым.
— Лестно слышать, — сухо заметил Лангтон. — Однако справедливости ради должен признаться, я не столь уж умен, чтобы обвести вокруг пальца объединенные силы полиции сразу двух стран.
— Во-первых, — решительно перебила его Флавия, — только вам было известно, что кража бюста всего лишь инсценировка. Во-вторых, вы находились вне стен музея, кстати, камера зафиксировала, когда Морзби пошел в кабинет и Джек Морзби должен был уехать. Джонатан тоже часто сидел и курил на куске мрамора. Если он прекрасно видел, кто входит и выходит из административного здания, то и вы должны были это видеть.
— А вы докажите, — произнес Джек Морзби с кривой усмешкой.
— Лангтон заметил, как Джек Морзби выходит из административного здания, и у него хватило ума сообразить, что происходит, — невозмутимо продолжала гнуть свое Флавия. — Он также понимал, что ди Соуза способен спутать все карты. Повторяю, ди Соуза был просто обречен стать главным подозреваемым. Он также понял, что Гектор знал о бюсте больше, чем предполагалось.
Так что же произошло с Гектором? Каким-то образом ему стало известно, что в ящике находится все, что угодно, только не бюст Бернини. Бюст, которым ему удалось завладеть еще в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Думается мне, что старик Морзби приказал ему вернуться в Рим и раздобыть доказательства. Никакой симпатии Морзби к Гектору, разумеется, не испытывал, но понимал, что на такой обман способен лишь кто-то из особо приближенных. И вот Гектор спешит в отель и готовится к отлету. Заказывает себе билет на два часа ночи.
У Лангтона и у Джека Морзби были весьма веские причины убрать с дороги Гектора. Устранение его означало, что он уже никогда не расскажет всего, что знал о бюсте. А Анна Морзби с Барклаем снова становились главными подозреваемыми.
Все это были лишь умозаключения, не более. Любой адвокат не оставил бы от них камня на камне.
— Короче, я уверена, что телефонный разговор сводился к следующему: или вас арестуют, или ди Соузу. Но при таком раскладе Анна Морзби с Барклаем под подозрение не попадают, если не предпринять срочных мер. Вы подтверждаете это, мистер Лангтон?
— Нет, — буркнул он.
Они с Морзби обменялись улыбками, а Флавия продолжила:
— Тем временем Гектор, не зная, что Артур Морзби уже мертв, торопливо паковал свои чемоданы, оставив номер в не присущем ему беспорядке. Он уже собрался выезжать, но тут ему звонит Джек Морзби, предупрежденный Лангтоном. Узнает, что ди Соуза собирается в аэропорт, и предлагает подвезти его на своей машине. Другу отца Джек готов оказать любую услугу. Особенно в подобных обстоятельствах. Он мчится к отелю, как бешеный, стараясь опередить полицию. Он так гонит, что едва не сбивает Аргайла около отеля. Очевидно, что примерно через час ди Соуза был уже мертв, а еще через два часа его тело закопали на пустоши.
У Морзби возникает новая проблема. Теперь, с исчезновением ди Соузы, полиция наверняка решит, что убийство старика Морзби было делом рук Гектора. А потому требуется намекнуть им, что это не так. И вот он бросает рядом с телом орудие убийства, затем звонит в полицию и сообщает, где искать ди Соузу.
Довольно смелый и ловкий ход. Да кому только в голову придет, что убийца, находясь в своем уме, станет оставлять легко идентифицируемое орудие убийства возле тела своей жертвы? Но полиция клюет на эту наживку.
Итак, до сих пор все идет как по маслу. Артур Морзби мертв, ди Соуза превращается в улику против Анны Морзби, бюст благополучно исчезает, а итальянская полиция лишь подбавляет масла в огонь, засыпая своих американских коллег официальными запросами, подчеркивая этим значительность пропажи. И еще я полагаю, что между Джеком Морзби и Лангтоном существовала договоренность, согласно которой последний, в обмен на молчание, продолжил бы заниматься музеем, но уже в качестве его директора. А может, просто сошлись на приличной сумме.
Во избежание неприятностей Лангтон спешит уехать в Италию. Очевидно, он просто опасался, что Морзби решит избавиться от еще одного потенциального свидетеля. Пока он вне пределов досягаемости, Морзби будет выполнять условия сделки.
Во время этой части повествования Морзби сохранял полнейшую невозмутимость.
— Опять то же самое, — лениво и спокойно заметил он. — Никаких доказательств, и к чему это вас приведет? Да у вас их вообще ноль, по моему разумению. Допустим, я украл пистолет, но попробуйте это доказать. Да, я мог ехать по дороге в тот момент, когда через нее переходил Аргайл, и едва не сбил его, но опять-таки докажите. Я мог, конечно, сымитировать по телефону голос отца, но с равным успехом это мог сделать другой человек. И наконец, в Лос-Анджелесе полным-полно грузовиков самых разнообразных цветов и оттенков. Я мог пытаться убить Аргайла, но тормозной шланг вполне мог отскочить и сам по себе. Мог убить отца, но мог и не убить. Все это крайне неубедительно.
— Ну а сегодня вечером?
— Меня пригласили, я пришел немного раньше. Только шагнул в дверь, как кто-то врезал мне под дых.
— Но ведь пришли-то вы не с пустыми руками, а с револьвером.
— Да в Лос-Анджелесе каждый второй носит при себе оружие.
Морелли смотрел уже совсем мрачно, и причиной тому был не только больной зуб. Взгляд, обращенный на Флавию, говорил о серьезном опасении, что все дело вот-вот просто рассыплется в прах. Он был уверен, что Джек Морзби собирался убить Аргайла и у того не было выбора, кроме как ударить его первым, но позиции обвинения это заметно ослабляло. А самому бедняге Аргайлу, сколь ни прискорбно, возможно, светило даже обвинение в покушении на умышленное убийство.
Морелли был готов скрежетать зубами от отчаяния, если бы это не было столь рискованно. Морзби прав, рано или поздно им придется отпустить его. Он даже начал нехотя шарить в карманах в поисках ключей от наручников.
— Что, черт подери, происходит в моем доме? — раздался возмущенный голос.
Взгляды всех присутствующих устремились к двери. На пороге стоял Стритер, красный, с разинутым ртом, он озирал царившие вокруг разорение и беспорядок. Лужайка была изрезана следами от автомобильных протекторов, вокруг сновали полицейские; Аргайл в целях самообороны успел перебить немало посуды, дверь едва держалась на одной петле; мебель сдвинута и частично перевернута, по всей комнате разбросаны книги и мелкие предметы обихода.
Не успел Стритер припарковать машину, как к нему подбежал сосед и начал выражать возмущение.
— Мистер Стритер, — обрадовано произнес Морелли, — вы немного опоздали и…
— Ясное дело, опоздал. Вы, как я вижу, и сами прекрасно справились. Я ведь не мог появиться раньше Тейнета, это очевидно.
Морелли нахмурился: он не понимал, что имеет в виду Стритер.
— О чем это вы?
— Мне пришлось ждать, пока он не уйдет из кабинета. Не мог же я зайти туда в его присутствии и взять при нем это.
— Что взять?
— Пленку.
— Какую еще пленку?
— Ну ту, что вы просили меня принести. Из кабинета Тейнета.
Морелли появился в доме через несколько минут после Флавии и сделал все, чтобы помочь ей. Нет, он определенно заслуживал восхищения: еще в машине взял шприц с обезболивающим и всадил его прямо себе в десну. Сам, без всякой посторонней помощи. Аргайл содрогался при одной только мысли об этом. Даже когда дантист делает это — и то ужасно. Потом Морелли схватил второй револьвер и кинулся вслед за Флавией. Он бежал по улице, и его заметили из машины подкрепления, они тоже поехали следом. Из этой машины было вызвано дополнительное подкрепление, и вскоре вся улица напоминала поле битвы. Кругом мужчины в камуфляже с серьезными, даже мрачными лицами переговаривались по рациям и расхаживали с автоматами. Это, разумеется, пробудило «стервятников», и через час они слетелись со всех сторон — представители прессы в полном составе. Было заметно, что местные жители этого не одобряют. Наблюдательный комитет района даже собирался выступить по этому поводу с самыми резкими заявлениями на своем ежегодном заседании.
Все они, конечно, немного опоздали. К этому времени всеобщее возбуждение уже улеглось. Но, как сказал Морелли, в новостях это будет выглядеть потрясающе, а ему надо думать о дальнейшем продвижении по службе.
Нет, слишком разговорчив он не был; в спешке перебрал с дозой обезболивающего, и теперь вся нижняя часть лица, губы и челюсть у него закаменели. Зато зуб перестал болеть. Но речевые способности были явно ограничены.
Когда потребовались объяснения, Морелли лишь смог неразборчиво пробормотать несколько слов, а потом языком жестов дал понять, что говорить будет Флавия. Счел, что лучше сохранить силы для выступления перед репортерами, ждущими снаружи.
— Все очень просто, если вдуматься хорошенько, — так начала она свою речь.
Вообще-то больше всего на свете Флавии хотелось вернуться в отель и поразмыслить обо всем в тишине и покое. Ведь еще недавно выстроенная ею система объяснений дала небольшой сбой. И она отчаянно пыталась сообразить, почему именно так произошло.
— У нас было два разных дела, развивавшихся параллельно. Стоит только понять это, и все сразу становится на свои места. Проблема заключалась в одном: почти все время мы считали, что два эти дела, кража бюста и убийство, связаны между собой.
Давайте начнем с убийства Морзби. Как вам известно, мы только что арестовали его сына; устроили ему ловушку, придумав историю с несуществующей пленкой. К сожалению, он на нее не купился. Зато знал, что Джонатан Аргайл будет здесь. Джек Морзби следил за нами, видел, как мы с Морелли вышли из дома за аптечкой, и понял: вот прекрасный шанс застать Аргайла одного. Он хотел убить Аргайла, но в результате сам едва не погиб.
Вы спросите, зачем ему было убивать Аргайла. Ответ прост. Уйдя с вечеринки в музее, Джонатан зашел в кафе перекусить, а потом пешком отправился в отель. Он вышел из ресторана примерно через сорок минут после убийства, а еще десять минут спустя переходил дорогу. Мыслями Аргайл, как всегда, витал в облаках, и его чуть не сбил грузовик.
Поскольку он живет в Риме, где с ним часто происходили такого рода истории, он не придал этому случаю большого значения. Однако все же поведал о нем Джеку Морзби, с которым сдружился на вечеринке. Сообщил, что его едва не переехал темно-красный грузовик.
Я выяснила, что Джек Морзби водит темно-красный грузовик, а алиби на момент убийства у него было следующее: он уехал домой и находился там. И если бы кто-нибудь заметил его вблизи музея минут через пятнадцать после убийства или около того, это бы грозило нешуточными осложнениями. Что он там делал? Вот какой бы возник вопрос. Джек Морзби чувствовал, что сидит на бомбе с часовым механизмом. Стоило Джонатану упомянуть об инциденте, и люди задумались бы и начали прослеживать связь. Риск невелик, но ставки слишком высоки. Тогда он ослабил тормозной шланг автомобиля, пока Аргайл ел в ресторане в Венисе. Образ миссис Морзби, лежавшей под автомобилем с отверткой в руке, всегда казался мне неестественным. Это не в ее стиле. А результат? Нога сломана, но Аргайлу крупно повезло, что он не свернул себе шею.
Аргайл гневно взглянул на Морзби. Тот пожал плечами.
— А вы докажите, — произнес он.
— Вернемся к сути дела. Как сын убил отца и почему? Все мы знаем, что он ничего не выигрывал от смерти старика Морзби. Но мог выиграть в том случае, если бы в убийстве обвинили мачеху.
Человек, планируя преступление, должен знать, что он от этого выиграет. Если бы Барклай и Анна Морзби замыслили убийство, чтобы завладеть деньгами старика, вдова не унаследовала бы ни цента. И деньги перешли бы ко второму законному наследнику, каковым является Джек Морзби. Ведь в завещании не было сказано, что он не должен ничего получить, там просто не упоминалось его имя. А поскольку он знал и понимал, что отец своих решений не меняет, то убийство было единственным способом унаследовать состояние миллиардера.
Совершенно очевидно, что убийство Артура Морзби было тщательно спланировано Джеком заранее. А тут и случай, что называется, подстегнул. Джек Морзби узнает, что отец собирается основать трастовый фонд для создания Большого Музея. Он является в музей на вечеринку узнать, что же происходит. И слышит от Аргайла и других, что о своем решении отец собирается объявить очень скоро. Морзби-младший понимает, что медлить больше нельзя, с отцом надо расправиться сейчас же, немедленно, иначе прощай несколько миллиардов долларов.
Флавия перевела дух и сказала:
— Джек начинает прощупывать почву. Как бы невзначай проговаривается Аргайлу, что у мачехи роман с Дэвидом Барклаем и будто бы отец об этом знает…
— Но ничего подобного… — начал оправдываться Барклай.
— Это вы так говорите! — оборвал его Морелли.
— Но послушайте…
Флавия повысила голос и продолжила, она боялась потерять нить повествования.
— Джек Морзби, — произнесла она и немного подождала, пока шум уляжется. — Джек Морзби случайно подслушал, что ди Соуза хочет вместе с Морзби осмотреть бюст в кабинете Тейнета. И сразу хватается за выпавший ему шанс.
Он уходит с вечеринки, прощается, чтобы все видели и знали, что он ушел. Садится в машину, достает револьвер, выжидает. Когда ди Соуза уходит, поднимается по лестнице в кабинет, убивает отца, садится в машину и едет домой.
— Нет, погодите-ка! — Тейнет протестующе вскинул руку. — Все это, конечно, очень любопытно, но концы явно не сходятся.
— Почему же? — спросила Флавия, раздраженная тем, что ее прервали на полуслове.
— Из-за камеры. Если, как вы утверждаете, Джек Морзби решил убить своего отца примерно за полчаса до того, как сделал это, как же получилось, что камеру вывели из строя на целых два часа раньше?
— Объясню позднее, — сказала Флавия. — И вам все станет ясно. Еще вопросы есть?
Тишина.
— Значит, нет. Прекрасно. Так на чем я остановилась?
— Только что застрелили Морзби, — подсказал ей Аргайл.
— Да, правильно. Ну а дальше случилось то, что случилось. Вызванный звонком от Артура Морзби, Барклай направляется к административному зданию, находит в кабинете тело, бросается звонить в полицию, и все вокруг стоят и ждут ее прибытия. Все, за исключением Лангтона, который, будучи по натуре расчетливым и осторожным, пользуется моментом, чтобы сделать несколько звонков.
Это было самым уязвимым местом в повествовании, и Флавия прекрасно понимала. Джек Морзби тоже понял.
— Да, но мое алиби, — тут же встрял он. — Лангтон позвонил, и я был дома. Заметьте, уже через десять минут после того, как обнаружили тело, а ведь убийство свершилось всего за несколько минут до этого. Из-за того звонка, который отец сделал Барклаю.
Флавия, хмурясь, смотрела на него, Аргайл — тоже.
— Да, конечно, — сказал он. — Если бы ваш отец действительно звонил Барклаю, тогда вы никак не могли бы его убить, потому что не успели бы доехать до дома ко времени, когда позвонил Барклай. Но Артур Морзби был к тому времени уже мертв. Вы сами звонили, вот в чем фокус. Сделать это не составляло труда. Ведь порой детям ничего не стоит скопировать голоса родителей, у них часто тот же акцент, те же манера и интонация. Вы застрелили отца, вернулись домой и уже оттуда позвонили. Записи доказывают это. Барклаю поступил звонок по внешней линии. А потому он никак не мог исходить из кабинета Барклая. Значит, ваш отец не звонил.
Флавия поблагодарила его взглядом. Какое исчерпывающее объяснение, подумала она. Прекрасно и четко изложено.
— Ну и с этого момента в действие вступила полиция, — спокойно продолжала Флавия с таким видом, словно ей все было ясно с самого начала. — Они слышали о том, что трастовое соглашение так и осталось неподписанным; слышали о романе миссис Морзби; знали, что Морзби о нем известно; знали также, что он человек мстительный, а потому не оставит это без внимания. И наконец, нашли и идентифицировали орудие убийства.
У Анны Морзби и Барклая была возможность спланировать убийство. Имелись также мотив, средство и возможность совершить это преступление. У Джека Морзби на первый взгляд всего этого не наблюдалось.
Проблема в том, что с самого начала все пошло не так из-за исчезнувшего бюста. Явившись на место преступления, полиция первым делом обнаружила пустой ящик. Ну и естественно, они сразу же предположили, что между убийством и ограблением существует какая-то связь, и все мы потратили немало времени и сил, стараясь выяснить, в чем же она состоит. Камеру, как справедливо заметил мистер Тейнет, вывели из строя слишком рано; бюст исчез. Сразу же возникает вопрос: где Гектор ди Соуза?
Повествование Флавии снова прервало презрительное фырканье Морзби, который, откинувшись на спинку кресла, слушал все это с насмешливой улыбкой. Следует отметить, он держался очень уверенно, что несколько смущало Флавию. Она бы предпочла, чтобы Джек, дрожа от страха, готовился чистосердечно признаться в содеянном. Очевидно, Флавия его недооценила.
— И вы полагаете, люди поверят во всю эту чушь? Хотите поделиться этими дикими фантазиями с жюри присяжных?
Она окинула его презрительным и грозным взглядом и пыталась продолжить рассказ. Но чувствовала, что Джек сумел поколебать ее уверенность; пока все ее рассуждения не подкреплялись ничем, а сама она предприняла эту обличительную речь в надежде, что вдруг подвернется нечто такое, что не позволит им отпустить Морзби.
Флавия, как и все остальные присутствующие, сознавала, что не хватает вещественных доказательств. Даже в Италии такое бы не прошло, не говоря уже об Америке. И что самое худшее, Джек Морзби тоже прекрасно понимал это.
— По ряду причин, в которые не считаю нужным углубляться сейчас, мы пришли к выводу, что бюст вовсе не был украден и инсценировка кражи была затеяна Лангтоном с целью сместить Тейнета, а заодно и обогатиться.
Лангтон присоединился к Джеку Морзби, и они вдвоем принялись отпускать злобные комментарии и презрительно фыркать.
— Лангтону было несложно сообразить, что происходит. Очевидно, Джек Морзби хотел сфокусировать все внимание полиции на своей мачехе. Ясно также, что Гектор ди Соуза должен был стать главным подозреваемым.
— Лестно слышать, — сухо заметил Лангтон. — Однако справедливости ради должен признаться, я не столь уж умен, чтобы обвести вокруг пальца объединенные силы полиции сразу двух стран.
— Во-первых, — решительно перебила его Флавия, — только вам было известно, что кража бюста всего лишь инсценировка. Во-вторых, вы находились вне стен музея, кстати, камера зафиксировала, когда Морзби пошел в кабинет и Джек Морзби должен был уехать. Джонатан тоже часто сидел и курил на куске мрамора. Если он прекрасно видел, кто входит и выходит из административного здания, то и вы должны были это видеть.
— А вы докажите, — произнес Джек Морзби с кривой усмешкой.
— Лангтон заметил, как Джек Морзби выходит из административного здания, и у него хватило ума сообразить, что происходит, — невозмутимо продолжала гнуть свое Флавия. — Он также понимал, что ди Соуза способен спутать все карты. Повторяю, ди Соуза был просто обречен стать главным подозреваемым. Он также понял, что Гектор знал о бюсте больше, чем предполагалось.
Так что же произошло с Гектором? Каким-то образом ему стало известно, что в ящике находится все, что угодно, только не бюст Бернини. Бюст, которым ему удалось завладеть еще в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Думается мне, что старик Морзби приказал ему вернуться в Рим и раздобыть доказательства. Никакой симпатии Морзби к Гектору, разумеется, не испытывал, но понимал, что на такой обман способен лишь кто-то из особо приближенных. И вот Гектор спешит в отель и готовится к отлету. Заказывает себе билет на два часа ночи.
У Лангтона и у Джека Морзби были весьма веские причины убрать с дороги Гектора. Устранение его означало, что он уже никогда не расскажет всего, что знал о бюсте. А Анна Морзби с Барклаем снова становились главными подозреваемыми.
Все это были лишь умозаключения, не более. Любой адвокат не оставил бы от них камня на камне.
— Короче, я уверена, что телефонный разговор сводился к следующему: или вас арестуют, или ди Соузу. Но при таком раскладе Анна Морзби с Барклаем под подозрение не попадают, если не предпринять срочных мер. Вы подтверждаете это, мистер Лангтон?
— Нет, — буркнул он.
Они с Морзби обменялись улыбками, а Флавия продолжила:
— Тем временем Гектор, не зная, что Артур Морзби уже мертв, торопливо паковал свои чемоданы, оставив номер в не присущем ему беспорядке. Он уже собрался выезжать, но тут ему звонит Джек Морзби, предупрежденный Лангтоном. Узнает, что ди Соуза собирается в аэропорт, и предлагает подвезти его на своей машине. Другу отца Джек готов оказать любую услугу. Особенно в подобных обстоятельствах. Он мчится к отелю, как бешеный, стараясь опередить полицию. Он так гонит, что едва не сбивает Аргайла около отеля. Очевидно, что примерно через час ди Соуза был уже мертв, а еще через два часа его тело закопали на пустоши.
У Морзби возникает новая проблема. Теперь, с исчезновением ди Соузы, полиция наверняка решит, что убийство старика Морзби было делом рук Гектора. А потому требуется намекнуть им, что это не так. И вот он бросает рядом с телом орудие убийства, затем звонит в полицию и сообщает, где искать ди Соузу.
Довольно смелый и ловкий ход. Да кому только в голову придет, что убийца, находясь в своем уме, станет оставлять легко идентифицируемое орудие убийства возле тела своей жертвы? Но полиция клюет на эту наживку.
Итак, до сих пор все идет как по маслу. Артур Морзби мертв, ди Соуза превращается в улику против Анны Морзби, бюст благополучно исчезает, а итальянская полиция лишь подбавляет масла в огонь, засыпая своих американских коллег официальными запросами, подчеркивая этим значительность пропажи. И еще я полагаю, что между Джеком Морзби и Лангтоном существовала договоренность, согласно которой последний, в обмен на молчание, продолжил бы заниматься музеем, но уже в качестве его директора. А может, просто сошлись на приличной сумме.
Во избежание неприятностей Лангтон спешит уехать в Италию. Очевидно, он просто опасался, что Морзби решит избавиться от еще одного потенциального свидетеля. Пока он вне пределов досягаемости, Морзби будет выполнять условия сделки.
Во время этой части повествования Морзби сохранял полнейшую невозмутимость.
— Опять то же самое, — лениво и спокойно заметил он. — Никаких доказательств, и к чему это вас приведет? Да у вас их вообще ноль, по моему разумению. Допустим, я украл пистолет, но попробуйте это доказать. Да, я мог ехать по дороге в тот момент, когда через нее переходил Аргайл, и едва не сбил его, но опять-таки докажите. Я мог, конечно, сымитировать по телефону голос отца, но с равным успехом это мог сделать другой человек. И наконец, в Лос-Анджелесе полным-полно грузовиков самых разнообразных цветов и оттенков. Я мог пытаться убить Аргайла, но тормозной шланг вполне мог отскочить и сам по себе. Мог убить отца, но мог и не убить. Все это крайне неубедительно.
— Ну а сегодня вечером?
— Меня пригласили, я пришел немного раньше. Только шагнул в дверь, как кто-то врезал мне под дых.
— Но ведь пришли-то вы не с пустыми руками, а с револьвером.
— Да в Лос-Анджелесе каждый второй носит при себе оружие.
Морелли смотрел уже совсем мрачно, и причиной тому был не только больной зуб. Взгляд, обращенный на Флавию, говорил о серьезном опасении, что все дело вот-вот просто рассыплется в прах. Он был уверен, что Джек Морзби собирался убить Аргайла и у того не было выбора, кроме как ударить его первым, но позиции обвинения это заметно ослабляло. А самому бедняге Аргайлу, сколь ни прискорбно, возможно, светило даже обвинение в покушении на умышленное убийство.
Морелли был готов скрежетать зубами от отчаяния, если бы это не было столь рискованно. Морзби прав, рано или поздно им придется отпустить его. Он даже начал нехотя шарить в карманах в поисках ключей от наручников.
— Что, черт подери, происходит в моем доме? — раздался возмущенный голос.
Взгляды всех присутствующих устремились к двери. На пороге стоял Стритер, красный, с разинутым ртом, он озирал царившие вокруг разорение и беспорядок. Лужайка была изрезана следами от автомобильных протекторов, вокруг сновали полицейские; Аргайл в целях самообороны успел перебить немало посуды, дверь едва держалась на одной петле; мебель сдвинута и частично перевернута, по всей комнате разбросаны книги и мелкие предметы обихода.
Не успел Стритер припарковать машину, как к нему подбежал сосед и начал выражать возмущение.
— Мистер Стритер, — обрадовано произнес Морелли, — вы немного опоздали и…
— Ясное дело, опоздал. Вы, как я вижу, и сами прекрасно справились. Я ведь не мог появиться раньше Тейнета, это очевидно.
Морелли нахмурился: он не понимал, что имеет в виду Стритер.
— О чем это вы?
— Мне пришлось ждать, пока он не уйдет из кабинета. Не мог же я зайти туда в его присутствии и взять при нем это.
— Что взять?
— Пленку.
— Какую еще пленку?
— Ну ту, что вы просили меня принести. Из кабинета Тейнета.