— О-о?
— Буркхардт начал опять критиковать его методы, и Менцис просто вышвырнул его вон. Занятно, верно? Он сам рассказал мне об этом за ужином.
— Кто рассказал? — не понял Аргайл.
— Буркхардт.
— А кто это?
— Буркхардт? Ну что вы… Буркхардт.
Аргайл покачал головой.
— А мне говорили, вы раньше торговали картинами. Питер Буркхардт. Неужели не слышали о галерее Буркхардта?
— Ах, этот Буркхардт, — пробормотал Аргайл.
Он рассказал об этом Флавии за тарелкой супа минестроне, когда они отправились вместе пообедать. — Кто? Аргайл с упреком посмотрел на нее.
— Я думал, ты держишь руку на пульсе. Питер Буркхардт. Крупнейший специалист по иконам. Законодатель цен в этом секторе. Какую цену он назовет, столько икона и будет стоить на рынке.
— Ты с ним знаком?
— Только заочно. И слава Богу. Он зол, как овчарка. Француз.
— И где он живет?
— В Париже. Держит галерею на Фобур-Сен-Оноре уже несколько десятилетий.
— А сейчас он находится в Риме?
— Видимо, да. У него была стычка с Менцисом. Однажды у них вышел спор — кажется, из-за жидкости для смывания краски, — и они до сих пор не могут помириться.
Флавия съела несколько ложек супа, обдумывая услышанное.
— Значит, у нас есть специалист по иконам, который день назад точно был в Риме. Орден принимает решение не продавать икону, и ее тут же похищают. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Пора переключить внимание с Караваджо на православные иконы. И спросить Менциса, почему он ничего не сказал о Буркхардте. Проверь багаж Буркхардта. Только учти: у него отличная репутация, которой он не станет рисковать. Я допускаю, что он мог посмотреть сквозь пальцы на сомнительное происхождение иконы; в принципе все иконы попадают в руки дельцов не совсем честным путем. Но чтобы он сам пошел на кражу…
Флавия задумчиво кивнула.
— Интересно, он знает Мэри Верней?
— Ты думаешь, он хотел купить икону и, выяснив, что она не продается, воспользовался услугами миссис Верней?
— Ну, как вариант.
— Но ты, кажется, сказала, что им не поступало предложений продать «Мадонну»?
— Да, к сожалению. И все-таки я попытаюсь разыскать этого человека. Ты дал мне наводку. Спасибо.
— Рад был помочь. Я не люблю, когда ты грустишь. А в монастыре есть прогресс?
Она усмехнулась:
— Да, благодаря настойчивым расспросам Альберто мы выяснили личность преступника. К несчастью, он в бегах.
— Молодец! — похвалил карабинера Аргайл. — И кто же это?
— Пресвятая Дева! У нас даже есть свидетель.
— Что?
Флавия пояснила. Аргайл серьезно покачал головой:
— Нет, синьора Грациани не права. Достаточно взглянуть на лицо на иконе. Разве по нему не видно, что она в принципе не способна причинить кому-нибудь зло? Нет. Наверное, кому-то очень удобно свалить всю вину на нее, — решительно заявил он.
— Ты полагаешь?
— Да. А вы выяснили, зачем отец Ксавье отправился в церковь в такую рань?
— Разве священник должен оправдывать свое пребывание в церкви? Вероятно, он хотел помолиться. Я узнала: у них тут недавно случился раскол. А может быть, это я напугала его предупреждением о налете, и он решил лично сторожить церковь.
— А Мэри Верней по-прежнему у тебя на подозрении?
— Естественно, как же иначе? Но удар по голове был нанесен с большой силой — вряд ли это она. Однако я могу ошибаться, и мы все равно будем держать ее в поле зрения. Ты сейчас куда?
— Опять на работу.
— Может, зайдешь в магазин? У меня точно не будет ни минутки свободной.
Аргайл вздохнул:
— А ты обещаешь, что придешь ужинать? Она кивнула:
— Обещаю.
— Ну ладно, тогда я что-нибудь приготовлю. Только не жди от меня особых изысков.
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
— Буркхардт начал опять критиковать его методы, и Менцис просто вышвырнул его вон. Занятно, верно? Он сам рассказал мне об этом за ужином.
— Кто рассказал? — не понял Аргайл.
— Буркхардт.
— А кто это?
— Буркхардт? Ну что вы… Буркхардт.
Аргайл покачал головой.
— А мне говорили, вы раньше торговали картинами. Питер Буркхардт. Неужели не слышали о галерее Буркхардта?
— Ах, этот Буркхардт, — пробормотал Аргайл.
Он рассказал об этом Флавии за тарелкой супа минестроне, когда они отправились вместе пообедать. — Кто? Аргайл с упреком посмотрел на нее.
— Я думал, ты держишь руку на пульсе. Питер Буркхардт. Крупнейший специалист по иконам. Законодатель цен в этом секторе. Какую цену он назовет, столько икона и будет стоить на рынке.
— Ты с ним знаком?
— Только заочно. И слава Богу. Он зол, как овчарка. Француз.
— И где он живет?
— В Париже. Держит галерею на Фобур-Сен-Оноре уже несколько десятилетий.
— А сейчас он находится в Риме?
— Видимо, да. У него была стычка с Менцисом. Однажды у них вышел спор — кажется, из-за жидкости для смывания краски, — и они до сих пор не могут помириться.
Флавия съела несколько ложек супа, обдумывая услышанное.
— Значит, у нас есть специалист по иконам, который день назад точно был в Риме. Орден принимает решение не продавать икону, и ее тут же похищают. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Пора переключить внимание с Караваджо на православные иконы. И спросить Менциса, почему он ничего не сказал о Буркхардте. Проверь багаж Буркхардта. Только учти: у него отличная репутация, которой он не станет рисковать. Я допускаю, что он мог посмотреть сквозь пальцы на сомнительное происхождение иконы; в принципе все иконы попадают в руки дельцов не совсем честным путем. Но чтобы он сам пошел на кражу…
Флавия задумчиво кивнула.
— Интересно, он знает Мэри Верней?
— Ты думаешь, он хотел купить икону и, выяснив, что она не продается, воспользовался услугами миссис Верней?
— Ну, как вариант.
— Но ты, кажется, сказала, что им не поступало предложений продать «Мадонну»?
— Да, к сожалению. И все-таки я попытаюсь разыскать этого человека. Ты дал мне наводку. Спасибо.
— Рад был помочь. Я не люблю, когда ты грустишь. А в монастыре есть прогресс?
Она усмехнулась:
— Да, благодаря настойчивым расспросам Альберто мы выяснили личность преступника. К несчастью, он в бегах.
— Молодец! — похвалил карабинера Аргайл. — И кто же это?
— Пресвятая Дева! У нас даже есть свидетель.
— Что?
Флавия пояснила. Аргайл серьезно покачал головой:
— Нет, синьора Грациани не права. Достаточно взглянуть на лицо на иконе. Разве по нему не видно, что она в принципе не способна причинить кому-нибудь зло? Нет. Наверное, кому-то очень удобно свалить всю вину на нее, — решительно заявил он.
— Ты полагаешь?
— Да. А вы выяснили, зачем отец Ксавье отправился в церковь в такую рань?
— Разве священник должен оправдывать свое пребывание в церкви? Вероятно, он хотел помолиться. Я узнала: у них тут недавно случился раскол. А может быть, это я напугала его предупреждением о налете, и он решил лично сторожить церковь.
— А Мэри Верней по-прежнему у тебя на подозрении?
— Естественно, как же иначе? Но удар по голове был нанесен с большой силой — вряд ли это она. Однако я могу ошибаться, и мы все равно будем держать ее в поле зрения. Ты сейчас куда?
— Опять на работу.
— Может, зайдешь в магазин? У меня точно не будет ни минутки свободной.
Аргайл вздохнул:
— А ты обещаешь, что придешь ужинать? Она кивнула:
— Обещаю.
— Ну ладно, тогда я что-нибудь приготовлю. Только не жди от меня особых изысков.
ГЛАВА 8
Разглядывая картины, Мэри Верней приходила в себя после беспокойно проведенного утра. Теперь, когда полотна старых мастеров перестали волновать ее как объект кражи, она даже начала получать удовольствие от их созерцания, хотя, конечно, привычки давали о себе знать. Увидев прелестный маленький холст Фра Анжелико, она с трудом удержалась, чтобы не проверить надежность сигнализации и наличие решетки на окнах. Разумеется, сейчас это был совершенно абстрактный интерес, поскольку вот уже три — нет, даже четыре — года, как она забросила опасный бизнес. Ей нравилась спокойная жизнь без риска, и она не испытывала ни малейшего желания начинать все сначала. Мэри терпеть не могла людей — не только воров, но и футболистов, боксеров, политиков, — которые считали себя незаменимыми и неподвластными ходу времени. Нет хуже дурака, чем старый дурак, считала Мэри Верней, а дурой она никогда не была.
Но, возможно, ей еще предоставится такая возможность, и совсем скоро.
Утро выдалось очень бурным. В шесть часов Мэри вышла из гостиницы через задний вход, собираясь изучить окрестности монастыря. Она выбрала столь ранний час, справедливо полагая, что Джулия не сможет караулить ее всю ночь, а других людей у Флавии, похоже, нет. К тому же в это время улицы Рима пустынны, и ей будет легче заметить слежку.
Мэри отправилась в путь пешком: автобусы ранним утром ходили редко, а брать такси она опасалась. Чудесная прогулка; при иных обстоятельствах она получила бы от нее огромное удовольствие, но не сегодня — древний форум и Палатинский холм, резко выделявшийся на светлеющем небе, оставили ее равнодушной. Еще один замечательный день, но ей-то какое до этого дело? У нее сейчас другие задачи: нужно изучить улицу, боковые аллеи, замки на дверях и все, все, все. Пока она собиралась ограничиться лишь беглым обзором — настоящая работа начнется на следующей неделе.
Так же как и Аргайл с Флавией, Мэри неспешно поднялась вверх по улице к монастырю, запоминая расстояния между переулками и отмечая, какие из них заканчиваются тупиком, а какие — выходят на главную дорогу. Обратила внимание на мусороуборочные машины в конце улицы и поставила себе на заметку проверить, всегда ли они появляются здесь в это время. Потом дошла очередь до монастыря: высокая ограда, крепко запертая дверь. Она пошла вдоль ограды и увидела за ней длинное мрачное строение с решетками на маленьких окнах. Похоже, с грабежами в Риме познакомились не сегодня. Может, у них в шестнадцатом веке и не было прожекторов и сигнализации, однако они и тогда умели себя защитить. И надо сказать, весьма эффективно. Как бы там ни было, Мэри поняла, что с помощью своих атлетических данных она здесь ничего не добьется. Ну и ладно, тем более что это не ее стиль. Значит, первоначальный план остается в силе.
Но в силе он пробыл совсем недолго. Когда Мэри снова вернулась на главную улицу и в последний раз пошла вдоль ограды монастыря, план канул в небытие. Мэри повезло, что мужчина шагал по противоположной стороне улицы, иначе он мог бы ее заметить. Она прижалась к дверям подъезда многоквартирного дома и стала наблюдать.
Мужчина шел торопливой походкой. Одежда на нем была неброской, на правом плече висела коричневая холщовая сумка, которую он крепко прижимал к боку. С возрастающим беспокойством Мэри Верней увидела, как мужчина поднялся по ступенькам церкви, толкнул дверь и вошел. Мэри Верней запомнила его приметы: средний рост, хрупкое сложение, темные вьющиеся волосы, спортивная куртка, очки.
Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: мужчина зашел в церковь не случайно. Он явно знал, что дверь будет не заперта. И это тоже не случайно: в наше время никто не оставит на ночь дверь незапертой. Мэри в отчаянии заломила руки. Она нутром чувствовала: все пошло наперекосяк. Это означало крушение всех ее планов. Микис выполнит свою угрозу относительно Луизы — в этом она не сомневалась. Тревога за внучку все время сидела в ней занозой, но сейчас ее охватила настоящая паника. Мэри быстро пошла вперед, пересекла улицу и начала подниматься по ступенькам церкви. Она не знала, зачем делает это, но чувствовала, что не может оставаться в стороне.
Если бы она шла чуть быстрее, то столкнулась бы с ним у двери — мужчина выскочил на улицу. Он был взволнован и бледен и казался сильно напуганным. Почти бегом он спустился по лестнице, внизу споткнулся и выронил сумку. Та упала на каменную мостовую с мягким шлепком, мужчина тут же подхватил се и буквально побежал вверх по улице.
Мэри мгновенно оценила ситуацию и приняла решение. Что-то здесь не так. Она быстро вошла в церковь и осмотрелась по сторонам. Через несколько секунд ее глаза привыкли к темноте, и она увидела распростертую на полу фигуру. Это был пожилой священник; он получил сильный удар в голову, кровь медленно сочилась из раны.
Мужчина был в сознании, но Мэри видела, что он может потерять его в любую секунду. Она опустилась на колени и склонилась к нему.
— Что здесь произошло?
Он тихо застонал и попытался поднять голову. С неожиданной для себя нежностью она обхватила его голову ладонями и мягко переспросила:
— Что случилось?
— Картина… он…
— Кто? Кто он?
— Буркхардт. Он…
И потерял сознание. Она еще раз внимательно всмотрелась в его лицо, потом поднялась, стараясь не запачкаться кровью.
— Не шевелитесь, — тихо сказала она. — Все будет хорошо. Я позабочусь об этом.
Она приложила край его одеяния к ране, пытаясь остановить кровь. Больше она ничего не могла для него сейчас сделать. Мэри подняла взгляд и увидела пустую раму там, где должна была висеть икона. Забыв о раненом, она выбежала на улицу.
Только бы он не успел уйти далеко. Через несколько минут она догнала его; мужчина остановился посреди улицы и разглядывал карту города.
Мэри мысленно возблагодарила небо за бессистемное расположение римских улиц и замедлила шаг, стараясь держаться ярдов за сто от незнакомца.
«Кажется, мы занервничали, — подумала она. — Ну же, давай! Куда ты сейчас собираешься, малыш?»
Мужчина свернул на виа Альбина, потом прошел через парк, еще раз сверился с картой, пересек площадь и вошел в здание железнодорожного вокзала. Мэри держалась на почтительном расстоянии. Она наконец вспомнила, кто он такой, хотя должна была вспомнить сразу, как только услышала его имя. Это же как яичница и бекон — иконы и Буркхардт. Ну конечно.
Мужчина отчего-то передумал и снова вышел на улицу. Обойдя здание вокруг, он направился к вокзалу Остиенсе. На этот раз Буркхардт проявил больше решительности. Войдя в здание вокзала, он прямиком пошел к камере хранения. Достав из кармана несколько монеток, забросил сумку в ячейку, закрыл ее и убрал ключ в карман.
На улице он поймал такси, и Мэри отказалась от дальнейшего преследования — теперь оно уже не имело смысла. Она зашла в бар на другой стороне улицы. На всякий случай нужно выждать с полчаса. Но сначала — акт гуманизма. Она набрала номер «Скорой помощи».
Стараясь говорить, насколько это было возможно, с римским акцентом, она сообщила о несчастном случае в церкви монастыря Сан-Джованни и повесила трубку, прежде чем ей успели задать дополнительные вопросы. Без двадцати восемь. Теперь совесть ее чиста. Можно выпить чашку капуччино с большой шапкой пены и съесть пирожное, заняв столик где-нибудь в углу. Она не сомневалась, что через несколько минут все ее проблемы чудесным образом разрешатся. Может быть, уже сегодня вечером она сядет на самолет и полетит домой.
В десять минут девятого она зашла в здание вокзала и уверенно направилась к стойке администратора.
— Бон джорно, — произнесла она с ужасающим акцентом, приклеив на лицо бессмысленную улыбку. — Есть один проблем. Трудность. Понимаете?
Дежурный администратор, привыкший к тому, что туристы проявляют полный идиотизм, тяжело вздохнул и любезно улыбнулся. У него сегодня было хорошее настроение. Последняя смена перед отпуском. Целый год он планировал, как провести его, и теперь уже считал часы до его начала. Ему не терпелось бросить вызов повседневной рутине.
— Да?
— Багаж? Остался багаж. Urn, consigno? Потеряла ключи. — Жестикуляцией она попыталась показать, будто открывает ключом замок. — Большая проблема. — И снова широко улыбнулась.
Мужчина нахмурился и шаг за шагом начал выяснить, что ей от него нужно. При этом он пытался найти смысл в той чепухе, которую она изрекала, а она старалась не сбиться на итальянский, которым владела преотлично.
— Ах! Вы потеряли ключи от своей ячейки. Верно? Она радостно закивала, потом взяла лист бумаги, нацарапала на нем С37 и дала ему прочитать.
— Что там лежит? Вы должны мне сказать. Иначе как я узнаю, что вещи принадлежат вам?
Она помедлила с ответом, сделав вид, что не понимает, потом помахала рукой, показывая, что ужасно торопится на самолет. В конце концов она снизошла до понимания и, очень натурально изобразив возмущение от того, что кто-то может сомневаться в ее порядочности, снова замахала руками.
— Сумка, — сказала она. — Кейс. Sacco, si. Красивая. Светло-коричневая. Ремень на плечо. Молния.
Она начала сумбурно перечислять содержимое сумки, стараясь говорить так быстро, чтобы он не смог разобрать ни единого слова. В конце концов, сдаваясь, он поднял руки.
— О'кей, — сказал он. — О'кей.
Администратор выдвинул ящик стола, достал ключ и пошел с ней в багажное отделение. Мэри показала ему ячейку, и он открыл ее своим ключом.
— Ну вот она, — с удовлетворением сказала Мэри, завладевая сумкой. — О, спасибо, синьор, вы так любезны. — Она сжала его ладонь обеими руками, изображая горячую благодарность.
— Не стоит, — сказал он. — В следующий раз будьте внимательнее.
Он поленился сделать запись в книге, как того требовали правила, но взял себе на заметку сообщить кому следует, чтобы заказали еще один ключ. Но не сейчас. Сегодня слишком много работы. Можно оставить это на потом.
Мэри Верней пошла в туалет, закрылась в кабинке и поставила сумку на колено. Ну, вот и конец пути. Слава тебе, Господи. С бьющимся сердцем она расстегнула молнию на сумке и…
Иконы в сумке не было. Там лежали деньги, очень много денег. Только зачем они ей?
«Проклятие! Иконы здесь нет. Тогда где же она, черт побери?»
Мэри пересчитала пачки, прикидывая, сколько же там денег. Немецкие марки. Около двухсот тысяч крупными и мелкими купюрами. И больше ничего.
Она застегнула сумку и задумалась.
«Ничего не понимаю. Ладно, сначала нужно избавиться от сумки».
Она вышла из туалета, поднялась на платформу и за несколько секунд до отправления электрички успела втиснуться в переполненный вагон. Она прекрасно знала, что никому в здравом уме не придет в голову поинтересоваться, есть ли у нее билет, тем более что через пять минут она сойдет. Вцепившись в сумку и выказывая не меньше волнения, чем Буркхардт, Мэри едва дождалась, пока поезд не причалил к главному терминалу и не исторг ее из себя вместе с еще несколькими сотнями пассажиров.
Оставив сумку в камере хранения, она позвонила Ми-кису. По его голосу было ясно, что она его разбудила.
— У нас новая проблема, — объявила она, как только он пришел в себя. — Иконы нет. Кто-то уже побывал в монастыре, совершил нападение на священника и унес икону. Я не знаю, кто это сделал, — продолжила она, — но сразу после ограбления туда заходил человек по фамилии Буркхардт. Тебе она знакома?
Как ни странно, Микис, похоже, слышал, кто такой Буркхардт.
— Да, — снова заговорила она, — это он, французский специалист по иконам. Он сейчас в Риме, и насколько я понимаю, тоже охотится за иконой. Не думаю, чтобы нападение на священника было делом его рук, но он вышел из церкви, после чего отправился на вокзал и оставил в камере хранения сумку. Вокзал Остиенсе. Ячейка С37… Естественно, нет, — сказала Мэри после паузы. — Можешь позвонить к нему в галерею и поинтересоваться, где он сейчас находится. Это даже тебе под силу. Но я не могу украсть картину, если ее уже украли. Нам придется встретиться позже. Я не понимаю, чего еще ты от меня ждешь.
«Должно сработать, — подумала она. — Не может же он ждать от меня чуда».
Переговорив с Микисом, она вернулась в свою гостиницу. Войдя со двора, она уже через десять минут появилась в гостиничном ресторане.
— Спала прекрасно, — сказала она официанту, который принес ей завтрак. — Вероятно, так влияет замечательный римский воздух. Я планирую сходить сегодня в художественную галерею. Какую вы посоветуете?
Но, возможно, ей еще предоставится такая возможность, и совсем скоро.
Утро выдалось очень бурным. В шесть часов Мэри вышла из гостиницы через задний вход, собираясь изучить окрестности монастыря. Она выбрала столь ранний час, справедливо полагая, что Джулия не сможет караулить ее всю ночь, а других людей у Флавии, похоже, нет. К тому же в это время улицы Рима пустынны, и ей будет легче заметить слежку.
Мэри отправилась в путь пешком: автобусы ранним утром ходили редко, а брать такси она опасалась. Чудесная прогулка; при иных обстоятельствах она получила бы от нее огромное удовольствие, но не сегодня — древний форум и Палатинский холм, резко выделявшийся на светлеющем небе, оставили ее равнодушной. Еще один замечательный день, но ей-то какое до этого дело? У нее сейчас другие задачи: нужно изучить улицу, боковые аллеи, замки на дверях и все, все, все. Пока она собиралась ограничиться лишь беглым обзором — настоящая работа начнется на следующей неделе.
Так же как и Аргайл с Флавией, Мэри неспешно поднялась вверх по улице к монастырю, запоминая расстояния между переулками и отмечая, какие из них заканчиваются тупиком, а какие — выходят на главную дорогу. Обратила внимание на мусороуборочные машины в конце улицы и поставила себе на заметку проверить, всегда ли они появляются здесь в это время. Потом дошла очередь до монастыря: высокая ограда, крепко запертая дверь. Она пошла вдоль ограды и увидела за ней длинное мрачное строение с решетками на маленьких окнах. Похоже, с грабежами в Риме познакомились не сегодня. Может, у них в шестнадцатом веке и не было прожекторов и сигнализации, однако они и тогда умели себя защитить. И надо сказать, весьма эффективно. Как бы там ни было, Мэри поняла, что с помощью своих атлетических данных она здесь ничего не добьется. Ну и ладно, тем более что это не ее стиль. Значит, первоначальный план остается в силе.
Но в силе он пробыл совсем недолго. Когда Мэри снова вернулась на главную улицу и в последний раз пошла вдоль ограды монастыря, план канул в небытие. Мэри повезло, что мужчина шагал по противоположной стороне улицы, иначе он мог бы ее заметить. Она прижалась к дверям подъезда многоквартирного дома и стала наблюдать.
Мужчина шел торопливой походкой. Одежда на нем была неброской, на правом плече висела коричневая холщовая сумка, которую он крепко прижимал к боку. С возрастающим беспокойством Мэри Верней увидела, как мужчина поднялся по ступенькам церкви, толкнул дверь и вошел. Мэри Верней запомнила его приметы: средний рост, хрупкое сложение, темные вьющиеся волосы, спортивная куртка, очки.
Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: мужчина зашел в церковь не случайно. Он явно знал, что дверь будет не заперта. И это тоже не случайно: в наше время никто не оставит на ночь дверь незапертой. Мэри в отчаянии заломила руки. Она нутром чувствовала: все пошло наперекосяк. Это означало крушение всех ее планов. Микис выполнит свою угрозу относительно Луизы — в этом она не сомневалась. Тревога за внучку все время сидела в ней занозой, но сейчас ее охватила настоящая паника. Мэри быстро пошла вперед, пересекла улицу и начала подниматься по ступенькам церкви. Она не знала, зачем делает это, но чувствовала, что не может оставаться в стороне.
Если бы она шла чуть быстрее, то столкнулась бы с ним у двери — мужчина выскочил на улицу. Он был взволнован и бледен и казался сильно напуганным. Почти бегом он спустился по лестнице, внизу споткнулся и выронил сумку. Та упала на каменную мостовую с мягким шлепком, мужчина тут же подхватил се и буквально побежал вверх по улице.
Мэри мгновенно оценила ситуацию и приняла решение. Что-то здесь не так. Она быстро вошла в церковь и осмотрелась по сторонам. Через несколько секунд ее глаза привыкли к темноте, и она увидела распростертую на полу фигуру. Это был пожилой священник; он получил сильный удар в голову, кровь медленно сочилась из раны.
Мужчина был в сознании, но Мэри видела, что он может потерять его в любую секунду. Она опустилась на колени и склонилась к нему.
— Что здесь произошло?
Он тихо застонал и попытался поднять голову. С неожиданной для себя нежностью она обхватила его голову ладонями и мягко переспросила:
— Что случилось?
— Картина… он…
— Кто? Кто он?
— Буркхардт. Он…
И потерял сознание. Она еще раз внимательно всмотрелась в его лицо, потом поднялась, стараясь не запачкаться кровью.
— Не шевелитесь, — тихо сказала она. — Все будет хорошо. Я позабочусь об этом.
Она приложила край его одеяния к ране, пытаясь остановить кровь. Больше она ничего не могла для него сейчас сделать. Мэри подняла взгляд и увидела пустую раму там, где должна была висеть икона. Забыв о раненом, она выбежала на улицу.
Только бы он не успел уйти далеко. Через несколько минут она догнала его; мужчина остановился посреди улицы и разглядывал карту города.
Мэри мысленно возблагодарила небо за бессистемное расположение римских улиц и замедлила шаг, стараясь держаться ярдов за сто от незнакомца.
«Кажется, мы занервничали, — подумала она. — Ну же, давай! Куда ты сейчас собираешься, малыш?»
Мужчина свернул на виа Альбина, потом прошел через парк, еще раз сверился с картой, пересек площадь и вошел в здание железнодорожного вокзала. Мэри держалась на почтительном расстоянии. Она наконец вспомнила, кто он такой, хотя должна была вспомнить сразу, как только услышала его имя. Это же как яичница и бекон — иконы и Буркхардт. Ну конечно.
Мужчина отчего-то передумал и снова вышел на улицу. Обойдя здание вокруг, он направился к вокзалу Остиенсе. На этот раз Буркхардт проявил больше решительности. Войдя в здание вокзала, он прямиком пошел к камере хранения. Достав из кармана несколько монеток, забросил сумку в ячейку, закрыл ее и убрал ключ в карман.
На улице он поймал такси, и Мэри отказалась от дальнейшего преследования — теперь оно уже не имело смысла. Она зашла в бар на другой стороне улицы. На всякий случай нужно выждать с полчаса. Но сначала — акт гуманизма. Она набрала номер «Скорой помощи».
Стараясь говорить, насколько это было возможно, с римским акцентом, она сообщила о несчастном случае в церкви монастыря Сан-Джованни и повесила трубку, прежде чем ей успели задать дополнительные вопросы. Без двадцати восемь. Теперь совесть ее чиста. Можно выпить чашку капуччино с большой шапкой пены и съесть пирожное, заняв столик где-нибудь в углу. Она не сомневалась, что через несколько минут все ее проблемы чудесным образом разрешатся. Может быть, уже сегодня вечером она сядет на самолет и полетит домой.
В десять минут девятого она зашла в здание вокзала и уверенно направилась к стойке администратора.
— Бон джорно, — произнесла она с ужасающим акцентом, приклеив на лицо бессмысленную улыбку. — Есть один проблем. Трудность. Понимаете?
Дежурный администратор, привыкший к тому, что туристы проявляют полный идиотизм, тяжело вздохнул и любезно улыбнулся. У него сегодня было хорошее настроение. Последняя смена перед отпуском. Целый год он планировал, как провести его, и теперь уже считал часы до его начала. Ему не терпелось бросить вызов повседневной рутине.
— Да?
— Багаж? Остался багаж. Urn, consigno? Потеряла ключи. — Жестикуляцией она попыталась показать, будто открывает ключом замок. — Большая проблема. — И снова широко улыбнулась.
Мужчина нахмурился и шаг за шагом начал выяснить, что ей от него нужно. При этом он пытался найти смысл в той чепухе, которую она изрекала, а она старалась не сбиться на итальянский, которым владела преотлично.
— Ах! Вы потеряли ключи от своей ячейки. Верно? Она радостно закивала, потом взяла лист бумаги, нацарапала на нем С37 и дала ему прочитать.
— Что там лежит? Вы должны мне сказать. Иначе как я узнаю, что вещи принадлежат вам?
Она помедлила с ответом, сделав вид, что не понимает, потом помахала рукой, показывая, что ужасно торопится на самолет. В конце концов она снизошла до понимания и, очень натурально изобразив возмущение от того, что кто-то может сомневаться в ее порядочности, снова замахала руками.
— Сумка, — сказала она. — Кейс. Sacco, si. Красивая. Светло-коричневая. Ремень на плечо. Молния.
Она начала сумбурно перечислять содержимое сумки, стараясь говорить так быстро, чтобы он не смог разобрать ни единого слова. В конце концов, сдаваясь, он поднял руки.
— О'кей, — сказал он. — О'кей.
Администратор выдвинул ящик стола, достал ключ и пошел с ней в багажное отделение. Мэри показала ему ячейку, и он открыл ее своим ключом.
— Ну вот она, — с удовлетворением сказала Мэри, завладевая сумкой. — О, спасибо, синьор, вы так любезны. — Она сжала его ладонь обеими руками, изображая горячую благодарность.
— Не стоит, — сказал он. — В следующий раз будьте внимательнее.
Он поленился сделать запись в книге, как того требовали правила, но взял себе на заметку сообщить кому следует, чтобы заказали еще один ключ. Но не сейчас. Сегодня слишком много работы. Можно оставить это на потом.
Мэри Верней пошла в туалет, закрылась в кабинке и поставила сумку на колено. Ну, вот и конец пути. Слава тебе, Господи. С бьющимся сердцем она расстегнула молнию на сумке и…
Иконы в сумке не было. Там лежали деньги, очень много денег. Только зачем они ей?
«Проклятие! Иконы здесь нет. Тогда где же она, черт побери?»
Мэри пересчитала пачки, прикидывая, сколько же там денег. Немецкие марки. Около двухсот тысяч крупными и мелкими купюрами. И больше ничего.
Она застегнула сумку и задумалась.
«Ничего не понимаю. Ладно, сначала нужно избавиться от сумки».
Она вышла из туалета, поднялась на платформу и за несколько секунд до отправления электрички успела втиснуться в переполненный вагон. Она прекрасно знала, что никому в здравом уме не придет в голову поинтересоваться, есть ли у нее билет, тем более что через пять минут она сойдет. Вцепившись в сумку и выказывая не меньше волнения, чем Буркхардт, Мэри едва дождалась, пока поезд не причалил к главному терминалу и не исторг ее из себя вместе с еще несколькими сотнями пассажиров.
Оставив сумку в камере хранения, она позвонила Ми-кису. По его голосу было ясно, что она его разбудила.
— У нас новая проблема, — объявила она, как только он пришел в себя. — Иконы нет. Кто-то уже побывал в монастыре, совершил нападение на священника и унес икону. Я не знаю, кто это сделал, — продолжила она, — но сразу после ограбления туда заходил человек по фамилии Буркхардт. Тебе она знакома?
Как ни странно, Микис, похоже, слышал, кто такой Буркхардт.
— Да, — снова заговорила она, — это он, французский специалист по иконам. Он сейчас в Риме, и насколько я понимаю, тоже охотится за иконой. Не думаю, чтобы нападение на священника было делом его рук, но он вышел из церкви, после чего отправился на вокзал и оставил в камере хранения сумку. Вокзал Остиенсе. Ячейка С37… Естественно, нет, — сказала Мэри после паузы. — Можешь позвонить к нему в галерею и поинтересоваться, где он сейчас находится. Это даже тебе под силу. Но я не могу украсть картину, если ее уже украли. Нам придется встретиться позже. Я не понимаю, чего еще ты от меня ждешь.
«Должно сработать, — подумала она. — Не может же он ждать от меня чуда».
Переговорив с Микисом, она вернулась в свою гостиницу. Войдя со двора, она уже через десять минут появилась в гостиничном ресторане.
— Спала прекрасно, — сказала она официанту, который принес ей завтрак. — Вероятно, так влияет замечательный римский воздух. Я планирую сходить сегодня в художественную галерею. Какую вы посоветуете?
ГЛАВА 9
После обеда Альберто умчался к себе в карабинерию. «Я бы с удовольствием помог тебе, но уже конец месяца — у меня столько бумажной работы! Ты не сможешь обойтись без меня до завтра?» — сказал он, глядя на Флавию умоляющим взглядом.
Она великодушно отпустила его и отправилась опрашивать жителей домов, расположенных вблизи монастыря. Предварительно она позвонила в офис и попросила передать Джулии, чтобы та присоединялась к ней, когда вернется с обеда.
Утомительное это занятие — ходить по домам и стучаться во все двери, задавать одни и те же вопросы и получать одни и те же ответы — но дело есть дело. Подоспевшей Джулии Флавия поручила обойти дома на другом конце улицы. Так они методично обходили квартиру за квартирой, этаж за этажом, опрашивая жильцов, до тех пор, пока не встретились на середине улицы.
— Вы видели или слышали что-нибудь сегодня около пяти утра? — раз за разом спрашивала Флавия.
— Конечно же, нет. Я спал.
— Нет, у меня спальня выходит на другую сторону.
— Простите. Говорите громче. Я немного глуховата.
— Я слышал только, как грохотали мусороуборочные машины. Они делают это нарочно, специально шумят, мешая спать добропорядочным людям. Вы знаете…
— Я не страдаю любопытством.
— Уходите, мне некогда — у меня ребенок свалился на пол.
И так далее, и тому подобное. Целая улица людей, но необходимого сочетания бессонницы, любопытства, хорошего слуха и спальни с окнами на монастырь Флавия так и не нашла.
— Черт, столько времени потратили впустую. У меня уже ноги отваливаются, — сказала Флавия, ввалившись вечером в квартиру. Несмотря на усталость, она гордилась, что пришла вовремя и сможет посвятить Джонатану целый вечер. Она сняла туфли и пошевелила пальцами, демонстрируя приятелю свои измученные ноги. Ему они показались прекрасными.
— В таком случае тебе нужна работа за письменным столом.
— Нет, мне нужен стаканчик джина. Тебе что-нибудь известно об иконах?
Аргайл помедлил с ответом, откупоривая бутылку.
— Ничего.
— Ну хоть что-то ты должен знать.
— Нет. Ничего. Ноль. Зеро. Это совершенно отдельное направление в живописи. К своему стыду должен признаться, что для меня все они одинаковы, я даже не смогу отличить современную икону от старой.
— Ты никогда их не продавал?
— Нет. По-моему, не очень хорошо делать деньги на том, в чем не разбираешься. К тому же в последние годы на них было трудно заработать. Сейчас, правда, ситуация исправляется. Бывший Советский Союз обчистили до нитки, и цены снова поползли вверх.
— Объясни подробнее.
— В последние годы сбыть икону стало практически невозможно. Когда упал «железный занавес», в считанные месяцы из России вывезли все мало-мальски ценные иконы — все до единой. Рынок оказался перенасыщен, дилеров завалили иконами по колено. При том что многие иконы были удивительно хороши — десять лет назад за ними гонялись бы музеи.
— Так за сколько сейчас можно продать икону?
— Смотря какую.
— Ты назови мне максимум, самую высокую цену, за которую в принципе можно продать икону.
— Самое большее из того, что я слышал, — четверть миллиона долларов.
— Понятно. А «Мадонну» из монастыря можно отнести к категории таких икон?
— Не знаю. Сомневаюсь. Она слишком печальная.
— Печальная?
— Ну… заброшенная, нелюбимая. Коллекционеры за такими не охотятся. Я, кстати, поставил ей свечку.
Флавия широко зевнула. У Джонатана был весьма своеобразный взгляд на вещи. Тем не менее она очень ценила его мнение, когда дело касалось картин. Здесь интуиция его никогда не подводила. Если бы она еще помогала ему разбираться в людях…
— Свечку, — сонным голосом сказала она. — Зачем?
— Мне показалось, что так будет правильно. Она поблагодарила меня.
— В каком смысле?
— Ну, не картина, конечно, а уборщица. Но я думаю, что это Мадонна вложила благодарность в ее уста.
— Понятно. А почему она показалась тебе заброшенной?
— Она расположена на видном месте — наверное, предполагалось, что к ней будет приходить много народу. Перед ней стоял столик на несколько сотен свечей, и в нем не горело ни одной свечки. Возле нее не было ни одного человека.
— Ты не мог бы оказать мне услугу: выяснить об этой иконе что-нибудь конкретное?
— А ты слышала связанную с ней легенду?
— Про ангела, который принес ее?
— Да.
— Слышала. Ты, конечно, можешь считать меня жестокосердной, но я отношусь к подобным историям довольно скептически. И потом: когда эти ангелы принесли ее?
— Это был один ангел, — поправил Джонатан. — Только один.
— Мои извинения.
— Хорошо, если хочешь, я могу сходить туда и попытаться разузнать о ней. А если ничего не найду, поговорю с нашим преподавателем православной и исламистской живописи.
— Он разбирается в иконах?
— У него написано много работ на эту тему. Как у тебя прошел день?
Флавия безнадежно махнула рукой и снова зевнула.
— Не спрашивай. Сплошное разочарование. Я добыла адрес гостиницы, в которой остановился Буркхардт, но там его нет. О, проклятие!
— В чем дело?
— Только сейчас пришло в голову. Мне сказали, что утром грохотали мусороуборочные машины.
— И что из того?
— Водители могли что-то видеть. Завтра утром я попытаюсь найти водителей, которые обслуживали вчера эту улицу. Думаю, они начинают очень рано.
— Тогда тебе тоже надо лечь пораньше.
Флавия не ответила. Она уже была на пути в спальню и так сладко зевала, что не услышала его слов. Их беседа продлилась ровно десять минут. Не так много для целого вечера.
Она великодушно отпустила его и отправилась опрашивать жителей домов, расположенных вблизи монастыря. Предварительно она позвонила в офис и попросила передать Джулии, чтобы та присоединялась к ней, когда вернется с обеда.
Утомительное это занятие — ходить по домам и стучаться во все двери, задавать одни и те же вопросы и получать одни и те же ответы — но дело есть дело. Подоспевшей Джулии Флавия поручила обойти дома на другом конце улицы. Так они методично обходили квартиру за квартирой, этаж за этажом, опрашивая жильцов, до тех пор, пока не встретились на середине улицы.
— Вы видели или слышали что-нибудь сегодня около пяти утра? — раз за разом спрашивала Флавия.
— Конечно же, нет. Я спал.
— Нет, у меня спальня выходит на другую сторону.
— Простите. Говорите громче. Я немного глуховата.
— Я слышал только, как грохотали мусороуборочные машины. Они делают это нарочно, специально шумят, мешая спать добропорядочным людям. Вы знаете…
— Я не страдаю любопытством.
— Уходите, мне некогда — у меня ребенок свалился на пол.
И так далее, и тому подобное. Целая улица людей, но необходимого сочетания бессонницы, любопытства, хорошего слуха и спальни с окнами на монастырь Флавия так и не нашла.
— Черт, столько времени потратили впустую. У меня уже ноги отваливаются, — сказала Флавия, ввалившись вечером в квартиру. Несмотря на усталость, она гордилась, что пришла вовремя и сможет посвятить Джонатану целый вечер. Она сняла туфли и пошевелила пальцами, демонстрируя приятелю свои измученные ноги. Ему они показались прекрасными.
— В таком случае тебе нужна работа за письменным столом.
— Нет, мне нужен стаканчик джина. Тебе что-нибудь известно об иконах?
Аргайл помедлил с ответом, откупоривая бутылку.
— Ничего.
— Ну хоть что-то ты должен знать.
— Нет. Ничего. Ноль. Зеро. Это совершенно отдельное направление в живописи. К своему стыду должен признаться, что для меня все они одинаковы, я даже не смогу отличить современную икону от старой.
— Ты никогда их не продавал?
— Нет. По-моему, не очень хорошо делать деньги на том, в чем не разбираешься. К тому же в последние годы на них было трудно заработать. Сейчас, правда, ситуация исправляется. Бывший Советский Союз обчистили до нитки, и цены снова поползли вверх.
— Объясни подробнее.
— В последние годы сбыть икону стало практически невозможно. Когда упал «железный занавес», в считанные месяцы из России вывезли все мало-мальски ценные иконы — все до единой. Рынок оказался перенасыщен, дилеров завалили иконами по колено. При том что многие иконы были удивительно хороши — десять лет назад за ними гонялись бы музеи.
— Так за сколько сейчас можно продать икону?
— Смотря какую.
— Ты назови мне максимум, самую высокую цену, за которую в принципе можно продать икону.
— Самое большее из того, что я слышал, — четверть миллиона долларов.
— Понятно. А «Мадонну» из монастыря можно отнести к категории таких икон?
— Не знаю. Сомневаюсь. Она слишком печальная.
— Печальная?
— Ну… заброшенная, нелюбимая. Коллекционеры за такими не охотятся. Я, кстати, поставил ей свечку.
Флавия широко зевнула. У Джонатана был весьма своеобразный взгляд на вещи. Тем не менее она очень ценила его мнение, когда дело касалось картин. Здесь интуиция его никогда не подводила. Если бы она еще помогала ему разбираться в людях…
— Свечку, — сонным голосом сказала она. — Зачем?
— Мне показалось, что так будет правильно. Она поблагодарила меня.
— В каком смысле?
— Ну, не картина, конечно, а уборщица. Но я думаю, что это Мадонна вложила благодарность в ее уста.
— Понятно. А почему она показалась тебе заброшенной?
— Она расположена на видном месте — наверное, предполагалось, что к ней будет приходить много народу. Перед ней стоял столик на несколько сотен свечей, и в нем не горело ни одной свечки. Возле нее не было ни одного человека.
— Ты не мог бы оказать мне услугу: выяснить об этой иконе что-нибудь конкретное?
— А ты слышала связанную с ней легенду?
— Про ангела, который принес ее?
— Да.
— Слышала. Ты, конечно, можешь считать меня жестокосердной, но я отношусь к подобным историям довольно скептически. И потом: когда эти ангелы принесли ее?
— Это был один ангел, — поправил Джонатан. — Только один.
— Мои извинения.
— Хорошо, если хочешь, я могу сходить туда и попытаться разузнать о ней. А если ничего не найду, поговорю с нашим преподавателем православной и исламистской живописи.
— Он разбирается в иконах?
— У него написано много работ на эту тему. Как у тебя прошел день?
Флавия безнадежно махнула рукой и снова зевнула.
— Не спрашивай. Сплошное разочарование. Я добыла адрес гостиницы, в которой остановился Буркхардт, но там его нет. О, проклятие!
— В чем дело?
— Только сейчас пришло в голову. Мне сказали, что утром грохотали мусороуборочные машины.
— И что из того?
— Водители могли что-то видеть. Завтра утром я попытаюсь найти водителей, которые обслуживали вчера эту улицу. Думаю, они начинают очень рано.
— Тогда тебе тоже надо лечь пораньше.
Флавия не ответила. Она уже была на пути в спальню и так сладко зевала, что не услышала его слов. Их беседа продлилась ровно десять минут. Не так много для целого вечера.
ГЛАВА 10
База представляла собой огромную унылую стоянку для грузовиков на окраине Рима. Каждое утро с рассветом там собирались несколько сотен мужчин. Их старания сделать город относительно чистым были заранее обречены на провал, но они все равно каждый день отбывали со стоянки в клубах выхлопных газов и возвращались пыльные, пропитанные запахом гниющих овощей, стеная от тяжести использованных упаковок, пластиковых пакетов, картофельных очисток и старых газет. Сбросив свой «ароматный» груз, они несколько часов восстанавливали силы, а потом ехали за новой партией мусора. Эту работу они выполняли еще до правления Августа и будут выполнять до второго пришествия. А может, еще дольше.
Стоянка тускло освещалась прожекторами. Присмотревшись, Флавия увидела сотни грузовиков; они напоминали танки, готовые ринуться в бой. Так же как солдаты, водители грузовиков болтали, курили и потягивали пиво, морально готовясь к битве с хаосом. Она вытащила из толпы человека, который показался ей начальником, и задала ему свой вопрос.
Мужчина попался неразговорчивый. Заглянув в ее удостоверение, он махнул на замызганный бар на другой стороне улицы. Заведение, вероятно, существовало за счет этой базы, поскольку других посетителей здесь не могло быть в принципе. В этом баре водители подкреплялись, собираясь на выезд, и выпивали по возвращении на базу.
Флавия зашла в бар, оглядела толпу водителей в синих комбинезонах и обратилась к первому попавшемуся:
— Третья улица Авентино.
Кивком головы ей указали на нужного человека. Какие тут все неразговорчивые. Хотя кому охота разговаривать в такую рань?
В конце концов она подошла к невысокому худому человеку, который, судя по виду, мог надорваться от обычного пакета с продуктами, а не то что от огромных контейнеров для мусора.
— Третья улица Авентино, — снова сказала она. Он не сказал «нет», и она продолжила:
— Это вы вчера забирали мусор на виа Сан-Джованни?
Он подозрительно посмотрел на нее: уж не поступило ли на него жалобы за то, что забирает не весь мусор или слишком шумит по утрам?
— Может, и я, — сказал он.
Флавия снова вытащила удостоверение.
— Там вчера произошло ограбление с причинением тяжких телесных повреждений. Приблизительно в семь часов утра, — сказала она.
— О, вот как?
— В монастыре. Настоятеля сильно ударили по голове.
— Ого!
— И еще украли картину. Вы ничего не видели?
Он нахмурил брови, пытаясь вспомнить. Внезапно лицо его озарилось проблеском мысли.
— Нет, — сказал он.
Флавия разочарованно вздохнула.
— Вы уверены? Вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из церкви Сан-Джованни? Или входил? Может, слышали что-нибудь?
Он покачал головой и вышел из бара. Флавия тихо выругалась. Она могла бы еще поспать. Ранний подъем, единственная чашка кофе на завтрак и слабый запах гнилья, исходивший от одежды водителей, наконец сделали свое дело — ей стало нехорошо. Совсем нехорошо.
— Он видел.
Она подавила подступающую тошноту и обнаружила, что маленький человечек вернулся и привел с собой настоящего великана, который в сравнении с ним казался еще огромнее.
— Что?
— На том конце улицы работал Джакомо. Вчера.
Флавия обратилась в слух и выдавила слабую улыбку. Джакомо ответил глупой нерешительной улыбкой, продемонстрировав почерневшие зубы. Запах перегара и сигарет смешался с запахом гнили, и Флавия с отчаянием подумала, что не в силах более находиться в этом месте.
Стоянка тускло освещалась прожекторами. Присмотревшись, Флавия увидела сотни грузовиков; они напоминали танки, готовые ринуться в бой. Так же как солдаты, водители грузовиков болтали, курили и потягивали пиво, морально готовясь к битве с хаосом. Она вытащила из толпы человека, который показался ей начальником, и задала ему свой вопрос.
Мужчина попался неразговорчивый. Заглянув в ее удостоверение, он махнул на замызганный бар на другой стороне улицы. Заведение, вероятно, существовало за счет этой базы, поскольку других посетителей здесь не могло быть в принципе. В этом баре водители подкреплялись, собираясь на выезд, и выпивали по возвращении на базу.
Флавия зашла в бар, оглядела толпу водителей в синих комбинезонах и обратилась к первому попавшемуся:
— Третья улица Авентино.
Кивком головы ей указали на нужного человека. Какие тут все неразговорчивые. Хотя кому охота разговаривать в такую рань?
В конце концов она подошла к невысокому худому человеку, который, судя по виду, мог надорваться от обычного пакета с продуктами, а не то что от огромных контейнеров для мусора.
— Третья улица Авентино, — снова сказала она. Он не сказал «нет», и она продолжила:
— Это вы вчера забирали мусор на виа Сан-Джованни?
Он подозрительно посмотрел на нее: уж не поступило ли на него жалобы за то, что забирает не весь мусор или слишком шумит по утрам?
— Может, и я, — сказал он.
Флавия снова вытащила удостоверение.
— Там вчера произошло ограбление с причинением тяжких телесных повреждений. Приблизительно в семь часов утра, — сказала она.
— О, вот как?
— В монастыре. Настоятеля сильно ударили по голове.
— Ого!
— И еще украли картину. Вы ничего не видели?
Он нахмурил брови, пытаясь вспомнить. Внезапно лицо его озарилось проблеском мысли.
— Нет, — сказал он.
Флавия разочарованно вздохнула.
— Вы уверены? Вы не видели, чтобы кто-нибудь выходил из церкви Сан-Джованни? Или входил? Может, слышали что-нибудь?
Он покачал головой и вышел из бара. Флавия тихо выругалась. Она могла бы еще поспать. Ранний подъем, единственная чашка кофе на завтрак и слабый запах гнилья, исходивший от одежды водителей, наконец сделали свое дело — ей стало нехорошо. Совсем нехорошо.
— Он видел.
Она подавила подступающую тошноту и обнаружила, что маленький человечек вернулся и привел с собой настоящего великана, который в сравнении с ним казался еще огромнее.
— Что?
— На том конце улицы работал Джакомо. Вчера.
Флавия обратилась в слух и выдавила слабую улыбку. Джакомо ответил глупой нерешительной улыбкой, продемонстрировав почерневшие зубы. Запах перегара и сигарет смешался с запахом гнили, и Флавия с отчаянием подумала, что не в силах более находиться в этом месте.