Когда они встретились и проговорили целый час, Аргайл согласился, что Флавия на целый корпус впереди. Во-первых, беременность, во-вторых, слежка и, наконец, причастность премьер-министра Италии к убийству. А что у него? Мэри Верней и Боттандо любят друга и решили связать судьбы? Но все же Аргайл сумел прояснить один из ее вопросов. Почему следователь выбрал Боттандо.
— В шестидесятые годы, когда Боттандо работал во Флоренции, следователь заметил его и проникся симпатией. Написал несколько рекомендательных писем. Это есть в полицейском отчете, в архиве виллы «Буонатерра». Покровительство Балесто помогло Боттандо сделать карьеру. Он считал себя его должником. Впрочем, мы можем поехать и расспросить его.
— Давай. — Флавия посмотрела в окно и улыбнулась. — Но если честно, то мне бы сейчас хотелось на все плюнуть и забыть. К черту премьер-министра и убийство, совершенное много лет назад, к черту картину Клода Лоррена. Знаешь, о чем я мечтаю? Сделать ремонт в нашей квартире. Оклеить ее новыми обоями. Я думала об этом целый день.
— Неужели?
— Странно?
— Очень.
— Понимаешь, я столько лет работала без отпуска и хочу посидеть дома. Поливать цветы, ходить по магазинам.
— Так в чем дело? Бросай все. Увольняйся.
— Ты серьезно?
— Конечно.
— И что я буду делать? Рожу ребенка, пройдет какое-то время, а потом что? Кстати, любое выходное пособие, даже самое щедрое, когда-нибудь закончится.
Аргайл представил Флавию, с ее умом и энергией, обычной домохозяйкой и испугался.
— Мы можем открыть частное детективное агентство по розыску пропавших картин. Некоторые владельцы не желают обращаться в полицию. Привлечем Боттандо в качестве консультанта…
— И Мэри Верней, — добавила она с легким сарказмом.
— А что, ее опыт очень даже пригодится. Клиенты станут переводить на наш счет кругленькие суммы, а мы им взамен — эффективное и качественное обслуживание.
— Предполагаешь, что это будет легко?
— А разве нет?
— Нет. Думаешь, можно просто так побегать, позадавать вопросы и вытащить из шляпы украденную картину? Без полицейской базы данных и других материалов никогда ничего не сделаешь. И не надейся, что я или Боттандо очень долго сумеем использовать свои старые связи, чтобы добывать официальную информацию. У нас ведь уходишь, и все. Так что нам с Боттандо придется собирать крупицы.
— Ну это мы еще серьезно обсудим. И проблему переезда тоже.
— Какого переезда?
— Ребенку нужен свежий воздух.
— Ты готов уехать из Рима? В самом деле? — Флавия изумилась бы меньше, если бы Аргайл решил, например, поступить на военную службу.
— Не знаю. Но вот ты сказала о ребенке, и очень захотелось.
— Кстати, о ребенке. По-моему, ты никак не отреагировал.
— В каком смысле?
— А в том смысле, что рад ты или нет?
— Что значит рад… да я просто в восторге… в таком восторге, что…
Флавия улыбнулась:
— Прекрасно, прекрасно. — Она не привыкла, чтобы муж бурно выражал эмоции. — Теперь поехали поговорим с Боттандо.
Добрались они спокойно. Флавия дремала, мысли Аргайла занимали ее новостями.
Правильнее, конечно, было бы лечь спать, а все дела обсудить утром, однако они уютно расположились в креслах, наслаждаясь вечерней прохладой. Мэри зажгла на веранде свет, принесла сок для Флавии и вино для остальных.
Флавия поведала о своих невзгодах, сообщила все новости. Когда она закончила, Боттандо улыбнулся:
— Молодец. Прекрасно сработала. Я знал, что рано или поздно ты это раскусишь.
— Но почему вы сами не рассказали? Даже немного обидно.
— А потому что негодяй Саббатини меня шантажировал. Пригрозил сжечь картину, если я кому-нибудь проговорюсь. Я ознакомился с его досье и решил, что он чокнутый и сделает это. Главное было вернуть картину. Саббатини позвонил примерно через двадцать минут после твоего ухода (когда ты рассказала мне о встрече с премьер-министром). Заявил, что картина у него, и предложил обменять ее на материалы, которые передал мне следователь Балесто. Иначе он ее уничтожит. Я был потрясен, поскольку не вспоминал о конверте почти двадцать лет. Дело в том, что расследование Балесто было более или менее неофициальным, и он никогда не объяснял, в чем его суть. К тому времени мы стали большими друзьями. Он попросил меня взять на хранение конверт, я согласился, не задавая вопросов. В молодости Балесто мне очень помог. С тех пор мы поддерживали связь. Я заезжал к нему, когда появлялся во Флоренции, а он — ко мне в Рим. Это случалось примерно раз в год, иногда реже. Я положил конверт в папку и забыл. Там могло лежать завещание или еще что-нибудь. Потом наши встречи прекратились. Я пытался наладить контакт. Когда его начали преследовать, написал ему большое письмо с выражением сочувствия, но ответа не получил. Приехал к нему домой, но мне сказали, что его нет. Сделал еще несколько попыток, а потом обиделся и перестал докучать. Знаю, что он занялся адвокатской практикой и провел остаток жизни, защищая мелких воришек и превысивших скорость водителей. Ни с кем не встречался, порвал не только со мной, но и со всеми остальными друзьями.
— В письме к Саббатини он говорит, что его семье угрожали.
— Я этого не знал. Вероятно, он не хотел подвергать меня риску. В любом случае об этом конверте я вспомнил, когда идиот Саббатини возник со своими угрозами. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Но я, конечно, вскрыл конверт, хотя это ничего не дало. Там содержался перечень банковских операций.
— Чьих?
— Понятия не имею. Анонимный счет в бельгийском банке, другой в Милане. Только номера, без фамилий. Деньги приличные, особенно в восемьдесят первом году. Между июнем и сентябрем пять траншей по двадцать пять тысяч долларов. Я не догадывался, зачем это нужно Саббатини, но такова была цена за картину Клода Лоррена. Я сделал ксерокопию всех материалов и направился в условленное место встречи на загородной аллее, примерно в двадцати милях к югу от Рима. Мне надо было остановиться на придорожной стоянке грузового транспорта, выйти из машины и ждать. Саббатини сработал очень умно, я от него не ожидал. Он прибыл в белом фургончике, открыл дверцу, чтобы показать картину. Я показал ему конверт. Он потребовал его вскрыть и, увидев банковские счета, просиял. Было ясно, что именно это ему и нужно. Когда я задал Саббатини вопрос о счетах, он наставил мне в грудь пистолет и ответил, что это я узнаю в пятницу. И умчался с конвертом, картиной и ключами от моей машины.
— Замечательно! — восхитилась Флавия.
— Как ты можешь вообразить, я немного расстроился, — продолжил Боттандо с грустью. — Не в последнюю очередь потому, что надо было идти к тебе и признаваться в собственной глупости. Я решил посмотреть, нельзя ли как-то подремонтировать повреждения. Вряд ли следовало рассчитывать, что он окажется дома или в своей студии, но привычка к скрупулезности заставила меня начать поиски там. Когда я подъехал к его дому, во всех комнатах горел свет. Мне пришлось ждать почти четыре часа. Потом свет погас, и из подъезда вышел не Саббатини, а некто низкорослый и толстый со свертком под мышкой. Он сел в черную «альфа-ромео» и исчез. Наверное, оттуда, подумал я и, немного успокоившись, направился к нему в студию. Там его тоже не оказалось. Последнее место, где мог находиться Саббатини, была галерея, где он изображал свой так называемый перформанс. Я нашел его в ушате с алебастром, мертвым. Сомнительно, чтобы парень отмочил со мной такую штуку, а затем приехал и сразу полез в алебастр. Мне показалось, что свет в квартире Саббатини и его присутствие в ушате как-то связаны. Уверен, его голову подержали под алебастром, пока он не захлебнулся. Насчет тебя, моя дорогая, я решил, что чем меньше ты будешь знать, тем лучше. И посоветовался с Мэри. Мы договорились держаться от всего этого подальше. Я не шутил, когда говорил, что не хочу рисковать пенсией. Вскоре потребовали выкуп. Я не понимал, кто этим занялся — и до сих пор не понимаю, — но тут по крайней мере все просто. Единственная моя забота была, чтобы ты не занималась непосредственно обменом. Это очень опасно. Мне совсем недавно направляли в грудь пистолет, и я считал, что за свою глупость должен расплачиваться сам, а не подставлять тебя. Очень рад, что удалось уговорить тебя остаться в машине. Дальше рассказывать особенно нечего, кроме, может, факта, что человек, который взял деньги и передал картину, не был похож на Саббатини. Но не спрашивай меня, как он выглядел, я не разглядел его.
Флавия, слушая генерала, постоянно отгоняла от себя мысли о виски и сигарете.
— Елена Фортини полагает, что Марию Ди Ланну убили по приказу Сабауды, и Маурицио собирался ему отомстить, — произнесла она после долгого молчания.
— Да, — отозвался Боттандо, — Саббатини намеревался привлечь внимание к этому обвинению тем, что сожжет картину. И он был прав, иначе бы его разоблачение замяли. Ни одна газета не захотела бы с этим связываться.
— Меня по-прежнему мучит вопрос, почему он взял именно эту картину.
— Очевидно, в ее сюжете он усмотрел определенные аллюзии на гибель своей сестры, — произнес Аргайл.
— Но в той истории счастливый конец.
— Нет, не счастливый.
— А Маккиоли сказал…
— Он запомнил более позднюю версию, возникшую в эпоху Возрождения. Там действительно все было в порядке. Но я порылся в справочниках, специально для тебя. В первоначальном варианте Кефал пронзает бедняжку Прокриду своей волшебной стрелой. И все. Никакая богиня не появляется потом, чтобы ее воскресить. — Вот как?
—Да. Значит, не такое уж бедное воображение было у Саббатини.
Генералу Боттандо уже давно бы наскучил разговор, если бы не теплый вечерний воздух и мягкий свет, заливающий веранду, создающий благостное настроение. Все четверо давно и хорошо знали друг друга и наслаждались безмятежным вечером, тихо беседуя. Голубовато-розовые полоски в небе уже потускнели, а тишину нарушал лишь стрекот цикад.
— Что касается Сабауды, не знаю. Нам всем было известно, что спецназ порой поступал не менее жестоко, чем террористы. Но утверждать, будто они действовали по его прямому приказу, нельзя. И вряд ли тут могут помочь сведения о банковских счетах. Может, об этом что-нибудь сказано в отчете, но мы его не видели и…
Боттандо замолчал, прислушался. Возникший вдалеке шум становился громче. Постукивание и рокот мотора означали, что к дому приближается автомобиль. Генерал посмотрел на Мэри, та пожала плечами:
— Я никого не жду.
Вскоре на дорожке показался потрепанный красный «фиат». Водитель остановил машину примерно в десяти метрах от крыльца и заглушил двигатель. Стало тихо и почему-то тревожно. Он вышел и с раздражением захлопнул дверцу.
Флавия вгляделась:
— Так это же Доссони.
— Кто?
— Журналист и полицейский информатор, — пояснила она, наблюдая, как потный Доссони рассматривает помятое крыло машины. Наверное, зацепился за что-то по пути. Даже издалека было видно, что он очень злой.
— Одно другого не лучше, — усмехнулся Боттандо. Доссони пнул шину, развернулся и деловито направился к ним.
— У вас тут не дорога, а черт-те что, — проворчал он, поднимаясь по ступенькам.
— Да, — мягко согласилась Мэри, — в пригородах Милана дороги лучше.
Доссони недовольно хмыкнул.
— Как вы нас нашли? — спросила Флавия.
— Без особых трудностей. Просто подключился к вашему мобильному телефону, послушал, о чем вы говорите с мужем. И все. Есть такие маленькие симпатичные штучки. Кстати, сейчас они уже продаются в магазинах.
— И что вам надо?
— Ну, во-первых, узнать, где Елена Фортини.
— Не думала, что вам захочется с ней общаться. — Взгляд Флавии был прикован к блестящим капелькам пота на лбу Доссони. Освещенные мягким сиянием ламп, они делали его немного похожим на космического пришельца.
— Нужда заставила, — промолвил он.
— Думаю, она уехала. Неизвестно только куда.
— Надо же, не повезло.
— Могу я спросить, зачем она вам понадобилась?
Доссони вытащил из кармана пистолет с глушителем и смущенно уставился на него, словно удивляясь, как он там оказался.
— Я намеревался ее убить. — Доссони понизил голос до шепота, будто не хотел нарушать тишину. — Прошу меня извинить, но придется пока ограничиться вами четверыми.
Он нацелился на Флавию.
— Погодите, погодите, — запричитала Мэри с льстивыми нотками в голосе. Аргайл не сомневался, что она часто использовала такие интонации в трудные моменты. — Что значит — убить? Удивляюсь, почему вам пришло это в голову?
Примерно с полминуты Доссони прикидывал, стоит ли отвечать, затем решил, что вреда не будет.
— Понимаете, я хочу обеспечить гарантии, что определенные сведения не получат огласки. Для этого необходимо собрать в одном месте все имеющие отношение к делу документы, а носителей информации заставить навсегда замолчать. — Он улыбнулся. — Ну что, вам стало легче?
— О Боже! — Мэри Верней заломила руки. — Я совершенно ничего не понимаю. Какие документы, какие сведения? Заверяю вас, молодой человек, убивать нас нет смысла. Верно, Джонатан?
— Пожалуй, да, — угрюмо отозвался Аргайл.
— А я считаю, что следует, — произнес Доссони, по-прежнему не повышая голоса. Он был на удивление спокоен. Очевидно, этому способствовала домашняя атмосфера веранды, ну и, конечно, пистолет. — Я убил эту женщину и не желаю, чтобы подтверждающие документы попали в плохие руки.
— У нас нет никаких документов, — сказала Флавия.
— Разумеется, — согласился Доссони. Тон у него был почти извиняющийся. — Их я изъял у Саббатини. Но вы кое-что пронюхали, а значит…
— Вы ее убили? — изумилась Флавия.
— Да.
— Зачем?
— Мне приказали. А я выполняю приказы. То же самое я сделал и с Саббатини. А теперь вот, думаю, пришло время поработать и на себя.
— Кто вас навел?
— Извините, но это секрет.
— Скажите, молодой человек, — произнесла Мэри, — есть надежда, что нам удастся уговорить вас уйти?
— Сомневаюсь.
— Не делайте этого, прошу вас! — истерически воскликнула она, хватая со стула коричневый дипломат и заставляя Доссони перевести дуло пистолета на нее. — Пожалуйста, не надо. Вы пожалеете об этом, пожалеете. Вот, тут кое-какие деньги. — Она попыталась раскрыть дипломат. — Как раз сегодня утром генерал ходил в банк. Берите все. Здесь его пенсия за два месяца.
Доссони устало наблюдал за ее суетой, потом ему надоело. Он придирчиво оглядел пистолет, подошел сзади к креслу Аргайла и приставил дуло к его голове.
Джонатан закрыл глаза. Он испугался, но не так, как можно ожидать в подобной ситуации. Он не отводил взгляда от Мэри Верней. В ее глазах мелькала странная уверенность, они словно говорили: ничего, ничего, потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке.
— Когда вы наконец замолчите, — сказал Доссони.
— Молодой человек, будьте осторожны, — продолжила Мэри тоном пожилой дамы, не сознающей реальной опасности. — Ведь он может нечаянно выстрелить. Помню, мой кузен Чарлз однажды чистил свое ружье. Это было в пятьдесят третьем… нет, нет, я ошибаюсь, в пятьдесят четвертом…
— Заткнись, идиотка! — рявкнул Доссони и перевел пистолет на нее.
Мэри издала сдавленный крик и уронила дипломат. По полу рассыпались бумаги. Она засуетилась, запричитала, начала их собирать:
— Ой-ой, это же важные документы…
Доссони решил, что с него хватит. Он медленно двинулся к ней, а Мэри вдруг подняла голову и, не сводя взгляда с нацеленного дула, три раза выстрелила ему в грудь из пистолета, который ухитрилась достать из дипломата Боттандо.
Раздался ужасающий грохот. Тело Доссони взлетело в воздух и рухнуло на Аргайла. Тот дико вскрикнул и начал лихорадочно выкарабкиваться. Успокоился, лишь перебравшись по другую сторону стола.
Вокруг снова установилась тишина, лишь звенели цикады. Под воздействием волшебного света на веранде красное вино в бокалах и быстро образовавшаяся лужа крови на полу создавали непередаваемый колорит. Аргайл вдруг совершенно не к месту вспомнил, что видел такой однажды на картине. Кажется, она называлась «Казнь Святой Екатерины на колесе». Венецианская школа. По части колорита венецианцы всегда были очень сильны. Джорджоне? Он попытался вспомнить, и тут ему наконец пришло в голову, что сейчас это совершенно не важно.
Боттандо и Флавия сидели молча. Возгласы «Боже мой» или «вот так-так» в данной ситуации неуместны, впрочем, как и все остальное.
Поразительным было поведение Мэри. Она быстро встала, пощупала пульс Доссони, проверила его карманы.
— Откуда у вас пистолет? — спросил Аргайл.
— Таддео забыл сдать, — ответила она. — Это, конечно, безобразие — оставлять его в дипломате заряженным, но, с учетом обстоятельств, мы его простим.
Она была необыкновенно спокойна. Пугающе спокойна. Твердой рукой налила всем вина. Вот что значит настоящий профессионализм. У Аргайла сильно дрожали руки, и он едва держал бокал.
— Не смотрите на меня так, Джонатан, — произнесла она строго. — Не надо. Вы думаете, он шутил? Или мог передумать? Нет. Вопрос стоял: либо он нас, либо мы его.
— Но…
— Что? Вы хотели, чтобы я выстрелом выбила у него из руки пистолет? Так у меня уже не то зрение. Я счастлива, что вообще попала. Понимаете, давно не практиковалась в стрельбе.
— И что теперь делать? — Он не переставал задавать вопросы, видимо, под воздействием шока.
— У нас есть выбор. Либо мы избавимся от тела…
— Либо?
— Позвоним в полицию.
— А если у него где-то там сообщники?
— Тогда придется принять бой. Но я уверена, что он был один. Думал взять нас нахрапом. Плохо работает парень, без выдумки.
Аргайл был потрясен. Мэри Верней разговаривала так, словно пристрелить человека для нее такое же обычное дело, как испечь яблочный пирог.
— Звонить в полицию по меньшей мере неразумно, — тихо произнес Боттандо. — Нам с Флавией придется поработать. Чтобы исключить возможные рецидивы. — Он посмотрел на нее.
Она сонно кивнула и поднялась.
— Да. Поехали.
— Куда? — спросил Аргайл.
— В Рим. Будем разбираться. Прежде всего встретимся с Ди Ланной. Сообщим о смерти убийцы его жены. Он единственный, кто сумеет нас защитить. Жаль, что мы не имеем достаточно веских доказательств.
— Одну минутку, — недовольно проговорил Аргайл. — А это? — Он указал на тело Доссони. — Это не может оставаться здесь.
Боттандо задумчиво посмотрел на мертвого негодяя:
— Вы правы. Вам придется его убрать.
— Я? Но почему я?
— Вы мужчина. Или вы считаете, что этим должна заниматься Мэри? — Он сурово взглянул на Аргайла. — И не надо выпендриваться, Джонатан. Если бы не она, на полу сейчас валялись бы вы с простреленной головой, а не Доссони.
Они наблюдали за исчезавшей в ночном мраке машиной, затем Мэри обратилась к Аргайлу:
— Ну давайте же, Джонатан, принимайтесь за дело.
— Я считаю ваше легкомыслие неуместным, — хмуро отозвался он.
— Но его действительно нужно убрать. Вы слышали слова генерала? Мне одной не справиться. Если утром зайдет бакалейщик, что я ему скажу?
— Давайте прежде выясним один очень важный вопрос. Где деньги?
— Какие деньги?
— Три миллиона долларов.
— Ах… эти деньги.
— Вот именно, эти.
Мэри внимательно посмотрела на него и глубоко вздохнула:
— В Швейцарии. Я отвезла их туда в прошлый понедельник, положила в банковский сейф.
— На свое имя?
— Естественно.
Примерно с минуту они стояли и смотрели друг на друга.
— Почему вы молчите? — наконец произнес Аргайл.
— А что говорить? Вы спросили, где деньги, я ответила.
— Как они к вам попали?
— Какой вы все-таки любопытный. — Мэри взяла бокал, глотнула вина. — К вашему сведению, очень просто. Таддео рассказал о намечающейся встрече с Саббатини, и я заволновалась. Тайком двинулась за ним на своем маленьком автомобиле и все видела. В том числе и то, как Саббатини отъехал в фургончике, оставив бедного Таддео с носом. Пока мой генерал скакал по автостоянке туда-сюда, я на почтительном расстоянии последовала за Саббатини. Он остановился у бензоколонки. Кстати, вы замечали одну особенность человеческого организма? Кажется, она универсальная. После стресса людям обязательно хочется посетить туалет.
Аргайл намеревался заявить, что его жизнь, к счастью, не изобилует серьезными стрессами, но передумал. Извинившись, он побежал к дому, где пробыл несколько минут.
— То же самое и с Саббатини, — сказала Мэри, когда Аргайл вернулся. — Он стремглав ринулся в туалет, а я угнала его фургончик.
Аргайл удивленно вскинул брови:
— Он оставил ключи?
Мэри улыбнулась:
— Нет, но фургончик был старым, и завести его для меня не составило большого труда.
— А потом вы втерли очки генералу, и он решил…
— Ничего подобного.
— Что? — До Аргайла не сразу дошло. — Вы хотите сказать, что он участвовал в этом? После стольких лет безупречной полицейской службы стал преступником?
— Джонатан! — воскликнула Мэри. — Неужели вам не стыдно говорить такие глупости? У нас просто не было выхода. Три миллиона долларов, да они нам и даром не нужны. Вы знаете, как справиться с таким количеством грязных денег?
Аргайл покачал головой.
— В наше время это непомерно сложная задача. К тому же деньги нам не нужны. У меня своих вполне достаточно, у Таддео пенсия. Запросы у нас скромные. Нет, нам пришлось взять эти деньги, поскольку мы не понимали, как выкрутиться. Саббатини убили, в его квартире уже побывала тайная полиция. Таддео догадывался, что убийца связан с делом о похищении Марии Ди Ланны, и не хотел в это влезать. Вы можете его за это винить, с учетом того, что произошло здесь? Если бы он возник с картиной, то пришлось бы объяснить, как она к нему попала. Проще было убедить всех, что ее похищали ради денег. Пусть думают, что у Саббатини был сообщник.
— Можно было рассказать об этом Флавии.
— Нет, Таддео делал все, чтобы убедить ее прекратить поиски. Если бы она поступила так, как ей советовали все — генерал, премьер-министр, Ди Ланна, уверена, вы тоже ей это говорили, — тогда бы все было в порядке. А так мы сейчас влипли в неприятную историю.
— Ее нельзя за это упрекать. Она добросовестно выполняла свою работу.
— Я никого не упрекаю. Просто Таддео не мог взять и без объяснений принести картину в музей.
— Вы могли ее найти в канаве.
— Не глупите. Дважды подобный идиотизм не проходит. Давайте лучше наведем порядок на веранде.
— Секундочку, — твердо произнес Аргайл. — Я все понял. Действительно, вам пришлось имитировать получение выкупа. Но… — он заглянул ей в глаза, — деньги-то остались у вас. И возвращать вы их, похоже, не собираетесь. На Флавию вам наплевать. По вашей милости она осталась без работы. Боттандо откровенно ей лгал. Вызвался передать выкуп, возвратил картину. Разве это честно?
Мэри сделала гримасу, словно ей предстояло в третий раз объяснить тупому ученику простейшее правило.
— Джонатан, кому мы их можем вернуть? Ди Ланне? Нет уж, извините. В конце концов, картина найдена. Заслуга в этом принадлежит лично мне. А я, знаете ли, не привыкла трудиться задаром.
— И Боттандо согласился?
— Да. Конечно, пришлось с ним побеседовать. Даже самый честнейший человек, когда его вот так спроваживают на пенсию, становится очень прозорливым.
— Но придется рассказать обо всем Флавии.
— Не нужно. Она не поймет и расстроится. А в ее положении лишние переживания ни к чему. Боттандо это тоже будет очень неприятно.
— Можно не сообщать, но тогда вам следует поделиться.
Мэри внимательно посмотрела на Аргайла:
— Ничего себе, тихий, безобидный ученый!
— С кем поведешься, от того и наберешься, — заметил он. — Кроме того, я теперь должен думать о будущем своего ребенка.
Она вздохнула:
— Ладно, договоримся. Но позднее. Или вы мне совсем не доверяете?
— Что вы, у меня и в мыслях не было. Позднее, так позднее. Давайте теперь попробуем его убрать.
Мэри принесла из чулана кусок толстого непромокаемого брезента. Подавляя отвращение, они завернули в него тело Доссони и медленно потащили к машине.
— Лучше всего положить в багажник, — предложил Аргайл и усмехнулся. — Удивляюсь своему спокойствию. Забавно, как быстро человек привыкает к самому ужасному. — Он открыл багажник, осветил фонариком набросанные инструменты, обрывки газет, обертку от сандвича. Сдвинул все в сторону, чтобы освободить место и увидел коричневый конверт. Внутри лежало несколько машинописных листов. На первом написано: «Отчет о расследовании по делу об убийстве Марии Ди Ланны в мае…»
— Боже, оказывается, он оставил его у себя.
Они прислонили брезент с телом Доссони к автомобилю, включили фары и начали читать. Через минуту Аргайл вскочил:
— Их нужно предупредить о смертельной ловушке!
Он взбежал на веранду, схватил телефон, набрал номер мобильного Флавии. Через несколько секунд телефон зазвонил из сумочки, которую она забыла на стуле. Вскоре обнаружилось, что Боттандо в спешке тоже забыл свой телефон.
— В шестидесятые годы, когда Боттандо работал во Флоренции, следователь заметил его и проникся симпатией. Написал несколько рекомендательных писем. Это есть в полицейском отчете, в архиве виллы «Буонатерра». Покровительство Балесто помогло Боттандо сделать карьеру. Он считал себя его должником. Впрочем, мы можем поехать и расспросить его.
— Давай. — Флавия посмотрела в окно и улыбнулась. — Но если честно, то мне бы сейчас хотелось на все плюнуть и забыть. К черту премьер-министра и убийство, совершенное много лет назад, к черту картину Клода Лоррена. Знаешь, о чем я мечтаю? Сделать ремонт в нашей квартире. Оклеить ее новыми обоями. Я думала об этом целый день.
— Неужели?
— Странно?
— Очень.
— Понимаешь, я столько лет работала без отпуска и хочу посидеть дома. Поливать цветы, ходить по магазинам.
— Так в чем дело? Бросай все. Увольняйся.
— Ты серьезно?
— Конечно.
— И что я буду делать? Рожу ребенка, пройдет какое-то время, а потом что? Кстати, любое выходное пособие, даже самое щедрое, когда-нибудь закончится.
Аргайл представил Флавию, с ее умом и энергией, обычной домохозяйкой и испугался.
— Мы можем открыть частное детективное агентство по розыску пропавших картин. Некоторые владельцы не желают обращаться в полицию. Привлечем Боттандо в качестве консультанта…
— И Мэри Верней, — добавила она с легким сарказмом.
— А что, ее опыт очень даже пригодится. Клиенты станут переводить на наш счет кругленькие суммы, а мы им взамен — эффективное и качественное обслуживание.
— Предполагаешь, что это будет легко?
— А разве нет?
— Нет. Думаешь, можно просто так побегать, позадавать вопросы и вытащить из шляпы украденную картину? Без полицейской базы данных и других материалов никогда ничего не сделаешь. И не надейся, что я или Боттандо очень долго сумеем использовать свои старые связи, чтобы добывать официальную информацию. У нас ведь уходишь, и все. Так что нам с Боттандо придется собирать крупицы.
— Ну это мы еще серьезно обсудим. И проблему переезда тоже.
— Какого переезда?
— Ребенку нужен свежий воздух.
— Ты готов уехать из Рима? В самом деле? — Флавия изумилась бы меньше, если бы Аргайл решил, например, поступить на военную службу.
— Не знаю. Но вот ты сказала о ребенке, и очень захотелось.
— Кстати, о ребенке. По-моему, ты никак не отреагировал.
— В каком смысле?
— А в том смысле, что рад ты или нет?
— Что значит рад… да я просто в восторге… в таком восторге, что…
Флавия улыбнулась:
— Прекрасно, прекрасно. — Она не привыкла, чтобы муж бурно выражал эмоции. — Теперь поехали поговорим с Боттандо.
Добрались они спокойно. Флавия дремала, мысли Аргайла занимали ее новостями.
Правильнее, конечно, было бы лечь спать, а все дела обсудить утром, однако они уютно расположились в креслах, наслаждаясь вечерней прохладой. Мэри зажгла на веранде свет, принесла сок для Флавии и вино для остальных.
Флавия поведала о своих невзгодах, сообщила все новости. Когда она закончила, Боттандо улыбнулся:
— Молодец. Прекрасно сработала. Я знал, что рано или поздно ты это раскусишь.
— Но почему вы сами не рассказали? Даже немного обидно.
— А потому что негодяй Саббатини меня шантажировал. Пригрозил сжечь картину, если я кому-нибудь проговорюсь. Я ознакомился с его досье и решил, что он чокнутый и сделает это. Главное было вернуть картину. Саббатини позвонил примерно через двадцать минут после твоего ухода (когда ты рассказала мне о встрече с премьер-министром). Заявил, что картина у него, и предложил обменять ее на материалы, которые передал мне следователь Балесто. Иначе он ее уничтожит. Я был потрясен, поскольку не вспоминал о конверте почти двадцать лет. Дело в том, что расследование Балесто было более или менее неофициальным, и он никогда не объяснял, в чем его суть. К тому времени мы стали большими друзьями. Он попросил меня взять на хранение конверт, я согласился, не задавая вопросов. В молодости Балесто мне очень помог. С тех пор мы поддерживали связь. Я заезжал к нему, когда появлялся во Флоренции, а он — ко мне в Рим. Это случалось примерно раз в год, иногда реже. Я положил конверт в папку и забыл. Там могло лежать завещание или еще что-нибудь. Потом наши встречи прекратились. Я пытался наладить контакт. Когда его начали преследовать, написал ему большое письмо с выражением сочувствия, но ответа не получил. Приехал к нему домой, но мне сказали, что его нет. Сделал еще несколько попыток, а потом обиделся и перестал докучать. Знаю, что он занялся адвокатской практикой и провел остаток жизни, защищая мелких воришек и превысивших скорость водителей. Ни с кем не встречался, порвал не только со мной, но и со всеми остальными друзьями.
— В письме к Саббатини он говорит, что его семье угрожали.
— Я этого не знал. Вероятно, он не хотел подвергать меня риску. В любом случае об этом конверте я вспомнил, когда идиот Саббатини возник со своими угрозами. Мне ничего не оставалось, как согласиться. Но я, конечно, вскрыл конверт, хотя это ничего не дало. Там содержался перечень банковских операций.
— Чьих?
— Понятия не имею. Анонимный счет в бельгийском банке, другой в Милане. Только номера, без фамилий. Деньги приличные, особенно в восемьдесят первом году. Между июнем и сентябрем пять траншей по двадцать пять тысяч долларов. Я не догадывался, зачем это нужно Саббатини, но такова была цена за картину Клода Лоррена. Я сделал ксерокопию всех материалов и направился в условленное место встречи на загородной аллее, примерно в двадцати милях к югу от Рима. Мне надо было остановиться на придорожной стоянке грузового транспорта, выйти из машины и ждать. Саббатини сработал очень умно, я от него не ожидал. Он прибыл в белом фургончике, открыл дверцу, чтобы показать картину. Я показал ему конверт. Он потребовал его вскрыть и, увидев банковские счета, просиял. Было ясно, что именно это ему и нужно. Когда я задал Саббатини вопрос о счетах, он наставил мне в грудь пистолет и ответил, что это я узнаю в пятницу. И умчался с конвертом, картиной и ключами от моей машины.
— Замечательно! — восхитилась Флавия.
— Как ты можешь вообразить, я немного расстроился, — продолжил Боттандо с грустью. — Не в последнюю очередь потому, что надо было идти к тебе и признаваться в собственной глупости. Я решил посмотреть, нельзя ли как-то подремонтировать повреждения. Вряд ли следовало рассчитывать, что он окажется дома или в своей студии, но привычка к скрупулезности заставила меня начать поиски там. Когда я подъехал к его дому, во всех комнатах горел свет. Мне пришлось ждать почти четыре часа. Потом свет погас, и из подъезда вышел не Саббатини, а некто низкорослый и толстый со свертком под мышкой. Он сел в черную «альфа-ромео» и исчез. Наверное, оттуда, подумал я и, немного успокоившись, направился к нему в студию. Там его тоже не оказалось. Последнее место, где мог находиться Саббатини, была галерея, где он изображал свой так называемый перформанс. Я нашел его в ушате с алебастром, мертвым. Сомнительно, чтобы парень отмочил со мной такую штуку, а затем приехал и сразу полез в алебастр. Мне показалось, что свет в квартире Саббатини и его присутствие в ушате как-то связаны. Уверен, его голову подержали под алебастром, пока он не захлебнулся. Насчет тебя, моя дорогая, я решил, что чем меньше ты будешь знать, тем лучше. И посоветовался с Мэри. Мы договорились держаться от всего этого подальше. Я не шутил, когда говорил, что не хочу рисковать пенсией. Вскоре потребовали выкуп. Я не понимал, кто этим занялся — и до сих пор не понимаю, — но тут по крайней мере все просто. Единственная моя забота была, чтобы ты не занималась непосредственно обменом. Это очень опасно. Мне совсем недавно направляли в грудь пистолет, и я считал, что за свою глупость должен расплачиваться сам, а не подставлять тебя. Очень рад, что удалось уговорить тебя остаться в машине. Дальше рассказывать особенно нечего, кроме, может, факта, что человек, который взял деньги и передал картину, не был похож на Саббатини. Но не спрашивай меня, как он выглядел, я не разглядел его.
Флавия, слушая генерала, постоянно отгоняла от себя мысли о виски и сигарете.
— Елена Фортини полагает, что Марию Ди Ланну убили по приказу Сабауды, и Маурицио собирался ему отомстить, — произнесла она после долгого молчания.
— Да, — отозвался Боттандо, — Саббатини намеревался привлечь внимание к этому обвинению тем, что сожжет картину. И он был прав, иначе бы его разоблачение замяли. Ни одна газета не захотела бы с этим связываться.
— Меня по-прежнему мучит вопрос, почему он взял именно эту картину.
— Очевидно, в ее сюжете он усмотрел определенные аллюзии на гибель своей сестры, — произнес Аргайл.
— Но в той истории счастливый конец.
— Нет, не счастливый.
— А Маккиоли сказал…
— Он запомнил более позднюю версию, возникшую в эпоху Возрождения. Там действительно все было в порядке. Но я порылся в справочниках, специально для тебя. В первоначальном варианте Кефал пронзает бедняжку Прокриду своей волшебной стрелой. И все. Никакая богиня не появляется потом, чтобы ее воскресить. — Вот как?
—Да. Значит, не такое уж бедное воображение было у Саббатини.
Генералу Боттандо уже давно бы наскучил разговор, если бы не теплый вечерний воздух и мягкий свет, заливающий веранду, создающий благостное настроение. Все четверо давно и хорошо знали друг друга и наслаждались безмятежным вечером, тихо беседуя. Голубовато-розовые полоски в небе уже потускнели, а тишину нарушал лишь стрекот цикад.
— Что касается Сабауды, не знаю. Нам всем было известно, что спецназ порой поступал не менее жестоко, чем террористы. Но утверждать, будто они действовали по его прямому приказу, нельзя. И вряд ли тут могут помочь сведения о банковских счетах. Может, об этом что-нибудь сказано в отчете, но мы его не видели и…
Боттандо замолчал, прислушался. Возникший вдалеке шум становился громче. Постукивание и рокот мотора означали, что к дому приближается автомобиль. Генерал посмотрел на Мэри, та пожала плечами:
— Я никого не жду.
Вскоре на дорожке показался потрепанный красный «фиат». Водитель остановил машину примерно в десяти метрах от крыльца и заглушил двигатель. Стало тихо и почему-то тревожно. Он вышел и с раздражением захлопнул дверцу.
Флавия вгляделась:
— Так это же Доссони.
— Кто?
— Журналист и полицейский информатор, — пояснила она, наблюдая, как потный Доссони рассматривает помятое крыло машины. Наверное, зацепился за что-то по пути. Даже издалека было видно, что он очень злой.
— Одно другого не лучше, — усмехнулся Боттандо. Доссони пнул шину, развернулся и деловито направился к ним.
— У вас тут не дорога, а черт-те что, — проворчал он, поднимаясь по ступенькам.
— Да, — мягко согласилась Мэри, — в пригородах Милана дороги лучше.
Доссони недовольно хмыкнул.
— Как вы нас нашли? — спросила Флавия.
— Без особых трудностей. Просто подключился к вашему мобильному телефону, послушал, о чем вы говорите с мужем. И все. Есть такие маленькие симпатичные штучки. Кстати, сейчас они уже продаются в магазинах.
— И что вам надо?
— Ну, во-первых, узнать, где Елена Фортини.
— Не думала, что вам захочется с ней общаться. — Взгляд Флавии был прикован к блестящим капелькам пота на лбу Доссони. Освещенные мягким сиянием ламп, они делали его немного похожим на космического пришельца.
— Нужда заставила, — промолвил он.
— Думаю, она уехала. Неизвестно только куда.
— Надо же, не повезло.
— Могу я спросить, зачем она вам понадобилась?
Доссони вытащил из кармана пистолет с глушителем и смущенно уставился на него, словно удивляясь, как он там оказался.
— Я намеревался ее убить. — Доссони понизил голос до шепота, будто не хотел нарушать тишину. — Прошу меня извинить, но придется пока ограничиться вами четверыми.
Он нацелился на Флавию.
— Погодите, погодите, — запричитала Мэри с льстивыми нотками в голосе. Аргайл не сомневался, что она часто использовала такие интонации в трудные моменты. — Что значит — убить? Удивляюсь, почему вам пришло это в голову?
Примерно с полминуты Доссони прикидывал, стоит ли отвечать, затем решил, что вреда не будет.
— Понимаете, я хочу обеспечить гарантии, что определенные сведения не получат огласки. Для этого необходимо собрать в одном месте все имеющие отношение к делу документы, а носителей информации заставить навсегда замолчать. — Он улыбнулся. — Ну что, вам стало легче?
— О Боже! — Мэри Верней заломила руки. — Я совершенно ничего не понимаю. Какие документы, какие сведения? Заверяю вас, молодой человек, убивать нас нет смысла. Верно, Джонатан?
— Пожалуй, да, — угрюмо отозвался Аргайл.
— А я считаю, что следует, — произнес Доссони, по-прежнему не повышая голоса. Он был на удивление спокоен. Очевидно, этому способствовала домашняя атмосфера веранды, ну и, конечно, пистолет. — Я убил эту женщину и не желаю, чтобы подтверждающие документы попали в плохие руки.
— У нас нет никаких документов, — сказала Флавия.
— Разумеется, — согласился Доссони. Тон у него был почти извиняющийся. — Их я изъял у Саббатини. Но вы кое-что пронюхали, а значит…
— Вы ее убили? — изумилась Флавия.
— Да.
— Зачем?
— Мне приказали. А я выполняю приказы. То же самое я сделал и с Саббатини. А теперь вот, думаю, пришло время поработать и на себя.
— Кто вас навел?
— Извините, но это секрет.
— Скажите, молодой человек, — произнесла Мэри, — есть надежда, что нам удастся уговорить вас уйти?
— Сомневаюсь.
— Не делайте этого, прошу вас! — истерически воскликнула она, хватая со стула коричневый дипломат и заставляя Доссони перевести дуло пистолета на нее. — Пожалуйста, не надо. Вы пожалеете об этом, пожалеете. Вот, тут кое-какие деньги. — Она попыталась раскрыть дипломат. — Как раз сегодня утром генерал ходил в банк. Берите все. Здесь его пенсия за два месяца.
Доссони устало наблюдал за ее суетой, потом ему надоело. Он придирчиво оглядел пистолет, подошел сзади к креслу Аргайла и приставил дуло к его голове.
Джонатан закрыл глаза. Он испугался, но не так, как можно ожидать в подобной ситуации. Он не отводил взгляда от Мэри Верней. В ее глазах мелькала странная уверенность, они словно говорили: ничего, ничего, потерпи чуть-чуть, и все будет в порядке.
— Когда вы наконец замолчите, — сказал Доссони.
— Молодой человек, будьте осторожны, — продолжила Мэри тоном пожилой дамы, не сознающей реальной опасности. — Ведь он может нечаянно выстрелить. Помню, мой кузен Чарлз однажды чистил свое ружье. Это было в пятьдесят третьем… нет, нет, я ошибаюсь, в пятьдесят четвертом…
— Заткнись, идиотка! — рявкнул Доссони и перевел пистолет на нее.
Мэри издала сдавленный крик и уронила дипломат. По полу рассыпались бумаги. Она засуетилась, запричитала, начала их собирать:
— Ой-ой, это же важные документы…
Доссони решил, что с него хватит. Он медленно двинулся к ней, а Мэри вдруг подняла голову и, не сводя взгляда с нацеленного дула, три раза выстрелила ему в грудь из пистолета, который ухитрилась достать из дипломата Боттандо.
Раздался ужасающий грохот. Тело Доссони взлетело в воздух и рухнуло на Аргайла. Тот дико вскрикнул и начал лихорадочно выкарабкиваться. Успокоился, лишь перебравшись по другую сторону стола.
Вокруг снова установилась тишина, лишь звенели цикады. Под воздействием волшебного света на веранде красное вино в бокалах и быстро образовавшаяся лужа крови на полу создавали непередаваемый колорит. Аргайл вдруг совершенно не к месту вспомнил, что видел такой однажды на картине. Кажется, она называлась «Казнь Святой Екатерины на колесе». Венецианская школа. По части колорита венецианцы всегда были очень сильны. Джорджоне? Он попытался вспомнить, и тут ему наконец пришло в голову, что сейчас это совершенно не важно.
Боттандо и Флавия сидели молча. Возгласы «Боже мой» или «вот так-так» в данной ситуации неуместны, впрочем, как и все остальное.
Поразительным было поведение Мэри. Она быстро встала, пощупала пульс Доссони, проверила его карманы.
— Откуда у вас пистолет? — спросил Аргайл.
— Таддео забыл сдать, — ответила она. — Это, конечно, безобразие — оставлять его в дипломате заряженным, но, с учетом обстоятельств, мы его простим.
Она была необыкновенно спокойна. Пугающе спокойна. Твердой рукой налила всем вина. Вот что значит настоящий профессионализм. У Аргайла сильно дрожали руки, и он едва держал бокал.
— Не смотрите на меня так, Джонатан, — произнесла она строго. — Не надо. Вы думаете, он шутил? Или мог передумать? Нет. Вопрос стоял: либо он нас, либо мы его.
— Но…
— Что? Вы хотели, чтобы я выстрелом выбила у него из руки пистолет? Так у меня уже не то зрение. Я счастлива, что вообще попала. Понимаете, давно не практиковалась в стрельбе.
— И что теперь делать? — Он не переставал задавать вопросы, видимо, под воздействием шока.
— У нас есть выбор. Либо мы избавимся от тела…
— Либо?
— Позвоним в полицию.
— А если у него где-то там сообщники?
— Тогда придется принять бой. Но я уверена, что он был один. Думал взять нас нахрапом. Плохо работает парень, без выдумки.
Аргайл был потрясен. Мэри Верней разговаривала так, словно пристрелить человека для нее такое же обычное дело, как испечь яблочный пирог.
— Звонить в полицию по меньшей мере неразумно, — тихо произнес Боттандо. — Нам с Флавией придется поработать. Чтобы исключить возможные рецидивы. — Он посмотрел на нее.
Она сонно кивнула и поднялась.
— Да. Поехали.
— Куда? — спросил Аргайл.
— В Рим. Будем разбираться. Прежде всего встретимся с Ди Ланной. Сообщим о смерти убийцы его жены. Он единственный, кто сумеет нас защитить. Жаль, что мы не имеем достаточно веских доказательств.
— Одну минутку, — недовольно проговорил Аргайл. — А это? — Он указал на тело Доссони. — Это не может оставаться здесь.
Боттандо задумчиво посмотрел на мертвого негодяя:
— Вы правы. Вам придется его убрать.
— Я? Но почему я?
— Вы мужчина. Или вы считаете, что этим должна заниматься Мэри? — Он сурово взглянул на Аргайла. — И не надо выпендриваться, Джонатан. Если бы не она, на полу сейчас валялись бы вы с простреленной головой, а не Доссони.
Они наблюдали за исчезавшей в ночном мраке машиной, затем Мэри обратилась к Аргайлу:
— Ну давайте же, Джонатан, принимайтесь за дело.
— Я считаю ваше легкомыслие неуместным, — хмуро отозвался он.
— Но его действительно нужно убрать. Вы слышали слова генерала? Мне одной не справиться. Если утром зайдет бакалейщик, что я ему скажу?
— Давайте прежде выясним один очень важный вопрос. Где деньги?
— Какие деньги?
— Три миллиона долларов.
— Ах… эти деньги.
— Вот именно, эти.
Мэри внимательно посмотрела на него и глубоко вздохнула:
— В Швейцарии. Я отвезла их туда в прошлый понедельник, положила в банковский сейф.
— На свое имя?
— Естественно.
Примерно с минуту они стояли и смотрели друг на друга.
— Почему вы молчите? — наконец произнес Аргайл.
— А что говорить? Вы спросили, где деньги, я ответила.
— Как они к вам попали?
— Какой вы все-таки любопытный. — Мэри взяла бокал, глотнула вина. — К вашему сведению, очень просто. Таддео рассказал о намечающейся встрече с Саббатини, и я заволновалась. Тайком двинулась за ним на своем маленьком автомобиле и все видела. В том числе и то, как Саббатини отъехал в фургончике, оставив бедного Таддео с носом. Пока мой генерал скакал по автостоянке туда-сюда, я на почтительном расстоянии последовала за Саббатини. Он остановился у бензоколонки. Кстати, вы замечали одну особенность человеческого организма? Кажется, она универсальная. После стресса людям обязательно хочется посетить туалет.
Аргайл намеревался заявить, что его жизнь, к счастью, не изобилует серьезными стрессами, но передумал. Извинившись, он побежал к дому, где пробыл несколько минут.
— То же самое и с Саббатини, — сказала Мэри, когда Аргайл вернулся. — Он стремглав ринулся в туалет, а я угнала его фургончик.
Аргайл удивленно вскинул брови:
— Он оставил ключи?
Мэри улыбнулась:
— Нет, но фургончик был старым, и завести его для меня не составило большого труда.
— А потом вы втерли очки генералу, и он решил…
— Ничего подобного.
— Что? — До Аргайла не сразу дошло. — Вы хотите сказать, что он участвовал в этом? После стольких лет безупречной полицейской службы стал преступником?
— Джонатан! — воскликнула Мэри. — Неужели вам не стыдно говорить такие глупости? У нас просто не было выхода. Три миллиона долларов, да они нам и даром не нужны. Вы знаете, как справиться с таким количеством грязных денег?
Аргайл покачал головой.
— В наше время это непомерно сложная задача. К тому же деньги нам не нужны. У меня своих вполне достаточно, у Таддео пенсия. Запросы у нас скромные. Нет, нам пришлось взять эти деньги, поскольку мы не понимали, как выкрутиться. Саббатини убили, в его квартире уже побывала тайная полиция. Таддео догадывался, что убийца связан с делом о похищении Марии Ди Ланны, и не хотел в это влезать. Вы можете его за это винить, с учетом того, что произошло здесь? Если бы он возник с картиной, то пришлось бы объяснить, как она к нему попала. Проще было убедить всех, что ее похищали ради денег. Пусть думают, что у Саббатини был сообщник.
— Можно было рассказать об этом Флавии.
— Нет, Таддео делал все, чтобы убедить ее прекратить поиски. Если бы она поступила так, как ей советовали все — генерал, премьер-министр, Ди Ланна, уверена, вы тоже ей это говорили, — тогда бы все было в порядке. А так мы сейчас влипли в неприятную историю.
— Ее нельзя за это упрекать. Она добросовестно выполняла свою работу.
— Я никого не упрекаю. Просто Таддео не мог взять и без объяснений принести картину в музей.
— Вы могли ее найти в канаве.
— Не глупите. Дважды подобный идиотизм не проходит. Давайте лучше наведем порядок на веранде.
— Секундочку, — твердо произнес Аргайл. — Я все понял. Действительно, вам пришлось имитировать получение выкупа. Но… — он заглянул ей в глаза, — деньги-то остались у вас. И возвращать вы их, похоже, не собираетесь. На Флавию вам наплевать. По вашей милости она осталась без работы. Боттандо откровенно ей лгал. Вызвался передать выкуп, возвратил картину. Разве это честно?
Мэри сделала гримасу, словно ей предстояло в третий раз объяснить тупому ученику простейшее правило.
— Джонатан, кому мы их можем вернуть? Ди Ланне? Нет уж, извините. В конце концов, картина найдена. Заслуга в этом принадлежит лично мне. А я, знаете ли, не привыкла трудиться задаром.
— И Боттандо согласился?
— Да. Конечно, пришлось с ним побеседовать. Даже самый честнейший человек, когда его вот так спроваживают на пенсию, становится очень прозорливым.
— Но придется рассказать обо всем Флавии.
— Не нужно. Она не поймет и расстроится. А в ее положении лишние переживания ни к чему. Боттандо это тоже будет очень неприятно.
— Можно не сообщать, но тогда вам следует поделиться.
Мэри внимательно посмотрела на Аргайла:
— Ничего себе, тихий, безобидный ученый!
— С кем поведешься, от того и наберешься, — заметил он. — Кроме того, я теперь должен думать о будущем своего ребенка.
Она вздохнула:
— Ладно, договоримся. Но позднее. Или вы мне совсем не доверяете?
— Что вы, у меня и в мыслях не было. Позднее, так позднее. Давайте теперь попробуем его убрать.
Мэри принесла из чулана кусок толстого непромокаемого брезента. Подавляя отвращение, они завернули в него тело Доссони и медленно потащили к машине.
— Лучше всего положить в багажник, — предложил Аргайл и усмехнулся. — Удивляюсь своему спокойствию. Забавно, как быстро человек привыкает к самому ужасному. — Он открыл багажник, осветил фонариком набросанные инструменты, обрывки газет, обертку от сандвича. Сдвинул все в сторону, чтобы освободить место и увидел коричневый конверт. Внутри лежало несколько машинописных листов. На первом написано: «Отчет о расследовании по делу об убийстве Марии Ди Ланны в мае…»
— Боже, оказывается, он оставил его у себя.
Они прислонили брезент с телом Доссони к автомобилю, включили фары и начали читать. Через минуту Аргайл вскочил:
— Их нужно предупредить о смертельной ловушке!
Он взбежал на веранду, схватил телефон, набрал номер мобильного Флавии. Через несколько секунд телефон зазвонил из сумочки, которую она забыла на стуле. Вскоре обнаружилось, что Боттандо в спешке тоже забыл свой телефон.