Страница:
Между тем работа в студии продолжалась интересно и эмоционально. Однажды неожиданно для себя он получил свой первый серьезный заказ сделать театральный портал для Рязанского театра, который ярко освещенный будет висеть над занавесом прямо перед зрителями. Заказ был интересен, но сложен. Начались приятные волнения, раздумья, поиски. Спустя некоторое время было найдено решение: сделать композицию на декоративный мотив, так чтобы она украшала зал и органично вписывалась в него. Он написал герб молодой республики в своей интерпретации, поскольку окончательно герб еще не был утвержден. На фоне театральных цветных тканей он написал слово "РСФСР" ярко-оранжевыми буквами, расположил их вокруг герба, и они, как фанфары, зазвучали, извещая о рождении молодой республики. Все было ярко, красочно, декоративно. Эскиз портала был одобрен заказчиком. Окончательная работа выполнялась уже всей студией, была выполнена на высоком профессиональном уровне и сдана в срок. Портал повесили, как и предполагалось, над занавесом сцены театра. Так он висел много лет, вплоть до реконструкции театра. Каким-то чудом сохранился эскиз, и позднее Николай Степанович выставил его на своей персональной выставке в Москве (1978). Затем его приобрела Третьяковская галерея.
Вскоре он получает еще один заказ: написать портрет К. Маркса для здания бывшего дворянского собрания. Сделать надо было срочно, чтобы успеть к началу большого совещания работников пропаганды и агитации. Причем нужно было создать такой портрет, чтобы он давал ощущение современности и величия идей вождя. 3адача была далеко не из легких. Николай решил выполнить портрет одной темно-коричневой краской, без всякого украшательства, чтобы тот производил впечатление величественного памятника. "Самое главное,думал он,- это глаза. Они должны быть притягивающими, как живые, как бы говорящими со зрителем".
Портрет был написан в срок. Все единодушно говорили, что работа удалась. Портрет смотрелся как живой, особенно издали и в большом белом зале.
Николаем был задуман альбом "Рязань на яру" с его гравюрами и стихами молодого поэта. К сожалению, этот поэт трагически погиб от бандитской пули - шел 1921 год и продолжались классовые бои. Николай был потрясен этим событием и уже не смог продолжить работу. Остался только эскиз обложки задуманного альбома.
Жизнь продолжалась - продолжалась и работа. Он со своими учениками продолжал с энтузиазмом трудиться в своей лаборатории. Одно было плохо - не хватало времени, ведь художники в основном были из солдат и находились на военной службе, но все они были влюблены в свою работу, и им казалось, что именно здесь, в студии, они делают открытие за открытием, что это самое интересное и прекрасное время в их жизни. И действительно, это была юность, а юность - это всегда романтика, фантазия. В студии был даже свой гимн художников-трошинцев, написанный молодым поэтом Борисом Кисиным, братом погибшего Вениамина. Вот некоторые слова из этого гимна:
Не курить и не пить,
На базар не ходить
На базаре соблазн стережет.
И романсов не петь
А не то весь талант пропадет...
И последние строки:
Спать на голых досках,
Кисти, краски в руках,
Нам этюдник под щеку подушка.
Мы художников рать,
Мы идем созидать,
И никто наш союз не разрушит.
Как-то студию посетил любимый художник Николая Ф. А. Малявин. Из воспоминаний Николая Степановича: "Он пришел, когда я уже написал портрет Филимона Демина и несколько других больших портретов. Стал внимательно их просматривать, а потом произнес целый монолог в мой адрес:
- Какой же ты, однако, смелый художник! Ты не боишься цвета, берешь краски во всю силу - берешь пятном. Это хорошо. Но почему у тебя на лице мужика зеленые и фиолетовые пятна? Я до этого еще не дошел, хотя очень люблю цвет. Это тебя уже захватили новые течения. Хотя в результате, особенно издали, все это смотрится буйно, цельно. Но помни, Николай: эти течения легко могут увести тебя от настоящей живописи. Надо иметь величайшее чувство меры, иначе будет только формализм. Хорошо, что по природе своей ты не иллюстратор, а живописец. Пиши настоящие картины, чтобы они захватывали сердце, душу, а не только ум. Ты в портрете размахнулся сильно, может быть, так и нужно писать. Этот мужик современный - не покорный, а дерзкий и торжествующий. Сделано все с большим чувством. Что ж, Николай, силища у тебя громадная, только не растрать ее по пустякам. Слушай всех, но делай по-своему. Держись за рисунок - он держит самый буйный цвет, как узда разгоряченного коня, и все будет прекрасно. Сейчас слишком многое отрицают. Они думают, что разрушают старое, но часто поднимают руку на прекрасное. Да, конечно, ты живешь в очень трудное для искусства время, но держись, не сдавайся. Я верю, что ты сможешь сделать замечательные вещи. А вот краски у тебя неважные, хотя видно, что ты их сам трешь. Все дело в пигменте, а он у тебя малярный. Из таких красок выжать силу цвета трудно. Заходи ко мне - я дам тебе немного заграничных... Для твоей работы, для твоего размаха нужны отличные краски".
Малявин закончил свою речь, а Николай еще долго находился под ее впечатлением. Он был поражен оценкой своих работ и добротой Малявина. Через несколько дней он пришел к Малявину, но тому было не до гостей: его жена и дочь заболели гриппом ("испанкой"). У них была высокая температура, болезнь протекала очень тяжело. К сожалению, разговора не получилось, Малявин только передал Николаю обещанные краски. Творческого разговора так и не состоялось. После того как жена и дочь поправились, семья Малявиных переехала в Москву. Там Николай решил снова навестить Малявина - и опять неудачно, тот собирался в Париж со своей персональной выставкой. Весь коридор был заставлен ящиками с упакованными картинами. "Возвратится ли он?" - мелькнула тревожная мысль. Тогда уже нередки были случаи невозвращения из творческих поездок за границу. "Нет, Малявин истинно русский, настоящий художник, со своей единственной темой. Конечно, вернется!" А Малявин, как будто угадав его мысли, сказал, что непременно скоро вернется и они вместе поработают - ведь у него так много интересных задумок. На этом они простились - как оказалось, навсегда.
Николай потом часто вспоминал это прекрасное время, вспоминал своих учеников. По-разному сложились их судьбы. Некоторые продолжили свое образование в Москве и стали художниками профессионалами. Немалую роль в их творческой жизни сыграла лаборатория живописи, руководимая Николаем. Не терял он связи и со своими друзьями в Москве, с которыми учился у Машкова.
Однажды он получил приятное известие от своего московского друга молодого художника Василия Ефремова. Тот сообщал, что в мастерской Машкова побывал Луначарский, который отобрал несколько картин для музея. Среди них - три работы Николая. Конечно, молодому художнику это весьма польстило.
Не забывал он и своих рязанских друзей. Там его очень уважали, дорожили его мнением. Как-то двое его знакомых, убежденные левые, попросили его посмотреть их работы и высказать о них свое мнение. Он смотрел внимательно и доброжелательно, но после просмотра сказал, что ни ему, ни, вероятно, им самим неясно, чт( они хотели передать людям в своих работах. Ему показалось, что они просто заблудились в своем абстракционизме.
Среди его друзей были и такие, которые увлекались древнерусским деревянным зодчеством. Они путешествовали по старинным северным городам и привозили оттуда полные папки рисунков и акварелей. Потом они показывали свои находки Николаю, с трепетом ожидая его оценки. Его мнение было очень важно для них. В свою очередь, Николай был поражен их искренней любовью к народному творчеству.
Он был очень общителен, и все его любили. Но самым главным другом оставалась Ольга, с которой он продолжал переписываться. Она все еще училась в Москве у Машкова. В своих письмах она сообщала ему самое интересное обо всех новостях в мире современного искусства, о различных сдвигах "вправо" и "влево" в культурной жизни Москвы.. Вот одно из писем:
"Дорогой Коля! Получила от тебя долгожданное письмо. Ты стал писать реже. Я понимаю твое сильное увлечение театром, а твое новаторство (дирижерская палочка) просто меня поразило. Молодец, так держать! Но не забывай, что у тебя еще есть Ольга. Боже, как я люблю своего учителя Машкова! Это чародей и кудесник цвета - впрочем, ты это знаешь. Смотрела спектакль "Эрик XIV" А. Стриндберга в студии МХАТа. Михаил Чехов играл роль короля Эрика. Вахтангов показал борьбу двух начал, мертвого и живого, гибель деспотической монархии. Театр был полон, хотя и не отапливался. Многие сидели в шубах, валенках, шинелях, тулупах - в чем попало. Но какая атмосфера царила в театре! На этом заканчиваю. До свиданья, пиши. Твоя Ольга".
А вот еще одно письмо:
"Дорогой Коля, как ты поживаешь? Воображаю, как ты был рад встрече с этим маститым русским художником! Мне было очень лестно читать прекрасные малявинские слова о твоей творческой личности: "Силища у тебя громадная, только не растрать ее по пустякам, держись за рисунок". Про себя скажу, что учусь сейчас у Любови Поповой. Это так называемое беспредметное искусство, ну да об этом подробнее при встрече, это особый разговор. Вчера была на первом выступлении Дункан в Москве, в Большом театре, в день четырехлетнего юбилея Октябрьской революции. Был полный аншлаг. И вдруг на сцене, одетая в прозрачный хитон, с руками закованными как бы в кандалы, появляется Дункан под звуки "Славянского марша" М. Глинки. Она тяжело ступает босыми ногами по огромной сцене Большого театра. Затем в гневе и ярости разрывает сковывавшие ее кандалы, как бы символизируя освобождение людей от рабства. Я была счастлива, что увидела эту прославленную танцовщицу. А еще мне памятен вечер танца в Большом зале консерватории, когда молодой художник Юткевич расписал нагие тела танцующих зелеными треугольниками. Постановщики -яркие фигуры, новаторы танцев Касьян Голейзовскяй и Лев Лукин, музыка Александра Скрябина, Сергея Прокофьева, Клода Дебюсси. Очень скучаю, до скорого свиданья. Твоя Ольга".
Переписывались они около двух лет - все время, пока он находился в Рязани. Последнее письмо было грустное - Ольге пришлось временно покинуть Москву, учебу. Ее отца, известного специалиста-агронома, командировали на Украину налаживать разрушенный во время войны сахарный завод.
После ее отъезда долгое время от нее не было никаких вестей. И вдруг письмо, написанное незнакомым почерком. Писала мама Ольги Антонина Федоровна Дейнека. Оказалось, что по дороге Ольга заразилась сыпным тифом. Николая охватил ужас. Он хорошо знал, какая это страшная, опасная болезнь. Его тревожное ожидание было прервано письмом Ольги, в котором она рассказала обо всем подробно: ее постригли наголо, и она стала похожа на мальчика; а сейчас она носит на голове чепец XIX века и похожа на какое-то чучело. Но самое главное - она поправляется. Следующие письма были все более радостными и оптимистичными. Ольга писала, что серьезно увлеклась народным творчеством: с кистями и карандашами она обошла всю округу и собрала большой материал. Назвала свой труд она: "По селам и деревням Комарницкой волости" (Дмитровский уезд, ныне Курская область). Интересно и эмоционально она писала о том, что в деревнях ее преимущественно заинтересовала старинная крестьянская одежда, которую старики поневоле стали донашивать ( купить было нечего). Здесь и нички, и паневы матерей и бабушек, которые еще недавно лежали в сундуках. Ольга боялась, что пройдет немного времени, и исчезнут последние остатки говорящей старины, все сотрет культура городов. Она проделала огромную работу: зарисовывала одежду, узоры, вышивку полотенец (все это с подробными описаниями); записывала старинные песни и разговорную речь. И все это она делала от души, по велению сердца. Пройдет время, и эта работа получит весьма положительный отзыв доктора исторических наук Г. С. Масловой из Института этнографии имени Миклухо-Маклая. Эти письма очень радовали Николая и наполняли его чувством гордости за Ольгу.
Вообще в его жизни этот рязанский период был необыкновенно интересным: театральное творчество, художественная студия, разнообразные друзья, переписка с Ольгой - все это делало его жизнь наполненной и счастливой. Николай чувствовал себя в этой среде настолько свободно и уверенно, что как-то не заметил того, что они вместе с тетушкой в последнее время стали голодать. Шел 1922 год, и положение в стране оставалось очень тяжелым: еще пылали очаги гражданской войны, расплодились спекулянты и мародеры, промышленность стояла. Надо было что-то предпринять, чтобы не умереть с голоду, и тетя высказала одну идею. "Николай,- сказала она,- мы с тобой оба из крестьян, в Троицкой слободе у нас есть земля. Раньше я ее сдавала, а теперь давай начнем сами пахать. Хоть это и трудно, но не погибать же нам!" Николай принял предложение тетушки и обратился с просьбой о помощи в дирекцию красноармейского клуба, для которого делал театральные декорации. Просьбу удовлетворили - ему выделили лошадь с плугом, и дело пошло, он начал пахать. Постепенно дело наладилось, и Николай уже засеял поле рожью. Но случилось несчастье. В сильную жару он напился воды из какого-то водоема и через некоторое время заболел брюшным тифом. Потом целый месяц шла борьба за его жизнь. Но молодость победила, он выздоровел. А к тому времени подошла пора косить рожь. Вместе с тетушкой они собрали десять мешков зерна. Это было целое богатство, да еще они сдавали в покос душистое сено с заливных лугов Оки. Наконец-то тетушка смогла осуществить свою давнишнюю мечту - купить корову, благо корм для нее был. Но хлопот с коровой было много, Николаю самому приходилось ее доить. Иногда над ним посмеивались соседские бабы, но он не обращал на это внимания. Угроза голода исчезла, и он все чаще стал думать о Москве, о Машкове, об Ольге, которая к этому времени уже возвратилась с Украины.
ГЛАВА 4
Окончание учебы. Начало самостоятельной жизни.
Женитьба. Новые веяния в культурной жизни России
(1922-1930 гг.)
Творить искусство может лишь избранник,
Любить искусство - всякий человек.
Грюн
Николай возвратился в Москву. Здесь по-прежнему свирепствовали голод и холод, но его это не пугало, он чувствовал себя очень бодрым. И вот спустя почти два года он снова уверенной походкой идет по Мясницкой с рюкзаком, набитым красками, бумагой, этюдами. Он шагает по направлению к общежитию ВХУТЕМАСа, переполненный мыслями о предстоящей встрече с Машковым, Ольгой, друзьями. Остановился он у знакомых, а уже на следующее утро направился в мастерскую Машкова, которая находилась недалеко от общежития. Двери мастерской были распахнуты, и туда ручейком вливались молодые художники - у Машкова шел жаркий диспут. Когда Николай вошел, на него никто не обратил внимания - страсти были накалены до предела, посильнее чем в старые времена. Он стал прислушиваться к спорам. Скоро ему стало ясно, что Машков за время его отсутствия резко изменил свое направление в живописи, стал членом Ассоциации художников революционной России (АХРР) и начал работать в реалистическом стиле. Для Николая это был удар в спину. Он вышел так же незаметно, как и вошел. В голове все шло кругом, он был просто в отчаянии. А как же цвет - то, чему он так страстно учился у Машкова? А как же живописно-пластические искания, все то, к чему он так долго и упорно стремился? "Бросаю живопись",- подумал он. С такими мыслями он возвращался в общежитие. Никого не хотелось видеть, но все-таки он взял себя в руки и поднялся на второй этаж, где жила Ольга.
Наконец долгожданная встреча состоялась. Оба испытали огромную радость - ведь они уже давно питали друг к другу теплые чувства. Ольга пригласила его на балкон, и они долго беседевали. Она рассказала Николаю об учебе в мастерской Любови Поповой, где изучали "супрематизм" - новое направление в живописи, основанное на всевозможных комбинациях геометрических фигур или объемных форм. Сама Любовь Попова была личностью весьма неординарной. Но ей, Ольге, это направление было чуждо. Это было для нее нечто далекое, недоступное для души. В итоге она совершенно разочаровалась в подобной живописи и ушла от Л. Поповой в мастерскую В. А. Фаворского. И тут же она с упоением начала рассказывать о Фаворском, о его графике, пронизанной духом нового искусства, о технике. которая ей была настолько по душе, что она сразу же включилась в работу: резала гравюры, делала рисунки для литографии, офорты, наброски с натурщиков. Ольга увлеченно рассказывала и не сразу заметила, что у Николая какой-то расстроенный вид. Она спросила, не заболел ли он, но в ответ услышала, что все в порядке. И все же у него оставалось плохое настроение. Он был просто не в состоянии скрыть свое разочарование от посещения мастерской Машкова, и поделился с ней своими впечатлениями: "Не могу, Олечка, не сказать тебе о том, что Машков просто выбил меня из колеи. Теперь я не знаю, нужна ли вообще живопись. Ах, жизнь! Сколько же она преподносит сюрпризов!"
Ольга уже все знала о Машкове и постаралась успокоить Николая, говорила, что не следует паниковать, все образуется. После разговора с Ольгой у неге как-то потеплело на душе. Через некоторое время Ольга познакомила Николая ее своими родственниками - дядей Дмитрием Федоровичем Богословским и его семьей. Дмитрий Федорович был очень интересной личностью. Окончив в Петербурге Академию художеств (мастерскую Репина, где учились Малявин, Грабарь, Горюшкин-Сорокопудов, Остроумова-Лебедева), он продолжал вести там преподавательскую деятельность. Женился на племяннице художника Борисова-Мусатова, но вскоре жена умерла. Оставив преподавание, Дмитрий Федорович увлекся реставрацией и поехал учиться в Мюнхен. Затем он работал главным художником реставрационной мастерской Эрмитажа. После революции он становится художником реставрационной мастерской Третьяковской галереи. Именно Д. Ф. Богословский так искусно отреставрировал изрезанную картину И. Репина "Иван Грозный убивает сына". В его доме была целая коллекция картин. Когда Николай приходил в гости к нему, он с удовольствием и большим интересом рассматривал их и восхищался живописью знаменитых художников, некоторые из которых были его учителями. А автопортрет, написанный на фоне кафельной печи с кистями и палитрой, особенно понравился Николаю (сейчас эта картина находится в ГТГ).
Постепенно Николай стал включаться в бурную московскую жизнь. Волнения, связанные с Машковым, понемногу улеглись, настроение улучшилось. Он решил начать самостоятельную жизнь и впредь учиться только у природы. В общежитии он остался на птичьих правах.
Однажды, стоя в очереди у булочной за пайком хлеба, он увидел плакат Д. Моора "Помоги". Плакат его просто поразил. "Какой образ! Какая сила воздействия! - подумал он, и как озарение у него мелькнула мысль: Плакат - вот современный язык разговора с массами! Никакая картина не сможет так убедительно, так выразительно, так громко пропагандировать основы нашей новой жизни. Вот бы мне научиться говорить "шершавым языком плаката", как сказал Маяковский. Я должен научиться искусству плаката, если я хочу помочь становлению новой жизни". А жизнь сама подсказывала: "Товарищ, плакат сейчас ваше слово!" С этого момента мысль о плакате не покидала его. Он начал серьезно изучать плакат как вид искусства. Снова и снова перед ним возникал образ голодающего крестьянина на плакате "Помоги". Его поразила простота, ясность образа - на других плакатах он этого не видел .Он отыскал этот плакат и стал внимательно его изучать, старался вникнуть в его магию, понять пластику, его рисунок. И тут он понял: чтобы выразить крик о помощи, Моор как художник брал самые сильные, контрастные и напряженные краски - черную и белую. Плакат смотрелся просто грандиозно. Значительно позднее он познакомился с Д. Моором и они стали друзьями. Николай часто встречался с ним, восхищался его талантом, а в 80-е годы написал его портрет, композиционное решение которого было весьма необычным.
Николай начал самостоятельно изучать искусство плаката: просматривал разную литературу, дискутировал со знакомыми художниками-плакатистами о форме и пластике плаката. Как вид искусства плакат начал свое существование с "Окон РОСТА", где Николай уже ранее работал. Там творили такие художники как М. Черемных, Д. Моор и другие. Прошло немного времени, и Николай неожиданно получил приглашение на изготовление плакатов в госпредприятии "Трансреклама". Обсудив полученное предложение с Ольгой, он с радостью принимается за работу. Теперь его внимание было целиком сосредоточено на плакате, и отсюда волнующие его проблемы: композиция, цветовая гармония, максимальная выразительность, могучая форма. Он очень серьезно отнесся к тему делу, считая, что нельзя ограничивать творчество художника до узкой специальности графика, литографа, плакатиста, гравера. Художник должен быть везде художником. Он снова и снова продолжал изучать это направление, просматривал большое количество журналов, рекламных плакатов. Иногда ему попадались очень впечатляющие, но Николаю искал свой, социалистический плакат без коммерческого духа. Начались мучительные поиски, эксперименты, размышления. Правда, поиски нового стиля в рекламе были уже начаты в творческом содружестве В. Маяковского и А. Родченко. Это были знаменитые рекламные плакаты для "Моссельпрома" - остроумные, запоминающиеся. В них было что-то от фольклора, от частушек. Николая огорчало лишь то обстоятельство, что рекламное дело осуществлялось госконторами и художник должен был угодить заказчику, ничего не понимающему в искусстве. Но, несмотря на это, творческая устремленность его не покидала, он все больше углублялся в суть плаката. Он увидел в плакате неожиданные возможности для себя и понял, что обладает необходимыми плакатисту данными: чувством монументальности, декоративности, четкости образа. Теперь ему казалось, что он создан для плаката. В своих плакатах, которые становились все совершеннее, он стремился к наибольшей выразительности минимальными средствами, старался писать их как можно лаконичнее и непосредственнее, использовать в своих произведениях неожиданные композиционные решения. Он работал над плакатом увлеченно и как всегда с полной отдачей. В общей сложности он сделал около пятидесяти плакатов, часть из которых сейчас находится в Тульском областном художественном музее.
Некоторые из работ были настолько близки ему по духу, что полностью раскрывался в них как художник и гражданин. Казалось бы, неужели интересна такая тема "как реклама электролампы ГЭТ"? Но видел он в ней не просто лампочку, а образ будущего страны и с упоением взялся за эту работу. Сделал несколько набросков, эскизов - и плакат был готов. Большая, прямо исполинская стеклянная лампа. Колба лампы перекрывала весь лист. Сквозь нее было видно здание МОГЭС на Москворецкой набережной. Стекло как бы увеличивало знакомое всем тогда здание Московской электростанции. Плакат получил одобрение. Или другой заказ - реклама кипятильников. Тоже вроде бы тема не из интересных, причем коммерческого духа здесь не должно было быть. И вот родилась мысль показать огромный кипятильник "Титан" и народ, устремленный к нему. В то время в стране была ужасная антисанитария, воду пили сырую, смерть косила людей от брюшного тифа. Он-то хорошо помнил эту болезнь, ведь сам не так давно ее перенес. Задумался: "Показать смерть с косой... но это как-то очень банально. Нет, показать смерть белым силуэтом без устрашающих подробностей, чтобы она воспринималась более менее ассоциативно". На этом решении он и остановился. На белом листе был нарисован гигантский кипятильник серого цвета, к которому шла масса людей: красноармейцы, медсестры, рабочие. Силуэты фигур были черного цвета, шрифт нависал красным цветом - и на фоне всего этого маячил силуэтом ненавязчивый образ смерти. Все это было в мажорных тонах и в то же время выглядело довольно-таки сурово. Плакат был готов. Прежде чем отдать его заказчику, он показал работу Ольге, своему первому критику. Она одобрила композицию плаката и при этом добавила: "А я и не сомневалась, что ты выполнишь этот заказ интересно - ведь ты хорошо владеешь рисунком, а патриотических чувств у тебя более чем достаточно". Ольга не ошиблась: заказчикам очень понравилась композиционное решение плаката. Потом с этого плаката было сделано даже крупное панно живописными красками на стене одного из жилых домов.
Он делал плакаты не только масштабного плана , но более узкого назначения. Например, оригинальный по замыслу плакат-реклама ветровых фонарей "Летучая мышь" для деревни, выпускаемых польским акционерным обществом. Тогда, во время НЭПа, в России существовали иностранные концессии. Композиция этого плаката была весьма романтична. Теплый фон вьюжного зимнего вечера в деревне. В окнах изб еле мерцают огоньки. Довольный крестьянин, с развевающейся от ветра бородой, держит фонарь, нарисованный крупным планом. Фонарь изображен в сияющем ореоле света. На темном фоне видно только слово "фонарь" и ореол света от него. К нему несутся по всему плакату снежинки. Сюжет получился жанровым и действенным Фонари так и "полетели" по деревням, как настоящие летучие мыши.
Николай настолько увлекся плакатом, что на графику, которую он очень любил, оставалось слишком мало времени. И все-таки он сделал несколько портретов, некоторые из которых ("Девушка Маша", "Крестьянский мальчик" и другие) были потом приобретены Третьяковской галереей и Государственным музеем изобразительных искусств имени Пушкина.
Вскоре он получает еще один заказ: написать портрет К. Маркса для здания бывшего дворянского собрания. Сделать надо было срочно, чтобы успеть к началу большого совещания работников пропаганды и агитации. Причем нужно было создать такой портрет, чтобы он давал ощущение современности и величия идей вождя. 3адача была далеко не из легких. Николай решил выполнить портрет одной темно-коричневой краской, без всякого украшательства, чтобы тот производил впечатление величественного памятника. "Самое главное,думал он,- это глаза. Они должны быть притягивающими, как живые, как бы говорящими со зрителем".
Портрет был написан в срок. Все единодушно говорили, что работа удалась. Портрет смотрелся как живой, особенно издали и в большом белом зале.
Николаем был задуман альбом "Рязань на яру" с его гравюрами и стихами молодого поэта. К сожалению, этот поэт трагически погиб от бандитской пули - шел 1921 год и продолжались классовые бои. Николай был потрясен этим событием и уже не смог продолжить работу. Остался только эскиз обложки задуманного альбома.
Жизнь продолжалась - продолжалась и работа. Он со своими учениками продолжал с энтузиазмом трудиться в своей лаборатории. Одно было плохо - не хватало времени, ведь художники в основном были из солдат и находились на военной службе, но все они были влюблены в свою работу, и им казалось, что именно здесь, в студии, они делают открытие за открытием, что это самое интересное и прекрасное время в их жизни. И действительно, это была юность, а юность - это всегда романтика, фантазия. В студии был даже свой гимн художников-трошинцев, написанный молодым поэтом Борисом Кисиным, братом погибшего Вениамина. Вот некоторые слова из этого гимна:
Не курить и не пить,
На базар не ходить
На базаре соблазн стережет.
И романсов не петь
А не то весь талант пропадет...
И последние строки:
Спать на голых досках,
Кисти, краски в руках,
Нам этюдник под щеку подушка.
Мы художников рать,
Мы идем созидать,
И никто наш союз не разрушит.
Как-то студию посетил любимый художник Николая Ф. А. Малявин. Из воспоминаний Николая Степановича: "Он пришел, когда я уже написал портрет Филимона Демина и несколько других больших портретов. Стал внимательно их просматривать, а потом произнес целый монолог в мой адрес:
- Какой же ты, однако, смелый художник! Ты не боишься цвета, берешь краски во всю силу - берешь пятном. Это хорошо. Но почему у тебя на лице мужика зеленые и фиолетовые пятна? Я до этого еще не дошел, хотя очень люблю цвет. Это тебя уже захватили новые течения. Хотя в результате, особенно издали, все это смотрится буйно, цельно. Но помни, Николай: эти течения легко могут увести тебя от настоящей живописи. Надо иметь величайшее чувство меры, иначе будет только формализм. Хорошо, что по природе своей ты не иллюстратор, а живописец. Пиши настоящие картины, чтобы они захватывали сердце, душу, а не только ум. Ты в портрете размахнулся сильно, может быть, так и нужно писать. Этот мужик современный - не покорный, а дерзкий и торжествующий. Сделано все с большим чувством. Что ж, Николай, силища у тебя громадная, только не растрать ее по пустякам. Слушай всех, но делай по-своему. Держись за рисунок - он держит самый буйный цвет, как узда разгоряченного коня, и все будет прекрасно. Сейчас слишком многое отрицают. Они думают, что разрушают старое, но часто поднимают руку на прекрасное. Да, конечно, ты живешь в очень трудное для искусства время, но держись, не сдавайся. Я верю, что ты сможешь сделать замечательные вещи. А вот краски у тебя неважные, хотя видно, что ты их сам трешь. Все дело в пигменте, а он у тебя малярный. Из таких красок выжать силу цвета трудно. Заходи ко мне - я дам тебе немного заграничных... Для твоей работы, для твоего размаха нужны отличные краски".
Малявин закончил свою речь, а Николай еще долго находился под ее впечатлением. Он был поражен оценкой своих работ и добротой Малявина. Через несколько дней он пришел к Малявину, но тому было не до гостей: его жена и дочь заболели гриппом ("испанкой"). У них была высокая температура, болезнь протекала очень тяжело. К сожалению, разговора не получилось, Малявин только передал Николаю обещанные краски. Творческого разговора так и не состоялось. После того как жена и дочь поправились, семья Малявиных переехала в Москву. Там Николай решил снова навестить Малявина - и опять неудачно, тот собирался в Париж со своей персональной выставкой. Весь коридор был заставлен ящиками с упакованными картинами. "Возвратится ли он?" - мелькнула тревожная мысль. Тогда уже нередки были случаи невозвращения из творческих поездок за границу. "Нет, Малявин истинно русский, настоящий художник, со своей единственной темой. Конечно, вернется!" А Малявин, как будто угадав его мысли, сказал, что непременно скоро вернется и они вместе поработают - ведь у него так много интересных задумок. На этом они простились - как оказалось, навсегда.
Николай потом часто вспоминал это прекрасное время, вспоминал своих учеников. По-разному сложились их судьбы. Некоторые продолжили свое образование в Москве и стали художниками профессионалами. Немалую роль в их творческой жизни сыграла лаборатория живописи, руководимая Николаем. Не терял он связи и со своими друзьями в Москве, с которыми учился у Машкова.
Однажды он получил приятное известие от своего московского друга молодого художника Василия Ефремова. Тот сообщал, что в мастерской Машкова побывал Луначарский, который отобрал несколько картин для музея. Среди них - три работы Николая. Конечно, молодому художнику это весьма польстило.
Не забывал он и своих рязанских друзей. Там его очень уважали, дорожили его мнением. Как-то двое его знакомых, убежденные левые, попросили его посмотреть их работы и высказать о них свое мнение. Он смотрел внимательно и доброжелательно, но после просмотра сказал, что ни ему, ни, вероятно, им самим неясно, чт( они хотели передать людям в своих работах. Ему показалось, что они просто заблудились в своем абстракционизме.
Среди его друзей были и такие, которые увлекались древнерусским деревянным зодчеством. Они путешествовали по старинным северным городам и привозили оттуда полные папки рисунков и акварелей. Потом они показывали свои находки Николаю, с трепетом ожидая его оценки. Его мнение было очень важно для них. В свою очередь, Николай был поражен их искренней любовью к народному творчеству.
Он был очень общителен, и все его любили. Но самым главным другом оставалась Ольга, с которой он продолжал переписываться. Она все еще училась в Москве у Машкова. В своих письмах она сообщала ему самое интересное обо всех новостях в мире современного искусства, о различных сдвигах "вправо" и "влево" в культурной жизни Москвы.. Вот одно из писем:
"Дорогой Коля! Получила от тебя долгожданное письмо. Ты стал писать реже. Я понимаю твое сильное увлечение театром, а твое новаторство (дирижерская палочка) просто меня поразило. Молодец, так держать! Но не забывай, что у тебя еще есть Ольга. Боже, как я люблю своего учителя Машкова! Это чародей и кудесник цвета - впрочем, ты это знаешь. Смотрела спектакль "Эрик XIV" А. Стриндберга в студии МХАТа. Михаил Чехов играл роль короля Эрика. Вахтангов показал борьбу двух начал, мертвого и живого, гибель деспотической монархии. Театр был полон, хотя и не отапливался. Многие сидели в шубах, валенках, шинелях, тулупах - в чем попало. Но какая атмосфера царила в театре! На этом заканчиваю. До свиданья, пиши. Твоя Ольга".
А вот еще одно письмо:
"Дорогой Коля, как ты поживаешь? Воображаю, как ты был рад встрече с этим маститым русским художником! Мне было очень лестно читать прекрасные малявинские слова о твоей творческой личности: "Силища у тебя громадная, только не растрать ее по пустякам, держись за рисунок". Про себя скажу, что учусь сейчас у Любови Поповой. Это так называемое беспредметное искусство, ну да об этом подробнее при встрече, это особый разговор. Вчера была на первом выступлении Дункан в Москве, в Большом театре, в день четырехлетнего юбилея Октябрьской революции. Был полный аншлаг. И вдруг на сцене, одетая в прозрачный хитон, с руками закованными как бы в кандалы, появляется Дункан под звуки "Славянского марша" М. Глинки. Она тяжело ступает босыми ногами по огромной сцене Большого театра. Затем в гневе и ярости разрывает сковывавшие ее кандалы, как бы символизируя освобождение людей от рабства. Я была счастлива, что увидела эту прославленную танцовщицу. А еще мне памятен вечер танца в Большом зале консерватории, когда молодой художник Юткевич расписал нагие тела танцующих зелеными треугольниками. Постановщики -яркие фигуры, новаторы танцев Касьян Голейзовскяй и Лев Лукин, музыка Александра Скрябина, Сергея Прокофьева, Клода Дебюсси. Очень скучаю, до скорого свиданья. Твоя Ольга".
Переписывались они около двух лет - все время, пока он находился в Рязани. Последнее письмо было грустное - Ольге пришлось временно покинуть Москву, учебу. Ее отца, известного специалиста-агронома, командировали на Украину налаживать разрушенный во время войны сахарный завод.
После ее отъезда долгое время от нее не было никаких вестей. И вдруг письмо, написанное незнакомым почерком. Писала мама Ольги Антонина Федоровна Дейнека. Оказалось, что по дороге Ольга заразилась сыпным тифом. Николая охватил ужас. Он хорошо знал, какая это страшная, опасная болезнь. Его тревожное ожидание было прервано письмом Ольги, в котором она рассказала обо всем подробно: ее постригли наголо, и она стала похожа на мальчика; а сейчас она носит на голове чепец XIX века и похожа на какое-то чучело. Но самое главное - она поправляется. Следующие письма были все более радостными и оптимистичными. Ольга писала, что серьезно увлеклась народным творчеством: с кистями и карандашами она обошла всю округу и собрала большой материал. Назвала свой труд она: "По селам и деревням Комарницкой волости" (Дмитровский уезд, ныне Курская область). Интересно и эмоционально она писала о том, что в деревнях ее преимущественно заинтересовала старинная крестьянская одежда, которую старики поневоле стали донашивать ( купить было нечего). Здесь и нички, и паневы матерей и бабушек, которые еще недавно лежали в сундуках. Ольга боялась, что пройдет немного времени, и исчезнут последние остатки говорящей старины, все сотрет культура городов. Она проделала огромную работу: зарисовывала одежду, узоры, вышивку полотенец (все это с подробными описаниями); записывала старинные песни и разговорную речь. И все это она делала от души, по велению сердца. Пройдет время, и эта работа получит весьма положительный отзыв доктора исторических наук Г. С. Масловой из Института этнографии имени Миклухо-Маклая. Эти письма очень радовали Николая и наполняли его чувством гордости за Ольгу.
Вообще в его жизни этот рязанский период был необыкновенно интересным: театральное творчество, художественная студия, разнообразные друзья, переписка с Ольгой - все это делало его жизнь наполненной и счастливой. Николай чувствовал себя в этой среде настолько свободно и уверенно, что как-то не заметил того, что они вместе с тетушкой в последнее время стали голодать. Шел 1922 год, и положение в стране оставалось очень тяжелым: еще пылали очаги гражданской войны, расплодились спекулянты и мародеры, промышленность стояла. Надо было что-то предпринять, чтобы не умереть с голоду, и тетя высказала одну идею. "Николай,- сказала она,- мы с тобой оба из крестьян, в Троицкой слободе у нас есть земля. Раньше я ее сдавала, а теперь давай начнем сами пахать. Хоть это и трудно, но не погибать же нам!" Николай принял предложение тетушки и обратился с просьбой о помощи в дирекцию красноармейского клуба, для которого делал театральные декорации. Просьбу удовлетворили - ему выделили лошадь с плугом, и дело пошло, он начал пахать. Постепенно дело наладилось, и Николай уже засеял поле рожью. Но случилось несчастье. В сильную жару он напился воды из какого-то водоема и через некоторое время заболел брюшным тифом. Потом целый месяц шла борьба за его жизнь. Но молодость победила, он выздоровел. А к тому времени подошла пора косить рожь. Вместе с тетушкой они собрали десять мешков зерна. Это было целое богатство, да еще они сдавали в покос душистое сено с заливных лугов Оки. Наконец-то тетушка смогла осуществить свою давнишнюю мечту - купить корову, благо корм для нее был. Но хлопот с коровой было много, Николаю самому приходилось ее доить. Иногда над ним посмеивались соседские бабы, но он не обращал на это внимания. Угроза голода исчезла, и он все чаще стал думать о Москве, о Машкове, об Ольге, которая к этому времени уже возвратилась с Украины.
ГЛАВА 4
Окончание учебы. Начало самостоятельной жизни.
Женитьба. Новые веяния в культурной жизни России
(1922-1930 гг.)
Творить искусство может лишь избранник,
Любить искусство - всякий человек.
Грюн
Николай возвратился в Москву. Здесь по-прежнему свирепствовали голод и холод, но его это не пугало, он чувствовал себя очень бодрым. И вот спустя почти два года он снова уверенной походкой идет по Мясницкой с рюкзаком, набитым красками, бумагой, этюдами. Он шагает по направлению к общежитию ВХУТЕМАСа, переполненный мыслями о предстоящей встрече с Машковым, Ольгой, друзьями. Остановился он у знакомых, а уже на следующее утро направился в мастерскую Машкова, которая находилась недалеко от общежития. Двери мастерской были распахнуты, и туда ручейком вливались молодые художники - у Машкова шел жаркий диспут. Когда Николай вошел, на него никто не обратил внимания - страсти были накалены до предела, посильнее чем в старые времена. Он стал прислушиваться к спорам. Скоро ему стало ясно, что Машков за время его отсутствия резко изменил свое направление в живописи, стал членом Ассоциации художников революционной России (АХРР) и начал работать в реалистическом стиле. Для Николая это был удар в спину. Он вышел так же незаметно, как и вошел. В голове все шло кругом, он был просто в отчаянии. А как же цвет - то, чему он так страстно учился у Машкова? А как же живописно-пластические искания, все то, к чему он так долго и упорно стремился? "Бросаю живопись",- подумал он. С такими мыслями он возвращался в общежитие. Никого не хотелось видеть, но все-таки он взял себя в руки и поднялся на второй этаж, где жила Ольга.
Наконец долгожданная встреча состоялась. Оба испытали огромную радость - ведь они уже давно питали друг к другу теплые чувства. Ольга пригласила его на балкон, и они долго беседевали. Она рассказала Николаю об учебе в мастерской Любови Поповой, где изучали "супрематизм" - новое направление в живописи, основанное на всевозможных комбинациях геометрических фигур или объемных форм. Сама Любовь Попова была личностью весьма неординарной. Но ей, Ольге, это направление было чуждо. Это было для нее нечто далекое, недоступное для души. В итоге она совершенно разочаровалась в подобной живописи и ушла от Л. Поповой в мастерскую В. А. Фаворского. И тут же она с упоением начала рассказывать о Фаворском, о его графике, пронизанной духом нового искусства, о технике. которая ей была настолько по душе, что она сразу же включилась в работу: резала гравюры, делала рисунки для литографии, офорты, наброски с натурщиков. Ольга увлеченно рассказывала и не сразу заметила, что у Николая какой-то расстроенный вид. Она спросила, не заболел ли он, но в ответ услышала, что все в порядке. И все же у него оставалось плохое настроение. Он был просто не в состоянии скрыть свое разочарование от посещения мастерской Машкова, и поделился с ней своими впечатлениями: "Не могу, Олечка, не сказать тебе о том, что Машков просто выбил меня из колеи. Теперь я не знаю, нужна ли вообще живопись. Ах, жизнь! Сколько же она преподносит сюрпризов!"
Ольга уже все знала о Машкове и постаралась успокоить Николая, говорила, что не следует паниковать, все образуется. После разговора с Ольгой у неге как-то потеплело на душе. Через некоторое время Ольга познакомила Николая ее своими родственниками - дядей Дмитрием Федоровичем Богословским и его семьей. Дмитрий Федорович был очень интересной личностью. Окончив в Петербурге Академию художеств (мастерскую Репина, где учились Малявин, Грабарь, Горюшкин-Сорокопудов, Остроумова-Лебедева), он продолжал вести там преподавательскую деятельность. Женился на племяннице художника Борисова-Мусатова, но вскоре жена умерла. Оставив преподавание, Дмитрий Федорович увлекся реставрацией и поехал учиться в Мюнхен. Затем он работал главным художником реставрационной мастерской Эрмитажа. После революции он становится художником реставрационной мастерской Третьяковской галереи. Именно Д. Ф. Богословский так искусно отреставрировал изрезанную картину И. Репина "Иван Грозный убивает сына". В его доме была целая коллекция картин. Когда Николай приходил в гости к нему, он с удовольствием и большим интересом рассматривал их и восхищался живописью знаменитых художников, некоторые из которых были его учителями. А автопортрет, написанный на фоне кафельной печи с кистями и палитрой, особенно понравился Николаю (сейчас эта картина находится в ГТГ).
Постепенно Николай стал включаться в бурную московскую жизнь. Волнения, связанные с Машковым, понемногу улеглись, настроение улучшилось. Он решил начать самостоятельную жизнь и впредь учиться только у природы. В общежитии он остался на птичьих правах.
Однажды, стоя в очереди у булочной за пайком хлеба, он увидел плакат Д. Моора "Помоги". Плакат его просто поразил. "Какой образ! Какая сила воздействия! - подумал он, и как озарение у него мелькнула мысль: Плакат - вот современный язык разговора с массами! Никакая картина не сможет так убедительно, так выразительно, так громко пропагандировать основы нашей новой жизни. Вот бы мне научиться говорить "шершавым языком плаката", как сказал Маяковский. Я должен научиться искусству плаката, если я хочу помочь становлению новой жизни". А жизнь сама подсказывала: "Товарищ, плакат сейчас ваше слово!" С этого момента мысль о плакате не покидала его. Он начал серьезно изучать плакат как вид искусства. Снова и снова перед ним возникал образ голодающего крестьянина на плакате "Помоги". Его поразила простота, ясность образа - на других плакатах он этого не видел .Он отыскал этот плакат и стал внимательно его изучать, старался вникнуть в его магию, понять пластику, его рисунок. И тут он понял: чтобы выразить крик о помощи, Моор как художник брал самые сильные, контрастные и напряженные краски - черную и белую. Плакат смотрелся просто грандиозно. Значительно позднее он познакомился с Д. Моором и они стали друзьями. Николай часто встречался с ним, восхищался его талантом, а в 80-е годы написал его портрет, композиционное решение которого было весьма необычным.
Николай начал самостоятельно изучать искусство плаката: просматривал разную литературу, дискутировал со знакомыми художниками-плакатистами о форме и пластике плаката. Как вид искусства плакат начал свое существование с "Окон РОСТА", где Николай уже ранее работал. Там творили такие художники как М. Черемных, Д. Моор и другие. Прошло немного времени, и Николай неожиданно получил приглашение на изготовление плакатов в госпредприятии "Трансреклама". Обсудив полученное предложение с Ольгой, он с радостью принимается за работу. Теперь его внимание было целиком сосредоточено на плакате, и отсюда волнующие его проблемы: композиция, цветовая гармония, максимальная выразительность, могучая форма. Он очень серьезно отнесся к тему делу, считая, что нельзя ограничивать творчество художника до узкой специальности графика, литографа, плакатиста, гравера. Художник должен быть везде художником. Он снова и снова продолжал изучать это направление, просматривал большое количество журналов, рекламных плакатов. Иногда ему попадались очень впечатляющие, но Николаю искал свой, социалистический плакат без коммерческого духа. Начались мучительные поиски, эксперименты, размышления. Правда, поиски нового стиля в рекламе были уже начаты в творческом содружестве В. Маяковского и А. Родченко. Это были знаменитые рекламные плакаты для "Моссельпрома" - остроумные, запоминающиеся. В них было что-то от фольклора, от частушек. Николая огорчало лишь то обстоятельство, что рекламное дело осуществлялось госконторами и художник должен был угодить заказчику, ничего не понимающему в искусстве. Но, несмотря на это, творческая устремленность его не покидала, он все больше углублялся в суть плаката. Он увидел в плакате неожиданные возможности для себя и понял, что обладает необходимыми плакатисту данными: чувством монументальности, декоративности, четкости образа. Теперь ему казалось, что он создан для плаката. В своих плакатах, которые становились все совершеннее, он стремился к наибольшей выразительности минимальными средствами, старался писать их как можно лаконичнее и непосредственнее, использовать в своих произведениях неожиданные композиционные решения. Он работал над плакатом увлеченно и как всегда с полной отдачей. В общей сложности он сделал около пятидесяти плакатов, часть из которых сейчас находится в Тульском областном художественном музее.
Некоторые из работ были настолько близки ему по духу, что полностью раскрывался в них как художник и гражданин. Казалось бы, неужели интересна такая тема "как реклама электролампы ГЭТ"? Но видел он в ней не просто лампочку, а образ будущего страны и с упоением взялся за эту работу. Сделал несколько набросков, эскизов - и плакат был готов. Большая, прямо исполинская стеклянная лампа. Колба лампы перекрывала весь лист. Сквозь нее было видно здание МОГЭС на Москворецкой набережной. Стекло как бы увеличивало знакомое всем тогда здание Московской электростанции. Плакат получил одобрение. Или другой заказ - реклама кипятильников. Тоже вроде бы тема не из интересных, причем коммерческого духа здесь не должно было быть. И вот родилась мысль показать огромный кипятильник "Титан" и народ, устремленный к нему. В то время в стране была ужасная антисанитария, воду пили сырую, смерть косила людей от брюшного тифа. Он-то хорошо помнил эту болезнь, ведь сам не так давно ее перенес. Задумался: "Показать смерть с косой... но это как-то очень банально. Нет, показать смерть белым силуэтом без устрашающих подробностей, чтобы она воспринималась более менее ассоциативно". На этом решении он и остановился. На белом листе был нарисован гигантский кипятильник серого цвета, к которому шла масса людей: красноармейцы, медсестры, рабочие. Силуэты фигур были черного цвета, шрифт нависал красным цветом - и на фоне всего этого маячил силуэтом ненавязчивый образ смерти. Все это было в мажорных тонах и в то же время выглядело довольно-таки сурово. Плакат был готов. Прежде чем отдать его заказчику, он показал работу Ольге, своему первому критику. Она одобрила композицию плаката и при этом добавила: "А я и не сомневалась, что ты выполнишь этот заказ интересно - ведь ты хорошо владеешь рисунком, а патриотических чувств у тебя более чем достаточно". Ольга не ошиблась: заказчикам очень понравилась композиционное решение плаката. Потом с этого плаката было сделано даже крупное панно живописными красками на стене одного из жилых домов.
Он делал плакаты не только масштабного плана , но более узкого назначения. Например, оригинальный по замыслу плакат-реклама ветровых фонарей "Летучая мышь" для деревни, выпускаемых польским акционерным обществом. Тогда, во время НЭПа, в России существовали иностранные концессии. Композиция этого плаката была весьма романтична. Теплый фон вьюжного зимнего вечера в деревне. В окнах изб еле мерцают огоньки. Довольный крестьянин, с развевающейся от ветра бородой, держит фонарь, нарисованный крупным планом. Фонарь изображен в сияющем ореоле света. На темном фоне видно только слово "фонарь" и ореол света от него. К нему несутся по всему плакату снежинки. Сюжет получился жанровым и действенным Фонари так и "полетели" по деревням, как настоящие летучие мыши.
Николай настолько увлекся плакатом, что на графику, которую он очень любил, оставалось слишком мало времени. И все-таки он сделал несколько портретов, некоторые из которых ("Девушка Маша", "Крестьянский мальчик" и другие) были потом приобретены Третьяковской галереей и Государственным музеем изобразительных искусств имени Пушкина.