Страница:
– Это было бы замечательно! – воодушевилась я. – Как вы нас предупредите?
– Отправлю к вам гонца. Если у вас появятся новости, оставьте для меня записку в «Шепарде». Я заглядываю туда почти каждый день за почтой.
– Договорились. – Я протянула ему руку, и Грегсон сжал ее обеими руками – белыми, ухоженными, с длинными и сильными пальцами, но натруженными ладонями, как и подобает джентльмену, не чурающемуся работы.
– До скорой встречи!
– И я на это надеюсь. Не терпится познакомить вас с мужем!
– Буду рад. До свидания.
Он быстро зашагал прочь и скоро исчез за углом. Пришлось мне возвращаться несолоно хлебавши, в сопровождении хнычущего Селима.
Но чтобы найти дорогу назад, нам обоим пришлось сосредоточиться. По пути в Старый город я не обращала внимания на повороты и зигзаги, так как надеялась, что Грегсон проводит меня обратно, а Селим так усердно выполнял поручение Эмерсона не терять меня из виду, что вообще не понял, где очутился. В конце концов я начала узнавать улицы и поняла, что до района, где располагается кафе «Ориенталь», уже рукой подать. Остановив коляску, я приказала Селиму сесть рядом.
– Значит, так. Селим. Не хочу портить твои отношения с профессором, но это неминуемо произойдет, если мы ему расскажем, как все было.
Юноша вскинул голову.
– О, госпожа, – проговорил он дрожащим голосом, – как вы прикажете, так я и сделаю.
– Учти, я никогда не вру профессору. – Видя растерянность Селима, я продолжала: – Однако ничто нам не мешает немного отклониться от истины. Все равно придется объяснять, откуда у тебя такая здоровенная шишка...
– Я могу снять повязку, госпожа, – предложил Селим. – Вы не поскупились на бинты. Мне столько не надо.
– Нет, пусть все остается как есть. У меня другое предложение. Ты расскажешь профессору Эмерсону все, но только до момента, когда я тебя обнаружила. Потом на тебя якобы кто-то напал и ударил по голове тяжелым предметом...
– Так оно и было, – согласился честный малый.
– Конечно. Не стану же я учить тебя лжи! Просто не называй имени чудовища. Пусть профессор думает, что это был обычный грабитель. Я прибежала на шум, и злодей унес ноги.
– Спасибо, госпожа! – зачем-то сказал Селим.
– Из-за твоей раны я решила проводить тебя обратно, – продолжала я фантазировать. – Ведь после удара у тебя кружится голова, правда? Хотя бы чуть-чуть, но кружится... Если профессор начнет задавать неприятные вопросы, скажи, что ничего не помнишь.
Нежно-карие глаза юноши восхищенно сияли.
– Госпожа, вы мой отец и моя мать в одном лице! Добрейшая и мудрейшая из всех женщин!
– Гм... А что, твои родители тоже учат тебя вра... Впрочем, неважно. Главное, ты отлично знаешь, как я ненавижу лесть. Совершенно не обязательно превозносить меня до небес. Просто сделай, как я велю, – и все обойдется. А сейчас можешь закрыть глаза и откинуться на подушки. Знаешь, что такое обморок? Молодец! Вот и гостиница. А вот и Эмерсон. Вылетел из дверей – как они только удержались на петлях? – и мчится нам навстречу...
Селим вовремя издал душераздирающий стон, благодаря чему Эмерсон позабыл о заготовленном выговоре.
– Час от часу не легче! – Он заглянул в коляску. – Что случилось? Он хотя бы жив? Селим, мальчик мой...
– Жив, но, кажется, умираю, – простонал мой талантливый ученик. – Досточтимый Отец Проклятий, передайте моему папаше, братьям Али и Хасану, а еще...
Я кольнула умирающего зонтиком, чтобы не перебарщивал. Селим вздрогнул и сел.
– Кажется, я уже не умираю. Кажется, я поправляюсь.
Эмерсон залез в коляску и захлопнул дверцу.
– На вокзал! – приказал он кучеру.
– Разве тебе не интересно, что... – попробовала я возразить.
– Очень интересно, Пибоди! Расскажешь по дороге. Если не терять времени, то можно успеть на дневной экспресс.
Рывок – и он оставил Селима без тюрбана. Юноша вскрикнул от неожиданности.
– Узнаю твою руку, Пибоди. Фунт перевязочных материалов на одну каплю крови. Выкладывай!
Рассказ получился долгим, потому что начать пришлось со встречи с Грегсоном. К тому же Эмерсон беспрестанно меня перебивал.
– Ты совсем лишилась рассудка, Пибоди! – выкрикивал он. – Забрести в самые опасные кварталы, поверив россказням какого-то... Да кто он такой?! Откуда ты знаешь этого типа?
Я смиренно продолжала повествование. К тому моменту, когда мы подъехали к вокзалу, Эмерсон успел выслушать нашу версию о том, как на Селима напало неведомое и коварное чудовище. Эмерсон лишь загадочно хмыкнул в ответ.
Сунув кучеру несколько монет, он осторожно помог пострадавшему выйти из коляски (хотя вид у него был такой сердитый, что я испугалась, как бы он не вытолкал беднягу пинками) и погнал нас к поезду. Сначала Селима не хотели пускать в купе первого класса, но Эмерсон задобрил кондуктора деньгами и парой крепких выражений, а других претендентов на облюбованное купе попросту разогнал.
– Вот и хорошо, – вздохнул он, рухнув на сиденье. – Купе полностью в нашем распоряжении. Теперь можно спокойно обсудить вашу невероятную историю.
– Сначала расскажи, что ты узнал на базаре, – попросила я, желая его отвлечь.
Оказалось, что Эмерсон узнал больше, чем я (если только его словам можно было верить). Один знакомый, имя которого мой ненаглядный отказался назвать, клялся, что знает, кто убил Каленищеффа. Это якобы дело рук профессионального убийцы. Говорили, что негодяй иногда выполнял поручения Сети, не будучи при этом членом его банды. Убийца покинул Каир вскоре после смерти Каленищеффа, и теперь никто не знает, где его искать.
– И все же, – тут Эмерсон многозначительно прищурился, – я иду по его следу. Рано или поздно он вернется в Каир, потому что зарабатывает здесь на жизнь. Мне донесут о его возвращении.
– Но на это уйдут недели, даже месяцы! – недовольно воскликнула я.
– Если у тебя есть предложение получше, Пибоди, порадуй нас, я не возражаю... – Он испуганно зажал ладонью рот. – Нет-нет! Считай, что я этого не говорил. Я всего лишь имел в виду...
– Не тревожься, милый Эмерсон, я не собиралась тебя критиковать. Никто, кроме тебя, не сумел бы так много разузнать.
– То-то! А теперь выкладывай, куда ты гнешь. Своей лестью ты выдала себя с головой, поскольку нахваливаешь меня только тогда, когда хочешь что-то утаить.
– Какая несправедливость, Эмерсон! Я всегда отдаю тебе должное!
– Неужели? Что-то не припомню...
– И отношусь с величайшим уважением к твоим...
– Ты только и делаешь, что плетешь интриги за моей спиной!
– Да я...
– Да ты...
Селим со стоном уронил голову на плечо Эмерсона. Я дала ему глотнуть бренди из своей фляжки, и юноша признался, что ему сразу полегчало. Я протянула фляжку Эмерсону. Сделав с угрюмым видом изрядный глоток, он тут же повеселел.
– Что ты еще разнюхала, Пибоди?
Я рассказала про коридорного и про посещение Азиза.
– Напрасная трата времени. Спросила бы меня! Я знал, что Азиз не принадлежит к этой шайке. У него маловато ума и... в общем, кишка тонка.
– Именно на это я ему и указала. Одним словом, мы с тобой почти не продвинулись вперед.
– Но начало положено. Я и не рассчитывал распутать эту темную историю в один день.
Я вздохнула:
– Кто знает, вдруг в наше отсутствие проныра Сети предпринял еще что-то, например напал на лагерь? Это позволило бы нам узнать много нового.
Глава двенадцатая
I
II
III
– Отправлю к вам гонца. Если у вас появятся новости, оставьте для меня записку в «Шепарде». Я заглядываю туда почти каждый день за почтой.
– Договорились. – Я протянула ему руку, и Грегсон сжал ее обеими руками – белыми, ухоженными, с длинными и сильными пальцами, но натруженными ладонями, как и подобает джентльмену, не чурающемуся работы.
– До скорой встречи!
– И я на это надеюсь. Не терпится познакомить вас с мужем!
– Буду рад. До свидания.
Он быстро зашагал прочь и скоро исчез за углом. Пришлось мне возвращаться несолоно хлебавши, в сопровождении хнычущего Селима.
Но чтобы найти дорогу назад, нам обоим пришлось сосредоточиться. По пути в Старый город я не обращала внимания на повороты и зигзаги, так как надеялась, что Грегсон проводит меня обратно, а Селим так усердно выполнял поручение Эмерсона не терять меня из виду, что вообще не понял, где очутился. В конце концов я начала узнавать улицы и поняла, что до района, где располагается кафе «Ориенталь», уже рукой подать. Остановив коляску, я приказала Селиму сесть рядом.
– Значит, так. Селим. Не хочу портить твои отношения с профессором, но это неминуемо произойдет, если мы ему расскажем, как все было.
Юноша вскинул голову.
– О, госпожа, – проговорил он дрожащим голосом, – как вы прикажете, так я и сделаю.
– Учти, я никогда не вру профессору. – Видя растерянность Селима, я продолжала: – Однако ничто нам не мешает немного отклониться от истины. Все равно придется объяснять, откуда у тебя такая здоровенная шишка...
– Я могу снять повязку, госпожа, – предложил Селим. – Вы не поскупились на бинты. Мне столько не надо.
– Нет, пусть все остается как есть. У меня другое предложение. Ты расскажешь профессору Эмерсону все, но только до момента, когда я тебя обнаружила. Потом на тебя якобы кто-то напал и ударил по голове тяжелым предметом...
– Так оно и было, – согласился честный малый.
– Конечно. Не стану же я учить тебя лжи! Просто не называй имени чудовища. Пусть профессор думает, что это был обычный грабитель. Я прибежала на шум, и злодей унес ноги.
– Спасибо, госпожа! – зачем-то сказал Селим.
– Из-за твоей раны я решила проводить тебя обратно, – продолжала я фантазировать. – Ведь после удара у тебя кружится голова, правда? Хотя бы чуть-чуть, но кружится... Если профессор начнет задавать неприятные вопросы, скажи, что ничего не помнишь.
Нежно-карие глаза юноши восхищенно сияли.
– Госпожа, вы мой отец и моя мать в одном лице! Добрейшая и мудрейшая из всех женщин!
– Гм... А что, твои родители тоже учат тебя вра... Впрочем, неважно. Главное, ты отлично знаешь, как я ненавижу лесть. Совершенно не обязательно превозносить меня до небес. Просто сделай, как я велю, – и все обойдется. А сейчас можешь закрыть глаза и откинуться на подушки. Знаешь, что такое обморок? Молодец! Вот и гостиница. А вот и Эмерсон. Вылетел из дверей – как они только удержались на петлях? – и мчится нам навстречу...
Селим вовремя издал душераздирающий стон, благодаря чему Эмерсон позабыл о заготовленном выговоре.
– Час от часу не легче! – Он заглянул в коляску. – Что случилось? Он хотя бы жив? Селим, мальчик мой...
– Жив, но, кажется, умираю, – простонал мой талантливый ученик. – Досточтимый Отец Проклятий, передайте моему папаше, братьям Али и Хасану, а еще...
Я кольнула умирающего зонтиком, чтобы не перебарщивал. Селим вздрогнул и сел.
– Кажется, я уже не умираю. Кажется, я поправляюсь.
Эмерсон залез в коляску и захлопнул дверцу.
– На вокзал! – приказал он кучеру.
– Разве тебе не интересно, что... – попробовала я возразить.
– Очень интересно, Пибоди! Расскажешь по дороге. Если не терять времени, то можно успеть на дневной экспресс.
Рывок – и он оставил Селима без тюрбана. Юноша вскрикнул от неожиданности.
– Узнаю твою руку, Пибоди. Фунт перевязочных материалов на одну каплю крови. Выкладывай!
Рассказ получился долгим, потому что начать пришлось со встречи с Грегсоном. К тому же Эмерсон беспрестанно меня перебивал.
– Ты совсем лишилась рассудка, Пибоди! – выкрикивал он. – Забрести в самые опасные кварталы, поверив россказням какого-то... Да кто он такой?! Откуда ты знаешь этого типа?
Я смиренно продолжала повествование. К тому моменту, когда мы подъехали к вокзалу, Эмерсон успел выслушать нашу версию о том, как на Селима напало неведомое и коварное чудовище. Эмерсон лишь загадочно хмыкнул в ответ.
Сунув кучеру несколько монет, он осторожно помог пострадавшему выйти из коляски (хотя вид у него был такой сердитый, что я испугалась, как бы он не вытолкал беднягу пинками) и погнал нас к поезду. Сначала Селима не хотели пускать в купе первого класса, но Эмерсон задобрил кондуктора деньгами и парой крепких выражений, а других претендентов на облюбованное купе попросту разогнал.
– Вот и хорошо, – вздохнул он, рухнув на сиденье. – Купе полностью в нашем распоряжении. Теперь можно спокойно обсудить вашу невероятную историю.
– Сначала расскажи, что ты узнал на базаре, – попросила я, желая его отвлечь.
Оказалось, что Эмерсон узнал больше, чем я (если только его словам можно было верить). Один знакомый, имя которого мой ненаглядный отказался назвать, клялся, что знает, кто убил Каленищеффа. Это якобы дело рук профессионального убийцы. Говорили, что негодяй иногда выполнял поручения Сети, не будучи при этом членом его банды. Убийца покинул Каир вскоре после смерти Каленищеффа, и теперь никто не знает, где его искать.
– И все же, – тут Эмерсон многозначительно прищурился, – я иду по его следу. Рано или поздно он вернется в Каир, потому что зарабатывает здесь на жизнь. Мне донесут о его возвращении.
– Но на это уйдут недели, даже месяцы! – недовольно воскликнула я.
– Если у тебя есть предложение получше, Пибоди, порадуй нас, я не возражаю... – Он испуганно зажал ладонью рот. – Нет-нет! Считай, что я этого не говорил. Я всего лишь имел в виду...
– Не тревожься, милый Эмерсон, я не собиралась тебя критиковать. Никто, кроме тебя, не сумел бы так много разузнать.
– То-то! А теперь выкладывай, куда ты гнешь. Своей лестью ты выдала себя с головой, поскольку нахваливаешь меня только тогда, когда хочешь что-то утаить.
– Какая несправедливость, Эмерсон! Я всегда отдаю тебе должное!
– Неужели? Что-то не припомню...
– И отношусь с величайшим уважением к твоим...
– Ты только и делаешь, что плетешь интриги за моей спиной!
– Да я...
– Да ты...
Селим со стоном уронил голову на плечо Эмерсона. Я дала ему глотнуть бренди из своей фляжки, и юноша признался, что ему сразу полегчало. Я протянула фляжку Эмерсону. Сделав с угрюмым видом изрядный глоток, он тут же повеселел.
– Что ты еще разнюхала, Пибоди?
Я рассказала про коридорного и про посещение Азиза.
– Напрасная трата времени. Спросила бы меня! Я знал, что Азиз не принадлежит к этой шайке. У него маловато ума и... в общем, кишка тонка.
– Именно на это я ему и указала. Одним словом, мы с тобой почти не продвинулись вперед.
– Но начало положено. Я и не рассчитывал распутать эту темную историю в один день.
Я вздохнула:
– Кто знает, вдруг в наше отсутствие проныра Сети предпринял еще что-то, например напал на лагерь? Это позволило бы нам узнать много нового.
Глава двенадцатая
I
По требованию Эмерсона поезд остановился в Дахшуре. Остаток пути мы проделали пешком. Вернее, пешком шли мы с Эмерсоном, а Селим, которого мой супруг взвалил себе на закорки, едва касался ногами земли. Под конец он все-таки одумался и признался, что может идти сам.
– Молодец!
И Эмерсон сопроводил похвалу шлепком по тощей Селимовой спине, от которого тот чуть не полетел вверх тормашками.
Потирая попеременно ушибленную спину и голову, Селим поплелся за нами.
– Не исключено, что мальчик спас тебе жизнь, Амелия, – сказал Эмерсон. – Ты случайно не разглядела человека, который на него набросился?
– Нет, все произошло слишком быстро, – честно ответила я.
– Это мог быть простой воришка. Не могут же приспешники Сети дежурить на каждом углу!
– Конечно, не могут! – с жаром поддержала его я.
Еще не дойдя до дома, мы догадались, что случилось нечто чрезвычайное. Ворота были широко распахнуты, из-за забора доносился гул, как из растревоженного улья. Рабочие собрались плотной толпой и наперебой что-то выкрикивали. У двери в дом сидела Энид, спрятав лицо в ладонях. Дональд расхаживал перед ней взад-вперед, то и дело похлопывая по плечу.
– Что за черт? – рявкнул Эмерсон.
– Рамсес, что же еще? – догадалась я. – Наверное, опять пропал.
Стоило нам войти в ворота, как нас атаковали разгоряченные египтяне, каждый пытался донести новость первым.
– Тихо! – прикрикнул Эмерсон. – Ну? – Он перевел взгляд на Дональда.
– Это я виновата! – зарыдала Энид. – Бедняжка хотел дать мне урок древнеегипетского языка, но я... – И она бросила на Дональда быстрый взгляд.
– Виноват я, а не ты, – возразил тот. – Мальчика доверили мне, а я... – Он покосился на Энид.
Эмерсон повернулся ко мне и потряс у меня перед носом пальцем:
– Видишь, Амелия, к чему приводит увлечение любовной чепухой? Люди, пораженные этой болезнью, утрачивают чувство ответственности, предают забвению свой долг и...
– Спокойно, Эмерсон, спокойно. Позволь Дональду договорить.
– Он удрал, вот и все. – Дональд беспомощно пожал плечами. – Мы хватились его примерно час назад, но я не знаю, сколько времени Рамсес отсутствует.
– Он уехал на осле или ушел пешком?
– Не то и не другое, – ответил Дональд мрачно. – Этот маленький мерз... мальчик позаимствовал коня, и не какого-нибудь, а любимую лошадь деревенского старосты, ту самую, которую вы брали накануне. Правда, старосту он в известность не поставил. Тот пообещал приколотить Рамсеса гвоздями к двери дома, если с лошадью что-нибудь случится.
– С таким сильным конем ему не справиться! – воскликнула Энид, заламывая руки. – Непонятно, как Рамсес сумел незаметно залезть в седло и ускакать...
– Рамсес умеет обращаться с животными, – сообщила я гордо. – Но сейчас это неважно. Значит, никто не видел, как он уехал, и не знает, в какую сторону направился?
– Никто, – подтвердил Дональд.
Эмерсон схватился за голову:
– Как он посмел? Может, Рамсес оставил записку?
– Действительно, письмо он оставил, – ответил Дональд.
– Так почему же вы не кинулись за ним вдогонку?! – Эмерсон схватил обтрепанную бумажку.
– Потому что письмо написано иероглифами.
Привстав на цыпочки и заглянув Эмерсону через плечо, я убедилась, что так оно и есть. Иероглифы Рамсес выходит на редкость изящно, зато когда пишет по-английски, разобрать его почерк невозможно. Сомнительно, правда, что он прибег к иероглифам именно по этой причине.
– Мазгунах! – воскликнул Эмерсон. – Он поехал в Мазгунах, поговорить со священником... Какое необычное употребление причастия настоящего времени!
– Уверена, Рамсес сумеет доказать правильность употребления причастия, если ты по неосторожности его об этом спросишь, – сказала я. – Поехали?
– Ты еще спрашиваешь, Амелия! Конечно! Как подумаю, что он совершенно один посреди пустыни, где ему грозит столько опасностей, – маленький мальчуган на своенравном скакуне, преследуемый мерзким сбродом... Боже!
И мой ненаглядный бросился в конюшню.
– Пока все идет хорошо, – сказала я, чтобы его успокоить. – Рамсес должен был проехать здесь. Раз мы не видим его простертого тела, значит, конь его слушается.
– Проклятье! – только и ответил на это Эмерсон.
Мы въехали в деревню с северной стороны и миновали развалины американской миссии, где годом раньше пережили захватывающие приключения. Сейчас здесь царило запустение, шпиль молельного дома обрушился, прочие строения также пребывали в запустении. Видимо, деревенские жители избегали этого места, считая проклятым.
У колодца, как водится, толпился народ. Правда, толпа безмолвствовала, что крайне необычно. Взгляды египтян были устремлены на дом священника. Все словно прислушивались к чему-то. Через несколько секунд и мы различили звуки, напоминающие пение муэдзина. И это в христианской деревне, где никогда не было мечети! Мало того, неподобающие звуки доносились из дома священника.
После короткой паузы молитва возобновилась, теперь уже другим голосом. Первый был классическим тенором, второй – плохо поставленным баритоном. Далее вступил третий, писклявый и слегка шепелявящий. Создавалось впечатление, будто священник Дронкеха пригласил на спевку всех окрестных муэдзинов.
Эмерсон рванулся вперед, и толпа расступилась перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем. Я последовала за супругом, олицетворяя в порядке исключения все Моисееве племя.
Моисей, то есть Эмерсон, не стал стучаться во врата Синая, а распахнул их пинком.
Последние лучи заходящего солнца осветили сумрачный чертог – захламленное жилище деревенского священника, а также Уолтера Пибоди Эмерсона-младшего, прозванного Рамсесом. Наше чадо восседало на диване, подобрав под себя ноги, запрокинув голову и увлеченно выводя заливистые рулады мусульманской молитвы.
При нашем появлении священник, сидевший в углу, вскочил. Рамсес же, как ему и полагается, сперва завершил ритуал со всеми «Аллах велик!» и прочими магическими присказками и только после этого соизволил посмотреть на родителей.
– Здравствуй, мамочка, здравствуй, папочка. Как ваши успехи?
– Молодец!
И Эмерсон сопроводил похвалу шлепком по тощей Селимовой спине, от которого тот чуть не полетел вверх тормашками.
Потирая попеременно ушибленную спину и голову, Селим поплелся за нами.
– Не исключено, что мальчик спас тебе жизнь, Амелия, – сказал Эмерсон. – Ты случайно не разглядела человека, который на него набросился?
– Нет, все произошло слишком быстро, – честно ответила я.
– Это мог быть простой воришка. Не могут же приспешники Сети дежурить на каждом углу!
– Конечно, не могут! – с жаром поддержала его я.
Еще не дойдя до дома, мы догадались, что случилось нечто чрезвычайное. Ворота были широко распахнуты, из-за забора доносился гул, как из растревоженного улья. Рабочие собрались плотной толпой и наперебой что-то выкрикивали. У двери в дом сидела Энид, спрятав лицо в ладонях. Дональд расхаживал перед ней взад-вперед, то и дело похлопывая по плечу.
– Что за черт? – рявкнул Эмерсон.
– Рамсес, что же еще? – догадалась я. – Наверное, опять пропал.
Стоило нам войти в ворота, как нас атаковали разгоряченные египтяне, каждый пытался донести новость первым.
– Тихо! – прикрикнул Эмерсон. – Ну? – Он перевел взгляд на Дональда.
– Это я виновата! – зарыдала Энид. – Бедняжка хотел дать мне урок древнеегипетского языка, но я... – И она бросила на Дональда быстрый взгляд.
– Виноват я, а не ты, – возразил тот. – Мальчика доверили мне, а я... – Он покосился на Энид.
Эмерсон повернулся ко мне и потряс у меня перед носом пальцем:
– Видишь, Амелия, к чему приводит увлечение любовной чепухой? Люди, пораженные этой болезнью, утрачивают чувство ответственности, предают забвению свой долг и...
– Спокойно, Эмерсон, спокойно. Позволь Дональду договорить.
– Он удрал, вот и все. – Дональд беспомощно пожал плечами. – Мы хватились его примерно час назад, но я не знаю, сколько времени Рамсес отсутствует.
– Он уехал на осле или ушел пешком?
– Не то и не другое, – ответил Дональд мрачно. – Этот маленький мерз... мальчик позаимствовал коня, и не какого-нибудь, а любимую лошадь деревенского старосты, ту самую, которую вы брали накануне. Правда, старосту он в известность не поставил. Тот пообещал приколотить Рамсеса гвоздями к двери дома, если с лошадью что-нибудь случится.
– С таким сильным конем ему не справиться! – воскликнула Энид, заламывая руки. – Непонятно, как Рамсес сумел незаметно залезть в седло и ускакать...
– Рамсес умеет обращаться с животными, – сообщила я гордо. – Но сейчас это неважно. Значит, никто не видел, как он уехал, и не знает, в какую сторону направился?
– Никто, – подтвердил Дональд.
Эмерсон схватился за голову:
– Как он посмел? Может, Рамсес оставил записку?
– Действительно, письмо он оставил, – ответил Дональд.
– Так почему же вы не кинулись за ним вдогонку?! – Эмерсон схватил обтрепанную бумажку.
– Потому что письмо написано иероглифами.
Привстав на цыпочки и заглянув Эмерсону через плечо, я убедилась, что так оно и есть. Иероглифы Рамсес выходит на редкость изящно, зато когда пишет по-английски, разобрать его почерк невозможно. Сомнительно, правда, что он прибег к иероглифам именно по этой причине.
– Мазгунах! – воскликнул Эмерсон. – Он поехал в Мазгунах, поговорить со священником... Какое необычное употребление причастия настоящего времени!
– Уверена, Рамсес сумеет доказать правильность употребления причастия, если ты по неосторожности его об этом спросишь, – сказала я. – Поехали?
– Ты еще спрашиваешь, Амелия! Конечно! Как подумаю, что он совершенно один посреди пустыни, где ему грозит столько опасностей, – маленький мальчуган на своенравном скакуне, преследуемый мерзким сбродом... Боже!
И мой ненаглядный бросился в конюшню.
* * *
В западном краю неба догорал зловещий закат. Наши терпеливые ослики трусили по хорошо знакомой тропе. Эмерсон, как и я, не способен хлестать скотину, зато может часами уговаривать ее поторапливаться.– Пока все идет хорошо, – сказала я, чтобы его успокоить. – Рамсес должен был проехать здесь. Раз мы не видим его простертого тела, значит, конь его слушается.
– Проклятье! – только и ответил на это Эмерсон.
Мы въехали в деревню с северной стороны и миновали развалины американской миссии, где годом раньше пережили захватывающие приключения. Сейчас здесь царило запустение, шпиль молельного дома обрушился, прочие строения также пребывали в запустении. Видимо, деревенские жители избегали этого места, считая проклятым.
У колодца, как водится, толпился народ. Правда, толпа безмолвствовала, что крайне необычно. Взгляды египтян были устремлены на дом священника. Все словно прислушивались к чему-то. Через несколько секунд и мы различили звуки, напоминающие пение муэдзина. И это в христианской деревне, где никогда не было мечети! Мало того, неподобающие звуки доносились из дома священника.
После короткой паузы молитва возобновилась, теперь уже другим голосом. Первый был классическим тенором, второй – плохо поставленным баритоном. Далее вступил третий, писклявый и слегка шепелявящий. Создавалось впечатление, будто священник Дронкеха пригласил на спевку всех окрестных муэдзинов.
Эмерсон рванулся вперед, и толпа расступилась перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем. Я последовала за супругом, олицетворяя в порядке исключения все Моисееве племя.
Моисей, то есть Эмерсон, не стал стучаться во врата Синая, а распахнул их пинком.
Последние лучи заходящего солнца осветили сумрачный чертог – захламленное жилище деревенского священника, а также Уолтера Пибоди Эмерсона-младшего, прозванного Рамсесом. Наше чадо восседало на диване, подобрав под себя ноги, запрокинув голову и увлеченно выводя заливистые рулады мусульманской молитвы.
При нашем появлении священник, сидевший в углу, вскочил. Рамсес же, как ему и полагается, сперва завершил ритуал со всеми «Аллах велик!» и прочими магическими присказками и только после этого соизволил посмотреть на родителей.
– Здравствуй, мамочка, здравствуй, папочка. Как ваши успехи?
II
Эмерсон принял подношение отца Теодора – ожидаемый стаканчик коньяку. Я от угощения отказалась: для разбирательств с Рамсесом требуется кристальная ясность мысли.
– Позволь поинтересоваться, дорогой сын, чем ты тут занимаешься?
Рамсес откашлялся и начал:
– Когда вы с папочкой обсуждали загадочное пленение уважаемого отца Теодора, я не мог не согласиться с вашим умозаключением, что его преподобие удерживали где-то в окрестностях Каира. Однако другой ваш вывод – что точно определить место, где его держали, невозможно – вызвал у меня возражение. По моему мнению...
– Рамсес!
– Что, мама?
– Буду очень тебе обязана, если перестанешь злоупотреблять этой фразой.
– Какой именно, мама?
– "По моему мнению".
Благодаря коньяку к Эмерсону вернулся дар речи.
– Я склонен поддержать твою мать, Рамсес, но сейчас главное не это. Будь добр, продолжай.
– Хорошо, папа. По моему... То есть я посчитал, что, хотя отец Теодор и не мог выглядывать из окон, услышать что-то он мог. Вы тоже склонялись к этому выводу. Конечно, какофония звуков, вкупе именуемых «городским шумом», не слишком отчетлива – я имею в виду крики ослов, водоносов и торговцев, мольбы нищих...
– Боюсь, Рамсес, ты пытаешься завернуть очень литературную, возможно даже поэтичную, фразу. Лучше поупражняйся в этом, сочиняя стихи или делая записи в дневнике. В устной речи не стоит увлекаться длинными периодами.
– Вот как? – спросил Рамсес задумчиво.
– Продолжай, Рамсес! – поторопил его отец. – И пожалуйста, не тяни.
– Хорошо, папа. Существует один звук, который, в отличие от упомянутых выше (а также от тех, которые я не успел упомянуть), ни с чем нельзя спутать. Это, конечно, молитвенные призывы муэдзинов с каирских минаретов. Меня посетила мысль, что отец Теодор наслушался их, что называется, досыта и сумеет отличить один от другого по громкости и мелодичности. Вот я и предпринял эксперимент. Я стал воспроизводить ему...
– Не может быть! – не выдержала я. – Значит, ты сидишь здесь уже три с лишним часа, распевая на разные голоса? Эмерсон, ты знаешь, что я не очень подвержена женским слабостям, но сейчас нахожусь на грани обморока.
– Глотни коньяку, – предложил Эмерсон, протягивая мне стаканчик. – Эксперимент прошел успешно, сынок?
– До некоторой степени, папа. Кажется, мне удалось сократить площадь до четверти квадратной мили.
– Невероятно! – прошептала я, как выяснилось, только для себя, потому что меня никто не слушал.
– Очень интересно! – подал голос отец Теодор, кивая, как китайский болванчик. – Я закрывал глаза и представлял себя пленником Сатаны, внимающим гласу с небес.
– Невероятно! – повторила я. – Как ты сумел изобразить столько вариантов молитвы, Рамсес? В Каире, между прочим, три сотни мечетей!
– Но на территории, которую я счел наиболее вероятным местом расположения тюрьмы, их всего тридцать-сорок, – возразил Рамсес. – Я имею в виду Старый город с его темными запутанными улочками, разрушающимися домами и некоторыми примечательными... – Он поймал мой грозный взгляд и опомнился. – В прошлый раз мы провели в Каире три недели. Тогда мне и представилась возможность заглянуть в...
– Понятно, – сказал Эмерсон. – По-моему, блестящая идея. Ты согласна, Пибоди?
Мой стаканчик уже был пуст. Я хотела попросить еще, но железная воля одержала верх над недоверием и растерянностью.
– По-моему, нам пора домой. Отец Теодор наверняка очень устал.
Отец Теодор посопротивлялся из вежливости, но было ясно, что ему не терпится от нас избавиться. С Рамсесом он прощался с причудливой смесью уважения и ужаса.
Когда мы вышли из дома священника, один из деревенских жителей подвел Рамсесу его скакуна и с глубоким поклоном отдал поводья. Я тут же позабыла о нестандартном методе следствия, испробованном моим сыном, потому что вспомнила, как обходятся с конокрадами на американском Западе. Там их ждет петля.
Возможно, Рамсес тоже это припомнил. Уже закинув ногу на конский круп, он повис в стремени и сказал с обезоруживающей улыбкой:
– Хочешь прокатиться на Мазепе, мамочка?
– Своевременная мысль, – похвалил его Эмерсон. – Рад, что ты оказываешь матери почтение, которого она достойна.
И он ударил пятками своего осла.
– Позволь поинтересоваться, дорогой сын, чем ты тут занимаешься?
Рамсес откашлялся и начал:
– Когда вы с папочкой обсуждали загадочное пленение уважаемого отца Теодора, я не мог не согласиться с вашим умозаключением, что его преподобие удерживали где-то в окрестностях Каира. Однако другой ваш вывод – что точно определить место, где его держали, невозможно – вызвал у меня возражение. По моему мнению...
– Рамсес!
– Что, мама?
– Буду очень тебе обязана, если перестанешь злоупотреблять этой фразой.
– Какой именно, мама?
– "По моему мнению".
Благодаря коньяку к Эмерсону вернулся дар речи.
– Я склонен поддержать твою мать, Рамсес, но сейчас главное не это. Будь добр, продолжай.
– Хорошо, папа. По моему... То есть я посчитал, что, хотя отец Теодор и не мог выглядывать из окон, услышать что-то он мог. Вы тоже склонялись к этому выводу. Конечно, какофония звуков, вкупе именуемых «городским шумом», не слишком отчетлива – я имею в виду крики ослов, водоносов и торговцев, мольбы нищих...
– Боюсь, Рамсес, ты пытаешься завернуть очень литературную, возможно даже поэтичную, фразу. Лучше поупражняйся в этом, сочиняя стихи или делая записи в дневнике. В устной речи не стоит увлекаться длинными периодами.
– Вот как? – спросил Рамсес задумчиво.
– Продолжай, Рамсес! – поторопил его отец. – И пожалуйста, не тяни.
– Хорошо, папа. Существует один звук, который, в отличие от упомянутых выше (а также от тех, которые я не успел упомянуть), ни с чем нельзя спутать. Это, конечно, молитвенные призывы муэдзинов с каирских минаретов. Меня посетила мысль, что отец Теодор наслушался их, что называется, досыта и сумеет отличить один от другого по громкости и мелодичности. Вот я и предпринял эксперимент. Я стал воспроизводить ему...
– Не может быть! – не выдержала я. – Значит, ты сидишь здесь уже три с лишним часа, распевая на разные голоса? Эмерсон, ты знаешь, что я не очень подвержена женским слабостям, но сейчас нахожусь на грани обморока.
– Глотни коньяку, – предложил Эмерсон, протягивая мне стаканчик. – Эксперимент прошел успешно, сынок?
– До некоторой степени, папа. Кажется, мне удалось сократить площадь до четверти квадратной мили.
– Невероятно! – прошептала я, как выяснилось, только для себя, потому что меня никто не слушал.
– Очень интересно! – подал голос отец Теодор, кивая, как китайский болванчик. – Я закрывал глаза и представлял себя пленником Сатаны, внимающим гласу с небес.
– Невероятно! – повторила я. – Как ты сумел изобразить столько вариантов молитвы, Рамсес? В Каире, между прочим, три сотни мечетей!
– Но на территории, которую я счел наиболее вероятным местом расположения тюрьмы, их всего тридцать-сорок, – возразил Рамсес. – Я имею в виду Старый город с его темными запутанными улочками, разрушающимися домами и некоторыми примечательными... – Он поймал мой грозный взгляд и опомнился. – В прошлый раз мы провели в Каире три недели. Тогда мне и представилась возможность заглянуть в...
– Понятно, – сказал Эмерсон. – По-моему, блестящая идея. Ты согласна, Пибоди?
Мой стаканчик уже был пуст. Я хотела попросить еще, но железная воля одержала верх над недоверием и растерянностью.
– По-моему, нам пора домой. Отец Теодор наверняка очень устал.
Отец Теодор посопротивлялся из вежливости, но было ясно, что ему не терпится от нас избавиться. С Рамсесом он прощался с причудливой смесью уважения и ужаса.
Когда мы вышли из дома священника, один из деревенских жителей подвел Рамсесу его скакуна и с глубоким поклоном отдал поводья. Я тут же позабыла о нестандартном методе следствия, испробованном моим сыном, потому что вспомнила, как обходятся с конокрадами на американском Западе. Там их ждет петля.
Возможно, Рамсес тоже это припомнил. Уже закинув ногу на конский круп, он повис в стремени и сказал с обезоруживающей улыбкой:
– Хочешь прокатиться на Мазепе, мамочка?
– Своевременная мысль, – похвалил его Эмерсон. – Рад, что ты оказываешь матери почтение, которого она достойна.
И он ударил пятками своего осла.
III
Деревенский староста поддерживал американских ковбоев в их непримиримости к конокрадам. Чтобы умилостивить его, пришлось арендовать лошадь за умопомрачительную плату до конца нашего пребывания в Дахшуре. Оставив ее в конюшне хозяина – у нас для лошади все равно не было места, – я вернулась домой.
Мое недовольство только усилилось при виде отца и сына, согнувшихся над большой картой Каира. Рядом остывал ужин. Один угол карты уже был сдобрен соусом. Рамсес тыкал в карту указательным пальцем:
– Громче всех поет муэдзин мечети Гамия Сейд-Хусейн. Методом исключения получаем район площадью в семьсот пятьдесят...
Мой голос, в отличие от голоса муэдзина, был тих, но тверд. Я потребовала немедленно убрать карту и приступить к трапезе. Хамид приготовил очень вкусный ужин, который, правда, уже изрядно остыл.
Наслаждаться едой нам мешала озабоченность. Сначала мы ели молча, потом Эмерсон, всегда руководствующийся благородными мотивами, но не очень-то соблюдающий требования этикета, брякнул:
– Полагаю, лошадиная проблема решена к полному твоему удовлетворению, Пибоди?
– Скорее, к удовлетворению старосты. Мы арендовали ее до конца сезона за сто шекелей.
Эмерсон чуть не подавился и надолго спрятался за салфеткой.
– Лучше просто купить эту драгоценную лошадь, – предложил он. – Для тебя, Пибоди! Наверное, тебе хочется стать хозяйкой такого великолепного животного?
– Нет, благодарю покорно, Эмерсон. Рамсес обязательно потребует, чтобы мы взяли ее с собой в Англию.
– Ошибаешься, мама, мне это и в голову не приходило. Гораздо удобнее оставить Мазепу здесь, чтобы я мог ездить всякий раз, когда мы...
Рамсес ойкнул и замолчал: Эмерсон сообразил, что разговоры о лошадях вряд ли улучшат мое настроение, и лягнул сына под столом. Воцарилось продолжительное молчание. Дональд вообще словно язык проглотил. Я объясняла его молчаливость угрызениями совести, ведь он упустил Рамсеса. Но, как оказалось, молодой человек усиленно ворочал мозгами. Эмерсон полагает, – по-моему, это верно лишь отчасти, – что мыслительный процесс – непривычное занятие для любого англичанина, требующее напряжения всех сил. Не знаю в таком случае, кем себя считает сам Эмерсон.
Когда мы наконец утолили голод и налегли на фрукты, Дональд встал и многозначительно откашлялся.
– Я принял решение. То есть решение приняли мы с Энид... – Он взял девушку за руку, расправил плечи и продолжил: – Мы хотим немедленно пожениться. Просим вас, профессор, сегодня же вечером сочетать нас браком.
Требование было настолько безумным, что я выронила салфетку. Бастет крутилась под столом, надеясь, что Рамсес поделится с ней лакомым кусочком, и салфетка накрыла кошку с головой. Дальнейшая беседа протекала под надсадное мяуканье.
У Эмерсона поехала вниз челюсть. То ли он собирался заговорить, то ли засмеяться, – не знаю. Он спохватился, водворил челюсть на место и объявил:
– Что ж, это по крайней мере устраняет кое-какие проблемы. А то в последние дни миссис Эмерсон слишком увлеклась соблюдением приличий...
– Эмерсон! Как ты можешь серьезно относиться к этому бреду? Дорогой мой Рональд... то есть Дональд, дорогая Энид, с чего вы взяли, будто профессор Эмерсон вправе сочетать людей браком?
– Ну, не знаю... – смущенно пробормотал Дональд. – Таким правом обладает, к примеру, капитан корабля. Вот я и подумал, что руководитель экспедиции в чужой стране тоже...
– Чушь!
Энид потупила взор. У меня было ощущение, что она с самого начала знала, что брак окажется незаконным, но помалкивала. Не хочу, чтобы меня заподозрили в поощрении аморальности, но мое мнение о девушке улучшилось.
– Сядьте, Дональд, – приказала я. – У вас такой несолидный вид, когда вы теребите себе ухо! Давайте обсудим ситуацию здраво. Я полностью одобряю ваше решение, но с его осуществлением придется подождать. Сначала необходимо выполнить ряд формальностей. А сейчас ответьте, что вас к этому подтолкнуло.
Энид улыбнулась Дональду, словно учительница, поощряющая туповатого школяра.
– Меня уговорила Энид. Нельзя же все время скрываться, словно мы и впрямь преступники. Энид не стоит опасаться полиции, только безумец способен заподозрить ее в убийстве.
– Так оно и есть, – подтвердила я. – Сегодня мы узнали, что полиция больше не подозревает мисс Дебенхэм в убийстве Каленищеффа. А вот что касается вас...
– А что касается меня, – подхватил Дональд, задирая подбородок, – то я предстану перед судом, как подобает мужчине. Никто не сможет доказать, что убийство совершил я. Это не значит, конечно, что у меня не было желания как следует поколотить мерзавца. Достаточно липких взглядов, которые Каленищефф бросал на Энид, чтобы переломать ему руки-ноги!
– Настоятельно вам рекомендую помалкивать на этот счет, – посоветовал Эмерсон. – Но кое в чем вынужден согласиться, улик против вас кот наплакал. Однако вы еще не объяснили своего внезапного всплеска галантности. Уж не благородное ли чувство под названием «любовь» придало вам сил?
Не обращая внимания на насмешливый тон моего ненаглядного, Дональд бесхитростно ответил:
– Так и есть, сэр. Кроме того, Энид убедила меня, что сегодня утром я чуть не погиб от руки Рональда.
– А от чьей же еще? – буркнул Эмерсон. – С самого начала было ясно, что все свои неприятности вы привезли из Англии. Ваш братец, мистер Фрейзер, – совершенно беспринципный человек. Ведь это он подделал подпись под чеком, а потом уговорил вас взять на себя вину? Вы поступили глупо, мистер Фрейзер, очень глупо! Это повлекло гораздо более опасные последствия, чем простое бесчестье. Брат надеялся, что от отчаяния вы покончите с собой или погубите себя иным, более медленным способом, после чего ему достанется имение. Подозреваю, у него есть и другой мотив – мисс Дебенхэм. Еще я подозреваю, что если бы мисс Дебенхэм согласилась смириться с вашим позором и отдать свою руку Рональду, то он не стал бы вас добивать. Но своими настойчивыми розысками и нежеланием признать вашу вину она сделала положение Рональда опасным и принудила его к решительным действиям.
Каленищеффа нанял он – не для того, правда, чтобы помочь мисс Дебенхэм встретиться с вами, а чтобы сбить ее со следа. Но Каленищефф в любую минуту был готов предать Рональда, если бы ему предложили больше денег, поэтому вашему брату пришлось с ним разделаться. В Каире найти наемного убийцу раз плюнуть. Каленищеффа заманили в номер мисс Дебенхэм, и не только потому, что там с ним было легче расправиться. Рональд был не прочь свалить на свою «дорогую Энид», как он имел наглость ее называть, вину за это преступление. Полагаю, мисс Дебенхэм, он затаил на вас злобу за ваше презрение и отказ выйти за него замуж. Слава богу, что вы не передумали! Это порочное и мстительное существо!
– Поразительно, профессор, насколько вы правы! – воскликнул Дональд. – Вплоть до мелочей! Более того, благодаря вам я увидел неприятную истину, которую раньше не хотел признавать. Откуда такая проницательность?
– Только идиот сумел бы всего этого не заметить, – проворчал польщенный Эмерсон.
– Или брат, ослепленный родственным чувством, – вступилась я за Дональда.
Мое недовольство только усилилось при виде отца и сына, согнувшихся над большой картой Каира. Рядом остывал ужин. Один угол карты уже был сдобрен соусом. Рамсес тыкал в карту указательным пальцем:
– Громче всех поет муэдзин мечети Гамия Сейд-Хусейн. Методом исключения получаем район площадью в семьсот пятьдесят...
Мой голос, в отличие от голоса муэдзина, был тих, но тверд. Я потребовала немедленно убрать карту и приступить к трапезе. Хамид приготовил очень вкусный ужин, который, правда, уже изрядно остыл.
Наслаждаться едой нам мешала озабоченность. Сначала мы ели молча, потом Эмерсон, всегда руководствующийся благородными мотивами, но не очень-то соблюдающий требования этикета, брякнул:
– Полагаю, лошадиная проблема решена к полному твоему удовлетворению, Пибоди?
– Скорее, к удовлетворению старосты. Мы арендовали ее до конца сезона за сто шекелей.
Эмерсон чуть не подавился и надолго спрятался за салфеткой.
– Лучше просто купить эту драгоценную лошадь, – предложил он. – Для тебя, Пибоди! Наверное, тебе хочется стать хозяйкой такого великолепного животного?
– Нет, благодарю покорно, Эмерсон. Рамсес обязательно потребует, чтобы мы взяли ее с собой в Англию.
– Ошибаешься, мама, мне это и в голову не приходило. Гораздо удобнее оставить Мазепу здесь, чтобы я мог ездить всякий раз, когда мы...
Рамсес ойкнул и замолчал: Эмерсон сообразил, что разговоры о лошадях вряд ли улучшат мое настроение, и лягнул сына под столом. Воцарилось продолжительное молчание. Дональд вообще словно язык проглотил. Я объясняла его молчаливость угрызениями совести, ведь он упустил Рамсеса. Но, как оказалось, молодой человек усиленно ворочал мозгами. Эмерсон полагает, – по-моему, это верно лишь отчасти, – что мыслительный процесс – непривычное занятие для любого англичанина, требующее напряжения всех сил. Не знаю в таком случае, кем себя считает сам Эмерсон.
Когда мы наконец утолили голод и налегли на фрукты, Дональд встал и многозначительно откашлялся.
– Я принял решение. То есть решение приняли мы с Энид... – Он взял девушку за руку, расправил плечи и продолжил: – Мы хотим немедленно пожениться. Просим вас, профессор, сегодня же вечером сочетать нас браком.
Требование было настолько безумным, что я выронила салфетку. Бастет крутилась под столом, надеясь, что Рамсес поделится с ней лакомым кусочком, и салфетка накрыла кошку с головой. Дальнейшая беседа протекала под надсадное мяуканье.
У Эмерсона поехала вниз челюсть. То ли он собирался заговорить, то ли засмеяться, – не знаю. Он спохватился, водворил челюсть на место и объявил:
– Что ж, это по крайней мере устраняет кое-какие проблемы. А то в последние дни миссис Эмерсон слишком увлеклась соблюдением приличий...
– Эмерсон! Как ты можешь серьезно относиться к этому бреду? Дорогой мой Рональд... то есть Дональд, дорогая Энид, с чего вы взяли, будто профессор Эмерсон вправе сочетать людей браком?
– Ну, не знаю... – смущенно пробормотал Дональд. – Таким правом обладает, к примеру, капитан корабля. Вот я и подумал, что руководитель экспедиции в чужой стране тоже...
– Чушь!
Энид потупила взор. У меня было ощущение, что она с самого начала знала, что брак окажется незаконным, но помалкивала. Не хочу, чтобы меня заподозрили в поощрении аморальности, но мое мнение о девушке улучшилось.
– Сядьте, Дональд, – приказала я. – У вас такой несолидный вид, когда вы теребите себе ухо! Давайте обсудим ситуацию здраво. Я полностью одобряю ваше решение, но с его осуществлением придется подождать. Сначала необходимо выполнить ряд формальностей. А сейчас ответьте, что вас к этому подтолкнуло.
Энид улыбнулась Дональду, словно учительница, поощряющая туповатого школяра.
– Меня уговорила Энид. Нельзя же все время скрываться, словно мы и впрямь преступники. Энид не стоит опасаться полиции, только безумец способен заподозрить ее в убийстве.
– Так оно и есть, – подтвердила я. – Сегодня мы узнали, что полиция больше не подозревает мисс Дебенхэм в убийстве Каленищеффа. А вот что касается вас...
– А что касается меня, – подхватил Дональд, задирая подбородок, – то я предстану перед судом, как подобает мужчине. Никто не сможет доказать, что убийство совершил я. Это не значит, конечно, что у меня не было желания как следует поколотить мерзавца. Достаточно липких взглядов, которые Каленищефф бросал на Энид, чтобы переломать ему руки-ноги!
– Настоятельно вам рекомендую помалкивать на этот счет, – посоветовал Эмерсон. – Но кое в чем вынужден согласиться, улик против вас кот наплакал. Однако вы еще не объяснили своего внезапного всплеска галантности. Уж не благородное ли чувство под названием «любовь» придало вам сил?
Не обращая внимания на насмешливый тон моего ненаглядного, Дональд бесхитростно ответил:
– Так и есть, сэр. Кроме того, Энид убедила меня, что сегодня утром я чуть не погиб от руки Рональда.
– А от чьей же еще? – буркнул Эмерсон. – С самого начала было ясно, что все свои неприятности вы привезли из Англии. Ваш братец, мистер Фрейзер, – совершенно беспринципный человек. Ведь это он подделал подпись под чеком, а потом уговорил вас взять на себя вину? Вы поступили глупо, мистер Фрейзер, очень глупо! Это повлекло гораздо более опасные последствия, чем простое бесчестье. Брат надеялся, что от отчаяния вы покончите с собой или погубите себя иным, более медленным способом, после чего ему достанется имение. Подозреваю, у него есть и другой мотив – мисс Дебенхэм. Еще я подозреваю, что если бы мисс Дебенхэм согласилась смириться с вашим позором и отдать свою руку Рональду, то он не стал бы вас добивать. Но своими настойчивыми розысками и нежеланием признать вашу вину она сделала положение Рональда опасным и принудила его к решительным действиям.
Каленищеффа нанял он – не для того, правда, чтобы помочь мисс Дебенхэм встретиться с вами, а чтобы сбить ее со следа. Но Каленищефф в любую минуту был готов предать Рональда, если бы ему предложили больше денег, поэтому вашему брату пришлось с ним разделаться. В Каире найти наемного убийцу раз плюнуть. Каленищеффа заманили в номер мисс Дебенхэм, и не только потому, что там с ним было легче расправиться. Рональд был не прочь свалить на свою «дорогую Энид», как он имел наглость ее называть, вину за это преступление. Полагаю, мисс Дебенхэм, он затаил на вас злобу за ваше презрение и отказ выйти за него замуж. Слава богу, что вы не передумали! Это порочное и мстительное существо!
– Поразительно, профессор, насколько вы правы! – воскликнул Дональд. – Вплоть до мелочей! Более того, благодаря вам я увидел неприятную истину, которую раньше не хотел признавать. Откуда такая проницательность?
– Только идиот сумел бы всего этого не заметить, – проворчал польщенный Эмерсон.
– Или брат, ослепленный родственным чувством, – вступилась я за Дональда.