Питерс Элизабет. Лев в долине

   – Если вы будете воздерживаться от наркотиков в рабочее время, то я не стану обращать внимания на ваши дурные привычки, – пообещал Эмерсон.
   – Что ж... Почему бы не попытаться? По крайней мере, это что-то новенькое.
   – Итак, возвращаемся в гостиницу, – подытожила я, с облегчением выпрямляясь.
   – Я с вами не поеду, – твердо заявил молодой человек.
   – Это еще почему?
   – Потому что не хочу, – последовал упрямый ответ.
   – Решайте: либо «Шепард», либо катитесь ко всем чертям! – рявкнул Эмерсон, исчерпав терпение. – Значит, вы отклоняете мое предложение, мистер...
   – Зовите меня Немо.
   Эмерсон приподнял брови. Молодой человек предупредил его язвительный ответ словами:
   – Я не отказываюсь, просто до отъезда из Каира мне придется завершить кое-какие свои дела. Я буду у вас в гостинице завтра. Назначьте время.
   – Семь утра.
   – В семь так в семь. До завтра, профессор.
   Не пожелав опереться на мою руку, спаситель Рамсеса самостоятельно поднялся и, не оглядываясь, побрел прочь.
   Мы вернулись к своему экипажу. Среди других конных повозок, поджидавших туристов, не оказалось самой шикарной, принадлежавшей Каленищеффу.
   – Ну, Пибоди? – молвил Эмерсон под шорох колес.
   – Ты о чем, Эмерсон?
   – Что скажешь о новом помощнике? Странно, что ты так долго воздерживалась от комментариев.
   Я бы не воздерживалась, если бы не его сокрушительный локоть.
   – Прекрасная мысль! Я и сама хотела предложить то же самое, но ты меня... э-э... опередил.
   – Неужели?
   – Представь себе. Мы обязаны протягивать руку помощи несчастным, тем более нашим соотечественникам. Уверена, что этот молодой человек пережил разочарование – скорее всего, любовное, потому и пал так низко. Надеюсь, ты не обвинишь меня в хвастовстве, если я напомню, что опыта и здравого смысла мне не занимать.
   – Мои мотивы не столь альтруистичны, Амелия. Просто мне нужен человек для присмотра за Рамсесом, пока мы с тобой... В общем, когда нам не до него. Знаю, ты все равно станешь читать ему нравоучения, призывая отказаться от своих пагубных привычек. Но прошу тебя, Пибоди, не слишком зли его, чтобы он не плюнул и не сбежал! Это все, что я могу сказать. А почему ты помалкиваешь, Рамсес?
   Рамсес откашлялся:
   – Благодарю, папа. Я ждал, что моим мнением поинтересуются: в конце концов, я – самое заинтересованное лицо. Если не принимать во внимание то обстоятельство, что мне не требуется нянька, какого бы пола она ни была...
   – Кажется, совсем недавно тебе понадобилась помощь, – напомнила я. – Ты был так беспечен, что тебя похитили у нас из-под носа!
   Рамсес открыл рот, но Эмерсон, зная не хуже меня о словоохотливости сына, быстро заговорил:
   – Насколько я успел понять из слов Рамсеса и Абу, злоумышленники действовали очень аккуратно. Похитителями были вовсе не провожатые, поднимавшиеся с нами на пирамиду. Абу расспросил своих людей. Оказалось, что их отпустил американец, назвавшийся нашим спутником. Свои слова он сопроводил щедрым бакшишем, чтобы у них не возникло лишних вопросов.
   – Удивительно! Я думала, что это примитивная попытка вымогательства, в худшем случае – проделки Каленищеффа, решившего задержать нас, пока он не закончит какие-то свои подлые делишки.
   – Ты думала неправильно, Пибоди. Каленищефф не посмеет встать на пути у МЕНЯ.
   И Эмерсон оскалил зубы, словно собрался вцепиться негодяю в глотку. Должна сказать, его аргументация выглядела убедительно.
   – Тогда кто же? Кто мог покуситься на Рамсеса, если не... Боже, Эмерсон!
   – Смотри не произноси гадких слов, Пибоди!
   – Именно он, и никто иной! Гений Преступлений!

III

   Не буду воспроизводить наш дальнейший разговор. Реплики Эмерсона были крайне бессвязны и преследовали одну цель – не дать мне пикнуть. Рамсес, по своему обыкновению, пытался вставить словечко, вернее, пространную тираду, но без всякого успеха. Экипаж уже подкатил к гостинице, а Эмерсон все не мог успокоиться. Я прекратила спор, чтобы не позорить себя криком в гостиничном вестибюле.
   Коридорный сообщил, что в наше отсутствие к нам в номера доставили многочисленные свертки. Эмерсон кивнул и бросил коридорному монетку.
   – Наверное, это мои сегодняшние покупки. Хорошо, что хоть что-то получилось!
   Свертки были свалены в углу. Поверх кучи гордо, как часовой, восседала Бастет. Караульную службу она несла исправно, внушая ужас гостиничной челяди. Суеверные египтяне, учитывая ее сходство с изображениями кошек в древних гробницах и собачью преданность хозяину, подозревают, что дело с нашей Бастет нечисто. Они недалеки от истины: недаром мы дали ей имя древнеегипетской богини.
   Бастет и Рамсес приветствовали друг друга с такой страстью, словно не виделись по меньшей мере год. Однако кусочки жареной курицы, которые наш сын припас для своей хвостатой подружки, были ею высокомерно отвергнуты.
   – Любопытно, – протянул Рамсес, – очень любопытно...
   Спорить с этим было трудно: жареная курица – любимое лакомство нашей кошки.
   – Может, еда отравлена? – предположила я.
   – Тогда мы уже бились бы в агонии, а то и вовсе отправились на тот свет, – язвительно ответил Эмерсон. – Хватит с меня мелодрам! Рамсес, тебе пора спать! А ты, Амелия...
   – Да, Рамсесу и впрямь пора в кровать, вставать завтра ни свет ни заря. Дверь в его комнату придется оставить открытой, мало ли что...
   Эмерсон послал мне взгляд, полный упрека.
   – Дорогая моя Пибоди... – начал он.
   – Ничего не поделаешь, Эмерсон.
   – Что ж... После всех этих приключений твой сон, Рамсес, будет очень крепок. Если ты проснешься и услышишь... В общем, что бы ты ни услышал, не обращай внимания.
   – Даже на самые ужасные звуки, папа?
   – Даже на самые ужасные, сынок. Папа сам разберется.
   – Хорошо, папа. А если ты или мамочка станете звать на помощь?
   Невинный детский вопрос вогнал Эмерсона в краску, как школьника. Мне было забавно, но вмешиваться я не собиралась. Дорогой супруг сам вырыл себе яму, сам в нее свалился – пусть сам и выкарабкивается.
   – Папа все тебе объяснит, дорогой, а я ненадолго отлучусь по одному делу.
   Бронзовые щеки Эмерсона, только что заалевшие от смущения, теперь побагровели от подозрений.
   – Какое еще такое дело?
   – Я скоро вернусь.
   – Пибоди, я категорически запрещаю... – Моя гримаса подсказала Эмерсону, что он выбрал негодный тон. – Я требую, чтобы ты воздержалась от вмешательства в дела, которые тебя не касаются. Уже поздно! Нельзя будить людей среди ночи, дабы прочесть им лекцию об их личной жизни!
   – Раньше я собиралась побеседовать с мисс Дебенхэм с утра. Но ты ведь сам решил уехать из Каира так поспешно и даже не посоветовался со мной. Поэтому я и вынуждена поторопиться.
   Не дав ему ответить, я выскользнула из номера.
   Коридорный, дежуривший перед номером мисс Дебенхэм, сообщил, что она еще не вернулась, поэтому я решила поискать ее в вестибюле и на террасе.
   Было еще не так поздно, как я опасалась, просто вечер оказался чересчур насыщен интересными событиями. Постояльцы отеля потягивали на террасе коктейли и наблюдали за акробатами, заклинателями змей и прочими жуликами, старавшимися изо всех сил. Однако мисс Дебенхэм там не было. Мне показалось, что в толпе «актеров» мелькнул оранжевый тюрбан, но разглядеть молодого англичанина мне не удалось. В конце концов, в грязном оранжевом тюрбане может разгуливать кто угодно.
   В глубоком унынии я решила отложить поиски. Откуда мне было знать, когда вернутся мисс Дебенхэм и Каленищефф и вернутся ли вообще. Во время нашей стычки, о которой я уже вскользь упоминала, Каленищефф похвастался, будто у него в Каире собственное жилище. Вдруг он потащил мисс Дебенхэм туда?
   Но раз так, мой долг и подавно заключался в том, чтобы предупредить юную особу об опасностях, грозящих ее репутации. Да и с Каленищеффым не мешает побеседовать. Я не сомневалась, что, призвав на помощь здравый смысл, угрозы и зонтик, заставлю его выложить правду. После похищения Рамсеса мой материнский долг – выяснить, кто же скрывается за этим фальшивым князем и чего хочет его таинственный хозяин. В прошлом году я уезжала из Египта, полная решимости вывести этого мерзавца на чистую воду. А его наглая попытка похитить нашего сына наглядно показала, что он не уймется, пока не отомстит мне и моей семье. Так что речь шла не только о справедливости, но и просто о самозащите. Непонятно, как Эмерсон умудряется этого не замечать.
   Я устроилась в салоне и написала два письма. Первое, адресованное Каленищеффу, получилось коротким. Сообщив, что хочу как можно скорее переговорить с ним, в конце записки я пригрозила пустить в ход зонтик, если Каленищефф вздумает увильнуть от встречи. Достану негодяя хоть из-под земли. Письмо мисс Дебенхэм отняло больше времени: пришлось объяснить, кто я такая и почему к ней обращаюсь. Объяснение я сопроводила коротким, но убийственным описанием истинной личины Каленищеффа и уверениями, что мы с Эмерсоном стремимся ей помочь. В завершение я призвала молодую особу взяться за ум и сойти с опасной дорожки, в конце которой ее ждет один позор. Чужое безумие всегда заметнее собственного.
   Оставив письма портье, я с чувством выполненного долга отправилась к себе. Я сделала все, что смогла, – по крайней мере, на тот момент.
   В номере горел ночник. Мы завели эту привычку, чтобы отпугивать повадившихся к нам грабителей и убийц. Мой супруг лежал на спине и дышал так размеренно, что я сразу догадалась: он лишь притворяется спящим. Даже когда я заняла свое место на супружеском ложе, Эмерсон не удостоил меня ни разговором, ни иными знаками внимания. Я поняла, что впала в немилость, но нисколько не огорчилась: при малейшем шорохе из нашей комнаты Рамсес сразу забыл бы про сон.
   Вернувшись в отель и прочтя мое письмо, мисс Дебенхэм непременно попытается переговорить со мной до нашего отъезда. Возможность урезонить ее была не потеряна, а только отложена. Предвкушение предстоящей нотации убаюкало меня лучше всякой колыбельной.
   Увы, ожиданиям не было суждено сбыться. На заре нас разбудили отчаянные вопли слуг. В постели мисс Дебенхэм, на окровавленных простынях, был найден труп Каленищеффа. Он был убит ударом кинжала в сердце. Самой мисс Дебенхэм не оказалось ни в номере, ни в гостинице.

Глава третья

I

   Солнце уже стояло почти в зените, когда мы сели в поезд, проходивший через Дахшур. Эмерсон кипел, как вулкан перед извержением, однако обвинить в задержке меня он не мог при всем желании. Случившееся смешало планы всех постояльцев отеля. Многих, в том числе и нас, допрашивала полиция.
   – Напрасно ты согласилась разговаривать с этими остолопами! – бурчал Эмерсон. – Полицейские могли бы оставить гостей в покое, убийца все равно испарился из отеля задолго до того, как обнаружили тело.
   – Если ты намекаешь на мисс Дебенхэм, то напрасно: она ни при чем. Я сочла своим долгом втолковать эту истину полицейскому.
   – И зачем, скажи на милость, невиновной прятаться?
   – Господи, ну и недогадлив же ты! Бедняжку похитили убийцы Каленищеффа!
   Эмерсон устроился поудобнее на потертом кожаном сиденье вагона. Справа высились пирамиды, но в данный момент ему было не до них. Мой ненаглядный супруг всегда делает вид, что ему очень досаждают убийства и прочие мелкие помехи, то и дело прерывающие нашу работу, но я-то знаю, что у него чутье настоящего сыщика. После отправления поезда у нас впервые появилась возможность обсудить убийство. В синих глазах Эмерсона светился жгучий интерес.
   – Если согласиться с твоей теорией, Пибоди, то Каленищефф погиб, защищая свою пассию. Нет уж, геройство – это совсем не то, чего я от него ожидал.
   Я кивнула:
   – Да, есть тут небольшое противоречие. Каленищефф был кем угодно, только не героем.
   – Этот господин сам мог быть участником заговора, направленного против молодой леди, – подсказал Рамсес в своей витиеватой манере. – Предположим, целью заговорщиков были деньги, но Каленищефф предал своих сообщников и решил жениться на мисс Дебенхэм. Так он избежал бы необходимости делиться с...
   – Я как раз собиралась предложить ту же версию, – перебила я недовольно. – А ты, Рамсес, лучше смотри в окно. Видишь ступенчатую пирамиду Саккары?
   – Смотрю и вижу. Бастет тоже положительно оценивает открывающийся из окна вид, однако это нисколько не мешает мне участвовать в ваших...
   Я повысила голос:
   – Наверное, мисс Дебенхэм увели силой! Воспитанная англичанка никогда бы не сбежала.
   – Ага, вот только ее поведение доказывает, что воспитания ей как раз и не хватает, – брякнул Эмерсон.
   Я предпочла пропустить эти слова мимо ушей.
   – Будь ее воля, несчастная девушка набралась бы храбрости и осталась. Уверена, что она пришла бы ко мне. Наверняка мисс Дебенхэм прочла мое письмо: оно лежало раскрытым на ее туалетном столике.
   – Это свидетельствует не в ее пользу, – упорствовал Эмерсон. – Получается, что вечером она побывала в номере, то есть на месте преступления, а потом исчезла. Полиция утверждает, что девица нашла время переодеться.
   – Откуда им знать, что исчезло из ее шкафа, а? Представь, что ее уволокли прямо в ночной рубашке... Ужас!
   – И протащили в таком виде по коридору, по лестнице, по вестибюлю, вниз с крыльца? – Эмерсон усмехнулся и покачал головой. – Нет, Амелия. Даже твой хваленый Гений Преступлений...
   Он осекся.
   – Вот видишь! – вскричала я. – Ты стремишься обвинить мисс Дебенхэм в преступлении, которого она не совершала, потому что не желаешь посмотреть правде в глаза. Откуда такое упрямство, когда ты сам сталкивался с этим человеком...
   – Поберегись, Пибоди! – тихо пригрозил он.
   – И не подумаю! Кто напал на нас в прошлом году в Мазгунахе? Кто сколотил из жалких могильных воришек засекреченную профессиональную банду? Кто достиг совершенства в изменении своей внешности, представ в роли отца Гиргиса, священника церкви в Мазгунахе?
   Эмерсон отделался гневным сопением.
   – Гений Преступлений! – пискнул Рамсес.
   Эмерсон едва не испепелил родного сына негодующим взглядом, однако тот продолжил как ни в чем не бывало:
   – Полностью разделяю твое неодобрение по поводу этого громкого прозвища, папа, но вынужден согласиться с мамой: трудно назвать его как-то иначе. У нас есть все основания предполагать, что князь Каленищефф порвал со своим хозяином: на это указывает его решение внезапно и тайком покинуть Египет. Я склонен согласиться с мамой и в том, что за попыткой похитить меня стоит все тот же загадочный персонаж. Преступный ум – интереснейший объект для изучения. Не исключено, что этот человек затаил на меня злобу за то, что я – с вашей помощью, конечно, – помешал ему похитить дахшурское сокровище...
   Эмерсон чертыхнулся – в знак согласия с Рамсесом. Пока сын не обрушил на наши головы очередную тираду, я быстро заговорила:
   – Да, Рамсес прав! Его провожатые сказали, что их отпустил американец. Вчера на вершине пирамиды находилось немало туристов. Вполне возможно, что я даже разговаривала с этим американцем! Кто это был, если не сообщник Гения Преступлений?
   – Почему не сам Гений? – Эмерсон собирался съязвить, но перед моей логикой он был бессилен: на лице его отчетливо проступила растерянность.
   – Потому что сам Гений Преступлений притаился у подножия Великой пирамиды! Я даже знаю, кто это. Мы давно решили, что он англичанин...
   – Это уж слишком, Амелия! Даже от тебя я такого не ожидал! – взорвался Эмерсон. – Объясни, зачем ему было устраивать похищение мальчика, а потом его спасать?
   – Не забывай, что Рамсеса спасло мое вмешательство. И мое первое впечатление, что этот человек куда-то его тащит, было правильным. Но, даже будучи поверженным (о своем непобедимом оружии я предпочла умолчать), он нашел убедительную отговорку, проявив недюжинный ум. А вот тебе и главное доказательство, Эмерсон: твой протеже не сдержал обещание и не появился утром!
   Отсутствие таинственного мистера Немо испортило Эмерсону настроение даже сильнее, чем убийство в гостинице. Привычка помыкать окружающими давно превратилась в его вторую натуру. Я вела с ней упорную борьбу, твердо помня, что именно в борьбе обретается счастье.
   – Наверное, его спугнула полиция. При его-то биографии...
   – Дорогой мой Эмерсон, – сказала я снисходительно, – где твоя хваленая логика? Разве ты не видишь, что все факты указывают на мою правоту?
   Супруг мой не нашелся что ответить. Не то что Рамсес. Тот откашлялся и заявил:
   – Прошу прощения, мама, но это не совсем верно. Некоторые факты противоречат твоим утверждениям, а один с ними вообще несовместим...
   Эмерсон с надеждой вскинул голову:
   – Так-так, сынок. Ты что-то заметил, пока находился с тем человеком наедине?
   – Вы с мамой тоже это заметили. Не буду говорить о драке мистера Немо с похитителями – она вполне могла быть разыграна, хотя, должен признать, выглядела очень убедительно, так что если эти люди притворялись, то они талантливые актеры. Могу предложить на выбор несколько причин, зачем Гений Преступлений стал бы устраивать такое представление...
   – Рамсес! – не выдержала я.
   – Хорошо, мама. Как ни занятна твоя версия, ее перечеркивает внешний облик моего спасителя. На человека, известного нам как отец Гиргис, он совершенно не похож...
   – Не забывай, что это непревзойденный мастер менять свою личину, – сказала я. – Достаточно избавиться от черной бороды и парика, чтобы...
   – Но как быть с цветом глаз? – возразил Рамсес. – По-моему, цвет глаз вчерашнего англичанина – вернее, как справедливо уточнил папа, шотландца – не вызывает у нас ни малейшего сомнения. Они у него синие.
   Удар был жесток. Я, правда, попыталась его парировать:
   – Профессиональные преступники добились успехов, какие не снились самым дерзким ученым. Способ менять цвет радужной оболочки...
   – ...существует, боюсь, только в книжках, – закончил за меня неумолимый сын. – Я специально исследовал этот вопрос и не знаю, как можно перекрасить радужную оболочку.
   Эмерсон злорадно захохотал.
   – Один – ноль в его пользу, Пибоди. Посмотрим, как ты теперь выкрутишься.
   Но признания поражения они от меня не дождались. Я допускала, что пренебрегла такой малостью, как цвет глаз, но это не опровергает главного – невиновности молодой англичанки. Что же до англичанина, предавшего свою веру, то если он и не был самим Гением Преступлений, то уж точно его подручным. Интуиция мне подсказывала: подозрительный тип участвовал в похищении нашего сына и мы никогда больше его не увидим – мистера Немо, конечно, а не Рамсеса, пыжившегося перед очередной нескончаемой тирадой.

II

   В Дахшуре нет железнодорожной станции, однако Эмерсон организовал короткую стоянку поезда посреди пустыни, иначе пришлось бы перевозить наш багаж на ослах. Должна признаться, что никому, кроме моего супруга, машинист не пошел бы навстречу. Только Эмерсон пользуется таким авторитетом: его силе убеждения, увесистым кулакам и мощным голосовым связкам стоит уступить хотя бы из чувства самосохранения. Другие пассажиры, разумеется, принялись жаловаться, но проводники оставили их недовольство без внимания.
   У путей нас уже поджидали. Наши помощники провели на солнцепеке целых пять часов, так как мы не могли их предупредить, что не успели на более ранний поезд. Впрочем, ожидание их нисколько не огорчило – устроившись в крохотной тени, они покуривали и лениво болтали. Типичный египтянин легко мирится с любыми задержками, объясняя их волей Аллаха. Это свойство национального характера выводит из себя европейцев и американцев, особенно последних: они слезно жалуются, что самое распространенное арабское слово – «бокра» (завтра). Зато Эмерсон считает, что восточное отношение к жизни куда разумнее нашей вечной суеты. Казалось бы, верное суждение, но сам он почему-то начинает просто выходить из себя, когда рушатся его планы.
   В общем, состав затормозил, и наши славные работники неспешно поднялись на ноги. Стоило им увидеть спускающегося с подножки вагона Эмерсона, как тишину пустыни нарушили пронзительные приветственные вопли, сопровождаемые бурной жестикуляцией. В толпе выделялся ростом и благородной осанкой неизменный «раис» – наш верный помощник Абдулла. Он заключил Эмерсона в дружеские объятия, и его просторный халат затрепетал вокруг моего мужа на ветру, как тайфун. Эмерсон терпеливо выдержал этот натиск и приказал остальным забрать из вагона наш багаж.
   Лично я приняла почтительные приветствия Абдуллы довольно рассеянно, поскольку именно в этот момент углядела в толпе работников человека, назвавшегося накануне мистером Немо, то есть Никем.
   Молодой человек не пытался скрыться. Все в том же рваном халате, он наблюдал за нами, с невозмутимым видом сложив руки на груди. Правда, голова его сегодня была обнажена и на солнце пылала золотом.
   Заметив мой интерес к рыжему новичку, Абдулла сказал:
   – Надеюсь, я не совершил оплошность, позволив этому человеку здесь находиться, госпожа? Выглядит он как последний бродяга, но утверждает, что его нанял Эмерсон. Потом мы поняли, что это англичанин, так что...
   – Все в порядке, Абдулла, – успокоила я его. Так вот зачем молодой человек снял тюрбан! Иначе наши верные люди прогнали бы его в шею. Я испытала облегчение, потому что сперва представила себе более варварскую процедуру опознания немусульманина.
   – Доброе утро, миссис Эмерсон, – сказал Немо, подойдя ко мне. – Вернее, добрый день. Я как-то отвык от английской вежливости.
   Он еще позволял себе сарказм! Его безупречное произношение и поклон (так как снять с головы было уже нечего) свидетельствовали о знакомстве с хорошими манерами. Немо даже побрился. Признаться, в выбритом состоянии его физиономия вызывала симпатию, но я, конечно, не забыла, что подозреваю его в преступном двуличии. Неудивительно, что поначалу я приняла мистера Немо за бербера: высокие скулы, ястребиный нос, широкий лоб и тонкие губы – типичные признаки коренных жителей Северной Африки. Впрочем, такой тип встречается где угодно...
   – Как ваша рука?
   – Лучше не вспоминать. – Ответ прозвучал вполне вежливо, но лицо молодого человека тотчас замкнулось. Он явно не желал обсуждать эту тему.
   – Я вынуждена помнить о вчерашнем, чтобы разобраться, годитесь ли вы для исполнения обязанностей, которые вам собираются поручить, – возразила я. – Никто в моей экспедиции не вправе страдать от недуга, который я не в силах исцелить. Это относится и к ослам, Абдулла.
   – Конечно, госпожа, – почтительно отозвался Абдулла. – Мы вымыли ослов.
   – Прекрасно. Как видите, мистер Немо, я забочусь о вас так же, как заботилась бы об осле, тем более что вы изрядно напоминаете это животное. Если вы не готовы к такому обращению, ступайте себе подобру-поздорову.
   В синих глазах Немо что-то мелькнуло – то ли веселье, то ли обида. Наверное, он с самого утра воздерживался от наркотиков, иначе его глаза не были бы такими незамутненными.
   – Хорошо, миссис Эмерсон, я докажу, что справлюсь со своими обязанностями. Думаю, лучше приступить к ним немедля. Как я погляжу, юный Рамсес вот-вот будет расплющен ящиком, который пытается тащить. Ноша для него слишком велика.
   С этими словами Немо ретировался. Казалось, что он вышагивает не спеша, но на самом деле передвигался молодой человек с удивительной стремительностью. К Рамсесу он подоспел очень вовремя: тот уже собирался рухнуть на песок под тяжестью непосильного груза.
   – Ну, что ты о нем думаешь, Абдулла? – спросила я.
   Я знаю Абдуллу много лет и очень уважаю. Мужчина он видный, ростом почти с Эмерсона. Несмотря на совершенно белую бороду, сил у него, как не у всякого молодого. Эмерсон лично обучил Абдуллу и его людей методам раскопок, так что многие из них заткнули бы за пояс иных европейских археологов. Бригаду Абдуллы кое-кто с радостью переманил бы к себе, но работники слишком преданы Эмерсону – надеюсь, и мне тоже. Абдулле я без раздумий доверю свою жизнь. Эмерсон доверял ему нечто еще более ценное – свои раскопки. Доказательство большего уважения трудно вообразить.
   Единственной слабостью славного Абдуллы, не считая внушительной коллекции жен, является неистребимое суеверие. Он свято верит в ифритов и демонов, хотя мы неустанно ему доказываем, что за сверхъестественными явлениями обычно стоят простые двуногие, склонные к негодяйству.
   Главный предмет гордости Абдуллы – непроницаемость, никогда не покидающая его физиономию. В тот день он будто специально демонстрировал нам эту свою особенность. Едва шевеля тонкими губами, Абдулла важно ответил на мой вопрос:
   – Я не позволяю себе думать, достопочтенная госпожа, пока это не потребуется мне самому или Эмерсону.
   Сообразив, что гордость нашего друга задета, я мягко сказала:
   – Мы поручили англичанину приглядывать за Рамсесом не потому, что нас не устраивает твой сын Селим. Просто Селим – слишком ценный работник, чтобы превращать его в няньку. К тому же англичанин нуждался в помощи.
   Абдулла улыбнулся:
   – Понимаю, госпожа. Помощь ближнему – дело, угодное Аллаху. Все знают, какое у вас доброе сердце. Только известно ли госпоже, что этот человек – курильщик опиума?
   – Я собираюсь случить его от этой недостойной привычки.