Мы шли в молчании, ибо слова были неуместны. Пологие уступы и колоннады храма Деир эль-Бахри предстали серебряным чудом. При лунном свете, в объятиях окружавших его скал храм казался совершенством, не тронутым временем. Майк первый раз заговорил, только когда мы стояли у его подножия:
— Устала?
— Нет.
— Есть настроение для восхождения? Это довольно легко.
— С удовольствием.
В этот раз подъем дался мне без труда. Ночь словно наделила волшебной силой мое тело, теперь не знавшее усталости, а ногам, казалось, помогал кто-то невидимый. Когда мы поднялись на плато, Майк взял меня за руку, и мы зашагали рядом, по-прежнему не прерывая молчания. Казалось, с каждым шагом дни уносились вспять. Я возвращалась в прошлое, в то время, когда все то, что сейчас окружало меня, было моим миром, миром, который по праву принадлежал мне и частью которого я себя чувствовала. Достигнув конца тропы, мы остановились и стали смотреть вниз в Долину царей. Тайну ее покрытых густой тенью гробниц охранял бледный свет луны и высящиеся рядом пирамиды горной гряды. Ландшафт был словно залит вином, но не пурпурно-красного, привычного для вина, цвета, а серебряно-золотого, как мозельское. Погрузившись в забытые мечты, я стояла в оцепенении, окруженная призраками прошлого, и, когда Майк потянул меня сесть с ним рядом и обнял, я с удовольствием (и только) примостилась у его плеча.
— На сколько лет назад ты ушла в прошлое? — спросил он тихо.
— На десять... нет, на пятнадцать. Ты это специально сделал?
— Именно вид ночью ты так обожала. «Бибан эль-Мелек в лунном свете», — восторгалась ты тонким детским голоском, выговаривая арабские слова с ужасным произношением...
— Это не только вид, — сказала я, улыбаясь тому, как он меня передразнил, — но и история этого места тоже.
— М-м-м, как это там... золото и драгоценности, спрятанные под землей сокровища... Не смешно ли, что слова эти могут разжигать воображение. А толпы бессильных мертвецов...
— Не знала, что ты любишь стихи.
— В этом лучше не признаваться. А насчет бессильных мертвецов сказано неверно. У этих мертвецов силы много, и власть их велика не только, пока они живы, в их власти проклясть живых даже после своей смерти.
— Ты говоришь о проклятии фараонов?
— Мы оба знаем, что не было никакого проклятия, это всего лишь газетные сплетни. Захороненные сокровища сами в себе несли проклятие. Подумай, сколько бедолаг было подвергнуто пыткам и посажено на кол в древние времена за то, что польстились на золото, похороненное в этих гробницах. Не говоря уже о более поздних жертвах, которые извели себя желанием...
Я вздрогнула. Он обнял меня крепче, но без всякого тайного умысла. Его мысли были заняты совсем другим.
— Майк, ты собираешься искать гробницу?
— Нет.
— Но...
— Это совершенно безнадежно, Томми. Если бы мы могли сузить территорию поисков до какого-то определенного места, у нас еще был бы шанс. Но, судя по тому, как обстоят дела, она может быть где угодно. Совершенно где угодно.
Я наклонилась вперед и уперлась лбом в сжатые кулаки.
— Майк, я пытаюсь вспомнить. По-честному, пытаюсь.
— Я знаю, — сказал он с тихим смешком. — Я видел, как ты впадаешь в транс в самые неподходящие моменты — во время еды, например, с вилкой, наполовину поднесенной ко рту. Ты стараешься слишком усердно.
— Сперва я решила, что мне все равно, — сказала я, уставившись на величественную панораму кремовато-белых камней и темных теней. — Но меня пугают все эти последние происшествия. А может, Майк, они все-таки не имеют отношения к гробнице?
— Боюсь, что имеют. Если только ты не жертва кровной мести.
— Никто здесь не знает меня настолько хорошо, чтобы ненавидеть, — жалобно сказала я. — За исключением тебя и Джона.
— Я тебя не ненавижу, — совсем буднично возразил Майк. — И тебе следовало бы лучше знать Джона, чтобы не думать о нем подобных вещей. Оставь свои домыслы, Томми, и давай перейдем к делу. Если действительно хочешь помочь...
— Да, — сказала я твердо. — Да, хочу.
— Тогда вернемся к письму Абделала. Черт бы его побрал, это единственный ключик, который мы имеем.
— Я просмотрела все карты, — сказала я, выпрямляясь и решительно отметая личные переживания. — Ничего подобного нет в районе Фив.
— Я знаю. Я тоже посмотрел. Проверил еще и по словарю.
Я понимала, что он не имел в виду Уэбстеровский[21]. Когда египтолог ссылается на «словарь», он имеет в виду огромный пятитомный «Worterbuch» Древнего Египта.
— Мне это в голову не приходило! — воскликнула я. — Ты полагаешь, что это одно из древних названий?
— Именно. И я думаю, мы на верном пути.
Он вскинул длинную руку и сгреб меня в объятия. Я оторопела, будучи в тот момент вовсе не расположенной к нежностям, но Майк сказал:
— Успокойся, просто я пытаюсь изобразить из себя кушетку в кабинете психиатра. А сейчас не напрягайся, пусти мысли по течению.
— Ладно, — согласилась я, непроизвольно обнаружив, что моей голове очень удобно лежать на его плече. — Валяй.
— Ты помнишь древнее название Фивского некрополя?
— Откуда я могу знать подобные вещи?
— По-моему, ты, так или иначе, кое-чего нахваталась. Его называли Местом правды. Теперь припоминаешь?
— Да, смутно.
— Долина цариц называлась Местом красоты. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— С трудом что-то вспоминаю... Да, я знала это название когда-то давным-давно. А как насчет Долины царей?
— Вот еще один из тех вечных археологических споров, которые так тебя бесят.
Я не могла видеть лица Майка, но по голосу догадалась, что он улыбается.
— Никто точно не знает. Однако не отвлекайся. Итак, Место правды, Место красоты, но Места молока в словаре нет. Значит, ты это придумала сама, когда была школьницей, по аналогии с другими древними названиями. Когда ты его изобрела, Томми?
— Я не помню!
— Не пытайся вспомнить. Просто расслабься. Ты в ту пору часто бродила здесь с Джейком, с Абделалом, даже со мной пару раз. Но при мне ты ни разу не упоминала этого названия. Должно быть, это произошло, когда ты бродила с Абделалом. Он запомнил это, потому что находка каким-то образом навела его на мысль о придуманном тобою названии. Однажды, когда ты была с Абделалом, вы о чем-то говорили. Думай, думай о чем...
— Думаю, — сонно пробормотала я.
Это была ложь, я не могла сейчас заниматься таким трудным делом. Впервые за эти дни я испытывала блаженное чувство покоя. По части гипноза Майк был почти так же искусен, как по части поцелуев.
— Ты и Абделал, — продолжал Майк монотонно. — По тропе, через холмы... Однажды вы играли в игру. Великая царица Нефертити...
— Нефертити... — согласно пробормотала я.
Он меня слегка встряхнул.
— Эй, проснись!
— Бесполезно, Майк. Нефертити была предметом моего поклонения. Господи, любая костлявая школьница мечтала быть на нее похожей. Я говорила о ней непрестанно. И я повсюду ходила с Абделалом — Деир эль-Медина, Мединет Абу, Бибан эль-Мелек, Гурнах...
На этот раз я сама себя усыпила монотонным бормотанием. Резкое движение Майка стряхнуло с меня весь сон. Поглощенные экспериментом, который нам никак не удавался, ни один из нас не услышал его приближения, пока он не позвал:
— Майк!
Это был ровный и негромкий голос, принадлежавший Джону в его второй ипостаси — более невозмутимого и еще более неприятного как личность Джона. Оклик вызвал у Майка чуть ли не конвульсию.
— Джон! Ради Бога! Едва до смерти не напугал — так тихо подкрался.
Майк неуклюже поднялся на ноги, предоставив мне для опоры вместо плеча скалу.
— Если ты хочешь потискаться — именно так это называлось в дни моей далекой юности, — стоит выбирать более безопасные места, — проговорил Джон. Бесстрастный тон его прозвучал так уничтожающе, что сразил бы и динозавра. Неудивительно, что Майк кровно обиделся и, как всегда, покраснел.
— Мне это известно, — сказал он, пытаясь не уступать Джону в язвительности и преуспев только в том, что выказал себя зеленым юнцом, когда добавил: — Дело в том, что я пытаюсь провести эксперимент.
— Вот как? Ну и что, он был успешен?
— Мог бы быть, если бы ты его не прервал.
— Надо же! Хочешь попробовать еще разок? Я могу подождать.
— Теперь уже не получится, — пробормотал Майк.
— Тогда вернемся домой, вы не против? — с насмешливым поклоном спросил Джон и двинулся по тропинке, ведущей назад. Тут мне стало совершенно ясно, что ни один из них не собирается быть по отношению ко мне джентльменом, поэтому я поднялась без посторонней помощи.
Всю дорогу в институт мы шли в молчании, в сравнении с которым мумии в гробнице показались бы разговорчивыми. Когда мы поднялись вверх по лестнице, Майк отчалил, пробормотав нечто, вероятно означавшее «спокойной ночи», его шею сзади все еще заливала алая краска.
Джон отворил дверь в мою комнату и сделал приглашающий жест. Он выглядел бледнее обычного, и это слегка уменьшило мое раздражение. Он до сих пор не оправился, и прогулка среди скал ночью при луне вряд ли оказалась для него приятным развлечением после дня работы под палящим солнцем. Возможно, он и вправду за меня беспокоился.
— Прости, Джон, — сказала я. — Это я виновата, я не Майк. Он пытался мне помочь.
— По мне, вы оба виноваты. Но он больше, чем ты, поскольку у него, как я полагаю, больше здравого смысла.
Мое благое намерение вести себя как взрослая растаяло на глазах.
— До чего же ты противный! — вырвалось у меня.
— Какой есть. Я слишком стар и немощен, чтобы менять свой характер. Спокойной ночи, — добавил он, — и сладких снов.
Его пожелание сбылось. Это была спокойная ночь, и спала я крепко и сладко. А вот в следующую полночь мой ночной визитер явился опять.
После долгого жаркого дня на плато, когда Джон заставил недовольно роптавших людей работать дольше обычного, я спала как убитая. Неожиданный шум за моей дверью заставил меня выбраться из постели. Полусонная, но здорово перепуганная, я, спотыкаясь, добежала до двери и распахнула ее настежь, не заботясь о том, как я смотрюсь в ночной рубашке и шлепанцах.
В коридоре было светло как днем. Кто-то включил во всю мощь верхние лампы, ночью обычно притушенные. Пока я, зевая, приходила в себя, ослепленная ярким светом, начали одна за другой распахиваться двери и в коридоре, ведущем в комнаты сотрудников, послышался топот ног. На какое-то мгновение мое внимание оказалось отвлечено от центральной мизансцены потрясающим зрелищем ночных облачений всех тех, кого я знала. Ди, испуганно выглядывавшая из двери своей комнаты, была одета в самое безвкусное и роскошное неглиже, какое мне приходилось видеть. Это был прозрачный шифон целой гаммы цветов, которые ей совсем не шли, — от бледно-голубого и цвета морской волны до зеленого, но фасон очень удачно подчеркивал достоинства ее фигуры. Блоч, высунувшийся из двери чуть подальше, был одет в пижаму в белую и красную полоску.
Марк и Майк прибыли на место действия самыми первыми из сотрудников; Марк — потому, что его комната находилась ближе всего, а Майк — вероятно, потому, что у него были самые длинные ноги. Их наряд подтвердил то, о чем я всегда подозревала, — большинство мужчин не обременяют себя таким ненужным предметом туалета, как пижама. Очевидно, они держат брюки у изголовья постелей, как пожарные, всегда готовые к вызову. Кроме брюк, на них не было ничего больше, и Майк продемонстрировал впечатляющий набор мускулов.
Джон, державший извивающегося Хассана на расстоянии вытянутой руки, был одет полностью. Он поставил мальчишку на ноги и, дав ему подзатыльник, который остановил поток брани разъяренного гаденыша, сказал:
— Подумай о том, как ты все это объяснишь, Хассан. И для тебя будет лучше, если объяснение окажется убедительным.
Блоч, бесшумно ступая по ковру босиком, подошел ближе.
— Этому нет и не может быть объяснений, — угрожающе проговорил он своим тягучим голосом. — У него ведь нет никаких дел в этом здании, не так ли?
— Нет.
Хассан выпрямился, поняв, что сопротивление бесполезно, а о том, чтобы сбежать, не может быть и речи. Он демонстративно провел рукой по губам и сплюнул. Я невольно позавидовала его выдержке: редко человек попадает в более безвыходное положение, чем он, тщедушный и маленький по сравнению со всеми, за исключением Марка, кто окружил его плотным кольцом. На этот раз он предпочел калифорнийской рубахе национальную одежду — очень мудрая предосторожность, поскольку, если бы его заметили, но не схватили, трудно было бы доказать, что это был он.
— Я пришел, — заявил он дерзко, — потому что меня пригласили. Я — гость.
Блоч рванулся к нему, словно хотел схватить за горло, но Джон твердой рукой удержал его.
— Кто же тебя пригласил? — спросил он.
Не говоря ни слова, Хассан повернул черноволосую изящную голову и ослепительно улыбнулся мне неотразимой улыбкой.
Кто-то изумленно ахнул. Скорее всего, это был Эл Шнайдер. Мой непонимающий взгляд встретился со взглядом Марка, и, только когда он отвел глаза, кровь бросилась мне в лицо, и я покраснела до корней волос. Казалось бы нелепейшее объяснение неожиданно обернулось не таким уж абсурдным. Джон и Майк, Блоч — они еще могли не поверить подлому паршивцу. Но другие, что они знают обо мне и моих вкусах? А если еще припомнить случай в отеле, можно подумать, что не в первый раз приглашенного гостя выставляют из-за слишком бурного проявления чувств или даже в результате ссоры любовников. Я чуть не задохнулась от этой мысли.
Улыбка Хассана сделалась еще шире и разом исчезла, когда кулак Майка со всей силой заехал ему в челюсть.
Хассан как подкошенный грохнулся на пол, и Майк, бордовый от ярости, наклонился над ним, чтобы поднять для дальнейших увещеваний. Джон оттащил мальчишку.
— Достаточно, Майк, — сказал он холодно. — Если ты в состоянии обуздать свои благородные порывы, препроводи его вниз, в мой кабинет. Остальные могут отправляться в постели.
Джон не посмотрел на меня ни разу. Я схватила его за руку, когда он уже приготовился последовать за пленником и его конвоиром вниз по лестнице.
— Джон...
Он поднял на меня холодный, равнодушный взгляд, и я выпалила вовсе не то, что собиралась сказать:
— Почему ты одет? Ты что, не...
— Я заработался допоздна. — На мгновение взгляд его дрогнул, потом опять стал твердым. — Я услышал, как он крался по лестнице, и отловил его прямо здесь.
— Каким образом он проник сюда? — спросил Блоч, рассеянно приглаживая растрепанные седые волосы. — Я думал, на ночь все запирают.
— Ничего не стоит перелезть через ограду. Наш так называемый ночной сторож большую часть времени проводит во сне.
— Но само здание?..
Ответом на этот вопрос мы были обязаны Марку, который со свойственной ему любознательностью взвесил и просчитал все возможные варианты и теперь вприпрыжку мчался к нам наверх по лестнице.
— Одно из окон в гостиной открыто, — возвестил он.
Все стало ясно. Я развернулась и побрела в свою комнату, не смея поднять глаза на кого-нибудь из них — расторопного, исходящего любопытством Марка, Ди с ее улыбочкой, Блоча с выражением сомнения во взгляде. Окна здесь открывались только изнутри. Я-то знала, что не открывала окна, но другие не знали — за исключением того, кто это сделал. Ди в поисках любовных приключений? Возможно. А может быть, это сделал кто-нибудь еще, тот, кто нанял убийцу, чтобы не замарать кровью собственные руки?
Через десять минут после того, как я утвердилась в своем решении, явился Джон и забарабанил кулаком в мою дверь, а когда я ответила «Пошел вон», он вошел.
— Сегодня я никуда не поеду, — объявила я.
— Нет, поедешь, — отрезал он. — Одевайся, или я сам тебя одену.
Прибыв на место, я заняла свою излюбленную позицию в тени под скалой и провела там все утро.
Это оказалось не так тягостно, как я ожидала. Иссушающая мозги жара не доставляла мне чрезмерного беспокойства из-за того, что я, как видно, уже акклиматизировалась, а возможно, и потому, что у меня не было достаточного количества мозгов, которым это могло бы повредить. И все же их хватило на то, чтобы заметить перемену в поведении рабочих. Их внимание ко мне ограничивалось лишь кратким приветствием, мало того, они, казалось, избегали и друг друга тоже. Работавшие бригадами люди то и дело разбредались, предпринимая странные прогулки куда-то в сторону. У них всех был небывало таинственный вид. Несомненно, слух о гробнице дошел до жителей Гурнаха. Ни один из них больше не проявлял усердия в работе. Во всяком случае, искреннего.
У меня была масса свободного времени, чтобы поразмыслить о ночном визите Хассана, чье отсутствие на раскопках выглядело весьма подозрительным. Нет сомнения, что он явился на свидание с Ди, о чем свидетельствовало ее роскошное неглиже, надетое конечно же заранее, а не в момент неожиданной тревоги. Я не могла представить, как она со своим гипсом спустилась вниз по лестнице, чтобы открыть окно, пока не сообразила, что девчонка наверняка сделала это до того, как подняться наверх. Сначала я разозлилась, что она не стала меня выручать, но потом поняла, как наивно было бы рассчитывать на это. Я на ее месте тоже, скорее всего, промолчала бы. Особенно при таком, как ее, папочке, грозном, словно огнедышащий дракон, охраняющий красавицу в своем замке и готовый наказать ее за дурное поведение.
И все же после ночного инцидента я не слишком благоволила к Ди, и поэтому, когда она под вечер постучала в мою дверь, я впустила ее, не потрудившись выразить восторг от ее появления.
— Тебе следовало бы нежиться в объятиях сна, — обронила я сухо, — ведь прошлой ночью ты, должно быть, не сомкнула глаз.
— Так и есть, — сказала Ди и села.
Сраженная подобной искренностью, я всмотрелась в ее лицо. Она выглядела измученной и постаревшей лет на десять.
— В чем дело? — спросила я.
— Прости меня за прошлую ночь. Я не хотела, чтобы тебе...
— О, забудь, — прервала я ее смущенно. — На твоем месте я, вероятно, сделала бы то же самое. Но скажу честно, Ди, этот мерзкий маленький прохвост...
— Он говорит, что ты просто взъелась на него.
— Да ну? Интересно, почему же я на него взъелась? Не важно, не говори мне, что он сказал. Послушай, Ди, я знаю, бесполезно говорить тебе, как неприлично приглашать мужчин к себе в комнату, особенно если она предоставлена в твое распоряжение из любезности. Но ты хотя бы должна понимать, как глупо развлекаться со своим ухажером практически под носом у отца.
— Он попросил меня, чтобы я его впустила.
— Господи помилуй, ты говоришь словно служанка во времена королевы Виктории. Ну и почему ты не велела ему катиться к чертовой матери?
— Он такой настойчивый!
— Могу поклясться. И к тому же не менее вероломный.
— Ты не перестаешь об этом повторять. — Ди беспокойно заерзала и почесала пальцы, торчавшие из-под гипса. — Ты и вправду так считаешь или просто злобствуешь? Насчет того, что ему нельзя доверять, я хотела сказать.
— Я злобствую, но я тоже... — Неожиданно зародившееся дикое подозрение разрослось, словно чудовищное растение-людоед. — Подожди минутку. Погоди-ка, так что же наговорил тебе Хассан?
Я взволнованно схватила ее за плечи, заставив посмотреть на меня. И тут я поняла, что власть Хассана над ней объяснялась не простым половым влечением, как я примитивно вообразила. Есть чувство, выражение которого на лице не спутаешь ни с каким другим. Страх.
Будь я поумнее, я бы заставила ее все рассказать мне. Теперь я не узнаю этого никогда. Я не воспользовалась случаем. Пока я мешкала, подыскивая нужные слова, у двери послышались шаги и раздался голос Блоча:
— Томми, Ди с тобой?
Ди скорчила кислую мину и удалилась, стуча костылями, успокаивать любящего папочку. Я стояла, уставившись на закрывшуюся за ней дверь, и слушала их голоса — резкий и недовольный голос Ди и тихий, ласковый, наставительный голос Блоча. Рой неожиданных мыслей кружил у меня в голове и среди них воспоминание о случайных на первый взгляд расспросах Ди насчет гробницы и ее ценности. Не может ли Хассан?..
Джон так не думал, но Джон ведь только строил догадки, «теоретизировал», как он это называл, что было просто модным словечком, означающим то же самое. Да, очень возможно, что у Хассана есть чрезвычайно важная информация, и как раз в его манере использовать ее в качестве приманки, золотой сверкающей приманки для падкой на такие вещи девчонки. Но на данный момент девчонка, похоже, оказалась падкой и на другие предложения. Определенно, я должна с ней поговорить, и как можно скорее, ради нее и ради себя самой.
За ужином Ди вела себя как обычно, будучи, может быть, чуть более хмурой, чем всегда. Она меня избегала и, когда я постучала позднее к ней в дверь, не откликнулась. Может быть, спала. Но, зная то, что я знаю сейчас, сомневаюсь. Я не ожидала увидеть ее за завтраком и не увидела. Ди редко спускалась вниз, чтобы позавтракать, что в ее полуувечном состоянии было объяснимо. Итак, только к полудню мы поняли, что Ди пропала.
Когда пришел Блоч, разыскивая ее, как накануне, я испугалась, что она улизнула с Хассаном и на этот раз ее застанут с поличным. Но вскоре стало ясно, что ее нигде не могут найти. С гипсом и на костылях Ди не могла уйти далеко, и все же в пределах институтской территории ее не было.
Когда это выяснилось, весь институт всполошился и жужжал, словно растревоженный пчелиный рой. Я нервно маневрировала по холлу на нижнем этаже, надеясь уловить момент, когда можно будет поговорить с Джоном наедине, но Блоч сделал мою тактичность совершенно ненужной. С крепко сжатыми губами и каменным выражением лица он спросил Джона резко, словно щелкнул бичом:
— Ты проверил, где находится этот парень, Хассан?
Джон посмотрел на него долгим оценивающим взглядом и решил сказать правду:
— Да. Он тоже пропал. Его никто не видел с прошлой ночи.
Лицо Блоча не изменилось, но он вдруг взмахнул рукой и стукнул кулаком по маленькому столику с такой силой, что тот упал на пол вместе со стоявшей на нем вазой с цветами.
— Мне чертовски жаль, Сэм, — проговорил Джон. — Но дело обстоит именно так. Мне следовало догадаться, что все к тому и шло.
— Я это видел, но не хотел верить худшему. Это моя вина.
— Они не могли далеко уйти. Мы их поймаем.
Но как бы не так! Сбежавшая парочка получила хорошую фору: всю ночь и большую часть дня. Расспросы по Луксору выявили улики — много и все разные. Хассана видели: 1) садящимся в утренний самолет на Каир; 2) отъезжающим ночным поездом в Асуан; 3) направляющимся в пустыню верхом на осле. Все это проделали по крайней мере трое мужчин, соответствующих его описанию, и первые двое были в сопровождении женщин в западной одежде, а за третьим смиренно следовала, естественно пешком, фигура, от носа до пяток закутанная в пыльный черный балахон. Ни у одной из женщин гипса на ноге не было.
Блоч, лицо которого стало серым и измученным, на последний факт отреагировал пожатием плечами:
— Она могла снять гипс. Наверняка так и сделала.
— Но это же опасно. Прошло меньше месяца, не так ли? — подсчитала я, быстро и приблизительно.
— Разве она думает об этом! Она такой ребенок. Оставив меня переживать за него, он ушел, чтобы проверить, чем закончились его звонки в Каир. Полиция там уже была поднята на ноги и держала под наблюдением все порты и аэропорты. Однако эта мера предосторожности не принесла результатов. День сменился ночью, прошла большая часть следующего дня, а никаких известий не поступало. Попытка найти хотя бы одного из трех путешественников — на поезде, самолете и осле — не увенчалась успехом. Вероятно, Ди и Хассан исчезли в голубой дали.
На следующее утро я сидела на своей любимой скамейке в саду, когда открылись ворота и вошел Блоч. От его молодцеватой походки не осталось и следа, плечи ссутулились. Когда он, узнав меня, одарил подобием своей прежней улыбки, я чуть не разревелась.
— Присядьте, — пригласила я. — У вас совершенно измученный вид.
— Я здорово устал. Пробродил полночи.
— Я полагаю, Джон переговорил с друзьями Хассана в Гурнахе?
— Думаю, у этого парня нет друзей, — сквозь зубы процедил Блоч и чуть не плюнул.
— Нет никого, кто мог бы спрятать его?
Блоч посмотрел на меня:
— Вы что-то знаете, Томми?
— Если бы знала, то сказала бы. Вы были так добры ко мне.
— Спасибо, милое дитя. — Он погладил меня по плечу.
Мне отчаянно захотелось сделать что-то такое, чтобы выражение безнадежной усталости на его лице исчезло.
— Знаете, — сказала я, — Ди говорила со мной за день до того, как убежала. Возможно, это так, пустяки, но я никому не рассказывала...
— И что это было? — жадно спросил он.
— Устала?
— Нет.
— Есть настроение для восхождения? Это довольно легко.
— С удовольствием.
В этот раз подъем дался мне без труда. Ночь словно наделила волшебной силой мое тело, теперь не знавшее усталости, а ногам, казалось, помогал кто-то невидимый. Когда мы поднялись на плато, Майк взял меня за руку, и мы зашагали рядом, по-прежнему не прерывая молчания. Казалось, с каждым шагом дни уносились вспять. Я возвращалась в прошлое, в то время, когда все то, что сейчас окружало меня, было моим миром, миром, который по праву принадлежал мне и частью которого я себя чувствовала. Достигнув конца тропы, мы остановились и стали смотреть вниз в Долину царей. Тайну ее покрытых густой тенью гробниц охранял бледный свет луны и высящиеся рядом пирамиды горной гряды. Ландшафт был словно залит вином, но не пурпурно-красного, привычного для вина, цвета, а серебряно-золотого, как мозельское. Погрузившись в забытые мечты, я стояла в оцепенении, окруженная призраками прошлого, и, когда Майк потянул меня сесть с ним рядом и обнял, я с удовольствием (и только) примостилась у его плеча.
— На сколько лет назад ты ушла в прошлое? — спросил он тихо.
— На десять... нет, на пятнадцать. Ты это специально сделал?
— Именно вид ночью ты так обожала. «Бибан эль-Мелек в лунном свете», — восторгалась ты тонким детским голоском, выговаривая арабские слова с ужасным произношением...
— Это не только вид, — сказала я, улыбаясь тому, как он меня передразнил, — но и история этого места тоже.
— М-м-м, как это там... золото и драгоценности, спрятанные под землей сокровища... Не смешно ли, что слова эти могут разжигать воображение. А толпы бессильных мертвецов...
— Не знала, что ты любишь стихи.
— В этом лучше не признаваться. А насчет бессильных мертвецов сказано неверно. У этих мертвецов силы много, и власть их велика не только, пока они живы, в их власти проклясть живых даже после своей смерти.
— Ты говоришь о проклятии фараонов?
— Мы оба знаем, что не было никакого проклятия, это всего лишь газетные сплетни. Захороненные сокровища сами в себе несли проклятие. Подумай, сколько бедолаг было подвергнуто пыткам и посажено на кол в древние времена за то, что польстились на золото, похороненное в этих гробницах. Не говоря уже о более поздних жертвах, которые извели себя желанием...
Я вздрогнула. Он обнял меня крепче, но без всякого тайного умысла. Его мысли были заняты совсем другим.
— Майк, ты собираешься искать гробницу?
— Нет.
— Но...
— Это совершенно безнадежно, Томми. Если бы мы могли сузить территорию поисков до какого-то определенного места, у нас еще был бы шанс. Но, судя по тому, как обстоят дела, она может быть где угодно. Совершенно где угодно.
Я наклонилась вперед и уперлась лбом в сжатые кулаки.
— Майк, я пытаюсь вспомнить. По-честному, пытаюсь.
— Я знаю, — сказал он с тихим смешком. — Я видел, как ты впадаешь в транс в самые неподходящие моменты — во время еды, например, с вилкой, наполовину поднесенной ко рту. Ты стараешься слишком усердно.
— Сперва я решила, что мне все равно, — сказала я, уставившись на величественную панораму кремовато-белых камней и темных теней. — Но меня пугают все эти последние происшествия. А может, Майк, они все-таки не имеют отношения к гробнице?
— Боюсь, что имеют. Если только ты не жертва кровной мести.
— Никто здесь не знает меня настолько хорошо, чтобы ненавидеть, — жалобно сказала я. — За исключением тебя и Джона.
— Я тебя не ненавижу, — совсем буднично возразил Майк. — И тебе следовало бы лучше знать Джона, чтобы не думать о нем подобных вещей. Оставь свои домыслы, Томми, и давай перейдем к делу. Если действительно хочешь помочь...
— Да, — сказала я твердо. — Да, хочу.
— Тогда вернемся к письму Абделала. Черт бы его побрал, это единственный ключик, который мы имеем.
— Я просмотрела все карты, — сказала я, выпрямляясь и решительно отметая личные переживания. — Ничего подобного нет в районе Фив.
— Я знаю. Я тоже посмотрел. Проверил еще и по словарю.
Я понимала, что он не имел в виду Уэбстеровский[21]. Когда египтолог ссылается на «словарь», он имеет в виду огромный пятитомный «Worterbuch» Древнего Египта.
— Мне это в голову не приходило! — воскликнула я. — Ты полагаешь, что это одно из древних названий?
— Именно. И я думаю, мы на верном пути.
Он вскинул длинную руку и сгреб меня в объятия. Я оторопела, будучи в тот момент вовсе не расположенной к нежностям, но Майк сказал:
— Успокойся, просто я пытаюсь изобразить из себя кушетку в кабинете психиатра. А сейчас не напрягайся, пусти мысли по течению.
— Ладно, — согласилась я, непроизвольно обнаружив, что моей голове очень удобно лежать на его плече. — Валяй.
— Ты помнишь древнее название Фивского некрополя?
— Откуда я могу знать подобные вещи?
— По-моему, ты, так или иначе, кое-чего нахваталась. Его называли Местом правды. Теперь припоминаешь?
— Да, смутно.
— Долина цариц называлась Местом красоты. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— С трудом что-то вспоминаю... Да, я знала это название когда-то давным-давно. А как насчет Долины царей?
— Вот еще один из тех вечных археологических споров, которые так тебя бесят.
Я не могла видеть лица Майка, но по голосу догадалась, что он улыбается.
— Никто точно не знает. Однако не отвлекайся. Итак, Место правды, Место красоты, но Места молока в словаре нет. Значит, ты это придумала сама, когда была школьницей, по аналогии с другими древними названиями. Когда ты его изобрела, Томми?
— Я не помню!
— Не пытайся вспомнить. Просто расслабься. Ты в ту пору часто бродила здесь с Джейком, с Абделалом, даже со мной пару раз. Но при мне ты ни разу не упоминала этого названия. Должно быть, это произошло, когда ты бродила с Абделалом. Он запомнил это, потому что находка каким-то образом навела его на мысль о придуманном тобою названии. Однажды, когда ты была с Абделалом, вы о чем-то говорили. Думай, думай о чем...
— Думаю, — сонно пробормотала я.
Это была ложь, я не могла сейчас заниматься таким трудным делом. Впервые за эти дни я испытывала блаженное чувство покоя. По части гипноза Майк был почти так же искусен, как по части поцелуев.
— Ты и Абделал, — продолжал Майк монотонно. — По тропе, через холмы... Однажды вы играли в игру. Великая царица Нефертити...
— Нефертити... — согласно пробормотала я.
Он меня слегка встряхнул.
— Эй, проснись!
— Бесполезно, Майк. Нефертити была предметом моего поклонения. Господи, любая костлявая школьница мечтала быть на нее похожей. Я говорила о ней непрестанно. И я повсюду ходила с Абделалом — Деир эль-Медина, Мединет Абу, Бибан эль-Мелек, Гурнах...
На этот раз я сама себя усыпила монотонным бормотанием. Резкое движение Майка стряхнуло с меня весь сон. Поглощенные экспериментом, который нам никак не удавался, ни один из нас не услышал его приближения, пока он не позвал:
— Майк!
Это был ровный и негромкий голос, принадлежавший Джону в его второй ипостаси — более невозмутимого и еще более неприятного как личность Джона. Оклик вызвал у Майка чуть ли не конвульсию.
— Джон! Ради Бога! Едва до смерти не напугал — так тихо подкрался.
Майк неуклюже поднялся на ноги, предоставив мне для опоры вместо плеча скалу.
— Если ты хочешь потискаться — именно так это называлось в дни моей далекой юности, — стоит выбирать более безопасные места, — проговорил Джон. Бесстрастный тон его прозвучал так уничтожающе, что сразил бы и динозавра. Неудивительно, что Майк кровно обиделся и, как всегда, покраснел.
— Мне это известно, — сказал он, пытаясь не уступать Джону в язвительности и преуспев только в том, что выказал себя зеленым юнцом, когда добавил: — Дело в том, что я пытаюсь провести эксперимент.
— Вот как? Ну и что, он был успешен?
— Мог бы быть, если бы ты его не прервал.
— Надо же! Хочешь попробовать еще разок? Я могу подождать.
— Теперь уже не получится, — пробормотал Майк.
— Тогда вернемся домой, вы не против? — с насмешливым поклоном спросил Джон и двинулся по тропинке, ведущей назад. Тут мне стало совершенно ясно, что ни один из них не собирается быть по отношению ко мне джентльменом, поэтому я поднялась без посторонней помощи.
Всю дорогу в институт мы шли в молчании, в сравнении с которым мумии в гробнице показались бы разговорчивыми. Когда мы поднялись вверх по лестнице, Майк отчалил, пробормотав нечто, вероятно означавшее «спокойной ночи», его шею сзади все еще заливала алая краска.
Джон отворил дверь в мою комнату и сделал приглашающий жест. Он выглядел бледнее обычного, и это слегка уменьшило мое раздражение. Он до сих пор не оправился, и прогулка среди скал ночью при луне вряд ли оказалась для него приятным развлечением после дня работы под палящим солнцем. Возможно, он и вправду за меня беспокоился.
— Прости, Джон, — сказала я. — Это я виновата, я не Майк. Он пытался мне помочь.
— По мне, вы оба виноваты. Но он больше, чем ты, поскольку у него, как я полагаю, больше здравого смысла.
Мое благое намерение вести себя как взрослая растаяло на глазах.
— До чего же ты противный! — вырвалось у меня.
— Какой есть. Я слишком стар и немощен, чтобы менять свой характер. Спокойной ночи, — добавил он, — и сладких снов.
Его пожелание сбылось. Это была спокойная ночь, и спала я крепко и сладко. А вот в следующую полночь мой ночной визитер явился опять.
После долгого жаркого дня на плато, когда Джон заставил недовольно роптавших людей работать дольше обычного, я спала как убитая. Неожиданный шум за моей дверью заставил меня выбраться из постели. Полусонная, но здорово перепуганная, я, спотыкаясь, добежала до двери и распахнула ее настежь, не заботясь о том, как я смотрюсь в ночной рубашке и шлепанцах.
В коридоре было светло как днем. Кто-то включил во всю мощь верхние лампы, ночью обычно притушенные. Пока я, зевая, приходила в себя, ослепленная ярким светом, начали одна за другой распахиваться двери и в коридоре, ведущем в комнаты сотрудников, послышался топот ног. На какое-то мгновение мое внимание оказалось отвлечено от центральной мизансцены потрясающим зрелищем ночных облачений всех тех, кого я знала. Ди, испуганно выглядывавшая из двери своей комнаты, была одета в самое безвкусное и роскошное неглиже, какое мне приходилось видеть. Это был прозрачный шифон целой гаммы цветов, которые ей совсем не шли, — от бледно-голубого и цвета морской волны до зеленого, но фасон очень удачно подчеркивал достоинства ее фигуры. Блоч, высунувшийся из двери чуть подальше, был одет в пижаму в белую и красную полоску.
Марк и Майк прибыли на место действия самыми первыми из сотрудников; Марк — потому, что его комната находилась ближе всего, а Майк — вероятно, потому, что у него были самые длинные ноги. Их наряд подтвердил то, о чем я всегда подозревала, — большинство мужчин не обременяют себя таким ненужным предметом туалета, как пижама. Очевидно, они держат брюки у изголовья постелей, как пожарные, всегда готовые к вызову. Кроме брюк, на них не было ничего больше, и Майк продемонстрировал впечатляющий набор мускулов.
Джон, державший извивающегося Хассана на расстоянии вытянутой руки, был одет полностью. Он поставил мальчишку на ноги и, дав ему подзатыльник, который остановил поток брани разъяренного гаденыша, сказал:
— Подумай о том, как ты все это объяснишь, Хассан. И для тебя будет лучше, если объяснение окажется убедительным.
Блоч, бесшумно ступая по ковру босиком, подошел ближе.
— Этому нет и не может быть объяснений, — угрожающе проговорил он своим тягучим голосом. — У него ведь нет никаких дел в этом здании, не так ли?
— Нет.
Хассан выпрямился, поняв, что сопротивление бесполезно, а о том, чтобы сбежать, не может быть и речи. Он демонстративно провел рукой по губам и сплюнул. Я невольно позавидовала его выдержке: редко человек попадает в более безвыходное положение, чем он, тщедушный и маленький по сравнению со всеми, за исключением Марка, кто окружил его плотным кольцом. На этот раз он предпочел калифорнийской рубахе национальную одежду — очень мудрая предосторожность, поскольку, если бы его заметили, но не схватили, трудно было бы доказать, что это был он.
— Я пришел, — заявил он дерзко, — потому что меня пригласили. Я — гость.
Блоч рванулся к нему, словно хотел схватить за горло, но Джон твердой рукой удержал его.
— Кто же тебя пригласил? — спросил он.
Не говоря ни слова, Хассан повернул черноволосую изящную голову и ослепительно улыбнулся мне неотразимой улыбкой.
Кто-то изумленно ахнул. Скорее всего, это был Эл Шнайдер. Мой непонимающий взгляд встретился со взглядом Марка, и, только когда он отвел глаза, кровь бросилась мне в лицо, и я покраснела до корней волос. Казалось бы нелепейшее объяснение неожиданно обернулось не таким уж абсурдным. Джон и Майк, Блоч — они еще могли не поверить подлому паршивцу. Но другие, что они знают обо мне и моих вкусах? А если еще припомнить случай в отеле, можно подумать, что не в первый раз приглашенного гостя выставляют из-за слишком бурного проявления чувств или даже в результате ссоры любовников. Я чуть не задохнулась от этой мысли.
Улыбка Хассана сделалась еще шире и разом исчезла, когда кулак Майка со всей силой заехал ему в челюсть.
Хассан как подкошенный грохнулся на пол, и Майк, бордовый от ярости, наклонился над ним, чтобы поднять для дальнейших увещеваний. Джон оттащил мальчишку.
— Достаточно, Майк, — сказал он холодно. — Если ты в состоянии обуздать свои благородные порывы, препроводи его вниз, в мой кабинет. Остальные могут отправляться в постели.
Джон не посмотрел на меня ни разу. Я схватила его за руку, когда он уже приготовился последовать за пленником и его конвоиром вниз по лестнице.
— Джон...
Он поднял на меня холодный, равнодушный взгляд, и я выпалила вовсе не то, что собиралась сказать:
— Почему ты одет? Ты что, не...
— Я заработался допоздна. — На мгновение взгляд его дрогнул, потом опять стал твердым. — Я услышал, как он крался по лестнице, и отловил его прямо здесь.
— Каким образом он проник сюда? — спросил Блоч, рассеянно приглаживая растрепанные седые волосы. — Я думал, на ночь все запирают.
— Ничего не стоит перелезть через ограду. Наш так называемый ночной сторож большую часть времени проводит во сне.
— Но само здание?..
Ответом на этот вопрос мы были обязаны Марку, который со свойственной ему любознательностью взвесил и просчитал все возможные варианты и теперь вприпрыжку мчался к нам наверх по лестнице.
— Одно из окон в гостиной открыто, — возвестил он.
Все стало ясно. Я развернулась и побрела в свою комнату, не смея поднять глаза на кого-нибудь из них — расторопного, исходящего любопытством Марка, Ди с ее улыбочкой, Блоча с выражением сомнения во взгляде. Окна здесь открывались только изнутри. Я-то знала, что не открывала окна, но другие не знали — за исключением того, кто это сделал. Ди в поисках любовных приключений? Возможно. А может быть, это сделал кто-нибудь еще, тот, кто нанял убийцу, чтобы не замарать кровью собственные руки?
* * *
На следующее утро, когда мои страхи улеглись, я сама позволила им напомнить о себе. Я решила, что не поеду на раскопки. Терпеть изучающие взгляды Марка и Эла, строивших невероятные догадки, было достаточно неприятно, но еще меньше, черт возьми, я хотела оказаться под обстрелом всепонимающих взглядов рабочих. К этому времени, вероятно, все они, включая и его дядю Фейсала, знали о последней победе Хассана, и, надо полагать, находили эту новость чрезвычайно занимательной.Через десять минут после того, как я утвердилась в своем решении, явился Джон и забарабанил кулаком в мою дверь, а когда я ответила «Пошел вон», он вошел.
— Сегодня я никуда не поеду, — объявила я.
— Нет, поедешь, — отрезал он. — Одевайся, или я сам тебя одену.
Прибыв на место, я заняла свою излюбленную позицию в тени под скалой и провела там все утро.
Это оказалось не так тягостно, как я ожидала. Иссушающая мозги жара не доставляла мне чрезмерного беспокойства из-за того, что я, как видно, уже акклиматизировалась, а возможно, и потому, что у меня не было достаточного количества мозгов, которым это могло бы повредить. И все же их хватило на то, чтобы заметить перемену в поведении рабочих. Их внимание ко мне ограничивалось лишь кратким приветствием, мало того, они, казалось, избегали и друг друга тоже. Работавшие бригадами люди то и дело разбредались, предпринимая странные прогулки куда-то в сторону. У них всех был небывало таинственный вид. Несомненно, слух о гробнице дошел до жителей Гурнаха. Ни один из них больше не проявлял усердия в работе. Во всяком случае, искреннего.
У меня была масса свободного времени, чтобы поразмыслить о ночном визите Хассана, чье отсутствие на раскопках выглядело весьма подозрительным. Нет сомнения, что он явился на свидание с Ди, о чем свидетельствовало ее роскошное неглиже, надетое конечно же заранее, а не в момент неожиданной тревоги. Я не могла представить, как она со своим гипсом спустилась вниз по лестнице, чтобы открыть окно, пока не сообразила, что девчонка наверняка сделала это до того, как подняться наверх. Сначала я разозлилась, что она не стала меня выручать, но потом поняла, как наивно было бы рассчитывать на это. Я на ее месте тоже, скорее всего, промолчала бы. Особенно при таком, как ее, папочке, грозном, словно огнедышащий дракон, охраняющий красавицу в своем замке и готовый наказать ее за дурное поведение.
И все же после ночного инцидента я не слишком благоволила к Ди, и поэтому, когда она под вечер постучала в мою дверь, я впустила ее, не потрудившись выразить восторг от ее появления.
— Тебе следовало бы нежиться в объятиях сна, — обронила я сухо, — ведь прошлой ночью ты, должно быть, не сомкнула глаз.
— Так и есть, — сказала Ди и села.
Сраженная подобной искренностью, я всмотрелась в ее лицо. Она выглядела измученной и постаревшей лет на десять.
— В чем дело? — спросила я.
— Прости меня за прошлую ночь. Я не хотела, чтобы тебе...
— О, забудь, — прервала я ее смущенно. — На твоем месте я, вероятно, сделала бы то же самое. Но скажу честно, Ди, этот мерзкий маленький прохвост...
— Он говорит, что ты просто взъелась на него.
— Да ну? Интересно, почему же я на него взъелась? Не важно, не говори мне, что он сказал. Послушай, Ди, я знаю, бесполезно говорить тебе, как неприлично приглашать мужчин к себе в комнату, особенно если она предоставлена в твое распоряжение из любезности. Но ты хотя бы должна понимать, как глупо развлекаться со своим ухажером практически под носом у отца.
— Он попросил меня, чтобы я его впустила.
— Господи помилуй, ты говоришь словно служанка во времена королевы Виктории. Ну и почему ты не велела ему катиться к чертовой матери?
— Он такой настойчивый!
— Могу поклясться. И к тому же не менее вероломный.
— Ты не перестаешь об этом повторять. — Ди беспокойно заерзала и почесала пальцы, торчавшие из-под гипса. — Ты и вправду так считаешь или просто злобствуешь? Насчет того, что ему нельзя доверять, я хотела сказать.
— Я злобствую, но я тоже... — Неожиданно зародившееся дикое подозрение разрослось, словно чудовищное растение-людоед. — Подожди минутку. Погоди-ка, так что же наговорил тебе Хассан?
Я взволнованно схватила ее за плечи, заставив посмотреть на меня. И тут я поняла, что власть Хассана над ней объяснялась не простым половым влечением, как я примитивно вообразила. Есть чувство, выражение которого на лице не спутаешь ни с каким другим. Страх.
Будь я поумнее, я бы заставила ее все рассказать мне. Теперь я не узнаю этого никогда. Я не воспользовалась случаем. Пока я мешкала, подыскивая нужные слова, у двери послышались шаги и раздался голос Блоча:
— Томми, Ди с тобой?
Ди скорчила кислую мину и удалилась, стуча костылями, успокаивать любящего папочку. Я стояла, уставившись на закрывшуюся за ней дверь, и слушала их голоса — резкий и недовольный голос Ди и тихий, ласковый, наставительный голос Блоча. Рой неожиданных мыслей кружил у меня в голове и среди них воспоминание о случайных на первый взгляд расспросах Ди насчет гробницы и ее ценности. Не может ли Хассан?..
Джон так не думал, но Джон ведь только строил догадки, «теоретизировал», как он это называл, что было просто модным словечком, означающим то же самое. Да, очень возможно, что у Хассана есть чрезвычайно важная информация, и как раз в его манере использовать ее в качестве приманки, золотой сверкающей приманки для падкой на такие вещи девчонки. Но на данный момент девчонка, похоже, оказалась падкой и на другие предложения. Определенно, я должна с ней поговорить, и как можно скорее, ради нее и ради себя самой.
За ужином Ди вела себя как обычно, будучи, может быть, чуть более хмурой, чем всегда. Она меня избегала и, когда я постучала позднее к ней в дверь, не откликнулась. Может быть, спала. Но, зная то, что я знаю сейчас, сомневаюсь. Я не ожидала увидеть ее за завтраком и не увидела. Ди редко спускалась вниз, чтобы позавтракать, что в ее полуувечном состоянии было объяснимо. Итак, только к полудню мы поняли, что Ди пропала.
Когда пришел Блоч, разыскивая ее, как накануне, я испугалась, что она улизнула с Хассаном и на этот раз ее застанут с поличным. Но вскоре стало ясно, что ее нигде не могут найти. С гипсом и на костылях Ди не могла уйти далеко, и все же в пределах институтской территории ее не было.
Когда это выяснилось, весь институт всполошился и жужжал, словно растревоженный пчелиный рой. Я нервно маневрировала по холлу на нижнем этаже, надеясь уловить момент, когда можно будет поговорить с Джоном наедине, но Блоч сделал мою тактичность совершенно ненужной. С крепко сжатыми губами и каменным выражением лица он спросил Джона резко, словно щелкнул бичом:
— Ты проверил, где находится этот парень, Хассан?
Джон посмотрел на него долгим оценивающим взглядом и решил сказать правду:
— Да. Он тоже пропал. Его никто не видел с прошлой ночи.
Лицо Блоча не изменилось, но он вдруг взмахнул рукой и стукнул кулаком по маленькому столику с такой силой, что тот упал на пол вместе со стоявшей на нем вазой с цветами.
— Мне чертовски жаль, Сэм, — проговорил Джон. — Но дело обстоит именно так. Мне следовало догадаться, что все к тому и шло.
— Я это видел, но не хотел верить худшему. Это моя вина.
— Они не могли далеко уйти. Мы их поймаем.
Но как бы не так! Сбежавшая парочка получила хорошую фору: всю ночь и большую часть дня. Расспросы по Луксору выявили улики — много и все разные. Хассана видели: 1) садящимся в утренний самолет на Каир; 2) отъезжающим ночным поездом в Асуан; 3) направляющимся в пустыню верхом на осле. Все это проделали по крайней мере трое мужчин, соответствующих его описанию, и первые двое были в сопровождении женщин в западной одежде, а за третьим смиренно следовала, естественно пешком, фигура, от носа до пяток закутанная в пыльный черный балахон. Ни у одной из женщин гипса на ноге не было.
Блоч, лицо которого стало серым и измученным, на последний факт отреагировал пожатием плечами:
— Она могла снять гипс. Наверняка так и сделала.
— Но это же опасно. Прошло меньше месяца, не так ли? — подсчитала я, быстро и приблизительно.
— Разве она думает об этом! Она такой ребенок. Оставив меня переживать за него, он ушел, чтобы проверить, чем закончились его звонки в Каир. Полиция там уже была поднята на ноги и держала под наблюдением все порты и аэропорты. Однако эта мера предосторожности не принесла результатов. День сменился ночью, прошла большая часть следующего дня, а никаких известий не поступало. Попытка найти хотя бы одного из трех путешественников — на поезде, самолете и осле — не увенчалась успехом. Вероятно, Ди и Хассан исчезли в голубой дали.
На следующее утро я сидела на своей любимой скамейке в саду, когда открылись ворота и вошел Блоч. От его молодцеватой походки не осталось и следа, плечи ссутулились. Когда он, узнав меня, одарил подобием своей прежней улыбки, я чуть не разревелась.
— Присядьте, — пригласила я. — У вас совершенно измученный вид.
— Я здорово устал. Пробродил полночи.
— Я полагаю, Джон переговорил с друзьями Хассана в Гурнахе?
— Думаю, у этого парня нет друзей, — сквозь зубы процедил Блоч и чуть не плюнул.
— Нет никого, кто мог бы спрятать его?
Блоч посмотрел на меня:
— Вы что-то знаете, Томми?
— Если бы знала, то сказала бы. Вы были так добры ко мне.
— Спасибо, милое дитя. — Он погладил меня по плечу.
Мне отчаянно захотелось сделать что-то такое, чтобы выражение безнадежной усталости на его лице исчезло.
— Знаете, — сказала я, — Ди говорила со мной за день до того, как убежала. Возможно, это так, пустяки, но я никому не рассказывала...
— И что это было? — жадно спросил он.