Мое хриплое и частое дыхание громко отдавалось у меня в ушах. Все сходилось, как в головоломке, когда ключевой элемент поставлен в нужное место. Вырисовывался конечный вывод. Он-то и был причиной моего учащенного дыхания.
Логический ход мысли, идущий от нетипичного для Абделала обращения к услугам международной почты, мог привести и кого-то еще к заключению, что затерянную гробницу все еще можно обнаружить, поскольку остался человек, которому известно ее местонахождение. Но этот некто должен был бы знать о письме. И знать не от адресата, то есть меня, — я не могла ни вообразить себе подобную случайность, ни поверить в нее, — а от отправителя. Кто в Луксоре мог знать, что письмо было отправлено?
Почтовый служащий? Возможно Клерк, местный парнишка, заметил письмо и разболтал о нем. Но во время туристического сезона из Луксора отправляется масса почты. Вряд ли заваленный работой, усталый клерк обратил бы внимание именно на это письмо. На конверте даже не было обратного адреса.
Кто-то в семье Абделала? На ум сразу пришел известный злодей Хассан. Но опять же сомнительно, чтобы старик доверился своему малопорядочному отпрыску или по неосторожности выдал свой секрет.
Я с такой силой вдыхала и выдыхала спертый воздух гробницы, что у меня болели легкие. Мне было не уйти от вывода, которого я старательно пыталась избежать. Два человека в Луксоре знали, что Абделал собирается написать мне. О других я могла только гадать, об этих же знала наверняка.
Вывод был вдвойне верным, поскольку подтверждался объективным фактом. Блоч нашел гробницу, интерпретировав сведения, которые были неясны даже мне, той, кому они предназначались. Самостоятельно Блоч не смог бы обнаружить гробницу. У него не было не только достаточных археологических знаний местности, но он также недостаточно хорошо знал меня и то, о чем я мечтала в детстве и чем увлекалась. Мистер Блоч нуждался в помощи, в помощи специалиста.
Теперь я поняла, почему он не страшился моих свидетельских показаний. Ему не нужно было устраивать неправдоподобный несчастный случай, чтобы разом избавиться от обоих опасных свидетелей. Несчастный случай, в котором гибнет один, не так уж трудно подстроить, особенно когда жертва не подозревает, что самый близкий ему человек может предать его. Хассан был не единственным жителем Луксора, которого подкупил Блоч. У него был еще один союзник — археолог. В Луксоре и вокруг него работают сотни археологов, но только двое из них знали, что старый Абделал разыскивает адрес дочери своего бывшего друга.
Джон Макинтайр и Майк Кассата.
Глава 9
Логический ход мысли, идущий от нетипичного для Абделала обращения к услугам международной почты, мог привести и кого-то еще к заключению, что затерянную гробницу все еще можно обнаружить, поскольку остался человек, которому известно ее местонахождение. Но этот некто должен был бы знать о письме. И знать не от адресата, то есть меня, — я не могла ни вообразить себе подобную случайность, ни поверить в нее, — а от отправителя. Кто в Луксоре мог знать, что письмо было отправлено?
Почтовый служащий? Возможно Клерк, местный парнишка, заметил письмо и разболтал о нем. Но во время туристического сезона из Луксора отправляется масса почты. Вряд ли заваленный работой, усталый клерк обратил бы внимание именно на это письмо. На конверте даже не было обратного адреса.
Кто-то в семье Абделала? На ум сразу пришел известный злодей Хассан. Но опять же сомнительно, чтобы старик доверился своему малопорядочному отпрыску или по неосторожности выдал свой секрет.
Я с такой силой вдыхала и выдыхала спертый воздух гробницы, что у меня болели легкие. Мне было не уйти от вывода, которого я старательно пыталась избежать. Два человека в Луксоре знали, что Абделал собирается написать мне. О других я могла только гадать, об этих же знала наверняка.
Вывод был вдвойне верным, поскольку подтверждался объективным фактом. Блоч нашел гробницу, интерпретировав сведения, которые были неясны даже мне, той, кому они предназначались. Самостоятельно Блоч не смог бы обнаружить гробницу. У него не было не только достаточных археологических знаний местности, но он также недостаточно хорошо знал меня и то, о чем я мечтала в детстве и чем увлекалась. Мистер Блоч нуждался в помощи, в помощи специалиста.
Теперь я поняла, почему он не страшился моих свидетельских показаний. Ему не нужно было устраивать неправдоподобный несчастный случай, чтобы разом избавиться от обоих опасных свидетелей. Несчастный случай, в котором гибнет один, не так уж трудно подстроить, особенно когда жертва не подозревает, что самый близкий ему человек может предать его. Хассан был не единственным жителем Луксора, которого подкупил Блоч. У него был еще один союзник — археолог. В Луксоре и вокруг него работают сотни археологов, но только двое из них знали, что старый Абделал разыскивает адрес дочери своего бывшего друга.
Джон Макинтайр и Майк Кассата.
Глава 9
На фреске Осирис по-прежнему творил суд над душой умершего, но теперь его одежды были не такими белоснежными. Батарейки фонарика явно садились. Зная мистера Блоча, я подозревала, что он специально это подстроил.
Я держала фонарик в левой руке. В правой был предмет, на который любой археолог в Луксоре променял бы жену и детей. Кинжал с рукояткой из золота, украшенный крошечными золотыми бусинками, выложенными в виде спиралей, витки которых заполняла мозаика из кусочков самоцветов — горного хрусталя, бирюзы, граната, ляпис-лазури. Лезвие не было таким же красивым, но оно сверкало блеском, похожим на стальной: ржавчина почти не коснулась его.
На полу погребальной камеры рядом с саркофагом лежало тело Ди. Она весила немного, но тащить ее со дна саркофага было ужасно неудобно, словно тяжелую бадью из колодца. Должно быть, Блоч убил ее вскоре после того, как она исчезла, потому что смерть наступила уже давно. Трупное окоченение больше не сковывало тело, которое стало мягким, и это облегчало мою задачу.
Мне повезло и еще кое в чем. Кинжал лежал на груди мумии рядом с тем местом, где были разрезаны бинты. Это действительно оказалось удачей, потому что потребовалось бы много времени, чтобы снять оставшиеся бинты. Некоторые из них сгнили от времени, но верхние слои превратились в затвердевшую массу, словно склеенные клеем. Однако это был не клей, а что-то вроде смолы. Неизвестно, зачем эту липкую дрянь, которая застывает в черную твердую массу, лили на запеленутую мумию, но так бывало часто. Поэтому я обрадовалась, когда заметила, что на левом боку мумии, чуть выше ребер, блестит что-то золотое. Странно, как Джейк не увидел этого, разрезая бинты и снимая с тела мумии скарабея. Я хотела бы убедить себя в том, что он предвидел, как сильно мне понадобится этот кинжал. Сейчас мне не помешала бы парочка добрых предзнаменований.
Эти мысли выглядят до абсурдности холодными и трезвыми для персоны, которая предприняла все вышеописанные действия. Тем не менее они не передают мое душевное состояние с достоверной степенью точности. Исходя из своей последней теории, я прошла через и за пределы мыслимых страхов и теперь находилась в состоянии ледяного спокойствия. Если я не смогу выбраться из этого места вовремя, чтобы предупредить человека, который сидит, ничего не подозревая, в своем кабинете Луксорского института, мне будет все равно, выберусь я или нет. Если змея ужалит меня, когда я буду проходить мимо, так тому и быть. Я всегда смогу воспользоваться кинжалом, чтобы вскрыть себе вены. Судя по тому, что рассказывают люди, смерть от потери крови относительно приятная — по сравнению со смертью от змеиного укуса.
В Египте полно змей, и добрая половина их — ядовитые. Обычно они избегают человеческих жилищ, но по крайней мере дважды за мое пребывание в этой стране ядовитые рептилии пробирались во двор института. Одну из них убил Джейк, выстрелив ей в голову из пистолета. Абдул, привратник, избавил нас от другой, пригвоздив ее к земле ударом ножа.
Абдул — хороший учитель, но прошло десять лет с тех пор, как я тренировалась в метании ножа. Маловероятно, что мой удар будет меток. Но я решила попробовать.
Я твердым шагом двинулась вперед, заручившись своим сверхъестественным спокойствием, и боги Древнего Египта по обеим сторонам коридора шествовали вместе со мной в торжественной процессии. Абинус, Осирис, Маат, стройная богиня правды в своей изысканной короне из перьев, Иссида, жена и мать, Ра, Хатор, символизирующие любовь и красоту. Невозмутимые и далекие, застывшие в позах, предусмотренных ритуалом, божества другой страны и другого времени... Я должна была бы чувствовать себя ничтожной смертной в их священных рядах, но по мере продвижения вперед я все больше ощущала свою причастность к этой процессии — словно руки, воздетые над мертвым телом в ритуальном жесте благословения и покровительства, ниспосылали их и на мою всклокоченную голову. Если рассуждать спокойно и здраво, может, шелестящий звук просто плод моего воображения? Может, там и не было никакой змеи?
Нет, в предзнаменованиях и вправду нет никакого проку. Змея там все-таки была!
На этот раз я не только слышала, но и видела ее. Сухое шуршание привлекло мой взгляд к месту у подножия ступенек, где над пружинистыми кольцами тела возвышалась плоская пятнистая голова. Я увидела это только на мгновение, и тут же мой фонарик заморгал и погас.
Несколькими часами раньше я бы с воплем бросилась назад по темному проходу и чудом не размозжила бы себе голову о стену. Теперь я даже не потрудилась ругнуться.
Мне пришла мысль прочесть короткую молитву. Вот уж если говорить о Божьей помощи тем, кто помогает себе сам, то это был как раз такой случай. Едва ли мне стоило ожидать, чтобы Всевышний наградил меня еще одним фонариком. Так или иначе, я была озадачена относительно того, кому направлять мольбы о чудесной помощи. Наверху, в селении, молились Аллаху, что было, если придерживаться экуменизма[26], еще одним именем Господа. Но здесь, внизу, в темноте, все еще жили древние боги. Они не исчезли, когда погас свет, напротив, они как будто плотнее обступили меня. С головами ибиса, ястреба, шакала — невероятные соединения человека и животного... Однако могу сказать одно: в тот момент они казались вполне реальными. Может, молитва Тоту, богу письма, счета и мудрости с головой ибиса, подойдет больше всего?
И тут я вспомнила о другом фонарике.
Есть причина, по которой я не подумала о нем раньше. Блоч либо забыл о нем, либо счел, что осколки лампы Хассана были осколками того фонарика, который он оставил мне. Я положила его куда-то на пол, перед тем как мы с Хассаном прошлись в неистовом танце по камере, сокрушая все на своем пути. Я сочла, что фонарик был раздавлен, и, по-видимому, была права. Но уязвимая часть фонаря — лампочка. Батарейки могли благополучно сохраниться и еще действовали.
Мой путь назад по длинному коридору в кромешной тьме мог показаться кошмарным сном, если бы я все еще не пребывала в состоянии странной отрешенности, сожалея лишь о том, что теряю драгоценное время. Мне приходилось передвигаться медленно, потому что я не знала, насколько далеко нахожусь от очередного ряда ступенек. В какой-то момент мне пришлось ползти на четвереньках, хотя пол был усеян мелкой галькой и гравием, а кожа на руках уже содрана до мяса.
Наконец, когда одна моя нога, не найдя опоры, повисла в воздухе, я обнаружила ступеньки. Я забыла, сколько их там было, и едва не выронила из рук фонарь, когда, приготовившись сделать еще один шаг вниз, со всей силой поставила ступню на твердый каменный пол десятью дюймами выше, чем ожидала. От удара у меня лязгнули зубы, а из глаз посыпались искры.
Когда я снова медленно двинулась вперед, на лбу у меня выступил пот. Если бы я уронила фонарик, мне пришел бы конец. Оставалось лишь ощупью вернуться назад, не обращая внимания на змею и надеясь, что либо она неядовитая, либо ее не так легко разозлить, а потом обшарить руками всю поверхность стены около гранитной плиты в отчаянной надежде обнаружить заваленный выход. В таком плане было слишком много слабых мест.
Когда я ощупью пробиралась по заставленной утварью камере с саркофагом, произошло нечто такое, что чуть не пробило ледяной панцирь моего хладнокровия. Мне до сих пор иногда снится, как моя рука, небрежно отшвыривая кувшины, короба и разбросанные по полу золотые украшения, касается холодной щеки Ди.
Я все-таки нашла свой фонарик, отвинтила заднюю крышку и вставила батарейки в тот, другой. Я предусмотрительно направила его на потолок, прежде чем включить, и, когда благословенный желтый луч появился, не оглядываясь, быстро вышла из камеры.
Сказать, что фонарь горел хорошо, было бы совсем недостаточно. Свет его был ярким и сильным, значит, батарейки прослужат еще долго. Но это не важно. То, что мне предстояло, я должна сделать быстро.
Змея была все еще там. Я включила свет на полную мощность, и она отреагировала: плоская голова послушно повернулась в мою сторону, и два глаза, блестящие, как кусочки обсидиана, уставились... но не на меня, а на источник света.
Змея оказалась полозом. Обычным, большим — и неядовитым.
Я сказала «простите», когда проходила мимо, и услышала, как он испуганно заскользил прочь по коридору.
Только когда я добралась до верхних ступеней и мой взгляд упал на золотую рукоять кинжала, зажатого в потной руке, напряжение дало себя знать. Я долго смеялась и, возможно, немного всплакнула и точно помню, что наградила мистера Блоча несколькими нелестными эпитетами. Он считал себя очень сообразительным — клянусь Богом, так оно и было. Ядовитых змей в спешке нелегко найти, и они, как ни досадно, не разбираются, кого следует жалить, а кого — нет. Но Блоч был уверен, что, если даже я наберусь храбрости проверить, правдиво ли его предостережение, один только вид и шипение змеи, любой змеи, обратят меня в поспешное бегство. И он был прав! Он просчитался только в одном, и трудно винить его за это, поскольку я и сама не знала, что, оказывается, жизнь другого человека для меня гораздо важнее, чем все эти гробницы, сокровища, и что ради ее спасения я не убоюсь и пятидесяти кобр, изрыгающих яд.
Я положила кинжал на верхнюю ступеньку, но потом подобрала его и засунула в карман юбки. Может, еще и пригодится зачем-нибудь. Я направила фонарь на стену справа от меня.
При беглом взгляде на нее я не увидела ничего обнадеживающего, но и после тщательнейшего обследования каждого дюйма ее поверхности — тоже. Росписи тянулись по стене назад в глубь коридора, чем дальше, тем все более скудные, заканчиваясь у подножия лестницы уже только контурными красными линиями. Здесь, наверху лестницы, не сохранилось ничего, кроме штукатурки, покрывающей рыхлый песчаник скалы, в которой была вырублена гробница, — начальный этап подготовки грубой поверхности под фрески. Штукатурка растрескалась, но не в каком-то определенном месте, и все трещины выглядели неглубокими. Я повернулась к левой стене.
Если бы там была змея, она наверняка меня бы ужалила.
Отверстие представляло собой неровный прямоугольник размером три на два фута. Недостаточно хорошо освещенный, он, казалось, был покрыт такой же штукатуркой, как и вся остальная стена. Но это было сделано на скорую руку: и цвет штукатурки не совсем совпадал, и вставка, закрывавшая отверстие, не совпадала точно с контурами прямоугольника. Она была предназначена не для того, чтобы удерживать людей внутри гробницы, а чтобы замаскировать отверстие снаружи. Я сунула указательный палец с грязным обломанным ногтем в самую широкую щель, потянула изо всей мочи и... опрокинулась на спину, задрав ноги вверх. К груди я прижимала кусок необструганной деревяшки, который выскочил из отверстия с такой легкостью, что я потеряла равновесие и шлепнулась.
Я мысленно наградила мистера Блоча еще несколькими красочными эпитетами. Если бы он не был таким мастером щекотать другим нервы, я прошла бы по боковому коридору и выбралась наружу уже несколько часов назад. Я добавила пару крепких выражений и в свой адрес и нетерпеливо сунула голову в зияющую черную дыру в стене. Это была еще одна глупость из целого ряда подобных ей, которые я совершила в тот день. Мой лоб стукнулся о что-то твердое и непробиваемое так, что из глаз опять посыпались искры.
Оглушенная, я трясла головой, пока все искры не пропали, все, кроме одной. Эта единственная точка, яркая, как бриллиант, продолжала искриться в темноте. Я отчаянно замотала головой так, что разлетелись волосы, но звездочка не пропала. Смешно, подумала я, чувствуя головокружение, должно быть, у меня и в самом деле сотрясение мозга. Должно быть, у меня галлюцина...
Это была самая настоящая звезда. Звезда, а может быть, планета, мне было не до научных определений. Не важно, звезда, планета или летающая тарелка, управляемая маленькими зелененькими человечками, в любом случае самое прекрасное зрелище, какое я когда-либо видела, — сияние холодного белого пятна в сине-черном небе над Фивами. Я свободна!
Или почти свободна. Но, как свидетельствовала моя гудящая от боли голова, между мной и свободой было кое-что еще. Если бы я не лишилась способности размышлять, но наверняка сообразила бы, что это отверстие не выходит непосредственно на поверхность скалы, поскольку гранитная плита, вдоль которой идет боковой туннель, сама по себе толщиной два-три фута, да еще ее необходимо замаскировать снаружи толщей монолитного песчаника. В противном случае отполированная до блеска гранитная поверхность будет своего рода стоп-сигналом для потенциальных грабителей.
Боковой туннель также должен быть замаскирован, чтобы его нельзя было заметить снаружи. Очевидно, в него когда-то специально набросали камней с целью спрятать деревяшку, прикрывающую отверстие. Часть камней была выброшена, чтобы дать Блочу возможность входить и выходить с меньшими затруднениями. Единственный довольно большой валун, о который я стукнулась головой, представлял собой основное препятствие.
Только теперь до меня с опозданием дошло и другое значение звезды — зловещее. Наступил вечер, и скоро вернется Блоч. Возможно, он уже в пути. Возможно, уже послал Хассана выполнить последнее «дельце». Возможно, он (что-то я запуталась в местоимениях, но не больше, чем в своих лихорадочных мыслях) к этому времени уже мертв.
Туннель был основательно завален камнями. Я хватала и отбрасывала их, не обращая внимания на свои кровоточащие руки и грохот, с которым они скатывались со ступеней позади меня. Большой валун было трудно сдвинуть, я лишилась половины ногтя на одном пальце, но, убрав его с дороги, наконец очутилась в туннеле. Он был очень коротким, и стоило мне поставить в него ногу, как я уже могла выглянуть наружу. То, что я увидела, было так поразительно, что я на несколько секунд забыла о необходимости торопиться.
И я, и затерянная гробница находились в Долине царей — единственном месте в Фивах, которое было настолько тщательно изучено, что никому и в голову не взбрело там вести поиски.
Я была не в главной Долине, а в ее менее известном, западном, ответвлении. И все же казалось невероятным, что гробница до сих пор не обнаружена. Напротив нее находилось захоронение отца Ахнатона, рядом — гробница фараона более поздней династии, одного из его фаворитов. Нам следовало бы об этом подумать. Может, мы и подумали бы, если бы не хитрая предосторожность Джейка, взявшего только те украшения, которые можно было счесть за принадлежащие Нефертити. Никто не ожидал найти ее гробницу в Долине царей. А вот ее мужа... Силы небесные, разве однажды кто-то не сказал при мне, что Ахнатон — единственный фараон этого периода, чья гробница не была обнаружена в Долине? При этом замечании шестое чувство должно было бы подсказать мне разгадку!
Легко рассуждать, когда тайна раскрыта. Нас всех провели, и не только Джейк; но и еще один покойник — молодой фараон Тутанхамон, который перезахоронил своего отца прямо под носом у мстительных жрецов в священной Долине, которая находилась под их неусыпным наблюдением, может, даже в гробнице, которую он приготовил для себя. Он умер в восемнадцать лет, бедный мальчик! Должно быть, считал, что у него полно времени, чтобы построить себе еще одну гробницу. А получилось так, что его усыпальница оказалась по другую сторону Долины и ее размеры, как отмечали многие археологи, были слишком скромными для царской особы.
Гамлет не видел причин оплакивать Гекубу, но я пролила несколько слезинок, думая о судьбе Тутанхамона. Возможно, их причиной были всего-навсего мои ободранные в кровь колени или же стресс и усталость, но я сомневаюсь в этом и даже теперь не стыжусь тогдашней своей сентиментальности.
Я вытерла заплаканное лицо подолом юбки, ужасным образом размазав грязь по лицу, и обратила свои мысли к более земным вещам.
Моей конечной целью было добраться до Луксорского института, и как можно быстрее. Кратчайший путь из Долины лежал через хорошо известную тропинку по холмам, ведущую к Деир эль-Бахри. Но эта тропа начиналась в главной Долине, в полумиле или около того от места, где я сейчас находилась. Полмили, казалось бы, невелико расстояние, всего-то около четырех кварталов домов в городе. Но это был путь не по ровному тротуару, а по извилистой горной тропке, где пешехода на каждом шагу подстерегают расщелины и трещины, где нет уличных фонарей, указателей и прочих удобств. Некоторые провалы можно обойти сравнительно легко и быстро. Другие же протянулись так далеко, что окружной путь займет много времени, а пересекать их, карабкаясь по склонам то вниз, то вверх, столь же опасно, как и долго. Ориентировалась я на местности всегда плохо, и если собьюсь с пути, обходя провалы, и пойду в неправильном направлении, то заблужусь в пустыне, которой нет ни конца ни края на сотни миль вокруг.
Был еще один путь, где заблудиться мог бы разве что полный идиот. Тот каньон, где я находилась, соединялся с главной вади Долины царей. Все, что мне было нужно, — это следовать по дну рукава, затем по дороге в главной Долине и, наконец, перейти на пешеходную дорожку рядом с гробницей Тутанхамона. Вся беда в том, что этот путь займет гораздо больше времени. Но тут возникла еще одна маленькая неувязочка: подниматься мне или, наоборот, спускаться со скалы, где расположен выход из гробницы? Глядя на противоположную скалу, я понимала, что должна была находиться на удивление высоко над каньоном, гораздо ближе к верхушке скалы, чем ко дну вади. Я не знала, на какие условия подъема можно рассчитывать, не знала, возможен ли подъем вообще. Подо мной внизу склон был скрыт в тени, как и дно Долины, но я всегда придерживалась правила, что вниз спускаться легче, чем забираться наверх.
Пока я сидела, едва живая от усталости, на корточках, прикидывая так и эдак гораздо дольше, чем следовало бы, произошло нечто необыкновенное. Дно вади начало светлеть, словно сцена, подсвеченная огнями рампы. Казалось, скалы, расписанные тенями, вынырнули из океана тьмы на дне каньона. Поверхность скалы, что была напротив, стала бледнеть, пока не засветилась серым призрачным отблеском. Я настолько была склонна поверить в чудеса, что, только испустив несколько глубоких вздохов восхищения, поняла, что вокруг действительно стало светлее. Взошла луна.
Конечно, чем больше света, тем лучше, но в этом были и свои недостатки. Мне легче будет найти путь при свете луны, но и другим будет легче заметить меня. Я продвинулась к самому краю дыры, однако по-прежнему не могла оторвать глаз от волшебного зрелища восхода луны над окрашенной в серебряные и черные тона Долиной царей, укрытой светящимся пологом звездного неба. Омываемые лунным светом горы были белыми, словно облитые молоком...
Я чуть не вывалилась из дыры прямо вниз головой. Теперь, когда было слишком поздно, чтобы этим воспользоваться, я наконец поняла, что пытался сказать мне Абделал.
Арабское название Долины царей — Бибан эль-Мелек. Когда мне было тринадцать лет — в этом возрасте девочки особенно несносны, — я возомнила, что очень остроумно и тонко подметила созвучие между словами «мелек» и «млеко», и решила использовать его, дав название одному определенному местечку в Фивах, древнее имя которого было неизвестно. Сейчас я даже вспомнила, что обсуждала эту проблему... Силы небесные! Конечно же я обсуждала это с Абделалом, и наш разговор происходил в этой самой Долине в лунную ночь, когда серебряный свет луны сделал камни молочно-белыми. Я ходила с Абделалом на прогулки много раз, но тот был первым и последним разом, когда я видела эту часть Долины при свете полной луны.
Я устало подумала, что это, вероятно, самая бесполезная светлая мысль, посетившая меня за неделю тупых размышлений. Я и так уже потратила впустую достаточно много времени, и, если не двинусь в путь как можно скорее, убийственное сочетание полного физического изнеможения, нервного потрясения и страха доведет меня до того, что я не смогу сделать ни шага.
Я снова выглянула из дыры и внимательно посмотрела вниз. Первые десять футов подо мной не вдохновляли на спуск: отвесный, без выступов обрыв или нечто подобное, как мне показалось. Ниже тянулся склон, покрытый осыпавшимися камнями и галькой, — «каменистая осыпь», так называют это альпинисты. Спускаться по ней будет не так уж трудно, но грохот стронутых с места камней барабанной дробью разнесется по окрестностям. Я оглянулась и посмотрела вверх. Как я и подозревала, верхушка скалы была всего в тридцати футах надо мной. Оттуда сбегала вниз длинная узкая расщелина, которая заканчивалась в нескольких футах от меня справа, как раз почти в том месте, где должен быть изначальный вход в гробницу. Ни малейших признаков существования плиты из красноватого гранита я не заметила, но в этом не было ничего удивительного. Блоч позаботился о том, чтобы тайна мертвых оставалась тайной.
Я развернулась. Спешу заметить, что сделать это оказалось совсем не просто, ибо туннель был не шире моего туловища. И все же мне удалось повернуться лицом к гробнице, а затем я легла на живот и, как червь, поползла задом по камням, безжалостно царапавшим мне тело. Носком ноги я пыталась нащупать опору, уверенная, что непременно ее найду, коль скоро Блоч с его дородной комплекцией не раз взбирался вверх и вниз по скале. Но он знал, куда поставить ногу, а я — нет. Я уже готова была вернуться назад в свою дыру и разуться, когда носок моей кроссовки соскользнул в щель.
Я перенесла часть тяжести тела с рук на ногу, все еще раздумывая, не избавиться ли мне от своих кроссовок, хотя бы на время спуска. Мои раздумья длились не больше десяти секунд, но, возможно, эти секунды решили мою судьбу.
Перемещая свой вес, я задела рукой один из небольших камней, которые не потрудились выбросить из туннеля. Он покатился по склону вниз к осыпи. Я, чертыхаясь сквозь зубы, проследила за его падением, и тут в поле моего зрения медленно и торжественно появилось лицо Хассана, будто царь неба вышел подышать воздухом.
Ниже десятифутового обрыва справа от меня был уступ, а под ним, вероятно, небольшое углубление в скале, как раз там, где начиналась осыпь, однако сверху я этого углубления не могла увидеть. Блоч не упустил ни малейшей детали, и мне следовало бы ожидать этого. Без сомнения, он должен был позаботиться о наблюдении за выходом, не только для того, чтобы подстеречь меня, но и чтобы не дать кому-либо обнаружить гробницу.
Я висела на скале, словно муха на оконном стекле, уставившись на Хассана, а его большие карие глаза, пустые, будто нарисованные на бумаге, смотрели на меня. Он пребывал в наркотическом трансе, таком глубоком, что лишь нечто столь заметное, как камень, свалившийся прямо ему под нос, могло привлечь его внимание. По выражению лица Хассана было ясно, каких усилий ему это стоило. Я не знаю, прочел ли Блоч мальчишке нотацию, или на различных стадиях наркотик воздействует на разные железы, но, судя по его взгляду, мое сомнительное целомудрие больше не подвергалось опасности. Хотя иного рода угроза явно существовала.
Я держала фонарик в левой руке. В правой был предмет, на который любой археолог в Луксоре променял бы жену и детей. Кинжал с рукояткой из золота, украшенный крошечными золотыми бусинками, выложенными в виде спиралей, витки которых заполняла мозаика из кусочков самоцветов — горного хрусталя, бирюзы, граната, ляпис-лазури. Лезвие не было таким же красивым, но оно сверкало блеском, похожим на стальной: ржавчина почти не коснулась его.
На полу погребальной камеры рядом с саркофагом лежало тело Ди. Она весила немного, но тащить ее со дна саркофага было ужасно неудобно, словно тяжелую бадью из колодца. Должно быть, Блоч убил ее вскоре после того, как она исчезла, потому что смерть наступила уже давно. Трупное окоченение больше не сковывало тело, которое стало мягким, и это облегчало мою задачу.
Мне повезло и еще кое в чем. Кинжал лежал на груди мумии рядом с тем местом, где были разрезаны бинты. Это действительно оказалось удачей, потому что потребовалось бы много времени, чтобы снять оставшиеся бинты. Некоторые из них сгнили от времени, но верхние слои превратились в затвердевшую массу, словно склеенные клеем. Однако это был не клей, а что-то вроде смолы. Неизвестно, зачем эту липкую дрянь, которая застывает в черную твердую массу, лили на запеленутую мумию, но так бывало часто. Поэтому я обрадовалась, когда заметила, что на левом боку мумии, чуть выше ребер, блестит что-то золотое. Странно, как Джейк не увидел этого, разрезая бинты и снимая с тела мумии скарабея. Я хотела бы убедить себя в том, что он предвидел, как сильно мне понадобится этот кинжал. Сейчас мне не помешала бы парочка добрых предзнаменований.
Эти мысли выглядят до абсурдности холодными и трезвыми для персоны, которая предприняла все вышеописанные действия. Тем не менее они не передают мое душевное состояние с достоверной степенью точности. Исходя из своей последней теории, я прошла через и за пределы мыслимых страхов и теперь находилась в состоянии ледяного спокойствия. Если я не смогу выбраться из этого места вовремя, чтобы предупредить человека, который сидит, ничего не подозревая, в своем кабинете Луксорского института, мне будет все равно, выберусь я или нет. Если змея ужалит меня, когда я буду проходить мимо, так тому и быть. Я всегда смогу воспользоваться кинжалом, чтобы вскрыть себе вены. Судя по тому, что рассказывают люди, смерть от потери крови относительно приятная — по сравнению со смертью от змеиного укуса.
В Египте полно змей, и добрая половина их — ядовитые. Обычно они избегают человеческих жилищ, но по крайней мере дважды за мое пребывание в этой стране ядовитые рептилии пробирались во двор института. Одну из них убил Джейк, выстрелив ей в голову из пистолета. Абдул, привратник, избавил нас от другой, пригвоздив ее к земле ударом ножа.
Абдул — хороший учитель, но прошло десять лет с тех пор, как я тренировалась в метании ножа. Маловероятно, что мой удар будет меток. Но я решила попробовать.
Я твердым шагом двинулась вперед, заручившись своим сверхъестественным спокойствием, и боги Древнего Египта по обеим сторонам коридора шествовали вместе со мной в торжественной процессии. Абинус, Осирис, Маат, стройная богиня правды в своей изысканной короне из перьев, Иссида, жена и мать, Ра, Хатор, символизирующие любовь и красоту. Невозмутимые и далекие, застывшие в позах, предусмотренных ритуалом, божества другой страны и другого времени... Я должна была бы чувствовать себя ничтожной смертной в их священных рядах, но по мере продвижения вперед я все больше ощущала свою причастность к этой процессии — словно руки, воздетые над мертвым телом в ритуальном жесте благословения и покровительства, ниспосылали их и на мою всклокоченную голову. Если рассуждать спокойно и здраво, может, шелестящий звук просто плод моего воображения? Может, там и не было никакой змеи?
Нет, в предзнаменованиях и вправду нет никакого проку. Змея там все-таки была!
На этот раз я не только слышала, но и видела ее. Сухое шуршание привлекло мой взгляд к месту у подножия ступенек, где над пружинистыми кольцами тела возвышалась плоская пятнистая голова. Я увидела это только на мгновение, и тут же мой фонарик заморгал и погас.
Несколькими часами раньше я бы с воплем бросилась назад по темному проходу и чудом не размозжила бы себе голову о стену. Теперь я даже не потрудилась ругнуться.
Мне пришла мысль прочесть короткую молитву. Вот уж если говорить о Божьей помощи тем, кто помогает себе сам, то это был как раз такой случай. Едва ли мне стоило ожидать, чтобы Всевышний наградил меня еще одним фонариком. Так или иначе, я была озадачена относительно того, кому направлять мольбы о чудесной помощи. Наверху, в селении, молились Аллаху, что было, если придерживаться экуменизма[26], еще одним именем Господа. Но здесь, внизу, в темноте, все еще жили древние боги. Они не исчезли, когда погас свет, напротив, они как будто плотнее обступили меня. С головами ибиса, ястреба, шакала — невероятные соединения человека и животного... Однако могу сказать одно: в тот момент они казались вполне реальными. Может, молитва Тоту, богу письма, счета и мудрости с головой ибиса, подойдет больше всего?
И тут я вспомнила о другом фонарике.
Есть причина, по которой я не подумала о нем раньше. Блоч либо забыл о нем, либо счел, что осколки лампы Хассана были осколками того фонарика, который он оставил мне. Я положила его куда-то на пол, перед тем как мы с Хассаном прошлись в неистовом танце по камере, сокрушая все на своем пути. Я сочла, что фонарик был раздавлен, и, по-видимому, была права. Но уязвимая часть фонаря — лампочка. Батарейки могли благополучно сохраниться и еще действовали.
Мой путь назад по длинному коридору в кромешной тьме мог показаться кошмарным сном, если бы я все еще не пребывала в состоянии странной отрешенности, сожалея лишь о том, что теряю драгоценное время. Мне приходилось передвигаться медленно, потому что я не знала, насколько далеко нахожусь от очередного ряда ступенек. В какой-то момент мне пришлось ползти на четвереньках, хотя пол был усеян мелкой галькой и гравием, а кожа на руках уже содрана до мяса.
Наконец, когда одна моя нога, не найдя опоры, повисла в воздухе, я обнаружила ступеньки. Я забыла, сколько их там было, и едва не выронила из рук фонарь, когда, приготовившись сделать еще один шаг вниз, со всей силой поставила ступню на твердый каменный пол десятью дюймами выше, чем ожидала. От удара у меня лязгнули зубы, а из глаз посыпались искры.
Когда я снова медленно двинулась вперед, на лбу у меня выступил пот. Если бы я уронила фонарик, мне пришел бы конец. Оставалось лишь ощупью вернуться назад, не обращая внимания на змею и надеясь, что либо она неядовитая, либо ее не так легко разозлить, а потом обшарить руками всю поверхность стены около гранитной плиты в отчаянной надежде обнаружить заваленный выход. В таком плане было слишком много слабых мест.
Когда я ощупью пробиралась по заставленной утварью камере с саркофагом, произошло нечто такое, что чуть не пробило ледяной панцирь моего хладнокровия. Мне до сих пор иногда снится, как моя рука, небрежно отшвыривая кувшины, короба и разбросанные по полу золотые украшения, касается холодной щеки Ди.
Я все-таки нашла свой фонарик, отвинтила заднюю крышку и вставила батарейки в тот, другой. Я предусмотрительно направила его на потолок, прежде чем включить, и, когда благословенный желтый луч появился, не оглядываясь, быстро вышла из камеры.
Сказать, что фонарь горел хорошо, было бы совсем недостаточно. Свет его был ярким и сильным, значит, батарейки прослужат еще долго. Но это не важно. То, что мне предстояло, я должна сделать быстро.
Змея была все еще там. Я включила свет на полную мощность, и она отреагировала: плоская голова послушно повернулась в мою сторону, и два глаза, блестящие, как кусочки обсидиана, уставились... но не на меня, а на источник света.
Змея оказалась полозом. Обычным, большим — и неядовитым.
Я сказала «простите», когда проходила мимо, и услышала, как он испуганно заскользил прочь по коридору.
Только когда я добралась до верхних ступеней и мой взгляд упал на золотую рукоять кинжала, зажатого в потной руке, напряжение дало себя знать. Я долго смеялась и, возможно, немного всплакнула и точно помню, что наградила мистера Блоча несколькими нелестными эпитетами. Он считал себя очень сообразительным — клянусь Богом, так оно и было. Ядовитых змей в спешке нелегко найти, и они, как ни досадно, не разбираются, кого следует жалить, а кого — нет. Но Блоч был уверен, что, если даже я наберусь храбрости проверить, правдиво ли его предостережение, один только вид и шипение змеи, любой змеи, обратят меня в поспешное бегство. И он был прав! Он просчитался только в одном, и трудно винить его за это, поскольку я и сама не знала, что, оказывается, жизнь другого человека для меня гораздо важнее, чем все эти гробницы, сокровища, и что ради ее спасения я не убоюсь и пятидесяти кобр, изрыгающих яд.
Я положила кинжал на верхнюю ступеньку, но потом подобрала его и засунула в карман юбки. Может, еще и пригодится зачем-нибудь. Я направила фонарь на стену справа от меня.
При беглом взгляде на нее я не увидела ничего обнадеживающего, но и после тщательнейшего обследования каждого дюйма ее поверхности — тоже. Росписи тянулись по стене назад в глубь коридора, чем дальше, тем все более скудные, заканчиваясь у подножия лестницы уже только контурными красными линиями. Здесь, наверху лестницы, не сохранилось ничего, кроме штукатурки, покрывающей рыхлый песчаник скалы, в которой была вырублена гробница, — начальный этап подготовки грубой поверхности под фрески. Штукатурка растрескалась, но не в каком-то определенном месте, и все трещины выглядели неглубокими. Я повернулась к левой стене.
Если бы там была змея, она наверняка меня бы ужалила.
Отверстие представляло собой неровный прямоугольник размером три на два фута. Недостаточно хорошо освещенный, он, казалось, был покрыт такой же штукатуркой, как и вся остальная стена. Но это было сделано на скорую руку: и цвет штукатурки не совсем совпадал, и вставка, закрывавшая отверстие, не совпадала точно с контурами прямоугольника. Она была предназначена не для того, чтобы удерживать людей внутри гробницы, а чтобы замаскировать отверстие снаружи. Я сунула указательный палец с грязным обломанным ногтем в самую широкую щель, потянула изо всей мочи и... опрокинулась на спину, задрав ноги вверх. К груди я прижимала кусок необструганной деревяшки, который выскочил из отверстия с такой легкостью, что я потеряла равновесие и шлепнулась.
Я мысленно наградила мистера Блоча еще несколькими красочными эпитетами. Если бы он не был таким мастером щекотать другим нервы, я прошла бы по боковому коридору и выбралась наружу уже несколько часов назад. Я добавила пару крепких выражений и в свой адрес и нетерпеливо сунула голову в зияющую черную дыру в стене. Это была еще одна глупость из целого ряда подобных ей, которые я совершила в тот день. Мой лоб стукнулся о что-то твердое и непробиваемое так, что из глаз опять посыпались искры.
Оглушенная, я трясла головой, пока все искры не пропали, все, кроме одной. Эта единственная точка, яркая, как бриллиант, продолжала искриться в темноте. Я отчаянно замотала головой так, что разлетелись волосы, но звездочка не пропала. Смешно, подумала я, чувствуя головокружение, должно быть, у меня и в самом деле сотрясение мозга. Должно быть, у меня галлюцина...
Это была самая настоящая звезда. Звезда, а может быть, планета, мне было не до научных определений. Не важно, звезда, планета или летающая тарелка, управляемая маленькими зелененькими человечками, в любом случае самое прекрасное зрелище, какое я когда-либо видела, — сияние холодного белого пятна в сине-черном небе над Фивами. Я свободна!
Или почти свободна. Но, как свидетельствовала моя гудящая от боли голова, между мной и свободой было кое-что еще. Если бы я не лишилась способности размышлять, но наверняка сообразила бы, что это отверстие не выходит непосредственно на поверхность скалы, поскольку гранитная плита, вдоль которой идет боковой туннель, сама по себе толщиной два-три фута, да еще ее необходимо замаскировать снаружи толщей монолитного песчаника. В противном случае отполированная до блеска гранитная поверхность будет своего рода стоп-сигналом для потенциальных грабителей.
Боковой туннель также должен быть замаскирован, чтобы его нельзя было заметить снаружи. Очевидно, в него когда-то специально набросали камней с целью спрятать деревяшку, прикрывающую отверстие. Часть камней была выброшена, чтобы дать Блочу возможность входить и выходить с меньшими затруднениями. Единственный довольно большой валун, о который я стукнулась головой, представлял собой основное препятствие.
Только теперь до меня с опозданием дошло и другое значение звезды — зловещее. Наступил вечер, и скоро вернется Блоч. Возможно, он уже в пути. Возможно, уже послал Хассана выполнить последнее «дельце». Возможно, он (что-то я запуталась в местоимениях, но не больше, чем в своих лихорадочных мыслях) к этому времени уже мертв.
Туннель был основательно завален камнями. Я хватала и отбрасывала их, не обращая внимания на свои кровоточащие руки и грохот, с которым они скатывались со ступеней позади меня. Большой валун было трудно сдвинуть, я лишилась половины ногтя на одном пальце, но, убрав его с дороги, наконец очутилась в туннеле. Он был очень коротким, и стоило мне поставить в него ногу, как я уже могла выглянуть наружу. То, что я увидела, было так поразительно, что я на несколько секунд забыла о необходимости торопиться.
И я, и затерянная гробница находились в Долине царей — единственном месте в Фивах, которое было настолько тщательно изучено, что никому и в голову не взбрело там вести поиски.
Я была не в главной Долине, а в ее менее известном, западном, ответвлении. И все же казалось невероятным, что гробница до сих пор не обнаружена. Напротив нее находилось захоронение отца Ахнатона, рядом — гробница фараона более поздней династии, одного из его фаворитов. Нам следовало бы об этом подумать. Может, мы и подумали бы, если бы не хитрая предосторожность Джейка, взявшего только те украшения, которые можно было счесть за принадлежащие Нефертити. Никто не ожидал найти ее гробницу в Долине царей. А вот ее мужа... Силы небесные, разве однажды кто-то не сказал при мне, что Ахнатон — единственный фараон этого периода, чья гробница не была обнаружена в Долине? При этом замечании шестое чувство должно было бы подсказать мне разгадку!
Легко рассуждать, когда тайна раскрыта. Нас всех провели, и не только Джейк; но и еще один покойник — молодой фараон Тутанхамон, который перезахоронил своего отца прямо под носом у мстительных жрецов в священной Долине, которая находилась под их неусыпным наблюдением, может, даже в гробнице, которую он приготовил для себя. Он умер в восемнадцать лет, бедный мальчик! Должно быть, считал, что у него полно времени, чтобы построить себе еще одну гробницу. А получилось так, что его усыпальница оказалась по другую сторону Долины и ее размеры, как отмечали многие археологи, были слишком скромными для царской особы.
Гамлет не видел причин оплакивать Гекубу, но я пролила несколько слезинок, думая о судьбе Тутанхамона. Возможно, их причиной были всего-навсего мои ободранные в кровь колени или же стресс и усталость, но я сомневаюсь в этом и даже теперь не стыжусь тогдашней своей сентиментальности.
Я вытерла заплаканное лицо подолом юбки, ужасным образом размазав грязь по лицу, и обратила свои мысли к более земным вещам.
Моей конечной целью было добраться до Луксорского института, и как можно быстрее. Кратчайший путь из Долины лежал через хорошо известную тропинку по холмам, ведущую к Деир эль-Бахри. Но эта тропа начиналась в главной Долине, в полумиле или около того от места, где я сейчас находилась. Полмили, казалось бы, невелико расстояние, всего-то около четырех кварталов домов в городе. Но это был путь не по ровному тротуару, а по извилистой горной тропке, где пешехода на каждом шагу подстерегают расщелины и трещины, где нет уличных фонарей, указателей и прочих удобств. Некоторые провалы можно обойти сравнительно легко и быстро. Другие же протянулись так далеко, что окружной путь займет много времени, а пересекать их, карабкаясь по склонам то вниз, то вверх, столь же опасно, как и долго. Ориентировалась я на местности всегда плохо, и если собьюсь с пути, обходя провалы, и пойду в неправильном направлении, то заблужусь в пустыне, которой нет ни конца ни края на сотни миль вокруг.
Был еще один путь, где заблудиться мог бы разве что полный идиот. Тот каньон, где я находилась, соединялся с главной вади Долины царей. Все, что мне было нужно, — это следовать по дну рукава, затем по дороге в главной Долине и, наконец, перейти на пешеходную дорожку рядом с гробницей Тутанхамона. Вся беда в том, что этот путь займет гораздо больше времени. Но тут возникла еще одна маленькая неувязочка: подниматься мне или, наоборот, спускаться со скалы, где расположен выход из гробницы? Глядя на противоположную скалу, я понимала, что должна была находиться на удивление высоко над каньоном, гораздо ближе к верхушке скалы, чем ко дну вади. Я не знала, на какие условия подъема можно рассчитывать, не знала, возможен ли подъем вообще. Подо мной внизу склон был скрыт в тени, как и дно Долины, но я всегда придерживалась правила, что вниз спускаться легче, чем забираться наверх.
Пока я сидела, едва живая от усталости, на корточках, прикидывая так и эдак гораздо дольше, чем следовало бы, произошло нечто необыкновенное. Дно вади начало светлеть, словно сцена, подсвеченная огнями рампы. Казалось, скалы, расписанные тенями, вынырнули из океана тьмы на дне каньона. Поверхность скалы, что была напротив, стала бледнеть, пока не засветилась серым призрачным отблеском. Я настолько была склонна поверить в чудеса, что, только испустив несколько глубоких вздохов восхищения, поняла, что вокруг действительно стало светлее. Взошла луна.
Конечно, чем больше света, тем лучше, но в этом были и свои недостатки. Мне легче будет найти путь при свете луны, но и другим будет легче заметить меня. Я продвинулась к самому краю дыры, однако по-прежнему не могла оторвать глаз от волшебного зрелища восхода луны над окрашенной в серебряные и черные тона Долиной царей, укрытой светящимся пологом звездного неба. Омываемые лунным светом горы были белыми, словно облитые молоком...
Я чуть не вывалилась из дыры прямо вниз головой. Теперь, когда было слишком поздно, чтобы этим воспользоваться, я наконец поняла, что пытался сказать мне Абделал.
Арабское название Долины царей — Бибан эль-Мелек. Когда мне было тринадцать лет — в этом возрасте девочки особенно несносны, — я возомнила, что очень остроумно и тонко подметила созвучие между словами «мелек» и «млеко», и решила использовать его, дав название одному определенному местечку в Фивах, древнее имя которого было неизвестно. Сейчас я даже вспомнила, что обсуждала эту проблему... Силы небесные! Конечно же я обсуждала это с Абделалом, и наш разговор происходил в этой самой Долине в лунную ночь, когда серебряный свет луны сделал камни молочно-белыми. Я ходила с Абделалом на прогулки много раз, но тот был первым и последним разом, когда я видела эту часть Долины при свете полной луны.
Я устало подумала, что это, вероятно, самая бесполезная светлая мысль, посетившая меня за неделю тупых размышлений. Я и так уже потратила впустую достаточно много времени, и, если не двинусь в путь как можно скорее, убийственное сочетание полного физического изнеможения, нервного потрясения и страха доведет меня до того, что я не смогу сделать ни шага.
Я снова выглянула из дыры и внимательно посмотрела вниз. Первые десять футов подо мной не вдохновляли на спуск: отвесный, без выступов обрыв или нечто подобное, как мне показалось. Ниже тянулся склон, покрытый осыпавшимися камнями и галькой, — «каменистая осыпь», так называют это альпинисты. Спускаться по ней будет не так уж трудно, но грохот стронутых с места камней барабанной дробью разнесется по окрестностям. Я оглянулась и посмотрела вверх. Как я и подозревала, верхушка скалы была всего в тридцати футах надо мной. Оттуда сбегала вниз длинная узкая расщелина, которая заканчивалась в нескольких футах от меня справа, как раз почти в том месте, где должен быть изначальный вход в гробницу. Ни малейших признаков существования плиты из красноватого гранита я не заметила, но в этом не было ничего удивительного. Блоч позаботился о том, чтобы тайна мертвых оставалась тайной.
Я развернулась. Спешу заметить, что сделать это оказалось совсем не просто, ибо туннель был не шире моего туловища. И все же мне удалось повернуться лицом к гробнице, а затем я легла на живот и, как червь, поползла задом по камням, безжалостно царапавшим мне тело. Носком ноги я пыталась нащупать опору, уверенная, что непременно ее найду, коль скоро Блоч с его дородной комплекцией не раз взбирался вверх и вниз по скале. Но он знал, куда поставить ногу, а я — нет. Я уже готова была вернуться назад в свою дыру и разуться, когда носок моей кроссовки соскользнул в щель.
Я перенесла часть тяжести тела с рук на ногу, все еще раздумывая, не избавиться ли мне от своих кроссовок, хотя бы на время спуска. Мои раздумья длились не больше десяти секунд, но, возможно, эти секунды решили мою судьбу.
Перемещая свой вес, я задела рукой один из небольших камней, которые не потрудились выбросить из туннеля. Он покатился по склону вниз к осыпи. Я, чертыхаясь сквозь зубы, проследила за его падением, и тут в поле моего зрения медленно и торжественно появилось лицо Хассана, будто царь неба вышел подышать воздухом.
Ниже десятифутового обрыва справа от меня был уступ, а под ним, вероятно, небольшое углубление в скале, как раз там, где начиналась осыпь, однако сверху я этого углубления не могла увидеть. Блоч не упустил ни малейшей детали, и мне следовало бы ожидать этого. Без сомнения, он должен был позаботиться о наблюдении за выходом, не только для того, чтобы подстеречь меня, но и чтобы не дать кому-либо обнаружить гробницу.
Я висела на скале, словно муха на оконном стекле, уставившись на Хассана, а его большие карие глаза, пустые, будто нарисованные на бумаге, смотрели на меня. Он пребывал в наркотическом трансе, таком глубоком, что лишь нечто столь заметное, как камень, свалившийся прямо ему под нос, могло привлечь его внимание. По выражению лица Хассана было ясно, каких усилий ему это стоило. Я не знаю, прочел ли Блоч мальчишке нотацию, или на различных стадиях наркотик воздействует на разные железы, но, судя по его взгляду, мое сомнительное целомудрие больше не подвергалось опасности. Хотя иного рода угроза явно существовала.