Питерс Эллис. Неугомонная мумия

   - Это воля Аллаха... Приходите сегодня ночью вместе с Эмерсоном, когда муэдзин пропоет в полночь с минарета.
   Больше он ничего не сказал. Уходя, я оглянулась через плечо и увидела, что Абдель все еще сидит на каменной скамейке, словно огромная золотая статуя, охраняющая вход в лавку. Его выпученные глаза невидяще уставились в пространство.
   Рамсес дернул меня за руку:
   - Мама, а этот толстый человек лгал, да?
   - О чем, мой мальчик? - рассеянно спросила я.
   - Обо всем, мама.
   - Думаю, действительно лгал, Рамсес.
   5
   Мне не терпелось поведать Эмерсону, что теперь у нас есть шанс разоблачить шайку грабителей, промышляющую древностями. Но когда мы с Рамсесом и Бастет добрались до гостиницы, я с удивлением обнаружила, что ненаглядного супруга там еще нет. Эмерсон не настолько любил де Моргана, чтобы любезничать с ним полдня. Правда, в Каире у нас было немало друзей, возможно, он заглянул к кому-нибудь в гости и потерял счет времени.
   Проведав Джона и убедившись, что он спит сном младенца, я распорядилась принести воды. Рамсеса следовало вымыть. При нормальных обстоятельствах нашего сына приходилось драить мылом и щеткой по три-четыре раза на дню, а уж сейчас... Базарная пыль, смешавшись с медом, оставила на чумазой физиономии причудливые разводы. Рамсес послушно удалился за плетеную ширму, где скрывались принадлежности для омовения. Какое-то время он плескался молча, а затем принялся напевать. Эту весьма досадную привычку сын усвоил, пока жил у дяди с теткой. Подобно своему отцу, Рамсес начисто лишен слуха. Монотонное и назойливое жужжание родного чада - тяжелое испытание для материнских чувств, а сейчас оно к тому же приобрело восточный колорит - в своих завываниях Рамсес подражал каирским бродячим певцам.
   Внезапно песнопения были заглушены отдаленным, но весьма отчетливым рокотом. Шум становился все громче, явно приближаясь к нашим дверям. Из-за ширмы высунулась голова Рамсеса. Бастет быстро юркнула под кровать. Я приосанилась и сложила руки на коленях...
   Дверь вздрогнула от удара, заходила ходуном и наконец с грохотом распахнулась. С потолка посыпалась штукатурка.
   На пороге стоял Эмерсон. Лицо его было багрово, вены на лбу выпирали, словно канаты, с губ рвался звериный рык. Рык перерос в рев, а рев сложился в слова, весьма неприличные арабские слова.
   Я инстинктивно зажала уши и мотнула головой в сторону Рамсеса, который с восторгом внимал "разговорной" арабской речи.
   Выпученные глаза Эмерсона остановились на зачарованном лице сына. Усилием воли он умерил свой гнев и замолчал. Правда, в порядке утешения изо всех сил пнул бедную дверь. Ручеек штукатурки превратился в водопад, и на полу образовался небольшой могильный холмик. Эмерсон глубоко вздохнул, и я с тревогой посмотрела на пуговицы его рубашки: не хватало только провести вечер с иголкой в руках. Но на сей раз обошлось, пуговицы уцелели. Что ж, и на том спасибо.
   - Э-э... - заговорил Эмерсон, и речь его отличалась редкой выразительностью, - гм-м... Кхааа! Здравствуй, мой мальчик. Амелия. Приятно провела утро?
   - Оставь в покое дежурные любезности! - сурово ответствовала я. Выкладывай, Эмерсон, пока тебя не разорвало. Только, если можно, литературным языком.
   - Нельзя! - заорал мои дорогой супруг. - Как обойтись без доброй порции отборных ругательств, рассказывая об этом мерзавце, об этом олухе царя небесного, об этом... де Моргане!
   - Он отказался выдать лицензию на раскопки в Дахшуре?
   Эмерсон пнул стул, и тот весело порхнул к противоположной стене. Рамсес проводил стул восторженным взглядом. Из-под кровати высунулась кошачья морда и тут же исчезла.
   - Он сам пожелал копать в Дахшуре! Этот посланник ада имел наглость заявить, что я слишком поздно обратился за разрешением.
   Я открыла рот, но не успела издать ни звука. Эмерсон прожег меня яростным взглядом:
   - Пибоди, если ты опять собираешься сказать, что предупреждала меня, я... я... разнесу кровать в щепки!
   - Хорошо, - смиренно согласилась я, - если тебе от этого полегчает, можешь изрубить хоть всю мебель. Но нечего возводить на меня поклеп. Ты прекрасно знаешь, что я никогда, ни единого разочка ничего подобного не говорила!
   - Никогда?! - Казалось, Эмерсона сейчас хватит удар.
   - Никогда?! - писклявым эхом отозвался Рамсес. - Мамочка, а сегодня утром? А вчера в поезде? И позавчера, когда папа забыл...
   - Рамсес! - Эмерсон послал отпрыску укоризненно-нежный взгляд. - Зачем обвинять мамочку в смертных грехах и поносить последними словами? Извинись немедленно.
   - Прими мои извинения, мамочка, - безропотно подчинился Рамсес. - Я не хотел тебя обидеть. Кроме того, ты была шовершенно права, когда шказала папе...
   - Достаточно, Рамсес, достаточно!.. И прекрати шепелявить!
   Последовавшее молчание напоминало затишье после бури, когда листва безвольно повисает в неподвижном воздухе, а природа словно переводит дух. Эмерсон без сил опустился на кровать и вытер вспотевший лоб. Его лицо постепенно приобрело нормальный оттенок, губы дрогнули в улыбке.
   - Вы ждали меня к обеду? Очень приятно, мои дорогие. Немедленно идем есть.
   - Сначала мы должны обсудить сложившееся положение.
   - Конечно, Амелия. Обсудим за обедом.
   - Ну уж нет! "Шепард" - это респектабельный отель, и кричать полагается за закрытыми дверями. Постояльцы, которые выкрикивают непристойности и швыряют об пол тарелки...
   - Понятия не имею, где ты набралась подобных мыслей, Амелия, - обиженно поджал губы Эмерсон. - Я никогда не выхожу из себя и никогда не повышаю голос. А вот и наша красавица Бастет. Какой на ней симпатичный ошейник. Что она делала под кроватью?
   Бастет отклонила приглашение Рамсеса пообедать (вряд ли нужно говорить, что прихватить с собой кошку было его собственной инициативой), поэтому в ресторан мы отправились втроем. Напускное спокойствие Эмерсона не могло меня обмануть: удар был жестоким, разочарование - тяжелым, и я чувствовала себя не многим лучше его. Разумеется, Эмерсон сам виноват, что не поступил так, как предлагала я, но, будучи особой великодушной, я не стану ему напоминать об этом, по крайней мере за обедом. После того как мы устроились за столиком и сделали заказ официанту, я заговорила:
   - Возможно, мне удастся уломать мсье де Моргана. В конце концов, он ведь француз и довольно молод; его галантность общеизвестна...
   - И не только галантность, - проворчал Эмерсон. - Держись от него подальше, Амелия. Думаешь, я забыл его гнусности?
   Гнусности мсье де Моргана заключались в том, что однажды он поцеловал мне руку и отпустил в мой адрес стандартный французский комплимент. Однако меня тронуло предположение Эмерсона, что каждая особь в штанах имеет на меня виды. Пусть это и было величайшим заблуждением, но весьма приятным заблуждением.
   - А что он сделал? - заинтересовался Рамсес.
   - Неважно, мой мальчик, подлые и невозможные гнусности, вот что он сделал, - нравоучительно ответил Эмерсон. - Де Морган француз, а французы все как один мерзавцы! Когда речь идет о дамах или древностях, им нельзя доверять. Я не знаю ни одного француза, который имел бы представление, как надо проводить раскопки.
   Заметив, что Эмерсон уселся на любимого конька, и видя, как в глазах Рамсеса тлеет надежда побольше разузнать о французских гнусностях, я поспешила перевести разговор на более безопасную и более любопытную тему:
   - Хорошо, Эмерсон, если не хочешь, беру свое предложение обратно. Но что нам теперь делать? Полагаю, у него нашлось для тебя какое-то другое место?
   Щеки Эмерсона потемнели.
   - Держи себя в руках, - взмолилась я. - Глубокий вдох, Эмерсон, глубокий выдох. Вдох, выдох, вдох... Неужели все так плохо?
   - Хуже некуда, Пибоди! Ты знаешь, какое место этот убл... этот несчастный лягушатник имел наглость мне предложить? "Вы желаете получить пирамиды? - сказал он с мерзкой французской ухмылочкой. - Я дам вам пирамиды, дорогой мой. Мазгунах. Что вы скажете о Мазгунахе?"
   Невинное название местности в устах Эмерсона прозвучало как проклятье.
   - Мазгунах... - задумчиво повторила я. - Первый раз слышу. Где это?
   Мое признание в собственном невежестве произвело ожидаемый терапевтический эффект. Эмерсон расслабился и с надеждой посмотрел на меня. Ему редко представлялся случай прочесть мне лекцию по египтологии. Однако на этот раз я не просто проявляла тактичность: название действительно было мне неизвестно. Когда же Эмерсон все объяснил, я поняла, почему до сих пор ничего не слышала о Мазгунахе и почему мой несчастный супруг пришел в такую ярость.
   Мазгунах находится всего в нескольких милях к югу от Дахшура, от того места, на которое мы имели виды. Дахшур, Саккара, Гиза и Мазгунах - это древние кладбища Мемфиса, некогда великой столицы Древнего Египта, от которой ныне остались одни развалины. Все они совсем недалеко от Каира, и все могут похвастаться наличием пирамид, но две "пирамиды" Мазгунаха существуют лишь в виде груд известняка, едва возвышающихся над песком пустыни. Никто не удосужился их исследовать, потому что вряд ли там осталось хоть что-то интересное.
   - Около этих мусорных куч есть еще и кладбища, относящиеся к более позднему периоду, - хмыкнул Эмерсон. - Де Морган упомянул про них с таким видом, словно это дополнительный стимул, а не помеха.
   Слова "поздний период" для Эмерсона страшное оскорбление, поскольку его интерес к Египту начинается в 4000 году до Рождества Христова и заканчивается спустя 2500 лет. Все, что моложе 1500 года до нашей эры, его совершенно не интересует, а кладбища времен династии Птолемеев - будь то Александр Македонский или Клеопатра, - с точки зрения моего мужа, сущий хлам.
   Надо признать, новости были весьма неутешительные, но следовало все же приободрить мужа.
   - Там могут быть папирусы, - сказала я. - Вспомни те папирусы, что мистер Питри нашел в Хаваре...
   Дернул же черт за язык! Вряд ли имя давнего соперника Эмерсона могло поднять ему настроение.
   - Питри мне солгал, - проворчал Эмерсон и остервенело набросился на принесенную официантом рыбу, словно вилка была копьем, а рыба - самим мистером Питри, выпотрошенным, сваренным и находящимся в полной его власти. - Он вовсе не подготовил свою статью. Она вышла гораздо позже. И ты это знала, Амелия.
   Да, я знала. Эмерсон мне все уши прожужжал об этом. Расправляясь с рыбой, дорогой супруг мрачно размышлял о коварстве Питри и де Моргана.
   - Он все это подстроил, клянусь, подстроил! Мазгунах рядом с Дахшуром, и уж де Морган позаботится, чтобы я ежедневно получал отчеты о его находках. Я же буду выкапывать жалкие римские мумии и всю эту дрянь времен упадка.
   - Так откажись от Мазгунаха! Потребуй другое место.
   Эмерсон молчал. Постепенно его лицо просветлело, на губах заиграла улыбка. Я знала эту улыбку. Она кому-то сулила неприятности, и мне казалось, я знала кому.
   Наконец он медленно произнес:
   - Ну уж нет, я соглашусь на этот поганый Мазгунах. У тебя нет возражений, Пибоди? От пирамид действительно почти ничего не осталось, но внизу наверняка сохранились лабиринты, ходы, пещеры... На лучшее все равно рассчитывать не приходится. Саккару получил Ферт, а у пирамид Гизы столько туристов, что работать придется исключительно локтями.
   - Согласна! Ты же знаешь, Эмерсон, я всегда не прочь залезть в пирамиду. Меня тревожит другое: по-моему, ты вынашиваешь планы мести. Я угадала? Собираешься обрушить на бедного де Моргана град ядовитых нападок?
   - О чем это ты толкуешь, дорогая моя Пибоди? - с лицемерным удивлением вопросил Эмерсон. - Естественно, я предложу этому никчемному гробокопателю воспользоваться моим опытом и глубокими познаниями, коли представится оказия. Я преисполнен решимости подставить другую щеку и отплатить добром за...
   Тут он осекся, перехватив мой, мягко говоря, скептический взгляд. В следующее мгновение раскатистый смех моего супруга эхом взлетел под свод ресторана, заставив умолкнуть публику и зазвенеть хрусталь. Я присоединилась к хохоту Эмерсона, а Рамсес с легкой улыбкой смотрел на нас, словно престарелый философ, снисходительно взирающий на буйство юности. Лишь когда мы вернулись в номер, я обнаружила, что Рамсес воспользовался нашей минутной невнимательностью и спрятал под рубашкой рыбу. Бастет пришла от угощения в восторг.
   Глава третья
   1
   Хотя я пыталась скрыть свои чувства, но настроение было из рук вон. И хуже всего то, что страдать приходилось исключительно из-за дурных манер Эмерсона. Мсье де Морган вел раскопки в Дахшуре год назад, потому требовался немалый такт и дар убеждения, чтобы уговорить его уступить пирамиды другому археологу. Моему супругу по части такта и деликатности нет равных - этих полезных качеств он начисто лишен. Хотя я не присутствовала при их беседе, представить, что Произошло, особого труда не составляло. Наверняка Эмерсон как смерч ворвался в кабинет мсье де Моргана, грохнул кулаком по столу и потребовал лицензию на раскопки в весьма экстравагантной форме:
   - В этом сезоне я буду работать в Дахшуре!
   Мсье де Морган пригладил роскошные усы и ответил:
   - Mais, mon cher collegue, c'est impossible*. В этом сезоне в Дахшуре работаю я.
   ______________
   * Но, мой дорогой коллега, это невозможно (фр.).
   Эмерсон, должно быть, издал негодующий вопль и еще раз треснул кулаком по столу, а мсье де Морган продолжал поглаживать усы и качать головой до тех пор, пока мой супруг не выскочил за дверь, изрыгая проклятья и круша на своем пути элегантные парижские столики и хлипкие этажерки.
   Найти в справочниках хоть что-то о Мазгунахе надежды почти не было, но я все-таки в них заглянула. Мало кто из археологов упоминал об этом селении, и если там имелись пирамиды, то факт этот был покрыт кромешным мраком. Неужели игривый мсье де Морган выдумал пирамиды, дабы подразнить моего нетерпеливого супруга? Вряд ли. Авторитет Эмерсона в научных кругах слишком велик.
   Утверждая, что я питаю нездоровую страсть к пирамидам, Эмерсон, склонный к черному юмору, несколько преувеличивал. Однако не стыжусь признаться, что я действительно увлечена этими фантастическими сооружениями. В первый же свой приезд в Египет я была очарована темными, душными катакомбами, забитыми булыжниками и плодами жизнедеятельности летучих мышей. Но с тех пор - увы! - мне ни разу не доводилось исследовать пирамиды. Мы с Эмерсоном изучали гробницы, древние города и пещеры - все, что угодно, но только не вожделенные пирамиды. И вот теперь все мои надежды снова пошли прахом. Горькое разочарование затопило душу.
   - Абусир, - неуверенно сказала я. - Эмерсон, как насчет Абусира? Там ведь есть пирамиды, пусть разрушенные, но это все-таки пирамиды.
   - Мы едем в Мазгунах.
   Эмерсон произнес эти слова очень тихо, но я хорошо знала, что значит, когда он вот так выпячивает подбородок. Подбородок Эмерсона - одна из самых соблазнительных его черт. Но когда эта соблазнительная черта выдвигается вперед, демонстрируя ослиное упрямство моего благоверного, так и хочется как следует стукнуть по ней.
   - А как насчет развалин пирамиды в Завайет-эль-Ариан? - не унималась я. - Десять лет назад мсье Масперо не удалось проникнуть туда. Мы могли бы поискать вход, который он пропустил.
   Эмерсон явно испытывал искушение. Утереть нос другому археологу для него - высшее счастье. И все же он непреклонно качнул головой:
   - Мы едем в Мазгунах. У меня на то свои причины, Амелия.
   - Знаю я, что это за причины. Наверняка хочешь...
   Эмерсон прыжком пересек комнату и заткнул мне рот поцелуем.
   - Я делаю это для тебя, Пибоди, - пробормотал он после долгой паузы. Я обещал тебе пирамиды, и ты получишь пирамиды. А пока... Господи, почему ты так вертишься?
   Будучи не способна к членораздельной речи, я безмолвно ткнула пальцем на дверь в соседнюю комнату. Рамсес обучал Джона арабскому. Приглушенное бормотание, время от времени прерываемое смешками Джона, свидетельствовало, что урок в самом разгаре.
   Затравленно взглянув на дверь, муж выпустил меня.
   - Когда же кончится это мучение? - простонал он, запуская пальцы в черные кудри.
   Голос Рамсеса на мгновение прервался, затем бормотание возобновилось.
   - Завтра Джон встанет на ноги.
   Эмерсон расцвел в хитрой улыбке:
   - Почему не сегодня ночью?
   - Ну... О господи! Совсем забыла. Нам ведь назначили свидание, Эмерсон, в полночь. После твоего горького известия у меня совсем вылетело из головы.
   Эмерсон без сил опустился на кровать:
   - Неужели на сегодня мало?! Ты же обещала, Амелия... Что ты задумала на этот раз?
   Я рассказала ему о происшествии в лавке Абделя, в завершение предъявив обрывок папируса.
   - Как видишь, Абдель лгал, утверждая, что у него нет папирусов. Вообще-то это коптские письмена, но...
   Эмерсон брезгливо оттолкнул клочок:
   - Вот именно! Уолтера не интересует язык коптов!
   - Знаю, Эмерсон, но...
   - Тебе не следовало ходить к этому жирному мошеннику.
   - Я обещала Уолтеру поискать манускрипты...
   - Но это не...
   - Где есть один обрывок, там должен быть и целый папирус. Я ведь говори...
   - А я тебе говорил...
   - Эмерсон!
   - Амелия...
   - Эмерсон!
   К этому времени мы вскочили на ноги и вопили так, что стены тряслись. Впрочем, я вопила громче. Гм... еще и ногами топала, в запале со мной такое случается. Ну и ладно, не стану я извиняться: Эмерсон и святого выведет из себя.
   Я замолчала и виновато глянула на мужа. Он с угрюмым видом принялся кружить по комнате. Из-за двери как ни в чем не бывало долетало мирное, чуть шепелявое гудение Рамсеса.
   Наконец Эмерсон остановился. Надо отдать ему должное: отходит он так же быстро, как и распаляется.
   - Дорогой, я пообещала Абделю, что мы придем к нему в лавку сегодня ночью.
   - Очень опрометчивое обещание. Вот скажи, с какой стати мне тащиться черт-те куда из-за этого старого мерзавца, а? Между прочим, ночами порядочные люди не шастают по улицам, а...
   Его глаза выразительно сверкнули, но я сделала вид, будто ничего не заметила.
   - Абдель вне себя от страха. Думаю, он связан с грабителями.
   - Разумеется, связан, дражайшая моя Пибоди. Все торговцы древностями якшаются с грабителями.
   - Ты не понял, я имею в виду конкретных грабителей, Эмерсон. Помнишь, вы с Уолтером обсуждали невиданный поток древностей, хлынувший на рынок? Ты тогда сказал, что в игру вступил какой-то новый игрок, настоящий гений преступлений...
   Я с изумлением услышала в своем голосе восторженные интонации.
   - Ничего такого я не говорил! Лишь предположил...
   - И Абдель входит в эту банду! Он терзается, что упомянул при мне какого-то "хозяина". Наверное, это и есть Гений Преступлений... Будем называть его так.
   Эмерсон язвительно захохотал.
   - Живописно, но неубедительно! Ты опять даешь волю воображению. Что-то не верится, будто злодеи в твоем присутствии стали вдруг делать такие признания. Ты уверена, что правильно поняла?
   - Во-первых, Абдель не знал о моем присутствии. А во-вторых... интересно, чем ты слушаешь, Эмерсон? А во-вторых, они говорили на жаргоне.
   - Ну хорошо... Согласен, Абделя вовлекли во что-то более серьезное, чем его обычные темные делишки. Но твое предположение, будто толстяк состоит в какой-то гипотетической банде, - это всего лишь предположение, не более. И этот твой Гений Преступлений... Пибоди, у тебя редкий дар возводить фантастические теории на пустом месте. А зданиям без фундамента свойственно падать, дорогая моя. Так что, прошу, сдерживай свое буйное воображение и оставь в покое бедного мужа.
   Пришлось подбавить в голос смирения.
   - Эмерсон, а что, если я права? Вдруг мы сумеем поймать этих подлых людишек? У нас ведь есть шанс. Неужели это не стоит небольшого неудобства?
   - Гм-м...
   О, этот многозначительный звук был максимальной уступкой, на которую я могла рассчитывать. А потому дискуссию пришлось отложить, тем более что вернулось наше чадо и с важным видом оповестило родителей, что первый урок арабского прошел успешно. У меня не было ни малейшего желания посвящать Рамсеса в наши планы. Он бы тут же объявил, что пойдет с нами, да еще прихватит Бастет, а его мягкотелый отец согласился бы с блаженной улыбкой.
   Увы, предусмотреть все не в силах даже такая смекалистая особа, как Амелия Пибоди. Следовало припрятать обрывок папируса прежде, чем его увидел Рамсес. Он накинулся на древний клочок с видом оголодавшего зверя. Я со вздохом разрешила ему взять папирус, попросив быть поаккуратнее. Рамсес послал мне взгляд, полный праведного негодования.
   - Прости, мой мальчик, я знаю, что с древностями ты всегда обращаешься аккуратно. Но, откровенно говоря, не понимаю, зачем он тебе. Не научил же дядя Уолтер тебя еще и коптскому?
   - Дядя Уолтер не знает коптского, - надменно ответствовал Рамсес. - Я просто хочу проверить на практике, насколько далеко я продвинулся в изучении этого языка. Как тебе, наверное, известно, мамочка, коптский язык - это модифицированный древнеегипетский, хотя копты использовали греческие буквы.
   Я закатила глаза. Ладно бы только муж читал лекции по египтологии, так нет, родное дитя тоже вздумало поучать, да еще в столь самодовольной форме!
   Рамсес сел за стол, рядом примостилась Бастет. Ребенок и кошка склонили головы над папирусом, причем у животного вид был не менее заинтересованный, чем у нашего сына.
   Внезапно дверь, ведущая в соседнюю комнату, затряслась под градом ударов. Кулачищи у Джона огромные, а своей силы он не осознает, вот и приходится каждый раз опасаться, как бы дверь не слетела с петель. Однако сейчас этот грохот доставил мне невероятное наслаждение, он звучал заманчивее самой сладкой музыки.
   Я пригласила Джона входить. Молодой человек застенчиво переступил порог, и Эмерсон согнулся в пароксизме хохота. На Джоне была униформа лакея, которую он, видимо, привез из Англии: бриджи до колен, медные пуговицы и все такое... Должна признаться, в этом наряде он и впрямь выглядел довольно нелепо. Залившись румянцем, Джон недоуменно посмотрел на Эмерсона.
   - К вашим услугам, сэр и мадам, - объявил он. - Приношу свои извинения, что не мог выполнять свои обязанности на протяжении прошедших дней, и почтительно благодарю мадам за то внимание, которое она мне оказывала.
   - Хорошо, хорошо, - выдавил Эмерсон. - Ты уверен, что выздоровел, мой мальчик?
   - Полностью выздоровел, - заверила я супруга. - А теперь, Джон, постарайтесь никогда не снимать фланелевый пояс и следите за тем, что вы пьете и едите.
   Тут я невольно покосилась на Рамсеса, проглотившего утром подозрительное лакомство. Впрочем, за нашего сына можно не опасаться: через его пищеварительный тракт прошли газетные листы, волчьи ягоды, ластики, чернила, костяные пуговицы и такое количество сладостей, которое могло бы свалить буйвола, а у мальчика даже расстройства желудка ни разу не было.
   Джон спросил, какие будут распоряжения.
   - Пока никаких. Почему бы вам немного не прогуляться, Джон? Вы не видели города, да и гостиницы тоже.
   Рамсес тут же подскочил:
   - Я с Джоном!
   - Ну, не знаю...
   - А как же папирус, сын мой? - спросил Эмерсон.
   Рамсес взял шляпу и направился к двери.
   - Похоже, манускрипт принадлежит человеку по имени Дидимус Томас, невозмутимо объявил он. - Это все, что я пока смог выяснить, но попытаюсь еще разок, когда достану коптский словарь. Пошли, Джон!
   - Только не смей выходить из гостиницы! - поспешно сказала я. - Дальше террасы ни ногой! Ничего не ешь! Не пей! Не разговаривай с погонщиками ослов! И никому не говори тех слов, которые узнал от погонщиков ослов. Не заходи на кухню, в ванные или в спальни других людей. Не отходи от Джона! Не отпускай Бастет! Не позволяй ей гоняться за мышами, собаками, другими кошками и дамскими юбками. Не...
   Я замолчала, чтобы набрать воздуха. Рамсес сделал вид, что с нравоучениями покончено, послал мне ангельскую улыбку и выскользнул за дверь.
   - Только не долго, Джон! - умоляюще выдохнула я. - Не выпускайте его из виду.
   Юноша расправил плечи:
   - Можете положиться на меня, мадам. Я готов к выполнению задания. И...
   - Быстрей же! - Я вытолкала его за дверь и повернулась к Эмерсону: - Я предусмотрела все случайности?
   - Наверняка нет, - ответствовал заботливый родитель.
   2
   Я забыла запретить Рамсесу залезать на верхушки пальм. Обиженным тоном он объяснил, что хотел всего лишь получше разглядеть финики, о которых столько слышал. А есть, мол, и не собирался. В доказательство он протянул мне горсть липких фиников, с большим трудом выковыряв их из кармана.
   Велев Джону отмыть Рамсеса, сама я принялась приводить в порядок вечерний костюм Эмерсона. Он с отвращением взирал на фрак.
   - Сколько раз повторять, Амелия, я не собираюсь разгуливать в этих нелепых одеяниях. Какое мучение ты припасла для меня на этот раз?
   - Сегодня у нас званый ужин, на который я пригласила кое-кого. Если тебе не трудно, помоги мне с платьем.
   Наивного Эмерсона очень легко отвлечь. Он проворно помог мне втиснуться в платье и принялся сопеть над пуговицами.
   - И кого же? Не Питри же, он никогда не бывает на этих светских балаганах. На редкость разумный человек. Навиля? Картера? Нет... - Руки, сновавшие вдоль моего позвоночника, замерли. Над моим плечом возникло разъяренное лицо Эмерсона. - Только не говори мне, что это де Морган! Пибоди, если ты занялась интригами за моей спиной...
   - Я когда-нибудь занималась интригами? - На самом деле мсье де Морган с вежливым извинением отклонил мое приглашение, так как уже пообещал быть в другом месте. - Нет, - продолжала я, когда Эмерсон вновь принялся за пуговицы: платье было оснащено двумя десятками микроскопических горошин. Речь идет вовсе не о мсье де Моргане. Утром я узнала, что в каирский порт прибыли "Иштар" и "Хатор".