Питерс Эллис. Неугомонная мумия

   - А... Сейс и Уилберфорс. Не могу понять, что ты находишь в этой парочке. Священник-любитель и политик-ренегат...
   - Они прекрасные ученые. Преподобный Сейс только что получил в Оксфорде кафедру ассирологии.
   - Дилетанты! - фыркнул Эмерсон. - Таскаются туда-сюда по Нилу на своих корытцах, вместо того чтобы работать, как все честные люди.
   Из моей груди невольно вырвался тоскливый вздох, и Эмерсон, самый отзывчивый из мужей, вновь прервал свой тяжкий труд и вопросительно заглянул мне в глаза.
   - Скучаешь по собственному кораблю, Пибоди? Ну, ради тебя...
   - Нет-нет, дорогой. Честно говоря, путешествие по Нилу было бы высшим блаженством, но я не променяю на него удовольствие работать вместе с тобой.
   Это признание привело еще к одному перерыву; если так пойдет и дальше, то платье мне удастся застегнуть лишь к завтрашнему утру. Я занялась пуговицами сама, стараясь не обращать внимания на коварные маневры Эмерсона, всеми силами пытавшегося помешать мне.
   - А знаешь, дражайшая моя Пибоди, мне нравится этот наряд. Темно-красный цвет тебе к лицу. Похожее платье было на тебе в тот вечер, когда ты вынудила меня дать обещание жениться на тебе.
   - Все шутишь, Эмерсон... - Я придирчиво осмотрела себя в зеркало. - Не слишком ли вызывающий оттенок для замужней женщины и заботливой мамаши? Нет? Что ж, как всегда, полагаюсь на твое суждение, дорогой мой супруг.
   В моей памяти тоже были живы самые нежные воспоминания о том заветном платье... Именно в тот романтический вечер Эмерсон предложил мне руку и сердце. Разумеется, я не вынуждала его жениться на мне, ну разве что... слегка подтолкнула. С тех пор я всегда слежу за тем, чтобы в моем гардеробе непременно присутствовало платье глубокого винного оттенка. Правда, нынешние наряды, по счастью, лишились отвратительного элемента прошлых лет - турнюра. И теперь я мечтала о том, что вслед за турнюрами, в небытие канут и омерзительные корсеты. Конечно же, мои корсеты никогда не отличались той теснотой, которую требует мода, поскольку я глубоко убеждена, что человеку надобно дышать. Да и вообще я частенько обходилась без этого гнусного орудия пыток, но к вечернему платью требовался корсет - для завершенности, так сказать, форм...
   Удостоверившись, что наряд мой в порядке, я застегнула на шее любимое украшение - кулон в виде скарабея. Скарабей был самый настоящий, времен Тутмоса III, и подарил мне его любимый супруг.
   Покончив со своим туалетом, я принялась за Эмерсона. Очень кстати вернулись Джон с Рамсесом, одна бы я не справилась - мало того, что запихнуть моего мужа в вечерний костюм дело нелегкое, так Эмерсон еще имеет пагубную привычку с таким остервенением набрасываться на застежки, пуговицы и запонки, что они разлетаются во все стороны. Вот и сейчас, если б не Рамсес, мы бы битый час ползали по полу, заглядывая под шкафы в поисках запонки. Наш сын и его любимица Бастет справились с этим в мгновение ока.
   Усилия наши окупились сторицей, ибо Эмерсон в вечернем туалете выглядел неотразимо. Синие глаза гневно полыхали на загорелом лице, и эта ярость добавляла внешности моего мужа особый шарм. Эмерсон всегда гладко выбрит, но дело вовсе не в аккуратности или патологической опрятности, а скорее в извращенном вкусе моего ненаглядного. Если бы вдруг бороды вышли из моды, Эмерсон тотчас бы отрастил на лице косматую поросль.
   - Какой ты красивый, папочка, - с восхищением протянул Рамсес. - Но мне такой костюм не нужен, на нем хорошо видно грязь.
   Что правда, то правда. Пришлось отправить Рамсеса в очередной раз мыться. Судя по всему, пыль под кроватью копилась не один год. Мы распорядились, чтобы ужин для Джона с Рамсесом принесли в номер, а сами спустились встречать гостей.
   Нельзя сказать, что прием прошел гладко. Но такого никогда не бывает, если Эмерсон находится в мрачном настроении, а он почти всегда в мрачном настроении перед званым ужином.
   Мистера Уилберфорса Эмерсон уважал, пусть и с огромной неохотой, но преподобный Сейс будил в нем животные инстинкты. Трудно найти более непохожих людей: Эмерсон - высокий, широкоплечий и энергичный, а Сейс маленький, тщедушный человечек с ввалившимися глазами за стеклами очков в проволочной оправе. Даже на раскопках его преподобие расхаживает в сутане и долгополом сюртуке, напоминая гигантского жука.
   Уилберфорс, которого арабы прозвали Отец Бороды, обладал таким флегматичным характером, что Эмерсон давно оставил затею вывести его из себя. Американец лишь улыбался в ответ на нападки и поглаживал окладистую седую бороду.
   Джентльмены приветствовали нас с обычной учтивостью и выразили сожаление, что не имеют возможности познакомиться с юным Рамсесом.
   - Вы, как всегда, в курсе всех новостей, - улыбнулась я. - Мы прибыли лишь вчера, а вы уже знаете, что с нами приехал наш сын.
   - Круг ученых и египтологов невелик, - отозвался Уилберфорс. - Вполне естественно, что каждый из нас интересуется деятельностью другого.
   - С какой стати? - фыркнул Эмерсон с видом человека, во что бы то ни стало решившего испортить вечер. - Нет ничего скучнее, чем сплетни! Какое мне дело до того, чем занимаются другие, будь они ученые или нет. А о профессиональной деятельности большинства археологов даже и говорить не стоит. Профаны!
   Я попыталась сменить тему разговора вежливым вопросом о здоровье миссис Уилберфорс. Мое приглашение распространялось, разумеется, и на эту даму, но обстоятельства не позволили ей прийти. Обстоятельства всегда не позволяли ей прийти. Складывалось впечатление, что миссис Уилберфорс - довольно болезненная личность.
   Однако мой тактичный маневр пропал втуне. Преподобный Сейс, в адрес которого Эмерсон неоднократно отпускал язвительные замечания, был не настолько христианином, чтобы упустить возможность отомстить.
   - Кстати, о профессиональной деятельности, - сладким голосом заговорил он. - Насколько я понял, наш друг де Морган собирается копать в Дахшуре. А вы где будете трудиться, дорогой профессор?
   Судя по выражению лица Эмерсона, он готов был обрушить в адрес бедного мсье де Моргана град проклятий. Я поспешно пнула супруга. Гримаса ярости на его физиономии сменилась гримасой страдания. Эмерсон судорожно ойкнул, а я быстро заговорила:
   - В Мазгунахе! В этом сезоне мы собираемся заняться пирамидами в Мазгунахе.
   - Пирамидами? - Уилберфорс был слишком учтив, чтобы возражать даме, но на лице его читалось сомнение. - Признаюсь, мне казалось, что я знаю все известные пирамиды.
   Ничего не оставалось, как упрямо сказать:
   - А это неизвестные пирамиды!
   После этого разговор перешел на общие темы. И только когда мы перебрались в гостиную, чтобы выпить бренди и выкурить сигары (последнее, увы, касалось лишь джентльменов), я достала обрывок папируса и протянула его преподобию.
   - Вот что я купила сегодня у одного торговца древностями.
   Глубоко посаженные глазки преподобного вспыхнули любопытством. Поправив очки, он внимательно рассмотрел письмена, после чего неуверенно протянул:
   - Я не специалист в коптском языке, дорогая миссис Эмерсон. Полагаю, это... - Он замолчал, изучая текст, а Уилберфорс с улыбкой заметил:
   - Удивляюсь вам, миссис Амелия. Я-то думал, чета Эмерсонов принципиально не покупает ничего у этих стервятников.
   Эмерсон тут же надменно выпятил подбородок:
   - Я-то не покупаю! К сожалению, у моей жены более гибкие моральные принципы.
   - Мы ищем папирусы для Уолтера, - объяснила я.
   - Ах да! Профессора Эмерсона-младшего. Но боюсь, на этом поле вас ждет жестокая конкуренция, дорогая миссис Амелия. Сейчас столько молодых людей увлеклось древнеегипетским, что тексты идут нарасхват.
   - И вы тоже за ними охотитесь? - спросила я, внимательно глядя на мистера Уилберфорса.
   - Конечно. Но, - глаза американца лукаво блеснули, - я веду честную игру. Если вы найдете что-нибудь стоящее, меня можете не опасаться: я не стану чинить козни и пытаться увести у вас из-под носа лакомый кусочек.
   - Чего нельзя сказать о некоторых наших коллегах, - проворчал Эмерсон.
   Ответа мистера Уилберфорса я не расслышала. Мое внимание привлекла пара, вошедшая в гостиную.
   Молодой человек повернул голову и что-то сказал своей спутнице. У него был идеальный греческий профиль, характерный для изысканных статуй Аполлона. Зачесанные назад волосы оставляли открытым высокий классический лоб и сияли как электрум - так называется смесь золота и серебра, которую египтяне использовали в наиболее ценных украшениях. Чрезвычайная бледность (наверное, только что приехал на Восток) усиливала сходство со статуей - лицо казалось вырезанным из мрамора. Внезапно с молодым человеком произошла разительная перемена. Он посмотрел на свою спутницу и... улыбнулся, лицо его словно засветилось. Мраморная статуя ожила, по-другому и не скажешь.
   Сопровождавшая его леди... гм, а леди ли это? Атласный наряд кричащего ярко-лилового цвета своим экстравагантным видом наводил на мысль не столько о мире моды, сколько о полусвете. Платье было щедро оторочено соболями, усыпано бисером и снабжено оборками и кружевами, бантами и перьями, умудряясь при этом оставлять обнаженной пышную белую грудь. Сверкающие драгоценности просто усеивали дородные прелести особы, а лицо ее было надежно скрыто под толстым слоем косметики. Если молодой человек походил на прекрасную мраморную статую, то его спутница - на толстое разрисованное чучело.
   Эмерсон толкнул меня в бок:
   - На что это ты уставилась, Амелия? Мистер Уилберфорс спрашивает, что...
   - Ох, простите! Честно говоря, загляделась на этого красивого юношу.
   - Как и все остальные дамы в гостиной, - усмехнулся мистер Уилберфорс. - Примечательное лицо, не правда ли? Когда я с ним познакомился, он мне напомнил всадника на фризе Парфенона.
   Похоже, пара направлялась именно к нам. Вульгарная особа жеманно цеплялась за локоть своего прекрасного спутника. Я испытала настоящее потрясение, увидев, что греческий герой облачен в пасторское одеяние.
   - Священник!..
   Эмерсон презрительно скривил губы:
   - Именно поэтому он так очаровывает женщин. Недоразвитые дамочки падки на худосочных служителей церкви. Ваш коллега, Сейс?
   Его преподобие поднял взгляд. Лоб его прорезали морщины.
   - Нет!
   - Он американец, - объяснил Уилберфорс. - Член одной из тех странных сект, что как грибы появляются в моей огромной стране. По-моему, они называют себя Братьями святого Иерусалима.
   - А... э-э... дама?
   - Понятия не имею, почему тебя интересуют подобные личности, проворчал Эмерсон. - Если и есть на свете что-то более скучное, чем благочестивый лицемер, так это легкомысленная модница. По счастью, я с такими особями не имею ничего общего.
   Вообще-то вопрос мой был обращен к мистеру Уилберфорсу, и тот оправдал мои надежды:
   - Это баронесса фон Хохенштайн фон Бауэр фон Грюневальд. Древний баварский род, почти такой же богатый, как английский королевский дом.
   - Ха! - воскликнул Эмерсон. - Так, значит, молодец - банальный охотник за приданым?! Так я и знал! Худосочный лицемер!
   - Да помолчи же, Эмерсон, - не выдержала я. - Они обручены? Похоже, баронесса находится с молодым человеком в очень дружеских отношениях.
   Уилберфорс улыбнулся в бороду:
   - Не думаю. Баронесса - вдова, но разница в возрасте... Да и называть этого человека охотником за приданым было бы несправедливо. Все, кто знаком с этим юношей, отзываются о нем с большим уважением.
   - Знать его не хочу и говорить о нем не хочу! - отрезал Эмерсон. - Ну, Сейс, что вы думаете об этом папирусе?
   - Трудный текст, - медленно сказал Сейс. - Собственные имена я могу прочесть, но только потому, что они греческие...
   - Дидимус Томас, - сказала я.
   - Поздравляю вас с такой проницательностью, миссис Эмерсон. Вы, несомненно, обратили внимание вот на эту лигатуру, которая служит сокращенным обозначением имени Иисуса.
   Я скромно улыбнулась. Эмерсон фыркнул.
   - Библейский текст? Ничего другого копты и не писали, будь они прокляты, одни лишь скучные копии Писания да нудные небылицы о святых. Кто этот Дидимус Томас?
   - Апостол, насколько я понимаю, - ответил священник.
   - Фома Неверующий? - просиял Эмерсон. - Единственный апостол, в котором нашлась крупица здравого смысла. Старина Фома мне всегда нравился.
   Сейс нахмурился.
   - "Блаженны не видевшие и уверовавшие", - процитировал он.
   - Ну что еще мог сказать этот человек? - вопросил Эмерсон обрадованно. - О, этот ваш Иисус умел жонглировать словами, если, конечно, он вообще существовал, что весьма сомнительно.
   Редкая бороденка Сейса задрожала от возмущения.
   - Если такова ваша точка зрения, профессор, то этот обрывок представляет для вас мало интереса.
   - Вовсе нет. - Эмерсон выдернул папирус из рук преподобного. - Сохраню его на память о любимом апостоле. Честно говоря, Сейс, вы ничем не лучше других бандитов-археологов, стремящихся украсть мои открытия.
   Мистер Уилберфорс громко объявил, что пора уходить. Эмерсон продолжал говорить, явно вознамерившись довести преподобного Сейса до бешенства. Начал с сомнения в существовании Христа, а закончил презрением к христианским миссионерам... Такое кого угодно выведет из себя.
   - Эти ваши христиане были редкостными наглецами! - весело воскликнул мой ненаглядный. - С какой стати они пытались привить мусульманам свои узколобые предрассудки? В своем первозданном виде ислам ничуть не хуже любой другой религии... Конечно, любая религия - это жуткий вздор, но...
   Уилберфорсу наконец удалось увести своего глубоко оскорбленного друга, но лишь после того, как его преподобие нанес последний удар:
   - Желаю удачи с "пирамидами", дорогой профессор. Не сомневаюсь, ваши соседи в Мазгунахе вам очень понравятся.
   - Что он хотел этим сказать? - спросил Эмерсон, когда наши гости удалились.
   - Полагаю, мы скоро узнаем.
   Если бы я могла предвидеть, сколь пророческими окажутся мои слова... О, похоронный колокол прозвучал бы тогда веселее, но в тот вечер я была преступно беззаботна, радуясь удачному вечеру: обошлось без громкого скандала, да и Эмерсон не слишком бесновался.
   Заглянув к Рамсесу и убедившись, что нашего беспокойного сына объял сон праведника, мой дорогой супруг с горящими глазами предложил последовать примеру чада и отправиться в постель...
   - Как, а встреча с Абделем? - возмутилась я.
   - Э-э... Я надеялся, что ты передумала. Пибоди, да этот твой Абдель и думать забыл о нас! Посулив объясниться при встрече, он лишь хотел выпроводить тебя, вот и все. Поверь, он нас не ждет!
   - Чепуха, Эмерсон. Когда муэдзин пропоет в полночь с минарета...
   - Не пропоет. Ты не хуже меня знаешь, Амелия, что в полночь на молитву не созывают. На рассвете, в полдень, среди дня, на закате и с наступлением темноты - вот когда следует молиться правоверному мусульманину.
   Он был совершенно прав. Непонятно, почему этот факт вылетел у меня из головы. Справившись с досадой, я возразила:
   - Но ведь иногда муэдзин поет и среди ночи.
   - Вот именно, иногда. Порой самых благочестивых охватывает религиозное рвение. Но это невозможно предвидеть заранее. Будь уверена, Амелия, старого проходимца не окажется в лавке.
   - Мы не можем утверждать наверняка.
   Эмерсон в сердцах топнул ногой.
   - Проклятье, Амелия! Отродясь не встречал такой упрямой женщины. Давай найдем компромисс - если в твоем словаре есть такое слово.
   Я скрестила руки на груди, давая понять, что не дам обвести себя вокруг пальца.
   - И что за компромисс?
   - Давай еще часок посидим на террасе, и если услышим песню муэдзина, то отправимся в квартал торговцев. Но если до половины первого ничего не услышим, то пойдем спать.
   Поскольку я и сама собиралась предложить то же самое, то нашла слова Эмерсона не лишенными смысла. В конце концов, мы не могли отправиться в лавку, не услышав условленного сигнала.
   - Вполне разумный компромисс. Подчиняюсь твоему суждению, как и полагается послушной жене.
   3
   Если нужно убить час, то наверняка найдутся места и похуже, чем терраса гостиницы "Шепард". Мы сидели за столиком, потягивали кофе и наблюдали за прохожими. В ласковом египетском климате люди ложатся поздно, и жизнь на улицах кипит до глубокой ночи. Бесчисленные звезды сияли так низко, что, казалось, цеплялись за ветви деревьев. Серебристый звездный свет окутывал город призрачным покрывалом. Цветочники на улице предлагали свои товары ожерелья из жасмина и охапки розовых бутонов, обвязанных яркими лентами. В теплом ночном воздухе стоял густой и пьянящий цветочный аромат. Эмерсон подарил мне букетик. Его теплые пальцы нежно сжимали мою ладонь, в глазах светились чувства, не требовавшие слов, ласковый ветерок гладил мне щеку, и я почти забыла, зачем здесь нахожусь.
   Но чу... Что это?! Высокий и чистый голос пронесся над залитыми лунным светом куполами, то нарастая, то ослабевая в своем музыкальном призыве, крик муэдзина!
   Аллах акбар, аллах акбар - лайлаха иллаллах!
   Бог велик, Бог велик, нет Бога, кроме Бога.
   Я мигом вскочила на ноги.
   - Я знала!!! Быстрей же, Эмерсон!
   - Вот черт... Ну хорошо, Амелия. Но когда я доберусь до этого прохвоста, он пожалеет, что потревожил нас в такой неурочный час.
   Перед тем как выйти на террасу, мы переоделись: Эмерсон потому, что терпеть не может вечерний костюм, а я потому, что надеялась на приключение.
   Мы пустились в путь еще до того, как смолкло пение ревностного приверженца веры. Отравились пешком, так как не пристало на тайное свидание заявляться в экипаже, да и все равно ни одна повозка не сможет протиснуться в узкие переулки квартала торговцев древностями. Эмерсон несся вперед широченными шагами: ему не терпелось поскорее покончить с делом. Мне же не терпелось узнать, что за страшная тайна не дает покоя моему старому другу. Ибо, несмотря ни на что, я относилась к Абделю с теплотой. Может, он и мошенник, но очаровательный мошенник.
   Как только мы свернули в узкие проходы, стены закрыли лунный свет, и чем дальше мы углублялись в лабиринт улочек, тем темнее становилось. Балконы с решетчатыми деревянными ставнями нависали над улицей, почти соприкасаясь друг с другом. Кое-где путь озарял золотой отблеск освещенного окна, но большинство домов были темными, лишь иногда меж ставнями мелькали полоски света. В темноте метались зловещие тени: то из-за груды мусора выскочит крыса, то нырнет в еще более узкий проулок тощий пес. Нестерпимое зловоние от гниющих фруктов и человеческих испражнений, словно густая жидкость, заполняло улочки-туннели.
   Эмерсон летел вперед, то и дело наступая в лужу с какой-то неописуемой дрянью или поскальзываясь на дынной корке или гнилом апельсине. Я не отставала ни на шаг. Впервые мне довелось оказаться в старом городе среди ночи. Меня не так-то просто напугать. Не раз я без страха смотрела в лицо опасности, не раз противостояла врагам, но эта зловонная тишина начинала действовать мне на нервы.
   Какое счастье, что со мной Эмерсон. На современной улице, где даже в такую пору шляются праздные туристы, много света и смеха, музыки и громких голосов. Обитатели квартала Хан-эль-Халил спали или занимались делами, для которых требуется не столько свет, сколько плотно закрытые двери. В одном месте, где из-за ставен пробивалась бледная полоска света, я уловила одуряющий сладкий запах. До моего слуха долетел возглас, приглушенный толстыми глиняными стенами, возглас то ли восторга, то ли боли... В этом доме располагалась "гурза", опиумный притон, где любители искусственных сновидений проводили лучшие свои часы. А когда впереди в какой-то проем нырнула темная фигура и исчезла, растворившись в непроглядной тьме, я едва сдержала крик. Эмерсон усмехнулся:
   - Надургия заснул. Он должен был раньше услышать наше приближение.
   Он говорил тихо, но как благословенно успокаивающе звучал спокойный голос моего ненаглядного!
   - Надургия? - повторила я озадаченно.
   - Сторож. Он принял нас за полицейских шпиков. Теперь гурза закроется, пока не минует опасность. Жалеешь, что пошла, Пибоди?
   Улочка была такой узкой, что мы не могли идти рядом, и такой темной, что я едва различала в черной мгле смутные очертания фигуры Эмерсона. Я не столько увидела, сколько почувствовала, как он протянул ко мне руку. Вцепившись в нее, я правдиво ответила:
   - Вовсе нет, дорогой. Очень интересное и необычное приключение. Но признаюсь, без тебя я бы, наверное, слегка испугалась, совсем чуть-чуть...
   - Мы почти пришли. Если наше путешествие - напрасная трата времени, дражайшая Пибоди, я буду поедом тебя есть до конца жизни.
   Лавка Абделя казалась, как и все остальные, темной и пустой.
   - Что я говорил, - торжествующе прошипел Эмерсон.
   - Мы должны зайти с черного хода, - отозвалась я, тоже невольно переходя на шепот.
   - С черного хода, Пибоди? Ты в своем уме? По-твоему, это образцовая английская деревушка с ровными улицами и выходами на две стороны?
   - Не тяни время, Эмерсон. Я уверена, ты знаешь, где находится черный ход. Он должен быть: кое-кто из клиентов Абделя вряд ли осмеливается входить в лавку через парадные двери, минуя привратника.
   Эмерсон хмыкнул. Держа меня за руку, он некоторое время шел вдоль улицы, затем свернул в какую-то мрачную каменную кишку. Проход все сужался и сужался, я уж стала думать, что он закончится тупиком. Мои плечи касались стен, Эмерсон и вовсе был вынужден протискиваться боком. Это был не переулок, а черта, нарисованная самыми черными в мире чернилами.
   Наконец Эмерсон остановился и тихо прошептал:
   - Здесь.
   - Где? Я ничего не вижу.
   Он поднес мою руку к невидимой поверхности. Дерево...
   - Здесь нет молоточка, - разочарованно сказала я, тщетно шаря по двери.
   - И звонка тоже нет, - саркастически отозвался Эмерсон и негромко постучал.
   Ответа не последовало. Эмерсон, который никогда не отличался терпением, остервенело шарахнул по двери кулаком.
   Та подалась. На какой-нибудь дюйм, не больше, и совершенно бесшумно. В образовавшуюся щелочку проник слабый свет, настолько тусклый, что он не мог справиться с уличным мраком.
   - Странно, - пробормотал Эмерсон.
   Я разделяла его чувства. Все это было очень странно... и зловеще. Изнутри не доносилось ни шороха, ни звука. Как будто все живое вокруг охватил ужас, заставив затаить дыхание. Из личного опыта я знала, что это дурной знак: за дверью мог кто-то притаиться. Дверь не заперта... Трудно представить, что торговец не запер лавку на ночь, да еще в таком сомнительном квартале...
   - Отойди назад, Пибоди, - тихо велел Эмерсон.
   Свой приказ он подкрепил бесцеремонным толчком. Только я собралась сообщить, что думаю о его манерах, как Эмерсон с силой пнул дверь.
   Если он намеревался зажать предполагаемого злодея между дверью и внутренней стеной, то ему это не удалось. Дверь была настолько тяжелой, что отреагировала на удар очень вяло, проще говоря, приоткрылась еще чуть-чуть. Эмерсон же со стоном схватился за ногу.
   - Дьявол!
   Я всегда говорила, что разум превыше силы...
   Слегка потеснив супруга, я вытянула шею и сунула нос в щель. Комнату освещала единственная лампа - в грубом глиняном сосуде, что использовались еще в древние времена, мерцало коптящее пламя. Благодаря этому неверному мерцанию создавалось жутковатое впечатление, будто во тьме кто-то тайком движется. Повсюду царил невероятный беспорядок. Может, Абдель и не отличался аккуратностью, но подобный хаос не мог быть вызван одной лишь ленью. Деревянный столик опрокинут, пол усеян черепками и осколками... Вперемешку с черепками валялись скарабеи и прочие древние безделушки, обрывки папируса и холсты, каменные сосуды, резные изображения и даже мумия в обмотках, наполовину скрытая деревянным ящиком.
   Эмерсон, еще раз призвав на подмогу Князя Тьмы, храбро двинулся вперед. Я схватила его за руку:
   - Будь осторожен! По-моему, здесь дрались...
   Он попытался стряхнуть мою руку, но я не унималась:
   - Наверное, Абдель... Но другой... Эмерсон, а что, если он притаился и выжидает удобного момента, чтобы наброситься на нас?
   - Если так, то этот тип полный идиот. Пусть даже к нашему приходу он находился в доме, но у него было полно времени, чтобы удрать, пока мы тут с тобой устраиваем дискуссию. Кроме того, где здесь можно спрятаться, по-твоему? Есть только одно место... - Он заглянул за дверь. - Но там никого. Пролезай же и закрой дверь. Что-то мне все это не нравится.
   Я смиренно последовала его указаниям, захлопнула тяжелую дверь и почувствовала себя гораздо лучше. И все же сосущий страх не оставлял. Я никак не могла отделаться от ощущения, будто в темной лавке таится нечто ужасное.
   - Может, Абделя здесь вообще не было? - неуверенно спросила я. - Два вора столкнулись случайно и...
   - Нет смысла гадать. Ну и кавардак! Поди разбери, пропало что-нибудь или нет. Господи, Амелия, ты только взгляни вон на ту полку. Это же фрагмент цветной фрески - я видел такую лишь раз в жизни, два года назад, в одной из гробниц Эль-Бершеха. Чертов проходимец, у него не больше моральных устоев, чем у тех шакалов, что грабят своих собственных предков!
   - Эмерсон, сейчас не время...
   - А это... - он выхватил предмет, наполовину скрытый черепками. Дощечка с портретом, оторванная от мумии...
   Оставив супруга копаться в рухляди и бормотать себе под нос, сама я на цыпочках подкралась к занавешенному проему, который вел в переднюю часть лавки. Я знала, что найду там, и была готова, как мне казалось, к худшему. И все же от картины, представшей перед глазами, у меня разом отказали руки, ноги и голосовые связки.