Питерс Эллис. Проклятье фараона

   Она нацелилась на Эмерсона. Мой супруг аккуратненько соскользнул со стула. Мадам Беренжери рухнула лицом... или нет - скорее, пузом вниз, поперек сиденья. Я зажмурилась. А что вы думаете? Такое зрелище устрашило бы кого угодно.
   - Боже правый... - прошептал Эмерсон.
   Мадам Беренжери сползла на пол, перевернулась.
   - Где он? - потребовала она ответа у ножки стола. - Куда он делся, мой возлюбленный супруг? Тутмос!
   - Да уберите же ее отсюда! - не выдержала я. - Лакей, наверное, сбежал. Где она, спрашивается, коньяк с утра раздобыла?
   Вопрос повис в воздухе, но мадам Беренжери совместными усилиями убрали. Отправив Карла на поиски лакея, я вернулась в гостиную, где Эмерсон в гордом одиночестве прихлебывал чай и черкал в блокноте.
   - Сядь-ка, Пибоди, помозгуем.
   - Ты что-то повеселел на глазах! Успел договориться с рабочими? Или это радость свидания с мадам Беренжери?
   Эмерсон пропустил шпильку мимо ушей.
   - С рабочими договориться не удалось, зато я придумал, как их убедить. Сейчас еду в Луксор. Очень хотелось бы и тебя взять, но тогда дом останется без присмотра. А с юного Баскервиля нельзя спускать глаз.
   Услышав о тех мерах безопасности, которые я приняла, Эмерсон облегченно вздохнул:
   - Отлично. На Дауда можно положиться, но и ты будь поблизости. Как там юноша? Ты описала его состояние в таких мрачных тонах... В расчете на преступника, если я правильно понял?
   - Ну конечно. На самом деле Артуру гораздо лучше.
   - Отлично, - повторил Эмерсон. - Будь начеку, Пибоди. Никому не доверяй. Кажется, я вычислил убийцу, но...
   - Что-о-о?! - завопила я. - Ты знаешь...
   Громадная ладонь заглушила остальное.
   - Всему свое время, - прорычал мой муж.
   Я вывернулась из-под его руки.
   - И нечего было набрасываться. Уж и удивиться нельзя! Сначала твердил, что тебя все это не интересует, а теперь... Я, кстати, и сама вычислила убийцу.
   - Вот как?
   - Да, так!
   Мы скрестили взгляды.
   - Просветишь? - бросил Эмерсон.
   - И не подумаю. Мне кажется, что вычислила. А если ошиблась, ты до конца жизни поминать будешь. Давай-ка лучше ты меня просветишь.
   - Нет.
   - Ха! Тоже не уверен!
   - Я и не отрицал.
   Мы еще немножко посверлили друг друга взглядами.
   - У тебя нет доказательств, - сказала я.
   - В том-то вся и проблема. А ты...
   - Пока нет. Надеюсь добыть.
   - Угу. Умоляю тебя, Пибоди, воздержись до моего приезда от необдуманных поступков, ладно? Может, все-таки посоветуешься со мной?
   - Честное слово, Эмерсон, так бы и сделала, будь у меня наготове план действий. Пока же все подозрения основаны на интуиции, в которую ты не веришь. Начнешь издеваться, как обычно. Нет уж. Получу конкретные доказательства - сразу расскажу.
   - Согласен.
   - Согласен?! А ты?
   - Давай-ка вот что сделаем. Каждый напишет имя подозреваемого, листки положим в конверты и запечатаем. Тот из нас, кто останется в живых, и узнает имя победителя в споре. Идет?
   - Шутка неудачная. А мысль интересная. Запечатанные конверты мы торжественно убрали в ящик комода у себя в спальне, Эмерсон отправился в Луксор, меня же опять призвали дела.
   Я крутилась как белка в колесе. Послала Карла к пещере на смену О'Коннеллу. Встретила доктора Дюбуа, вместе с ним осмотрела пациента. (Мой совет насчет куриного бульона доктор встретил в штыки.) Затем провела мсье Дюбуа к телу Армадейла и была приятно удивлена царившим в сарае порядком. Полы вымыты, тело завернуто в чистую простыню, и даже скромный букетик лежал на груди. Мисс Мэри сделала все, чтобы украсить последний приют Армадейла в этом доме.
   Мсье Дюбуа оказался ни на что не годен. Мельком глянув на тело, заявил, что смерть наступила не раньше двух недель, и не позже двух дней назад. С чем и раскланялся.
   Для усопшего я ничего сделать не могла, зато живые нуждались во внимании. Приказав Ахмеду сварить курицу, я вернулась к себе. Пора было наконец исполнить тяжелую обязанность, которая давно смущала мою душу. Лишь непрерывная череда дел помешала мне сразу написать письмо матери Артура Баскервиля. Поставив подпись, я столкнулась с новой проблемой. Ни адреса, ни даже имени миссис Баскервиль ее сын не называл. Однако смерть лорда Баскервиля наделала столько шуму, что власти Найроби должны были знать, где живет вдова родного брата его светлости. К ним-то я и обратилась.
   Только надписала конверт, как меня вызвали местные власти. Полиция желала услышать подробности об Армадейле - где нашли, когда нашли и так далее. С криками, спорами, бюрократическими проволочками, но бумаги нам выдали. Близких у мистера Армадейла не было, а дальние родственники жили в Австралии. Решено было похоронить его на небольшом европейском кладбище в Луксоре, причем не откладывая - жара и суеверия работали против нас. Истерику леди Баскервиль удалось пресечь в зародыше, приняв все хлопоты на себя.
   Эмерсон вернулся часа в четыре, и к этому времени даже мой железный организм начал сдавать. Помимо всего прочего я заглянула к раненому, влила в него полчашки бульона; встретила мистера О'Коннелла, расспросила о дежурстве, перевязала руку и отправила спать. А главное - пообщалась с мадам Беренжери.
   Как и большинству пьяниц, ей не много было нужно, чтобы обрести форму. К обеду она явилась в том же ободранном балахоне, но при парике. Аромат духов, на которые мадам не поскупилась, был бессилен против... м-м... естественного парфюма, явного признака водобоязни. Новость об Армадейле уже дошла до нашей пифии, поэтому обед проходил под трагические завывания и пророчества грядущих несчастий. Благословенные паузы в похоронном вое мадам Беренжери заполняла чавканьем. Не могу винить леди Баскервиль за отказ от десерта, а Вандергельта - за то, что он смылся, воспользовавшись уходом нареченной. Я же посчитала своим долгом составить компанию почтенной матроне и убедиться, что она наелась до помрачения рассудка.
   Эмерсон, вернувшийся в спальню уже протоптанным путем - через окно, нашел меня в постели с кошкой Бастет у ног.
   - Пибоди! Девочка моя дорогая! - Он бросился ко мне; стопка каких-то бумаг вылетела из его рук и рассыпалась по полу.
   - Все в порядке, не волнуйся. Устала немножко.
   Эмерсон присел рядом на кровать, вытер влажный лоб.
   - О-ох! Ну и испугался же я! В жизни не видел тебя в постели средь бела дня... м-м... без меня. Чем вызвано горизонтальное положение? Полиция была?
   Выслушав мой сжатый, но толковый отчет, воскликнул:
   - Бедная ты моя, что за жуткий день! Как бы я хотел быть рядом!
   - Ничего подобного. Ты счастлив, что улизнул от всей этой суматохи. А особенно - от мадам Беренжери.
   Эмерсон сконфуженно ухмыльнулся.
   - Не спорю, это чучело выбивает меня из колеи так, как никто другой... кроме тебя, конечно.
   - С каждым днем она все хуже, Эмерсон! Я понимаю, пути Господни неисповедимы, все мы дети Божьи и так далее, но почему... Объясни ты мне почему умирают замечательные молодые люди, если мир вздохнул бы спокойнее без мадам Беренжери?!
   - Ну-ну, любовь моя, не волнуйся. Вот, смотри-ка... Сейчас ты у меня мигом оживешь! Оп-ля! - Он взмахнул пачкой бумаг. - Первые весточки из дома!
   Среди конвертов нашелся один, подписанный до боли знакомым корявым, но уверенным почерком. Наш сын научился писать в три года, перемахнув через никчемный этап печатных букв.
   - Письмо от Рамзеса! И не вскрыл?!
   - Хотел вместе с тобой. Давай, читай.
   Эмерсон растянулся на кровати, пристроив подбородок на ладони.
   - Дорогие мамочка и папочка, - с чувством начала я. - Мне без вас очень, очень плохо.
   В горле у Эмерсона булькнуло, он поспешно спрятал лицо.
   - Не спеши лить слезы умиления, сначала узнай, почему ему так уж без нас плохо. Няня очень злая, не хочет, давать мне конфет. Тетя Эвелина хорошая, она давала бы конфеты, только боится няню. Вот я и не ел конфет с тех пор, как вы уехали, и я думаю, что вы очень жестокие и бещеловечные (орфография Рамзеса, разумеется), потому что бросили своего сына. Дядя Уолтер вчера меня побил~
   - Что? - Эмерсон подпрыгнул и сел на кровати. Бастет недовольно ощетинилась. - Да как он посмел поднять руку на моего ребенка!
   - Успокойся. Если уж Уолтер поднял руку, значит, твой ребенок заслужил! Дядя Уолтер вчера меня побил за то, что я вырвал пять страничек из его инцикклопедие. Мне очень нужны были эти странички. Дядя Уолтер бьется очень сильно. Я больше не буду рвать странички из его инцикклопедие. Потом он научил меня писать по ироглефам "Я люблю вас, мама и папа". И вот я пишу.
   Мы склонились над листочком, изучая неровный ряд пиктограмм. Значки плыли у меня перед глазами, но материнская нежность, как всегда, была сильно разбавлена веселым изумлением.
   - Вот он, весь тут, наш Рамзес! - улыбнулась я. - Не знает, как пишутся слова "бесчеловечные", "энциклопедия" и "иероглифы", зато в самих иероглифах не сделал ни единой ошибки.
   - Боюсь, мы с тобой породили чудовище, Пибоди, - с хохотом согласился Эмерсон.
   Пока я читала письма от моей дорогой Эвелины (любящая тетушка ни словом не упомянула об инциденте с энциклопедией), Эмерсон просмотрел остальную почту и протянул мне два листка. Один был официальным приказом Гребо прекратить раскопки и принять на работу уволенных сторожей. Как только я пробежала глазами эту белиберду, мой муж вышвырнул скомканный листок в окно.
   Второй оказался вырезкой из газеты - ее любезно прислал мистер Уилбур. Кевин О'Коннелл, "наш корреспондент в Луксоре", в мельчайших подробностях описывал не только свой полет с гостиничной лестницы, но и эпизод с полетом ножа из шкафа. Информатор, правда, надул мистера О'Коннелла: пресловутый кинжал, "произведение искусства с усыпанной драгоценными камнями ручкой оружие, достойное фараона", если верить статье, перелетел через всю комнату и воткнулся в тумбочку у кровати.
   - Ну погоди, доберусь я до тебя...
   - Зачем же так сурово? - неожиданно вступился за репортера Эмерсон. Статья давнишняя, обещания он пока не нарушил. Не передумала? Разрешаю открыть конверт и написать другое имя.
   - Какой конверт?.. Ах да! Благодарю покорно. Эта статья, конечно, кое-что меняет... Но не имя преступника. А ты не передумал?
   - Еще чего!
   Бастет первой предупредила о том, что за дверью кто-то есть; потом раздался стук и я впустила Дауда.
   - Благочестивая леди в черном зовет, - сказал он. - Больной господин проснулся. Он говорит.
   - Ш-ш-ш! - Мой муж затряс кулаком перед носом у оторопевшего араба. Проклятье! Не кричи, Дауд! Возвращайся на пост и держи язык за зубами.
   Дауд послушно ушел; мы бросились в спальню юного Баскервиля. Артур метался по кровати и все порывался сесть, а француженка и Мэри, навалившись с двух сторон, прижимали его к матрасу.
   - Голова! - в ужасе закричала я. - Он не должен так дергать головой!
   Эмерсон пролетел через комнату, встал за кроватью и опустил ладони на лоб раненого. Удивительно! Артур сразу утих, перестал метаться, вздохнул, словно наслаждаясь теплом и покоем, исходящим от огромных, но таких нежных рук Эмерсона. И... открыл глаза!
   - Очнулся! - всхлипнула Мэри. - Вы меня узнаете, мистер... он... лорд Баскервиль?
   Бессмысленный взгляд широко распахнутых глаз был устремлен в потолок.
   Я лично всегда считала, что человек, даже находясь в коме и не реагируя на окружающих, вполне может их слышать.
   - Артур, это Амелия Эмерсон. Вас ударили по голове. Мы пока не знаем, кто это сделал. Если бы вы ответили на пару вопросов...
   - Проклятье! - раздался над моим ухом львиный рык, который у Эмерсона сходит за шепот. - Ты соображаешь, о чем просишь, Амелия? Малому едва сил хватает, чтобы дышать! Не слушайте ее, Милвертон... то есть Баскервиль.
   Артур продолжал смотреть в потолок.
   - Он как будто успокоился, - повернулась я к сиделке. - Но приступ может повториться. Что, если привязать его к кровати?
   Француженка виновато улыбнулась.
   - Доктор Дюбуа меня предупреждал... и даже дал микстуру на этот случай. Извините, я испугалась и забыла о лекарстве.
   В комнате вдруг зазвучал странный голос. Говорил, конечно, Артур остальные просто онемели, - но мне трудно было узнать в этом тягучем, заунывном шелесте голос прежнего Баскервиля.
   - Краса пришла... небесная краса... лик ее прекрасен, руки ее нежны, голос ее чарует...
   - Боже правый!
   - Tсc! - набросилась я на мужа.
   - Его госпожа... его возлюбленная... две чаши несет она в руках своих...
   Мы ждали, затаив дыхание; в комнате стояла звенящая тишина. Артур больше не произнес ни слова и через несколько минут устало смежил веки.
   - Теперь будет спать, - прошептала сиделка. - Я вас поздравляю, мадам: пациент выживет.
   Я уставилась на нее как на сумасшедшую, не сразу сообразив, что француженка услышала набор бессвязных фраз, бред воспаленного ума - и только.
   Мэри же поняла слова, но не их смысл.
   - О чем это он? - пролепетала, девушка.
   - Не спрашивайте! - Эмерсон со стоном схватился за голову.
   - Просто бредил, - отозвалась я. - Мэри, дорогая, вы пренебрегаете моими советами. Глупо сидеть часами у постели Артура! Очень трогательно, но глупо. Вздремните, прогуляйтесь, приласкайте кошку - главное, отвлекитесь!
   - Это приказ, мисс Мэри, - добавил Эмерсон. - Отдыхайте. Возможно, вечером вы мне понадобитесь.
   Проводив девушку до двери ее спальни, мы с мужем уставились друг на друга.
   - Ты слышала, Пибоди? Скажи, что я пока в своем уме! Это не слуховые галлюцинации?
   - Ты в своем уме, успокойся. Узнал? Так воспевали царицу Нефертити, верно?
   - Абсолютно.
   - Сколько обожания... Уверена, это Хэнатон... он, прости... Эхнатон осыпал комплиментами свою возлюбленную супругу.
   - При чем тут... Амелия, не уходи от сути! В этом тебе нет равных, но сейчас твой талант не к месту. Откуда, черт побери, парню знать такие подробности? Он же утверждал, что новичок в египтологии!
   - Какое-то разумное объяснение должно быть.
   - Угу. Только где оно? И как все это смахивало на припадок мадам Беренжери! Ей, правда, до такой точности цитат далеко...
   - Проклятье! - неожиданно вырвалось у меня любимое ругательство Эмерсона. - Наверное, Артур услышал описание Нефертити от лорда Баскервиля или Армадейла. Говорят, во сне человек может вспомнить все до мелочей!
   - Кто говорит?
   - Точно не скажу. Где-то попалось на глаза...
   - М-да? Обойдемся пока без новоиспеченных теорий, Пибоди. Тебе не кажется, что бред юного Баскервиля имеет отношение к убийце его дядюшки?
   - Такая возможность от меня не ускользнула.
   Эмерсон с хохотом схватил меня в охапку.
   - Непрошибаема как всегда! Слава богу, что ты рядом, Пибоди! Как бы я без тебя справился с этой безумной колесницей? Честное слово, чувствую себя древним возничим, у которого понесла шестерка лошадей. Все, ухожу.
   - Куда?
   - Э-э... Да так... Туда-сюда. Устраиваю небольшое представление, любовь моя, в духе египетских fantasia. Вход бесплатный, начало - после наступления темноты.
   - Хорошо. А где?
   - На площадке перед гробницей.
   - Что от меня требуется? Имей в виду, я не обещаю, что сделаю, всего лишь интересуюсь.
   (Когда Эмерсон на подъеме, он способен увлечь всех и каждого. Очарованная его сверкающим взглядом и властным тоном, я взошла бы на алтарь и безропотно принесла бы себя в жертву. Разумеется, о влиянии на меня он не догадывался. Нечего потакать мужскому эго.)
   Мой муж хмыкнул и с довольным видом потер руки.
   - А кто же тогда поможет? Только ты, Пибоди. Прежде всего поставь в известность леди Баскервиль и Вандергельта. В гостиницу, если желают, пусть себе едут после представления. У гробницы должны быть все.
   - Мадам Беренжери тоже?
   - Ф-фу! - скривился Эмерсон. - Хотя... да! Не возражаю против налета jе ne sais quoi.*
   * Сюрприз, неожиданность (фр. перен.).
   Вот когда я всполошилась! Если уж Эмерсон заговорил по-французски значит, задумал нечто из...
   - Ты задумал нечто из ряда вон!
   - Именно.
   - И надеешься, что я пойду у тебя на поводу...
   - Ты в жизни не шла ни у кого на поводу, дорогая моя Пибоди! Ты сделаешь это потому, что со мной заодно, как и я с тобой. Уверен, ты уже разгадала мой план.
   - Бесспорно.
   - Поможешь?
   - Непременно.
   - Знаешь, что делать?
   - Я... э-э... Безусловно!
   - Тогда a bientot,* дорогая моя Пибоди!
   Он стиснул меня так, что кости захрустели, и был таков.
   Признаюсь вам как на духу, любезный читатель... Я понятия не имела, о чем речь!
   * До встречи (фр.).
   Глава четырнадцатая
   Когда мы двинулись в путь к Долине Царей, над горами уже висел яркий, чуть скошенный диск. Луна была на ущербе, но ей хватило сил превратить дорогу в мерцающую серебром ленту.
   Если бы не изысканная немощь леди Баскервиль и куда менее изысканная мадам Беренжери, я бы, конечно, предпочла горную тропинку, что вилась вдоль подножия Дейр-эль-Бари. Ничего не поделаешь - пришлось пересчитывать камни и колдобины окружного пути. Из всех дам только я одна здраво отнеслась к выбору одежды. Не зная, чего ожидать от fantasia Эмерсона, решила подготовиться к самому худшему, и рабочий наряд был укомплектован всем необходимым, вплоть до ножа, револьвера и зонтика. Мадам Беренжери не изменила своему туалету времен упадка египетской Империи; шелест черных шелков и сияние гагатов сливались в прелестный облик леди Баскервиль; хрупкую фигурку Мэри уродовало одно из ее старомодных платьев. В гардеробе бедной девочки все до единой вещи давно просились на покой. Подарить бы ей что-нибудь хорошенькое... если в Луксоре найдется наряд, достойный небесной красоты Нефертити.
   За безопасность Артура я не тревожилась, поскольку подозреваемые находились под моим бдительным оком, но Дауда все же оставила на посту у окна спальни, а его кузену Мухаммеду приказала следить за дверью. Оба хныкали, что пропустят fantasia; я пообещала изобразить все в лицах. Заодно и посвятила их в историю Милвертона-Баскервиля. Не я первая, конечно, система слухов осечек не дает, - но мое доверие им было приятно. Дауд даже счел нужным выразить согласие с мерами предосторожности.
   - Богатый господин, - глубокомысленно покивал он. - Теперь понятно, почему его хотят убить.
   С нашими людьми договориться было гораздо легче, чем с обитателями особняка. Леди Баскервиль сначала наотрез отказалась ехать куда-нибудь кроме отеля в Луксоре, и нам с мистером Вандергельтом понадобилось немало усилий, чтобы ее уломать. Сам Вандергельт, как ребенок умирая от любопытства, весь вечер изводил меня просьбами "ну хоть немножечко намекнуть", что задумал профессор. На уговоры я не поддалась, свято храня тайну... которой сама не знала.
   Зато я точно знала, что пролью бальзам на душу мужа, подпустив немного драматизма в его загадочный план. Поэтому в голове процессии двигались несколько всадников (из числа рабочих) с горящими факелами в руках. Коляски медленно катили по долине; призрачное освещение, ночное безлюдье, фантастический пейзаж опутывали нас чарами, и при въезде в ущелье я уже ощущала себя незваным гостем в святая святых властителей Египта.
   Перед входом в пещеру пылал громадный костер. Навстречу нам шагнул...
   Я готова была хохотать и рыдать от восторга одновременно. Наряд Эмерсона состоял из длиннющего просторного малинового балахона с пелериной на плечах и уморительной шапочки с кисточкой. Края шапочки и пелерины были оторочены мехом. Наверняка не скажу, но думаю, что это одеяние доктора философии какого-нибудь малоизвестного европейского университета Эмерсон приобрел в Луксоре - там на каждом шагу встречаются лавки старьевщиков.
   Эмерсон галантно протянул руку (непомерно длинный, расширяющийся книзу рукав балахона свалился до самого плеча), помог мне выйти из коляски и сопроводил к полукругу из стульев, расставленных на пятачке перед костром. Среди смуглых лиц и тюрбанов я высмотрела две знакомые персоны: величественную - имама и злодейскую - Али Хасана, который имел наглость усесться в переднем ряду.
   Мы заняли свободные места. Молча. Правда, Вандергельт, разглядывая пышное убранство профессора, подозрительно покусывал губы. Я была уверена, что мадам Беренжери скомкает начало fantasia спектаклем собственного сочинения, но она безмолвно опустилась на стул и окаменела, прижав кулаки к груди, точно фараон с двумя скипетрами в руках.
   Эмерсон трубным кашлем призвал нас к вниманию, и действо началось. Каждую фразу он повторял дважды - сначала на английском, потом на арабском. Разнес в пух и прах трусливых и подлых гурнехцев, расхвалил мудрых и отважных уроженцев Азийеха (тактично умолчав об их недавнем грехе).
   В следующий момент аудитория подпрыгнула от его вопля:
   - Я - Отец Проклятий, бесстрашный борец со злыми духами! Вы меня знаете! Отвечайте - я говорю правду?!
   Одобрительный гул стал ответом на это ассорти из древних арабских штампов и современного хвастовства.
   - Я читаю в ваших сердцах! Я вижу тех, чьи души чернее ночи, чьи руки красны от крови! Вы думали, что сумеете избежать мщения Отца Проклятий?! Нет! Глаза мои видят во мраке, уши мои слышат не слова, но мысли ваши!
   Эмерсон вдруг застыл, выбросив руку с указующим в толпу зрителей перстом. Аудитория в благоговейном ужасе подалась назад. Нырнув в море бело-голубых одеяний, Эмерсон выудил из его штормовых волн добычу, чей единственный глаз горел нечеловеческой злобой.
   - Хабиб ибн Мухаммед! - Скалы отозвались многократным эхом. - Три раза ты пытался меня убить. Шакал! Детоубийца! Пожиратель праха! Какой злой дух вселился в тебя? Как ты посмел мне угрожать?!
   Я сильно сомневаюсь, что Хабиб нашелся бы с ответом, даже будь он в силах раскрыть рот. Встряхнув его за шкирку, Эмерсон вновь повернулся к восторженным зрителям:
   - Братья! Что говорит Коран? Что говорит Магомет? Что ждет убийцу?
   - Смерть! - отозвались эхом скалы на стоголосый рев.
   - Заберите его! - И негодяй прямиком полетел в железные объятия Абдуллы.
   Шквальный вздох восхищения едва не унес с обрыва шапочку главного действующего лица. Никто так не ценит хорошую игру, как арабы. Несколько лет назад, помнится, зрители из местных зачарованно внимали "Ромео и Джульетте" на английском языке, а Шекспиру до моего мужа ох как далеко!
   - Хабиб - не единственный среди вас, кто жаждал моей смерти! - снова загремел Эмерсон.
   Людское море вновь заволновалось, выплескивая из своих недр то белую, то голубую тень, которые тут же растворялись во мраке.
   Эмерсон презрительно взмахнул рукой.
   - Трусы! Пусть бегут! Они не виновны в смерти английского лорда и его друга. Они не виновны в смерти Хасана.
   Вандергельт заерзал на стуле и склонился к моему уху:
   - К чему это он клонит? Спектакль первоклассный, но пора бы опустить занавес.
   Я и сама насторожилась, зная склонность Эмерсона к перехлестам, что, к сожалению, и подтвердила его следующая фраза:
   - А кто убил этих людей? Проклятие фараона? Если это так... - Он помолчал. Кто-то из зрителей опустил глаза. Чей-то взгляд метнулся в сторону. - Если так - я вызываю проклятие на себя! Здесь! Сейчас! Я бросаю вызов богам! Пусть поразят меня - или благословят! О Анубис, великий и могущественный повелитель усопших! О Горас, сын Осириса, рожденный от Ирис! О Апет, богиня огня...
   Эмерсон повернулся к почти угасшему костру, пританцовывая, пошел вкруг него, воздел руки к небу и продолжил заунывный перечень имен египетских божеств.
   Вандергельт хмыкнул.
   - Знавал я одного дряхлого жреца племени апачи, - шепнул он. - Такой же артист был. Скрипит от ревматизма, а все пляшет, дождь вызывает.
   Эмерсон сделал очередной пасс руками - и из костра с шипением вырвался разноцветный столб пламени. Зрители ахнули. Площадку заволокло желтым дымом - определенно в составе той гадости, которую швырнул в огонь мой муж, имелся фосфор.
   Дым рассеялся, и теперь уже не вздох, а стон суеверного ужаса эхом прокатился по горам. На верхней ступеньке лестницы склепа таинственным образом возник саркофаг кошки. В таких штуковинах обычно находят мумии священных для египтян животных. Думаю, какой-нибудь луксорский торговец обогатился на продаже профессору этой древности.
   Кошачий гроб был расколот надвое. Между половинками, в точности повторяя форму саркофага, восседала живая кошка с ожерельем из крупных изумрудов и рубинов.
   Судя по воинственно вздыбленной шерсти, Бастет была вне себя от возмущения. Ну еще бы! Поймали, запихали в коробку, где и шевельнуться-то невозможно, а потом еще и отравили ядовитым дымом! Желтые глаза впились в Эмерсона. Я похолодела. Вот оно, возмездие! Но...
   О чудо! Венец ночи чудес, о которой в этих краях будут слагать легенды!
   Кошка выпрыгнула из саркофага, прошествовала к Эмерсону (тот величал ее Секхмет, богиней войны, смерти и разрушения), поднялась на задние лапы и припала мордочкой к его колену.
   Эмерсон вскинул руки.
   - Аллах милосерден! Аллах велик!
   Еще один плевок ядовитого дыма - и fantasia завершилась приступом дружного кашля.
   Донельзя довольные, зрители разошлись, обмениваясь впечатлениями. Из густых клубов вынырнул Эмерсон с блуждающей на губах демонической ухмылкой:
   - Ну как? Неплохо, а?
   - Позвольте пожать вам руку, профессор, - сказал американец. - Таких мошенников Сайрус Вандергельт не видывал, а это, доложу я вам, комплимент!
   - Благодарю, - расцвел Эмерсон. - Леди Баскервиль, я позволил себе от вашего имени заказать угощение для всех участников спектакля. Абдулла с Фейзалом заслужили по барашку на брата!
   - Ну конечно, - милостиво кивнула хозяйка. - Не знаю, что и сказать, Рэдклифф... Очень необычно. А на животном я случайно не свой браслет увидела? У меня есть похожий... из рубинов и изумрудов.
   - Э-э... гм... - Эмерсон ткнул пальцем в подбородок. - Прошу прощения. Не переживайте, я вам его верну.