Питерс Эллис. Проклятье фараона

   Ну вот добрались и до настырного ирландца. Мистер О'Коннелл, ясное дело, в список вошел. Он был в приятельских отношениях со всеми тремя дамами, что само по себе выглядело подозрительно и говорило об изворотливости и двуличии. Завоевать симпатии Мэри - задача не из сложных: несчастное дитя откликнулось бы на любое ласковое слово. С матерью дело обстояло гораздо сложнее. Но О'Коннелл, продувная бестия, чтобы почаще бывать в обществе Мэри, умудрился окрутить и мадам Беренжери, причем не побрезговал даже лживыми комплиментами. (А какими же еще? Да нормальному человеку не то что восхищаться этой дамой - терпеть ее рядом не под силу!) Тот же хитрый маневр наверняка обеспечил ему и благосклонность леди Баскервиль. "Наш корреспондент в Луксоре" разливался соловьем, описывая безутешную вдовушку, она и купилась на откровенную лесть. Словом, мистер О'Коннелл доверия не вызывал.
   Я вкратце обрисовала всех, кто присутствовал на званом ужине, но далеко не всех подозреваемых. Первым номером в моем реестре значился бог весть где пропадающий Армадейл, но ведь и у Карла фон Борка, и у Милвертона тоже могли быть мотивы, мне пока неведомые. Пока. Стоило немного пораскинуть мозгами, кое-что разнюхать - и разгадка, вне всяких сомнений, была бы у меня в руках.
   В таких вот увлекательных раздумьях ужин потихоньку и прошел. Мадам Беренжери уплела все, до чего сумела дотянуться, и теперь к колючему блеску кругленьких глазок добавился маслянистый глянец отвислых щек, подбородка и толстых губ. Так, должно быть, выглядела древнеегипетская знать после пира, только сановные физиономии лоснились от растопленного жира, стекающего с париков. Мадам не забывала сдабривать обильную трапезу вином и влила в себя немалое количество. Когда все поднялись из-за стола, она ухватилась за плечо дочери и повисла на нем всей своей необъятной тушей. У бедной девушки подкосились колени. О'Коннелл поспешил ей на помощь - точнее, попытался, но неудачно. Мадам решительно оттолкнула его руку.
   - Мэри поможет, - пробубнила она. - Доченька моя дорогая... Мамочке нужно помочь... Хорошая дочь никогда не бросит свою маму...
   Мэри посерела. С трудом удерживаясь на ногах, сдавленно шепнула ирландцу:
   - Не могли бы вы вызвать экипаж, мистер О'Коннелл? Нам пора. Мама, тебе нехорошо, поедем домой.
   - Х-хорошо... Лучш-ше некуда! Буду кофе. Х-хочу сказать про Аменх-хотепа... Я звала его Велик... ик... колепным. Помнишь с-свою звез-з-з-дочку, Амен?
   Она оттолкнулась от дочери и рухнула на моего мужа.
   Ха! Два раза одним и тем же трюком Эмерсона еще никто не заставал врасплох. Если при встрече он от неожиданности и остолбенел, то сейчас отреагировал моментально. А когда Эмерсон действует, никакие правила приличия ему не помеха. Железные пальцы вмиг стиснули запястья мадам, и Эмерсон поволок ее к двери, на ходу сотрясая холл отеля трубным гласом:
   - Подать сюда экипаж! Коляску мадам Беренжери!
   Явившийся как из-под земли портье подхватил мадам под руку. Мэри шагнула было следом, но ее остановил О'Коннелл:
   - Прошу вас, побудьте с нами еще. Я даже не успел сказать вам...
   - Не могу, мистер О'Коннелл, никак не могу. Доброй ночи, дамы и господа. Леди Баскервиль, огромное спасибо за ужин и... простите, пожалуйста...
   Тоненькая, изящная даже в своем жалком наряде, мисс Мэри, понурив головку, засеменила к выходу.
   На лице мистера О'Коннелла были написаны безграничная тоска и искренняя тревога. Даже ирландские веснушки, казалось, потускнели. В моей душе шевельнулось материнское чувство к расстроенному юноше, а он вдруг тряхнул рыжей копной и...
   - Ну так как насчет интервью, миссис Эмерсон? Читатели "Йелл" горят желанием узнать ваше мнение по поводу ситуации в Луксоре!
   Вот тебе и раз, как сказал бы Вандергельт. Я не верила своим глазам. С мистером О'Коннеллом произошла чудовищная метаморфоза. Злорадство так и сыпалось искрами из глаз, хищно стиснутый рот изогнулся полумесяцем. Свой репортерский лик (это мое определение, читатель) мистер О'Коннелл наверняка позаимствовал у коварных гномов и эльфов, заполонивших, по преданиям, его родной Изумрудный Остров.
   Налюбовавшись ехидным обличьем ирландца, я с достоинством отвернулась. Иного ответа, согласитесь, наглость и не заслуживает. Счастье еще, что Эмерсон не слышал вопроса! К этому времени мой муж уже отделался от мадам Беренжери, вернулся в холл и, нависнув над креслом леди Баскервиль, докладывал ей наш завтрашний график:
   - ...так что отправляемся на рассвете. А значит... - он поднял на меня глаза, - нам пора. Верно, Амелия?
   Я не возражала. Но вслед за мной, как ни странно, поднялась и леди Баскервиль.
   - Вещи собраны, все готово. Сделайте одолжение, Рэдклифф, позовите портье. - Должно быть, у меня вытянулось лицо, потому что леди сладким голоском проворковала: - Вы удивлены, миссис Эмерсон? Разве я не говорила о своих планах? С вашим приездом можно не опасаться сплетен, и я буду счастлива вернуться в Баскервиль-холл, освященный памятью дорогого Генри!
   Уверяю вас, читатель, ответ мой был в высшей степени хладнокровен и учтив.
   II
   Я опасалась, что присутствие леди Баскервиль в соседней спальне будет стеснять Эмерсона. Так оно и вышло. Поначалу. Скосив глаза на дверь, которую я предусмотрительно закрыла на все запоры, он раздраженно буркнул:
   - Проклятье! Бред какой-то, Амелия! Лишнее слово не скажешь - вдруг кто услышит?
   Не знаю, как в словах, а в действиях он себя перестал ограничивать уже через несколько минут, чему я, как вы понимаете, была только рада.
   Уютно пристроившись в объятиях мужа, я уже готова была окунуться в сон, но... Отдохнуть той ночью нам было не суждено. Только я прикрыла глаза и задремала, как весь дом заходил ходуном от дикого вопля. Я подпрыгнула на постели в страхе, что обвалятся стены.
   Мне вообще свойственно, скажу без лишней скромности, замечательное качество - ни сон, ни самое глубокое раздумье не выбивают меня из колеи. Очнувшись, я не хлопаю глазами и не озираюсь, как делает спросонья большинство, а немедленно перехожу к действиям. И эта ночь не стала исключением. Я ринулась было к двери, но, на беду, совершенно выпустила из виду спальные принадлежности, без которых не обходится ни одна кровать на Востоке. Иными словами, с ходу запуталась в пологе от москитов. Принялась, конечно, выворачиваться, но в результате только обмоталась сеткой с головы до ног. А вой не умолкал! Скорее усиливался, перекрывая доносившиеся изо всех концов дома суматошные крики и топот ног.
   - Да помоги же мне, Эмерсон! - не выдержала я. - Видишь, запуталась! Что ты валяешься?
   - Поваляешься тут, - донесся едва слышный стон. - Ты же мне коленом в живот заехала. Еле отдышался.
   - Ну так отдышался же?! Теперь давай, распутывай. Меньше слов, больше дела.
   Приказу Эмерсон подчинился, но комментарии, выданные им в мой адрес, боюсь, не для ваших ушей, любезный читатель. Справившись с сеткой, супруг рванул к двери, но тут уж завопила я:
   - Эмерсон, брюки! Пижаму... что-нибудь!
   - Черт! - Он сдернул первое, что попалось под руку, и с ревом швырнул в меня. Под руку - я бы даже уточнила, под горячую руку - ему попался мой любимый пеньюар тончайшего шелка с кружевными оборочками.
   К тому моменту, когда Эмерсон наконец натянул штаны, вкривь застегнул рубаху и выскочил во двор, опередив меня на полшага, дикие вопли прекратились. Но суматоха не улеглась. Все до единого члены экспедиции столпились вокруг щупленького смуглого человечка; тот сидел на земле, схватившись обеими руками за голову, монотонно раскачивался взад-вперед и подвывал. В египтянине мы узнали Хасана, ночного сторожа из обслуги, нанятой еще лордом Баскервилем.
   - В чем дело? - накинулась я на Карла.
   Он стоял рядом скрестив на груди руки, в полном облачении, даже усы волосок к волоску. Флегматичный немец первым делом отвесил поклон.
   - Этому олуху явилось привидение. Прошу прощения, мадам... но иначе его не назовешь. Вы же знаете, как суеверны египтяне, а после смерти...
   - Ну и чушь! - разочарованно воскликнула я. Рухнули мои надежды на встречу с убийцей лорда Баскервиля. Признаться, я втайне рассчитывала, что эту таинственную личность потянет на место преступления.
   Эмерсон бесцеремонно схватил Хасана за шею, оторвал от земли и как заорет:
   - Хватит! Мужчина ты или мальчишка сопливый? А ну отвечай - кому это удалось напугать нашего доблестного сторожа до истерики, а-а-а?!
   Методы Эмерсона малоприятны, зато в большинстве случаев весьма действенны. Хасан всхлипнул еще разок, затих и даже нашел в себе силы подрыгать ногами. Эмерсон медленно опустил тщедушное тело, убедился, что грязные босые ступни нашли прочную опору на утоптанной площадке, и слегка ослабил хватку.
   - О мой господин. Отец Проклятий, - заскулил Хасан. - Защитишь ли ты своего верного слугу?
   - А как же! Выкладывай, мы слушаем.
   - Я видел ифрита...* - Хасан в ужасе закатил глаза, да так, что на месте зрачков остались только голубоватые белки. - Мне явился злой дух с лицом женщины и сердцем мужчины.
   - Армадейл! - вырвалось у Милвертона. Фотограф стоял бок о бок с леди Баскервиль; белая как смерть вдова цеплялась за его рукав, но я бы не сказала наверняка, кто из них кого поддерживал, - бледностью Милвертон не уступал мадам.
   * В мусульманской мифологии демоны зла.
   Хасан исступленно закивал. Во всяком случае, попытался, что не так-то просто, когда тебя держат за горло.
   - Отец Проклятий задушит бедного Хасана...
   - Ах да. Прошу прощения. - Эмерсон неохотно разжал пальцы.
   Ночной страж демонстративно потер шею, стрельнул глазами по сторонам. Приступ страха прошел, и тщеславный, как все египтяне, Хасан с наслаждением купался в лучах славы. Оно и понятно. Бедняга не часто оказывался в центре внимания.
   - Я честно выполнял свою работу, о господин! Обошел дом и в лунном свете увидел... его! То был дух человека с лицом...
   - Понятно, - отрубил Эмерсон. - И что он делал, этот твой дух?
   - Он крался в темноте как змея, как скорпион, как злобный джинн! Одежда белая, длинная... как саван... белое лицо... горящие глаза и...
   - Прекрати! - зарычал мой муж.
   Хасан повиновался, но напоследок для вящей убедительности еще раз закатил глаза.
   - Нашему суеверному сторожу приснился плохой сон, только и всего, прозвучал вердикт Эмерсона. - Возвращайтесь к себе, леди Баскервиль. Я прослежу, чтобы он...
   Большинство египтян для собственного удобства притворяются, будто ни слова не понимают по-английски. Как бы не так! Хасан, до того упорно лепетавший на арабском, на замечание моего мужа отозвался моментально.
   - Не-ет! - взвыл он. - Не сон, клянусь! Хасан не спал! Я слышал вой шакалов в горах, я видел, как сухие травинки ломались под ногами этого духа! Он подошел к окну... О-о... Отец Проклятий! Он подошел к тому окну!
   Смуглая рука вытянулась в сторону того крыла дома, где были расположены все спальни.
   Карл скрипнул зубами. Лицо леди Баскервиль приобрело землисто-серый оттенок. Но вот кто нас всех удивил, так это Милвертон. Он тихо вздохнул, покачнулся, медленно опустился на колени... И рухнул наземь в глубоком обмороке.
   - Это ровным счетом ничего не значит! - заявила я часа два спустя, когда мы с Эмерсоном наконец вернулись в спальню. - Парень еще не оправился от лихорадки, а тут такое потрясение!
   Эмерсон, взгромоздившись на кресло, пытался как-то пристроить полог. От услуг лакея, сколько я ни уговаривала, он отказался.
   - Твоя логика непостижима, Амелия. Я был уверен, что обморок Милвертона послужит для тебя доказательством его вины.
   - Глупости. Убийца - Армадейл, в этом нет сомнений. Теперь мы точно знаем, что он жив и прячется где-то поблизости.
   - Ничего подобного мы не знаем. С тем же успехом Хасан распишет нам призраков всех Рамзесов от Первого до Двенадцатого. Выбрось эту чушь из головы и марш в постель!
   Эмерсон спрыгнул с кресла. Удивлению моему не было предела. Полог висел на месте, как будто я и не барахталась в нем пойманной рыбой! Впрочем, Эмерсон регулярно являет таланты, о которых никто и не подозревал.
   Глава шестая
   I
   Несмотря на бурную ночь, поднялись мы, как и планировали, до рассвета. Начало дня в Египте - незабываемое зрелище, читатель! Воздух, как легкое вино, освежающ и ароматен. Оранжевый круг солнца величаво выплывает из-за гор, и зубцы вершин, приветствуя утреннее светило, вспыхивают то нежно-розовыми, то золотистыми, то алыми бликами. В слепящей синеве неба заливаются жаворонки, и все вокруг кажется умытым, обновленным, девственно-чистым. (Весьма обманчивое впечатление, между прочим. Чистоплотность - не самая, мягко говоря, характерная черта жителей Верхнего Египта.)
   С первыми лучами солнца мы верхом отправились в путь: через ячменные поля и виноградники к проходу между холмами. Для начала работы нужно было доставить в гробницу кое-какое оборудование, поэтому из двух дорог пришлось выбрать ту, что подлиннее, но и поудобнее. Следом за нами шагала разношерстная компания рабочих из Азийеха. Настроение у всех было прекрасное. Я гордо восседала на осле, ощущая себя генералом небольшой, но сплоченной армии. Когда переполняющий меня восторг потребовал немедленного выхода, я повернулась в седле, вскинула руки и издала ликующее "Ур-ра-а!". В ответ мои воины разразились аплодисментами, а супруг - неодобрительным бурчанием:
   - Нечего дурочку валять!
   По дороге навстречу нам двигался обычный для этих мест утренний поток женщины в длинных бурых балахонах с голыми младенцами на руках; едва видные из-под огромных вязанок хвороста ослики; надменные погонщики на надменных верблюдах; вереницы угрюмых крестьян с мотыгами.
   Гигант Абдулла, возглавлявший отряд рабочих, звучным баритоном затянул песню. Остальные подхватили, весело, но слегка вызывающе. Крестьяне что-то забормотали, подталкивая друг друга локтями. Ни один из зрителей не позволил себе враждебного жеста или слова, и все-таки я была рада, когда поля остались позади и наша процессия двинулась по проходу меж каменных стен.
   В конце пути нас ждал сюрприз. Еще из каньона, подняв взгляд на гробницу, я увидела собравшуюся на площадке толпу. Особо выделялся человек невероятного роста и не менее высокого ранга, если судить по роскошной фарагийе - наряду, доступному лишь людям с положением. Он и стоял отдельно, скрестив руки на груди и высокомерно задрав смоляную курчавую бороду; народ попроще топтался на почтительном расстоянии. Зеленый тюрбан мог принадлежать только прямому потомку Магомета, а суровый лик и пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз выдавал властную личность.
   - Местный имам, - пояснил Карл. - Вы должны знать, профессор, что он был очень недружелюбен...
   - Не нужно, - оборвал летописца Эмерсон. - Молчите и не путайтесь под ногами.
   Он спешился, пересек площадку и остановился напротив имама. Несколько секунд длилось безмолвное противоборство взглядов. Признаюсь, редко мне доводилось видеть двух таких эффектных мужчин. Оба, казалось, переступили границы индивидуальности и превратились в символы противоположных миров отжившего свое и устремленного вперед.
   Однако я что-то отвлеклась.
   Имам медленно, торжественно поднял руку. Плотно сжатые губы в обрамлении черных завитков приоткрылись.
   Но тут инициативу перехватил Эмерсон.
   - Сабахкум билкхейр, святейший, - прогрохотал он. - Ты пришел благословить нашу работу? Мархаба - добро пожаловать!
   Эмерсон утверждает, что все религиозные вожди в душе лицедеи. Насчет всех - не знаю, но этот имам и впрямь оказался артистом высокого класса. Вознесенный по воле Эмерсона на сцену, он притушил яростный блеск глаз и без запинки, с достоинством ответил:
   - Не благословить пришел я, но предупредить. Осмелишься ли ты навлечь на себя гнев и проклятие Всевышнего? Осмелишься ли осквернить жилища усопших?
   - Я здесь, чтобы спасти усопших, - раздался спокойный голос Эмерсона. Сотни лет жители Гурнеха грабили склепы и усеивали здешние пески многострадальными останками великих правителей Египта. Что же касается проклятия - мне не страшны ифриты, демоны и прочая нечисть, потому что Господь, единый для наших с тобой народов, обещал всем защиту от сил зла! Да благословит он эту гробницу и наш труд! Аллах акбар! Ла плаха илла лах! Сорвав с головы шляпу, Эмерсон повернулся в сторону Мекки и приложил руки к лицу, как и предписывает религия Магомета.
   Ей-богу, я едва удержалась от восхищенного "браво"! Толпа загудела изумленно и одобрительно. Благочестивую позу Эмерсон выдержал ровно столько, сколько нужно, чем и подтвердил свое актерское искусство. Затем нахлобучил шляпу на место и, коротко бросив потерявшему дар речи противнику:
   - Прошу простить, святейший, мне пора браться за работу, - деловито зашагал ко входу в гробницу.
   Поражение имам принял с бесстрастным величием, как и положено человеку его ранга. Молча развернулся и понес себя прочь (иначе не скажешь, читатель!), не удостоив взглядом свою немногочисленную свиту. Большинство зрителей остались на площадке - полагаю, в тайной надежде воочию увидеть громы и молнии, которые обрушатся на головы осквернителей могил.
   Я двинулась было вслед за мужем, как вдруг в поредевшей толпе обнаружила знакомую личность.
   Неудивительно, что эта самая личность до сих пор сохраняла инкогнито, огненно-рыжая шевелюра спряталась под объемистым кепи, а козырек размером с сервировочный столик прикрывал половину веснушек. Мистер О'Коннелл резво строчил в репортерском блокноте. Почувствовав мой взгляд, он оторвался от своего занятия и галантно приподнял нелепый головной убор.
   - С добрым утречком вас, миссис Эмерсон! Как настроение? Ночка выдалась не из самых спокойных.
   - А вы откуда знаете? И вообще - какого... Я хотела сказать - что вы здесь делаете?!
   - То есть? Открытие гробницы - событие для общественности немаловажное. Вашему мужу обеспечено место на первой полосе. О! Что за актер!
   На мой первый вопрос мистер Проныра не ответил. Впрочем, и так ясно, что у него есть откуда черпать сведения о жизни в Баскервиль-холле. Кто же станет открывать свой источник информации? Ну а насчет гробницы О'Коннелл, к сожалению, попал в точку. Одно дело - не пускать его внутрь, уж об этом мы бы позаботились. Но он имел полное право торчать на площадке хоть до скончания века. Пока я испепеляла репортера взглядом, лихорадочно выискивая подходящий ответ, нахальный ирландец невесть откуда извлек складной стул, раскрыл, уселся, пристроил поудобнее блокнот с карандашом и выжидающе воззрился на меня.
   Вот когда я прониклась сочувствием к имаму! Меня точно так же оставили с носом. Зато хоть было с кого брать пример. Словом, развернулась я молча и унесла свою особу прочь. Клянусь, сам святейший не смог бы сыграть эту сцену с большим достоинством и величием.
   Эмерсон уже открыл решетку и о чем-то расспрашивал охранников. Место не внушающего доверия Хабиба с приятелем заняли двое незнакомых мне людей. А Эмерсон, между прочим, ни словом не обмолвился о том, что сменил стражу. Возмутительно!
   - У нас новые сторожа? - невинно поинтересовалась я.
   - За кого ты меня принимаешь? Я что, похож на идиота? Это же элементарная предосторожность. И боюсь, недостаточная. После расчистки завала нам тоже придется ночами дежурить здесь по очереди. Когда мадам Авиценна соблаговолит сменить Милвертону постельный режим на рабочий, нас будет трое.
   - Четверо! - заявила "мадам Авиценна", воинственно стискивая рукоять зонта.
   Поначалу в наших войсках не обошлось без брожения. Рабочие не слишком обрадовались, узнав, что им придется таскать корзины с мусором. Как правило, для этой цели нанимали ребятишек из соседних деревень, но Эмерсон твердо решил к гурнехцам за помощью не обращаться. Убедятся, что мстительный фараон сменил гнев на милость, - сами придут. Хорошо бы. Блуждающие по округе призраки могли превратить наши радужные надежды в пыль. Отловить бы этого невидимку Армадейла...
   Эмерсон не стал тратить время и силы на увещевания, и правильно сделал. Как только они с Карлом самолично приступили к расчистке завала, все жалобы и недовольное нытье стихли. А когда я подняла первую корзину и потащила ее к выходу, Абдулла в ужасе бросился на помощь.
   - Да ты что, Абдулла?! Забыл, как я работаю? Мусор - это пустяки. Мне еще и не так доставалось, сам знаешь.
   Гигант улыбнулся.
   - Может, Абдулла кое-что и забыл, зато помнит нрав Ситт-Хаким. Абдулла не такой смелый, чтобы встать на пути Ситт-Хаким.
   - А такой смельчак еще и не родился!
   Удивительный все же народ эти египтяне. Как тонко они умеют польстить! Хотя в данном случае Абдулла всего лишь сообщил бесспорный факт.
   Однако корзина не на шутку оттягивала руки... Поскольку именно мне выпала честь мусорщика-первопроходца, я обратилась к начальнику экспедиции:
   - Куда выносить, Эмерсон?
   Он задумался, привычно уткнув палец в ямочку на подбородке.
   - Туда! - Теперь палец указывал на пятачок сбоку от входа в гробницу Рамзеса Шестого. - Ничего заслуживающего интереса там точно нет.
   Я моталась со своей корзиной взад-вперед под прицелом немигающего взгляда О'Коннелла, и вначале мне даже было слегка не по себе. А вам бы каково было на моем месте, читатель? Он же не просто глазел, этот репортеришка! Он сочинял красочное описание "мадам Эмерсон за работой" на радость всем любителям скандальной хроники.
   Правда, от смущения я избавилась довольно быстро. Не до того было. Куча мусора росла невыносимо медленно, а корзины поднимали с такой частотой, что даже одним глазком заглянуть в пещеру я не успевала. Дьявольское разочарование, как сказал бы Эмерсон.
   Вспоминая детей, которые не ходили, а летали с этими проклятущими корзинами, смеясь и перебрасываясь шутками, я прониклась уважением к маленьким носильщикам. Уму непостижимо - как им удавалось еще и веселиться на такой каторжной работе? У меня по лицу и спине текли струи пота, поясницу ломило, и стреляло в самых неожиданных местах.
   Ближе к полудню туристов набежало столько, что одного забора, возведенного еще при лорде Баскервиле, оказалось недостаточно. Пришлось ограничить веревками дорожку, ведущую к мусорной куче. Самые рьяные зеваки все равно лезли напролом, я то и дело на кого-нибудь налетала, без всяких церемоний отпихивала и плелась с корзиной к цели.
   Натолкнувшись на очередную помеху в неуместно элегантном сером наряде, я поступила с ней точно так же - двинула локтем, чтоб не путалась под ногами. Серая фигура заверещала, ей вторил встревоженный баритон. Я остановилась, рукавом смахнула заливающий глаза пот... и узнала леди Баскервиль. От такого удара мадам должна была сложиться посередине, да корсет спас. На пару с мистером Вандергельтом. Американец бережно поддерживал безутешную вдовушку. Сама же леди Баскервиль сверлила меня яростным взглядом из-под полей шляпки, которая моими усилиями съехала ей чуть ли не на нос.
   - Доброе утро, миссис Эмерсон, - первым опомнился Вандергельт. - Шляпу снять не могу, простите великодушно.
   - Пустяки! Доброе утро, леди Баскервиль. Извините, не заметила вас. Извините еще раз, я вас на минутку оставлю, выброшу мусор.
   К моему возвращению леди Баскервиль успела перевести дух, вернуть на положенное место шляпку и нервы. А вид растрепанной, взмыленной и чумазой особы окончательно привел мадам в чувство. Ее лучезарная улыбка, по-видимому, задумывалась как знак сострадания.
   - Миссис Эмерсон, дорогая! Вот уж никак не ожидала, что вы будете трудиться наравне с мужчинами!
   - Выхода нет, - отрезала я. - Людей маловато. - Потом осмотрела ее с головы до пят, дождалась, пока лицо мадам не пошло красными пятнами, и добавила: - Надеюсь, мистер Милвертон идет на поправку?
   - Вам лучше знать. Вы ведь, говорят, перед выходом его осматривали. Леди Баскервиль засеменила рядом со мной, поскольку я и не подумала откладывать работу. Еще чего! Поздоровались - и хватит.
   - Осматривала. И велела не вставать с постели. Он пока...
   В следующую секунду я выронила корзину и помчалась к гробнице - на крик, от которого, казалось, вздрогнули окрестные горы. Оценив важность момента, толпа зрителей тоже хлынула ко входу. Мне пришлось вовсю работать кулаками, локтями и коленками, чтобы добраться наконец до лестницы. Думаю, только благодаря репутации "неистового Эмерсона" никто из зевак не скатился вслед за мной.
   Сначала я не увидела ровным счетом ничего, достойного столь оглушительного вопля. Но когда глаза привыкли к полумраку, сама чуть не запрыгала от радости. Расчищенная на несколько футов поверхность стены явила нашим взорам древний рисунок - фигуру мужчины с воздетой в угрожающем жесте рукой. Столетия не притушили яркости красок. Портрет сиял насыщенными цветами, как в тот день, когда их нанес неведомый художник. Затаив дыхание, я любовалась смуглым глянцем тела, коралловыми, зелеными и густо-синими переливами драгоценного ожерелья, золотым сиянием плюмажа, венчающего черноволосую голову.
   - Амон! - Это египетское божество я узнала сразу. - Какое чудо, Эмерсон!
   - Тончайшая работа. Не хуже, чем в гробнице Сети Первого, - кивнул мой муж. - Будем очищать потихоньку, чтобы не повредить рисунок.
   На нижней ступеньке лестницы возник Вандергельт.
   - Неужели вы собираетесь полностью расчистить завал, профессор? А почему бы просто не сделать ход, чтобы поскорей добраться до усыпальницы?