возле Коринфа. Однако Диоген, нимало не заботясь об Александре, спокойно
проводил время в Крании, и царь отправился к нему сам. Диоген лежал и грелся
на солнце. Слегка приподнявшись при виде такого множества приближающихся к
нему людей, философ пристально посмотрел на Александра. Поздоровавшись, царь
спросил Диогена, нет ли у него какой-нибудь просьбы: "Отступи чуть в
сторону, - ответил тот, - не заслоняй мне солнца". Говорят, что слова
Диогена произвели на Александра огромное впечатление и он был поражен
гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким
пренебрежением. На обратном пути он сказал своим спутникам, шутившим и
насмехавшимся над философом: "Если бы я не был Александром, я хотел бы быть
Диогеном".
Желая вопросить бога о предстоящем походе, Александр прибыл в Дельфы.
Случилось так, что его приезд совпал с одним из несчастливых дней, когда
закон не позволяет давать предсказания. Сначала Александр послал за
прорицательницей, но так как она, ссылаясь на закон, отказалась прийти,
Александр пошел за ней сам, чтобы силой притащить ее в храм. Тогда жрица,
уступая настойчивости царя, воскликнула: "Ты непобедим, сын мой!" Услышав
это, Александр сказал, что он не нуждается больше в прорицании, так как уже
получил оракул, который хотел получить.
Когда Александр выступил в поход, среди прочих знамений, которые явило
ему божество, было вот какое: в эти дни с находившейся в Либетрах деревянной
статуи Орфея (она была сделана из кипарисового дерева) обильно капал пот.
Все боялись этого знамения, но Аристандр призвал не терять мужества, говоря,
что Александр совершит подвиги, достойные песен и сказаний, и тем заставит
потеть и трудиться певцов и сочинителей гимнов.
XV. ВОЙСКО Александра состояло по сообщению тех, которые указывают
наименьшее число, из тридцати тысяч пехотинцев и четырех тысяч всадников, а
по сведениям тех, которые называют наибольшее, - из сорока трех тысяч
пехотинцев и пяти тысяч всадников. Средств на содержание войска у Александра
было, как сообщает Аристобул, не более семидесяти талантов, по словам
Дурида, продовольствия было только на тридцать дней, кроме того, по
сведениям Онесикрита, царь задолжал двести талантов. Несмотря на то, что при
выступлении Александр располагал столь немногим и был так стеснен в
средствах, царь прежде, чем взойти на корабль, разузнал об имущественном
положении своих друзей и одного наделил поместьем, другого - деревней,
третьего - доходами с какого-нибудь поселения или гавани. Когда, наконец,
почти все царское достояние было распределено и роздано, Пердикка спросил
его: "Что же, царь, оставляешь ты себе?" "Надежды!" - ответил Александр. "В
таком случае, - сказал Пердикка, - и мы, выступающие вместе с тобой, хотим
иметь в них долю". Пердикка отказался от пожалованного ему имущества, и
некоторые из друзей Александра последовали его примеру. Тем же, кто просил и
принимал его благодеяния, Александр дарил охотно, и таким образом он роздал
почти все, чем владел в Македонии.
С такой решимостью и таким образом мыслей Александр переправился через
Геллеспонт. Прибыв к Илиону, Александр принес жертвы Афине и совершил
возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и
нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок,
он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел
преданного друга, а после смерти - великого глашатая своей славы. Когда царь
проходил по Илиону и осматривал достопримечательности, кто-то спросил его,
не хочет ли он увидеть лиру Александра. Царь ответил, что она его нисколько
не интересует, разыскивает же он лиру Ахилла, под звуки которой тот воспевал
славу и подвиги доблестных мужей.
XVI. МЕЖДУ тем полководцы Дария собрали большое войско и построили его
у переправы через Граник. Сражение было неизбежно, ибо здесь находились как
бы ворота Азии, и, чтобы начать вторжение, надо было биться за право входа.
Однако многих пугала глубина реки, обрывистость и крутизна противоположного
берега, который предстояло брать с боем. Некоторые полагали также, что
следует считаться с обычаем, установившимся в отношении месяца десия: в этом
месяце македонские цари обыкновенно не начинали походов. Однако Александр
поправил дело, приказав называть этот месяц вторым артемисием. Пармениону,
который настаивал на том, что в такое позднее время дня переправа слишком
рискованна, Александр ответил, что ему будет стыдно перед Геллеспонтом,
если, переправившись через пролив, он убоится Граника, и с тринадцатью илами
всадников царь бросился в реку. Он вел войско навстречу неприятельским
копьям и стрелам на обрывистые скалы, усеянные пехотой и конницей врага,
через реку, которая течением сносила коней и накрывала всадников с головой,
и казалось, что им руководит не разум, а безрассудство и что он действует,
как безумец. Как бы то ни было, Александр упорно продолжал переправу и ценой
огромного напряжения сил овладел противоположным берегом, мокрым и
скользким, так как почва там была глинистая. Тотчас пришлось начать
беспорядочное сражение, воины по-одному вступали в рукопашный бой с
наступавшим противником, пока, наконец, удалось построить войско хоть в
какой-то боевой порядок. Враги нападали с криком, направляя конницу против
конницы; всадники пускали в ход копья, а когда копья сломались, стали биться
мечами. Многие устремились на Александра, которого легко было узнать по щиту
и по султану на шлеме: с обеих сторон султана было по перу удивительной
величины и белизны. Пущенный в царя дротик пробил сгиб панциря, но тела не
коснулся. Тут на Александра одновременно бросились два персидских
военачальника, Ресак и Спитридат. От одного царь увернулся, а на Ресака
напал первым и ударил его копьем, но копье от удара о панцирь сломалось, и
Александр взялся за меч. Спитридат, остановив коня сбоку от сражавшихся и
быстро приподнявшись в седле, нанес Александру удар персидской саблей.
Гребень шлема с одним из перьев отлетел и шлем едва выдержал удар, так что
острие сабли коснулось волос Александра. Спитридат снова приподнялся, но
перса опередил Клит, по прозвищу Черный, пронзив его насквозь копьем.
Одновременно упал и Ресак, пораженный мечом Александра.
Пока конница Александра вела этот опасный бой, македонская фаланга
переправилась через реку и сошлась с пехотой противника. Персы
сопротивлялись вяло и недолго; в скором времени все, кроме греческих
наемников, обратились в бегство. Эти последние, сомкнув ряды у подножия
какого-то холма, были готовы сдаться при условии, если Александр обещает им
безопасность. Однако, руководясь скорее гневом, чем расчетом, Александр
напал на них первым и при этом потерял своего коня, пораженного в бок мечом
(это был не Букефал, а другой конь). Именно в этой схватке больше всего
македонян было ранено и убито, так как сражаться пришлось с людьми
воинственными и отчаявшимися в спасении. Передают, что варвары потеряли
двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи пятьсот всадников. Аристобул
сообщает, что в войске Александра погибло всего тридцать четыре человека, из
них девять пехотинцев. Александр приказал воздвигнуть бронзовые статуи
погибших; статуи эти изваял Лисипп. Разделяя честь победы с греками, царь
особо выделил афинянам триста захваченных у врага щитов, а на остальной
добыче приказал от имени всех победителей сделать гордую надпись:
"Александр, сын Филиппа, и греки, за исключением лакедемонян, взяли у
варваров, населяющих Азию". Кубки, пурпурные ткани и другие вещи подобного
рода, захваченные у персов, за небольшим исключением, Александр отослал
матери.
XVII. ЭТО СРАЖЕНИЕ сразу изменило положение дел в пользу Александра, и
он занял Сарды - главную твердыню приморских владений варваров. Многие
города и области также подчинились ему, сопротивление оказали только
Галикарнас и Милет. Овладев силой этими городами и подчинив окрестные земли,
Александр стал думать, что делать дальше, и много раз менял свои решения: то
он хотел поскорее встретиться с Дарием для решающей битвы, то останавливался
на мысли сперва воспользоваться богатствами приморских областей и лишь
потом, усилившись, идти против царя.
Недалеко от города Ксанта, в Ликии, есть источник, который, говорят,
как раз в это время без всякой видимой причины пришел в волнение, разлился и
вынес из глубины медную таблицу со следами древних письмен. Там было
начертано, что персидскому государству придет конец и что оно будет
разрушено греками. Вдохновленный этим предсказанием, Александр поспешил
освободить от персов приморские области вплоть до Финикии и Киликии. Быстрое
продвижение македонян через Памфилию дало многим историкам живописный
материал для вымыслов и преувеличений. Как они рассказывают, море, по
божественному изволению, отступило перед Александром, хотя обычно оно
стремительно катило свои волны на берег, лишь изредка оставляя обнаженными
небольшие утесы у подножия крутой, изрезанной ущельями горной цепи.
Несомненно, что именно этот неправдоподобный рассказ высмеивает Менандр в
одной из своих комедий:
Все, совсем как Александру, удается мне. Когда
Отыскать хочу кого-то, сразу он найдется сам.
Если надо мне за море, я и по морю пройду.
Между тем сам Александр не упоминает в своих письмах о каких-либо
чудесах такого рода, но говорит, что он двигался по так называемой
"Лестнице" и прошел ее, выйдя из Фаселиды. В этом городе он провел несколько
дней и видел там стоявшую на рыночной площади статую недавно скончавшегося
Теодекта (он был родом из Фаселиды). После ужина Александр, пьяный, в
сопровождении веселой компании, направился к памятнику и набросал к его
подножию много венков. Так, забавляясь, он воздал дань признательности
человеку, с которым познакомился благодаря Аристотелю и занятиям философией.
XVIII. ПОСЛЕ этого царь покорил оказавших ему сопротивление жителей
Писидии и занял Фригию. Взяв город Гордий, о котором говорят, что он был
родиной древнего царя Мидаса, Александр увидел знаменитую колесницу, дышло
которой было скреплено с ярмом кизиловой корою, и услышал предание (в
истинности его варвары были вполне убеждены), будто тому, кто развяжет узел,
закреплявший ярмо, суждено стать царем всего мира. Большинство писателей
рассказывает, что узел был столь запутанным, а концы так искусно запрятаны,
что Александр не сумел его развязать и разрубил мечом; тогда в месте разруба
обнаружились многочисленные концы креплений. Но, по рассказу Аристобула,
Александру легко удалось разрешить задачу и освободить ярмо, вынув из
переднего конца дышла крюк - так называемый "гестор" [hestor], которым
закрепляется яремный ремень.
Вскоре после этого, подчинив Пафлагонию и Каппадокию, Александр узнал о
смерти Мемнона, от которого, более чем от любого из полководцев Дария в
приморских областях, можно было ждать бесчисленных хлопот и затруднений. Это
известие еще больше укрепило Александра в его намерении совершить поход в
глубь страны.
В это время Дарий двигался из Суз по направлению к морю. Он полагался
на численность своего войска (под его началом было шестьсот тысяч) и к тому
же царя воодушевило сновидение, которое маги истолковывали, исходя из
желания скорее угодить, чем раскрыть истинное его значение. Дарию
приснилось, что македонская фаланга вся объята огнем и что Александр
прислуживает ему, а на Александре та самая стола, которую он, Дарий, носил,
еще будучи царским гонцом; потом Александр вошел в храм Бела и исчез.
Божество, по-видимому, возвещало этим сном, что македоняне совершат
блестящие подвиги, молва о которых разнесется повсюду, и что Александр
завладеет Азией, подобно тому как завладел ею Дарий, который был гонцом, а
стал царем, и что вскоре после этого македонский царь со славой окончит свою
жизнь,
XIX. УЗНАВ о длительном пребывании Александра в Киликии, Дарий счел это
признаком трусости, что еще больше ободрило его. В действительности же
причиной задержки была болезнь царя, вызванная по мнению одних
переутомлением, а по мнению других - простудою после купания в ледяной воде
реки Кидна. Никто из врачей не решался лечить Александра, считая, что
опасность слишком велика и что ее нельзя одолеть никаким лекарством; в
случае неудачи врачи боялись навлечь на себя обвинения и гнев македонян.
Один только Филипп, акарнанец, видя тяжелое состояние больного, поставил
дружбу превыше всего и счел преступным не разделить опасность с Александром
и не исчерпать - пусть даже с риском для себя - все средства. Он приготовил
лекарство и убедил царя оставить все сомнения и выпить его, если он желает
восстановить свои силы для продолжения войны. В это самое время находившийся
в лагере македонян Парменион послал царю письмо, советуя ему остерегаться
Филиппа, так как Дарий будто бы посулил врачу большие подарки и руку своей
дочери и тем склонил его к убийству Александра. Царь прочитал письмо и, не
показав его никому из друзей, положил себе под подушку. В установленный час
Филипп в сопровождении друзей царя вошел к нему, неся чашу с лекарством.
Александр передал ему письмо, а сам без колебаний, доверчиво взял у него из
рук лекарство. Это было удивительное, достойное созерцания зрелище. В то
время как Филипп читал письмо, Александр пил лекарство, затем оба
одновременно взглянули друг на друга, но несходно было их поведение: на
ясном, открытом лице Александра отражалось благоволение и доверие к Филиппу,
между тем как врач, возмущенный клеветой, то воздымал руки к небу и призывал
богов в свидетели, то, бросаясь к ложу царя, умолял его мужаться и доверять
ему. Лекарство сначала очень сильно подействовало на Александра и как бы
загнало вглубь его телесные силы: утратив дар речи, больной впал в
беспамятство и едва подавал признаки жизни. Вскоре, однако, Александр был
приведен Филиппом в чувство, быстро окреп и, наконец, появился перед
македонянами, уныние которых не прекращалось, пока они не увидели царя.
XX. В ВОЙСКЕ Дария находился бежавший со своей родины македонянин по
имени Аминт, хорошо знавший характер Александра. Видя, что Дарий
намеревается идти на Александра узкими горными проходами, Аминт посоветовал
персидскому царю оставаться на месте, чтобы дать сражение на широких
открытых равнинах и использовать свое значительное численное превосходство.
Дарий ответил, что боится, как бы враги не обратились в бегство и Александр
от него не ускользнул. "Этого, царь, - сказал Аминт, - ты можешь не
опасаться. Александр обязательно пойдет против тебя и, наверно, уже идет".
Однако Аминт не сумел убедить царя, и Дарий, снявшись с лагеря, направился в
Киликию, а Александр в это же время двинул свои войска на персов в Сирию.
Ночью оба войска разминулись, и каждое тотчас повернуло назад. Александр,
обрадованный счастливой случайностью, спешил захватить персов в горных
проходах, а Дарий стремился вывести свою армию из теснин и вернуться в
прежний лагерь. Он уже осознал, что совершил ошибку, вступив в эту сильно
пересеченную местность, зажатую между морем и горами, разделенную посередине
рекой Пинаром и неудобную для конницы, но очень выгодную для действий
малочисленных сил врага. Отличную позицию Александру предоставила судьба, но
победу ему обеспечило скорее искусное командование, чем слепое счастье.
Несмотря на то, что его силы значительно уступали численностью силам
варваров, Александр не дал себя окружить, напротив, обойдя своим правым
крылом левое крыло вражеского войска, он ударил персам во фланг и обратил
стоявших против него варваров в бегство. Сражаясь в первых рядах, Александр
был ранен мечом в бедро, как сообщает Харет, самим Дарием, ибо дело дошло до
рукопашной схватки между ними. Но Александр, рассказывая об этой битве в
письме к Антипатру, не называет того, кто нанес ему рану. Он пишет, что был
ранен в бедро кинжалом, но что ранение не было опасным.
Александр одержал блестящую победу, уничтожил более ста десяти тысяч
врагов, но не смог захватить Дария, который, спасаясь бегством, опередил его
на четыре или пять стадиев. Во время погони Александру удалось захватить
колесницу и лук царя. По возвращении он обнаружил, что македоняне грабят ла-
герь варваров, вынося оттуда всякого рода ценности, которых было огромное
множество, несмотря на то, что большую часть обоза персы оставили в Дамаске
и пришли к месту битвы налегке. Воины предназначили для Александра
наполненную драгоценностями палатку Дария со множеством прислуги и богатой
утварью. Александр тотчас снял доспехи и, направившись в купальню, сказал:
"Пойдем, смоем пот битвы в купальне Дария!" "Не Дария, а Александра! -
воскликнул один из друзей царя. - Ведь собственность побежденных должна не
только принадлежать победителям, но и называться по их имени". Когда
Александр увидел всякого рода сосуды - кувшины, тазы, флаконы для
притираний, все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал
удивительный запах душистых трав и других благовоний, когда, наконец, он
прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и
столов, - царь посмотрел на своих друзей и сказал: "Вот это, по-видимому, и
значит царствовать!"
XXI. АЛЕКСАНДР уже собрался обедать, когда ему сообщили, что взятые в
плен мать, жена и две незамужние дочери Дария, увидев его колесницу и лук,
зарыдали и стали бить себя в грудь, полагая, что царь погиб. Долгое время
Александр молчал: несчастья семьи Дария волновали его больше, чем
собственная судьба. Наконец, он отправил Леонната, поручив ему сообщить
женщинам, что Дарий жив, а им нечего бояться Александра, ибо войну за
верховное владычество он ведет только с Дарием, им же будет предоставлено
все то, чем они пользовались прежде, когда еще правил Дарий. Слова эти
показались Женщинам милостивыми и благожелательными, но еще более
человечными были поступки Александра. Он разрешил им похоронить павших в
битве персов - всех, кого они пожелают, взяв для этой цели одежды и
украшения из военной добычи, не лишил семью Дария почестей, которыми она
пользовалась прежде, не уменьшил числа слуг, а средства на ее содержание
даже увеличил. Однако самым царственным и прекрасным благодеянием Александра
было то, что этим благородным и целомудренным женщинам, оказавшимся у него в
плену, не пришлось ни слышать, ни опасаться, ни ждать ничего такого, что
могло бы их опозорить. Никто не имел доступа к ним, не видел их, и они вели
такую жизнь, словно находились не во вражеском лагере, а в священном и
чистом девичьем покое. А ведь, по рассказам, жена Дария была самой красивой
из всех цариц, точно так же как и Дарий был самым красивым и рослым среди
мужчин; дочери же их походили на родителей. Александр, который, по-видимому,
считал, что способность владеть собой для царя важнее, нежели даже умение
побеждать врагов, не тронул пленниц; вообще до своей женитьбы он не знал,
кроме Барсины, ни одной женщины. Барсина, вдова Мемнона, была взята в плен
под Дамаском. Она получила греческое воспитание... {Текст испорчен.}
отличалась хорошим характером; отцом ее был Артабаз, сын царской дочери. Как
рассказывает Аристобул, Александр последовал совету Пармениона,
предложившего ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Глядя
на других красивых и статных пленниц, Александр говорил шутя, что вид
персиянок мучителен для глаз. Желая противопоставить их привлекательности
красоту своего самообладания и целомудрия, царь не обращал на них никакого
внимания, как будто они были не живыми женщинами, а безжизненными статуями.
ХХII. ОДНАЖДЫ Филоксен, командовавший войском, стоявшим на берегу моря,
написал Александру, что у него находится некий тарентинец Феодор, желающий
продать двух мальчиков замечательной красоты, и осведомлялся у царя, не
хочет ли он их купить. Александр был крайне возмущен письмом и не раз
жаловался друзьям, спрашивая, неужели Филоксен так плохо думает о нем, что
предлагает ему эту мерзость. Самого Филоксена он жестоко изругал в письме и
велел ему прогнать прочь Феодора вместе с его товаром. Не менее резко
выбранил он и Гагнона, который написал, что собирается купить и привезти ему
знаменитого в Коринфе мальчика Кробила. Узнав, что два македонянина,
служившие под началом Пармениона, - Дамон и Тимофей, обесчестили жен
каких-то наемников, царь письменно приказал Пармениону в случае, если это
будет доказано, убить их, как диких зверей, сотворенных на пагубу людям. В
том же письме царь пишет о себе дословно следующее: "Никто не сможет
сказать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы прислушивался
к тем, кто рассказывал мне о ее красоте". Александр говорил, что сон и
близость с женщиной более всего другого заставляют; его ощущать себя
смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же
слабости человеческой природы.
Александр отличался также крайней воздержанностью в пище, чему он дал
множество ясных доказательств; одним из таких доказательств были его слова,
обращенные к Аде, которую он назвал своей матерью и сделал царицей Карий. В
знак любви Ада ежедневно посылала ему изысканные яства и печения, а потом
отправила к нему своих самых искусных поваров и пекарей. Царь велел передать
Аде, что он не нуждается ни в ком и ни в чем подобном, так как его
воспитатель Леонид дал ему лучших поваров: для завтрака - ночной переход, а
для обеда- скудный завтрак. "Мой воспитатель, - сказал он, - имел
обыкновение обшаривать мою постель и одежду, разыскивая, не спрятала ли мне
туда мать какого-нибудь лакомства или чего-нибудь сверх положенного".
XXIII. И К ВИНУ Александр был привержен меньше, чем это обычно считали;
думали же так потому, что он долго засиживался за пиршественным столом. Но в
действительности Александр больше разговаривал, чем пил, и каждый кубок
сопровождал длинной речью. Да и пировал он только тогда, когда у него было
много свободного времени. Если же доходило до дела, Александра не могли
удержать, как это не раз бывало с другими полководцами, ни вино, ни сон, ни
развлечения, ни женщины, ни занимательные зрелища. Об этом свидетельствует
вся его жизнь, которую, как коротка она ни была, он сумел заполнить
многочисленными и великими подвигами. В свободные дни Александр, встав ото
сна, прежде всего приносил жертвы богам, а сразу после этого завтракал сидя;
день он проводил в охоте, разбирал судебные дела, отдавал распоряжения по
войску или читал. Во время похода, если не надо было торопиться, Александр
упражнялся в стрельбе из лука или выскакивал на ходу из движущейся колесницы
и снова вскакивал в нее. Нередко Александр, как это видно из дневников,
забавлялся охотой на лисиц или на птиц. На стоянках царь совершал омовения
или умащал тело; в это время он расспрашивал тех, кто ведал поварами или
пекарями, приготовлено ли все, что следует, к обеду. Было уже поздно и
темно, когда Александр, возлежа на ложе, приступал к обеду. Во время трапезы
царь проявлял удивительную заботливость о сотрапезниках и внимательно
наблюдал, чтобы никто не был обижен или обделен. Из-за своей разговорчивости
царь, как уже было сказано, много времени проводил за вином. В остальное
время Александр был самым обходительным из всех царей и умел всех
расположить к себе, но за пиршественным столом его хвастливость становилась
тягостной. Он и сам безудержно хвастался и жадно прислушивался к словам
льстецов, ставя тем самым в затруднительное положение наиболее порядочных из
присутствовавших гостей, которым не хотелось ни соревноваться с льстецами,
ни отставать от них в восхвалении Александра: первое казалось позорным, а
второе - чреватым опасностями. После пира Александр совершал омовение и спал
нередко до полудня, а иногда проводил в постели весь последующий день.
Александр был равнодушен к лакомствам и изысканным блюдам, часто, когда
ему привозили с побережья редчайшие фрукты или рыбу, он все раздаривал
друзьям, ничего не оставляя себе. Однако обеды, которые устраивал Александр,
всегда были великолепны, и расходы на них росли вместе с его успехами, пока
не достигли десяти тысяч драхм. Больше этого царь сам никогда не расходовал
и не разрешал тратить тем, кто принимал его у себя.
XXIV. ПОСЛЕ битвы при Иссе Александр послал войска в Дамаск и захватил
деньги, пожитки, жен и детей персов. Большая часть добычи досталась
фессалийским всадникам, особо отличившимся в битве: Александр намеренно
послал в Дамаск именно их, желая дать им возможность обогатиться. Остальное
войско Александра также имело все в изобилии. Македоняне тогда впервые
научились ценить золото, серебро, женщин, вкусили прелесть варварского
образа жизни и, точно псы, почуявшие след, торопились разыскать и захватить
все богатства персов.
Александр, однако, решил сперва покорить приморские области. Тотчас к
нему с изъявлением покорности явились цари Кипра. Вся Финикия также
покорилась - за исключением Тира. Александр осаждал Тир в течение семи
месяцев: он насыпал валы, соорудил военные машины и запер город со стороны
проводил время в Крании, и царь отправился к нему сам. Диоген лежал и грелся
на солнце. Слегка приподнявшись при виде такого множества приближающихся к
нему людей, философ пристально посмотрел на Александра. Поздоровавшись, царь
спросил Диогена, нет ли у него какой-нибудь просьбы: "Отступи чуть в
сторону, - ответил тот, - не заслоняй мне солнца". Говорят, что слова
Диогена произвели на Александра огромное впечатление и он был поражен
гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким
пренебрежением. На обратном пути он сказал своим спутникам, шутившим и
насмехавшимся над философом: "Если бы я не был Александром, я хотел бы быть
Диогеном".
Желая вопросить бога о предстоящем походе, Александр прибыл в Дельфы.
Случилось так, что его приезд совпал с одним из несчастливых дней, когда
закон не позволяет давать предсказания. Сначала Александр послал за
прорицательницей, но так как она, ссылаясь на закон, отказалась прийти,
Александр пошел за ней сам, чтобы силой притащить ее в храм. Тогда жрица,
уступая настойчивости царя, воскликнула: "Ты непобедим, сын мой!" Услышав
это, Александр сказал, что он не нуждается больше в прорицании, так как уже
получил оракул, который хотел получить.
Когда Александр выступил в поход, среди прочих знамений, которые явило
ему божество, было вот какое: в эти дни с находившейся в Либетрах деревянной
статуи Орфея (она была сделана из кипарисового дерева) обильно капал пот.
Все боялись этого знамения, но Аристандр призвал не терять мужества, говоря,
что Александр совершит подвиги, достойные песен и сказаний, и тем заставит
потеть и трудиться певцов и сочинителей гимнов.
XV. ВОЙСКО Александра состояло по сообщению тех, которые указывают
наименьшее число, из тридцати тысяч пехотинцев и четырех тысяч всадников, а
по сведениям тех, которые называют наибольшее, - из сорока трех тысяч
пехотинцев и пяти тысяч всадников. Средств на содержание войска у Александра
было, как сообщает Аристобул, не более семидесяти талантов, по словам
Дурида, продовольствия было только на тридцать дней, кроме того, по
сведениям Онесикрита, царь задолжал двести талантов. Несмотря на то, что при
выступлении Александр располагал столь немногим и был так стеснен в
средствах, царь прежде, чем взойти на корабль, разузнал об имущественном
положении своих друзей и одного наделил поместьем, другого - деревней,
третьего - доходами с какого-нибудь поселения или гавани. Когда, наконец,
почти все царское достояние было распределено и роздано, Пердикка спросил
его: "Что же, царь, оставляешь ты себе?" "Надежды!" - ответил Александр. "В
таком случае, - сказал Пердикка, - и мы, выступающие вместе с тобой, хотим
иметь в них долю". Пердикка отказался от пожалованного ему имущества, и
некоторые из друзей Александра последовали его примеру. Тем же, кто просил и
принимал его благодеяния, Александр дарил охотно, и таким образом он роздал
почти все, чем владел в Македонии.
С такой решимостью и таким образом мыслей Александр переправился через
Геллеспонт. Прибыв к Илиону, Александр принес жертвы Афине и совершил
возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и
нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок,
он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел
преданного друга, а после смерти - великого глашатая своей славы. Когда царь
проходил по Илиону и осматривал достопримечательности, кто-то спросил его,
не хочет ли он увидеть лиру Александра. Царь ответил, что она его нисколько
не интересует, разыскивает же он лиру Ахилла, под звуки которой тот воспевал
славу и подвиги доблестных мужей.
XVI. МЕЖДУ тем полководцы Дария собрали большое войско и построили его
у переправы через Граник. Сражение было неизбежно, ибо здесь находились как
бы ворота Азии, и, чтобы начать вторжение, надо было биться за право входа.
Однако многих пугала глубина реки, обрывистость и крутизна противоположного
берега, который предстояло брать с боем. Некоторые полагали также, что
следует считаться с обычаем, установившимся в отношении месяца десия: в этом
месяце македонские цари обыкновенно не начинали походов. Однако Александр
поправил дело, приказав называть этот месяц вторым артемисием. Пармениону,
который настаивал на том, что в такое позднее время дня переправа слишком
рискованна, Александр ответил, что ему будет стыдно перед Геллеспонтом,
если, переправившись через пролив, он убоится Граника, и с тринадцатью илами
всадников царь бросился в реку. Он вел войско навстречу неприятельским
копьям и стрелам на обрывистые скалы, усеянные пехотой и конницей врага,
через реку, которая течением сносила коней и накрывала всадников с головой,
и казалось, что им руководит не разум, а безрассудство и что он действует,
как безумец. Как бы то ни было, Александр упорно продолжал переправу и ценой
огромного напряжения сил овладел противоположным берегом, мокрым и
скользким, так как почва там была глинистая. Тотчас пришлось начать
беспорядочное сражение, воины по-одному вступали в рукопашный бой с
наступавшим противником, пока, наконец, удалось построить войско хоть в
какой-то боевой порядок. Враги нападали с криком, направляя конницу против
конницы; всадники пускали в ход копья, а когда копья сломались, стали биться
мечами. Многие устремились на Александра, которого легко было узнать по щиту
и по султану на шлеме: с обеих сторон султана было по перу удивительной
величины и белизны. Пущенный в царя дротик пробил сгиб панциря, но тела не
коснулся. Тут на Александра одновременно бросились два персидских
военачальника, Ресак и Спитридат. От одного царь увернулся, а на Ресака
напал первым и ударил его копьем, но копье от удара о панцирь сломалось, и
Александр взялся за меч. Спитридат, остановив коня сбоку от сражавшихся и
быстро приподнявшись в седле, нанес Александру удар персидской саблей.
Гребень шлема с одним из перьев отлетел и шлем едва выдержал удар, так что
острие сабли коснулось волос Александра. Спитридат снова приподнялся, но
перса опередил Клит, по прозвищу Черный, пронзив его насквозь копьем.
Одновременно упал и Ресак, пораженный мечом Александра.
Пока конница Александра вела этот опасный бой, македонская фаланга
переправилась через реку и сошлась с пехотой противника. Персы
сопротивлялись вяло и недолго; в скором времени все, кроме греческих
наемников, обратились в бегство. Эти последние, сомкнув ряды у подножия
какого-то холма, были готовы сдаться при условии, если Александр обещает им
безопасность. Однако, руководясь скорее гневом, чем расчетом, Александр
напал на них первым и при этом потерял своего коня, пораженного в бок мечом
(это был не Букефал, а другой конь). Именно в этой схватке больше всего
македонян было ранено и убито, так как сражаться пришлось с людьми
воинственными и отчаявшимися в спасении. Передают, что варвары потеряли
двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи пятьсот всадников. Аристобул
сообщает, что в войске Александра погибло всего тридцать четыре человека, из
них девять пехотинцев. Александр приказал воздвигнуть бронзовые статуи
погибших; статуи эти изваял Лисипп. Разделяя честь победы с греками, царь
особо выделил афинянам триста захваченных у врага щитов, а на остальной
добыче приказал от имени всех победителей сделать гордую надпись:
"Александр, сын Филиппа, и греки, за исключением лакедемонян, взяли у
варваров, населяющих Азию". Кубки, пурпурные ткани и другие вещи подобного
рода, захваченные у персов, за небольшим исключением, Александр отослал
матери.
XVII. ЭТО СРАЖЕНИЕ сразу изменило положение дел в пользу Александра, и
он занял Сарды - главную твердыню приморских владений варваров. Многие
города и области также подчинились ему, сопротивление оказали только
Галикарнас и Милет. Овладев силой этими городами и подчинив окрестные земли,
Александр стал думать, что делать дальше, и много раз менял свои решения: то
он хотел поскорее встретиться с Дарием для решающей битвы, то останавливался
на мысли сперва воспользоваться богатствами приморских областей и лишь
потом, усилившись, идти против царя.
Недалеко от города Ксанта, в Ликии, есть источник, который, говорят,
как раз в это время без всякой видимой причины пришел в волнение, разлился и
вынес из глубины медную таблицу со следами древних письмен. Там было
начертано, что персидскому государству придет конец и что оно будет
разрушено греками. Вдохновленный этим предсказанием, Александр поспешил
освободить от персов приморские области вплоть до Финикии и Киликии. Быстрое
продвижение македонян через Памфилию дало многим историкам живописный
материал для вымыслов и преувеличений. Как они рассказывают, море, по
божественному изволению, отступило перед Александром, хотя обычно оно
стремительно катило свои волны на берег, лишь изредка оставляя обнаженными
небольшие утесы у подножия крутой, изрезанной ущельями горной цепи.
Несомненно, что именно этот неправдоподобный рассказ высмеивает Менандр в
одной из своих комедий:
Все, совсем как Александру, удается мне. Когда
Отыскать хочу кого-то, сразу он найдется сам.
Если надо мне за море, я и по морю пройду.
Между тем сам Александр не упоминает в своих письмах о каких-либо
чудесах такого рода, но говорит, что он двигался по так называемой
"Лестнице" и прошел ее, выйдя из Фаселиды. В этом городе он провел несколько
дней и видел там стоявшую на рыночной площади статую недавно скончавшегося
Теодекта (он был родом из Фаселиды). После ужина Александр, пьяный, в
сопровождении веселой компании, направился к памятнику и набросал к его
подножию много венков. Так, забавляясь, он воздал дань признательности
человеку, с которым познакомился благодаря Аристотелю и занятиям философией.
XVIII. ПОСЛЕ этого царь покорил оказавших ему сопротивление жителей
Писидии и занял Фригию. Взяв город Гордий, о котором говорят, что он был
родиной древнего царя Мидаса, Александр увидел знаменитую колесницу, дышло
которой было скреплено с ярмом кизиловой корою, и услышал предание (в
истинности его варвары были вполне убеждены), будто тому, кто развяжет узел,
закреплявший ярмо, суждено стать царем всего мира. Большинство писателей
рассказывает, что узел был столь запутанным, а концы так искусно запрятаны,
что Александр не сумел его развязать и разрубил мечом; тогда в месте разруба
обнаружились многочисленные концы креплений. Но, по рассказу Аристобула,
Александру легко удалось разрешить задачу и освободить ярмо, вынув из
переднего конца дышла крюк - так называемый "гестор" [hestor], которым
закрепляется яремный ремень.
Вскоре после этого, подчинив Пафлагонию и Каппадокию, Александр узнал о
смерти Мемнона, от которого, более чем от любого из полководцев Дария в
приморских областях, можно было ждать бесчисленных хлопот и затруднений. Это
известие еще больше укрепило Александра в его намерении совершить поход в
глубь страны.
В это время Дарий двигался из Суз по направлению к морю. Он полагался
на численность своего войска (под его началом было шестьсот тысяч) и к тому
же царя воодушевило сновидение, которое маги истолковывали, исходя из
желания скорее угодить, чем раскрыть истинное его значение. Дарию
приснилось, что македонская фаланга вся объята огнем и что Александр
прислуживает ему, а на Александре та самая стола, которую он, Дарий, носил,
еще будучи царским гонцом; потом Александр вошел в храм Бела и исчез.
Божество, по-видимому, возвещало этим сном, что македоняне совершат
блестящие подвиги, молва о которых разнесется повсюду, и что Александр
завладеет Азией, подобно тому как завладел ею Дарий, который был гонцом, а
стал царем, и что вскоре после этого македонский царь со славой окончит свою
жизнь,
XIX. УЗНАВ о длительном пребывании Александра в Киликии, Дарий счел это
признаком трусости, что еще больше ободрило его. В действительности же
причиной задержки была болезнь царя, вызванная по мнению одних
переутомлением, а по мнению других - простудою после купания в ледяной воде
реки Кидна. Никто из врачей не решался лечить Александра, считая, что
опасность слишком велика и что ее нельзя одолеть никаким лекарством; в
случае неудачи врачи боялись навлечь на себя обвинения и гнев македонян.
Один только Филипп, акарнанец, видя тяжелое состояние больного, поставил
дружбу превыше всего и счел преступным не разделить опасность с Александром
и не исчерпать - пусть даже с риском для себя - все средства. Он приготовил
лекарство и убедил царя оставить все сомнения и выпить его, если он желает
восстановить свои силы для продолжения войны. В это самое время находившийся
в лагере македонян Парменион послал царю письмо, советуя ему остерегаться
Филиппа, так как Дарий будто бы посулил врачу большие подарки и руку своей
дочери и тем склонил его к убийству Александра. Царь прочитал письмо и, не
показав его никому из друзей, положил себе под подушку. В установленный час
Филипп в сопровождении друзей царя вошел к нему, неся чашу с лекарством.
Александр передал ему письмо, а сам без колебаний, доверчиво взял у него из
рук лекарство. Это было удивительное, достойное созерцания зрелище. В то
время как Филипп читал письмо, Александр пил лекарство, затем оба
одновременно взглянули друг на друга, но несходно было их поведение: на
ясном, открытом лице Александра отражалось благоволение и доверие к Филиппу,
между тем как врач, возмущенный клеветой, то воздымал руки к небу и призывал
богов в свидетели, то, бросаясь к ложу царя, умолял его мужаться и доверять
ему. Лекарство сначала очень сильно подействовало на Александра и как бы
загнало вглубь его телесные силы: утратив дар речи, больной впал в
беспамятство и едва подавал признаки жизни. Вскоре, однако, Александр был
приведен Филиппом в чувство, быстро окреп и, наконец, появился перед
македонянами, уныние которых не прекращалось, пока они не увидели царя.
XX. В ВОЙСКЕ Дария находился бежавший со своей родины македонянин по
имени Аминт, хорошо знавший характер Александра. Видя, что Дарий
намеревается идти на Александра узкими горными проходами, Аминт посоветовал
персидскому царю оставаться на месте, чтобы дать сражение на широких
открытых равнинах и использовать свое значительное численное превосходство.
Дарий ответил, что боится, как бы враги не обратились в бегство и Александр
от него не ускользнул. "Этого, царь, - сказал Аминт, - ты можешь не
опасаться. Александр обязательно пойдет против тебя и, наверно, уже идет".
Однако Аминт не сумел убедить царя, и Дарий, снявшись с лагеря, направился в
Киликию, а Александр в это же время двинул свои войска на персов в Сирию.
Ночью оба войска разминулись, и каждое тотчас повернуло назад. Александр,
обрадованный счастливой случайностью, спешил захватить персов в горных
проходах, а Дарий стремился вывести свою армию из теснин и вернуться в
прежний лагерь. Он уже осознал, что совершил ошибку, вступив в эту сильно
пересеченную местность, зажатую между морем и горами, разделенную посередине
рекой Пинаром и неудобную для конницы, но очень выгодную для действий
малочисленных сил врага. Отличную позицию Александру предоставила судьба, но
победу ему обеспечило скорее искусное командование, чем слепое счастье.
Несмотря на то, что его силы значительно уступали численностью силам
варваров, Александр не дал себя окружить, напротив, обойдя своим правым
крылом левое крыло вражеского войска, он ударил персам во фланг и обратил
стоявших против него варваров в бегство. Сражаясь в первых рядах, Александр
был ранен мечом в бедро, как сообщает Харет, самим Дарием, ибо дело дошло до
рукопашной схватки между ними. Но Александр, рассказывая об этой битве в
письме к Антипатру, не называет того, кто нанес ему рану. Он пишет, что был
ранен в бедро кинжалом, но что ранение не было опасным.
Александр одержал блестящую победу, уничтожил более ста десяти тысяч
врагов, но не смог захватить Дария, который, спасаясь бегством, опередил его
на четыре или пять стадиев. Во время погони Александру удалось захватить
колесницу и лук царя. По возвращении он обнаружил, что македоняне грабят ла-
герь варваров, вынося оттуда всякого рода ценности, которых было огромное
множество, несмотря на то, что большую часть обоза персы оставили в Дамаске
и пришли к месту битвы налегке. Воины предназначили для Александра
наполненную драгоценностями палатку Дария со множеством прислуги и богатой
утварью. Александр тотчас снял доспехи и, направившись в купальню, сказал:
"Пойдем, смоем пот битвы в купальне Дария!" "Не Дария, а Александра! -
воскликнул один из друзей царя. - Ведь собственность побежденных должна не
только принадлежать победителям, но и называться по их имени". Когда
Александр увидел всякого рода сосуды - кувшины, тазы, флаконы для
притираний, все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал
удивительный запах душистых трав и других благовоний, когда, наконец, он
прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и
столов, - царь посмотрел на своих друзей и сказал: "Вот это, по-видимому, и
значит царствовать!"
XXI. АЛЕКСАНДР уже собрался обедать, когда ему сообщили, что взятые в
плен мать, жена и две незамужние дочери Дария, увидев его колесницу и лук,
зарыдали и стали бить себя в грудь, полагая, что царь погиб. Долгое время
Александр молчал: несчастья семьи Дария волновали его больше, чем
собственная судьба. Наконец, он отправил Леонната, поручив ему сообщить
женщинам, что Дарий жив, а им нечего бояться Александра, ибо войну за
верховное владычество он ведет только с Дарием, им же будет предоставлено
все то, чем они пользовались прежде, когда еще правил Дарий. Слова эти
показались Женщинам милостивыми и благожелательными, но еще более
человечными были поступки Александра. Он разрешил им похоронить павших в
битве персов - всех, кого они пожелают, взяв для этой цели одежды и
украшения из военной добычи, не лишил семью Дария почестей, которыми она
пользовалась прежде, не уменьшил числа слуг, а средства на ее содержание
даже увеличил. Однако самым царственным и прекрасным благодеянием Александра
было то, что этим благородным и целомудренным женщинам, оказавшимся у него в
плену, не пришлось ни слышать, ни опасаться, ни ждать ничего такого, что
могло бы их опозорить. Никто не имел доступа к ним, не видел их, и они вели
такую жизнь, словно находились не во вражеском лагере, а в священном и
чистом девичьем покое. А ведь, по рассказам, жена Дария была самой красивой
из всех цариц, точно так же как и Дарий был самым красивым и рослым среди
мужчин; дочери же их походили на родителей. Александр, который, по-видимому,
считал, что способность владеть собой для царя важнее, нежели даже умение
побеждать врагов, не тронул пленниц; вообще до своей женитьбы он не знал,
кроме Барсины, ни одной женщины. Барсина, вдова Мемнона, была взята в плен
под Дамаском. Она получила греческое воспитание... {Текст испорчен.}
отличалась хорошим характером; отцом ее был Артабаз, сын царской дочери. Как
рассказывает Аристобул, Александр последовал совету Пармениона,
предложившего ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Глядя
на других красивых и статных пленниц, Александр говорил шутя, что вид
персиянок мучителен для глаз. Желая противопоставить их привлекательности
красоту своего самообладания и целомудрия, царь не обращал на них никакого
внимания, как будто они были не живыми женщинами, а безжизненными статуями.
ХХII. ОДНАЖДЫ Филоксен, командовавший войском, стоявшим на берегу моря,
написал Александру, что у него находится некий тарентинец Феодор, желающий
продать двух мальчиков замечательной красоты, и осведомлялся у царя, не
хочет ли он их купить. Александр был крайне возмущен письмом и не раз
жаловался друзьям, спрашивая, неужели Филоксен так плохо думает о нем, что
предлагает ему эту мерзость. Самого Филоксена он жестоко изругал в письме и
велел ему прогнать прочь Феодора вместе с его товаром. Не менее резко
выбранил он и Гагнона, который написал, что собирается купить и привезти ему
знаменитого в Коринфе мальчика Кробила. Узнав, что два македонянина,
служившие под началом Пармениона, - Дамон и Тимофей, обесчестили жен
каких-то наемников, царь письменно приказал Пармениону в случае, если это
будет доказано, убить их, как диких зверей, сотворенных на пагубу людям. В
том же письме царь пишет о себе дословно следующее: "Никто не сможет
сказать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы прислушивался
к тем, кто рассказывал мне о ее красоте". Александр говорил, что сон и
близость с женщиной более всего другого заставляют; его ощущать себя
смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же
слабости человеческой природы.
Александр отличался также крайней воздержанностью в пище, чему он дал
множество ясных доказательств; одним из таких доказательств были его слова,
обращенные к Аде, которую он назвал своей матерью и сделал царицей Карий. В
знак любви Ада ежедневно посылала ему изысканные яства и печения, а потом
отправила к нему своих самых искусных поваров и пекарей. Царь велел передать
Аде, что он не нуждается ни в ком и ни в чем подобном, так как его
воспитатель Леонид дал ему лучших поваров: для завтрака - ночной переход, а
для обеда- скудный завтрак. "Мой воспитатель, - сказал он, - имел
обыкновение обшаривать мою постель и одежду, разыскивая, не спрятала ли мне
туда мать какого-нибудь лакомства или чего-нибудь сверх положенного".
XXIII. И К ВИНУ Александр был привержен меньше, чем это обычно считали;
думали же так потому, что он долго засиживался за пиршественным столом. Но в
действительности Александр больше разговаривал, чем пил, и каждый кубок
сопровождал длинной речью. Да и пировал он только тогда, когда у него было
много свободного времени. Если же доходило до дела, Александра не могли
удержать, как это не раз бывало с другими полководцами, ни вино, ни сон, ни
развлечения, ни женщины, ни занимательные зрелища. Об этом свидетельствует
вся его жизнь, которую, как коротка она ни была, он сумел заполнить
многочисленными и великими подвигами. В свободные дни Александр, встав ото
сна, прежде всего приносил жертвы богам, а сразу после этого завтракал сидя;
день он проводил в охоте, разбирал судебные дела, отдавал распоряжения по
войску или читал. Во время похода, если не надо было торопиться, Александр
упражнялся в стрельбе из лука или выскакивал на ходу из движущейся колесницы
и снова вскакивал в нее. Нередко Александр, как это видно из дневников,
забавлялся охотой на лисиц или на птиц. На стоянках царь совершал омовения
или умащал тело; в это время он расспрашивал тех, кто ведал поварами или
пекарями, приготовлено ли все, что следует, к обеду. Было уже поздно и
темно, когда Александр, возлежа на ложе, приступал к обеду. Во время трапезы
царь проявлял удивительную заботливость о сотрапезниках и внимательно
наблюдал, чтобы никто не был обижен или обделен. Из-за своей разговорчивости
царь, как уже было сказано, много времени проводил за вином. В остальное
время Александр был самым обходительным из всех царей и умел всех
расположить к себе, но за пиршественным столом его хвастливость становилась
тягостной. Он и сам безудержно хвастался и жадно прислушивался к словам
льстецов, ставя тем самым в затруднительное положение наиболее порядочных из
присутствовавших гостей, которым не хотелось ни соревноваться с льстецами,
ни отставать от них в восхвалении Александра: первое казалось позорным, а
второе - чреватым опасностями. После пира Александр совершал омовение и спал
нередко до полудня, а иногда проводил в постели весь последующий день.
Александр был равнодушен к лакомствам и изысканным блюдам, часто, когда
ему привозили с побережья редчайшие фрукты или рыбу, он все раздаривал
друзьям, ничего не оставляя себе. Однако обеды, которые устраивал Александр,
всегда были великолепны, и расходы на них росли вместе с его успехами, пока
не достигли десяти тысяч драхм. Больше этого царь сам никогда не расходовал
и не разрешал тратить тем, кто принимал его у себя.
XXIV. ПОСЛЕ битвы при Иссе Александр послал войска в Дамаск и захватил
деньги, пожитки, жен и детей персов. Большая часть добычи досталась
фессалийским всадникам, особо отличившимся в битве: Александр намеренно
послал в Дамаск именно их, желая дать им возможность обогатиться. Остальное
войско Александра также имело все в изобилии. Македоняне тогда впервые
научились ценить золото, серебро, женщин, вкусили прелесть варварского
образа жизни и, точно псы, почуявшие след, торопились разыскать и захватить
все богатства персов.
Александр, однако, решил сперва покорить приморские области. Тотчас к
нему с изъявлением покорности явились цари Кипра. Вся Финикия также
покорилась - за исключением Тира. Александр осаждал Тир в течение семи
месяцев: он насыпал валы, соорудил военные машины и запер город со стороны