оставив на месте лишь небольшой отряд, который должен был помешать
переправиться остальным македонянам. Напуганный видом слонов и
миогочисленностью неприятеля, Александр сам напал на левый фланг, а Кену
приказал атаковать правый. Враги дрогнули на обоих флангах, но всякий раз
они отходили к слонам, собирались там и оттуда вновь бросались в атаку
сомкнутым строем. Битва шла поэтому с переменным успехом, и лишь на восьмой
час сопротивление врагов было сломлено. Так описал это сражение в своих
письмах тот, по чьей воле оно произошло. Большинство историков в полном
согласии друг с другом сообщает, что благодаря своему росту в четыре локтя и
пядь, а также могучему телосложению Пор выглядел на слоне так же, как
всадник на коне, хотя слон под ним был самый большой. Этот слон проявил
замечательную понятливость и трогательную заботу о царе. Пока царь еще
сохранял силы, слон защищал его от нападавших врагов, но, почувствовав, что
царь изнемогает от множества, дротиков, вонзившихся в его тело, и боясь, как
бы он не упал, слон медленно опустился на колени и начал осторожно вынимать
хоботом из его тела один дротик за другим.
Когда Пора взяли в плен и Александр спросил его, как следует с ним
обращаться, Пор сказал: "По-царски". Александр спросил, не хочет ли он
добавить еще что-нибудь. На это Пор ответил: "Все заключено в одном слове:
по-царски". Назначив Пора сатрапом, Александр не только оставил в его власти
всю ту область, над которой он царствовал, но даже присоединил к ней новые
земли, подчинив Пору индийцев, прежде независимых. Рассказывают, что на этих
землях, населенных пятнадцатью народами, находилось пять тысяч больших
городов и великое множество деревень. Над другой областью, в три раза
большей, Александр поставил сатрапом Филиппа, одного из своих близких
друзей.
LXI. БИТВА с Пором стоила жизни Букефалу. Как сообщает большинство
историков, конь погиб от ран, но не сразу, а позднее, во время лечения.
Онесикрит же утверждает, что Букефал издох от старости тридцати лет от роду.
Александр был очень опечален смертью коня, он так тосковал, словно потерял
близкого друга. В память о коне он основал город у Гидаспа и назвал его
Букефалией. Рассказывают также, что, потеряв любимую собаку Периту, которую
он сам вырастил, Александр основал город, названный ее именем). Сотион
говорит, что слышал об этом от Потамона Лесбосского.
LX11. СРАЖЕНИЕ с Пором охладило пыл македонян и отбило у них охоту
проникнуть дальше в глубь Индии. Лишь с большим трудом им удалось победить
этого царя, выставившего только двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи
всадников. Македоняне решительно воспротивились намерению Александра
переправиться через Ганг: они слышали, что эта река имеет тридцать два
стадия в ширину и сто оргий в глубину и что противоположный берег весь занят
вооруженными людьми, конями и слонами. Шла молва, что на том берегу их
ожидают цари гандаритов и пресиев с огромным войском из восьмидесяти тысяч
всадников, двухсот тысяч пехотинцев, восьми тысяч колесниц и шести тысяч
боевых слонов. И это не было преувеличением. Андрокотт, который вскоре
вступил на престол, подарил Селевку пятьсот слонов и с войском в шестьсот
тысяч человек покорил всю Индию.
Сначала Александр заперся в палатке и долго лежал там в тоске и гневе.
Сознавая, что ему не удастся перейти через Ганг, он уже не радовался ранее
совершенным подвигам и считал, что возвращение назад было бы открытым
признанием своего поражения. Но так как друзья приводили ему разумные
доводы, а воины плакали у входа в палатку, Александр смягчился и решил
сняться с лагеря. Перед тем, однако, он пошел ради славы на хитрость. По его
приказу изготовили оружие и конские уздечки необычайного размера и веса и
разбросали их вокруг. Богам были сооружены алтари, к которым до сих пор
приходят цари пресиев, чтобы поклониться им и совершить жертвоприношения по
греческому обряду. Андрокотт еще юношей видел Александра. Как передают, он
часто говорил впоследствии, что Александру было бы нетрудно овладеть и этой
страной, ибо жители ее ненавидели и презирали своего царя за порочность и
низкое происхождение.
LXIII. ЖЕЛАЯ увидеть Океан, Александр построил большое число плотов и
гребных кораблей, на которых македоняне медленно поплыли вниз по рекам. Но и
во время плавания Александр не предавался праздности и не прекращал военных
действий. Часто, сходя на берег, он совершал нападения на города и покорял
все вокруг. В стране маллов, которые считались самыми воинственными из
индийцев, он едва не был убит. Согнав врагов дротиками со стены, он первый
взобрался на нее по лестнице. Но лестница сломалась, а варвары, стоявшие
внизу у стены, подвергли его и тех немногих воинов, которые успели к нему
присоединиться, яростному обстрелу. Александр спрыгнул вниз, в гущу врагов
и, к счастью, сразу же вскочил на ноги. Потрясая оружием, царь устремился на
врагов, и варварам показалось, будто от его, тела исходит какое-то чудесное
сияние. Сперва они в ужасе бросились врассыпную, но затем, видя, что рядом с
Александром всего лишь два телохранителя, ринулись на него и, несмотря на
его мужественное сопротивление, нанесли ему мечами и копьями миого тяжелых
ран. Один из варваров, встав чуть поодаль, пустил стрелу с такой силой, что
она пробила панцирь и глубоко вонзилась в кость около соска. От удара
Александр согнулся, и воин, пустивший стрелу, подбежал к царю, обнажив
варварский меч. Певкест и Лимней заслонили царя, но обоих тяжело ранили.
Лимней сразу же испустил дух, Певкест удержался на ногах, а варвара убил сам
Александр. Весь израненный, получив напоследок удар дубиной по шее, царь
прислонился к стене, обратив лицо к врагам. Но в этот миг Александра
окружили македоняне и, схватив его, уже потерявшего сознание, отнесли в
палатку. В лагере тотчас же распространился слух, что царь мертв. С трудом
спилив древко стрелы и сняв с Александра панцирь, принялись вырезать
вонзившееся в кость острие, которое, как говорят, было шириной в три пальца,
а длиной - в четыре пальца. В это время царь впал в глубокий обморок и был
ужена волоске от смерти, но пришел в себя, когда острие было извлечено.
Избежав смертельной опасности, он еще долгое время был очень слаб и нуждался
в лечении и покое. Однажды он услышал, что македоняне шумят перед его
палаткой, выражая желание увидеть своего царя. Накинув плащ, он вышел к ним
и принес богам жертвы, а потом двинулся дальше, продолжая по пути покорять
города и земли.
LXIV. АЛЕКСАНДР захватил в плен десять гимнософистов из числа тех, что
особенно старались склонить Саббу к измене и причинили македонянам немало
вреда. Этим людям, которые были известны своим умением давать краткие и
меткие ответы, Александр предложил несколько трудных вопросов, объявив, что
того, кто даст неверный ответ, он убьет первым, а потом - всех остальных по
очереди. Старшему из них он велел быть судьею. Первый гимнософист на вопрос,
кого больше - живых или мертвых, ответил, что живых, так как мертвых уже
нет. Второй гимнософист на вопрос о том, земля или море взращивает зверей
более крупных, ответил, что земля, так как море - это только часть земли.
Третьего Александр спросил, какое из животных самое хитрое, и тот сказал,
что самое хитрое - то животное, которое человек до сих пор не узнал.
Четвертый, которого спросили, из каких побуждений склонял он Саббу к измене,
ответил, что он хотел, чтобы Сабба либо жил прекрасно, либо прекрасно умер.
Пятому был задан вопрос, что было раньше - день или ночь, и тот ответил, что
день был на один день раньше, а потом, заметив удивление царя, добавил, что
задающий мудреные вопросы неизбежно получит мудреные ответы. Обратившись к
шестому, Александр спросил его, как должен человек себя вести, чтобы его
любили больше всех, и тот ответил, что наибольшей любви достоин такой
человек, который, будучи самым могущественным, не внушает страха. Из трех
остальных одного спросили, как может человек превратиться в бога, и софист
ответил, что человек превратится в бога, если совершит нечто такое, что
невозможно совершить человеку. Другому задали вопрос, что сильнее - жизнь
или смерть, и софист сказал, что жизнь сильнее, раз она способна переносить
столь великие невзгоды. Последнего софиста Александр спросил, до каких пор
следует жить человеку, и тот ответил, что человеку следует жить до тех пор,
пока он не сочтет, что умереть лучше, чем жить. Тут царь обратился к судье и
велел ему объявить приговор. Когда судья сказал, что они отвечали один хуже
другого, царь воскликнул: "Раз ты вынес такое решение, ты умрешь первым". На
это софист возразил: "Но тогда ты окажешься лжецом, о царь: ведь ты сказал,
что первым убьешь того, кто даст самый плохой ответ".
LXV. БОГАТО одарив этих гимнософистов, Александр отпустил их, а к самым
прославленным, жившим уединенно, вдали от людей, послал Онесикрита, через
которого пригласил их к себе. Онесикрит был сам философом из школы киника
Диогена. По его словам, Калан принял его сурово и надменно, велел ему снять
хитон и вести беседу нагим, так как иначе, дескать, он не станет с ним
говорить, будь Онесикрит посланцем! даже самого Зевса. Дандамид был гораздо
любезнее. Выслушав рассказ Онесикрита о Сократе, Пифагоре и Диогене, он
сказал, что эти люди обладали, по-видимому, замечательным дарованием, но
слишком уж почитали законы. По другим сведениям, Дандамид произнес только
одну фразу: "Чего ради Александр явился сюда, проделав такой огромный путь?"
Калана Таксил уговорил явиться к Александру. Этого философа звали,
собственно, Сфин, но так как он приветствовал всех встречных, по-индийски -
словом "кале", греки прозвали его Калан. Рассказывают, что Калан воочию
показал Александру, что представляет собой его царство. Бросив на землю
высохшую и затвердевшую шкуру, Калан наступил на ее край, и вся она
поднялась вверх. Обходя вокруг шкуры, Калан наступал на нее с краю в разных
местах и всякий раз повторялось то же самое. Когда же он встал на середину и
крепко прижал ее к земле, вся шкура осталась неподвижной. Этим Калан хотел
сказать, что Александр должен утвердиться в середине своего царства и не
слишком от нее удаляться.
LXVI. ПЛАВАНИЕ вниз по течению рек продолжалось семь месяцев. Когда
корабли вышли в Океан, Александр приплыл к острову, который он сам называет
Скиллустидой, а другие - Псилтукой. Высадившись на берег, он принес жертвы
богам) и, насколько это было возможно, ознакомился с природой моря и
побережья. Потом он обратился к богам с молитвой, чтобы никто из людей после
него не зашел дальше тех рубежей, которых он достиг со своим войском. После
этого он начал обратный путь. Кораблям он приказал плыть вдоль суши так,
чтобы берег Индии находился справа, начальником флота назначил Неарха, а
главным кормчим - Онесикрита. Сам Александр, двинувшись сушею через страну
оритов, оказался в чрезвычайно тяжелом положении и потерял множество людей,
так что ему не удалось привести из Индии даже четверти своего войска, а в
начале похода у него было сто двадцать тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч
всадников. Тяжелые болезни, скверная пища, нестерпимый зной и в особенности
голод погубили многих в этой бесплодной стране, населенной нищими людьми,
все имущество которых состояло из жалких овец, да и те были в ничтожном
числе. Овцы питались морской рыбой, и потому мясо их было зловонным и
неприятным на вкус. Лишь по прошествии шестидесяти дней Александру удались
выбраться из этой страны, и как только он достиг Гедрозии, у него сразу же
все появилось в изобилии, так как сатрапы и цари ближайших стран
позаботились об этом заранее.
LXVII. ВОССТАНОВИВ свои силы, македоняне в течение семи дней веселой
процессией шествовали через Карманию. Восьмерка коней медленно везла
Александра, который беспрерывно, днем и ночью, пировал с ближайшими
друзьями, восседая на своего рода сцене, утвержденной на высоком, отовсюду
видном помосте. Затем следовало множество колесниц, защищенных от солнечных
лучей пурпурными и пестрыми коврами или же зелеными, постоянно свежими
ветвями, на этих колесницах сидели остальные друзья и полководцы, украшенные
венками и весело пирующие. Нигде не было видно ни щитов, ни шлемов, ни
копий, на всем пути воины чашами, кружками и кубками черпали вино из пифосов
и кратеров и пили за здоровье друг друга, одни при этом продолжали идти
вперед, а другие падали наземь. Повсюду раздавались звуки свирелей и флейт,
звенели песни, слышались вакхические восклицания женщин. В течение всего
этого беспорядочного перехода царило такое необузданное веселье, как будто
сам Вакх присутствовал тут же и участвовал в этом радостном шествии. Прибыв
в столицу Гедрозии, Александр вновь предоставил войску отдых и устроил
празднества. Рассказывают, что однажды, хмельной, он присутствовал на
состязании хоров, один из которых возглавлял его любимец Багой. Одержав
победу, Багой в полном наряде прошел через театр и сел рядом с царем. Увидев
это, македоняне принялись рукоплескать и закричали, чтобы царь поцеловал
Багоя; они не успокоились до тех пор, пока Александр не обнял и ;не
поцеловал его.
LXVIII. ТАМ ЖЕ к нему явился Неарх со своими людьми. Александр очень
обрадовался и, выслушав рассказ о плавании, вознамерился сам поплыть с
большим Алотом вниз по течению Евфрата, затем обогнуть Аравию и Африку и
через Геракловы столпы пройти во Внутреннее море. С этой целью у Тапсака
начали строить различные суда и отовсюду собирать мореходов и кормчих. Но
слухи о том, что поход в глубь материка оказался очень тяжелым, что царь
получил ранение в битве с маллами, что войско понесло большие потери,
порождали сомнения в том, что Александр вернется невредимым, побуждали
подвластные народы к мятежам, а полководцев и сатрапов толкали на
несправедливости, бесчинства и своеволие. Вообще повсюду воцарился дух
беспокойства и стремление к переменам. В это же время Олимпиада и Клеопатра
окончательно рассорились с Антипатром и поделили царство между собой:
Олимпиада взяла себе Эпир, а Клеопатра - Македонию. Узнав об этом, Александр
сказал, что мать поступила разумнее, ибо македоняне не потерпят, чтобы над
ними царствовала женщина.
Сообразуясь с обстоятельствами, Александр вновь послал Неарха к морю,
поручив ему опустошить вооруженной рукой все прибрежные страны, а сам
отправился в дальнейший путь, чтобы наказать провинившихся полководцев.
Оксиарта, одного из сыновей Абулита, он убил сам, пронзив его копьем. Абулит
не приготовил съестных припасов, а поднес царю три тысячи талантов в
чеканной монете, и Александр велел ему бросить эти деньги коням. Кони,
разумеется, не притронулись к такому "корму", и царь, воскликнув: "Что нам
за польза в твоих припасах?" - приказал бросить Абулита в тюрьму.
LXIX. В ПЕРСИДЕ Александр прежде всего роздал женщинам деньги по обычаю
прежних царей, которые всякий раз, когда они являлись в эту страну, давали
каждой женщине по золотому. Рассказывают, что именно поэтому некоторые цари
приезжали в Персиду очень редко, а Ох из жадности так ни разу туда и не
явился, превратив себя в добровольного изгнанника.
Когда Александр узнал, что могила Кира разграблена, он велел казнить
Поламаха, совершившего это преступление, хотя это был один из знатнейших
граждан Пеллы. Прочтя надгробную надпись, Александр приказал начертать ее
также и - по-гречески, а она гласила: "О человек, кто бы ты ни был и откуда
бы ты ни явился, - ибо я знаю, что ты придешь, - я Кир, создавший персидскую
державу. Не лишай же меня той горстки земли, которая покрывает мое тело".
Эти слова произвели на Александра глубокое и сильное впечатление и навели
его на горестные размышления о превратностях человеческой судьбы.
Здесь Калан, долгое время страдавший болезнью желудка, попросил
соорудить для себя костер. Подъехав к костру на коне, он помолился, окропил
себя, словно жертвенное животное, и срезал со своей головы клок волос в
приношение богам. Затем, взойдя на костер, он попрощался с присутствовавшими
македонянами, попросил их и царя провести этот день в веселой попойке и
сказал, что царя он вскоре увидит в Вавилоне. Произнеся эти слова, он лег и
укрылся с головой. Огонь подбирался все ближе, но он не двинулся с места, не
шевельнул ни рукой, ни ногой. Так он принес себя в жертву богам по древнему
обычаю мудрецов своей страны. Много лет спустя в Афинах то же самое совершил
другой индиец, находившийся тогда в свите Цезаря. До сих пор там можно
видеть могильный памятник, который называют "нагробием индийца".
LXX. ВОЗВРАТИВШИСЬ к себе после самосожжения Калана, Александр созвал
на пир друзей и полководцев. На пиру он предложил потягаться в умении пить и
назначил победителю в награду венок. Больше всех выпил Промах, который дошел
до четырех хоев; в награду он получил венок ценою в талант, но через три дня
скончался. Кроме него, как сообщает Харет, умерли еще сорок один человек,
которых после попойки охватил сильнейший озноб.
В Сузах Александр женился на дочери Дария Статоре и одновременно
отпраздновал свадьбы друзей, отдав в жены самым лучшим своим воинам самых
прекрасных персидских девушек. Для македонян, которые уже были женаты, он
устроил общее свадебное пиршество; сообщают, что на этом пиру каждому из
девяти тысяч приглашенных была вручена золотая чаша для возлияний.
Изумительная щедрость царя проявилась и в том, что он из собственных средств
заплатил долги своих воинов, израсходовав на это девять тысяч восемьсот
семьдесят талантов. Этим воспользовался Антиген Одноглазый. Обманным путем
занеся свое имя в список должников и приведя к столу человека, который
назвался его заимодавцем, он получил деньги. Но вскоре обман был раскрыт, и
царь вне себя от гнева выгнал Антигена из дворца и отрешил его от
командования. Этот Антиген проявил себя замечательным воином. Когда он был
еще юношей и находился в войсках Филиппа, осаждавших Перинт, ему в глаз
попала стрела из катапульты, но он не позволил вынуть стрелу и не покинул
строя до тех пор, пока враги не были оттеснены и заперты в стенах города.
Свой позор он переносил чрезвычайно тяжело: было видно, что от горя и тоски
он готов наложить на себя руки. Опасаясь этого, царь смягчился и приказал
Антигену оставить эти деньги у себя.
LXXI. ТРИДЦАТЬ тысяч мальчиков, которых Александр велел обучать и
закалять, оказались не только сильными и красивыми, но также замечательно
ловкими и умелыми в военных упражнениях. Александр очень этому радовался, а
македоняне огорчались, опасаясь, что царь будет теперь меньше дорожить ими.
Поэтому, когда Александр собирался отослать к морю больных и изувеченных
воинов, македоняне сочли это обидой и оскорблением, они говорили, что царь
выжал из этих людей все, что они могли дать, а теперь, с позором выбрасывая
их, возвращает их отечеству и родителям уже совсем не такими, какими взял.
Пусть же царь признает бесполезными всех македонян и отпустит их всех, раз у
него есть эти молокососы-плясуны, с которыми он намерен покорить мир. Эти
речи возмутили Александра. Гневно разбранив македонян, он прогнал их прочь и
поручил охранять себя персам, выбрав из их числа телохранителей и
жезлоносцев. Видя Александра окруженным персами, а самих себя устраненными и
опозоренными, македоняне пали духом. Делясь друг с другом своими мыслями,
они чувствовали, что от зависти и гнева готовы сойти с ума. Наконец, кое-как
опомнившись, безоружные, в одних хитонах, они пошли к палатке Александра. С
криком и плачем они отдали себя на волю царя, умоляя его поступить с ними,
как с неблагодарными негодяями. Александр, хотя и несколько смягчился, все
же не допустил их к себе, но они не ушли, а два дня и две ночи терпеливо
простояли перед палаткой, рыдая и призывая своего повелителя. На третий день
Александр вышел к ним и, увидев их такими несчастными и жалкими, горько
заплакал. Затем, мягко упрекнув их, он заговорил с ними милостиво и отпустил
бесполезных воинов, щедро наградив их и написав Антипатру, чтобы на всех
состязаниях и театральных зрелищах они сидели на почетных местах, украшенные
венками, а осиротевшим детям погибших приказал выплачивать жалованье их
отцов.
LXXII. ПРИБЫВ в Экбатаны Мидийские и устроив там необходимые дела,
Александр стал снова бывать в театрах и на празднествах, так как из Греции к
нему явились три тысячи актеров.
В эти дни тяжело заболел Гефестион. Человек молодой и воин, он не мог
подчиниться строгим! предписаниям врача и однажды, воспользовавшись тем, что
врач его Главк ушел в театр, съел за завтраком вареного петуха и выпил
большую кружку вина. После этого он почувствовал себя очень плохо и вскоре
умер. Горе Александра не знало границ, он приказал в знак траура остричь
гривы у коней и мулов, снял зубцы с крепостных стен близлежащих городов,
распял на кресте несчастного врача, на долгое время запретил в лагере играть
на флейте и вообще не мог слышать звуков музыки, пока от Аммона не пришло
повеление оказывать Гефестиону почести и приносить ему жертвы как герою.
Утешением в скорби для Александра была война, которую он превратил в охоту
на людей: покорив племя коссеев, он перебил всех способных носить оружие. И
это называли заупокойною жертвой в честь Гефестиона. На похороны, сооружение
могильного кургана и на убранство, потребное для исполнения всех обрядов,
Александр решил потратить десять тысяч талантов, но он хотел, чтобы
совершенство исполнения превзошло денежные затраты. Более чем всеми другими
мастерами, Александр дорожил Стасикратом, замыслы которого отличались
великолепием, дерзостью, блеском и новизной. Незадолго до того Стасикрат
обратился к царю и сказал, что Афону во Фракии скорее, чем какой-либо другой
горе, можно придать вид человеческой фигуры и что, по приказанию Александра,
он готов превратить Афон в самую незыблемую и самую величественную статую
царя, левой рукой охватывающую многолюдный город, а правой - изливающую в
море многоводный поток. Царь отверг тогда это предложение, но теперь он
только тем и занимался, что вместе с мастерами придумывал еще более нелепые
и разорительные затеи.
LXXIII. НА ПУТИ в Вавилон к Александру вновь присоединился Неарх,
корабли которого вошли в Евфрат из Великого моря. Неарх сообщил Александру,
что ему встретились какие-то халдеи, которые просили передать царю, чтобы он
не вступал в Вавилон. Но Александр не обратил на это внимания и продолжал
путь. Приблизившись к стенам города, царь увидел множество воронов, которые
ссорились между собой и клевали друг друга, причем некоторые из них падали
замертво на землю у его ног. Вскоре после этого Александру донесли, что
Аполлодор, командующий войсками в Вавилоне, пытался узнать о судьбе царя по
внутренностям жертвенных животных. Прорицатель Пифагор, которого Александр
призвал к себе, подтвердил это и на вопрос царя, каковы были внутренности,
ответил, что печень оказалась с изъяном. "Увы, - воскликнул Александр, - это
плохой знак!" Пифагору он не причинил никакого зла, на себя же очень
досадовал, что не послушался Неарха. Большую часть времени он проводил вне
стен Вавилона, располагаясь лагерем в разных местах и совершая на корабле
поездки по Евфрату. Его тревожили многие знамения. На самого большого и
красивого льва из тех, что содержались в зверинце, напал домашний осел и
ударом копыт убил его. Однажды Александр, раздевшись для натирания, играл в
мяч. Когда пришло время одеваться, юноши, игравшие вместе с ним, увидели,
что на троне молча сидит какой-то человек в царском облачении с. диадемой на
голове. Человека спросили, кто он такой, но тот долгое время безмолвствовал.
Наконец, придя в себя, он сказал, что зовут его Дионисий и родом он из
Мессении; обвиненный в каком-то преступлении, он был привезен сюда по морю и
очень долго находился в оковах; только что ему явился Серапис, снял с него
оковы и, приведя его в это место, повелел надеть царское облачение и диадему
и молча сидеть на троне.
LXXIV. АЛЕКСАНДР, по совету прорицателей, казнил этого человека, но
уныние его еще усугубилось, он совсем потерял надежду на божество и доверие
к друзьям. Особенно боялся царь Антипатра и его сыновей, один из которых,
Иол, был главным царским виночерпием, а другой, Кассандр, приехал к
Александру лишь недавно. Этот Кассандр однажды увидел каких-то варваров,
простершихся ниц перед царем, и как человек, воспитанный в эллинском духе и
никогда не видевший ничего подобного, невольно рассмеялся. Разгневанный
Александр схватил обеими руками Кассандра за волосы и принялся с силой бить
его головой о стену. В другой раз, когда Кассандр пытался что-то возразить
людям, возводившим обвинение на Антипатра, Александр перебил его и сказал:
"Что ты там толкуешь? Неужели ты думаешь, что эти люди, не претерпев никакой
обиды, проделали такой длинный путь только ради того, чтобы наклеветать?"
Кассандр возразил, что как раз это и доказывает несправедливость обвинения:
затем, дескать, они и пришли издалека, чтобы их труднее было уличить во лжи.
На это Александр сказал рассмеявшись: "Дорого же вам обойдутся эти
Аристотелевы софизмы, это умение говорить об одном и том же и за и против,
если только обнаружится, что вы хоть в чем-то обидели этих людей!" Вообще,
переправиться остальным македонянам. Напуганный видом слонов и
миогочисленностью неприятеля, Александр сам напал на левый фланг, а Кену
приказал атаковать правый. Враги дрогнули на обоих флангах, но всякий раз
они отходили к слонам, собирались там и оттуда вновь бросались в атаку
сомкнутым строем. Битва шла поэтому с переменным успехом, и лишь на восьмой
час сопротивление врагов было сломлено. Так описал это сражение в своих
письмах тот, по чьей воле оно произошло. Большинство историков в полном
согласии друг с другом сообщает, что благодаря своему росту в четыре локтя и
пядь, а также могучему телосложению Пор выглядел на слоне так же, как
всадник на коне, хотя слон под ним был самый большой. Этот слон проявил
замечательную понятливость и трогательную заботу о царе. Пока царь еще
сохранял силы, слон защищал его от нападавших врагов, но, почувствовав, что
царь изнемогает от множества, дротиков, вонзившихся в его тело, и боясь, как
бы он не упал, слон медленно опустился на колени и начал осторожно вынимать
хоботом из его тела один дротик за другим.
Когда Пора взяли в плен и Александр спросил его, как следует с ним
обращаться, Пор сказал: "По-царски". Александр спросил, не хочет ли он
добавить еще что-нибудь. На это Пор ответил: "Все заключено в одном слове:
по-царски". Назначив Пора сатрапом, Александр не только оставил в его власти
всю ту область, над которой он царствовал, но даже присоединил к ней новые
земли, подчинив Пору индийцев, прежде независимых. Рассказывают, что на этих
землях, населенных пятнадцатью народами, находилось пять тысяч больших
городов и великое множество деревень. Над другой областью, в три раза
большей, Александр поставил сатрапом Филиппа, одного из своих близких
друзей.
LXI. БИТВА с Пором стоила жизни Букефалу. Как сообщает большинство
историков, конь погиб от ран, но не сразу, а позднее, во время лечения.
Онесикрит же утверждает, что Букефал издох от старости тридцати лет от роду.
Александр был очень опечален смертью коня, он так тосковал, словно потерял
близкого друга. В память о коне он основал город у Гидаспа и назвал его
Букефалией. Рассказывают также, что, потеряв любимую собаку Периту, которую
он сам вырастил, Александр основал город, названный ее именем). Сотион
говорит, что слышал об этом от Потамона Лесбосского.
LX11. СРАЖЕНИЕ с Пором охладило пыл македонян и отбило у них охоту
проникнуть дальше в глубь Индии. Лишь с большим трудом им удалось победить
этого царя, выставившего только двадцать тысяч пехотинцев и две тысячи
всадников. Македоняне решительно воспротивились намерению Александра
переправиться через Ганг: они слышали, что эта река имеет тридцать два
стадия в ширину и сто оргий в глубину и что противоположный берег весь занят
вооруженными людьми, конями и слонами. Шла молва, что на том берегу их
ожидают цари гандаритов и пресиев с огромным войском из восьмидесяти тысяч
всадников, двухсот тысяч пехотинцев, восьми тысяч колесниц и шести тысяч
боевых слонов. И это не было преувеличением. Андрокотт, который вскоре
вступил на престол, подарил Селевку пятьсот слонов и с войском в шестьсот
тысяч человек покорил всю Индию.
Сначала Александр заперся в палатке и долго лежал там в тоске и гневе.
Сознавая, что ему не удастся перейти через Ганг, он уже не радовался ранее
совершенным подвигам и считал, что возвращение назад было бы открытым
признанием своего поражения. Но так как друзья приводили ему разумные
доводы, а воины плакали у входа в палатку, Александр смягчился и решил
сняться с лагеря. Перед тем, однако, он пошел ради славы на хитрость. По его
приказу изготовили оружие и конские уздечки необычайного размера и веса и
разбросали их вокруг. Богам были сооружены алтари, к которым до сих пор
приходят цари пресиев, чтобы поклониться им и совершить жертвоприношения по
греческому обряду. Андрокотт еще юношей видел Александра. Как передают, он
часто говорил впоследствии, что Александру было бы нетрудно овладеть и этой
страной, ибо жители ее ненавидели и презирали своего царя за порочность и
низкое происхождение.
LXIII. ЖЕЛАЯ увидеть Океан, Александр построил большое число плотов и
гребных кораблей, на которых македоняне медленно поплыли вниз по рекам. Но и
во время плавания Александр не предавался праздности и не прекращал военных
действий. Часто, сходя на берег, он совершал нападения на города и покорял
все вокруг. В стране маллов, которые считались самыми воинственными из
индийцев, он едва не был убит. Согнав врагов дротиками со стены, он первый
взобрался на нее по лестнице. Но лестница сломалась, а варвары, стоявшие
внизу у стены, подвергли его и тех немногих воинов, которые успели к нему
присоединиться, яростному обстрелу. Александр спрыгнул вниз, в гущу врагов
и, к счастью, сразу же вскочил на ноги. Потрясая оружием, царь устремился на
врагов, и варварам показалось, будто от его, тела исходит какое-то чудесное
сияние. Сперва они в ужасе бросились врассыпную, но затем, видя, что рядом с
Александром всего лишь два телохранителя, ринулись на него и, несмотря на
его мужественное сопротивление, нанесли ему мечами и копьями миого тяжелых
ран. Один из варваров, встав чуть поодаль, пустил стрелу с такой силой, что
она пробила панцирь и глубоко вонзилась в кость около соска. От удара
Александр согнулся, и воин, пустивший стрелу, подбежал к царю, обнажив
варварский меч. Певкест и Лимней заслонили царя, но обоих тяжело ранили.
Лимней сразу же испустил дух, Певкест удержался на ногах, а варвара убил сам
Александр. Весь израненный, получив напоследок удар дубиной по шее, царь
прислонился к стене, обратив лицо к врагам. Но в этот миг Александра
окружили македоняне и, схватив его, уже потерявшего сознание, отнесли в
палатку. В лагере тотчас же распространился слух, что царь мертв. С трудом
спилив древко стрелы и сняв с Александра панцирь, принялись вырезать
вонзившееся в кость острие, которое, как говорят, было шириной в три пальца,
а длиной - в четыре пальца. В это время царь впал в глубокий обморок и был
ужена волоске от смерти, но пришел в себя, когда острие было извлечено.
Избежав смертельной опасности, он еще долгое время был очень слаб и нуждался
в лечении и покое. Однажды он услышал, что македоняне шумят перед его
палаткой, выражая желание увидеть своего царя. Накинув плащ, он вышел к ним
и принес богам жертвы, а потом двинулся дальше, продолжая по пути покорять
города и земли.
LXIV. АЛЕКСАНДР захватил в плен десять гимнософистов из числа тех, что
особенно старались склонить Саббу к измене и причинили македонянам немало
вреда. Этим людям, которые были известны своим умением давать краткие и
меткие ответы, Александр предложил несколько трудных вопросов, объявив, что
того, кто даст неверный ответ, он убьет первым, а потом - всех остальных по
очереди. Старшему из них он велел быть судьею. Первый гимнософист на вопрос,
кого больше - живых или мертвых, ответил, что живых, так как мертвых уже
нет. Второй гимнософист на вопрос о том, земля или море взращивает зверей
более крупных, ответил, что земля, так как море - это только часть земли.
Третьего Александр спросил, какое из животных самое хитрое, и тот сказал,
что самое хитрое - то животное, которое человек до сих пор не узнал.
Четвертый, которого спросили, из каких побуждений склонял он Саббу к измене,
ответил, что он хотел, чтобы Сабба либо жил прекрасно, либо прекрасно умер.
Пятому был задан вопрос, что было раньше - день или ночь, и тот ответил, что
день был на один день раньше, а потом, заметив удивление царя, добавил, что
задающий мудреные вопросы неизбежно получит мудреные ответы. Обратившись к
шестому, Александр спросил его, как должен человек себя вести, чтобы его
любили больше всех, и тот ответил, что наибольшей любви достоин такой
человек, который, будучи самым могущественным, не внушает страха. Из трех
остальных одного спросили, как может человек превратиться в бога, и софист
ответил, что человек превратится в бога, если совершит нечто такое, что
невозможно совершить человеку. Другому задали вопрос, что сильнее - жизнь
или смерть, и софист сказал, что жизнь сильнее, раз она способна переносить
столь великие невзгоды. Последнего софиста Александр спросил, до каких пор
следует жить человеку, и тот ответил, что человеку следует жить до тех пор,
пока он не сочтет, что умереть лучше, чем жить. Тут царь обратился к судье и
велел ему объявить приговор. Когда судья сказал, что они отвечали один хуже
другого, царь воскликнул: "Раз ты вынес такое решение, ты умрешь первым". На
это софист возразил: "Но тогда ты окажешься лжецом, о царь: ведь ты сказал,
что первым убьешь того, кто даст самый плохой ответ".
LXV. БОГАТО одарив этих гимнософистов, Александр отпустил их, а к самым
прославленным, жившим уединенно, вдали от людей, послал Онесикрита, через
которого пригласил их к себе. Онесикрит был сам философом из школы киника
Диогена. По его словам, Калан принял его сурово и надменно, велел ему снять
хитон и вести беседу нагим, так как иначе, дескать, он не станет с ним
говорить, будь Онесикрит посланцем! даже самого Зевса. Дандамид был гораздо
любезнее. Выслушав рассказ Онесикрита о Сократе, Пифагоре и Диогене, он
сказал, что эти люди обладали, по-видимому, замечательным дарованием, но
слишком уж почитали законы. По другим сведениям, Дандамид произнес только
одну фразу: "Чего ради Александр явился сюда, проделав такой огромный путь?"
Калана Таксил уговорил явиться к Александру. Этого философа звали,
собственно, Сфин, но так как он приветствовал всех встречных, по-индийски -
словом "кале", греки прозвали его Калан. Рассказывают, что Калан воочию
показал Александру, что представляет собой его царство. Бросив на землю
высохшую и затвердевшую шкуру, Калан наступил на ее край, и вся она
поднялась вверх. Обходя вокруг шкуры, Калан наступал на нее с краю в разных
местах и всякий раз повторялось то же самое. Когда же он встал на середину и
крепко прижал ее к земле, вся шкура осталась неподвижной. Этим Калан хотел
сказать, что Александр должен утвердиться в середине своего царства и не
слишком от нее удаляться.
LXVI. ПЛАВАНИЕ вниз по течению рек продолжалось семь месяцев. Когда
корабли вышли в Океан, Александр приплыл к острову, который он сам называет
Скиллустидой, а другие - Псилтукой. Высадившись на берег, он принес жертвы
богам) и, насколько это было возможно, ознакомился с природой моря и
побережья. Потом он обратился к богам с молитвой, чтобы никто из людей после
него не зашел дальше тех рубежей, которых он достиг со своим войском. После
этого он начал обратный путь. Кораблям он приказал плыть вдоль суши так,
чтобы берег Индии находился справа, начальником флота назначил Неарха, а
главным кормчим - Онесикрита. Сам Александр, двинувшись сушею через страну
оритов, оказался в чрезвычайно тяжелом положении и потерял множество людей,
так что ему не удалось привести из Индии даже четверти своего войска, а в
начале похода у него было сто двадцать тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч
всадников. Тяжелые болезни, скверная пища, нестерпимый зной и в особенности
голод погубили многих в этой бесплодной стране, населенной нищими людьми,
все имущество которых состояло из жалких овец, да и те были в ничтожном
числе. Овцы питались морской рыбой, и потому мясо их было зловонным и
неприятным на вкус. Лишь по прошествии шестидесяти дней Александру удались
выбраться из этой страны, и как только он достиг Гедрозии, у него сразу же
все появилось в изобилии, так как сатрапы и цари ближайших стран
позаботились об этом заранее.
LXVII. ВОССТАНОВИВ свои силы, македоняне в течение семи дней веселой
процессией шествовали через Карманию. Восьмерка коней медленно везла
Александра, который беспрерывно, днем и ночью, пировал с ближайшими
друзьями, восседая на своего рода сцене, утвержденной на высоком, отовсюду
видном помосте. Затем следовало множество колесниц, защищенных от солнечных
лучей пурпурными и пестрыми коврами или же зелеными, постоянно свежими
ветвями, на этих колесницах сидели остальные друзья и полководцы, украшенные
венками и весело пирующие. Нигде не было видно ни щитов, ни шлемов, ни
копий, на всем пути воины чашами, кружками и кубками черпали вино из пифосов
и кратеров и пили за здоровье друг друга, одни при этом продолжали идти
вперед, а другие падали наземь. Повсюду раздавались звуки свирелей и флейт,
звенели песни, слышались вакхические восклицания женщин. В течение всего
этого беспорядочного перехода царило такое необузданное веселье, как будто
сам Вакх присутствовал тут же и участвовал в этом радостном шествии. Прибыв
в столицу Гедрозии, Александр вновь предоставил войску отдых и устроил
празднества. Рассказывают, что однажды, хмельной, он присутствовал на
состязании хоров, один из которых возглавлял его любимец Багой. Одержав
победу, Багой в полном наряде прошел через театр и сел рядом с царем. Увидев
это, македоняне принялись рукоплескать и закричали, чтобы царь поцеловал
Багоя; они не успокоились до тех пор, пока Александр не обнял и ;не
поцеловал его.
LXVIII. ТАМ ЖЕ к нему явился Неарх со своими людьми. Александр очень
обрадовался и, выслушав рассказ о плавании, вознамерился сам поплыть с
большим Алотом вниз по течению Евфрата, затем обогнуть Аравию и Африку и
через Геракловы столпы пройти во Внутреннее море. С этой целью у Тапсака
начали строить различные суда и отовсюду собирать мореходов и кормчих. Но
слухи о том, что поход в глубь материка оказался очень тяжелым, что царь
получил ранение в битве с маллами, что войско понесло большие потери,
порождали сомнения в том, что Александр вернется невредимым, побуждали
подвластные народы к мятежам, а полководцев и сатрапов толкали на
несправедливости, бесчинства и своеволие. Вообще повсюду воцарился дух
беспокойства и стремление к переменам. В это же время Олимпиада и Клеопатра
окончательно рассорились с Антипатром и поделили царство между собой:
Олимпиада взяла себе Эпир, а Клеопатра - Македонию. Узнав об этом, Александр
сказал, что мать поступила разумнее, ибо македоняне не потерпят, чтобы над
ними царствовала женщина.
Сообразуясь с обстоятельствами, Александр вновь послал Неарха к морю,
поручив ему опустошить вооруженной рукой все прибрежные страны, а сам
отправился в дальнейший путь, чтобы наказать провинившихся полководцев.
Оксиарта, одного из сыновей Абулита, он убил сам, пронзив его копьем. Абулит
не приготовил съестных припасов, а поднес царю три тысячи талантов в
чеканной монете, и Александр велел ему бросить эти деньги коням. Кони,
разумеется, не притронулись к такому "корму", и царь, воскликнув: "Что нам
за польза в твоих припасах?" - приказал бросить Абулита в тюрьму.
LXIX. В ПЕРСИДЕ Александр прежде всего роздал женщинам деньги по обычаю
прежних царей, которые всякий раз, когда они являлись в эту страну, давали
каждой женщине по золотому. Рассказывают, что именно поэтому некоторые цари
приезжали в Персиду очень редко, а Ох из жадности так ни разу туда и не
явился, превратив себя в добровольного изгнанника.
Когда Александр узнал, что могила Кира разграблена, он велел казнить
Поламаха, совершившего это преступление, хотя это был один из знатнейших
граждан Пеллы. Прочтя надгробную надпись, Александр приказал начертать ее
также и - по-гречески, а она гласила: "О человек, кто бы ты ни был и откуда
бы ты ни явился, - ибо я знаю, что ты придешь, - я Кир, создавший персидскую
державу. Не лишай же меня той горстки земли, которая покрывает мое тело".
Эти слова произвели на Александра глубокое и сильное впечатление и навели
его на горестные размышления о превратностях человеческой судьбы.
Здесь Калан, долгое время страдавший болезнью желудка, попросил
соорудить для себя костер. Подъехав к костру на коне, он помолился, окропил
себя, словно жертвенное животное, и срезал со своей головы клок волос в
приношение богам. Затем, взойдя на костер, он попрощался с присутствовавшими
македонянами, попросил их и царя провести этот день в веселой попойке и
сказал, что царя он вскоре увидит в Вавилоне. Произнеся эти слова, он лег и
укрылся с головой. Огонь подбирался все ближе, но он не двинулся с места, не
шевельнул ни рукой, ни ногой. Так он принес себя в жертву богам по древнему
обычаю мудрецов своей страны. Много лет спустя в Афинах то же самое совершил
другой индиец, находившийся тогда в свите Цезаря. До сих пор там можно
видеть могильный памятник, который называют "нагробием индийца".
LXX. ВОЗВРАТИВШИСЬ к себе после самосожжения Калана, Александр созвал
на пир друзей и полководцев. На пиру он предложил потягаться в умении пить и
назначил победителю в награду венок. Больше всех выпил Промах, который дошел
до четырех хоев; в награду он получил венок ценою в талант, но через три дня
скончался. Кроме него, как сообщает Харет, умерли еще сорок один человек,
которых после попойки охватил сильнейший озноб.
В Сузах Александр женился на дочери Дария Статоре и одновременно
отпраздновал свадьбы друзей, отдав в жены самым лучшим своим воинам самых
прекрасных персидских девушек. Для македонян, которые уже были женаты, он
устроил общее свадебное пиршество; сообщают, что на этом пиру каждому из
девяти тысяч приглашенных была вручена золотая чаша для возлияний.
Изумительная щедрость царя проявилась и в том, что он из собственных средств
заплатил долги своих воинов, израсходовав на это девять тысяч восемьсот
семьдесят талантов. Этим воспользовался Антиген Одноглазый. Обманным путем
занеся свое имя в список должников и приведя к столу человека, который
назвался его заимодавцем, он получил деньги. Но вскоре обман был раскрыт, и
царь вне себя от гнева выгнал Антигена из дворца и отрешил его от
командования. Этот Антиген проявил себя замечательным воином. Когда он был
еще юношей и находился в войсках Филиппа, осаждавших Перинт, ему в глаз
попала стрела из катапульты, но он не позволил вынуть стрелу и не покинул
строя до тех пор, пока враги не были оттеснены и заперты в стенах города.
Свой позор он переносил чрезвычайно тяжело: было видно, что от горя и тоски
он готов наложить на себя руки. Опасаясь этого, царь смягчился и приказал
Антигену оставить эти деньги у себя.
LXXI. ТРИДЦАТЬ тысяч мальчиков, которых Александр велел обучать и
закалять, оказались не только сильными и красивыми, но также замечательно
ловкими и умелыми в военных упражнениях. Александр очень этому радовался, а
македоняне огорчались, опасаясь, что царь будет теперь меньше дорожить ими.
Поэтому, когда Александр собирался отослать к морю больных и изувеченных
воинов, македоняне сочли это обидой и оскорблением, они говорили, что царь
выжал из этих людей все, что они могли дать, а теперь, с позором выбрасывая
их, возвращает их отечеству и родителям уже совсем не такими, какими взял.
Пусть же царь признает бесполезными всех македонян и отпустит их всех, раз у
него есть эти молокососы-плясуны, с которыми он намерен покорить мир. Эти
речи возмутили Александра. Гневно разбранив македонян, он прогнал их прочь и
поручил охранять себя персам, выбрав из их числа телохранителей и
жезлоносцев. Видя Александра окруженным персами, а самих себя устраненными и
опозоренными, македоняне пали духом. Делясь друг с другом своими мыслями,
они чувствовали, что от зависти и гнева готовы сойти с ума. Наконец, кое-как
опомнившись, безоружные, в одних хитонах, они пошли к палатке Александра. С
криком и плачем они отдали себя на волю царя, умоляя его поступить с ними,
как с неблагодарными негодяями. Александр, хотя и несколько смягчился, все
же не допустил их к себе, но они не ушли, а два дня и две ночи терпеливо
простояли перед палаткой, рыдая и призывая своего повелителя. На третий день
Александр вышел к ним и, увидев их такими несчастными и жалкими, горько
заплакал. Затем, мягко упрекнув их, он заговорил с ними милостиво и отпустил
бесполезных воинов, щедро наградив их и написав Антипатру, чтобы на всех
состязаниях и театральных зрелищах они сидели на почетных местах, украшенные
венками, а осиротевшим детям погибших приказал выплачивать жалованье их
отцов.
LXXII. ПРИБЫВ в Экбатаны Мидийские и устроив там необходимые дела,
Александр стал снова бывать в театрах и на празднествах, так как из Греции к
нему явились три тысячи актеров.
В эти дни тяжело заболел Гефестион. Человек молодой и воин, он не мог
подчиниться строгим! предписаниям врача и однажды, воспользовавшись тем, что
врач его Главк ушел в театр, съел за завтраком вареного петуха и выпил
большую кружку вина. После этого он почувствовал себя очень плохо и вскоре
умер. Горе Александра не знало границ, он приказал в знак траура остричь
гривы у коней и мулов, снял зубцы с крепостных стен близлежащих городов,
распял на кресте несчастного врача, на долгое время запретил в лагере играть
на флейте и вообще не мог слышать звуков музыки, пока от Аммона не пришло
повеление оказывать Гефестиону почести и приносить ему жертвы как герою.
Утешением в скорби для Александра была война, которую он превратил в охоту
на людей: покорив племя коссеев, он перебил всех способных носить оружие. И
это называли заупокойною жертвой в честь Гефестиона. На похороны, сооружение
могильного кургана и на убранство, потребное для исполнения всех обрядов,
Александр решил потратить десять тысяч талантов, но он хотел, чтобы
совершенство исполнения превзошло денежные затраты. Более чем всеми другими
мастерами, Александр дорожил Стасикратом, замыслы которого отличались
великолепием, дерзостью, блеском и новизной. Незадолго до того Стасикрат
обратился к царю и сказал, что Афону во Фракии скорее, чем какой-либо другой
горе, можно придать вид человеческой фигуры и что, по приказанию Александра,
он готов превратить Афон в самую незыблемую и самую величественную статую
царя, левой рукой охватывающую многолюдный город, а правой - изливающую в
море многоводный поток. Царь отверг тогда это предложение, но теперь он
только тем и занимался, что вместе с мастерами придумывал еще более нелепые
и разорительные затеи.
LXXIII. НА ПУТИ в Вавилон к Александру вновь присоединился Неарх,
корабли которого вошли в Евфрат из Великого моря. Неарх сообщил Александру,
что ему встретились какие-то халдеи, которые просили передать царю, чтобы он
не вступал в Вавилон. Но Александр не обратил на это внимания и продолжал
путь. Приблизившись к стенам города, царь увидел множество воронов, которые
ссорились между собой и клевали друг друга, причем некоторые из них падали
замертво на землю у его ног. Вскоре после этого Александру донесли, что
Аполлодор, командующий войсками в Вавилоне, пытался узнать о судьбе царя по
внутренностям жертвенных животных. Прорицатель Пифагор, которого Александр
призвал к себе, подтвердил это и на вопрос царя, каковы были внутренности,
ответил, что печень оказалась с изъяном. "Увы, - воскликнул Александр, - это
плохой знак!" Пифагору он не причинил никакого зла, на себя же очень
досадовал, что не послушался Неарха. Большую часть времени он проводил вне
стен Вавилона, располагаясь лагерем в разных местах и совершая на корабле
поездки по Евфрату. Его тревожили многие знамения. На самого большого и
красивого льва из тех, что содержались в зверинце, напал домашний осел и
ударом копыт убил его. Однажды Александр, раздевшись для натирания, играл в
мяч. Когда пришло время одеваться, юноши, игравшие вместе с ним, увидели,
что на троне молча сидит какой-то человек в царском облачении с. диадемой на
голове. Человека спросили, кто он такой, но тот долгое время безмолвствовал.
Наконец, придя в себя, он сказал, что зовут его Дионисий и родом он из
Мессении; обвиненный в каком-то преступлении, он был привезен сюда по морю и
очень долго находился в оковах; только что ему явился Серапис, снял с него
оковы и, приведя его в это место, повелел надеть царское облачение и диадему
и молча сидеть на троне.
LXXIV. АЛЕКСАНДР, по совету прорицателей, казнил этого человека, но
уныние его еще усугубилось, он совсем потерял надежду на божество и доверие
к друзьям. Особенно боялся царь Антипатра и его сыновей, один из которых,
Иол, был главным царским виночерпием, а другой, Кассандр, приехал к
Александру лишь недавно. Этот Кассандр однажды увидел каких-то варваров,
простершихся ниц перед царем, и как человек, воспитанный в эллинском духе и
никогда не видевший ничего подобного, невольно рассмеялся. Разгневанный
Александр схватил обеими руками Кассандра за волосы и принялся с силой бить
его головой о стену. В другой раз, когда Кассандр пытался что-то возразить
людям, возводившим обвинение на Антипатра, Александр перебил его и сказал:
"Что ты там толкуешь? Неужели ты думаешь, что эти люди, не претерпев никакой
обиды, проделали такой длинный путь только ради того, чтобы наклеветать?"
Кассандр возразил, что как раз это и доказывает несправедливость обвинения:
затем, дескать, они и пришли издалека, чтобы их труднее было уличить во лжи.
На это Александр сказал рассмеявшись: "Дорого же вам обойдутся эти
Аристотелевы софизмы, это умение говорить об одном и том же и за и против,
если только обнаружится, что вы хоть в чем-то обидели этих людей!" Вообще,