Страница:
Дальнейшие события в лаборатории доктора Моро показывают, что у Николая были на то вполне веские основания.
Петрухины ужимки и прыжки обезьяны, скрипя зубами, как-то терпели. Но, увидев тянущуюся к ним руку с хищно растопыренными указательным и средним пальцами, ситуацию они оценили вполне адекватно. Старшая обезьяна бросилась вперед и всей своей хищно разинутой пастью вцепилась в тонкое Петькино запястье. Незаслуженное заключение в клетке расшатывает нервы у всех, даже у обезьян.
Девяносто девять человек из ста в подобной ситуации, вытащив руку, отпрянули бы от клетки инстинктивно. Еще один из сотни сделал бы это вполне сознательно.
Петруха оказался сто первым. Он сдержанно заорал и торопливо просунул в клетку другую руку, на этот раз уже левую. Цели стажера были просты и ясны как день: оторвать мохнатого мучителя, вцепившегося в него мертвой хваткой МВФ[25].
Вполне возможно, что этот неожиданный план в конце концов и сработал бы, но тут на помощь товарке подоспела вторая мартышка, один в один повторившая действия первой. Похоже, что игра «оторви человеку кисть» среди обитателей лаборатории была очень популярна. Столкнувшись с превосходящими силами противника, Петька не растерялся. Следующий ход был за ним, и сделал он его обдуманно.
Петруха, продолжая орать уже во весь голос, подхватил с пола из-под носа обозленных мартышек дочиста вылизанные ими круглые никелированные миски и стал истошно стучать одной о другую, очевидно рассчитывая нанести противнику серьезный акустический удар.
Кузнецов схватился сначала за уши, а потом и за виски. Затем медленно и с достоинством руки опустил, устало прислонился к стене и обреченно стал ждать развития событий.
События ждать себя не заставили. Мартышки, в отличие от Петрухи, оказались приматами вполне нормальными. Оторопев, они инстинктивно отпрянули и разбежались по углам, подальше от решетки.
Торжествующий Петруха с ехидным «врешь, не возьмешь» мисок из руки не выпустил, но наконец-то подался назад.
Многоразовая посуда сквозь частую решетку, естественно, не прошла. Товарищ Филиппов ошалело повторил свою попытку еще дважды, прежде чем недоуменно переглянувшиеся обезьянки верно оценили уровень интеллекта агрессора.
Оценив, медлить они не стали. Разинув пасти, усеянные мелкими зубенками, они с истошным воплем самураев бросились в контратаку.
– Брось миски или разверни ребром. Брось или разверни, брось, ну пожалуйста, брось или разверни, – помертвевшими губами еле слышно умолял Кузнецов Петруху, даже не делая попытки оторваться от стены Непонятная и ранее неизвестная слабость в коленях так и не отпускала.
Несчастный Петруха безумным взглядом и дикими воплями безуспешно призывал товарища на помощь. Он опять предпринял попытку отпугнуть обезьян стуком, но мартышки на этот раз не повели и ухом. Если первоначально они вступили в бой, в трагическом исходе которого для себя не сомневались, то теперь поняли, что у них есть вполне приличные шансы.
Заключительный и также обреченный на провал тактический ход Петрухи был прологом к полной капитуляции. Отчаявшийся безумец попытался отпугнуть мартышек, в последних конвульсиях неукротимо колотясь головой о решетку. Петруха, что, безусловно, делает ему честь, решил умереть, но не сдаться.
Николай все-таки пришел в себя и, ругаясь, бросился на помощь, но его опередили. Из-за ближайшей внутренней двери к клетке подскочил мужчина в белом халате. Не останавливаясь, он на ходу достал из кармана короткий щуп и, подскочив к клетке, ткнул им ближайшую мартышку. Потом раздался повторный треск электрического разряда, и над всполошившимися вольерами поплыл запах паленой шерсти.
Электрошок подействовал безотказно. Громко визжа, обезьяны отлетели в сторону. Аккуратно освободив руки Петрухи от мисок и усадив несчастного на пол, незнакомец спрятал электрошок в карман и нравоучительно заметил:
– Не стоит верить Дарвину и «Вашингтон пост», что обезьяны так уж близки человеку. Большинство из них, в отличие от нас, хищники злобные. Задняя стенка их клыка как лезвие скальпеля. Даже если осторожно провести по клыку, легко заработать весьма глубокий порез. Лично мне обезьяны разодрали на руке мышцу, а моей ассистентке Маргарет прокусили насквозь ягодицу.
При этих словах он кивком указал на миловидную женщину в очках и халате, застегнутом не на те пуговицы. Маргарет торопливо поправила прическу и сдержанно наклонила голову в выжидательном приветствии.
– Извините, но что вы здесь делаете?
Петька не ответил, то ли делая вид, то ли действительно разглядывая искусанные руки.
– Мы из Пентагона, с инспекцией. Вы – доктор Моро? – поинтересовался Кузнецов, со злостью и сочувствием одновременно испепеляя взглядом Петруху.
– Ес, оф кос…[26]– небрежно подтвердил Петрухин спаситель. – Письменный отчет о возможностях использования высших приматов в проекте «Иранову – ураново» у меня готов. А практический опыт имплантации соответствующих электродов в мозг мы вам еще продемонстрируем. Последние опыты с лесными бананобеями очень обнадеживают. В тестах они показали лучшие результаты среди всех видов обезьян. Если бы я не был ученым, то мог бы, пожалуй, решить, что их разум не уступает нашему.
– Разуму некоторых точно не уступает, – охотно согласился Кузнецов, оглядываясь на Петруху. – Но что, собственно, сенсационного в вашем открытии?
– Суть эксперимента – вживленные электроды, которые отвечают за сокращение мышц при движении обезьяньих лап. Приматами уже освоена передача команд двум парам закрепленных на теле механических рук. Феноменально, но факт – нашим подопечным потребовалось не более получаса, чтобы сопоставить особенности движения своих новых конечностей и собственные двигательные импульсы. Теперь они владеют искусственными руками не хуже чем настоящими. Абсолютно ясно, что обезьяны воспринимают наши механические манипуляторы не как замену собственным конечностям, но как дополнение, которым могут орудовать одновременно со своими настоящими лапами.
– Манипуляторы, естественно, японские? – печально поинтересовался Кузнецов.
– Они значительно лучше наших. – Профессор комплексами на почве лжепатриотизма не страдал, а потому без заминки продолжил: – Мозг животных продемонстрировал замечательный потенциал к усвоению новых возможностей. Мартышек научили играть в простенькую видеоигру-стрелялку «Лучший красный – мертвый красный», управляемую несколькими джойстиками. Каждый джойстик – это свой вид оружия. Успех полный.
– Ничего себе исследование природы! Да зачем все это? – возмущенно прервал ученого Петруха, искусанные руки которого уже были искусно перебинтованы ассистенткой, строящей теперь прелестные близорукие глазки своему новому пациенту. – Вы им еще гранаты к хвостам привяжите. Как возможность избежать позорного плена.
Моро покровительственно глянул на Петруху.
– Для гранат есть место понадежнее. А на хвосте я планирую закрепить боевое жало. А-ля скорпион. Что же касается сугубо практической стороны вопроса, то ответ очевиден. Мы получаем идеального солдата для ведения боевых действий в джунглях. Остальное – в рабочем порядке. Вы, кажется, направлены забрать на полигон наших бананобеев? – недовольно нахмурившись, спросил Моро, поворачиваясь к Николаю.
– Ес, оф кос…[27]– выпятив челюсть и едва не прикусив язык, надменно подтвердил Кузнецов. – А что это тут на каталке? Под простынкой.
– Не все операции по имплантации проходят успешно. У этого павиана оказалось слабое сердце, – пренебрежительно махнул рукой Моро. – Давайте ваши сопроводительные документы.
– Не могу, – весело подмигнув Петрухе, добродушно развел руками Кузнецов и, сделав несколько шагов вбок, предусмотрительно загородил выход из лаборатории. – Потерял. Но завтра будут, папой клянусь.
– После испытаний доставим ваших солдатиков в целости и сохранности. А заодно и документы привезем, – вставил свои пять копеек Петька.
– Военные еще нигде, никогда и ничего не возвращали в целости, – резонно возразил Моро. – Прошу вас, кстати, предъявить личные документы и жетоны.
– Именем Добра и Света… – гнусаво завыл Петька.
– Петруха. без пафоса! Нам нужны лямурийцы. То есть, пардон, ваши горные бананобеи, – поправился Кузнецов, вежливо поклонившись в сторону Моро – В противном случае я осуществлю мечту своей юности.
– Интересно, о чем может мечтать тупой солдафон? – злобно прошипел местный завлаб, уже не скрывая своей неприязни к армейской действительности.
Кузнецов оставался спокоен:
– Я сделаю вам предложение, от которого вы не откажетесь. Мне, представьте, давно не дают покоя лавры военного хирурга Пирогова. Провести трепанацию черепа в полевых условиях штык-ножом и без наркоза – это, знаете, что-то… Меня, во всяком случае, всегда впечатляло. Вы, кстати, знакомы с боевым опытом Пирогова?
– Славянская дикость! Идите во второй сектор. Мы их там содержим, – тут же пояснила ассистентка, стрельнув влюбленными глазами в унылого Петруху и придерживая его за халат.
Доктор злобно зыркнул на любвеобильную ассистентку, но благоразумно промолчал. К тому же боевой опыт русской хирургии примерять на себя ему не хотелось.
Несмотря на желание остаться с Петькой наедине, Маргарет была вынуждена последовать за настырными гостями из Пентагона.
Лямуры содержались в вольере, достаточно просторном и светлом. Головы у них были забинтованы, а натруженные лапки смазаны вонючей болеутоляющей мазью. Лямуры были заняты: они тщательно выкладывали из разноцветных стеклышек изящную мозаику. В пестрой картинке можно было различить, как шестирукие хвостатые существа разрывают на части фигурку человека в белой одежде.
– Открывайте, – коротко посоветовал Кузнецов.
Моро вовремя вспомнил, что успел застраховать приматов на вполне приличную сумму, и теперь без лишних возражений достал связку ключей на цепочке. Отыскав подходящий, он открыл дверцу вольера и даже вяло улыбнулся Кузнецову.
– С вещами на выход, – поторопил лямуров Николай. Петька неожиданно благоразумно спрятался за его спиной.
Лямуры, бряцая и позвякивая закрепленными на них манипуляторами, торопливо выбрались наружу.
Минуя замешкавшегося Моро, один из его недавних пациентов внезапно запустил железную змейку манипулятора в карман халата доктора и ловко вытащил электрошок. Было очевидно, что лямуру прибор знаком достаточно хорошо.
Моро непроизвольно дернулся и рефлексивно потянулся к лямурийцу за шокером.
– Руки прочь от ценного меха, – встрепенулся бдительный Петька, попутно отмахиваясь от Маргарет, запустившей руку под его халат. – А теперь оба в клетку. И без глупостей.
Тем временем Николай пытался ввести освобожденных приматов в курс дела.
– Ашт требует теперь вашей выдачи, – грустно заметил Кузнецов, обращаясь к лямурам, которые все еще с опаской разглядывали своего спасителя.
Усилия местных ученых не пропали втуне: вера в человечество у лямурийцев была утеряна напрочь. Кузнецов тем временем продолжал:
– Сожалею, но даже формально ваше нахождение в данной реальности незаконно. Примите мои извинения за действия этих вивисекторов. Они не первые и не последние. И… Словом, нам пора.
Лямур, у которого в лапе был зажат электрошок, задумчиво разглядывал прибор и нажимал на кнопку. Между контактами проскакивала и гасла мощная искра разряда. Электрическая дуга изгибалась и трещала, как рассерженная гремучая змея. Лямурийцы переглянулись. На их обычно ничего не выражающих мордах промелькнуло страшное подобие улыбки.
И тут лямур с шокером одним прыжком подскочил к вольеру и, прижав контакты к железному полу, нажал кнопку разряда. Раздался треск электросварки. Моро и Маргарет «колбасило» не по-детски. Доктор ходил ходуном и махал руками. Ассистентка часто и мелко кивала головой, как будто с кем-то соглашалась. А рот ее был растянут в широкой улыбке, как будто бы этот «кто-то» ее сильно веселил.
– Сразу видно – тоже ученые. Хоть и мартышки, – умилился Петруха, который с должным уважением относился к науке во всех ее теоретических и прикладных проявлениях.
Двинулись к выходу. Николай и Петруха шли неспешно, но уверенно. Так честно отработавшие часть дня ученые идут на заслуженный ленч. Лямуры, в отличие от них, то забегали вперед, то слегка отставали. По дороге они решительно распахивали клетки и вольеры. Через минуту лаборатория напоминала муравейник, в который воткнули горящую сосновую ветку. Муравьи, правда, были с шерстью, клыками и хвостами.
Возникшим бедламом лямуры руководили довольно умело. Издавая пугающие звуки и повизгивая, они направляли рычащий поток на выход.
У холла Кузнецов с Петькой предусмотрительно прижались к пластиковой стенке. Мимо них проносились человекоподобные всех видов, расцветок и размеров. Проковыляли, опираясь на передние лапы, гориллы, за ними на сером гамадриле промчались капуцины. Дальше все сливалось в сплошной живой поток. Колонну приматов замыкал почему-то медвежонок коала, который, с интересом глянув на двух лямуров, лихо показал им большой палец правой лапы и тут же на ходу задремал.
Обезьяны не просто вырвались на свободу. Прежде чем выскочить в коридор, они похватали с хромированных столов хирургические инструменты. Так, какой-то павиан с забинтованным хвостом, прежде чем устремиться к выходу, секунд семь задумчиво вертел в лапах длинный скальпель. Кузнецов мог даже поклясться, что, покидая лабораторию, этот павиан криво улыбнулся.
Вся эта орава, размахивающая устрашающего вида никелем и сталью, победно ворвалась в зал, из которого тотчас раздались пронзительные визги и крики. На этот раз уже человеческие.
– Мне неприятно отвлекать вас от ваших личных дел, – вежливо обратился Кузнецов к лямуру, – но нам следует поторопиться. Скоро сюда стянут всех свободных охранников.
Петруха задрал полу халата, вытащил из просторного кармана галифе связь-блюдце и, уткнувшись в него, тихо забубнил.
В холле никого уже не было. Волосатая орда, разделившись на три группы, разбежалась по коридорам, устроив в них импровизированную корриду. Дети джунглей оттягивались на славу. Меньшие братья долги старшеньким возвращали с немыслимыми в цивилизованном обществе процентами.
Литературное наследие Экзюпери вряд ли входило в образовательный ценз сотрудников института, воспитанных на комиксах. В противном случае они бы знали, что приличный человек всегда в ответе за тех, кого приручил. Даже если приручил случайно и без согласия прирученного.
На полу холла валялись секретные документы, опрокинутые стаканчики кофе, пакеты с попкорном и картошкой фри, женская туфля со сломанным каблуком, противогаз, визитные карточки, халаты, а также масса других, как выяснилось, не так уж и нужных бегущему человеку предметов.
Босые лямуры старались не пораниться и далеко обходили обломки вражьего быта. Кузнецов и Петька решительно давили рухнувший старый мир военными подошвами. Их триумфальное отступление, которому мог бы позавидовать даже Спартак, проходило слаженно. Никто не мешал. Выбранный ими коридор был пуст, поскольку недавние пациенты Центра природы не были лишены благодарности к своим спасителям.
Крики и шум были уже еле слышными, когда неожиданно громко заревела сирена общей тревоги. Еще несколько десятков метров, и они выскочили в уже знакомый холл с постом охраны № 19.
За столом сидел другой охранник. В такой же форме и амуниции, только смуглолицый и в большом синем тюрбане на голове. Он судорожно жал двумя руками на кнопки пульта, одновременно пытаясь связаться с кем-то по рации. Испуганно переведя взгляд с людей на огромных шестируких лямуров, охранник резво рухнул на колени и, сложив перед грудью ладони лодочкой, воскликнул:
– Так вот ты какой, дедушка Шива! Прости недостойного, но я и запамятовал, что у тебя есть братья-близнецы.
Охранник лбом уткнулся в пол и, благоговейно прикрыв глаза, замер.
Не обращая на него внимания, эвакуационная команда подлетела к двери, но знакомая створка перед ними в сторону не отошла.
– Двери заблокированы, – не открывая глаз и не поднимая головы от пола, прокомментировал неприятную неожиданность охранник-индус.
– Открыть! – рявкнул Кузнецов, срывая ненавистный халат. – Нам некогда!
– Да, – бодро поддержал его Петруха. – Немедленно открыть! Мы на концерт опаздываем.
За стеклом уже метался по двору вихрь карусели. В глубине коридора слышался топот подкованных ботинок и лязг оружия. Охрана опомнилась и спешила перекрыть все выходы.
– Не могу открыть. Уволят, а у меня шестеро детей. Чем кормить буду? – резонно возразил охранник. От пола отрываться он не спешил.
– Открывай, парень. Детей шесть, а жизнь одна!
– Не говорите за других! – философски заметил многодетный индус.
Топот приближался.
Лямур с седыми волосками на груди подошел к столу, обхватил его четырьмя манипуляторами механических рук и рывком поднял над головой. Потом он с видимой натугой отвел руки немного в сторону и назад и бросил стол в дверной проем. Массивные створки не выдержали и рассыпались стеклянным дождем. Осколки еще прыгали по полу, а троица – двое людей и исключительно крупный лямур – уже сбегали по ступенькам, торопясь к карусели. Сообразительный лямуриец с седыми волосками замешкался: ему в ногу мертвой хваткой вцепился и завывал во весь голос охранник: «Благослови меня, шестирукий владыка. Возложи все длани свои на меня, недостойного!» Раздался знакомый треск точечной электросварки, и просьбы тотчас оборвались. Благословение было дано.
Теперь, обгоняя друг друга, беглецы неслись к карусели уже вчетвером. Желанный транспорт, предусмотрительно не останавливаясь, расположился в самом центре двора, но беглецам пришлось еще обогнуть группу военных во главе с четырехзвездным генералом. По всей видимости, это и была комиссия из Пентагона, с которой они так удачно разминулись. Кузнецов рефлекторно приложил руку к фуражке: генерал везде генерал. Группа офицеров браво козырнула в ответ и уверенно проследовала дальше.
Лямурам заскочить на вращающуюся карусель труда не составило. Кузнецов особых затруднений тоже не испытал, а вот Петьку им пришлось затаскивать, ухватив за ворот в добрый десяток рук, лап и манипуляторов.
«Он у меня жить на спортплощадке будет, а нормы ГТО к концу стажировки сдаст», – мстительно подумал Кузнецов, рухнув в расписные деревянные сани.
Карусель под задорное есенинское «Я московский озорной гуляка» ускорила вращение. Пропали набегающие охранники, пропали штабеля ящиков с аппаратурой, смазались и пропали в мелькающей пелене серые громады корпусов института. Пропало все.
«Каждому здесь кобелю на шею я готов отдать свой лучший галстук», – донесся откуда-то сверху голос певца, весьма отдаленно, но все-таки похожий на голос Петрухи.
Жаловаться на свое место высадки Леве и Батыру было бы просто грешно.
Товарищи неторопливо спустились с карусели в безлюдном чистеньком дворе небольшого белого, начисто выжженного солнцем приморского городка солнечной Абхазии.
Ах Абхазия, Абхазия! Земля гостеприимных, терпеливых пахарей, добрых, но гордых людей, ароматного вина и сочных мандаринов. Во всех известных нам реальностях Абхазия всегда остается самой собой. Ведь даже и нечисть здешняя настолько прокалена знойным абхазским солнцем, что ждать от нее серьезной гадости бесполезно: законы гостеприимства стоят выше прочих интересов.
Итак, друзья десантировались на милый безлюдный дворик. Между домами были натянуты веревки, на которых сушилось детское белье. А единственным свидетелем появления из внезапно возникшего вихря двух необычно одетых мужчин стал большой дворовый кот.
Котяра черно-белого колера с пятном-бабочкой на шее ленивым взглядом проводил визитеров до самой арки выхода из двора. Он не сделал даже малейшей попытки подойти или хотя бы мурлыкнуть. Размеренность, философский взгляд на жизнь и чувство причастности к вечности органически присущи всем обитателям приморских городков этой светлой земли от рождения и до смерти. Впрочем, не Кузнецов ли любил повторять Петрухе, что смерти нет?
Выйдя из-под арки, Лева решительно заправил выбившуюся из бриджей тельняшку, принюхался, неопределенно махнул рукой и авторитетно заявил: «Море там!» Батыр лениво зевнул и двинулся за коллегой по узкой улочке. Теплый ветерок легко дул им в спины, то ли одобряя сделанный выбор, то ли предостерегая.
Улица петляла мимо двух– и трехэтажных домиков старой постройки. Стены были выбелены известкой, прохожих навстречу попадалось мало. Некоторые приветливо здоровались. За очередным поворотом где-то вдали между домами мелькнуло что-то голубое и ласковое. Лева торжествующе развел руки в стороны, словно пытался обнять грядущую морскую даль, и торжествующе заявил:
– Я море за версту чую! Скоро на набережную выйдем.
Он подтянулся, довольно потер руки и бодро зашагал вперед.
Батыр молчал. По его мнению, в приморском городе все дороги должны вести к морю. Или от моря. Короче, пятьдесят на пятьдесят, как в той героической киноленте.
Два часа сорок три с половиной минуты спустя они все еще продолжали идти. Если быть абсолютно точными – идти продолжал Лева, а потный и злой Батыр сидел на обочине поселковой дороги и злобно ругался на языке великих предков своего жуза.
Мокрый от жары Задов обернулся к беку и умоляюще просипел пересохшим голосом:
– Батыр, заклинаю тебя молоком степной кобылицы, еще парочка километров. Нюхом чую – море за теми горами.
Батыр зашарил руками по горячему асфальту в поисках подходящего булыжника, но не нашел, поэтому тяжело вздохнул, молча поднялся, перешел дорогу и тут же поймал попутный грузовичок, на бортах которого чьей-то твердой рукой было "написано «Свободу Абхазии!»
– К морю, на набережную! – решительно скомандовал бек, вальяжно разваливаясь на кожаном сиденье и ни секунду не сомневаясь, что выбранное им направление единственно верное. – Двойной тариф!
– Зачем обижаешь, дарагой! Так езжай. Турыст, да? – Грузовичок обдал опоздавшего Задова облачком пыли и умчался.
Еще час спустя Задов обнаружил бека на набережной за столиком уютного летнего кафе в окружении двух местных стариков. Компания кушала шашлык и степенно обсуждала достоинства местной и степной кухни. Недостатков, как догадался Лева, обе кулинарные школы были лишены по определению. На столе стояло вино и бутылка «Смирновской».
Задов осуждающе глянул на захмелевшего бека, рухнул на свободный стул и хрипло потребовал боржоми. Старики глянули на Леву как на врага абхазского народа и, покивав беку, распрощались.
Утолив за неимением боржоми жажду местным прохладным вином, Лева повеселел. Рядом шумело вечернее море. Волны разбивались о галечный пляж, стараясь дотянуться резвыми белыми языками пены до каменных плит набережной.
Лева достал из кармана бриджей фотографию, посмотрел на нее и подумал вслух:
– Налево пойдешь – без портов останешься, направо – голову сложишь. Вопрос – куда идти?
– Может, прямо? – нерешительно предложил Батыр, чувствуя перед Левой хотя и очень легкую, но все же вину за бегство и оставление товарища на дороге. Русские присказки он знал неважно, а Левины слова частенько принимал всерьез, особенно если тот говорил сам с собой.
– Если прямо, ты утонешь, адмирал. А мне берег турецкий не нужен.
Они присели на парапет набережной, протянули руки и стали разглядывать отдыхающих. Толпа загорелых до черноты или чуть-чуть тронутым солнцем курортников размеренно фланировала по набережной, наслаждаясь беззаботным и бездумным отдыхом. Милостыню подавали им плохо, и в основном Леве, потому что жирный бек на оборванца похож не был, да и Левину легенду в глубине души считал полным идиотизмом.
Сидеть на теплых, нагретых солнцем плитах было приятно. Напарники умиротворенно, но внимательно разглядывали людей, стараясь найти среди них фотографа и его живые декорации. Прошел час. Пока им удалось собрать лишь горстку мелочи и присмотреть с полдюжины субъектов с висящими на груди фотоаппаратами и видеокамерами. Но ни один из них под описание не подходил.
Настроение начинало серьезно портиться, когда внимание их привлек вихрастый малыш, повисший на руке молодой мамы – явно не местной худенькой блондинки с отчаявшимся взглядом и авоськой, полной мандаринов. Хорошо поставленным голосом малыш упрямо и, судя по поведению мамаши, очень давно канючил:
– Ма-а, купи домой обезьянку… Купи-купи-купи-купи! Ну ма-а!
– Никаких обезьян, – устало отвечала мать, буксируя за собой упирающегося сына. – Мне тебя с твоим отцом хватает. Обойдешься фотографией. И так уже не дом у нас, а зоопарк. Осталось табличку на дверь повесить.
– За-а мной! – бодро протянул Лева и двинулся в сторону, откуда появились мать и юный натуралист. – Он рядом, спинным мозгом чую!
Петрухины ужимки и прыжки обезьяны, скрипя зубами, как-то терпели. Но, увидев тянущуюся к ним руку с хищно растопыренными указательным и средним пальцами, ситуацию они оценили вполне адекватно. Старшая обезьяна бросилась вперед и всей своей хищно разинутой пастью вцепилась в тонкое Петькино запястье. Незаслуженное заключение в клетке расшатывает нервы у всех, даже у обезьян.
Девяносто девять человек из ста в подобной ситуации, вытащив руку, отпрянули бы от клетки инстинктивно. Еще один из сотни сделал бы это вполне сознательно.
Петруха оказался сто первым. Он сдержанно заорал и торопливо просунул в клетку другую руку, на этот раз уже левую. Цели стажера были просты и ясны как день: оторвать мохнатого мучителя, вцепившегося в него мертвой хваткой МВФ[25].
Вполне возможно, что этот неожиданный план в конце концов и сработал бы, но тут на помощь товарке подоспела вторая мартышка, один в один повторившая действия первой. Похоже, что игра «оторви человеку кисть» среди обитателей лаборатории была очень популярна. Столкнувшись с превосходящими силами противника, Петька не растерялся. Следующий ход был за ним, и сделал он его обдуманно.
Петруха, продолжая орать уже во весь голос, подхватил с пола из-под носа обозленных мартышек дочиста вылизанные ими круглые никелированные миски и стал истошно стучать одной о другую, очевидно рассчитывая нанести противнику серьезный акустический удар.
Кузнецов схватился сначала за уши, а потом и за виски. Затем медленно и с достоинством руки опустил, устало прислонился к стене и обреченно стал ждать развития событий.
События ждать себя не заставили. Мартышки, в отличие от Петрухи, оказались приматами вполне нормальными. Оторопев, они инстинктивно отпрянули и разбежались по углам, подальше от решетки.
Торжествующий Петруха с ехидным «врешь, не возьмешь» мисок из руки не выпустил, но наконец-то подался назад.
Многоразовая посуда сквозь частую решетку, естественно, не прошла. Товарищ Филиппов ошалело повторил свою попытку еще дважды, прежде чем недоуменно переглянувшиеся обезьянки верно оценили уровень интеллекта агрессора.
Оценив, медлить они не стали. Разинув пасти, усеянные мелкими зубенками, они с истошным воплем самураев бросились в контратаку.
– Брось миски или разверни ребром. Брось или разверни, брось, ну пожалуйста, брось или разверни, – помертвевшими губами еле слышно умолял Кузнецов Петруху, даже не делая попытки оторваться от стены Непонятная и ранее неизвестная слабость в коленях так и не отпускала.
Несчастный Петруха безумным взглядом и дикими воплями безуспешно призывал товарища на помощь. Он опять предпринял попытку отпугнуть обезьян стуком, но мартышки на этот раз не повели и ухом. Если первоначально они вступили в бой, в трагическом исходе которого для себя не сомневались, то теперь поняли, что у них есть вполне приличные шансы.
Заключительный и также обреченный на провал тактический ход Петрухи был прологом к полной капитуляции. Отчаявшийся безумец попытался отпугнуть мартышек, в последних конвульсиях неукротимо колотясь головой о решетку. Петруха, что, безусловно, делает ему честь, решил умереть, но не сдаться.
Николай все-таки пришел в себя и, ругаясь, бросился на помощь, но его опередили. Из-за ближайшей внутренней двери к клетке подскочил мужчина в белом халате. Не останавливаясь, он на ходу достал из кармана короткий щуп и, подскочив к клетке, ткнул им ближайшую мартышку. Потом раздался повторный треск электрического разряда, и над всполошившимися вольерами поплыл запах паленой шерсти.
Электрошок подействовал безотказно. Громко визжа, обезьяны отлетели в сторону. Аккуратно освободив руки Петрухи от мисок и усадив несчастного на пол, незнакомец спрятал электрошок в карман и нравоучительно заметил:
– Не стоит верить Дарвину и «Вашингтон пост», что обезьяны так уж близки человеку. Большинство из них, в отличие от нас, хищники злобные. Задняя стенка их клыка как лезвие скальпеля. Даже если осторожно провести по клыку, легко заработать весьма глубокий порез. Лично мне обезьяны разодрали на руке мышцу, а моей ассистентке Маргарет прокусили насквозь ягодицу.
При этих словах он кивком указал на миловидную женщину в очках и халате, застегнутом не на те пуговицы. Маргарет торопливо поправила прическу и сдержанно наклонила голову в выжидательном приветствии.
– Извините, но что вы здесь делаете?
Петька не ответил, то ли делая вид, то ли действительно разглядывая искусанные руки.
– Мы из Пентагона, с инспекцией. Вы – доктор Моро? – поинтересовался Кузнецов, со злостью и сочувствием одновременно испепеляя взглядом Петруху.
– Ес, оф кос…[26]– небрежно подтвердил Петрухин спаситель. – Письменный отчет о возможностях использования высших приматов в проекте «Иранову – ураново» у меня готов. А практический опыт имплантации соответствующих электродов в мозг мы вам еще продемонстрируем. Последние опыты с лесными бананобеями очень обнадеживают. В тестах они показали лучшие результаты среди всех видов обезьян. Если бы я не был ученым, то мог бы, пожалуй, решить, что их разум не уступает нашему.
– Разуму некоторых точно не уступает, – охотно согласился Кузнецов, оглядываясь на Петруху. – Но что, собственно, сенсационного в вашем открытии?
– Суть эксперимента – вживленные электроды, которые отвечают за сокращение мышц при движении обезьяньих лап. Приматами уже освоена передача команд двум парам закрепленных на теле механических рук. Феноменально, но факт – нашим подопечным потребовалось не более получаса, чтобы сопоставить особенности движения своих новых конечностей и собственные двигательные импульсы. Теперь они владеют искусственными руками не хуже чем настоящими. Абсолютно ясно, что обезьяны воспринимают наши механические манипуляторы не как замену собственным конечностям, но как дополнение, которым могут орудовать одновременно со своими настоящими лапами.
– Манипуляторы, естественно, японские? – печально поинтересовался Кузнецов.
– Они значительно лучше наших. – Профессор комплексами на почве лжепатриотизма не страдал, а потому без заминки продолжил: – Мозг животных продемонстрировал замечательный потенциал к усвоению новых возможностей. Мартышек научили играть в простенькую видеоигру-стрелялку «Лучший красный – мертвый красный», управляемую несколькими джойстиками. Каждый джойстик – это свой вид оружия. Успех полный.
– Ничего себе исследование природы! Да зачем все это? – возмущенно прервал ученого Петруха, искусанные руки которого уже были искусно перебинтованы ассистенткой, строящей теперь прелестные близорукие глазки своему новому пациенту. – Вы им еще гранаты к хвостам привяжите. Как возможность избежать позорного плена.
Моро покровительственно глянул на Петруху.
– Для гранат есть место понадежнее. А на хвосте я планирую закрепить боевое жало. А-ля скорпион. Что же касается сугубо практической стороны вопроса, то ответ очевиден. Мы получаем идеального солдата для ведения боевых действий в джунглях. Остальное – в рабочем порядке. Вы, кажется, направлены забрать на полигон наших бананобеев? – недовольно нахмурившись, спросил Моро, поворачиваясь к Николаю.
– Ес, оф кос…[27]– выпятив челюсть и едва не прикусив язык, надменно подтвердил Кузнецов. – А что это тут на каталке? Под простынкой.
– Не все операции по имплантации проходят успешно. У этого павиана оказалось слабое сердце, – пренебрежительно махнул рукой Моро. – Давайте ваши сопроводительные документы.
– Не могу, – весело подмигнув Петрухе, добродушно развел руками Кузнецов и, сделав несколько шагов вбок, предусмотрительно загородил выход из лаборатории. – Потерял. Но завтра будут, папой клянусь.
– После испытаний доставим ваших солдатиков в целости и сохранности. А заодно и документы привезем, – вставил свои пять копеек Петька.
– Военные еще нигде, никогда и ничего не возвращали в целости, – резонно возразил Моро. – Прошу вас, кстати, предъявить личные документы и жетоны.
– Именем Добра и Света… – гнусаво завыл Петька.
– Петруха. без пафоса! Нам нужны лямурийцы. То есть, пардон, ваши горные бананобеи, – поправился Кузнецов, вежливо поклонившись в сторону Моро – В противном случае я осуществлю мечту своей юности.
– Интересно, о чем может мечтать тупой солдафон? – злобно прошипел местный завлаб, уже не скрывая своей неприязни к армейской действительности.
Кузнецов оставался спокоен:
– Я сделаю вам предложение, от которого вы не откажетесь. Мне, представьте, давно не дают покоя лавры военного хирурга Пирогова. Провести трепанацию черепа в полевых условиях штык-ножом и без наркоза – это, знаете, что-то… Меня, во всяком случае, всегда впечатляло. Вы, кстати, знакомы с боевым опытом Пирогова?
– Славянская дикость! Идите во второй сектор. Мы их там содержим, – тут же пояснила ассистентка, стрельнув влюбленными глазами в унылого Петруху и придерживая его за халат.
Доктор злобно зыркнул на любвеобильную ассистентку, но благоразумно промолчал. К тому же боевой опыт русской хирургии примерять на себя ему не хотелось.
Несмотря на желание остаться с Петькой наедине, Маргарет была вынуждена последовать за настырными гостями из Пентагона.
Лямуры содержались в вольере, достаточно просторном и светлом. Головы у них были забинтованы, а натруженные лапки смазаны вонючей болеутоляющей мазью. Лямуры были заняты: они тщательно выкладывали из разноцветных стеклышек изящную мозаику. В пестрой картинке можно было различить, как шестирукие хвостатые существа разрывают на части фигурку человека в белой одежде.
– Открывайте, – коротко посоветовал Кузнецов.
Моро вовремя вспомнил, что успел застраховать приматов на вполне приличную сумму, и теперь без лишних возражений достал связку ключей на цепочке. Отыскав подходящий, он открыл дверцу вольера и даже вяло улыбнулся Кузнецову.
– С вещами на выход, – поторопил лямуров Николай. Петька неожиданно благоразумно спрятался за его спиной.
Лямуры, бряцая и позвякивая закрепленными на них манипуляторами, торопливо выбрались наружу.
Минуя замешкавшегося Моро, один из его недавних пациентов внезапно запустил железную змейку манипулятора в карман халата доктора и ловко вытащил электрошок. Было очевидно, что лямуру прибор знаком достаточно хорошо.
Моро непроизвольно дернулся и рефлексивно потянулся к лямурийцу за шокером.
– Руки прочь от ценного меха, – встрепенулся бдительный Петька, попутно отмахиваясь от Маргарет, запустившей руку под его халат. – А теперь оба в клетку. И без глупостей.
Тем временем Николай пытался ввести освобожденных приматов в курс дела.
– Ашт требует теперь вашей выдачи, – грустно заметил Кузнецов, обращаясь к лямурам, которые все еще с опаской разглядывали своего спасителя.
Усилия местных ученых не пропали втуне: вера в человечество у лямурийцев была утеряна напрочь. Кузнецов тем временем продолжал:
– Сожалею, но даже формально ваше нахождение в данной реальности незаконно. Примите мои извинения за действия этих вивисекторов. Они не первые и не последние. И… Словом, нам пора.
Лямур, у которого в лапе был зажат электрошок, задумчиво разглядывал прибор и нажимал на кнопку. Между контактами проскакивала и гасла мощная искра разряда. Электрическая дуга изгибалась и трещала, как рассерженная гремучая змея. Лямурийцы переглянулись. На их обычно ничего не выражающих мордах промелькнуло страшное подобие улыбки.
И тут лямур с шокером одним прыжком подскочил к вольеру и, прижав контакты к железному полу, нажал кнопку разряда. Раздался треск электросварки. Моро и Маргарет «колбасило» не по-детски. Доктор ходил ходуном и махал руками. Ассистентка часто и мелко кивала головой, как будто с кем-то соглашалась. А рот ее был растянут в широкой улыбке, как будто бы этот «кто-то» ее сильно веселил.
– Сразу видно – тоже ученые. Хоть и мартышки, – умилился Петруха, который с должным уважением относился к науке во всех ее теоретических и прикладных проявлениях.
Двинулись к выходу. Николай и Петруха шли неспешно, но уверенно. Так честно отработавшие часть дня ученые идут на заслуженный ленч. Лямуры, в отличие от них, то забегали вперед, то слегка отставали. По дороге они решительно распахивали клетки и вольеры. Через минуту лаборатория напоминала муравейник, в который воткнули горящую сосновую ветку. Муравьи, правда, были с шерстью, клыками и хвостами.
Возникшим бедламом лямуры руководили довольно умело. Издавая пугающие звуки и повизгивая, они направляли рычащий поток на выход.
У холла Кузнецов с Петькой предусмотрительно прижались к пластиковой стенке. Мимо них проносились человекоподобные всех видов, расцветок и размеров. Проковыляли, опираясь на передние лапы, гориллы, за ними на сером гамадриле промчались капуцины. Дальше все сливалось в сплошной живой поток. Колонну приматов замыкал почему-то медвежонок коала, который, с интересом глянув на двух лямуров, лихо показал им большой палец правой лапы и тут же на ходу задремал.
Обезьяны не просто вырвались на свободу. Прежде чем выскочить в коридор, они похватали с хромированных столов хирургические инструменты. Так, какой-то павиан с забинтованным хвостом, прежде чем устремиться к выходу, секунд семь задумчиво вертел в лапах длинный скальпель. Кузнецов мог даже поклясться, что, покидая лабораторию, этот павиан криво улыбнулся.
Вся эта орава, размахивающая устрашающего вида никелем и сталью, победно ворвалась в зал, из которого тотчас раздались пронзительные визги и крики. На этот раз уже человеческие.
– Мне неприятно отвлекать вас от ваших личных дел, – вежливо обратился Кузнецов к лямуру, – но нам следует поторопиться. Скоро сюда стянут всех свободных охранников.
Петруха задрал полу халата, вытащил из просторного кармана галифе связь-блюдце и, уткнувшись в него, тихо забубнил.
В холле никого уже не было. Волосатая орда, разделившись на три группы, разбежалась по коридорам, устроив в них импровизированную корриду. Дети джунглей оттягивались на славу. Меньшие братья долги старшеньким возвращали с немыслимыми в цивилизованном обществе процентами.
Литературное наследие Экзюпери вряд ли входило в образовательный ценз сотрудников института, воспитанных на комиксах. В противном случае они бы знали, что приличный человек всегда в ответе за тех, кого приручил. Даже если приручил случайно и без согласия прирученного.
На полу холла валялись секретные документы, опрокинутые стаканчики кофе, пакеты с попкорном и картошкой фри, женская туфля со сломанным каблуком, противогаз, визитные карточки, халаты, а также масса других, как выяснилось, не так уж и нужных бегущему человеку предметов.
Босые лямуры старались не пораниться и далеко обходили обломки вражьего быта. Кузнецов и Петька решительно давили рухнувший старый мир военными подошвами. Их триумфальное отступление, которому мог бы позавидовать даже Спартак, проходило слаженно. Никто не мешал. Выбранный ими коридор был пуст, поскольку недавние пациенты Центра природы не были лишены благодарности к своим спасителям.
Крики и шум были уже еле слышными, когда неожиданно громко заревела сирена общей тревоги. Еще несколько десятков метров, и они выскочили в уже знакомый холл с постом охраны № 19.
За столом сидел другой охранник. В такой же форме и амуниции, только смуглолицый и в большом синем тюрбане на голове. Он судорожно жал двумя руками на кнопки пульта, одновременно пытаясь связаться с кем-то по рации. Испуганно переведя взгляд с людей на огромных шестируких лямуров, охранник резво рухнул на колени и, сложив перед грудью ладони лодочкой, воскликнул:
– Так вот ты какой, дедушка Шива! Прости недостойного, но я и запамятовал, что у тебя есть братья-близнецы.
Охранник лбом уткнулся в пол и, благоговейно прикрыв глаза, замер.
Не обращая на него внимания, эвакуационная команда подлетела к двери, но знакомая створка перед ними в сторону не отошла.
– Двери заблокированы, – не открывая глаз и не поднимая головы от пола, прокомментировал неприятную неожиданность охранник-индус.
– Открыть! – рявкнул Кузнецов, срывая ненавистный халат. – Нам некогда!
– Да, – бодро поддержал его Петруха. – Немедленно открыть! Мы на концерт опаздываем.
За стеклом уже метался по двору вихрь карусели. В глубине коридора слышался топот подкованных ботинок и лязг оружия. Охрана опомнилась и спешила перекрыть все выходы.
– Не могу открыть. Уволят, а у меня шестеро детей. Чем кормить буду? – резонно возразил охранник. От пола отрываться он не спешил.
– Открывай, парень. Детей шесть, а жизнь одна!
– Не говорите за других! – философски заметил многодетный индус.
Топот приближался.
Лямур с седыми волосками на груди подошел к столу, обхватил его четырьмя манипуляторами механических рук и рывком поднял над головой. Потом он с видимой натугой отвел руки немного в сторону и назад и бросил стол в дверной проем. Массивные створки не выдержали и рассыпались стеклянным дождем. Осколки еще прыгали по полу, а троица – двое людей и исключительно крупный лямур – уже сбегали по ступенькам, торопясь к карусели. Сообразительный лямуриец с седыми волосками замешкался: ему в ногу мертвой хваткой вцепился и завывал во весь голос охранник: «Благослови меня, шестирукий владыка. Возложи все длани свои на меня, недостойного!» Раздался знакомый треск точечной электросварки, и просьбы тотчас оборвались. Благословение было дано.
Теперь, обгоняя друг друга, беглецы неслись к карусели уже вчетвером. Желанный транспорт, предусмотрительно не останавливаясь, расположился в самом центре двора, но беглецам пришлось еще обогнуть группу военных во главе с четырехзвездным генералом. По всей видимости, это и была комиссия из Пентагона, с которой они так удачно разминулись. Кузнецов рефлекторно приложил руку к фуражке: генерал везде генерал. Группа офицеров браво козырнула в ответ и уверенно проследовала дальше.
Лямурам заскочить на вращающуюся карусель труда не составило. Кузнецов особых затруднений тоже не испытал, а вот Петьку им пришлось затаскивать, ухватив за ворот в добрый десяток рук, лап и манипуляторов.
«Он у меня жить на спортплощадке будет, а нормы ГТО к концу стажировки сдаст», – мстительно подумал Кузнецов, рухнув в расписные деревянные сани.
Карусель под задорное есенинское «Я московский озорной гуляка» ускорила вращение. Пропали набегающие охранники, пропали штабеля ящиков с аппаратурой, смазались и пропали в мелькающей пелене серые громады корпусов института. Пропало все.
«Каждому здесь кобелю на шею я готов отдать свой лучший галстук», – донесся откуда-то сверху голос певца, весьма отдаленно, но все-таки похожий на голос Петрухи.
* * *
Жаловаться на свое место высадки Леве и Батыру было бы просто грешно.
Товарищи неторопливо спустились с карусели в безлюдном чистеньком дворе небольшого белого, начисто выжженного солнцем приморского городка солнечной Абхазии.
Ах Абхазия, Абхазия! Земля гостеприимных, терпеливых пахарей, добрых, но гордых людей, ароматного вина и сочных мандаринов. Во всех известных нам реальностях Абхазия всегда остается самой собой. Ведь даже и нечисть здешняя настолько прокалена знойным абхазским солнцем, что ждать от нее серьезной гадости бесполезно: законы гостеприимства стоят выше прочих интересов.
Итак, друзья десантировались на милый безлюдный дворик. Между домами были натянуты веревки, на которых сушилось детское белье. А единственным свидетелем появления из внезапно возникшего вихря двух необычно одетых мужчин стал большой дворовый кот.
Котяра черно-белого колера с пятном-бабочкой на шее ленивым взглядом проводил визитеров до самой арки выхода из двора. Он не сделал даже малейшей попытки подойти или хотя бы мурлыкнуть. Размеренность, философский взгляд на жизнь и чувство причастности к вечности органически присущи всем обитателям приморских городков этой светлой земли от рождения и до смерти. Впрочем, не Кузнецов ли любил повторять Петрухе, что смерти нет?
Выйдя из-под арки, Лева решительно заправил выбившуюся из бриджей тельняшку, принюхался, неопределенно махнул рукой и авторитетно заявил: «Море там!» Батыр лениво зевнул и двинулся за коллегой по узкой улочке. Теплый ветерок легко дул им в спины, то ли одобряя сделанный выбор, то ли предостерегая.
Улица петляла мимо двух– и трехэтажных домиков старой постройки. Стены были выбелены известкой, прохожих навстречу попадалось мало. Некоторые приветливо здоровались. За очередным поворотом где-то вдали между домами мелькнуло что-то голубое и ласковое. Лева торжествующе развел руки в стороны, словно пытался обнять грядущую морскую даль, и торжествующе заявил:
– Я море за версту чую! Скоро на набережную выйдем.
Он подтянулся, довольно потер руки и бодро зашагал вперед.
Батыр молчал. По его мнению, в приморском городе все дороги должны вести к морю. Или от моря. Короче, пятьдесят на пятьдесят, как в той героической киноленте.
Два часа сорок три с половиной минуты спустя они все еще продолжали идти. Если быть абсолютно точными – идти продолжал Лева, а потный и злой Батыр сидел на обочине поселковой дороги и злобно ругался на языке великих предков своего жуза.
Мокрый от жары Задов обернулся к беку и умоляюще просипел пересохшим голосом:
– Батыр, заклинаю тебя молоком степной кобылицы, еще парочка километров. Нюхом чую – море за теми горами.
Батыр зашарил руками по горячему асфальту в поисках подходящего булыжника, но не нашел, поэтому тяжело вздохнул, молча поднялся, перешел дорогу и тут же поймал попутный грузовичок, на бортах которого чьей-то твердой рукой было "написано «Свободу Абхазии!»
– К морю, на набережную! – решительно скомандовал бек, вальяжно разваливаясь на кожаном сиденье и ни секунду не сомневаясь, что выбранное им направление единственно верное. – Двойной тариф!
– Зачем обижаешь, дарагой! Так езжай. Турыст, да? – Грузовичок обдал опоздавшего Задова облачком пыли и умчался.
Еще час спустя Задов обнаружил бека на набережной за столиком уютного летнего кафе в окружении двух местных стариков. Компания кушала шашлык и степенно обсуждала достоинства местной и степной кухни. Недостатков, как догадался Лева, обе кулинарные школы были лишены по определению. На столе стояло вино и бутылка «Смирновской».
Задов осуждающе глянул на захмелевшего бека, рухнул на свободный стул и хрипло потребовал боржоми. Старики глянули на Леву как на врага абхазского народа и, покивав беку, распрощались.
Утолив за неимением боржоми жажду местным прохладным вином, Лева повеселел. Рядом шумело вечернее море. Волны разбивались о галечный пляж, стараясь дотянуться резвыми белыми языками пены до каменных плит набережной.
Лева достал из кармана бриджей фотографию, посмотрел на нее и подумал вслух:
– Налево пойдешь – без портов останешься, направо – голову сложишь. Вопрос – куда идти?
– Может, прямо? – нерешительно предложил Батыр, чувствуя перед Левой хотя и очень легкую, но все же вину за бегство и оставление товарища на дороге. Русские присказки он знал неважно, а Левины слова частенько принимал всерьез, особенно если тот говорил сам с собой.
– Если прямо, ты утонешь, адмирал. А мне берег турецкий не нужен.
Они присели на парапет набережной, протянули руки и стали разглядывать отдыхающих. Толпа загорелых до черноты или чуть-чуть тронутым солнцем курортников размеренно фланировала по набережной, наслаждаясь беззаботным и бездумным отдыхом. Милостыню подавали им плохо, и в основном Леве, потому что жирный бек на оборванца похож не был, да и Левину легенду в глубине души считал полным идиотизмом.
Сидеть на теплых, нагретых солнцем плитах было приятно. Напарники умиротворенно, но внимательно разглядывали людей, стараясь найти среди них фотографа и его живые декорации. Прошел час. Пока им удалось собрать лишь горстку мелочи и присмотреть с полдюжины субъектов с висящими на груди фотоаппаратами и видеокамерами. Но ни один из них под описание не подходил.
Настроение начинало серьезно портиться, когда внимание их привлек вихрастый малыш, повисший на руке молодой мамы – явно не местной худенькой блондинки с отчаявшимся взглядом и авоськой, полной мандаринов. Хорошо поставленным голосом малыш упрямо и, судя по поведению мамаши, очень давно канючил:
– Ма-а, купи домой обезьянку… Купи-купи-купи-купи! Ну ма-а!
– Никаких обезьян, – устало отвечала мать, буксируя за собой упирающегося сына. – Мне тебя с твоим отцом хватает. Обойдешься фотографией. И так уже не дом у нас, а зоопарк. Осталось табличку на дверь повесить.
– За-а мной! – бодро протянул Лева и двинулся в сторону, откуда появились мать и юный натуралист. – Он рядом, спинным мозгом чую!