Страница:
В истории вишнёвого деревца — садоводы, которые добились того, что оно стало расти на южном побережье Чёрного моря. И римские полководцы и солдаты, пришедшие сюда войной и сумевшие перенести деревце в Италию. Путешественники и торговцы, которые развезли вишню по всей Европе. И снова садоводы, крестьяне Испании и Франции, Германии и Древней Руси, благодаря которым вишня стала и для нас родным деревом.
Поверишь ли ты, что из-за обыкновенного картофеля по России шли бунты: крестьян заставляли его сажать, а они не хотели. Потому что их не могли или не хотели научить, зачем это нужно. А до того такие же бунты по той же причине вспыхивали во Франции.
Привычное слово «колпак» — память о монгольском нашествии, слово «чемодан» мы получили от иранцев. Зато в Париже маленькие кафе зовут «бистро», потому что в 1814 году русские солдаты, занявшие наполеоновский Париж, приказывали официантам: «Быстро! Быстро?» Звука «ы» во французском языке нет, а ударение французы ставят на последнем слоге. Но словцо удержалось.
«Доброе утро», — сказал ты товарищу и протянул ему руку. А другого увидел ещё за два квартала и, приветствуя его, замахал рукой. Вскинутая над головой открытая ладонь — свидетельство, что ты не таишь против встречного человека зла, не держишь наготове каменный топор или кинжал.
А рукопожатие когда-то было знаком высокого взаимного доверия. Человек словно вверял другому правую руку — свою главную защитницу, демонстрируя одновременно, что не держит в ней оружия.
И этот оттенок особой значительности — по сравнению со всеми другими приветствиями — сохранился за рукопожатием до наших дней. Можно вслух поздороваться с человеком, а руки ему не подать. И это сразу говорит о том, что вы ему не доверяете, не уважаете его. Оставить человека с протянутой рукой — значит и сегодня нанести ему тяжёлое оскорбление. Старое значение рукопожатия почти забылось, однако через века прошёл не только сам обычай, но и глубинный смысл его.
А военный обязан отдать честь другому военному при встрече, если они оба в форме. Снова перед нами та же вскинутая вверх безоружная рука глубокой древности. Но не только она. На голове того, кто отдаёт честь, обязательно есть фуражка или каска, словом, головной убор. Ведь когда-то рыцари средних веков руку подносили к брови или виску не просто так, а затем, чтобы поднять забрало, открыть перед встреченным воином лицо, показать, что его не боятся, но и битвы не хотят. Ведь сражались-то рыцари с опущенными забралами.
«Спасибо», — сказал ты маме после завтрака. Хорошее слово, волшебное слово. Но оно ведь только остаток, вернее, даже обломок такой странной для нас сегодня вещи, как благодарственная молитва. «Спаси бог», — говорили наши предки, призывай благословение господа бога на голову того, кто их накормил. Но язык обошёлся с господом богом так же непочтительно, как история. Мало того, что два слова соединились в одно, так ещё самого «бога» укоротили ровно на треть, лишив последней буквы.
И, в общем, я не очень удивился, услышав как-то от дряхлого старовера в уральском селе в ответ на «спасибо»: «Вот пусть тебя это «бо» и спасает».
И совсем уже волшебное слово, про которое даже сказки сочиняют, — «пожалуйста».
Его легко разбить на две части: «пожалуй» и «ста», В нашем языке у слова «пожалуй» один главный смысл. Мы употребляем это слово почти на равных правах с «наверное» и «очень возможно».
Но вот в «Капитанской дочке» в любимой песне Пугачёва («Не шуми, мати зелёная дубравушка») есть слова:
«Ста» — остаток давнего почтительного обращения к старшим. Вот у Алексея Константиновича Толстого в «Князе Серебряном» царь Иван Грозный жалует князя:
«... Подошёл стольник, сказал, ставя перед Серебряным блюдо жаркого:
— Никита-ста! Великий государь жалует тебя блюдом со своего стола».
Уже в ту пору частица «ста» применялась обычно в особо торжественных случаях. Теперь она умерла как частица, но как слог осталась жить в «волшебном слове».
Один из героев повести Владимира Киселёва «Воры в доме», историк, говорит:
«Прошлое, настоящее и будущее... — их можно легко различить только в грамматике. А в жизни они связаны между собой так тесно, так смещены и так взаимозависимы, что история как наука делает лишь свои первые шаги для того, чтобы их понять. Чёрная кошка, которая перебежала дорогу, у многих людей считается плохой приметой и может, таким образом, оказывать какое-то влияние на те или иные поступки. На циферблате наших часов двенадцать цифр, и мы покупаем дюжину — двенадцать носовых платков, хотя у нас давно принята десятичная система счёта. И в этих случаях и во многих других мы никогда не знаем или не помним, что это да и многое другое связано с Вавилоном, а может быть, ещё и с шумерами, что в наших сознательных, а ещё больше в подсознательных поступках много такого, что не казалось новым и две с половиной, и три тысячи лет назад».
Да, игры, и циферблат часов, «спасибо», и привычка вставать со стула, когда с тобой здороваются, и бесконечное количество иных привычек, правил, крупных и мелких деталей жизни — всё это унаследовано от прошлого. Это сегодняшнее вчера, грубо говоря — «пережитки» капитализма, феодализма, даже рабовладельческих времён, а то и каменного века. Но слово «пережитки» я взял в кавычки не случайно. Всё, о чём идёт речь, пережило время, когда оно было создано. Но само не отжило. Попробуй-ка представить себе хотя бы всеобщее исчезновение слова «спасибо»! Мелочь, кажется, а было бы очень плохо. Убедиться легко в любом магазине — стоит послушать беседу продавца и покупателя в момент, когда они забывают о призыве быть взаимно вежливыми.
Древние восточные мудрецы считали, что вместе с правилами вежливости человек приобретает добродетель. А уж если её нет, этой добродетели, вежливость и тут не. помешает: она заменит собой недостающую добродетель.
Вежливому человеку труднее отказать в его просьбе. Недаром же ещё в яслях все мы узнали про волшебное всемогущество «пожалуйста». Но тебе, может быть, противно просить, и «пожалуйста» в твоих устах кажется тебе унизительным? Поверь, прежде всего вежливость нужна не тебе, а тем, кто тебя окружает. Это забота о других, о близких и родных. Мягкость, внимательность, нежность — неужели люди этого не заслужили? А формы этой мягкости, внимательности, нежности мы часто берём у прошлого.
Словом, прошлое помогает нам, история человечества ежедневно и ежечасно заботится о наших удобствах и нашем спокойствии, заботится незаметно для нас. Правда, ничто нельзя доводить до крайности. «Сегодняшнее вчера» хорошо именно тем, что незаметно, что входит в сегодня его необходимой частью. А когда оно начинает требовать себе слишком большую долю настоящего, когда «вчера» начинает обирать «сегодня»...
«Ах, оставь ты эти китайские церемонии», — говорят человеку, когда он чрезмерно долго извиняется из-за какого-нибудь пустяка.
И действительно, на востоке Азии — не только в Китае, в Японии тоже, и в Индии, и в Индо-Китае, и в Монголии — были выработаны длинные и сложные правила поведения чуть ли не на все возможные случаи.
В Японии, например, «... когда сёстры обращаются к братьям, они обязаны употреблять иные, более учтивые выражения, чем те, с которыми братья обращаются к сёстрам. Даже язык, которому японца учат с детских лет, определяется его положением среди других членов семьи... Мать кланяется отцу, средний брат — старшему брату, сестра — всем братьям независимо от возраста». Это — из уже цитировавшейся «Ветки сакуры» В. Овчинникова» А вот ещё отрывок оттуда:
«Когда несколько японцев собираются у стола, все они точно знают, кто где должен сесть: кто у ниши с картиной, то есть на самом почётном месте, кто по левую руку от него, кто ещё левее и кто, наконец, у входа. Любая попытка проявить тут какой-то демократизм вызовет лишь всеобщее смятение: ведь тогда никто из присутствующих не будет знать, что делать». (Именно это в: происходит, когда заезжий иностранец, желая прослыть скромным, отказывается от предназначенного ему места.)
У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ
ЧАСТЬ III.
ПОЛЬЗА РАЗНООБРАЗИЯ
ГДЕ У ЧЕЛОВЕКА УМ?
Поверишь ли ты, что из-за обыкновенного картофеля по России шли бунты: крестьян заставляли его сажать, а они не хотели. Потому что их не могли или не хотели научить, зачем это нужно. А до того такие же бунты по той же причине вспыхивали во Франции.
Привычное слово «колпак» — память о монгольском нашествии, слово «чемодан» мы получили от иранцев. Зато в Париже маленькие кафе зовут «бистро», потому что в 1814 году русские солдаты, занявшие наполеоновский Париж, приказывали официантам: «Быстро! Быстро?» Звука «ы» во французском языке нет, а ударение французы ставят на последнем слоге. Но словцо удержалось.
«Доброе утро», — сказал ты товарищу и протянул ему руку. А другого увидел ещё за два квартала и, приветствуя его, замахал рукой. Вскинутая над головой открытая ладонь — свидетельство, что ты не таишь против встречного человека зла, не держишь наготове каменный топор или кинжал.
А рукопожатие когда-то было знаком высокого взаимного доверия. Человек словно вверял другому правую руку — свою главную защитницу, демонстрируя одновременно, что не держит в ней оружия.
И этот оттенок особой значительности — по сравнению со всеми другими приветствиями — сохранился за рукопожатием до наших дней. Можно вслух поздороваться с человеком, а руки ему не подать. И это сразу говорит о том, что вы ему не доверяете, не уважаете его. Оставить человека с протянутой рукой — значит и сегодня нанести ему тяжёлое оскорбление. Старое значение рукопожатия почти забылось, однако через века прошёл не только сам обычай, но и глубинный смысл его.
А военный обязан отдать честь другому военному при встрече, если они оба в форме. Снова перед нами та же вскинутая вверх безоружная рука глубокой древности. Но не только она. На голове того, кто отдаёт честь, обязательно есть фуражка или каска, словом, головной убор. Ведь когда-то рыцари средних веков руку подносили к брови или виску не просто так, а затем, чтобы поднять забрало, открыть перед встреченным воином лицо, показать, что его не боятся, но и битвы не хотят. Ведь сражались-то рыцари с опущенными забралами.
«Спасибо», — сказал ты маме после завтрака. Хорошее слово, волшебное слово. Но оно ведь только остаток, вернее, даже обломок такой странной для нас сегодня вещи, как благодарственная молитва. «Спаси бог», — говорили наши предки, призывай благословение господа бога на голову того, кто их накормил. Но язык обошёлся с господом богом так же непочтительно, как история. Мало того, что два слова соединились в одно, так ещё самого «бога» укоротили ровно на треть, лишив последней буквы.
И, в общем, я не очень удивился, услышав как-то от дряхлого старовера в уральском селе в ответ на «спасибо»: «Вот пусть тебя это «бо» и спасает».
И совсем уже волшебное слово, про которое даже сказки сочиняют, — «пожалуйста».
Его легко разбить на две части: «пожалуй» и «ста», В нашем языке у слова «пожалуй» один главный смысл. Мы употребляем это слово почти на равных правах с «наверное» и «очень возможно».
Но вот в «Капитанской дочке» в любимой песне Пугачёва («Не шуми, мати зелёная дубравушка») есть слова:
И зарплату когда-то звали жалованьем.
Я за то тебя, детинушка, пожалую...
«Ста» — остаток давнего почтительного обращения к старшим. Вот у Алексея Константиновича Толстого в «Князе Серебряном» царь Иван Грозный жалует князя:
«... Подошёл стольник, сказал, ставя перед Серебряным блюдо жаркого:
— Никита-ста! Великий государь жалует тебя блюдом со своего стола».
Уже в ту пору частица «ста» применялась обычно в особо торжественных случаях. Теперь она умерла как частица, но как слог осталась жить в «волшебном слове».
Один из героев повести Владимира Киселёва «Воры в доме», историк, говорит:
«Прошлое, настоящее и будущее... — их можно легко различить только в грамматике. А в жизни они связаны между собой так тесно, так смещены и так взаимозависимы, что история как наука делает лишь свои первые шаги для того, чтобы их понять. Чёрная кошка, которая перебежала дорогу, у многих людей считается плохой приметой и может, таким образом, оказывать какое-то влияние на те или иные поступки. На циферблате наших часов двенадцать цифр, и мы покупаем дюжину — двенадцать носовых платков, хотя у нас давно принята десятичная система счёта. И в этих случаях и во многих других мы никогда не знаем или не помним, что это да и многое другое связано с Вавилоном, а может быть, ещё и с шумерами, что в наших сознательных, а ещё больше в подсознательных поступках много такого, что не казалось новым и две с половиной, и три тысячи лет назад».
Да, игры, и циферблат часов, «спасибо», и привычка вставать со стула, когда с тобой здороваются, и бесконечное количество иных привычек, правил, крупных и мелких деталей жизни — всё это унаследовано от прошлого. Это сегодняшнее вчера, грубо говоря — «пережитки» капитализма, феодализма, даже рабовладельческих времён, а то и каменного века. Но слово «пережитки» я взял в кавычки не случайно. Всё, о чём идёт речь, пережило время, когда оно было создано. Но само не отжило. Попробуй-ка представить себе хотя бы всеобщее исчезновение слова «спасибо»! Мелочь, кажется, а было бы очень плохо. Убедиться легко в любом магазине — стоит послушать беседу продавца и покупателя в момент, когда они забывают о призыве быть взаимно вежливыми.
Древние восточные мудрецы считали, что вместе с правилами вежливости человек приобретает добродетель. А уж если её нет, этой добродетели, вежливость и тут не. помешает: она заменит собой недостающую добродетель.
Вежливому человеку труднее отказать в его просьбе. Недаром же ещё в яслях все мы узнали про волшебное всемогущество «пожалуйста». Но тебе, может быть, противно просить, и «пожалуйста» в твоих устах кажется тебе унизительным? Поверь, прежде всего вежливость нужна не тебе, а тем, кто тебя окружает. Это забота о других, о близких и родных. Мягкость, внимательность, нежность — неужели люди этого не заслужили? А формы этой мягкости, внимательности, нежности мы часто берём у прошлого.
Словом, прошлое помогает нам, история человечества ежедневно и ежечасно заботится о наших удобствах и нашем спокойствии, заботится незаметно для нас. Правда, ничто нельзя доводить до крайности. «Сегодняшнее вчера» хорошо именно тем, что незаметно, что входит в сегодня его необходимой частью. А когда оно начинает требовать себе слишком большую долю настоящего, когда «вчера» начинает обирать «сегодня»...
«Ах, оставь ты эти китайские церемонии», — говорят человеку, когда он чрезмерно долго извиняется из-за какого-нибудь пустяка.
И действительно, на востоке Азии — не только в Китае, в Японии тоже, и в Индии, и в Индо-Китае, и в Монголии — были выработаны длинные и сложные правила поведения чуть ли не на все возможные случаи.
В Японии, например, «... когда сёстры обращаются к братьям, они обязаны употреблять иные, более учтивые выражения, чем те, с которыми братья обращаются к сёстрам. Даже язык, которому японца учат с детских лет, определяется его положением среди других членов семьи... Мать кланяется отцу, средний брат — старшему брату, сестра — всем братьям независимо от возраста». Это — из уже цитировавшейся «Ветки сакуры» В. Овчинникова» А вот ещё отрывок оттуда:
«Когда несколько японцев собираются у стола, все они точно знают, кто где должен сесть: кто у ниши с картиной, то есть на самом почётном месте, кто по левую руку от него, кто ещё левее и кто, наконец, у входа. Любая попытка проявить тут какой-то демократизм вызовет лишь всеобщее смятение: ведь тогда никто из присутствующих не будет знать, что делать». (Именно это в: происходит, когда заезжий иностранец, желая прослыть скромным, отказывается от предназначенного ему места.)
У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ
Приезжего в Индии, конечно, поражает многое. И, среди прочего, то, как поздно начинается здесь рабочий день. Предприятия, школы, учреждения большей частью открывают свои двери только в десять-одиннадцать часов утра. И это в Индии с её жарким климатом! Не лучше ли было бы, как это делают во многих местах Африки, разбить рабочий день на две разделённые четырьмя-пятью часами половинки: утреннюю (с шести) и вечернюю (скажем, с четырёх часов дня)?
Лучше! Но большинство населения Индии составляют люди, исповедующие индуизм. А верующему-индуисту на выполнение одних только утренних обрядов, предписываемых его религией, требуется не меньше трёх часов. У индуизма на всё есть свои правила. Вот цитата из индуистского катехизиса, изданного монастырём Дхармапураадинам:
«Перед тем как сесть за стол, надо вымыть руки, ноги и лицо. (Пока ничего особенного, правда?) Если верующий собирается посетить храм, он не должен есть мясо, яйца, рыбу. Следует расстелить рогожку на земле и сесть на неё лицом к югу, востоку или западу, но ни в коем случае не к северу, выпить два-три глотка воды, поставить сосуд с водой справа от себя, обмотать безымянный палец правой руки травой дарбха, соединить руки над едой и сказать: будь для меня всегда. Потом надо окропить еду водой и принести часть всякого блюда в жертву божеству и охранителям восьми стран света. После этого взять первый кусочек средним, безымянным и большим пальцами правой руки, произнести молитву пранаясваха («Пусть будет благо жизненному дыханию») и съесть его не разжёвывая; во время еды не рекомендуется много говорить, нужно есть только правой рукой, пищу класть на листья банана. После еды необходимо выпить холодной или горячей воды, прополоскать зубы, вымыть лицо, голову и ноги...»
Среди правил есть явно полезные (об умыванье), но есть и до очевидности устаревшие и ненужные.
Но такому же мелочному регламентированию (что какой рукой и сколькими её пальцами делать) подвергается всё, что входит в жизнь человека. И уходят на это многие часы. Европейцы бьются сутками, чтобы хоть запомнить детали распорядка ежедневного утреннего купания. Конечно, теперь, в наши дни, ритуалы выполняются большинством индуистов далеко не в полном объёме. Но часы работы приспособлены к нуждам правоверных. Каждый день в Индии тратятся больше полумиллиарда часов на соблюдение обрядов, отнюдь не необходимых. Это же надо только представить себе: полмиллиарда часов, больше двадцати миллионов суток... Круглым счётом шестьдесят тысяч лет ежедневно. Больше двадцати миллионов лет каждый год! Передовая Индия борется за спасение этой бездны времени для политической работы, учёбы, общественной жизни.
Когда-нибудь и мы с вами станем предметом истории, как уже сейчас мы есть предмет этнографии.
И историк-этнограф деловито занесёт в свои предназначенные для опубликования материалы тот исторический факт, что в конце 60-х годов XX века дети стали писать авторучками, которые до этого были категорически запретны для школьников. Ещё раньше, укажет он, в XIX веке произошёл постепенный переход от письма птичьими перьями к ручке-вставке со стальным пером. В 90-е годы того же XIX века начался переход к письму авторучками (у взрослых). Наконец, в 90-е годы XX века благодаря несложному устройству, закрепляемому на голове, человек стал заносить свои мысли непосредственно на некую плёнку, с которой их можно: а) воспринять, надев непосредственно на голову читающе-пишущее устройство, б) включить на воспроизведение вслух (возможен выбор голоса по произволу автора — от его собственного до шаляпинского баса), в) превратить мысли в словесную надпись с иллюстрациями на экране.
Эту маленькую вылазку в возможное будущее я предпринял только для того, чтобы вы не чувствовали себя такими уж далёкими от шумерского мальчика. Он писал не на бумаге, а на тлине, дереве, листе дерева, и не чернилами и не ручкой, а просто заострённой палочкой. Но — писал. А писать — уже сейчас — слегка устарело. Писатели, забыв, откуда взялось самое это их название, садятся за машинки и печатают на них. В журнале «Журналист» один известный работник печати счёл нужным оправдываться в том, что так и не привык к новинке — диктофону, обходится машинкой. Пишущая машинка верно — и даже не очень медленно — приближается к школе. Дело сейчас, вероятно, в том, чтобы создать лёгкие, удобные и надёжные конструкции специально для школьников.
Но здесь для меня важен не сам этот факт. Важнее то, что он иллюстрирует текучесть нашего быта и необходимость закрепления сведений о нём.
Мы живём так, как живём, не потому, что это в данный момент лучший из всех возможных способов.
Вон ведь сколько вокруг курящих! А курящий живёт в среднем на пять лет меньше некурящего. И все эти годы остались бы у человечества, если бы... не была открыта Америка. Табак-то развезли по всему миру оттуда. Но не было бы Америки, не было бы и картошки. И помидоров бы не было.
С другой стороны, как известно, в Америке находится могущественное империалистическое государство...
Что же делать? Значит, правы были надменные аристократы и невежественные попы, мешавшие Колумбу?
Конечно, нет. Просто мир сложен. И старая-старая сказка-прибаутка на тему о том, что всё на свете «хорошо, да не очень, плохо, да не очень», приложима ко многим явлениям нашего мира. И над индусами, отдающими долгие часы на выполнение никому не нужных обрядов, смеяться не стоит. Взять у нас то же курение. Стоят за этим обычаем не тысячи лет, а только сотни, максимум два-три века. И тратят люди на курение — если подсчитать — многие тысячи часов. Плюс теряют здоровье.
Так что мы тоже далеко не совсем освободились от вредного прошлого. А просто от прошлого освободиться вообще невозможно.
Кроме вчера, в нашем сегодня живёт и завтра. Мы делаем его каждый день. Не только герои фантастики врываются в настоящее. Наше настоящее само устремлено вперёд.
Новое рождается в труде и отдыхе, в спорте и забаве.
Время работает, мир движется вперёд всё быстрее и быстрее. Каждый из нас несёт в себе не только прошлое, но и будущее. Развернуть судьбу всего, что нас окружает, можно не только назад, но и вперёд.
Историк за футуролог («футуро» — по-гречески «будущее») учатся друг у друга. А лучшими футурологами в высшем и самом точном смысле этого слова были Маркс, Энгельс, Ленин. Они умели предвидеть, потому что боролись за то, чтобы их предвидения сбылись.
Один из вечных (они же проклятые) вопросов, волновавших юношей и девушек всех времён:
Надо уметь сегодня жить будущим. Это, конечно, легко сказать. И можно только позавидовать Валерию Брюсову. Вот какие стихи написал он почти семьдесят лет назад.
Знать прошлое, жить настоящим и дышать будущим — когда-нибудь такое будет под силу всем. Сегодня каждый из нас должен хотя бы стремиться к этому.
Почти из того же времени, что сочинения шумерского школьника, дошло до нас письмо мальчика, жившего в Древнем Египте. Обиженное, сердитое, даже злое, пожалуй, письмо. Мальчик сердился на собственного папу. Тот был капитаном корабля, плававшего по Нилу. Папа не взял сына с собой в очередной рейс...
Я вспомнил об этом письме, когда смотрел недавно кинофильм о нашем, советском мальчике. Сын без разрешения отца попал на теплоход, где тот был капитаном. Плыл теплоход не по Нилу, конечно, а по большой сибирской реке. Видно, маленький сибиряк был энергичнее своего древнеегипетского предшественника. С другой стороны, древнеегипетское судно, наверное, показалось бы крохотным рядом с нашим кораблём. Египтянину было и на судно попасть труднее, а спрятаться — ещё сложнее.
Хотя сибиряк своего и добился, но на папу всё равно обижался. И я подумал, что ещё будет писать третий мальчик обиженные письма отцу, не взявшему его с собой в рейс к Венере. Пути человека меняются. Способы преодоления расстояний — тоже. Но остаются мальчики и их папы. (Девочки и мамы — тоже.) Люди были, есть и останутся людьми.
Лучше! Но большинство населения Индии составляют люди, исповедующие индуизм. А верующему-индуисту на выполнение одних только утренних обрядов, предписываемых его религией, требуется не меньше трёх часов. У индуизма на всё есть свои правила. Вот цитата из индуистского катехизиса, изданного монастырём Дхармапураадинам:
«Перед тем как сесть за стол, надо вымыть руки, ноги и лицо. (Пока ничего особенного, правда?) Если верующий собирается посетить храм, он не должен есть мясо, яйца, рыбу. Следует расстелить рогожку на земле и сесть на неё лицом к югу, востоку или западу, но ни в коем случае не к северу, выпить два-три глотка воды, поставить сосуд с водой справа от себя, обмотать безымянный палец правой руки травой дарбха, соединить руки над едой и сказать: будь для меня всегда. Потом надо окропить еду водой и принести часть всякого блюда в жертву божеству и охранителям восьми стран света. После этого взять первый кусочек средним, безымянным и большим пальцами правой руки, произнести молитву пранаясваха («Пусть будет благо жизненному дыханию») и съесть его не разжёвывая; во время еды не рекомендуется много говорить, нужно есть только правой рукой, пищу класть на листья банана. После еды необходимо выпить холодной или горячей воды, прополоскать зубы, вымыть лицо, голову и ноги...»
Среди правил есть явно полезные (об умыванье), но есть и до очевидности устаревшие и ненужные.
Но такому же мелочному регламентированию (что какой рукой и сколькими её пальцами делать) подвергается всё, что входит в жизнь человека. И уходят на это многие часы. Европейцы бьются сутками, чтобы хоть запомнить детали распорядка ежедневного утреннего купания. Конечно, теперь, в наши дни, ритуалы выполняются большинством индуистов далеко не в полном объёме. Но часы работы приспособлены к нуждам правоверных. Каждый день в Индии тратятся больше полумиллиарда часов на соблюдение обрядов, отнюдь не необходимых. Это же надо только представить себе: полмиллиарда часов, больше двадцати миллионов суток... Круглым счётом шестьдесят тысяч лет ежедневно. Больше двадцати миллионов лет каждый год! Передовая Индия борется за спасение этой бездны времени для политической работы, учёбы, общественной жизни.
* * *
Когда-нибудь и мы с вами станем предметом истории, как уже сейчас мы есть предмет этнографии.
И историк-этнограф деловито занесёт в свои предназначенные для опубликования материалы тот исторический факт, что в конце 60-х годов XX века дети стали писать авторучками, которые до этого были категорически запретны для школьников. Ещё раньше, укажет он, в XIX веке произошёл постепенный переход от письма птичьими перьями к ручке-вставке со стальным пером. В 90-е годы того же XIX века начался переход к письму авторучками (у взрослых). Наконец, в 90-е годы XX века благодаря несложному устройству, закрепляемому на голове, человек стал заносить свои мысли непосредственно на некую плёнку, с которой их можно: а) воспринять, надев непосредственно на голову читающе-пишущее устройство, б) включить на воспроизведение вслух (возможен выбор голоса по произволу автора — от его собственного до шаляпинского баса), в) превратить мысли в словесную надпись с иллюстрациями на экране.
Эту маленькую вылазку в возможное будущее я предпринял только для того, чтобы вы не чувствовали себя такими уж далёкими от шумерского мальчика. Он писал не на бумаге, а на тлине, дереве, листе дерева, и не чернилами и не ручкой, а просто заострённой палочкой. Но — писал. А писать — уже сейчас — слегка устарело. Писатели, забыв, откуда взялось самое это их название, садятся за машинки и печатают на них. В журнале «Журналист» один известный работник печати счёл нужным оправдываться в том, что так и не привык к новинке — диктофону, обходится машинкой. Пишущая машинка верно — и даже не очень медленно — приближается к школе. Дело сейчас, вероятно, в том, чтобы создать лёгкие, удобные и надёжные конструкции специально для школьников.
Но здесь для меня важен не сам этот факт. Важнее то, что он иллюстрирует текучесть нашего быта и необходимость закрепления сведений о нём.
Мы живём так, как живём, не потому, что это в данный момент лучший из всех возможных способов.
Вон ведь сколько вокруг курящих! А курящий живёт в среднем на пять лет меньше некурящего. И все эти годы остались бы у человечества, если бы... не была открыта Америка. Табак-то развезли по всему миру оттуда. Но не было бы Америки, не было бы и картошки. И помидоров бы не было.
С другой стороны, как известно, в Америке находится могущественное империалистическое государство...
Что же делать? Значит, правы были надменные аристократы и невежественные попы, мешавшие Колумбу?
Конечно, нет. Просто мир сложен. И старая-старая сказка-прибаутка на тему о том, что всё на свете «хорошо, да не очень, плохо, да не очень», приложима ко многим явлениям нашего мира. И над индусами, отдающими долгие часы на выполнение никому не нужных обрядов, смеяться не стоит. Взять у нас то же курение. Стоят за этим обычаем не тысячи лет, а только сотни, максимум два-три века. И тратят люди на курение — если подсчитать — многие тысячи часов. Плюс теряют здоровье.
Так что мы тоже далеко не совсем освободились от вредного прошлого. А просто от прошлого освободиться вообще невозможно.
Кроме вчера, в нашем сегодня живёт и завтра. Мы делаем его каждый день. Не только герои фантастики врываются в настоящее. Наше настоящее само устремлено вперёд.
Новое рождается в труде и отдыхе, в спорте и забаве.
Время работает, мир движется вперёд всё быстрее и быстрее. Каждый из нас несёт в себе не только прошлое, но и будущее. Развернуть судьбу всего, что нас окружает, можно не только назад, но и вперёд.
Историк за футуролог («футуро» — по-гречески «будущее») учатся друг у друга. А лучшими футурологами в высшем и самом точном смысле этого слова были Маркс, Энгельс, Ленин. Они умели предвидеть, потому что боролись за то, чтобы их предвидения сбылись.
* * *
Один из вечных (они же проклятые) вопросов, волновавших юношей и девушек всех времён:
Трудно примириться с тем, что путь в далёкое будущее закрыт. Ну, оптимисты-врачи говорят о полутораста годах жизни, сверхоптимисты — о пяти и девяти сотнях лет. Владимир Маяковский, думая о будущем, писал:
Что будет, когда нас не будет?
И будет ли что-нибудь?
Что же, может быть, люди когда-нибудь научатся воскрешать давно умерших. Но даже это — тоже не решение «проклятого» вопроса. Рядом с вечностью 1000 лет, пусть в несколько приёмов, то же, что семьдесят. Как же быть?
Вижу,
вижу ясно, до деталей.
Воздух в воздух,
будто камень в камень,
недоступная для тленов и крошений,
рассиявшись, высится веками
мастерская человечьих воскрешений.
Надо уметь сегодня жить будущим. Это, конечно, легко сказать. И можно только позавидовать Валерию Брюсову. Вот какие стихи написал он почти семьдесят лет назад.
К СЧАСТЛИВЫМ
Вот это умение дышать грядущим сделало позже Валерия Брюсова членом Российской коммунистической партии большевиков.
Свершатся сроки: загорится век,
Чей луч блестит на быстрине столетий,
И твёрдо станет вольный человек
Пред ликом неба на своей планете.
* * *
Цари стихий, владыки естества,
Последыши и баловни природы
Начнут свершать, в веселье торжества,
Как вечный пир, ликующие годы.
* * *
Разоблачённых тайн святой родник
Их упоит в бессонной жажде знанья,
И Красоты осуществлённый лик
Насытит их предельные желанья.
И ляжем мы в веках, как перегной,
Мы все, кто ищет, верит, страстно дышит,
И этот гимн, в былом пропетый мной,
Я знаю, мир грядущий не услышит.
Мы станем сказкой, бредом, беглым сном,
Порой встающим тягостным кошмаром.
Они придут, как мы ещё идём,
За всё заплатят им, — мы гибнем даром.
Ну что ж! Пусть так! Клони меня, судьба!
Дышать грядущим — гордая услада!
И есть иль нет дорога сквозь гроба,
Я был! Я есмь! Мне вечности не надо!
Знать прошлое, жить настоящим и дышать будущим — когда-нибудь такое будет под силу всем. Сегодня каждый из нас должен хотя бы стремиться к этому.
* * *
Почти из того же времени, что сочинения шумерского школьника, дошло до нас письмо мальчика, жившего в Древнем Египте. Обиженное, сердитое, даже злое, пожалуй, письмо. Мальчик сердился на собственного папу. Тот был капитаном корабля, плававшего по Нилу. Папа не взял сына с собой в очередной рейс...
Я вспомнил об этом письме, когда смотрел недавно кинофильм о нашем, советском мальчике. Сын без разрешения отца попал на теплоход, где тот был капитаном. Плыл теплоход не по Нилу, конечно, а по большой сибирской реке. Видно, маленький сибиряк был энергичнее своего древнеегипетского предшественника. С другой стороны, древнеегипетское судно, наверное, показалось бы крохотным рядом с нашим кораблём. Египтянину было и на судно попасть труднее, а спрятаться — ещё сложнее.
Хотя сибиряк своего и добился, но на папу всё равно обижался. И я подумал, что ещё будет писать третий мальчик обиженные письма отцу, не взявшему его с собой в рейс к Венере. Пути человека меняются. Способы преодоления расстояний — тоже. Но остаются мальчики и их папы. (Девочки и мамы — тоже.) Люди были, есть и останутся людьми.
ЧАСТЬ III.
КОМИССИЯ ПО КОНТАКТАМ
В книге до сих пор речь шла главным образом о внешних чертах, свойствах, привычках, общих для всего человечества или по крайней мере для целых его рас и народов.
Но ведь каждый из нас не только полноправный преемник всех живших до него людей, не только прямой наследник культуры своего народа, а продолжатель его истории. Он ещё и личность — человек с собственными привычками, вкусами, пристрастиями, талантами, особенностями характера и склада мышления. Даже в этих сугубо личных как будто вещах многое тоже определяется прошлым и отдельной страны, и планеты в целом. Многое, но уже далеко не всё. Юноша может отличаться по своим интересам от соседа по парте больше, чем от своего ровесника, живущего на другой стороне земного шара. Один брат может не любить математику и ничего не понимать в музыке, а два других — стать кибернетиком и композитором.
Мы много занимались тем, что роднит людей между собой; поговорим теперь о том, в чём они разные... И отчего. И в чём это, видимо, хорошо, а в чём, вероятно, плохо.
Но ведь каждый из нас не только полноправный преемник всех живших до него людей, не только прямой наследник культуры своего народа, а продолжатель его истории. Он ещё и личность — человек с собственными привычками, вкусами, пристрастиями, талантами, особенностями характера и склада мышления. Даже в этих сугубо личных как будто вещах многое тоже определяется прошлым и отдельной страны, и планеты в целом. Многое, но уже далеко не всё. Юноша может отличаться по своим интересам от соседа по парте больше, чем от своего ровесника, живущего на другой стороне земного шара. Один брат может не любить математику и ничего не понимать в музыке, а два других — стать кибернетиком и композитором.
Мы много занимались тем, что роднит людей между собой; поговорим теперь о том, в чём они разные... И отчего. И в чём это, видимо, хорошо, а в чём, вероятно, плохо.
ПОЛЬЗА РАЗНООБРАЗИЯ
Вы отправились всем классом в туристический поход. И сразу выясняется,. что одни умеют ставить палатки, другие — нет, одни разжигают костёр одной спичкой, другим и трёх коробков не хватит. Одни могут идти с тяжёлым рюкзаком сколько угодно, другие и без него скоро запросят привала. Ладно. Несколько походов, тренировка — и различия между ребятами в этом отношении станут меньше. Но среди тех, кто поёт у костра, у одних голос лучше, у других — хуже, у третьих — вовсе нет музыкального слуха.
Вот неуклюжий толстячок, предмет беззлобных насмешек, которые прекращаются только вечером у палатки, потому что он лучше всех в отряде рассказывает разные истории. Притом не только из книг, но и сам выдумывает. Его заслушивается отрядный Илья Муромец, спокойный, сильный, ловкий, тот, что днём тащил три рюкзака — свой и два отобранных у особенно слабых девочек.
Конечно, идеал — человек, который сам всё умеет. И петь, и фокусы показывать, и музыку сочинять, и научные открытия делать.
Историки науки знают такой идеал в жизни. Англичанин, по имени Томас Юнг, поставил задачей своей жизни делать всё, что могут делать другие. И не как-нибудь, не так, как гусь в поговорке, который и ходит, и плавает, и летает — и всё плохо. Юнг всё делал — и делал хорошо. Ходить по проволоке, показывать фокусы? Пожалуйста! И он — звезда цирка. Сочинять музыку? И её сыграют спустя многие десятки лет. Научные открытия? Он их сделал немало. Замечательный человек. Даже такие разносторонние титаны, как Леонардо да Винчи и Ломоносов, уступают ему по многообразию деятельности. Но — не по значению для человечества. Однако исключения — они ведь часто подчёркивают правило. Юнг один, а нас много.
Вместе мы разностороннее любого Юнга. При условии, что мы — разные. Ты, наверное, обращал внимание, что очень редко между собою дружат похожие люди. Чаще — разные. Весельчак — с тем, кто смеётся гораздо реже его. Тяжелодум — со вспыльчивым говоруном. Человеку интересно то, чего в нём самом нет. Туристскому отряду важно, чтобы в нём были и богатыри и весёлые рассказчики. А то будет или слишком трудно, или слишком скучно.
Человечеству важно, чтобы в нём были разные люди.
Они разные не только по поведению. Не только по внешности. Желудок одного здорового и нормального человека может быть больше желудка другого в шесть раз. Сердце — соответственно — тоже в шесть раз.
Кости скелета могут состоять на три четверти из минеральных солей и лишь на четверть из органических веществ. А бывает и наоборот.
В различиях между людьми — один из козырей, благодаря которым человечество смогло пройти по трудной лестнице эволюции с её высокими и скользкими ступенями. Тех, кого называют первыми людьми, было только несколько тысяч — ничтожно маленькая кучка, если учесть опасности, которые им грозили. Однако внутренняя непохожесть людей, и физиологическая и психологическая, была непременным условием сохранения человечества как вида. Ни одна беда не могла истребить его целиком. Любая неожиданность предупреждалась особенностями строения и биохимии хотя бы небольшой части людей: численность населения земли то возрастала, то падала, но человечество сохранялось.
Физиологические различия между людьми сохранили человечество, психологические различия между людьми обеспечили человечеству расцвет.
Но не все эти различия нам так уж и нравятся. Есть яке люди чрезмерно жестокие, жадные, мрачные. Здесь, видимо, многое зависит от воспитания. Но вот как быть с дураками?
Ну, не с дураками, скажем мягче — с людьми пониженных умственных способностей...
И как с ними обстояло дело в прошлом?
Вот неуклюжий толстячок, предмет беззлобных насмешек, которые прекращаются только вечером у палатки, потому что он лучше всех в отряде рассказывает разные истории. Притом не только из книг, но и сам выдумывает. Его заслушивается отрядный Илья Муромец, спокойный, сильный, ловкий, тот, что днём тащил три рюкзака — свой и два отобранных у особенно слабых девочек.
Конечно, идеал — человек, который сам всё умеет. И петь, и фокусы показывать, и музыку сочинять, и научные открытия делать.
Историки науки знают такой идеал в жизни. Англичанин, по имени Томас Юнг, поставил задачей своей жизни делать всё, что могут делать другие. И не как-нибудь, не так, как гусь в поговорке, который и ходит, и плавает, и летает — и всё плохо. Юнг всё делал — и делал хорошо. Ходить по проволоке, показывать фокусы? Пожалуйста! И он — звезда цирка. Сочинять музыку? И её сыграют спустя многие десятки лет. Научные открытия? Он их сделал немало. Замечательный человек. Даже такие разносторонние титаны, как Леонардо да Винчи и Ломоносов, уступают ему по многообразию деятельности. Но — не по значению для человечества. Однако исключения — они ведь часто подчёркивают правило. Юнг один, а нас много.
Вместе мы разностороннее любого Юнга. При условии, что мы — разные. Ты, наверное, обращал внимание, что очень редко между собою дружат похожие люди. Чаще — разные. Весельчак — с тем, кто смеётся гораздо реже его. Тяжелодум — со вспыльчивым говоруном. Человеку интересно то, чего в нём самом нет. Туристскому отряду важно, чтобы в нём были и богатыри и весёлые рассказчики. А то будет или слишком трудно, или слишком скучно.
Человечеству важно, чтобы в нём были разные люди.
Они разные не только по поведению. Не только по внешности. Желудок одного здорового и нормального человека может быть больше желудка другого в шесть раз. Сердце — соответственно — тоже в шесть раз.
Кости скелета могут состоять на три четверти из минеральных солей и лишь на четверть из органических веществ. А бывает и наоборот.
В различиях между людьми — один из козырей, благодаря которым человечество смогло пройти по трудной лестнице эволюции с её высокими и скользкими ступенями. Тех, кого называют первыми людьми, было только несколько тысяч — ничтожно маленькая кучка, если учесть опасности, которые им грозили. Однако внутренняя непохожесть людей, и физиологическая и психологическая, была непременным условием сохранения человечества как вида. Ни одна беда не могла истребить его целиком. Любая неожиданность предупреждалась особенностями строения и биохимии хотя бы небольшой части людей: численность населения земли то возрастала, то падала, но человечество сохранялось.
Физиологические различия между людьми сохранили человечество, психологические различия между людьми обеспечили человечеству расцвет.
Но не все эти различия нам так уж и нравятся. Есть яке люди чрезмерно жестокие, жадные, мрачные. Здесь, видимо, многое зависит от воспитания. Но вот как быть с дураками?
Ну, не с дураками, скажем мягче — с людьми пониженных умственных способностей...
И как с ними обстояло дело в прошлом?
ГДЕ У ЧЕЛОВЕКА УМ?
Жил когда-то учёный, который хотел по форме чужих голов узнать об их обладателях всё самое важное: таланты и способности, страсти и наклонности, даже взгляды и убеждения. Звали этого человека Галль; жил он лет полтораста-двести назад. Галль составил подробнейшие карты черепов и уверял, что если у человека в указанном на такой карте месте находится некий выступ, то у него есть, скажем, музыкальный талант, нет выступа — нет и таланта. А уж если в этом месте вместо выступа углубление, нечего говорить хотя бы о среднем музыкальном вкусе.
Галль изучал череп снаружи. А вот советский антрополог В. И. Кочеткова изучала черепа изнутри. Конечно, черепа давно умерших людей.
Она проследила — по отпечаткам мозга на внутренней поверхности черепа, — как развивалась кора мозга.
Ей удалось узнать очень многое. Но даже изучая черепа изнутри, а не снаружи, нельзя решить задачу Галля. Никто не возьмётся, глядя на череп и даже на мозг, уверенно сказать, кем был при жизни его обладатель.
А если скажете, это будет гадание, ничем не лучше раскидывания карт.
А раз так, нам вряд ли когда-нибудь удастся установить, каков был процент талантов среди наших далёких предков, часто ли встречались среди них гении, много ли досаждали нашим предкам их собственные дураки.
И спорить об этом приходится, ссылаясь только на темпы развития техники, на фрески в тайных пещерах да некоторые общие соображения. Вот одно из таких соображений.
Далёкое прошлое — раннее детство человечества. Каждый ребёнок, по точному определению Корнея Чуковского, в определённом возрасте бывает гением. Да, между, например, годом и шестью он осваивает и творчески переосмысливает такое количество сведений о мире, что ни одному взрослому не угнаться.
Известно, кроме того, что когда эпохе требуются гении, они появляются. Мы не знаем, например, крупных русских полководцев царского времени, которые вышли бы из «простонародья». Крупнейший стратег эпохи Петра — «Шереметев благородный», аристократ знатнейшего происхождения. Суворов — из старых дворян, отец его был генерал-губернатором. Румянцев — дворянин. То же — Кутузов. Багратион — потомок грузинских царей. А Алексашку Меншикова, при всём желании, к военным талантам не отнесёшь. Особняком стоит один адмирал С. О. Макаров, сын выслужившегося нижнего чина. И то — выслужившегося.
А в гражданскую войну вдруг появились и заблистали полководческим умением Чапаев, Блюхер, Якир, Фрунзе — выходцы из совсем других классов. Талант ждёт призыва времени, чтобы проявиться.
Галль изучал череп снаружи. А вот советский антрополог В. И. Кочеткова изучала черепа изнутри. Конечно, черепа давно умерших людей.
Она проследила — по отпечаткам мозга на внутренней поверхности черепа, — как развивалась кора мозга.
Ей удалось узнать очень многое. Но даже изучая черепа изнутри, а не снаружи, нельзя решить задачу Галля. Никто не возьмётся, глядя на череп и даже на мозг, уверенно сказать, кем был при жизни его обладатель.
А если скажете, это будет гадание, ничем не лучше раскидывания карт.
А раз так, нам вряд ли когда-нибудь удастся установить, каков был процент талантов среди наших далёких предков, часто ли встречались среди них гении, много ли досаждали нашим предкам их собственные дураки.
И спорить об этом приходится, ссылаясь только на темпы развития техники, на фрески в тайных пещерах да некоторые общие соображения. Вот одно из таких соображений.
Далёкое прошлое — раннее детство человечества. Каждый ребёнок, по точному определению Корнея Чуковского, в определённом возрасте бывает гением. Да, между, например, годом и шестью он осваивает и творчески переосмысливает такое количество сведений о мире, что ни одному взрослому не угнаться.
Известно, кроме того, что когда эпохе требуются гении, они появляются. Мы не знаем, например, крупных русских полководцев царского времени, которые вышли бы из «простонародья». Крупнейший стратег эпохи Петра — «Шереметев благородный», аристократ знатнейшего происхождения. Суворов — из старых дворян, отец его был генерал-губернатором. Румянцев — дворянин. То же — Кутузов. Багратион — потомок грузинских царей. А Алексашку Меншикова, при всём желании, к военным талантам не отнесёшь. Особняком стоит один адмирал С. О. Макаров, сын выслужившегося нижнего чина. И то — выслужившегося.
А в гражданскую войну вдруг появились и заблистали полководческим умением Чапаев, Блюхер, Якир, Фрунзе — выходцы из совсем других классов. Талант ждёт призыва времени, чтобы проявиться.