Страница:
Большая и тяжёлая нижняя челюсть мешала и разговору. Ведь при членораздельной речи от неё требовались очень быстрые движения.
Человек часто подымает лицо, смотрит вдаль и даже вверх. Собственно, слово «часто» здесь звучит слишком слабо. Присмотрись к своим товарищам и родным. Ты увидишь, что обычно все мы ходим чуть-чуть «задрав нос». В таком положении при большой и тяжёлой нижней челюсти пришлось бы тратить силы только для того, чтобы держать рот закрытым.
Самая большая нижняя челюсть, самая большая морда — среди обезьян — у гориллы. Так, представь себе, горилле пришлось обзавестись, чтобы поддерживать голову в равновесии, мощной специальной мускулатурой и целым аппаратом связок у затылка. От позвоночника гориллы отходят особые отростки, к которым крепится всё это основательное сооружение.
А человек «отказался» от морды — и выиграл. И впереди отступивших к шее и ставших изящными челюстей оказался нос. Между тем обоняние у нас плохое, да и не только у нас, но и у всех наших родственников. В отряде приматов, к которому мы принадлежим, особо чутких субъектов не встречается. И в то же время только у человека нос «выражен» так определённо, до такой степени обособлен от всего остального лица. Почему же почти или совсем ненужный орган не исчез, а вырос?
В том-то и дело, что орган этот нужен. И не только для обоняния. С исчезновением морды путь воздуха в дыхательное горло должен был стать совсем коротким. А горло, сам знаешь, место, которое и так часто болит. А воздух бывает холодным. Вот нос и остался, как полагают некоторые учёные, «заместителем морды», удлиняя воздушный канал, чтобы воздух успел лучше прогреться. И болит у нас нос при насморке — вместо горла. Так сказать, жертвует собой ради более важного для организма товарища по работе.
Но и это далеко не всё, что надо сказать в похвалу носу. Похоже, что почти вся нервная сеть исчезнувшей морды переселилась на внутреннюю поверхность носа. Как иначе объяснить почти беспримерную в нашем теле концентрацию нервов и нервных окончаний на слизистой оболочке носа!
Возник даже особый, важный и действенный метод лечения, при котором лекарства вводятся в организм через нервную сеть носа.
А вот как используется это сосредоточение нервов самим организмом, зачем оно ему?
Доктор медицинских наук В. А. Буков предположил (это пока только гипотеза!), что у человека работа носа как-то связана со способностью плакать,
К слову сказать, человека считают единственным существом, способным выражать свои чувства плачем. Слёзы на глазах затравленного оленя никак не связаны ни со страхом, ни с отчаянием. Это обычный способ не дать роговице глаз высохнуть, и только.
А у человека, согласно догадке Букова, главная задача слезы — попасть по специальному каналу на внутреннюю слизистую оболочку носа, заставить оболочку раздражиться. Бесчисленные нервные клетки этой оболочки шлют мощный залп сигналов в мозг. То и требовалось. Потому что когда человек плачет, это значит, что какое-то сильное потрясение (обида, боль, страх) перевозбудили какой-то участок, кору головного мозга. Надо это возбуждение снять.
В относительно лёгких случаях для этого достаточно закусить губу (она тоже пошлёт сигналы о боли в мозг, и те тоже отвлекут излишнее возбуждение в сторону от самого опасного участка). А в тяжёлых требуется мощный залп сигналов со слизистой оболочки носа. Волевой человек может удержаться от слёз? Это значит, он сумел сделать клетки коры головного мозга особенно выносливыми; они выдерживают перевозбуждение без «посторонней помощи».
Лоб стал менее покатым потому (кажется, мы уже об этом говорили), что размещённые сразу за лобной костью участки мозга изменили свою форму, выросли. А выдающимся подбородком, особенно заметным рядом со скошенными подбородками предков, человек обязан развитию членораздельной речи. Её орудие — язык — разросся, его мышцам понадобилось много места.
Прекрасны и неповторимы глаза людей. Благодаря им мы получаем три четверти (а по некоторым подсчётам и больше) всех своих сведений о мире. Слух, осязание, вкус и обоняние вместе с шестыми и седьмыми чувствами (чувством равновесия, например) — все вместе дают едва четвёртую долю того, что приносит нам зрение.
Таким резким выбором одного из чувств человек явно вышел из привычных для животного границ. И при этом почти отказался от обоняния (может быть, зря) — того обоняния, которое так верно служит (и часто получше зрения) множеству живых существ — от собаки до муравья, от бабочки до тюленя. Впрочем, обезьяны, как я уже говорил, тоже особо тонким обонянием не отличаются, хотя оно у них и лучше, чем у человека.
Но глаза — не просто датчики, направленные в мир. Они ведь ещё бывают выразительными! Благодаря чёткому глазному яблоку (зрачку) легко можно определить направление взгляда; специальные мышцы «ведают» выражением глаз; то и другое и сейчас важно в разговоре, а когда-то, при рождении и становлении человеческой речи, наверняка очень помогало и этому рождению, и этому становлению. Как и вся богатая мимика человеческого лица. Мимика обезьян может, правда, на первый взгляд показаться ещё богаче и выразительней. Но только на первый взгляд. Она быстро начинает казаться преувеличенной — недаром движения обезьяньей морды зовут гримасами и воспринимают как карикатуру на движения человеческого лица. Ведь характернейшая черта карикатуры — именно преувеличение.
А мимика человека точна и экономна, она дополняет речь, а когда-то помогала ей возникнуть.
Мы умеем говорить. А у животных способность создавать сигнальные звуки настолько ограниченна, что умный шимпанзе тут не так уж далеко уходит от обыкновенной вороны.
Многим шимпанзе не раз удавалось выучить по нескольку слов, а дальше дело шло худо. Но вот исследователи решили прибегнуть к языку глухонемых — и обезьяна довольно быстро освоила шестьдесят слов на этом «ручном» языке. Шестьдесят слов! О таком ни один исследователь и мечтать не мог. Словарный запас шимпанзе более чем удвоился — и только из-за того, что перестали подвергать непосильной перегрузке обезьяньи «органы речи», которые совсем, увы, для речи не приспособлены.
При разговоре нам всем, хотя мы этого обычно не замечаем, помогает, кроме слуха, ещё и зрение. Мы невольно следим за движением губ. Сейчас в титрах к кинокартине часто можно прочесть: «синхронный текст такого-то». Синхронный — созданный так, чтобы движения губ сколько-нибудь соответствовали звукам, хотя бы продолжались столько же времени, сколько звучит фраза. Глухонемым — тем часто достаточно движений губ, чтобы понять, что именно говорится (это их умение используется иногда в разведке, когда разговор людей, сидящих в полусотне метров, не подслушивают, а подсматривают в бинокль).
Учёные обратили внимание на то, что у людей губы гораздо ярче, чем у обезьян. Может быть, эта яркость тоже не случайна? Может быть, губы красны для того, чтобы легче было проследить, как они двигаются?
ДОРОГАЯ ЦЕНА
НАШ ВЫБОР
КТО ГДЕ ЖИВЁТ
КАКАЯ КОЖА ЛУЧШЕ?
Человек часто подымает лицо, смотрит вдаль и даже вверх. Собственно, слово «часто» здесь звучит слишком слабо. Присмотрись к своим товарищам и родным. Ты увидишь, что обычно все мы ходим чуть-чуть «задрав нос». В таком положении при большой и тяжёлой нижней челюсти пришлось бы тратить силы только для того, чтобы держать рот закрытым.
Самая большая нижняя челюсть, самая большая морда — среди обезьян — у гориллы. Так, представь себе, горилле пришлось обзавестись, чтобы поддерживать голову в равновесии, мощной специальной мускулатурой и целым аппаратом связок у затылка. От позвоночника гориллы отходят особые отростки, к которым крепится всё это основательное сооружение.
А человек «отказался» от морды — и выиграл. И впереди отступивших к шее и ставших изящными челюстей оказался нос. Между тем обоняние у нас плохое, да и не только у нас, но и у всех наших родственников. В отряде приматов, к которому мы принадлежим, особо чутких субъектов не встречается. И в то же время только у человека нос «выражен» так определённо, до такой степени обособлен от всего остального лица. Почему же почти или совсем ненужный орган не исчез, а вырос?
В том-то и дело, что орган этот нужен. И не только для обоняния. С исчезновением морды путь воздуха в дыхательное горло должен был стать совсем коротким. А горло, сам знаешь, место, которое и так часто болит. А воздух бывает холодным. Вот нос и остался, как полагают некоторые учёные, «заместителем морды», удлиняя воздушный канал, чтобы воздух успел лучше прогреться. И болит у нас нос при насморке — вместо горла. Так сказать, жертвует собой ради более важного для организма товарища по работе.
Но и это далеко не всё, что надо сказать в похвалу носу. Похоже, что почти вся нервная сеть исчезнувшей морды переселилась на внутреннюю поверхность носа. Как иначе объяснить почти беспримерную в нашем теле концентрацию нервов и нервных окончаний на слизистой оболочке носа!
Возник даже особый, важный и действенный метод лечения, при котором лекарства вводятся в организм через нервную сеть носа.
А вот как используется это сосредоточение нервов самим организмом, зачем оно ему?
Доктор медицинских наук В. А. Буков предположил (это пока только гипотеза!), что у человека работа носа как-то связана со способностью плакать,
К слову сказать, человека считают единственным существом, способным выражать свои чувства плачем. Слёзы на глазах затравленного оленя никак не связаны ни со страхом, ни с отчаянием. Это обычный способ не дать роговице глаз высохнуть, и только.
А у человека, согласно догадке Букова, главная задача слезы — попасть по специальному каналу на внутреннюю слизистую оболочку носа, заставить оболочку раздражиться. Бесчисленные нервные клетки этой оболочки шлют мощный залп сигналов в мозг. То и требовалось. Потому что когда человек плачет, это значит, что какое-то сильное потрясение (обида, боль, страх) перевозбудили какой-то участок, кору головного мозга. Надо это возбуждение снять.
В относительно лёгких случаях для этого достаточно закусить губу (она тоже пошлёт сигналы о боли в мозг, и те тоже отвлекут излишнее возбуждение в сторону от самого опасного участка). А в тяжёлых требуется мощный залп сигналов со слизистой оболочки носа. Волевой человек может удержаться от слёз? Это значит, он сумел сделать клетки коры головного мозга особенно выносливыми; они выдерживают перевозбуждение без «посторонней помощи».
Лоб стал менее покатым потому (кажется, мы уже об этом говорили), что размещённые сразу за лобной костью участки мозга изменили свою форму, выросли. А выдающимся подбородком, особенно заметным рядом со скошенными подбородками предков, человек обязан развитию членораздельной речи. Её орудие — язык — разросся, его мышцам понадобилось много места.
Прекрасны и неповторимы глаза людей. Благодаря им мы получаем три четверти (а по некоторым подсчётам и больше) всех своих сведений о мире. Слух, осязание, вкус и обоняние вместе с шестыми и седьмыми чувствами (чувством равновесия, например) — все вместе дают едва четвёртую долю того, что приносит нам зрение.
Таким резким выбором одного из чувств человек явно вышел из привычных для животного границ. И при этом почти отказался от обоняния (может быть, зря) — того обоняния, которое так верно служит (и часто получше зрения) множеству живых существ — от собаки до муравья, от бабочки до тюленя. Впрочем, обезьяны, как я уже говорил, тоже особо тонким обонянием не отличаются, хотя оно у них и лучше, чем у человека.
Но глаза — не просто датчики, направленные в мир. Они ведь ещё бывают выразительными! Благодаря чёткому глазному яблоку (зрачку) легко можно определить направление взгляда; специальные мышцы «ведают» выражением глаз; то и другое и сейчас важно в разговоре, а когда-то, при рождении и становлении человеческой речи, наверняка очень помогало и этому рождению, и этому становлению. Как и вся богатая мимика человеческого лица. Мимика обезьян может, правда, на первый взгляд показаться ещё богаче и выразительней. Но только на первый взгляд. Она быстро начинает казаться преувеличенной — недаром движения обезьяньей морды зовут гримасами и воспринимают как карикатуру на движения человеческого лица. Ведь характернейшая черта карикатуры — именно преувеличение.
А мимика человека точна и экономна, она дополняет речь, а когда-то помогала ей возникнуть.
Мы умеем говорить. А у животных способность создавать сигнальные звуки настолько ограниченна, что умный шимпанзе тут не так уж далеко уходит от обыкновенной вороны.
Многим шимпанзе не раз удавалось выучить по нескольку слов, а дальше дело шло худо. Но вот исследователи решили прибегнуть к языку глухонемых — и обезьяна довольно быстро освоила шестьдесят слов на этом «ручном» языке. Шестьдесят слов! О таком ни один исследователь и мечтать не мог. Словарный запас шимпанзе более чем удвоился — и только из-за того, что перестали подвергать непосильной перегрузке обезьяньи «органы речи», которые совсем, увы, для речи не приспособлены.
При разговоре нам всем, хотя мы этого обычно не замечаем, помогает, кроме слуха, ещё и зрение. Мы невольно следим за движением губ. Сейчас в титрах к кинокартине часто можно прочесть: «синхронный текст такого-то». Синхронный — созданный так, чтобы движения губ сколько-нибудь соответствовали звукам, хотя бы продолжались столько же времени, сколько звучит фраза. Глухонемым — тем часто достаточно движений губ, чтобы понять, что именно говорится (это их умение используется иногда в разведке, когда разговор людей, сидящих в полусотне метров, не подслушивают, а подсматривают в бинокль).
Учёные обратили внимание на то, что у людей губы гораздо ярче, чем у обезьян. Может быть, эта яркость тоже не случайна? Может быть, губы красны для того, чтобы легче было проследить, как они двигаются?
ДОРОГАЯ ЦЕНА
Все черты нашего теперешнего облика, как и каждый новый грамм вещества мозга, были куплены дорогой ценой. Человек — результат эволюции. Значит, каждый его шаг к теперешнему облику, способностям, мыслям и чувствам оплачивался кровью. В прямом смысле этого слова. Для того чтобы сохранились лучшие из человеческих качеств, должны были погибнуть те, кто в меньшей степени обладал этими качествами. Конечно, не только они, но они — в первую очередь.
Цена была действительно дорогой — по данным антропологов, больше половины неандертальцев умирало прежде, чем им успевал исполниться 21 год. И только один из двадцати обследованных французским антропологом Валлуа неандертальцев дожил до 40. А среди кроманьонцев (жили они 30 тысяч лет назад) треть умирала до 21 года и лишь один человек из ста достигал 50 лет. В тех первобытных племенах, которые в XIX—XX веках были обследованы антропологами и этнографами, смертность тоже была огромна. Часто много больше половины детей не переживали даже младенческого возраста.
Особенно рано умирали женщины.
(А сейчас, когда человек умирает в 60 лет, мы искренне говорим о безвременной смерти в самом расцвете сил. И правы. Потому что в наши дни это действительно преждевременная смерть).
Мало того. У многих племён, согласно обычаю, детей ещё и убивали родители — конечно, не всех. Смерти подлежали во многих краях земли близнецы — иногда оба, иногда один, по выбору матери. Убивали ребёнка, если, например, у него верхние зубы прорезались раньше нижних. Убивали, наконец, попросту слабых детей. Этот обычай сохранялся даже в некоторых древних государствах. Процветал он в Спарте, В Риме слабое дитя тоже могли убить, но для этого требовалось уже согласие пяти взрослых мужчин из его семьи.
Это уже пример из более позднего и, видимо, менее жестокого к людям времени.
А если говорить о заре каменного века... Население земли в течение многих тысячелетий оставалось численно примерно на одном уровне. Между тем есть основания считать, что тогда средняя женщина становилась матерью восьми — десяти детей. Раз население планеты не росло — значит, обычно все эти дети, кроме двух-трёх, погибали, не успев даже стать взрослыми.
Будем благодарны тем, кто выжил, чтобы стать нашими прародителями. И тем, кто умер раньше времени, выпав из рода человеческого вместе с какими-то не очень выгодными для этого рода чертами.
За нас дорого заплачено. Хорошо бы оправдать щедрость и доверие предков.
Цена была действительно дорогой — по данным антропологов, больше половины неандертальцев умирало прежде, чем им успевал исполниться 21 год. И только один из двадцати обследованных французским антропологом Валлуа неандертальцев дожил до 40. А среди кроманьонцев (жили они 30 тысяч лет назад) треть умирала до 21 года и лишь один человек из ста достигал 50 лет. В тех первобытных племенах, которые в XIX—XX веках были обследованы антропологами и этнографами, смертность тоже была огромна. Часто много больше половины детей не переживали даже младенческого возраста.
Особенно рано умирали женщины.
(А сейчас, когда человек умирает в 60 лет, мы искренне говорим о безвременной смерти в самом расцвете сил. И правы. Потому что в наши дни это действительно преждевременная смерть).
Мало того. У многих племён, согласно обычаю, детей ещё и убивали родители — конечно, не всех. Смерти подлежали во многих краях земли близнецы — иногда оба, иногда один, по выбору матери. Убивали ребёнка, если, например, у него верхние зубы прорезались раньше нижних. Убивали, наконец, попросту слабых детей. Этот обычай сохранялся даже в некоторых древних государствах. Процветал он в Спарте, В Риме слабое дитя тоже могли убить, но для этого требовалось уже согласие пяти взрослых мужчин из его семьи.
Это уже пример из более позднего и, видимо, менее жестокого к людям времени.
А если говорить о заре каменного века... Население земли в течение многих тысячелетий оставалось численно примерно на одном уровне. Между тем есть основания считать, что тогда средняя женщина становилась матерью восьми — десяти детей. Раз население планеты не росло — значит, обычно все эти дети, кроме двух-трёх, погибали, не успев даже стать взрослыми.
Будем благодарны тем, кто выжил, чтобы стать нашими прародителями. И тем, кто умер раньше времени, выпав из рода человеческого вместе с какими-то не очень выгодными для этого рода чертами.
За нас дорого заплачено. Хорошо бы оправдать щедрость и доверие предков.
НАШ ВЫБОР
Итак, обезьяну стали учить разговаривать на языке глухонемых, а не на обычный человечий манер, для которого совсем не приспособлены её гортань и язык. И обезьяна усвоила больше шестидесяти слов. А вдруг она способна и на большее?
Поговаривают, что дельфины не глупее людей.
Исследователи кальмаров и осьминогов, потрясённые совершенством их организмов, размерами мозга в этих мощных телах, назвали головоногих моллюсков приматами моря и «подозревают» некоторые виды их в присутствии зачатков разума.
Мечтатели готовы видеть признаки разума у иных звероящеров, вымерших десятки миллионов лет назад,
А один очень крупный учёный писал, что, по его мнению, разумом должны были обладать аммониты, головоногие моллюски, наводнившие несколько сот миллионов лет назад моря и океаны и оставившие нам на память множество своих раковин.
И за всеми этими поисками, надеждами, мечтами стоит желание понять, почему именно мы, единственно мы разумны.
Если не мы одни, если у нас есть компания — дельфины ли, аммониты ли, — сразу становится легче.
Наука о растениях изучает и берёзы, и осины, и траву; наука о разумных существах — только людей.
Да есть ли такая наука? Конечно, есть. Для неё не придумано только название, но может сгодиться словечко «ноология» («ноо» — разум, «логос» — слово); итак, наука о разуме, точнее, о носителе разума. Она бесспорно есть, потому что нам знаком по крайней мере один из разделов ноологии — антропология. Науку реально заменяет лишь один её раздел. В этом есть грустное сходство с состоянием самого рода человеческого. Вы знаете, что виды животных объединяются в роды, роды — в семейства. Так вот, во всём нашем с вами роду, по имени Гомо (Человек), уцелел только один вид — Гомо сапиенс (человек разумный). Мало того. Даже в семействе нашем нет других родов. У человека нет мало-мальски близких родственников. Где же они? Кого сожрали саблезубые тигры, кого — пещерные медведи. Но звери истребили лишь ничтожную долю нашей нечеловеческой родни. Все остальные члены семейства просто не выдержали конкуренции, соперничества, а порою и прямой борьбы с нашими предками.
Вы, наверное, слышали хоть отзвуки шумихи вокруг Тунгусского дива. Знаете, чем объясняется, на мой взгляд, нет, не само диво, а то, что его никак не могут пока достаточно убедительно объяснить? Да просто-напросто тем, что диво это единственное в своём роде. Его не с чем сравнивать. В данном случае вместо растений приходится иметь дело даже не с берёзами, а с одной-единственной берёзой.
Но это — отступление.
Итак, нам остаётся посмотреть, чем отличается род человеческий от всех остальных известных нам видов живых существ.
И тут придётся обратить внимание вот на какое обстоятельство. Задача эволюции, как известно, — приспособить живое существо к условиям жизни. А человек (и прачеловек) не желал приспосабливаться. Когда миллион или два лет назад голое (без собственной шерсти) существо, с кожей, открытой всем шипам, лишённое боевых зубов, довольно медленно бегающее (две ноги — не четыре), вышло на просторы планеты, участь его, казалось, была решена. Ни когтей, ни копыт, ни настоящих хищных зубов.
Кто захочет, тот тебя и съест. То ли дело сегодняшняя горилла с её мощным телом и лапами, которых боятся львы и слоны! Кто-то из предков «позавидовал» тогдашним гориллам. И — пошёл в великаны. Куда было горилле до гигантопитека! Вот это был молодец! Высотой в два с лишним, а то и три метра, а ручищи свободно сделают двойной нельсон пещерному медведю или оторвут хвост саблезубому тигру.
Специалисты полагают, что с нынешней гориллой этот исполин расправился бы как с котёнком. Он наверняка был царём природы в простейшем смысле этого слова, как льва в сказках зовут царём зверей: всё дрожало перед гигантопитеком, никто ему не был ни страшен, ни нужен. Гигантопитеки жили оторванными друг от друга семьями.
Маленькие слабые пралюди — тем приходилось опираться друг на друга, собираться сначала в первобытное стадо, потом в племя. Им было очень трудно, очень страшно, но не одиноко.
А условия жизни вокруг пралюдей менялись быстро. На тропические леса наползали ледники и снова отступали, долгие зимы сменялись короткими и наоборот.
Человек рождался и становился человеком в далеко не «тепличных» условиях. В истории Земли давно не было таких беспокойных периодов. Гигантопитеки стали самыми большими и самыми сильными, но самыми сильными только для жизни, в которой было много врагов и много пищи. А потом стало меньше врагов, но меньше и пищи. И для того, чтобы добыть эту пищу, важно было быть умелым и ловким, а не неуклюжим богатырём. Люди оказались, наверное, конкурентами и соперниками этих великанов. И если для прокорма сотни-другой пралюдей требовалась целая Грузия, сколько же земли нужно было гигантопитеку, чтобы не голодать!
И гигантопитеки вымерли, как саблезубые тигры, хотя те, в свою очередь, легко бы справились «в честном бою» с обычными тиграми, сменившими их. Но эволюция ведь идёт не по правилам бокса, «честного боя» она не знает.
А прачеловек всё приспосабливался и приспосабливался и никак не мог окончательно приспособиться к очередным переменам. И это было его и наше счастье. Потому что в результате человек стал условия приспосабливать к себе. И донёс до нашего времени свою категорическую неприспособленность. И она обернулась сверхприспособленностью. По наследству от предков человеку не достаётся ни умение строить дома, как пчеле, ни умение рыть норы, как волку. Охотиться и копать землю, даже слушать серьёзную музыку — и то нужно учиться. За что ни возьмись, куда ни глянь — всюду, в науке, в труде, в искусстве надо идти в ученики, без этого мастером не станешь.
Зато и мастером можно стать в любой области.
Повесть Киплинга «Книга джунглей» рассказывает о Маугли — мальчике, воспитанном волками, жившем их жизнью. Учёные знают несколько десятков действительных «маугли». Их воспитывали волки и леопарды, обезьяны и медведи, овцы и лани.
Что же, собака в зоопарке тоже воспитывает львёнка, а курица высиживает и потом водит за собой утят.
Но из утят вырастают утки, которые лезут в воду, несмотря на протесты и отчаяние приёмной матери. А из людей, воспитанных волками, вырастали — если говорить о психологии — именно волки. Их «учили на волков» — и они стали волками. Эта трагедия — свидетельство высочайшей способности человека осваивать новое, жить и выживать в самых разных и трудных условиях.
Приучись человек жить только в тропиках, или только в умеренных широтах, или только в холодном климате, он сейчас населял бы лишь небольшую часть своей планеты. А на деле он завоевал её всю. Живёт и не тужит ни в жару, ни в холод.
И всё-таки кое в чём за тысячи лет заселения Земли природа взяла своё. Потому-то внешне отличаются друг от друга люди, живущие в разных местах.
Поговаривают, что дельфины не глупее людей.
Исследователи кальмаров и осьминогов, потрясённые совершенством их организмов, размерами мозга в этих мощных телах, назвали головоногих моллюсков приматами моря и «подозревают» некоторые виды их в присутствии зачатков разума.
Мечтатели готовы видеть признаки разума у иных звероящеров, вымерших десятки миллионов лет назад,
А один очень крупный учёный писал, что, по его мнению, разумом должны были обладать аммониты, головоногие моллюски, наводнившие несколько сот миллионов лет назад моря и океаны и оставившие нам на память множество своих раковин.
И за всеми этими поисками, надеждами, мечтами стоит желание понять, почему именно мы, единственно мы разумны.
Если не мы одни, если у нас есть компания — дельфины ли, аммониты ли, — сразу становится легче.
Наука о растениях изучает и берёзы, и осины, и траву; наука о разумных существах — только людей.
Да есть ли такая наука? Конечно, есть. Для неё не придумано только название, но может сгодиться словечко «ноология» («ноо» — разум, «логос» — слово); итак, наука о разуме, точнее, о носителе разума. Она бесспорно есть, потому что нам знаком по крайней мере один из разделов ноологии — антропология. Науку реально заменяет лишь один её раздел. В этом есть грустное сходство с состоянием самого рода человеческого. Вы знаете, что виды животных объединяются в роды, роды — в семейства. Так вот, во всём нашем с вами роду, по имени Гомо (Человек), уцелел только один вид — Гомо сапиенс (человек разумный). Мало того. Даже в семействе нашем нет других родов. У человека нет мало-мальски близких родственников. Где же они? Кого сожрали саблезубые тигры, кого — пещерные медведи. Но звери истребили лишь ничтожную долю нашей нечеловеческой родни. Все остальные члены семейства просто не выдержали конкуренции, соперничества, а порою и прямой борьбы с нашими предками.
Вы, наверное, слышали хоть отзвуки шумихи вокруг Тунгусского дива. Знаете, чем объясняется, на мой взгляд, нет, не само диво, а то, что его никак не могут пока достаточно убедительно объяснить? Да просто-напросто тем, что диво это единственное в своём роде. Его не с чем сравнивать. В данном случае вместо растений приходится иметь дело даже не с берёзами, а с одной-единственной берёзой.
Но это — отступление.
Итак, нам остаётся посмотреть, чем отличается род человеческий от всех остальных известных нам видов живых существ.
И тут придётся обратить внимание вот на какое обстоятельство. Задача эволюции, как известно, — приспособить живое существо к условиям жизни. А человек (и прачеловек) не желал приспосабливаться. Когда миллион или два лет назад голое (без собственной шерсти) существо, с кожей, открытой всем шипам, лишённое боевых зубов, довольно медленно бегающее (две ноги — не четыре), вышло на просторы планеты, участь его, казалось, была решена. Ни когтей, ни копыт, ни настоящих хищных зубов.
Кто захочет, тот тебя и съест. То ли дело сегодняшняя горилла с её мощным телом и лапами, которых боятся львы и слоны! Кто-то из предков «позавидовал» тогдашним гориллам. И — пошёл в великаны. Куда было горилле до гигантопитека! Вот это был молодец! Высотой в два с лишним, а то и три метра, а ручищи свободно сделают двойной нельсон пещерному медведю или оторвут хвост саблезубому тигру.
Специалисты полагают, что с нынешней гориллой этот исполин расправился бы как с котёнком. Он наверняка был царём природы в простейшем смысле этого слова, как льва в сказках зовут царём зверей: всё дрожало перед гигантопитеком, никто ему не был ни страшен, ни нужен. Гигантопитеки жили оторванными друг от друга семьями.
Маленькие слабые пралюди — тем приходилось опираться друг на друга, собираться сначала в первобытное стадо, потом в племя. Им было очень трудно, очень страшно, но не одиноко.
А условия жизни вокруг пралюдей менялись быстро. На тропические леса наползали ледники и снова отступали, долгие зимы сменялись короткими и наоборот.
Человек рождался и становился человеком в далеко не «тепличных» условиях. В истории Земли давно не было таких беспокойных периодов. Гигантопитеки стали самыми большими и самыми сильными, но самыми сильными только для жизни, в которой было много врагов и много пищи. А потом стало меньше врагов, но меньше и пищи. И для того, чтобы добыть эту пищу, важно было быть умелым и ловким, а не неуклюжим богатырём. Люди оказались, наверное, конкурентами и соперниками этих великанов. И если для прокорма сотни-другой пралюдей требовалась целая Грузия, сколько же земли нужно было гигантопитеку, чтобы не голодать!
И гигантопитеки вымерли, как саблезубые тигры, хотя те, в свою очередь, легко бы справились «в честном бою» с обычными тиграми, сменившими их. Но эволюция ведь идёт не по правилам бокса, «честного боя» она не знает.
А прачеловек всё приспосабливался и приспосабливался и никак не мог окончательно приспособиться к очередным переменам. И это было его и наше счастье. Потому что в результате человек стал условия приспосабливать к себе. И донёс до нашего времени свою категорическую неприспособленность. И она обернулась сверхприспособленностью. По наследству от предков человеку не достаётся ни умение строить дома, как пчеле, ни умение рыть норы, как волку. Охотиться и копать землю, даже слушать серьёзную музыку — и то нужно учиться. За что ни возьмись, куда ни глянь — всюду, в науке, в труде, в искусстве надо идти в ученики, без этого мастером не станешь.
Зато и мастером можно стать в любой области.
Повесть Киплинга «Книга джунглей» рассказывает о Маугли — мальчике, воспитанном волками, жившем их жизнью. Учёные знают несколько десятков действительных «маугли». Их воспитывали волки и леопарды, обезьяны и медведи, овцы и лани.
Что же, собака в зоопарке тоже воспитывает львёнка, а курица высиживает и потом водит за собой утят.
Но из утят вырастают утки, которые лезут в воду, несмотря на протесты и отчаяние приёмной матери. А из людей, воспитанных волками, вырастали — если говорить о психологии — именно волки. Их «учили на волков» — и они стали волками. Эта трагедия — свидетельство высочайшей способности человека осваивать новое, жить и выживать в самых разных и трудных условиях.
Приучись человек жить только в тропиках, или только в умеренных широтах, или только в холодном климате, он сейчас населял бы лишь небольшую часть своей планеты. А на деле он завоевал её всю. Живёт и не тужит ни в жару, ни в холод.
И всё-таки кое в чём за тысячи лет заселения Земли природа взяла своё. Потому-то внешне отличаются друг от друга люди, живущие в разных местах.
КТО ГДЕ ЖИВЁТ
Внизу на глобусе белесое пятно Антарктиды. Она нас не интересует — обитатели в Антарктиде появились только в XX веке.
Ближе всего к Антарктиде увесистый ломоть Австралии. Там живут сейчас десять с лишним миллионов белокожих людей и несколько десятков тысяч чернокожих.
Белокожие — пришельцы, предки их приехали в Австралию самое большее двести лет назад. Приехали? Нет, многих из этих предков привезли сюда насильно, закованными в кандалы. Долгие десятки лет Австралия была для Англии самой большой тюрьмой на свете: сюда посылали на каторгу бандитов, воров, мошенников. Кстати, современные австралийцы ничуть не стесняются своего происхождения. А преступность в Австралии меньше, чем во многих других странах.
Далёкими предками белых австралийцев мы займёмся, когда пойдёт речь о Европе.
А сейчас — о чернокожих австралийцах. Волосы у них волнистые, а нос широкий. Почему я обратил твоё внимание на кожу, нос и волосы? Потому что это три из основных расовых признаков. Признаков, по которым человека можно отнести к той или иной расе. Рас (точнее, больших рас) — три. Их называют белой, чёрной, жёлтой. Их называют также и европеоидной, негроидной, монголоидной. Их называют ещё индоевропейской, австрало-африканской, монгольской.
У каждого из этих названий есть свои недостатки. К белой, она же индоевропейская, расе относятся многие коричневокожие индусы. Среди людей чёрной, она же негроидная, расы встречаются обладатели жёлтой кожи. А якобы «жёлтые» монголоиды могут быть порою смуглыми до черноты или, наоборот, белокожими. Так, может быть, лучше вообще обойтись без такого относительного деления человечества? Тем более, что от слова «раса» образовано слово расизм, а расизм ведь привёл к кровавым расправам над неграми в Южной Африке и к уличным боям в Вашингтоне и Лос-Анджелесе, расизм был знаменем Гитлера на его пути к власти в Германии...
Надо сказать, что есть антропологи, которые так и решили: надо отказаться от самого слова «раса».
Но дело ведь не в слове, не в названии. Суть в том, что расы не похожи друг на друга только внешне, только по цвету кожи и глаз, форме волос и рисунку губ, длине головы и ширине лица, форме носа и по тому, есть ли на верхнем веке маленькая кожная складка. А в главном, в существенном — в чувствах и мыслях, в способностях и возможностях — расы равны и едины.
Негроиды — к ним обычно относят и чернокожих австралийцев — отличаются широким носом и курчавыми волосами. Кожа у них чаще всего чёрная или коричневая, но бывает и жёлтой. Голова у негроидов чаще всего длинная, но бывает и круглой. Наследственное достояние негроидов в восточном полушарии — Африка, в западном — Меланезия, тысячи тихоокеанских островов. Герои многих рассказов Джека Лондона — меланезийцы.
Европеоиды заселяют не только Европу., как им полагалось бы, судя по имени. Они занимают всю Северную Африку, — например, к европеоидам относятся алжирцы и египтяне. Они населяют и весь запад Азии — турки и арабы тоже европеоиды. Они занимают Сибирь (русские) и Иран, Афганистан и Индию. (Но в Индии есть и негроиды.) За последние четыреста лет европеоиды стали главной частью населения Америки, особенно северной.
Третья раса — монголоидная — не случайно зовётся ещё и азиатской. Китай и Вьетнам, Япония и Бирма, Индонезия и Филиппинские острова — вот где живут монголоиды. К монголоидам же относят и эвенков, и чукчей, и другие коренные народы нашего Севера. И — расу эту называют азиатской хоть и не случайно, но не совсем верно — ведь монголоидами же большинство учёных считает американских индейцев.
Вот как хорошо всё легло на полочки. Те живут здесь, а эти там, одни — такие, другие — этакие...
Но деление на расы всё-таки весьма условно. О цвете кожи говорить сейчас не будем — речь о нём шла раньше. Скажу о другом. Главными, определяющими (в расовом смысле) чертами монголоидов считают гладкие прямые волосы, нос промежуточной ширины между узконосыми европеоидами и широконосыми негроидами, сравнительно плоское лицо, складку верхнего века.
Но у индейцев Америки лицо совсем не плоское, на нём выдаётся крупный нос, часто даже с горбинкой. Между тем для любого китайца такой нос — признак европейца. Большеносыми дьяволами звали когда-то в Китае европейских миссионеров, пытавшихся проповедовать здесь христианство.
А вот австралийцы считаются негроидами. И кожа у них чёрная. А волосы — не мелкокурчавые, но волнистые. Как у многих европейцев. Впрочем, у европеоидов, например итальянцев, встречаются порою мелкокурчавые волосы.
Большая часть человечества произошла в результате смешения рас. В самой большой стране Южной Америки — Бразилии — смешались люди чуть ли не всех на свете народов. Сюда приезжали португальцы и англичане, арабы и японцы. Сюда привозили из Африки рабов — негров. Здесь жили когда-то вольные индейские племена. Конечно, следы расовых различий между бразильцами ещё не стёрлись, но каждый год в стране торжественно отмечается День расы. Какой расы? Да бразильской же, конечно. Антропологи пока не соглашаются с бразильским правительством насчёт существования такой расы — до её образования ещё очень и очень далеко. Но наступит момент, когда такая раса станет реальностью. Живёт же в Восточной Африке промежуточная раса эфиопов: эфиопы — потомки сразу и европеоидов и негроидов.
Многих наших киргизов антропологи относят к промежуточной между европеоидами и монголоидами южносибирской расе.
Но всё это уже не большие расы, а малые.
Расы не могут не смешиваться, это понятно. Уже Шекспир считал естественным брак «венецианского мавра» — чернокожего Отелло и прекрасной Дездемоны. И если современникам Отелло его «чужой» вид мог казаться странным, неприятным и даже уродливым, то Дездемона (и Шекспир) их взглядов не разделяла. И это прекрасно.
Александр Дюма, автор «Трёх мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо», был внуком негритянки.
Наш Пушкин — потомок не только знатных и незнатных русских родов, но и «арапа Петра Великого».
Добавка «чужой» крови не мешает людям становиться великими. Многие учёные считают, что постепенно все расы Земли сольются в одну великую расу землян.
Но пока этого нет, стоит посмотреть, почему же такой единой расы на Земле не получилось с самого начала.
Итак, действительно:
Ближе всего к Антарктиде увесистый ломоть Австралии. Там живут сейчас десять с лишним миллионов белокожих людей и несколько десятков тысяч чернокожих.
Белокожие — пришельцы, предки их приехали в Австралию самое большее двести лет назад. Приехали? Нет, многих из этих предков привезли сюда насильно, закованными в кандалы. Долгие десятки лет Австралия была для Англии самой большой тюрьмой на свете: сюда посылали на каторгу бандитов, воров, мошенников. Кстати, современные австралийцы ничуть не стесняются своего происхождения. А преступность в Австралии меньше, чем во многих других странах.
Далёкими предками белых австралийцев мы займёмся, когда пойдёт речь о Европе.
А сейчас — о чернокожих австралийцах. Волосы у них волнистые, а нос широкий. Почему я обратил твоё внимание на кожу, нос и волосы? Потому что это три из основных расовых признаков. Признаков, по которым человека можно отнести к той или иной расе. Рас (точнее, больших рас) — три. Их называют белой, чёрной, жёлтой. Их называют также и европеоидной, негроидной, монголоидной. Их называют ещё индоевропейской, австрало-африканской, монгольской.
У каждого из этих названий есть свои недостатки. К белой, она же индоевропейская, расе относятся многие коричневокожие индусы. Среди людей чёрной, она же негроидная, расы встречаются обладатели жёлтой кожи. А якобы «жёлтые» монголоиды могут быть порою смуглыми до черноты или, наоборот, белокожими. Так, может быть, лучше вообще обойтись без такого относительного деления человечества? Тем более, что от слова «раса» образовано слово расизм, а расизм ведь привёл к кровавым расправам над неграми в Южной Африке и к уличным боям в Вашингтоне и Лос-Анджелесе, расизм был знаменем Гитлера на его пути к власти в Германии...
Надо сказать, что есть антропологи, которые так и решили: надо отказаться от самого слова «раса».
Но дело ведь не в слове, не в названии. Суть в том, что расы не похожи друг на друга только внешне, только по цвету кожи и глаз, форме волос и рисунку губ, длине головы и ширине лица, форме носа и по тому, есть ли на верхнем веке маленькая кожная складка. А в главном, в существенном — в чувствах и мыслях, в способностях и возможностях — расы равны и едины.
Негроиды — к ним обычно относят и чернокожих австралийцев — отличаются широким носом и курчавыми волосами. Кожа у них чаще всего чёрная или коричневая, но бывает и жёлтой. Голова у негроидов чаще всего длинная, но бывает и круглой. Наследственное достояние негроидов в восточном полушарии — Африка, в западном — Меланезия, тысячи тихоокеанских островов. Герои многих рассказов Джека Лондона — меланезийцы.
Европеоиды заселяют не только Европу., как им полагалось бы, судя по имени. Они занимают всю Северную Африку, — например, к европеоидам относятся алжирцы и египтяне. Они населяют и весь запад Азии — турки и арабы тоже европеоиды. Они занимают Сибирь (русские) и Иран, Афганистан и Индию. (Но в Индии есть и негроиды.) За последние четыреста лет европеоиды стали главной частью населения Америки, особенно северной.
Третья раса — монголоидная — не случайно зовётся ещё и азиатской. Китай и Вьетнам, Япония и Бирма, Индонезия и Филиппинские острова — вот где живут монголоиды. К монголоидам же относят и эвенков, и чукчей, и другие коренные народы нашего Севера. И — расу эту называют азиатской хоть и не случайно, но не совсем верно — ведь монголоидами же большинство учёных считает американских индейцев.
Вот как хорошо всё легло на полочки. Те живут здесь, а эти там, одни — такие, другие — этакие...
Но деление на расы всё-таки весьма условно. О цвете кожи говорить сейчас не будем — речь о нём шла раньше. Скажу о другом. Главными, определяющими (в расовом смысле) чертами монголоидов считают гладкие прямые волосы, нос промежуточной ширины между узконосыми европеоидами и широконосыми негроидами, сравнительно плоское лицо, складку верхнего века.
Но у индейцев Америки лицо совсем не плоское, на нём выдаётся крупный нос, часто даже с горбинкой. Между тем для любого китайца такой нос — признак европейца. Большеносыми дьяволами звали когда-то в Китае европейских миссионеров, пытавшихся проповедовать здесь христианство.
А вот австралийцы считаются негроидами. И кожа у них чёрная. А волосы — не мелкокурчавые, но волнистые. Как у многих европейцев. Впрочем, у европеоидов, например итальянцев, встречаются порою мелкокурчавые волосы.
Большая часть человечества произошла в результате смешения рас. В самой большой стране Южной Америки — Бразилии — смешались люди чуть ли не всех на свете народов. Сюда приезжали португальцы и англичане, арабы и японцы. Сюда привозили из Африки рабов — негров. Здесь жили когда-то вольные индейские племена. Конечно, следы расовых различий между бразильцами ещё не стёрлись, но каждый год в стране торжественно отмечается День расы. Какой расы? Да бразильской же, конечно. Антропологи пока не соглашаются с бразильским правительством насчёт существования такой расы — до её образования ещё очень и очень далеко. Но наступит момент, когда такая раса станет реальностью. Живёт же в Восточной Африке промежуточная раса эфиопов: эфиопы — потомки сразу и европеоидов и негроидов.
Многих наших киргизов антропологи относят к промежуточной между европеоидами и монголоидами южносибирской расе.
Но всё это уже не большие расы, а малые.
Расы не могут не смешиваться, это понятно. Уже Шекспир считал естественным брак «венецианского мавра» — чернокожего Отелло и прекрасной Дездемоны. И если современникам Отелло его «чужой» вид мог казаться странным, неприятным и даже уродливым, то Дездемона (и Шекспир) их взглядов не разделяла. И это прекрасно.
Александр Дюма, автор «Трёх мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо», был внуком негритянки.
Наш Пушкин — потомок не только знатных и незнатных русских родов, но и «арапа Петра Великого».
Добавка «чужой» крови не мешает людям становиться великими. Многие учёные считают, что постепенно все расы Земли сольются в одну великую расу землян.
Но пока этого нет, стоит посмотреть, почему же такой единой расы на Земле не получилось с самого начала.
Итак, действительно:
КАКАЯ КОЖА ЛУЧШЕ?
Негры Южной Африки очень жалели первых европейских поселенцев. Хозяева африканских земель были абсолютно уверены, что это от какой-то непонятной болезни так светлокожи пришельцы. Белый цвет кожи говорил неграм о слабости её обладателя.
А ханжески настроенные европейцы кричали, что негры черны из-за божьего проклятия...
Каждому нравилась собственная кожа, но, ей-же-ей, африканцы делали из этого более человечный вывод.
Кто же был прав? Чья кожа была лучше?
У каждого среди знакомых наверняка есть смуглые ребята, есть и с бело-розовой, не принимающей загара кожей. А когда-то почти повсюду, в каждой группе пред-людей и первых людей, встречались и совсем темнокожие и совсем светлые (как сейчас в каждом почти народе есть и брюнеты и блондины).
Так же, как сегодня в стадах африканских горилл мирно живут на правах близких родственников животные самых разных оттенков, от совсем чёрного до серовато-жёлтого.
Когда наши далёкие предки расходились со своей общей прародины в разные стороны, они оказались в разных природных условиях. Одних беспощадно жгло южное солнце, другие, наоборот, жадно ловили его скудные лучи далеко на севере.
Гориллы, которых я только что вспоминал, покрыты шерстью и живут в тени тропических лесов; цвет их кожи не так уж важен для выживания, естественный отбор по этому признаку среди горилл не идёт. Человек же не только избавился от шерсти, но и жить в тропиках предпочитал на сравнительно открытых пространствах. Как считают учёные, в Африке он выбирал для себя не густые многоярусные джунгли, но тамошние лесостепи — саванны.
В жаркой и солнечной Африке человеку в течение многих тысяч лет было удобнее быть чернокожим. Тёмная кожа лучше прятала тело. От кого или чего? Да от ультрафиолетовых лучей. Кто из северян не «обгорал» на пляже? А вот с африканцами ничего подобного не случается. На севере же ультрафиолетовые лучи, которых надо беречься на юге, совсем не так страшны. Даже наоборот: они очень полезны.
Весною детям, даже слабым и болезненным, врачи обычно перестают прописывать рыбий жир. Ведь рыбий жир нужен как источник витамина «Д», а под ультрафиолетовыми лучами весеннего солнца этот витамин образуется прямо в человеческом теле.
У людей с тёмной кожей на севере чаще начиналось витаминное голодание, они скорее умирали, меньше оставляли детей... И сейчас чем дальше на север, тем, в общем, светлее кожа и волосы у жителей каждой страны, хотя из этого правила есть, конечно, исключения.
А ханжески настроенные европейцы кричали, что негры черны из-за божьего проклятия...
Каждому нравилась собственная кожа, но, ей-же-ей, африканцы делали из этого более человечный вывод.
Кто же был прав? Чья кожа была лучше?
У каждого среди знакомых наверняка есть смуглые ребята, есть и с бело-розовой, не принимающей загара кожей. А когда-то почти повсюду, в каждой группе пред-людей и первых людей, встречались и совсем темнокожие и совсем светлые (как сейчас в каждом почти народе есть и брюнеты и блондины).
Так же, как сегодня в стадах африканских горилл мирно живут на правах близких родственников животные самых разных оттенков, от совсем чёрного до серовато-жёлтого.
Когда наши далёкие предки расходились со своей общей прародины в разные стороны, они оказались в разных природных условиях. Одних беспощадно жгло южное солнце, другие, наоборот, жадно ловили его скудные лучи далеко на севере.
Гориллы, которых я только что вспоминал, покрыты шерстью и живут в тени тропических лесов; цвет их кожи не так уж важен для выживания, естественный отбор по этому признаку среди горилл не идёт. Человек же не только избавился от шерсти, но и жить в тропиках предпочитал на сравнительно открытых пространствах. Как считают учёные, в Африке он выбирал для себя не густые многоярусные джунгли, но тамошние лесостепи — саванны.
В жаркой и солнечной Африке человеку в течение многих тысяч лет было удобнее быть чернокожим. Тёмная кожа лучше прятала тело. От кого или чего? Да от ультрафиолетовых лучей. Кто из северян не «обгорал» на пляже? А вот с африканцами ничего подобного не случается. На севере же ультрафиолетовые лучи, которых надо беречься на юге, совсем не так страшны. Даже наоборот: они очень полезны.
Весною детям, даже слабым и болезненным, врачи обычно перестают прописывать рыбий жир. Ведь рыбий жир нужен как источник витамина «Д», а под ультрафиолетовыми лучами весеннего солнца этот витамин образуется прямо в человеческом теле.
У людей с тёмной кожей на севере чаще начиналось витаминное голодание, они скорее умирали, меньше оставляли детей... И сейчас чем дальше на север, тем, в общем, светлее кожа и волосы у жителей каждой страны, хотя из этого правила есть, конечно, исключения.