Покровская Ольга. Темный оборот луны

   Витька покачал головой и в такт движениям потыкал вилкой в банку, скрежеща по стеклу.
   -- Вот видишь, не узнавал, - продолжал Виталик. - Лет сколько прошло. С тех пор уже столько преступлений совершилось, что твое просто невинная шалость. В Москве сейчас стреляют каждый день на каждом углу, вот, кому-то надо вспоминать, что пять лет назад кто-то там из окна по пьянке выпал. Если уж у тебя здесь бизнес, то в Москве ты еще не так развернешься. Ты же умеешь!
   Витька снова покачал головой.
   -- Бизнес у меня... - проговорил он. - Что у меня - деньги шальные? Я, знаешь ли, кредитов не присваивал, у бабушек пенсию не воровал. Я же вкалываю, света не вижу, я все своими руками, своим горбом, понимаешь? У меня все чисто - кроме собственного документа, и это знает, кто надо, и дай бог ему здоровья, что он этим не пользуется... Я людей не гублю, я каждую копейку честно заработал... Я как проклятый тут кручусь! Москва... ну и что мне делать в Москве? Здесь я человек, я себя уважаю, и меня уважают...
   -- Собаками травят, - подсказал Виталик.
   -- Травят, - скромно согласился Витька, как будто это было признание его заслуг. - У меня здесь Люська... Знаешь как я Люську нашел? Нуу, это такая история была, прям детектив. Все началось с Кулеша... ты Саньку Кулешова видел, дружка моего? Я тебе показывал. (Виталик согласно кивнул головой, вспомнив того, о ком он говорит.) Так вот, у Кулешова мать укатила куда-то за шмотками, то ли в Польшу, то ли в Турцию, не помню... в общем, хата пустая, скучно, говорит Кулешов, перебирайся ко мне. Вот мы как-то с ним сидели, с Кулешовым, в скверике, вернее, я сидел, а Кулешов пошел за добавкой. А он такой - решение принимать не умеет в принципе, то есть если стоят рядом вино "Анапа" и портвейн "Кавказ", он и то два часа колебаться будет, а тут какая-то гадость кислая на всю полку, что там внутри, не поймешь... В общем, Кулешов застрял капитально. Сидел я, сидел, мне скучно стало, сначала я на рыла глядел, кто мимо проходит, а потом взял, положил кирпич посреди дороги. Ну, кто, думаю, уберет? Ни мур-мур, все мимо ходят, кто-то, может, ногой отпихнет. А одна девушка взяла и убрала, и вот это как раз была Люська... Так вот, перебрались мы с Кулешовым на квартиру. Первый этаж. Кругом деревня. Кулешов от меня даже был в выигрыше, потому что у них там традиция такая, на улице Карла Либхнехта, что четный Карл Либкнехт бьет нечетного Карла Либкнехта, стенка на стенку, и на чужую территорию лучше не заходить. А единственная их точка местная - кафе "Снежок" было на той стороне, и Кулешову туда путь заказан. А я что - у меня прописка на тыщу верст отсюда, в городе Козлопупинске, такого города, по-моему, в природе нет, в котором у меня прописка, я нейтрален как Швейцария, какие ко мне претензии, я вообще могу не знать, что это за улица, и мне по фигу все их проблемы. Заваливались мы, естественно, без задних ног, и без передних, а у меня тогда нервы были не того, я замечал, черти не черти, но вроде мерещилось кой-чего. Не глюки даже, а что-то такое... сомнамбулическое... вроде сплю и не сплю. И значит, сплю я, и снится мне, что я в той же самой Кулешовской квартире, и вдруг я слышу, что за дверью в подъезде кого-то убивают. Все отчетливо слышу: крики, стоны... хрипение. Я встаю, подхожу к двери. Слышу, эти самые, кто убивал, суют ключ в замочную скважину и вроде вот-вот откроют. Я подумал - нас с Кулешовым только двое, в доме только кухонные ножи тупые да табуретки, другого оружия нету, сами мы на ногах не стоим, в общем, дело худо. Становлюсь я тогда на четвереньки мордой к замочной скважине и начинаю лаять собакой. Там, за дверью, вроде задумались, ругнулись, ключ вынули и слышу, вроде ушли. Я на лестничную клетку, смотрю, в темном уголочке мужик приткнулся, тихонько так, не шевелится, вокруг кровища... И значит, снится мне дальше, что посмотрел я на этого мужика, вернулся, запер дверь и снова спать завалился.
   Утром просыпаюсь, глаза продираю, смотрю - против окна мотоцикл с ментом, здрасте, картина Репина "Приплыли". И голоса на лестничной клетке. Я Кулешова растолкал, выйди, говорю, разберись, я тут без прописки, и вообще меня тут нет - ежели что, права качай побольше. Кулешов просыпается, сонный, весь слипшийся, как пельмень. Выполз, слышу, чего-то там тявкает. Смотрю в приоткрытую дверь - народ галдит, на полу - в том самом месте, что я видел! - вот такая лужа крови. Я начинаю думать: я в своем уме или нет? Пошел голову поправлять. Тут появляется Кулешов и докладывает: сосед дядя Жора с утра лужу крови увидел, милицию вызвал, снимите, говорит, отпечатки пальцев, тут черте какое преступление века налицо, а милиция ему говорит: ты пойди проспись и припомни, может, сам вчера спьяну паяльником в косяк вписался, а теперь стражей порядка от работы отвлекаешь, раз пострадавших нет, то мы знать ничего не знаем, и дело с концом.
   Тут мне сразу мысли в голову полезли мрачные, одна другой противней. И себя еще жалко стало. Вот, думаю, сейчас и правда что-то найдут - труп далеко не ушел - и по сторонам посмотрят, и возьмут меня, непрописанного, с фальшивым паспортом, и припаяют мне все висяки с тех времен, как их монголы брали. В общем, я ноги в руки и на вокзал. Сел бы в поезд, но тут с утра до полудня никто не останавливается, а там уж я чуть охолонул. Что ж, думаю, так я и буду по стране кататься, нет уж... здесь теперь моя судьба, и будь что будет. Надо же и останавливаться на чем-то... так и до Тихого океана доехать можно короткими перебежками, а дальше что - в море? В общем, никуда не поехал. Сидел на вокзале в ресторане весь день, пил. Когда ресторан закрыли, пошел в город... бродил, бродил... часов до двух прошлялся. Тут бы меня и брать голыми руками, но я вроде как в трансе был, не сообразил. Я тогда закрытых помещений боялся, думал - забьюсь куда-нибудь, вот тут-то меня и повяжут. Тогда-то я Люську и вспомнил. Я ведь ничего не знал про нее, имя только спросил - она сказала - и еще заметил, что она в автобус села на Ильинку. Смотрю - у одного дома стоит какой-то чувак, в окно уставился тоскующим взглядом. То ли он о девушке мечтал, то ли за квартирой следил по наводке - не знаю. Я подхожу, говорю: друг, говорю, нужна твоя помощь, позарез нужно женщину найти, ничего о ней не знаю, только имя и район - приблизительно. Этот малый даже не удивился. По правде, если человек посреди ночи торчит на улице, его ничем не удивишь. Идем, говорит. И мы с ним пошли. До Ильинки добрались... уже самое утро было...
   -- А с чего у тебя глюки-то? - неуверенно спросил Виталик. - Что убитых-то там видел?
   -- Да, это все просто оказалось, - Витька махнул рукой. - Там вот в чем было дело: сосед этот, дядя Жора, завел на балконе петуха. Ну, сельский житель, привык. А там то ли распоряжение какое есть, что нельзя их держать, то ли согласие соседей требуется... не знаю, не вникал в эту проблему. Суть в том, что чего-то нарушил. Ну и соседи были не в восторге: по утрам орет, и Пашка Логинов с третьего этажа ему давно обещал свернуть шею, ну и свернул, петуха забрал себе, а голову привязал дяде Жоре к ручке двери. А дядя Жора жаловаться побоялся - самому еще по шее дадут - а милицию вызвал на всякий случай, голову отвязал и вызвал, мало ли, вдруг у них там план не выполнен, дело заведут, а там заодно и Пашке под горячую руку чего-нибудь перепадет, этого Пашку милиция знала как облупленного, на него в отделении уже готовые протоколы держали, и только даты проставляли по мере необходимости. Так что вот... мы все к геометрии Эвклида привыкли, а в жизни оно по Лобачевскому, по Лобачевскому, это я часто замечал...
   -- Кстати, не придет она? - спросил Виталик, озираясь на окна. - Может, я тебе мешаю?
   -- Не, ничего, - отозвался Витька, ворочая вилкой в банке и пытаясь намотать на нее тушеные мясные волокна. - Перерыв... Каникулы... Отдыхать тоже надо... Я, ей-богу, весь этот год как собака... устал, даже пить и то сил нет... Вот пью сейчас, а сил нет, лучше б и не пил.
   -- Отдохнуть бы съездил, - посоветовал Виталик. - Взял бы свою Люську, загранпаспорт сейчас купить не проблема...
   -- Нет уж, - сказал Витька. - Хватит с меня купленных паспортов. Чего ради я буду на таких мелочах прокалываться?
   -- Ну, в Крым съезди.
   Витька снова покачал головой.
   -- В Крым как за границу? Нет уж. Я не знаю, как там международное сообщество, оно чего хочет может делать... а я их еще не признал.
   Он еще поскреб вилкой по стеклу.
   -- Ты извини, что я тебя так встречаю. Сейчас закрыто ж все, завтра еды купим. А готовить - я не готовлю, а Люська не научилась еще. Она до сих пор не привыкнет, что рыбу жарить надо. Ее папаша алкоголик сырую потреблял... когда была. Суп она, правда, варить умеет, рассольник, только я его съел... А ты, может, помыться хочешь? - он в радостном порыве неустойчиво качнулся вперед. - Я организую.
   -- Думаешь, есть смысл? - спросил Виталик скептически. Он устал, и ему не хотелось ничего делать, тем более в таких диких условиях.
   -- Да по мне-то что, хоть весь век ходи грязным, хоть в белье зашейся, напугаешь меня, что ли. Диван этот всякое видал, на нем и по пять человек спали... (Клопов в нем нет, я надеюсь? - спросил Виталик, заерзав на хваленом диване). Да! - Витька вспомнил. - Мы на сборах с Мишкой Скоковым как-то спали на двух вот таких досках, тесно обнявшись. Когда один шевелился, другой сразу сваливался, и ничего... (Я с тобой обниматься не буду, - прокомментировал Виталик). - А ты мне немытый и не нужен - умерь свое грязное столичное воображение... Как там твои-то? Я слышал - ты болел осенью.
   Виталик не спеша обдумал услышанное, подняв сперва одну бровь, потом другую.
   -- Откуда слышал? - сказал он удивленно.
   -- Откуда! Сестрица говорила, откуда еще.
   -- А она с чего взяла? - спросил Виталик непонимающе.
   -- А она Ирке твоей звонит.
   -- Ну вот, здрасте. Я Ирку-то уже полгода не видел. И слава богу...
   -- А она, значит, с матерью твоей разговаривает.
   -- Действительно... - протянул Виталик, осознав и зрительно представив всю цепочку. - Вот не думал... Да только я не болел. Или это не я. Это у них чего-то... помехи на линии.
   -- Не знаю, - сказал Витька, разведя руками. - Я потому и удивился, когда тебя увидел. Рожа вроде кирпича просит... А сын-то как? Что ж ты, и сына не видишь?
   Виталик сокрушенно вздохнул и облокотился на стол.
   -- У него и без меня родственников выше крыши, - проговорил он. - Все эти тетки ненормальные ему в попку дуют...
   -- Ну и дурак, - сказал Витька, облизнувшись. - Тоже мне, отец называется. Это ж сын твой! Я не знаю... я как племянника на руки первый раз взял, у меня аж все перевернулось... ручки крошечные... ножки крошечные... да он же пахнет! - Витька пальцами попытался изобразить в воздухе какую-то иллюстрацию к своим словам. - Он пахнет одуренно! Ты хоть помнишь, как твой пахнет?
   -- Перестань, - раздраженно сказал Виталик.
   -- Не помнишь, - удрученно подытожил Витька. - Ну, ничего. У меня тоже будет. Люська родит... если сможет. Подлечить ее надо, у нее придатки все отмороженные, отец из дома выгонял, во дворе спала... Ничего, подлечим. У меня будут дети... не дождетесь. Ничего. Снова будет небо голубое! Снова будут в парке карусели... А ты слабый, вот ты и ребенка не любишь...
   Виталик энергично покачал головой, категорически не соглашаясь.
   -- Нет, - сказал он. - Я сильный. С тех пор, как мы тут как-то тащили руками на второй этаж насыпной сейф весом в полторы тонны, я понял, что я сильный... Потому что не умер на месте. Просто у меня, кажется, чувство отцовства атрофировано. Это не для меня. Может, потом и придет. И вообще, она его завела, меня не спросив... И вообще, разбираться еще надо, от кого... он на меня непохож!
   -- Действительно, - проговорил Витька. - Хороший парень... явно не в тебя.
   -- Я, знаешь, до смешного мало народа здесь оставляю... - сказал Виталик. - Даже обидно. Тебя вот, дурака... родителей... больше никого! Вот разве только... да нет, тоже вряд ли.
   -- У тебя карточка есть? - спросил Витька, подумав.
   -- Какая карточка? - не понял Виталик.
   -- Ну, сына.
   -- Нету. Да оставь! - сказал Виталик раздраженно, увидев, к чему клонит собеседник.
   Витька помолчал, сложной мимической игрой изображая на лице превосходство своих доводов. За окном что-то дрогнуло, и потом раздался легкий удар по стеклу. Виталик обернулся и увидел качающуюся за окном ветку. Снисходительный Витька и глазом не повел.
   -- А чего у тебя кольцо? - спросил он, указывая глазами на Виталикову руку, обнимающую стакан. - Ты опять женился, что ли?
   Виталик покачал головой и вытянул пальцы, бросая взгляд на блестящий ободок.
   -- Я его и не снимал, - сказал он.
   -- Почему? - сказал Витька оторопело и нахмурился сам себе. Судя по всему, он уже боялся пьяного искажения реальности.
   -- Да с руки не слезает, - пояснил Виталик. - Пальчики-то тоненькие были... Это я сейчас мордоворот.
   -- Есть малость, - согласился Витька. - А не мешает?
   Виталик пожал плечами.
   -- Вроде нет. Оно мне и раньше не мешало. Не пилить же. Может, я еще женюсь когда-нибудь, так чего кольцо портить. Оно золотое как-никак.
   -- Во жлоб, - сказал Витька удивленно и замолчал, переваривая полученную информацию.
   -- А ко мне тут Маринка приезжала, - сказал он, наконец.
   -- Простила она тебя? - спросил Виталик.
   -- Помирились, - сказал Витька удивленно. - За что меня прощать?
   -- Ну, ты ж ее в карты проиграл.
   -- Да не проигрывал ее в карты! Что за дичь? Что я - совсем отмороженный, на бабу в карты играть? Я, конечно, много чего вытворял, вспомнить даже тошно... но уж до такого не доходил. И вообще - где Маринка и где я? Чего мне на нее играть? Про меня вообще такие сплетни сочиняют, я сам удивляюсь, откуда взяли. Прикалывались по-всякому там... но уж в карты я на нее точно не играл, такое я б запомнил.
   -- Хорошо, хорошо, - сказал Виталик с сомнением.
   -- Так вот. Маринка мне одну вещь рассказала, - Витька напряженно сдвинул брови. - Ты все говоришь: приезжай, приезжай... а она мне вот что... Вокруг меня вообще какие-то странные вещи постоянно творятся, я сам удивляюсь. Говорит, как-то вечером звонок. Подходит Маринка к телефону, а там ей моим голосом говорят: "Здравствуй, это Витя". Как будто я звоню.
   -- Может, ты и звонил? - спросил Виталик.
   -- Я Маринке? Отсюда? Нет, это я б запомнил. Так вот, а Маринка говорит, ей тоже стало сомнительно. А голос совсем как мой! И тут Маринка говорит, сказала ему одну фразу. Любой бы мужик, говорит, на такое обиделся, кроме тебя. Я, говорит, знаю, что ты на меня голос не повысишь, что б я ни вякнула. Ну вот. А тот, с похожим голосом, сначала опешил, а потом ругаться стал. И Маринка трубку повесила. Нет, меня там ищут... ждут меня там... То ли следователь мой никак не успокоится, то ли родственнички того придурка, упокой господи его душу несчастную, фантазию проявляют... Нет... я туда не приеду... И к тебе не приеду никогда - не жди. Мне лишний раз светиться с загранпаспортом не хочется...
   -- Сказочник ты, - сказал Виталик. - Тебе, по-моему, больше все снится.
   -- А что я здесь с тобой сижу, - сказал Витька. - Тоже снится? Нет... Я в нору забился, ты меня отсюда никакими силами не выкуришь... Вот жалко только, что ты не летом приехал. Мы бы с тобой на рыбалку сходили. Мы с Кулешовым летом ходили на леща, всю рыбу в реке, какая ни есть, как дураки, пшенной кашей перекормили... Поймали, правда, полторы штуки.
   -- У вас там, небось, вместе с рыбой вся таблица Менделеева плавает, - сказал Виталик недоверчиво.
   -- Нет, это ты зря, - возразил Витька. - У нас как все заводы позакрывались, и вверху по течению химический тоже медным тазом накрылся, так чисто, хоть пей... Вода прямо такая... Слушай, - он вдруг нахмурился и, приподняв голову, уставился прямо на Виталика хитрющими и желтыми, как у кошки, глазами. - А ты как... уверен, что она вообще существует?
   -- Кто она, - протянул Виталик.
   -- Ну, Америка твоя.
   Виталик опешил и недоуменно почесал ухо.
   -- Здрасте... - проговорил он. - Это как это?
   -- Ты ж там не был. Откуда ты знаешь? Может, и нет ее вовсе.
   Виталик даже сначала не нашелся, что ответить.
   -- Я же туда еду! - возмутился он. - Туда же еще документы фиг оформишь!... Как это нет?
   -- Мало ли кто куда едет. Убедил! Приедешь, а ее, - Витька развел руками, - нету.
   -- А что же есть? - спросил Виталик непонимающе.
   -- А ничего нету.
   Витька снова широко развел руками и скорчил пьяную рожу. В такой позе, бритый, полуголый, он напоминал какого-нибудь ехидного лешего из тех детских мультфильмов, которые кажутся созданными в похмельных кошмарах.
   Виталик еще подумал, стараясь подобрать убедительные аргументы.
   -- Как это нету, - сказал он. - Она на карте есть. Ты ж сам ее в школе учил. Нам ее в кино показывают.
   -- Мало ли чего показывают, - довольно сказал Витька, смакуя Виталиково недоумение. - А может, врут все. Тебе и коммунизм тоже в кино показывали. Нет, - он недоверчиво покачал пальцем. - Я бы на твоем месте убедился получше. Тут даже если руками пощупать, так и то, знаешь... не аргумент. А то что ты учил, ты лучше к ночи не поминай. Ты ведь небось и эту учил... по-лит-эко-но-ми-ю со-ци-а-лиз-ма... - он решительно налил, постукивая горлышком о край, по полстакана сначала себе, потом Виталику. - Меня, правда, бог миловал, я до этого счастья не дошел... Мало ли что где. В Сенегале, братцы, в Сенегале...
   Виталик потряс головой, отгоняя наваждение. На него почему-то очень сильно подействовали Витькины слова.
   -- Нет, что ты ерунду какую-то несешь... - бормотал он. - Ты тут скоро совсем ошалеешь... Мне письма оттуда шлют... Как это нету...
   Он еще долго бормотал и не мог сойти с этой неожиданно подброшенной ему мысли.
   Позже они вышли во двор, на дорожку, протоптанную среди сугробов. Виталик задрал голову. Небо было черным, звездным, мерцающим. Виталик уже не помнил, когда он еще видел такие звезды, которых не видно бывает на мутном, зеленоватом, затянутым смогом московском небе.
   -- Ба-а-тюшки... - протянул Виталик. - Вот это даа... Слушай, - ему вдруг пришло в голову. - А ведь там я точно такие увижу! Дико, а?
   -- А ты в какое полушарие едешь? - задумчиво спросил Витька в ответ.
   Утром Виталик сел в проходящий поезд на Москву, и к вечеру снова был дома. Он вылез из поезда, одурев от тепла и духоты вагона. Попытки отоспаться в поезде ни к чему не привели - только он заснул, как кто-то проходя по вагону, схватился ему за пятку, и весь сон сразу пропал. Он вышел на вокзале, легко неся сумку, в которой оставались одни тапочки, прошел по переходу с замершими плевками на кафельном полу, лавируя между оккупантскими сумками, которые тащили со всех сторон от него: и впереди, и сзади, и справа, и слева. Пахло рельсами. Две женщины с меховых шапках целовались с визгом умиления, размазывая друг другу по лицу губную помаду. Над головами людей поднимались дымки от сигаретного дыма и пар изо рта. На углу молодой парень в гимнастерке, с голубым беретом, лежащим у него в ногах, бренчал на гитаре и немелодично тянул что-то про Афганистан, не попадая в тональность. Рядом валялась брошенная упаковочная картонка с надписью печатными буквами: "Люди, помогите, умерла мама". Дальше тетка в платке и в рейтузах с начесом, стоящая за столом, громко кричала: "Ррас-про-да-жа! Каас-метику берем недорого!", а за ней тихонько топтались старушки с пачками сигарет и батонами копченой колбасы. Стояли сколоченные из фанеры ящики со стеклянными дверцами, с огарками внутри, обогревающими груды мандаринов и пучки гвоздики на ломких членистоногих стеблях. Продавец потрясал гроздьями поясных сумочек и монотонно твердил, упреждая очередной вопрос потенциального покупателя: "Пистолет влезает... пистолет влезает...".Машины, поставленные вкривь и вкось, загромождали половину проезжей части. Виталик вдохнул городской воздух. Было морозно, откуда-то несло горелыми чебуреками, белый пар котельных клубами висел где-то над крышами, пар валил и от канализационных решеток. Виталик подумал, потоптался у тротуара, вынул из кармана карточку и внимательно рассмотрел одно слово, написанное на ней черной ручкой. Потом вошел в вестибюль метро, купил в кассе телефонную карточку и, разыскав за углом телефон, набрал номер.
   -- Говори громче, - сказал он в трубку. - Здесь дикий шум, я ничего не слышу.
   В ответ ему продиктовали адрес, который он повторил несколько раз, запоминая, и потом повесил трубку. В метро, немного отогревшись, он достал ручку и, отогрев дыханием, записал адрес на карточке. Женщина, сидевшая напротив - в меховой ушанке с подвязанными ушами, с пакетом стамбульского duty free - посмотрела на него недоверчиво.
   Это оказалось рядом - через полчаса он был на месте.
   Он никогда здесь не бывал. Он знал, что адресат, значащийся на его карточке, давно переехал, но не знал, куда. И был разочарован. Он ожидал престижного дома, а дом был обыкновенный, с малогабаритными квартирами и грязным подъездом. Разве что близко от метро и близко к центру.
   Все еще сомневаясь, не шутка ли это, он позвонил в железную, обитую дермантином дверь. Дверь распахнулась почти что сразу - его ждали. Людмила Павловна, в черном домашнем халате, с теми же кроваво-золотыми капельками в ушах, с насмешливой улыбкой, пропустила его в квартиру. Она была без косметики, увядающая кожа на ее лице несколько лоснилась, и потому она выглядела старше, чем в их последнюю встречу на ВДНХ.
   -- Боже мой, - проговорила она. - Что это с тобой стряслось? Я уж и не ждала...
   -- Да вот, - сказал Виталик. - Я тебе не мешаю часом? Может, я не вовремя?
   -- Ты знаешь, - сказала она, то ли шутя, то ли всерьез. - Мне хорошие люди не мешают... Ты проходи, раздевайся.
   -- Я бы и не пришел в нормальном состоянии, - сказал Виталик, снимая ботинки. - Но мне скоро уезжать. Поэтому хожу, посещаю людей, которые для меня что-то значат... или значили... Вот от Витьки приехал, и сразу к тебе, чтобы уж сразу всех охватить.
   -- Значит, и моя очередь подошла, - сказала Людмила Павловна насмешливо, выпрямляясь и подставляя круглое, блестящее от крема лицо лучам коридорного бра. - И как Витька? Справляется с собственным характером, или так и несет его, куда, не знаю?.. Где он обретается?
   -- Витька в порядке, - сказал Виталик. - Бизнес у него свой. А где, не скажу. Далеко.
   Людмила Павловна засмеялась.
   -- Да храните, храните свои тайны, - сказала она. - Меньше знаешь, лучше спишь, - она приняла у него куртку и повесила на вешалку. - Холодная. Морозит там?
   -- Ничего, - сказал Виталик. - Умеренно, - он надел мужские тапки, которые она выгребла ногой из-под галошницы. - Это этого твоего... не запомнил, как... хмыря?
   -- Ну, а что мне, - сказала Людмила Павловна, невозмутимо пожимая плечами. - Для вас, для каждого, отдельные держать, что ли?
   -- Я понимаю... - пробормотал Виталик со вздохом. - Тогда бы пришлось тут склад организовывать...
   -- Не хами, - сказала Людмила Павловна равнодушно. - Нечего за мной считать, я за тобой не считаю. Что за болезненное любопытство к дамской жизни?..
   -- Да молчу, молчу... - сказал Виталик, выпрямляясь и рассеянно оглядывая стены. - Дай мне чаю, я с поезда.
   -- С поезда, так покормлю, - сказала Людмила Павловна. - Ты, может, своим позвонишь? Тебя когда ждут? Мать не будет волноваться?
   Виталик покачал головой.
   -- Проходи в комнату, - сказала Людмила Павловна, запахнула халат потуже и ушла на кухню. Виталик отправился по указующему движению ее руки и оказался в освещенной комнате. Он ожидал встретить здесь что-нибудь сверхсовременное и дорогое, и очень удивился, когда обнаружил точный бытовой слепок советской эпохи: ковры на полу и на стене, шкаф с горкой, тахту и полированный столик с хрустальным корабликом, наполненным "Белочкой" - хозяйкиными любимыми конфетами. Пахло какой-то косметикой - то ли духами, то ли кремом - и лишь запах этот был для Виталика чужим, раньше у хозяйки был другой запах. На стене висел портрет мужчины, в котором Виталик узнал хозяйкиного покойного мужа, а своего родного дядю. Он опустился на тахту, взял конфету, развернул и засунул в рот - ему хотелось есть. Людмила Павловна, войдя, застала его за разглаживанием пальцем фольги на гладкой полированной поверхности.
   -- Сюда тебе принести? - спросила она. - Или на кухню пойдешь?
   -- Пойду, - сказал Виталик, устало поднимаясь. - А у тебя все дядя Вася?.. - он указал глазами на портрет.
   -- У меня другого мужа нет, - ответила Людмила Павловна. - А муж это святое. Вообще семья это святое. Вот чего ты никогда не понимал. И не поймешь. От этого все твои беды.
   -- Все ты знаешь... - проговорил Виталик. - Ты покорми сначала... Потом воспитывать будешь...
   -- Больно надо мне тебя воспитывать, - сказала Людмила Павловна. - Что мне, больше заняться нечем?..
   Она провела его на кухню и усадила за стол. На газовой плите в чугунной сковородке грелись макароны по-флотски. Виталик оглядел кухню. Практически все - полки, посуда, даже занавески - было ему хорошо знакомо. Новыми были только микроволновая печь и пластмассовый электрический чайник.
   -- Ты ничего не поменяла, - сказал он удивленно. - Что ж так?
   -- А зачем? - сказала Людмила Павловна, вываливая содержимое сковородки на тарелку перед ним. - У меня нет такого зуда - все менять. Я спокойно живу, себя не дергаю. Что сломается, то меняю. А что работает, то работает. Здесь еще мамины вещи есть, они меня переживут.
   -- Не круто по нынешним временам, - сказал Виталик. - Вон у нас шефов партнер себе квартиру купил и всю мрамором отделал. Эксклюзив... Говорят, входишь, как на станцию метро Краснопролетарская... Живет теперь в этой гробнице Тутанхамона...