Покровский В.. Метаморфоза

Он тычет пальцами в четыре ряда символов, из которых я не знаю ни
одного.
- Ага, - задумчиво вглядываясь в экран, говорит Фей. - Все понятно.
- Ну! - радостно подтверждает юноша. - Еще что-нибудь?
И уже не так интенсивно веет от него радушием или страхом. Он понял,
ему ничего не сделают.
- М-м-м... Скажи-ка мне, пожалуйста... Это что, действительно не
туристы?
- Но вы же видите!
- Видеть-то я, конечно... А тогда кто?
Юноша понимающе ухмыляется, крутит головой, поглядывает иронически на
полицейскую форму Фея.
- Частный корабль, вот кто!
- Частный. - Фей погружается в мысли. Я из солидарности тоже
глубокомысленно морщу лоб, но погрузиться не удается - так, какая-то
дребедень. Иронический взгляд юноши адресован уже нам обоим. Наконец Фей
пробуждается. - Кто встречал судно?
- В смысле родные и близкие? - уточняет юноша.
- В смысле официалы.
- Ну, обычно частных официалы не встречают. Разве что формально. - Он
снова предается магическим пассам. - Вот... пожалуйста. Зигмунд Мурурова.
Официал-общественник.
- Ах, вот оно что! Общественник. Я у вас его досье попрошу.
И тут происходит непонятное. Юноша багровеет и злобно узит глаза.
Холодно чеканит:
- Вот вы тут требуете от меня всякое, а вы, между прочим, в официальном
учреждении, куда, между прочим, не всякого... - И вдруг гневно
взвизгивает. - Хам! Старикашка! - И сразу осекается, как только Фей
удивленно приподнимает правую бровь. А потом, когда Фей начинает его с
интересом разглядывать, в страхе загораживается руками.
- Досье, - ласково говорит гранд-капитан, и досье появляется
моментально. С небольшим фото в правом нижнем углу, куда я буквально
впиваюсь глазами.
- Он! - говорю я. - Он самый.
- Вы уверены? - спрашивает Фей, надежда всех городских обиженных.
- Еще бы! Он, точно!
Радость сыска охватывает меня.
- Адрес! - жарко приказывает гранд-капитан и бьет копытом о землю. -
Адрес. Быстро!
Юный строптивец выпаливает адрес. Фей разворачивается и с криком
"Хлодомир, за мной!" - устремляется к двери.
- Эй, - робко говорит юноша. - Он здесь.
Фей замирает.
- Где "здесь"? - грозно спрашивает он, и я тем же тоном повторяю за
ним:
- Где "здесь"? Ну? Говори?
- Да здесь же, в здании. Сегодня его смена. Он с утра никуда не уходил.
Очень много работы.
- Где он?
- Да рядом совсем. Соседняя дверь налево. Там официалы сидят.
- Кстати, - спрашиваю я у совсем уже отошедшего от недавних стрессов
молодого интеллектуала, снова взявшегося за авторучку, - а почему
инспекцию никакой официал не встречал? И что это еще за официалы такие?
Но ответа мне не узнать - Фей хватает меня за руку и выдергивает из
комнаты. И что мы видим? Прямо на нас идет очень бойкий, очень веселый и
очень знакомый не очень молодой человек. В руках у него чашка и голубое
яйцо с вензельками. Мы оторопело провожаем его глазами, затем Фей выходит
из оцепенения и выжидательно поворачивается ко мне.
- Он, - говорю я.
Человек тут же роняет чашку и с громким топотом исчезает за поворотом.
- Стойте! - орет гранд-капитан, бросаясь за ним. - Стойте! Вы свою
чашку уронили!
- Ничего, это к счастью! - доносится издалека. Хлопает дверь лифта.


И тогда начинается погоня.
За свою жизнь я десятки раз участвовал в погонях, правда, не за людьми.
Должен признать, что гоняться за животными и животнорастениями куда
интереснее. За людьми очень уж бессмысленно получается. Сначала мы с Феем
бежим вперед, потом назад, потом снова вперед, пробегаем коридорное
ответвление к лифтовому залу, потом возвращаемся, наталкиваемся на коляску
с милой старушкой, сплошь усыпанной декоративными мухами, отнимаем у нее
коляску (старушка кричит, мы тяжело дышим), на полной скорости
проскакиваем все двадцать четыре лифтовые шахты, останавливаемся, кидаемся
к лестнице, бросаем коляску и бежим вниз в ужасающем темпе, Фей теряет
ботинок, я подбираю, спотыкаюсь о Фея, и мы оба падаем - но уже на первый
этаж. Я вскакиваю. Фей неподвижен.
Мне надо бежать, но совесть не позволяет оставить лежащего. Я
наклоняюсь над ним. Он жив, он старательно смотрит в пол, роется в
карманах и не обращает на меня никакого внимания.
- Вам помочь?
- Продолжайте преследование, - упрямым героическим голосом говорит Фей,
вытаскивая из кармана вокс. - Оставьте только ботинок, там... Мне надо
отдать несколько важных распоряжений.
Я кладу рядом с ним тяжелый полицейский ботинок, похожий на какой-то из
древних танков, и начинаю проталкиваться сквозь толпу любопытных.
Чего-чего, а любопытных везде хватает.
- Кого ловят? - спрашивают вокруг. - Кого поймали? Душителя? Врага?
Ведмедя? Неужели снова чистят ряды?
- Пустите! - рычу я.
Толпа пытается расступиться. Я внушаю ей опасения.
Через полминуты все здание содрогается от внезапных истошных звуков
боевой сирены. Все коридоры и залы в мгновение ока заполняются
вооруженными полицейскими. Вспыхивает и тут же подавляется паника.
Полицейские совсем не похожи на Эриха Фея, борца за городское
спокойствие. Они вежливы, но непреклонны. И деловитостью очень напоминают
земных муравьев. Не поймешь, что они делают, если следить за кем-нибудь
одним. Вот он целеустремленно шагает вперед, легонько отодвигая
зазевавшихся пассажиров, потом, когда цель, ясная ему одному, наконец
достигнута, сворачивает на девяносто градусов и продолжает преследовать
неизвестно кого, изредка сталкиваясь с коллегами. Шаг у них быстрый,
размеренный, на стиснутых, как зубы, лицах - озабоченность и напряжение.
Работа в разгаре.
Но я не имею возможности понаблюдать за одним каким-нибудь полицейским
- в дальнем конце зала, у входных дверей, мелькнула в толпе голова
официала-общественника.
- Вот он! - кричу я.
Сразу несколько полицейских вырастают передо мной.
- Это почему вы шумите в общественном месте? - угрожающе спрашивает
один. - Ваше досье, пожалуйста!
- Я его увидел! Вон там, у входа!
- Кого? - нестройным хором спрашивают полицейские.
- Да официала же! Того, кого вы ищете!
- Где?
- Да вон там, у дверей! Только что был, - нервничаю я. - Скорее,
упустим!
- Не беспокойтесь, все выходы перекрыты, - это уже на бегу. -
Р-р-разойдись!
И в тот же момент динамики космопорта врываются жутким ревом:
- Гражданам пассажирам! Спокойствие! Всем оставаться на местах!
Сквозь проклятия, крики и визги мы плотной группой тараним толпу, и
толпа в кровавой панике распадается на две, образуя широкую улицу почти до
самых дверей. Граждане на Галлине, как видно, порасторопнее полицейских:
два-три блюстителя, не уразумевших, что предложение разойтись относится и
к ним тоже, сбиты с ног и с пугающей неподвижностью (вижу боковым зрением)
распластаны на мозаичном полу - такое впечатление, что ими получен
строжайший приказ лежать и не шевелиться. В мгновение ока мы оказываемся у
выхода, телами вскрываем тяжелые, живописного стекла, двери, вылетаем
наружу. Снаружи мы наталкиваемся на плотную цепь охранения. Охранники и не
думают нас пропускать. Они стоят перед нами, как строй вратарей, чуть
согнув колени и подавшись вперед. Сцепившись локтями, они вглядываются
из-под надвинутых козырьков в наши лица; мы врезаемся в их строй тяжелым
снарядом, выбиваем три звена, оказываемся снаружи и только потом тормозим.
Тяжело дыша, полицейские оглядываются. Цепь охранения уже восстановлена,
как будто никто никогда ее и не прорывал.
- Здесь его нет, - уверенным тоном говорит один полицейский.
- Как будто и впрямь нет, - нерешительно подтверждает второй,
вглядываясь в темноту и жуя.
- Да не как будто, а точно!
- И впрямь, как будто и точно.
Первый возмущенно разводит руками и поворачивается ко мне:
- Что будем делать?
Похоже, я признан за старшего. Да не похоже, а точно. Похоже, что и
точно.
- Как что делать? - говорю я. - Возвращаться и искать. Конечно, здесь
его нет. Не мог же он через оцепление.
- Куда возвращаться-то? - без особого энтузиазма осведомляется любитель
точности. - Назад-то не пустят.
Я резко его осаживаю:
- То есть как это не пустят? Это что еще такое?
Тогда все участники тарана обступают меня и с громадным воодушевлением
начинают меня убеждать, что назад пути нет, что цепь нас не пустит, что
разбить ее можно, только взяв разгон, а где ж его взять, этот разгон,
когда вокруг газоны одни, и дороги для машин, и тьма проклятущая, и что
того, кого ищут, и без нас найдут (почти наверняка найдут, да не почти, а
наверняка, ага, почти наверняка наверняка), никуда он, голубчик, не
денется, и не таких вылавливали, рассказать - не поверю, а смена у них
давно кончилась, и виданное ли дело, столько народу на одного какого-то
штатского бросать, добро бы еще отверженца или безнадежника, а то самого
простого душителя, и что если я прикажу им сейчас назад, то они за себя не
ручаются, и вообще не по-человечески это, люди-то устали, ночь на дворе, и
было бы лучше, если бы я шел своей дорогой и к занятым людям не приставал,
не мешал им выполнять свой служебный долг и охранять городское
спокойствие, весьма хрупкое очень, лучше бы я им спасибо сказал, что из
космопорта вырвался, еще неизвестно, когда оттуда выпускать станут, сказал
бы спасибо-то, пока цел.
- Верно говорите, ребята! Ишь, развоевался от нечего делать! - раздался
из неподвижной цепи голос, и тут же ему вторит другой, с командной ноткой:
- Охраняющий Скваль! Два ночных дежурства вне очереди!
- Да за что? - ноет Скваль.
- Пад-твердить!
- Подтверждаю: Сквалю два ночных дежурства вне очереди.
Светит луна, светят синие фонари, только сгущая тьму, я обнаруживаю,
что полицейские делись куда-то и вокруг меня уже никого, только сзади, за
оцеплением, оживленный гомон и сияние тысяч окон, и я уже не знаю, куда
бежать, за кем гнаться. Я болен. Я впитываю бессмыслие мира.
Входная дверь снова распахивается, появляется мой напарник по
асассинальной инвестигации - Эрих Фей. Плащ его исчез, и без плаща он куда
больше похож на полицейского, прищуриться - ну просто вылитый полицейский.
Он машет мне рукой и кричит, как будто издалека:
- Нашли?
- Нет! - тоже надсаживаюсь я почему-то. - А вы?
- Нет еще. Но найдем, обязательно найдем! Нахождение или позор - вот
наш девиз! Подождите меня, скоро я к вам присоединюсь!
- Вы лучше скажите, чтобы мен...
Но он уже не слышит, он уже внутри здания, и дверь бесшумно за ним
закрылась, и тень его на живописном стекле расплывается и стремительно
бледнеет.


Я - один. Ночь.
Прекрасная ночь. Удивительное спокойствие. Свежий воздух. Прохлада. Не
хватает только шезлонга и чашечки крепкого галлинского кофе, каким
потчевали меня в магистрате. Изваяниями застывшие, стоят ко мне спинами
полицейские цепи охранения. Молчат и словно не дышат. Я неторопливо хожу
взад-вперед вдоль цепи, что-то раздраженно бурчу себе под нос. У меня
очень разозленный и нахохленный вид. Начинаю чувствовать, как давно я не
спал и не ел - слишком длинные сутки на этой планете. Чтобы привыкнуть,
нужна адаптация.
Погруженный в себя, я не сразу улавливаю шорох, исходящий от дерева
метрах в двадцати впереди меня. То есть улавливаю, но думаю при этом, что
какое странное дерево, я не помню, чтобы такие были оставлены в обитаемой
зоне Галлины. Я вообще такого не помню - со стволом, похожим на трахею, с
удивительно мясистыми, ушеобразными листьями, наверняка экспортный декор,
запрещенный к провозу, надо бы и это дерево вписать в счет магистрату.
Бедняга Коперник... И вдруг вижу, как с дерева кошкой соскальзывает
человек, и узнаю тотчас же в нем того официала, и первая мысль - он не мог
прорваться сквозь цепь охранения, каким образом... Официал стоит спиной ко
мне и внимательно разглядывает порванную штанину.
- Эй! - спохватываюсь я. - Стой! Стой, мерррзавец!
Тот подпрыгивает и со знакомым уже страшным топотом убегает. Я за ним.
- Стой! Держи! - ору я ему вослед. - Вот он! Хватайте его!
Оцепление неподвижно. Никому не хочется два ночных дежурства вне
очереди. Я продолжаю погоню в полном одиночестве. Я бегаю очень хорошо.
Это у меня с детства. Но и соперник мне достался из длинноногих.
- Стой, Мурурова, ты арестован!
- Как бы не так, - тяжело сопя, отвечает официал. - Ты меня сначала
схвати. Произведи предварительное задержание.
Я прибавляю скорость. Он тоже.
- Врешь, не уйдешь!
- Еще как уйду!
Мы бежим в темноте, я ориентируюсь только по топоту. Удивительно тут
устроено освещение. Но у нас, у куаферов, есть особое, ночное зрение -
развивается тренировками и медицинским вмешательством, тайну которого до
поры до времени я раскрыть не могу, потому что и сам толком ничего не
знаю, не разбираюсь я в глазной медицине.
Внезапно я обнаруживаю, что бегу уже по узкому коридору между домами,
неизвестно откуда взявшимися, впереди все так же топочет официал. Тесно, я
не зря назвал эту улицу коридором, таких узких улиц не бывает на свете.
Навстречу мне мчатся огромные тусклые фонари (на секунду я слепну,
перестраивая зрение на дневное), в два ряда налепленные на стены чуть
повыше моей головы, и, ребята, наступает вдруг такой момент, когда бег
захватывает меня (удивительное чувство, клянусь), когда тело, как в
детском сне, становится почти невесомым, достаточно только чуть-чуть
оттолкнуться ногами от покрытия, очень твердого, между прочим, и я парю,
мужики, и это уже не погоня, это уже полет, бег в свое удовольствие, я
быстр как скоростная машина, я легок, и движение мое мощно, и усилия
неощутимы. Официал Мурурова с непередаваемой, присущей только ему грацией,
бежит впереди меня и вместе со мной радуется, ребята, жизни. О-го-го! Он
прижал руки к бокам, откинул назад голову, волосы, как флаги, трещат На
ветру, а топот, о друзья мои дорогие, топот доносится как бы не от него,
топот подобен... чему же он подобен-то в прах его засвети? Он подобен
грому - точно, ребята, подобен грому, доброму и внимательному, который
радуется вместе с ним, который согласился подыграть нам в нашей
игре-погоне и задать оптимальный ритм, и мы благодарны ему. Оба дома,
между которыми мы бежим, во исполнение нашей сегодняшней затаенной мечты,
растянулись до длины, практически бесконечной.
Официал вдруг чертыхается.
- Да что такое?! - говорит он, громко дыша. - Это просто бесконечная
какая-то улица!
И голос его несносен. Неуместен, отвратительно фальцетен сам тембр его
голоса. Парение сразу же прекращается, я уже просто бегу. Усталости,
впрочем, нет, и дыхание мое ровно. Я хороший бегун, потому сразу
соображаю, что в таком темпе не то что километр - трехсотку не выдержишь,
- и мне странно, ведь я пробежал намного больше километра. Я решаю
поддержать разговор и окликаю официала:
- Эй, слышишь? Мурурова!
- Ну? - недовольно откликается тот. - Чего тебе?
- Действительно странная улица.
Он сосредоточенно дышит и, похоже, топает еще громче. Затем разражается
нецензурной бранью.
- Эй! - говорю я, иронически приподнимая левую бровь. - Эй, там! Не
боитесь сорвать дыхание?
- А не боюсь, идиот я этакий! Дыхание! Знаешь, что это за улица?
- Я в вашей географии пока еще слаб, - честно признаюсь я. - Я очень
давно здесь не был, и тогда все было по-другому.
- Это имитатор бега, вот что это такое. Не слышал?
- Имитатор бега? (Эйфорическое состояние перешло в другое - в то, что
сопутствует спокойной комфортной беседе. Я вроде как бы и не бегу.)
- Ну да. Эти идиоты из магистрата... будто у нас полно бегунов. У нас
здесь больше пострелять любят да силушку показать. Это такая штука, на
которой не устаешь, пробеги хоть сто километров.
- Но как же... А дом, а окна?
- Я же говорю - имитатор. Разве непонятно?
- Отчего же, - говорю я, - очень понятно. Имитатор бега, ну как же.
Только я не совсем понял...
- А что тут непонятного? Устройство такое. Для бесконечного бега на
месте. С коррекцией усталости. Из каких-то прошлых веков откопали, из
научного ренессанса. Модная штучка.
- На месте?
- Вы, дорогой мой (Перейдя на "вы", он стал мне еще более неприятен, но
не обрывать же беседу!), наверное, в детстве были несносным мальчишкой,
взрослых вопросами изводили. Я же вам на интерлингве толкую - имитатор
бега. Какой вы все-таки!
- А когда ж этот бег кончится? Как мы сюда забрались? Что за безобразие
такое?! У меня тут серьезное дело, понимаешь...
Официал неопределенно хмыкает и пытается поддать жару, оторваться от
меня под шумок хочет. Бег на месте! Ну уж нет! Я сразу восстанавливаю
дистанцию.
- Знаете что? - спустя некоторое время раздумчиво говорит Мурурова. -
Нам, пожалуй, и правда надо остановиться. У меня ведь тоже кой-какие дела.
- Хе-хе! - это я недоверчиво ухмыляюсь. - Как же! Я остановлюсь, а
вы... Вам надо, вот вы и останавливайтесь.
Тогда и официал говорит мне "хе-хе".
- А если я остановлюсь, а вы нет, то вы меня еще поймаете. Кстати, все
хотел поинтересоваться. Что вам, собственно, от меня надо?
- Да ничего особенного. Хочу задать пару вопросов.
- А что вы там насчет ареста кричали?
- Это совсем не я хочу вас арестовать. Я ведь не полицейский! ("Что да,
то да", - вставляет официал.) Меня интересует пара вопросов.
- И все? - недоверчиво спрашивает официал. - Из-за какой-то, как вы
говорите, пары вопросов вы причиняете столько неудобств незнакомым и,
поверьте, очень занятым людям? Да распыли меня скварк!
- Но вы же убегаете!
- Конечно, убегаю, еще бы не убегать, когда тебя арестовывать
собираются. Кто ж это за просто так арестовать себя даст?
- Ну, - рассудительно говорю я, - если вы ни в чем не виноваты, то вас
сразу же и отпустят.
- Как же, - горько вздыхает Мурурова, - они отпустят. К душителю в
кабинет. Теперь придется кого-нибудь убивать, - жалуется он. - Ох, не
люблю я этого дела.
- Зачем убивать? - не понимаю я.
- Затем, чтобы не арестовывали, зачем еще? Послушайте, а вы на бегу
свои вопросы задать не можете?
- Могу. Почему не могу?
- Так задавайте! Может, еще и ничего.
- Тогда так. - Я собираюсь с мыслями, синхронно с официалом сбавляю
темп. - Во-первых. Кто убил моего друга?
- Хороший вопрос, - комментирует Мурурова неизменившимся голосом. - Мне
нравится. А еще что вы хотите узнать?
- Как найти убийцу?
- Ха. Ха, - отвечает Мурурова совсем уже мрачно. - Это он называет
парой вопросов. И надо полагать, если я не отвечу, он меня догонит и будет
душить руками за горло. Он будет выпучивать на меня глаза, брызгать в лицо
слюной, кричать как ненормальный, трясти перед самым моим носом громадным
бластером тяжелого боя и вообще действовать мне на нервы. Как будто я
знаю, кто его друг.
Я вношу поправку:
- Заметьте, я вовсе не хочу от вас услышать, кто мой друг. Мне нужно
узнать, повторяю, кто его убил и как найти убийцу.
- Все?!
- Все.
- Тогда я лучше еще побегаю.
Так наша беседа зашла, вернее, забежала в тупик. Оба дома, справа и
слева, все также проносятся мимо нас, ноги наши все так же без устали
перебирают покрытие. Мурурова все "так же топочет - усталости нет.
И тогда я начинаю орать. Я кричу - он здесь, нашел, держите его. Я
надсаживаю глотку так, что в ушах звенит и связкам больно, а затем"
Мурурова интересуется:
- Что это с вами? Вы кому кричите, если не секрет?
- Все равно кому, - злобно говорю я. - Услышат, прибегут - и схватят
вас наконец. И тогда поговорим.
- Ага. Ну да, ну да, - хмыкает официал. - Услышат, прибегут, схватят.
Ну-ну.
- Что это еще за "ну-ну"? Почему "ну-ну"?
- Это в имитаторе, да? Услышат вас, да? А меня схватят? Техническое
бескультурье, вот что это такое. Да вы хоть знаете, что такое имитатор?
Может, хоть случайно где-нибудь читали, что здесь совсем другое
пространство? Или вы думаете, от хорошего здоровья мы вон сколько бежим и
не устаем совершенно?
- Ничего, я на всякий случай покричу. Может, вы обманываете.
- Ну-ну. Давайте. А я послушаю.
Я снова начинаю кричать, а официал слушает и издевательски размахивает
в такт руками - словно бы дирижирует. В наиболее удачных местах он
поднимает вверх длинный указательный палец. Потом, октавой выше, начинает
кричать со мной в унисон, и я говорю себе, что слаженный у нас дуэт
получается, полифоничный такой. Вот только помощь задерживается.
И вдруг Мурурова исчезает - вместе со своим топотом. Я пробегаю по
инерции несколько метров и растерянно верчу головой, окликаю его, но
ответа, конечно, не слышу. И тогда останавливаюсь.
Для неподготовленного человека или, скажем, ведмедя, остановка в
имитаторе - это момент, который запоминается на всю жизнь. Фонари, чистые,
но дающие свет совершенно тусклый, вдруг вспыхивают всеми цветами радуги,
и глазам становится больно. Уши ломит от дикого шума - мне потом говорили,
что получается своего рода акустический удар как при переходе атмосферным
вегиклом звукового барьера, - все, что было сказано мной и официалом
Муруровой, обрушилось на меня, в десятки раз усиленное, перемешанное и
повторяющееся в самых разных вариациях. Дома - с домами происходит нечто
ужасное. Их стены сжимаются гармошкой, стремительно падают на меня, но
никак до меня добраться не могут, потому что я, ребята, с той же
стремительностью меняю свои размеры и формы. Вокруг меня мечутся какие-то
неясные фигуры, и размахивают руками, и улепетывают, и скачут, и падают
наземь, сознание подсовывает глазам страшные рожи, и не защититься ни от
чего, я бессилен, только и успеваю осознать страшный, противоестественный
конец, неумолимо и быстро меня настигающий. Я превращаюсь в галактического
гиганта и микроба одновременно, и обе метаморфозы, я отчетливо это сознаю,
обе метаморфозы несут смерть.
И все. И я...


Растерянно стою, поматывая головой, у невысокой бетонной ограды. Позади
- парадное здание космопорта, все так же оцепленное бдительными стражами
городского спокойствия, а где-то вдали затихает знакомый топот. Ага,
догадываюсь я наконец, это мой Мурурова от меня удирает, и уже некогда
приходить в себя, некогда раздумывать над невероятными чудесами,
преподносимыми неугомонной наукой, я срываюсь с места и снова бегу, и
снова кричу, но теперь уже болят ноги, покалывает в левом плече, и
чувствуется, что дыхание сбито, что скоро запал кончится и этак мне,
пожалуй, никого не догнать.
Пот, одышка, тяжелые ноги, не ко времени разыгравшийся голод. Только
сейчас я вспоминаю, что я куафер и что располагаю куда более современными
методами погони, чем бег в реальном времени. Абсолютно не к месту
проносится мысль, очень важная, очень существенная для меня, что-то такое
сугубо философическое о том, что забывчивость моя не случайна и страшно
опасна, но потом, потом, и уже нет времени для скоростного скачка, и,
главное, сил не успею набрать, потому что официал уже выбирается на
вегиклостоянку. И я думаю - э нет, друг, на вегиклах ты меня не обставишь,
кое-какую подготовку и на вегиклах мы получили, не стоит так уж сразу
списывать куафера со счетов, если даже он устал, плохо себя чувствует и не
ел целый день.
Обычным бегом, на последнем издыхании, то есть почти падая, выволакиваю
свое тело из бесконечных газонов, табличек и загородок - передо мной
вегиклы, много вегиклов. И большинство не запертых, с транспортом на
Галлине обстоит хорошо, транспорт здесь пока что не угоняют, мне придется
подать пример. Вегикл стремительно уносит Мурурову подальше от космопорта,
я кошу на него глазом и не торопясь выбираю экипаж побыстрее да понадежнее
- в них я, слава прогрессу, наловчился разбираться неплохо. Пускай даже
бескультурье техническое. Пускай, пускай...
Выбор мой останавливается на "Бисекторе-204", изящной скоростной
штучке, которая в бреющем полете может творить чудеса - так мне говорили
специалисты из "Доставки всего везде". И сразу же убеждаюсь, что их
рекомендация действительно кое-чего стоит: машина взвизгивает, едва я
утапливаю квадрат газа, и тело мое начинает испытывать примерно такие же
ощущения, какие возникают при старте грузовиков с малой компенсацией.
Где-то впереди, почти уже не заметный в каше разноцветных огней,
излучаемых городом, летит мой Мурурова. Я уже нащупал его локатором, он
уже не уйдет от меня, расстояние уже начало сокращаться. Но поскольку я не
вижу его, поскольку сам до огней еще не добрался, от состояния
растерянности и неуверенности избавиться не могу - очень неловкое чувство.
Мне говорили знающие люди из космопола, что преследование вслепую не для
меня, что я слишком нервен тогда, что постоянная надежда на собственные
силы и особое, куаферское недоверие к автоматике, личным интеллектором не
снабженной, делают меня крайне ненадежным звеном погони. Что я должен
стремиться к бездействию, когда действие излишне. Поэтому я пересиливаю
себя и снимаю руки с пульта, скрепя сердце доверяю себя безошибочной и
беспроигрышной автоматике, кою не люблю.
Почти одновременно кто-то неуверенно прокашливается рядом со мной и
зеленым, свежим баском спрашивает:
- Это что такое еще? В чем дело? Это моя машина?
От неожиданности я вздрагиваю и начинаю озираться, хотя знаю прекрасно,
что салон внутри пуст, что это просто хозяин получил весточку от
"Бисектора" о смене седока и пытается осознать новость.
- Эй вы! - уже с ноткой паники и двумя нотками угрозы в голосе
продолжает басок. - Что это вы в моей машине... а?.. делаете?
Но я уже перестал оглядываться, я уже контролирую ситуацию.
- Городской спок, - внушительно представляюсь я. - Ваша машина временно
реквизирована. Все справки и претензии - к гранд-капитану Эриху Фею, его
вы можете найти в здании космопорта. Немедленно покиньте эфир!
- Но послушайте!
- Покиньте эфир, - повышаю я голос. - Вы мешаете проведению операции.
Эфир тут же покинут. Никто больше не дышит рядом со мной - абсолютное
одиночество. Подо мной уже город. Точнее, город был подо мной все время, а