Покровский В.. Метаморфоза

-----------------------------------------------------------------------
© Copyright Владимир Покровский
Авт.сб. "Планета отложенной смерти".
М., "АСТ", 1988.
OCR & spellcheck by HarryFan, 10 December 2001
-----------------------------------------------------------------------



Я все-таки расскажу тебе, пусть даже и потеряю твою любовь, потому что
все равно потерял. Тебе, потому что кому еще могу рассказать такое? Потому
что не рассказать будет нечестно. Уезжай и не жди от меня вестей - меня
нет.
Ты никак не могла понять, почему я не хотел соглашаться на ту инспекцию
- помнишь? Ты говорила: чудной (мне нравилось, когда ты так говорила), не
вздумай отказываться, столько надежд. А я отвечал, что я куафер до мозга
костей, куафер и никакой не инспектор. У меня ничего не получится - я тебе
отвечал. А ты говорила: чудной, ты не просто куафер, ты особый куафер,
тебя заметили, из инспекторов делают куаферских командиров. Вот что ты
говорила. Ох, ребята, ребята, ребята, ребята...
Любовь моя, родная, единственная, я действительно был тогда куафером, и
ничем больше, и нельзя было мне инспекцию доверять. Мое дело - причесывать
планеты, делать их максимально пригодными для человеческого жилья, пусть
даже это и стоит жизни большинству коренных обитателей. "Создавать новые
экологические структуры" - это значит иногда чуть не плавать в самой
мерзкой грязи, которую можно выдумать, терпеть всякий раз отвратительные,
нестерпимые запахи гнилого мяса, которое совсем еще недавно было не
гнилым, бегало по травке и не подозревало, что встретит меня. Выносить все
это и уверять себя, остальных, что другого выхода нет, что кто-то должен
делать эту грязную работу ради всеобщего блага. Кто-то хоть так должен
решать проблему перенаселения, спасибо медикам за нее. Тогда я был пусть
талантливым, но куафером, то есть человеком, который имеет дело с
животными, а с обычными людьми общаться уже не умеет. Уже забывает, что
значит жалеть человека, уже и понятия не имеет, что значит его опасаться.
Быть куафером - значит делать свои планеты, быть инспектором - чинить
сделанное кем-то, а это всегда муторнее, чем делать заново самому.
Инспекция - это выявление чужого брака, мне за нее браться совсем не
хотелось, как любому не хочется браться не за свое дело.
Я проиграл, я себя продал на той инспекции, не заметил даже, когда и
как. Меня нет.
И это враки, чудовище мое любимое, что мне противны были жестокость и
трупная грязь, неизбежные в нашем парикмахерском деле, - это я врал. Врал,
потому что ну не может же человеку такое нравиться. Теперь, после всего,
точно могу сказать - и это мне тоже нравилось, и это тоже. Сейчас время
такое, что нелюбимой работы не может быть. Может быть разве что работа
нейтральная. Нет у людей другой связи с работой, кроме любви. И я тоже
любил куаферство, я стеснялся этой любви, но понимал, что я куафер, только
куафер, и кроме куаферства ничего другого делать не умею и не хочу.
Не нравился мне и объект инспекции - планета Галлина в Четырнадцатом
Южном секторе. Одна из первых моих планет - я как-то тебе рассказывал. Я
ее плохо, собственно, знал - самый конец пробора застал, уже после того,
как противников куаферства утихомирили. Стандартный старинный пробор для
поселений средней численности. Хоть на одной такой планете ты наверняка
останавливалась - их в туристические рейсы очень любят включать. Обжитый,
примерно в тысячу квадратных миль уголок, всегда почему-то на материке, с
земноподобной биоструктурой, по контуру плавно переходящей в
аборигенальную, с тщательной охраной границ и вытекающими отсюда местными
традициями, иногда глупейшими, но всегда трогательными; с аварийным
биоэкраном куаферского типа и так далее. Населяют такие планеты, как
правило, раздобревшие дамы, размякшие добряки, довольные жизнью,
туристами, регулярными охотами, постоянными карнавалами, любители хорошего
трепа, хорошей кухни и, как ты выражаешься, "хорошего секса". Преобладают
там мужчины. Старые проборы были трудоемки, маломасштабны, но очень
надежны. Возможность брака здесь практически нулевая, а уж если он есть,
то такой хитрый, что искать его надо не день, не месяц, а может быть,
годы. А потом, когда разберешься, надо выискивать трюк, финт
необыкновенный, которым этот застарелый, вросший, вжившийся в планету брак
можно будет нивелировать без особого труда для всей биосферы - сейчас и в
далеком будущем. И подписаться под этим, и отвечать, если что выйдет
противу твоего же прогноза. Так, правда, никто не делает, делают
по-другому, я еще вернусь к этому. А вообще на таких планетах я даже и не
помню, чтобы когда-нибудь проводились инспекции.
Повод к инспекции был пустяковый - таким по крайней мере он показался
нам поначалу. Если разобраться, то просто придирка, оговоренная, правда,
всякими там формальными инструкциями. По ним куаферы отвечают за все, что
произойдет после них, потому что биосферы, которые они создают, сами
должны настраиваться на запрограммированный оптимум, чтобы и природе, и
людям как можно меньше ущерба и как можно больше всяческого благоприятного
друг для друга. Но это в стеклах хорошо писать: "я отвечаю за все". Да как
я могу отвечать, если создаю природу, защищенную только от естественных
катаклизмов, да и то в совершенно определенных и (выдам тайну) не слишком
широких пределах? Как я могу защитить природу, скажем, от удара жесткой
волной или от боевого вируса лаборатории Дэффи? От местного
геростратирующего лентяя какие мне придумать экраны?
Обычно такого рода инспекции, как мне было сказано перед вылетом на
Галлину, преследуют одну цель - избавиться от обвинения в адрес куаферов.
Найти фактор, неучтенный в наших программах и учтенным быть не могущий по
такой-то и такой-то веской и должным образом опараграфизированной причине.
Единственный пункт, вызвавший если не опасение, то настороженность,
заключался в том, что первым тревогу забил космопол. Их вечные враги -
охотники - зачастили вдруг на Галлину и самым таинственным образом стали
там пропадать. Космополовцы и охотники так ненавидят друг друга, что жизни
друг без друга уже не мыслят. Если кто-нибудь из офицеров проявит
неосторожность и вспыхнет от удачного охотничьего выстрела или
каким-нибудь еще образом будет убит, в Управление космической полиции тут
же понесутся от охотников телеграммы с издевательскими соболезнованиями,
но в них, в этих издевательских соболезнованиях, любой без особого труда
увидит и искреннее сожаление, и уважение, и упрек - что ж это вы, ребята?
И наоборот: погибнет кто-нибудь из этих лохмачей, то первому же
арестованному охотнику следователь космопола обязательно выскажет
что-нибудь вроде: "Слыхал про Фьорци? Вот так-то".
Они так давно варятся в своей вечной вражде, что сроднились, что их уже
и отличить друг от друга не всегда можно. Даже привычки у них похожи.
Потом, когда пошли жалобы из галлинского магистрата на резкий подъем
численности бовицефалов, на их возрастающую агрессивность и мэтр
Голденброк из нашего Управления подписал приказ об инспекции на Галлине,
космополовцы решили подключиться и прислали мне в соинспекторы Виктора
Коперника, ты представляешь? Давнишнего моего знакомца, еще по первым
проборам. Ну я рассказывал тебе, как же, неужели не помнишь?
Представь себе наморщенный лоб, прищуренный глаз, выпяченные губы.
Представь приподнятые плечи, руки в карманах, маску недовольства и
самодовольства, а также походку - одновременно небрежную и решительную;
представь не очень новые и не очень форменные брюки, добавь свитер,
когда-то черный с когда-то белой звездой на груди (ты ведь обожаешь
составлять впечатление о человеке по тому, как он одет). Это все
хорошенько смешай с сопением, кряхтеньем, невнятным под нос бормотанием,
добавь щепотку лукавства - и ты получишь что-то похожее на Коперника,
Копа, лучшего из космополовцев, которых я знаю. Я всегда к нему с большой
нежностью относился и потому обрадовался, когда узнал, что он едет со
мной. Какая там настороженность! Мне, наоборот, стало спокойно.


Когда мы подлетели к Галлине и зависли над ее единственным городом со
стандартным именем Эсперанца, нам не сразу дали посадку, и по этому поводу
Коперник высказал недовольство.
- Это они к инспекции так относятся? - сказал он.
- Что тебе не нравится?
- Мне? Пока что ничего. Не такой уж это космический порт, чтобы тянуть
с посадкой.
Эпизод, конечно, пустяковый, и не стоило бы о нем вообще говорить, если
бы Коперник остался к нему равнодушен, как, например, я. Он поджал губы и
с нескрываемым подозрением вытаращился на меня - словно это я задержал
посадку. А мне и самому не терпелось на Галлину, очень уж мне надоела наша
инспекционная посудина. "Дидрих-Даймлер" - вегикл, само собой,
представительный и престижный, но слишком изнутри комфортабельный и потому
неудобный. В нем хорошо проводить светские приемы, а в картишки не
перекинешься. Его громадный салон вызывал у меня чувство, близкое к
отвращению. Да и сам "Дидрих-Даймлер" плохо переносил орбитальные
ожидания: еле слышно поскрипывая, он разминал запоры на люках и клапаны
жизнеобеспечения, был излишне предупредителен, утомлял и, если так можно
сказать о пилот-интеллекторе, сам утомлялся.
- Что-то там внизу, - произнес интеллектор, как это у них водится,
очень информативно. - Кто-то раньше нас подоспел. Турист какой-то.
- Вот-вот, - подхватил Коперник. - Очень, понимаешь, посещаемая
планета. Очень туристская. Переполненный космодром.
- Вечно ты во всем видишь подвох, даже в самых простых совпадениях, -
сказал я и соврал, потому что подозрительностью Коперник не отличался,
несмотря на свой космопол. Он вообще непонятно как стал у них классным
специалистом - с его-то доверчивостью.
- Ага, - ответил он с видимым удовольствием. - Такой уж я человек.
И подмигнул. Сначала он подмигнул мне (очень дружески и понимающе), а
потом для компании - "Дидрих-Даймлеру", куда-то в область полирецепторов.
Тот обрадовался вниманию и в ответ зашипел пожарным баллоном.
Теперь я вижу: Коперник уже тогда что-то подозревал - скорее на всякий
случай. А я смеялся над его подозрениями. И он смеялся вместе со мной,
подозревать не переставая.
И все двадцать минут, пока нам не давали посадку, он соображал,
прикидывал, озабоченно сдвигал брови, комически морщил нос. Не знай я его
раньше, ни за что бы не поверил, что этот туго сбитый толстячок, шутоватый
и генетически невоенный, есть один из лучших охотников за охотниками, по
их же просьбе, надо полагать, и посланный разузнать, что ж там такое
странное стряслось в галлинских лесах.
Потом мы увидели причину задержки. Посадочный зал был мрачен, коричнев
и невелик, а приемные трубы почти все заняты. Почти одновременно с нами
подлетели к Эсперанце сразу два корабля - мега-класса, с подсветкой, яркой
малевкой и прочими штучками, которые я не понимаю как можно переносить в
космос из Метрополии. Я, может быть, консерватор, но и черт с ним, что
консерватор, не люблю я таких вещей - космос требует функциональности,
космос требует уважения, а тут попахивает глумлением. Удивляешься мне?
Коперник огляделся и хмыкнул. А я опять воспринял все это без всякой
тревоги.
Из соседней трубы высыпали цветастые. Было их человек двадцать. По
всему телу, как водится, фильмы-татуировки, бабуиновые прически,
чешуйчатые повязки на бедрах, заплечники "а-ля куафер". Я их раньше не
часто видел, цветастых, в отпусках только, и внимания особенного не
обращал, потому что видом своим они просто вымогали внимание, а я
консерватор, я этого не люблю. Женщины пусть, у женщин все по-другому.
Коперник опять хмыкнул и быстрыми шагами принялся их догонять - я и
опомниться не успел.
Они быстро шли к выходам под громадным низким потолком. Ослепительный
свет, льющийся сверху, и яркость нарядов только подчеркивали бледность их
лиц. Была в этих лицах какая-то общая шизофрения, даже и сказать не могу,
в чем именно она проявлялась. Они оглядывались и спешили.
Коперник, протянув руку, бежал вслед за ними.
- Постойте, ребятки!
Те разом остановились. Они ждали Коперника молча, на него не смотрели.
На бегу Коперник совсем не казался толстым.
- Послушайте, это что у вас - туристская группа?
- Что?! - крикнул один, сильно вздрогнув. - А что такое?
У него был громадный нос и пот искрился на лбу. Что прическа, что
одежда, что кожа лаковая - расцветочка "вырви глаз".
- Да нет, ничего, - добродушно сказал Коперник. - Я подумал, может, вы
туристская группа?
- Туристская, туристская... Да что вам?! - совсем уже дико закричал
парень, и я подумал: ненормальные они, даже для цветастых, какие-то словно
и не люди совсем. Все они пусть и молча стояли, пусть и не шевелились, но
явно нервничали, взвинчены были до крайности, они излучали такую
опасность, что пахли смертью, а Коперник стоял спокойный, улыбчивый, как
будто бы ничего, как будто бы все как надо.
- Нет, я просто, вы уж извините, подумал - может, вы та самая
туристская группа?
Реакция была мгновенной. Все обернулись и посмотрели на Коперника,
причем так, что я счел нужным выбрать удобную позицию и приготовился к
хорошей драке.
Но они только посмотрели, ничего больше. Тот, что разговаривал с
Коперником, совсем растерялся. Он облизнул губы и обернулся к своим:
- А? Вы что-нибудь понимаете?
А Коперник еще добродушнее стал:
- Ну, я имею в виду, что вы ведь не по городу, да? Вы те, которые в
лес?
- Ну? - сказал парень.
Судя по цветастым, ситуация была напряженной. Судя по разговору -
глупой до безобразия.
- Я ведь что спрашиваю, - очень терпеливо и с очень умным видом
объяснил свою позицию Коперник. - Вас ведь не город интересует? Да?
Парень тупо помотал головой. Город, такой же уникальный, как и его
название, цветастых не интересовал.
- Может, вас местная фауна интересует? В познавательном отношении?
Не интересовала их и местная фауна, великолепная как в познавательном,
так и, сколько мне помнится, в эстетическом отношении. Особая, так
сказать, фауна, неповторимая, стандартной субструктуры типа "Аурелия-Б".
Но очень неповторимая.
Коперник раскрыл рот, чтобы задать следующий вопрос, парень сжал кулаки
и челюсти, но тут подскочил к цветастым неизвестно откуда очень бойкий,
очень веселый и очень крикливый человечек. Он захлопал в ладоши и завопил:
- Внимание! Я распорядитель, я распорядитель, все внимание на меня!
Я облегченно вздохнул. Начинать инспекцию с драки мне не очень-то
улыбалось. И так невесть что про нас говорят.
Распорядитель, как бы нас и вовсе не замечая, продолжал:
- Итак, друзья...
Но здесь его перебил Коперник, все такой же настырно добродушный и
любопытствующий.
- Я вас где-то видел, - заметил он.
- Правда? - сказал распорядитель, не удостаивая его взглядом. - Ну,
значит, и я вас тоже. Пошли Друзья, не будем терять времени, нас ждет
интереснейшая и напряженнейшая программа. Ну? Вперед!
Мы были забыты.
- Чего ты к ним пристал? - спросил я, когда мы остались одни. - Не
видишь, цветастые.
- Вижу, - сказал Коп, щурясь сильнее обычного. - Мне вот что интересно
- догадывается ли этот вертунчик, где именно я его видел?
- И где?
- Я с ним пару лет назад в Метрополии за ручку держался. Было такое
знаменитое дело с таблетками. Он тогда вывернулся из-под нас.
- Вывернулся и вывернулся. Пошли. Нас ждут в магистрате.
Коперник посмотрел на меня своим особым понимающим взглядом. Вот за что
я его люблю: иногда, совсем некстати, взглянет на тебя понимающе, хотя
вроде бы и нечего понимать - и хорошо. Я не могу объяснить все это... Мне
часто не хватало такого взгляда, такого отношения и от тебя тоже. У тебя
другие проблемы, ты не смотрела на меня так, и твоя обо мне забота... Ты
не обижайся, пожалуйста, мне другой заботы хотелось.
Коперник хохотнул и сказал:
- И ждут, как я подозреваю, с очень напряженной программой.
- Вот именно.
Честно сказать, разговор в магистрате меня беспокоил. Я знал, как его
вести, но не знал, сумею ли сделать все так, как нужно. Не силен я в
разговорах. Я думал о магистрате, и до тревог Коперника мне не было
никакого дела.


По дороге в магистрат мы немного поглазели на Эсперанцу. Ее уже
коснулась цветастость, и я подумал, что совсем не такой мы представляли
человеческую колонию на Галлине, когда делали ей новую биосферу. Что
меняются времена и мы постепенно от них отстаем и все труднее нам с ними
соглашаться.
Во-первых, жители. Вместо сангвиников, любителей хорошего обеда,
хорошего секса и хорошего трепа, какие должны были бы населять подобную
Галлине планету, нам навстречу спешили люди с деловыми лицами и опасливыми
походками. В большом количестве встречались цветастые самых разных мастей
- нам они, после космопортовской встречи, показались нормальными из
нормальных. Неухоженные бездельники сидели на парапетах и разовых креслах
- они имели тупые лица, вялые толстые ладони и ничего не делали, даже не
слушали ничего, ни на что не смотрели и не разговаривали совсем. Поразила
одна старуха. Было ей, наверное, далеко за сто, голова тряслась, ноги не
слушались и с осанкой не ладилось, но смотри-ка - цветастый наряд с одной
обнаженной грудью, и грудь прямо девичья, только желтая, а другой груди
под одеждой что-то не обнаруживалось. За старухой на веревочке семенило
пупырчатое чудовище размером с человеческую голову. Я даже не сразу
вспомнил, что это такое, пока наконец чудовище не сказало четко, как
профессиональный диктор: "Клоке, клоке". Клоке - галлинская древесная
лягушка, которой вообще-то не место в земноподобной структуре, нет здесь
для нее ниши. Я обрадовался, увидев клокса. И довольно потер руки.
Дважды встретились нам по пути вооруженные фикс-ружьями пожилые ребята.
Обе группы были сильно возбуждены. Проходя мимо, мы невольно прислушались
к их разговорам и поняли, что они направляются к "валу" - той невидимой и
размытой границе, отделяющей геоподобную биоструктуру от аборигенальной.
Говорили они, естественно, о ведмедях и собирались этих ведмедей
отстреливать.
Если честно, то Галлину я не узнал. Когда-то я строил для нее природу и
прекрасно помню, какой она была до пробора, какой стала после. Я был одним
из последних куаферов, покидавших ее после сдачи, и очень неплохо
разбирался в ее предполагаемом будущем - в том, как преобразится ее облик
после отъезда градопостроителей, как изменится флора и фауна внутри зоны и
в ее окрестностях, как будут выглядеть улицы - я разглядывал их на экране
интеллекторной и с высоты птичьего полета, и с уровня пешехода, матшеф
улыбался в полутьме, поднимал кверху ладонь в уверяющем жесте и говорил
нам: "Ребята, все будет так, как на этих картинках".
А даже и близко не было так. То есть не то чтобы совсем плохо, но
машины наши явно чего-то недоучли, что странно. Я видел пустые, без
единого дерева улицы, сплошь покрытые разноцветными кляксами тентов, я
видел постройки, которых не было, могу поклясться, ни в одном проекте:
дурацкие какие-то кубики, приземистые, с вычурными крышами,
домики-однодневки, громадные полуживые билдинги, не рекомендуемые для
передачи на поселения. Убогие заборчики отделяли владения магистрата от
частных владений охотничьего президиума - эклектика цвета, формы,
аморфность функций, полное отсутствие вкуса.
Здание магистрата мы нашли с трудом. Это был трехэтажный помпезный
тортик с псевдобревенчатыми колоннами и пластиковыми рюшами вокруг окон. В
одном окне сидела дама с наружностью и пила из длинной металлической
рюмки. Завидев нас, она встрепенулась и крикнула вглубь:
- Ма-а-аркус! Инспекция!
Дверь отворилась, выскочил мальчик во всем черном и провел нас в
мрачный чулан, именуемый кабинетом (Коперник по пути сонно оглядывался и
все трогал руками), толстенный магистр извлек себя из кресла, с которым,
наверное, давно уже сросся, выдавил из себя сип, означающий вежливое
приветствие, и представил своего заместителя Маркуса - невероятно
подвижного, невероятно бестолкового и в меру хамоватого юного интенданта,
по виду - иисусика со старинных картин. Маркус усадил нас на подоконник,
снабдил рюмками того типа, какой мы видели в руке у дамы с наружностью - в
них был местный кофе, довольно сносный напиток, если воспринимать его
отдельно от названия, - и принялся посвящать нас в проблемы города,
аранжируя речь ужимками и многозначительными гримасами.
Говорил он долго, сумбурно и крайне неосторожно. Я все записывал, но он
об этом не знал. Коперник с отсутствующим видом разглядывал аппаратуру,
мебель, картинки на стенах и магистра. Магистр, по-моему, спал. А я
помалкивал, время от времени направляя разговор в нужное мне русло. Потом,
когда заместитель иссяк и стал суетиться по поводу новой порции кофе,
Коперник соскочил с подоконника и сказал:
- Что-то не очень я понимаю.
- Чего? - не переставая суетиться, услужливо спросил иисусик,
предупредительно моргнув глазами.
- Голова у меня болит, вот чего.
Иисусик кинулся было за гиппократором, но Коперник махнул рукой - не
надо, мол. А я тем временем попросил вместо кофе некоторые бумаги. Части
из них не нашлось, чего и следовало ожидать, но кое-что, самое главное,
имело несчастье наличествовать: еще одно следствие неосторожности
сотрудников магистрата и его полной неподготовленности к инспекции.
Просмотрев бумаги и пересняв их, я сказал уже начавшему кое-что
понимать иисусику (магистр же так и не проснулся):
- Я не знаю, чем вам помочь. Здесь уже не куаферам разбираться.
Коперник вопросительно поднял брови, разглядывая пенку на своем кофе, а
заместитель карикатурно всполошился:
- То есть как, простите? За все неполадки в биоструктуре отвечает ваша
команда. Так написано...
- Написано, написано, - успокоил я. - Там много чего написано.
Например, об ограничениях на застройки, на материалы, на промышленные
отходы...
- Но простите, любезный! Все это должно саморегулироваться. Биосфера
сама должна нивелировать, как же. Приспосабливаться должна (Маркус брызгал
слюной, он очень сердился, он уже догадывался, что сейчас его облапошат, и
даже магистр открыл блеклые глазки). Есть, в конце концов, положение о
передаче планеты!
- А вы его читали?
- Да я... Да я его наизусть помню!
- Сомневаюсь. - Я картинно встал и с ложной, но эффектной
многозначительностью положил на подоконник пустую рюмку. Она покатилась к
краю - мы следили за ней все - и мелодично звякнула, упав на пол. Я
удовлетворенно кивнул. Коперник тоже.
- Сомневаюсь, - повторил я и сделал вид, что иду к двери. - Если бы вы
читали положение более внимательно, вы послали бы нам совсем другое
письмо, с просьбами, а не требованиями. И мы бы не стали затевать
инспекцию, мы бы или вообще никого сюда не прислали, или, что вероятнее,
появилась бы здесь, вследствие нашего к вам сочувствия и самого искреннего
расположения, бригада молодых, здоровых и неиспорченных бездельем ребят -
тех самых куаферов, промахи которых вы так безудержно только что
проклинали. И вполне вероятно, что всех бы вас потеснили в самый центр
города, заперли бы вас аварийным биоэкраном и с полгода никуда бы не
выпускали. Через полгода, может быть, через год вы получили бы свою
планету обратно, только это была бы уже совсем другая планета.
На протяжении всей моей речи иисусик пронзал меня убийственным
взглядом, а когда я замолчал, он вдруг всполошился самым паническим
образом:
- Да-как-вы... Как так?! Но почему? Почему другая? Да вы хоть
понимаете...
- Потому что эту вы изгадили окончательно.
А магистр не спал, очень даже не спал, крайне раздраженный, он уткнулся
в экранчик своего карманного вокса. Мудрый человек, он знал всю игру
наперед, он великолепно понимал, что произойдет дальше. Думаю, что на его
веку уже была хотя бы одна инспекция. Иисусик поглядел на магистра и
звучно зашлепнул рот. Я продолжил:
- На досуге, любезный, не сочтите за труд еще разок просмотреть
положение, а если знаете его наизусть...
- Но погодите!
- А если знаете его наизусть, то повторите по памяти, желательно тот
раздел, где говорится про ограничения на деятельность поселения,
управляемую, если не ошибаюсь, вашим уважаемым магистратом. Там разные
есть пункты. И если вы найдете хоть один...
- Да подождите же вы!
- И если вы найдете там хоть один ненарушенный, сообщите мне. Как бы я
ни был занят, я прилечу лично, извинюсь перед вами и на ваших глазах съем
ту громадную вонючую лягушку, которая в реестрах фауны именуется клоксом.
- Это легко сделать, - вдруг перебил меня Коперник. - Вон у вас и
приборчик для мнемосвязи имеется. - Он указал пальцем туда, где прямо над
магистром, на стене, висела страхолюдная мнемомаска. - Она, кстати,
работает?
- Впрочем, - продолжил я, поскольку ответа на вопрос не последовало, -
я сомневаюсь, что у вас можно найти клокса. Ведь, сколько я понимаю, пункт
об ограничении собак, а также индиговых у вас тоже нарушался неоднократно?
- Почему же нет клоксов? Есть клоксы, их в домах старухи разводят.
Магистр недовольно поморщился:
- Вот видите? А ведь им место только на девственных территориях.
Седьмое дополнение, пункт четвертый, параграф одиннадцать, смотри сноску.
- Нет, ну вы слишком! - пошел на попятную иисусик. - Вы просто-напросто
придираетесь. Мы же ни в чем не обвиняем куаферов.
- Разве? Впрочем, вам и не в чем нас обвинять. Вы сами сделали планету
такой, какой мы ее видим сегодня. И если удивителен чем-то пугающий рост
численности бовицефалов, то только тем, что на самом деле они давно уже