Виталий Семенович Поликарпов
Закат Америки
(философские размышления)

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Предлагаемая работа — смелая попытка своеобразного анализа процессов, развивающихся в Соединенных Штатах Америки. Избранный автором подход противоречит распространенному апологетическому взгляду, который навязчиво идеализирует США как образец для всех. Бросается в глаза предложенная автором аллюзия «Закату Европы» О.Шпенглера, нашумевшей в свое время книги. Автором рассмотрены тенденции экономической, политической, этнической, культурной, бытовой жизни страны. При этом органически совмещены три подхода: внутреннего американского видения, внешних оценок происходящего и авторской позиции. Привлечен обширный материал оригинальных и противоречивых данных.
   За внешним благополучием и рекламной видимостью прослеживаются черты критического развития американской цивилизации, включающие как стремительный рост, так и признаки упадка. На новом современном материале подтверждается выдвинутая нами концепция «комплекса Эрисихтона» — печальной участи социума, основанного на антагонистической и паразитической парадигме. Наглядно представлены светотени американского бытия: яркие вспышки и опасные провалы. Несомненно, книга приглашает читателя к размышлениям, собственным оценкам предмета и будет встречена с интересом.
 
   Председатель Совета Северо-Кавказского научного центра высшей школы, член-корреспондент Российской академии наук, доктор химических наук, кандидат философских наук Ю.А.Жданов.
 
   С изумлением увидели демократию
   в ее отвратительном цинизме, в
   ее жестоких предрассудках, в ее
   нестерпимом тиранстве
А.С.Пушкин (об Америке)

ВВЕДЕНИЕ

   С первых же страниц хочу предупредить читателя, что мне, к величайшему сожалению, не пришлось побывать в Соединенных Штатах Америки, и поэтому вроде бы нет каких-либо прав заниматься исследованием их проблем. Данная ситуация не раз обсуждалась с моими друзьями, товарищами, знакомыми, многие из которых побывали в Америке, и в итоге был вынесен коллективный вердикт о том, что просто необходимо такую монографию написать. Тем более, что прецедент создан нашим соотечественником, оригинальным ученым Г. Гачевым: не будучи в США, он на основе письменных источников и своего творческого воображения умудрился написать эссе «Американский образ мира, или Америка глазами человека, который ее Не видел», основные моменты которых совпали с его наблюдениями, полученными затем, когда он побывал в этой стране по приглашению одного из американских университетов для чтения лекций (См. Гачев Г. Американский образ мира, или Америка глазами человека, который ее Не видел // «Европа+Америка». 1991. N 2 и 1992. N 1; Гачев Г. Национальный образ мира.М., 1998). Это объясняется тем, что мощным орудием проникновения в суть проблем Америки (как и любой другой проблемы) является научный, глубинный подход исследования, позволяющий создать более или менее адекватный действительности образ. Об этом свидетельствует и мой тридцатилетний опыт преподавательской работы в Ростовском государственном университете, ряде вузов Харькова, когда мне приходилось общаться в деловой и дружеской обстановке со студентами и аспирантами более, чем из 50 стран Европы, Азии, Африки и Латинской Америки, читать им лекции и проводить семинарские занятия по философии, истории философии, этике, эстетике, истории религии, теории и истории мировой культуры. В результате этих контактов обнаружилось, что мой запас знаний о многообразных культурах народов мира значительно превосходил представления выросших в них иностранных студентов и аспирантов. Не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что и наш великий Советский Союз как бы моделировал многообразие культур народов мира, которое с жадностью усваивалось мною. Ведь я родился в славном городе Ростове-на-Дону с его пестрым этническим составом населения, мое детство прошло среди армян, татар, украинцев, немцев, цыган, грузин, осетин, турок, персов и представителей других народов Кавказа и Ближнего Востока. Мне пришлось в студенческом отряде Ростовского госуниверситета трудится на целине, где столкнулся с обычаями, нравами и представлениями казахов, узбеков, туркмен и таджиков, а также в Болгарии, где мы работали и жили в домах крестьян сельскохозяйственного кооператива им. графа Игнатьева под Пловдивом, а затем в поездках и отдыхе в Болгарии встречались с американцами, израильтянами, чехами, поляками, немцами, французами, шведами. Мне довелось работать и на Дальнем Востоке, соприкоснуться с культурой малых народов Севера, общаться с корейцами, японцами, канадцами, китайцами, американцами. Почти четверть века работы в вузах Харькова позволили мне войти в глубины украинской, польской, словацкой, чешской, венгерской, румынской культур в лице их живых носителей. В моих жилах течет кровь многих народов, что объясняет тягу к иностранным языкам — в своей научной работе мне пришлось переводить с таких языков, как английский, французский, испанский, португальский, венгерский, румынский, польский, словацкий, чешский, сербский, болгарский и др. Известно, что каждый язык дает свою картину окружающего нас мира, придавая ей этническую окраску. Не следует забывать и того существенного момента, что в силу моей профессии мною освоен достаточно значительный объем знаний о культурах народов мира, причем теоретические знания корректировались благодаря общению с американцами, немцами, чехами, поляками, египтянами, сирийцами, индийцами, китайцами, кубинцами, боливийцами, марокканцами, алжирцами, пакистанцами, пуштунами, нигерийцами, палестинцами, курдами, монголами, румынами, венграми, испанцами, конголезцами и др. Все это вместе взятое дает мне основание заняться созданием образа современной Америки на фоне всего нынешнего мира.
   К тому же следует считаться с тем, что благодаря средствам массовой информации многие имеют некий образ Америки. Американский исследователь Д. Стивенсон в своей книге «Америка: народ и страна» пишет об этом следующее: «Любой, кто родился во второй половине XX века и живет в стране с развитыми средствами массовой информации — газетами и журналами, книгами и кино, радио и телевидением, видеомагнитофонами и рекламой любых видов, — получил много, если не очень много различных представлений об Америке и о жизни в ней. Большинство европейцев уже „познали“ ее, даже если их нога никогда не ступала на американскую землю, и поэтому так трудно знакомить их с нею. Ведь они смотрели, слушали и читали о Соединенных Штатах на протяжении всей своей жизни… Иными словами, каждый считает себя пусть даже небольшим, но „специалистом по Америке“» (Стивенсон Д.К. Америка: народ и страна. М., 1993. С.4).
   Более того, оказывается, что и сами американцы в силу определенных причин не очень-то знают свою страну. Недавно видный российский ученый, член-корреспондент РАН Ю.А. Жданов на встрече с представителями отечественных СМИ упрекнул их в том, что они весьма односторонне освещают жизнь Соединенных Штатов Америки. В ответ на это присутствовавший на встрече декан факультета журналистики Нью-Йоркского университета заявил, что американцы многого не знают о своей стране, что же говорить о неамериканцах. Понятно, что Америка представляет собой не очень простой феномен, что существует множество ее образов, ни с одним из которых неправомерно ее отождествлять; ясно, что книга носит полемический характер.
   Сейчас значительно возрос интерес к Соединенным Штатам Америки, особое внимание привлекает их будущее в наступающем XXI столетии, ибо они остались единственной сверхдержавой после развала Советского Союза и находятся на вершине своего могущества. Многие американские и российские специалисты считают, что наступающее столетие будет характеризоваться глобальной гегемонией Америки. Так, глава еженедельника «Ю.С. ньюс энд Уорлд Рипорт» М. Зукерман утверждает: «Франция была хозяйкой семнадцатого столетия, Британия — девятнадцатого, а Америка — двадцатого. Она также будет владеть и двадцать первым» (Zuckerman M.B. A Second American Century // Foreign Affairs. May/June.1998. P.31). Однако существует и иная точка зрение на будущее Соединенных Штатов Америки, которую оптимистичной отнюдь нельзя назвать. Американский экономист П. Крюгман на основе имеющихся данных приходит к выводу, что представление о господстве Америки в следующем веке является «хвастливым заявлением» (См. Krugman P. America the Boastful // Foreign Affairs. May/June.1998). Американский король менеджмента П.Друкер считает, что сегодня на смену «американскому столетию» (это является явным преувеличением) приходит «век развитых стран», что наиболее значимые экономические, политические и социальные события начала XXI в. будут происходить в Азии (МЭиМО. 1998. № 11. С.6).
   Так как в нынешнем мире все взаимосвязано, то поиск ответа на вопрос о будущем Америки сопряжен с представлением о дальнейшей судьбе России (не следует забывать, что в середине 90-х годов разработан так называемый «Гарвардский проект», согласно которому Россию нужно расчленить на 30-40 независимых государств, и значительно уменьшить ее население; хотя сейчас некоторые представители американского истеблишмента считают необходимым сохранение России как целого). Поэтому в данной книге предпринимается попытка на основе анализа текстов американских и неамериканских исследователей, дающих тот или иной образ Америки, вычленить некий инвариант, позволяющий спрогнозировать ее судьбу. Понятно, что заниматься прогнозами дело неблагодарное, однако именно человеку присуще стремление хотя бы краешком глаза увидеть будущее. Автор, как и другие представители любознательного пода Homo sapiens, тоже хочет удовлетворить эту фундаментальную потребность и результатами своего поиска поделиться с другими. Основная идея состоит в том, что белая англосаксонская Америка находится в процессе саморазрушения. Выражаю благодарность всем тем, кто оказал мне помощь своими советами, замечаниями, наблюдениями о жизни в Соединенных Штатах Америки, в том числе, член-корреспондента РАН Ю.А. Жданова, действительного члена Академии гуманитарных наук России, вице-президента Академии гуманитарных наук России, действительного члена Нью-Йоркской академии наук, доктора философских наук, профессора Ю.Г. Волкова, доктора философских наук, профессора В.Е. Давидовича, доктора технических наук, профессора А.А. Колесникова, аспирантов, магистров и студентов, побывавших в Америке. Книга является учебным пособием, в качестве иллюстраций в ней использованы произведения американских, зарубежных и российских исследователей, она рассчитана на широкий круг читателей.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. АМЕРИКА ГЛАЗАМИ АМЕРИКАНЦЕВ

1.1. Теория Америки: эксперимент или предначертание свыше?
(Шлезингер А.М. Циклы американской истории.М., 1992)

   В год двухсотлетия независимости Америки, почти через два столетия после того, как Кревекер озадачил всех своим вопросом, американский индеец, писавший на тему «Североамериканец» в журнале, адресованном черным американцам, сделал вывод: «В настоящее время никто в действительности не знает, что такое Америка на самом деле». Несомненно, ни у какого другого исследователя нет большего права размышлять над этой сохраняющейся и по сей день тайной, чем у потомка коренных обитателей Америки. Несомненно, ни у каких других читателей нет большего права разделять его недоумение, чем у потомков рабов. Да и окончательной разгадки этой тайны тоже нет. Нет разрешения загадки в последней главе: нет никакой последней главы. Лучшее, что может делать толкователь, — это изучать узор на ковре, обязательно осознавая при этом, что другие толкователи выявят там другие фигуры.
   Американский ковер весьма пестр. Две нити, которые переплелись с того самого времени, когда англо-говорящие белые впервые вторглись на западный континент, ведут каждая свою тему, пребывая в неутихающем противоборстве относительно того, в чем смысл Америки. Истоки обеих тем лежат в нравственных установках кальвинизма. Обе темы в дальнейшем были обновлены светскими дополнениями. Обе нашли себе место в разуме американца и на протяжении американской истории борются за обладание им. Их соперничество, несомненно, будет продолжаться до тех пор, пока существует нация.
   Я назову одну тему традицией, а другую — контртрадицией, тем самым сразу выдавая свои собственные пристрастия. Другие историки могут поменять их местами. Я не стал бы особенно спорить насчет этого. Пусть они демонстрируют свои собственные пристрастия. В любом случае традиция — в том смысле, который вкладываю я, — первоначально вышла из недр исторического христианства в толковании св. Августина и Кальвина. Кальвинистское учение по духу своему было пропитано убеждением в испорченности человека, в ужасающей непрочности человеческого бытия, в суетности всех дел простых смертных, находящихся под судом беспощадного и грозного божества… В этом вопросе кальвинистская идея «истории, направляемой Провидением», — «провиденческой истории» — противоречила тезису об американской исключительности. Согласно «провиденческой истории», все мирские сообщества конечны и проблематичны: все они процветали и увядали, все имели начало и конец. У христиан эта идея нашла классическое выражение в великой попытке св. Августина разрешить проблему упадка и падения Рима, — проблему, которая больше, чем какая бы то ни было другая, занимала умы серьезных западных историков на протяжении тринадцати веков после появления «Града Божьего». Эта одержимость стремлением постичь смысл классической катастрофы обеспечила связующее звено между церковным и светским взглядами в американских колониях — между американцами XVII в., читавшими писания отцов христианства, и американцами XVIII в., читавшими Полибия, Плутарха, Цицерона, Саллюстия и Тацита…
   В ранний период республики доминирующей была идея о том, что Америка — это эксперимент, предпринятый вопреки истории, чреватый риском, проблематичный по результатам. Но начала проявляться и контртрадиция. И, как показывает растущий оптимизм сменявшихся президентов, она проявлялась по нарастающей. Контртрадиция также имела свои корни в этической системе кальвинизма…
   Почему убеждение в предрасположенности людей к порче, а государств — к гибели и проистекающая из этого идея об Америке как эксперименте уступили место заблуждению насчет священной миссии и освященной свыше судьбы? Первоначальное убеждение произрастало из реалистических концепций истории и человеческой натуры, —концепций, которые увядали по мере того, как республика процветала. Ярко выраженная историчность мышления отцов-основателей не выдержала испытания временем. Хотя первое поколение независимой Америки прибыло в Филадельфию с грузом исторических примеров и воспоминаний, его функцией было именно освобождение своего творения от действия законов истории. Как только отцы-основатели сделали свое дело, история стала строиться на новой основе и на американских условиях. «В нашей власти, — заявил в „Здравом смысле“ Томас Пейн, — начать все сначала». Эмерсон определил себя как вечного искателя без прошлого за спиной. «Прошлое, — писал Мелвилл в „Белом бушлате“, — мертво, и ему не суждено воскреснуть; но Будущее наделено такой жизнью, что оно живо для нас даже в предвкушении его».
   Процесс самовлюбленного отказа от истории, активно комментировавшийся иностранными путешественниками, был закреплен одновременным уходом — после 1815 г. — от участия в борьбе между державами Старого Света. Новая нация в основном состояла из людей, оторвавшихся от своих исторических корней, бежавших от них или враждебно относившихся к ним. Это также способствовало отходу республики от установок и принципов светского толкования истории. «Вероятно, ни одна другая цивилизованная нация, — было отмечено в „Демокрэтик ревью“ в 1842 г., — не порывала со своим прошлым так основательно, как американская».
   Однако по сравнению с XX в., прошлое столетие было пропитано историческим духом. Сегодня, несмотря на все меры по сохранению исторических памятников и многочисленные празднования юбилеев по рецептам шоу-бизнеса, мы в основе своей стали, в том что касается интереса и познаний, народом без истории. Бизнесмены согласны с Генри Фордом-ст., что история — это чепуха. Молодежь больше не изучает историю. К ней поворачиваются спиной ученые, весь энтузиазм которых сосредоточен на отрицающих историю бихевиористских «науках». По мере ослабления исторического самосознания американцев в образующийся вакуум хлынула мессианская надежда. А по мере либерализации христианства, отходящего от таких основополагающих догматов, как первородный грех, оказалось удалено еще одно препятствие, мешавшее вере в благодетельность и совершенство нации. Идея эксперимента отступила перед идеей судьбы как основы жизни нации.
   Все это, конечно, было и спровоцировано, и закреплено фактами использования национальной мощи в наше время. Все нации предаются фантазиям о своем прирожденном превосходстве. Когда они, подобно испанцам в XVI в., французам в XVII в., англичанам в XVIII в., немцам, японцам, русским и американцам в XX в., начинают действовать согласно своим фантазиям, процесс этот имеет тенденцию превращать их в угрозу для других народов. Американцами эта бредовая идея овладевала в течение того долгого времени, пока они не принимали участия в делах реального мира. Когда же Америка вновь вышла на мировую арену, ее подавляющая мощь закрепила в ее сознании это обманчивое видение.
   Таким образом, теория избранной нации, нации-спасительницы, стала почти официальной верой. Хотя контртрадиция расцвела в полную силу, традиционный подход не исчез вполне. Некоторые продолжали считать идею счастливого царства совершенной мудрости и совершенной добродетели обманчивой грезой о Золотом веке, при этом, вероятно, недоумевая, зачем Всевышний стал бы особо выделять американцев… Так борьба между реализмом и мессианством, между теориями эксперимента и судьбы продолжается до настоящего времени. Ни один из современных нам критиков контртрадиции не произвел большего эффекта, чем Райнольд Нибур, с его уничтожающей христианской полемикой, направленной против всей идеи «спасения посредством истории». По предположению Нибура, Соединенные Штаты воплотили иллюзии либеральной культуры потому, что «мы имели религиозную точку зрения на свою национальную судьбу, которая истолковывала появление и существование нашей нации как попытку Бога дать некое новое начало истории человечества». Пуритане постепенно перенесли акцент с божественного благорасположения, оказываемого нации, на добродетель, которую нация якобы приобретает посредством божественного благорасположения. Нибур определил мессианство как «испорченное выражение поисков человеком абсолюта среди опасностей и случайностей своего времени» и предостерег относительно «глубокого слоя мессианского сознания в разуме Америки». Миф о невинности фатально опасен для мудрости и благоразумия. «Подобно индивидуумам, нации, которые, по своей собственной оценке, характеризуются полной невинностью, совершенно невыносимы в общении с окружающими». Пусть нация, считающая себя всегда и во всем правой, дойдет до понимания Божьего суда, который предстоит всем человеческим устремлениям, и никогда не забывает о «глубинах зла, до которых могут опуститься индивидуумы и сообщества, особенно когда пытаются играть в истории роль Бога». Таким образом, — величайшая ирония американской истории — Нибур использовал религию для опровержения религиозного истолкования национальной судьбы.
   Люди могут испортиться, государства — погибнуть: как и у других стран, существование Америки — это непрерывное испытание. Если одни политические лидеры были мессианистами, то другие видели перед собой некий эксперимент, проводимый без всяких гарантий свыше простыми смертными с ограниченной мудростью и силой. Второй Рузвельт считал, что жизнь ненадежна, а судьба нации — под угрозой. Республике все еще требовалось «смелое, настойчивое экспериментирование. Здравый смысл подсказывает брать на вооружение метод и испытывать его на практике: если он плох, надо открыто признать это и испробовать другой. Но самое важное — надо пытаться что-то делать». У Джона Ф. Кеннеди предощущение макиавеллевского мотива сочеталось с религией его предков, которая осознавала пределы человеческих устремлений. «Прежде чем истечет мой срок, — заявил он в своем первом ежегодном послании, — нам нужно будет проверить вновь, может ли нация, организованная и управляемая так, как наша, выдержать испытание временем. Результат ни в коей мере не предопределен».
   Это напомнило состояние духа отцов-основателей. Но вера в неизменную правоту нации и предопределенную свыше судьбу остается сильной. Невозможно не ощущать, что эта вера способствовала перегибам, совершенным американцами во всем мире, и что республика многое потеряла, забыв то, что Джеймс назвал «прежней американской натурой». Ибо мессианство — иллюзия. Ни одна страна, будь то Америка или любая другая, не является святой и уникальной. Все нации занимают равное место перед Богом. У Америки, как у любой другой страны, есть интересы реальные и надуманные, заботы бескорыстные и эгоистические, мотивы высокие и низкие. Провидение не поставило американцев особняком от других, меньших числом человеческих пород. Мы тоже являемся частью непрерывной ткани истории.

1.2. Загнивает ли Америка?
(Лернер М. Развитие цивилизации в Америке.М., 1992.Т.2)

   Когда размышляешь о пути, пройденном Америкой в течение длительного периода, с позиций исследователя цивилизаций, прежде всего поражают три вещи. Первое: будучи частью «организма», Америка подвластна тому окружению, в котором ей приходится существовать, и тому, которое она создает сама. Второе: Америка является составной частью истории со всеми ее жесткими и грязными реалиями, императивами и случайностями. Третье: Америка—это миф, живущий в соответствии с символами, отвечающими тем мифам, которые приписывает ей мир, и теми, что произрастают из ее самовосприятия.
   Я употреблял термин «американская исключительность», чтобы сразу с его помощью отразить присущее американцам ощущение уникальности американского опыта и их убежденность, что Америка не пойдет по дорогам, проторенным старыми цивилизациями, но сумеет проложить свою собственную. В ту пору, когда Америка была среди западных стран восходящей звездой, упор делался на существовавшие представления о Старом и Новом Свете: Новый Свет набирал силу, чтобы определить свою судьбу, отличную от судьбы Старого Света. В этом представлении воплотилось ощущение особого предназначения Америки, равно как и ее чувства гордости. И оно ранее других стало почвой для дискуссий между историками, начиная с Фредерика Тернера и Чарльза Бэрда и до Рейнхольда Нибура, дало возможность на основе концепции «фронтира» разрабатывать бесконечные символические проекты и придало утопических черт американской энергии.
   В то же время оно несло с собой и отрицательный заряд. Всякий раз, когда одна из границ—географическая, интеллектуальная или нравственная—была достигнута и пройдена, когда Америка страдала от унизительных задержек, раздавались мрачные голоса, провозглашавшие «конец» истории американской уникальности.
   Но конец этот не наступал, какими бы бурными ни были некоторые события, начиная с 60-х годов. Америка оставалась магнитом, притягивающим к себе беженцев из всех порушенных демократий и закрытых обществ. Какие бы неудачи ни терпела она сама, она все еще считалась убежищем, где оставалось место для выбора, предлагавшего свободу в вопросах экономики, государственного и общественного устройства и созидательность своей науки и технологий.
   Вполне вероятно, что в течение последних десятилетий лицезреть конец собственной истории пришлось именно Старому Свету. Там, где когда-то существовал мир династических монархий, теперь возник мир обществ, истощенных психологически и морально, в основном марксистского или постмарксистского образца, которые потеряли свою силу и привлекательность. Эти общества вместе с их философией выглядят сегодня как старинные крепости, выступающие из заброшенной земли прошлого. На деле же их шансы разрушить эти стены теперь во многом зависят от того, насколько успешно они будут следовать новой модели, учрежденной Америкой и ее соперниками и конкурентами в Западной империи.
   Более серьезная угроза американской исключительности исходит с другой стороны—от страшного разрушительного оружия (начиная с водородной бомбы начала 50-х годов), которое может уравнять все народы, старые и молодые, открытые и закрытые, в «братстве» потенциально облученной, обезлюдевшей пустыни.
   Эта печальная перспектива стала тем водоразделом, который продвинул Америку к большей степени зрелости. Если раньше она была энергичной молодой цивилизацией, бросающей вызов устоявшимся государствам как модель свободного общества, поборника равноправия, теперь она взяла на себя роль и практического, и символического лидера империи свободного мира, прикрывающего ее защитным «зонтиком» своей высокой технологии и здравого смысла.