Шутка была для Тани и оружием, и средством самозащиты, но вот шутливость Юзефа Басти, сказать по правде, поначалу ее просто обескураживала. Потом она привыкла. Однако предложенный им план, как раздобыть оружие, показался ошеломляющим. Необходимо было окончательное решение Бати, чтобы разговор, начавшийся якобы забавы ради, воплотился в действие.
Впрочем, ни Юзеф, ни его приятель — солдат, охранявший склад, больше не шутили.
— Дорогая фрейлейн, — объяснил солдат, — эти дурни, по-видимому, считают меня своим за мое хорошее немецкое произношение. Иначе мне, чеху, не доверили бы такой высокий пост — охранять оружие. Вы мне рассказали много правдивых вещей, я очень благодарен вам. Мы с Юзефом решили отблагодарить вас по-настоящему. Вам нужно оружие? Приходите на склад и возьмите. Там его немало…
Таня опешила. Уж не рехнулся ли он? Возможно ли — забрать оружие у фашистов?! Нет, тут кроется неладное. Может быть, охранник решил заманить ее и других в ловушку, поймать на месте преступления?
На это она не пойдет.
Между тем молодой чех горячо убеждал Таню, что замысел его легко осуществить. Они с лейтенантом Басти продумали это во всех деталях.
— Верьте мне, я не подлец. Я — честный человек. Только выслушайте меня внимательно. Та часть здания, что выходит на улицу, тыловая часть, охраняется лишь одним часовым. В ночь на воскресенье там буду стоять я. Оттуда можно проникнуть в здание и пройти в кладовую. В ней хранится оружие, которое немцы отбирают при арестах. Я нарисую вам план здания, укажу, где находится кладовая. Запирают ее обычным ключом. Оттуда можно забрать все, и никто сразу не хватится. Я заметил, теперь они складывают оружие в другой комнате. В кладовую ходят очень редко, верьте мне…
Совершить такой налет!
Что может быть страшнее и рискованней? Но там — оружие, которого так недостает партизанам.
И Таня в душе одобрила этот план. Рассказала о нем безгранично смелой Марии-маленькой. Посоветоваться с Андреем не было возможности. Пешком идти в Бобры и обратно — на это потребуется несколько дней, а действовать нужно было незамедлительно. Тогда Мария и устроила Тане встречу с Батей, так рассердившую поначалу этого сурового человека.
Вскоре от Бати пришел ответ: «Чех заслуживает доверия. Действуйте».
Ночь под воскресенье выдалась морозная. Людей на улицах было немного. Но невзирая на стужу вышли погулять две молодые пары. Это была Таня с друзьями. Они весело приветствовали встречавшихся на пути патрульных.
Подошли к зданию. У входа стоял, переминаясь с ноги на ногу, часовой. Казалось, он никак не может согреться. Но это был сигнал, означающий: «Можете входить»:
Ребята притихли, глубоко взволнованные.
Они прижимались к стене, готовые слиться с нею. За углом — дверь. В нее им предстояло сейчас войти. Так объяснил солдат-чех. А где же он сам? Ах да, он, как условились, побрел в другой конец здания, чтобы ничего не видеть, не мешать. А вдруг — чтобы дать оттуда сигнал для ареста советских подпольщиков?
Ладно, об этом поздно.
Чех говорил: надо подняться на второй этаж, пройти вдоль коридора. В шестой комнате слева сложено оружие. Открыть замок нетрудно простой отмычкой.
Так входить или…
Но ведь уже решено: довольно об этом.
Сам старик Батя после размышлений сказал: «Действуйте!»
Значит, пошли.
Таня, разрумянившаяся на морозе, в коротком, с красивой вышивкой, полушубке, подаренном партизанами, в белых мягких бурочках и пушистом белом платке, вошла первой: отворила незапертую дверь, поднялась по ступенькам. За ней последовали ее друзья. В длинном коридоре дверь искали на ощупь: первая, вторая, третья… Вот и шестая. Не опечатана.
Звякнул замок, и в тусклом свете зажигалок все четверо увидели разложенные на полках пистолеты, гранаты, самодельные клинки. Быстро сгребли все это в сумки — и назад. Только один задержался: снова запер замок, стараясь не оставить ни единой царапины.
Сошли вниз. Вышли на улицу. Там по-прежнему никого не было. Часовой стоял спиной к ним у противоположного угла.
И опять весело шагали по улице две молодые жизнерадостные пары. Перекликались, толкали друг друга. Это — для случайных прохожих. Но когда кто-то из ребят издали заметил патруль — с другого конца улицы на них надвигались четверо с автоматами, — все встревожились.
Было уже одиннадцать вечера — время, когда у прохожих требовали пропуска.
Они были и у девушек, и у их спутников. Тревожило другое: ночные патрули нередко обыскивали запоздалых прохожих. У каждого из парней лежало в кармане по заряженному пистолету — «беззвучке». Пистолеты мгновенно выкинули в сугроб, патрульные этого не заметили. Их внимание отвлекла Таня: она бросилась вперед и по-немецки стала их приветствовать, желать здоровья, счастья, успехов. Возбужденная, розовая от мороза и волнения, она была очень хороша. И тут она сделала такое, чего в иные времена ребята не простили бы ей во веки веков.
Презрительно, через плечо указав расчувствовавшимся патрульным на товарищей, Таня попросила освободить их с подругой от назойливой любезности этих незнакомых молодых людей. То, мол, помощь свою предлагают — сумки с продуктами дотащить, то на танцы приглашают.
Расступившись, патрульные пропустили девушек, нагруженных сумками, прикрытыми сверху какими-то тряпочками.
— Данке! Благодарствую! — крикнула Таня, оглянувшись, и увидела расстроенные лица ребят. Вот чудаки! Они в самом деле были ошеломлены Таниным коварством, да еще вдобавок пропуска их были действительны лишь до одиннадцати часов, а стрелка перешла уже на двенадцатый.
Ребят обыскали и объявили арестованными. Правда, несколько марок, которые ребята наскребли по карманам, сделали свое дело: их отпустили. Они заторопились на квартиру Тамары Синицы, где их ждали девушки. Оружие, взятое со склада, спрятали в ожидании часа, когда можно будет ходить без пропуска.
Едва рассвело, Таня отправилась к месту, где ребята выбросили пистолеты. Для отвода глаз она взяла с собой Лену. Тамарину племянницу.
Лена, необычайно привязавшаяся к Тане, стала ее глазами и ушами. Девочка очень гордилась, что тетя Таня взяла ее на поиски оружия.
Ночью выпал снег, намело новые сугробы. Лена с Таней сняли варежки, зарылись почти по локти в снег. Края рукавов быстро обледенели, руки жгло как огнем.
— Есть! — воскликнула Лена. — Вот один.
Таня схватила находку, сунула за пазуху. Стали искать второй пистолет. Руки окоченели. Лена опустилась на колени, разрывая снег.
Послышались шаги — патрульные! Пришлось отойти в сторону. Потом вернулись обратно, опять начали шарить в снегу.
Появились любопытные прохожие, заинтересовались: что можно искать в снегу?
— Брошку вчера здесь потеряла. Простенькая, но дорога как подарок… — сокрушалась Таня. — Видно, подобрал кто-то.
Прохожие разошлись, улица опять опустела. Искали долго. Наконец нашли пистолет у стены дома.
Очень скоро пистолет этот пригодился подпольщикам. Из него, стрелявшего бесшумно, спустя несколько дней на углу Старо-Виленской и Мопровской улиц…
Но об этом позже.
С НОВЫМ ГОДОМ, ДРУЗЬЯ И… ВРАГИ!
ОШИБКА ФРЕЙЛЕЙН МАРИИ
КОГДА ПРИХОДИТ БЕДА…
Впрочем, ни Юзеф, ни его приятель — солдат, охранявший склад, больше не шутили.
— Дорогая фрейлейн, — объяснил солдат, — эти дурни, по-видимому, считают меня своим за мое хорошее немецкое произношение. Иначе мне, чеху, не доверили бы такой высокий пост — охранять оружие. Вы мне рассказали много правдивых вещей, я очень благодарен вам. Мы с Юзефом решили отблагодарить вас по-настоящему. Вам нужно оружие? Приходите на склад и возьмите. Там его немало…
Таня опешила. Уж не рехнулся ли он? Возможно ли — забрать оружие у фашистов?! Нет, тут кроется неладное. Может быть, охранник решил заманить ее и других в ловушку, поймать на месте преступления?
На это она не пойдет.
Между тем молодой чех горячо убеждал Таню, что замысел его легко осуществить. Они с лейтенантом Басти продумали это во всех деталях.
— Верьте мне, я не подлец. Я — честный человек. Только выслушайте меня внимательно. Та часть здания, что выходит на улицу, тыловая часть, охраняется лишь одним часовым. В ночь на воскресенье там буду стоять я. Оттуда можно проникнуть в здание и пройти в кладовую. В ней хранится оружие, которое немцы отбирают при арестах. Я нарисую вам план здания, укажу, где находится кладовая. Запирают ее обычным ключом. Оттуда можно забрать все, и никто сразу не хватится. Я заметил, теперь они складывают оружие в другой комнате. В кладовую ходят очень редко, верьте мне…
Совершить такой налет!
Что может быть страшнее и рискованней? Но там — оружие, которого так недостает партизанам.
И Таня в душе одобрила этот план. Рассказала о нем безгранично смелой Марии-маленькой. Посоветоваться с Андреем не было возможности. Пешком идти в Бобры и обратно — на это потребуется несколько дней, а действовать нужно было незамедлительно. Тогда Мария и устроила Тане встречу с Батей, так рассердившую поначалу этого сурового человека.
Вскоре от Бати пришел ответ: «Чех заслуживает доверия. Действуйте».
Ночь под воскресенье выдалась морозная. Людей на улицах было немного. Но невзирая на стужу вышли погулять две молодые пары. Это была Таня с друзьями. Они весело приветствовали встречавшихся на пути патрульных.
Подошли к зданию. У входа стоял, переминаясь с ноги на ногу, часовой. Казалось, он никак не может согреться. Но это был сигнал, означающий: «Можете входить»:
Ребята притихли, глубоко взволнованные.
Они прижимались к стене, готовые слиться с нею. За углом — дверь. В нее им предстояло сейчас войти. Так объяснил солдат-чех. А где же он сам? Ах да, он, как условились, побрел в другой конец здания, чтобы ничего не видеть, не мешать. А вдруг — чтобы дать оттуда сигнал для ареста советских подпольщиков?
Ладно, об этом поздно.
Чех говорил: надо подняться на второй этаж, пройти вдоль коридора. В шестой комнате слева сложено оружие. Открыть замок нетрудно простой отмычкой.
Так входить или…
Но ведь уже решено: довольно об этом.
Сам старик Батя после размышлений сказал: «Действуйте!»
Значит, пошли.
Таня, разрумянившаяся на морозе, в коротком, с красивой вышивкой, полушубке, подаренном партизанами, в белых мягких бурочках и пушистом белом платке, вошла первой: отворила незапертую дверь, поднялась по ступенькам. За ней последовали ее друзья. В длинном коридоре дверь искали на ощупь: первая, вторая, третья… Вот и шестая. Не опечатана.
Звякнул замок, и в тусклом свете зажигалок все четверо увидели разложенные на полках пистолеты, гранаты, самодельные клинки. Быстро сгребли все это в сумки — и назад. Только один задержался: снова запер замок, стараясь не оставить ни единой царапины.
Сошли вниз. Вышли на улицу. Там по-прежнему никого не было. Часовой стоял спиной к ним у противоположного угла.
И опять весело шагали по улице две молодые жизнерадостные пары. Перекликались, толкали друг друга. Это — для случайных прохожих. Но когда кто-то из ребят издали заметил патруль — с другого конца улицы на них надвигались четверо с автоматами, — все встревожились.
Было уже одиннадцать вечера — время, когда у прохожих требовали пропуска.
Они были и у девушек, и у их спутников. Тревожило другое: ночные патрули нередко обыскивали запоздалых прохожих. У каждого из парней лежало в кармане по заряженному пистолету — «беззвучке». Пистолеты мгновенно выкинули в сугроб, патрульные этого не заметили. Их внимание отвлекла Таня: она бросилась вперед и по-немецки стала их приветствовать, желать здоровья, счастья, успехов. Возбужденная, розовая от мороза и волнения, она была очень хороша. И тут она сделала такое, чего в иные времена ребята не простили бы ей во веки веков.
Презрительно, через плечо указав расчувствовавшимся патрульным на товарищей, Таня попросила освободить их с подругой от назойливой любезности этих незнакомых молодых людей. То, мол, помощь свою предлагают — сумки с продуктами дотащить, то на танцы приглашают.
Расступившись, патрульные пропустили девушек, нагруженных сумками, прикрытыми сверху какими-то тряпочками.
— Данке! Благодарствую! — крикнула Таня, оглянувшись, и увидела расстроенные лица ребят. Вот чудаки! Они в самом деле были ошеломлены Таниным коварством, да еще вдобавок пропуска их были действительны лишь до одиннадцати часов, а стрелка перешла уже на двенадцатый.
Ребят обыскали и объявили арестованными. Правда, несколько марок, которые ребята наскребли по карманам, сделали свое дело: их отпустили. Они заторопились на квартиру Тамары Синицы, где их ждали девушки. Оружие, взятое со склада, спрятали в ожидании часа, когда можно будет ходить без пропуска.
Едва рассвело, Таня отправилась к месту, где ребята выбросили пистолеты. Для отвода глаз она взяла с собой Лену. Тамарину племянницу.
Лена, необычайно привязавшаяся к Тане, стала ее глазами и ушами. Девочка очень гордилась, что тетя Таня взяла ее на поиски оружия.
Ночью выпал снег, намело новые сугробы. Лена с Таней сняли варежки, зарылись почти по локти в снег. Края рукавов быстро обледенели, руки жгло как огнем.
— Есть! — воскликнула Лена. — Вот один.
Таня схватила находку, сунула за пазуху. Стали искать второй пистолет. Руки окоченели. Лена опустилась на колени, разрывая снег.
Послышались шаги — патрульные! Пришлось отойти в сторону. Потом вернулись обратно, опять начали шарить в снегу.
Появились любопытные прохожие, заинтересовались: что можно искать в снегу?
— Брошку вчера здесь потеряла. Простенькая, но дорога как подарок… — сокрушалась Таня. — Видно, подобрал кто-то.
Прохожие разошлись, улица опять опустела. Искали долго. Наконец нашли пистолет у стены дома.
Очень скоро пистолет этот пригодился подпольщикам. Из него, стрелявшего бесшумно, спустя несколько дней на углу Старо-Виленской и Мопровской улиц…
Но об этом позже.
С НОВЫМ ГОДОМ, ДРУЗЬЯ И… ВРАГИ!
Время неслось безостановочно.
Всего несколько листков-дней оставалось в календаре до конца 1942 года. На пороге стоял сорок третий.
Второй раз встречали жители Белоруссии Новый год под властью оккупантов. Готовилась к встрече Нового года и Таня.
За пять месяцев работы в тылу врага она изменилась, повзрослела. Узнавая новых людей, постоянно испытывая каждого из них в деле, она силой обстоятельств открывала главное, определяющее в их жизни, но вместе с тем как бы заново постигала и самое себя, беспощадно отсекая все мешавшее ей.
Окруженная врагами, она с обостренной чуткостью ощущала кровную связь с теми, кому помогала сама, и с теми, кто помогал ей. Они неукоснительно слушались Таню, хотя ей было всего девятнадцать лет.
По-прежнему, невзирая на слякоть или холод, пренебрегая опасностями, Таня регулярно ходила в Бобры. С новыми сведениями. За новыми приказами, которые нередко поступали прямо из Москвы.
Незадолго до Нового года Андрей дал Тане очередное нелегкое поручение: пополнить партизанскую аптеку бинтами, йодом, глицерином, аспирином и другими лекарствами. Кое-что раздобыла у себя в больнице Мария-маленькая, но не могла же она опустошить весь шкафчик с медикаментами.
— Остальное добудем у немецких солдат, — сказала Мария. — Они и продадут, и на вещички сменяют…
— Вот и чудесно! — обрадовалась Таня. — Понимаешь, еще надо будет у них достать бутылки из-под шампанского.
Мария расхохоталась.
— Ты что, пункт по приему посуды решила открыть? А пивные принимать не будешь? Или водочные?
— Нет, — возразила Таня серьезно и строго. — Нужны бутылки именно из-под шампанского. И побольше. Пробки, блестки там эти разные тоже нужно поискать.
Достать бутылки было несложно: оккупанты пили награбленное вино и бутылки выкидывали на задворки десятками. Вскоре у Тани накопился порядочный запас.
И вот в канун Нового года Таня приступила к необычной стряпне.
Подоткнув фартук, завернув рукава фланелевого Тамариного платьишка, она сосредоточенно готовила новогоднее угощение по рецепту, вывезенному еще из Москвы. Как у старшей поварихи, были у нее и помощники — друзья Марии-маленькой.
Таня готовила взрывчатую смесь. Ею заполняли бутылки из-под шампанского, на пробку надевали проволоку, обертывали серебряной бумагой. Все как в лучшем магазине!
«Только для немцев», — перешучивались ребята. В шутке звучала издевка: такую надпись оккупанты прилепляли к дверям ресторанов, увеселительных заведений, а случалось, и некоторых уборных.
Мария-маленькая и самые близкие друзья ее помогали Тане, но никто не знал, кроме Тани и ее командира, для кого предназначено это новогоднее «шампанское».
Все волновались, так как подпольщикам угрожала двойная опасность: быть разоблаченными или ненароком погибнуть от сфабрикованного ими «шампанского», если таинственная операция не будет выполнена точно в срок. Изготовленная по Таниному рецепту смесь должна была взорваться ровно через два часа после закупоривания в бутылку.
…В памятный вечер накануне годовщины Октябрьской революции Сергей вел Таню под конвоем и при встречах с немцами или полицаями грубо толкал ее прикладом в спину. Никто так и не догадался, что это они — конвоир и арестованная — подали сигналы советским самолетам, разгромившим военные объекты. Незнакомые советские летчики с неба оберегали своих — самые тяжелые бомбы были сброшены с таким расчетом, чтобы те, кто подавал сигналы, успели уйти подальше.
Так было в канун Октябрьской годовщины.
Но как преобразились оба, Сергей и Таня, вечером 31 декабря 1942 года. Таня надела хорошее пальто и кокетливую белую шапочку. Сергей, подтянутый, тщательно выбритый, выглядел отменным кавалером. Правда, он не мог поддерживать свою даму под руку: и у него, и у нее руки были заняты. Каждый нес по нескольку бутылок с большой красивой этикеткой: «Советское шампанское».
Любому было ясно: молодые люди торопятся празднично встретить новый, сорок третий год.
Они действительно торопились. Пройдут два часа, и «шампанское» превратится в бомбу. Таня и Сергей, все убыстряя шаг, шли к велозаводу, неподалеку от которого находились гитлеровские склады горючего.
Здесь, на посту, их должен был ожидать знакомый солдат, свой часовой, как и тот чех у склада. Но часового на месте не оказалось.
Что случилось? Ведь он, в сущности, был третьим участником операции. Уже одно то, что он спокойно охраняет свой пост, должно было отвлечь патрульных, если они тут появятся. А так…
Но медлить было нельзя. Бутылки жгли им руки. Еще пройдет примерно около часа — и «шампанское» вырвет затянутые проволокой пробки, ударит огненной пеной, заливая, захлестывая пламенем баки с горючим…
А солдат… похоже, просто сбежал. В последнюю минуту обезумел от страха, от ожидания. Предал… Сам себе не отдавая отчета, предал и себя, и их. Куда он пойдет сейчас, в шинели, с оружием? Не первый, так второй патруль его задержит…
Надо было принимать решение. Действовать.
Немцы обвели территорию склада проволокой, пропустили через нее электрический ток. Молодые люди пошли вдоль заграждения. В темноте Таня разглядела, что в одном месте нижний ряд проволоки лежит прямо на земле.
Сергей не успел опомниться — она мгновенно поставила свои бутылки на землю, пригнулась и скользнула между рядами проволоки на складской двор.
— Давай бутылки по одной, — послышался ее голос.
Она то появлялась, то исчезала за огромными черными баками, и, когда она исчезала, Сергею хотелось броситься вслед, вернуть ее, увести из этого страшного места.
Вскоре все бутылки с этикеткой «Советское шампанское» оказались в разных углах склада.
Таня легко пригнулась, выпрямилась, как пружинка, уже рядом с Сергеем, и они снова торопливо зашагали по улице — запоздалые прохожие, молодая пара, что спешит к накрытому столу встретить Новый год…
За несколько минут до наступления Нового года жители близлежащих кварталов оккупированного Минска услышали сильный взрыв. Над складом горючего всплыло багровое зарево. Высоко в небо взмывали столбы огня, ползли дымные тучи.
Сергей и Таня, как и в канун Октябрьского праздника, были в это время уже на другом конце города.
Когда пробило полночь, они услышали бой кремлевских курантов и новогоднее поздравление Михаила Ивановича Калинина.
Большая земля была рядом. Они ощущали ее дыхание.
Всего несколько листков-дней оставалось в календаре до конца 1942 года. На пороге стоял сорок третий.
Второй раз встречали жители Белоруссии Новый год под властью оккупантов. Готовилась к встрече Нового года и Таня.
За пять месяцев работы в тылу врага она изменилась, повзрослела. Узнавая новых людей, постоянно испытывая каждого из них в деле, она силой обстоятельств открывала главное, определяющее в их жизни, но вместе с тем как бы заново постигала и самое себя, беспощадно отсекая все мешавшее ей.
Окруженная врагами, она с обостренной чуткостью ощущала кровную связь с теми, кому помогала сама, и с теми, кто помогал ей. Они неукоснительно слушались Таню, хотя ей было всего девятнадцать лет.
По-прежнему, невзирая на слякоть или холод, пренебрегая опасностями, Таня регулярно ходила в Бобры. С новыми сведениями. За новыми приказами, которые нередко поступали прямо из Москвы.
Незадолго до Нового года Андрей дал Тане очередное нелегкое поручение: пополнить партизанскую аптеку бинтами, йодом, глицерином, аспирином и другими лекарствами. Кое-что раздобыла у себя в больнице Мария-маленькая, но не могла же она опустошить весь шкафчик с медикаментами.
— Остальное добудем у немецких солдат, — сказала Мария. — Они и продадут, и на вещички сменяют…
— Вот и чудесно! — обрадовалась Таня. — Понимаешь, еще надо будет у них достать бутылки из-под шампанского.
Мария расхохоталась.
— Ты что, пункт по приему посуды решила открыть? А пивные принимать не будешь? Или водочные?
— Нет, — возразила Таня серьезно и строго. — Нужны бутылки именно из-под шампанского. И побольше. Пробки, блестки там эти разные тоже нужно поискать.
Достать бутылки было несложно: оккупанты пили награбленное вино и бутылки выкидывали на задворки десятками. Вскоре у Тани накопился порядочный запас.
И вот в канун Нового года Таня приступила к необычной стряпне.
Подоткнув фартук, завернув рукава фланелевого Тамариного платьишка, она сосредоточенно готовила новогоднее угощение по рецепту, вывезенному еще из Москвы. Как у старшей поварихи, были у нее и помощники — друзья Марии-маленькой.
Таня готовила взрывчатую смесь. Ею заполняли бутылки из-под шампанского, на пробку надевали проволоку, обертывали серебряной бумагой. Все как в лучшем магазине!
«Только для немцев», — перешучивались ребята. В шутке звучала издевка: такую надпись оккупанты прилепляли к дверям ресторанов, увеселительных заведений, а случалось, и некоторых уборных.
Мария-маленькая и самые близкие друзья ее помогали Тане, но никто не знал, кроме Тани и ее командира, для кого предназначено это новогоднее «шампанское».
Все волновались, так как подпольщикам угрожала двойная опасность: быть разоблаченными или ненароком погибнуть от сфабрикованного ими «шампанского», если таинственная операция не будет выполнена точно в срок. Изготовленная по Таниному рецепту смесь должна была взорваться ровно через два часа после закупоривания в бутылку.
…В памятный вечер накануне годовщины Октябрьской революции Сергей вел Таню под конвоем и при встречах с немцами или полицаями грубо толкал ее прикладом в спину. Никто так и не догадался, что это они — конвоир и арестованная — подали сигналы советским самолетам, разгромившим военные объекты. Незнакомые советские летчики с неба оберегали своих — самые тяжелые бомбы были сброшены с таким расчетом, чтобы те, кто подавал сигналы, успели уйти подальше.
Так было в канун Октябрьской годовщины.
Но как преобразились оба, Сергей и Таня, вечером 31 декабря 1942 года. Таня надела хорошее пальто и кокетливую белую шапочку. Сергей, подтянутый, тщательно выбритый, выглядел отменным кавалером. Правда, он не мог поддерживать свою даму под руку: и у него, и у нее руки были заняты. Каждый нес по нескольку бутылок с большой красивой этикеткой: «Советское шампанское».
Любому было ясно: молодые люди торопятся празднично встретить новый, сорок третий год.
Они действительно торопились. Пройдут два часа, и «шампанское» превратится в бомбу. Таня и Сергей, все убыстряя шаг, шли к велозаводу, неподалеку от которого находились гитлеровские склады горючего.
Здесь, на посту, их должен был ожидать знакомый солдат, свой часовой, как и тот чех у склада. Но часового на месте не оказалось.
Что случилось? Ведь он, в сущности, был третьим участником операции. Уже одно то, что он спокойно охраняет свой пост, должно было отвлечь патрульных, если они тут появятся. А так…
Но медлить было нельзя. Бутылки жгли им руки. Еще пройдет примерно около часа — и «шампанское» вырвет затянутые проволокой пробки, ударит огненной пеной, заливая, захлестывая пламенем баки с горючим…
А солдат… похоже, просто сбежал. В последнюю минуту обезумел от страха, от ожидания. Предал… Сам себе не отдавая отчета, предал и себя, и их. Куда он пойдет сейчас, в шинели, с оружием? Не первый, так второй патруль его задержит…
Надо было принимать решение. Действовать.
Немцы обвели территорию склада проволокой, пропустили через нее электрический ток. Молодые люди пошли вдоль заграждения. В темноте Таня разглядела, что в одном месте нижний ряд проволоки лежит прямо на земле.
Сергей не успел опомниться — она мгновенно поставила свои бутылки на землю, пригнулась и скользнула между рядами проволоки на складской двор.
— Давай бутылки по одной, — послышался ее голос.
Она то появлялась, то исчезала за огромными черными баками, и, когда она исчезала, Сергею хотелось броситься вслед, вернуть ее, увести из этого страшного места.
Вскоре все бутылки с этикеткой «Советское шампанское» оказались в разных углах склада.
Таня легко пригнулась, выпрямилась, как пружинка, уже рядом с Сергеем, и они снова торопливо зашагали по улице — запоздалые прохожие, молодая пара, что спешит к накрытому столу встретить Новый год…
За несколько минут до наступления Нового года жители близлежащих кварталов оккупированного Минска услышали сильный взрыв. Над складом горючего всплыло багровое зарево. Высоко в небо взмывали столбы огня, ползли дымные тучи.
Сергей и Таня, как и в канун Октябрьского праздника, были в это время уже на другом конце города.
Когда пробило полночь, они услышали бой кремлевских курантов и новогоднее поздравление Михаила Ивановича Калинина.
Большая земля была рядом. Они ощущали ее дыхание.
ОШИБКА ФРЕЙЛЕЙН МАРИИ
Событие это произошло в самом начале нового года. Мария-маленькая заметила, что к ее соседке чаще других стал захаживать немецкий офицер из карательного полицейского отряда. Эти визиты и пугали и в какой-то мере устраивали Марию: знакомство с офицером из такого отряда — неплохая маскировка для явочной квартиры.
Соседка однажды сказала с досадой, что ей приходится обучать офицера русскому языку. Мол, после войны он получит в награду бывший колхоз, разумеется, побогаче и покрупнее. Там он создаст отличное доходное имение, где будут трудиться русские и белорусские батраки. Ну вот ему, будущему помещику, и нужно получше изучить язык, иначе не управишься со всеми делами и работниками.
Вскоре офицер стал появляться на общей кухне, вступать в разговоры с Марией, когда она готовила на керосинке нехитрое варево. Однажды он игриво предложил собраться компанией: он слышал, у Марии бывают друзья, и ему так хотелось бы иногда немножко развлечься.
Испуганная Мария едва дождалась визита Бати, чтобы посоветоваться.
— Пусть ходит! — одобрил тот. — Тем больше доверия будет у немцев к твоей квартире. Но только смотри, держи ухо востро…
И Мария пригласила этого не слишком желанного гостя.
Для начала она решила познакомить будущего помещика со своими друзьями.
— Ну что ж, — сказал кто-то, — для одного карателя такая дружба недавно закончилась на углу Мопровской улицы. Слишком большое проявлял любопытство. Посмотрим, как быть с этим.
В числе других Мария представила гостю и Таню, сразу заговорившую с ним по-немецки. Это ему понравилось.
— О, немецки язик теперь должно знать каждий, — заговорил он важно. Со временем он станет важнейший язик в мире. Вам, фрейлейн Татьяна, дали хороший воспитание. У вас отличные манеры…
Заглядывая время от времени к Марии, гитлеровский офицер, казалось, совсем освоился. Человеку со стороны могло показаться, что в небольшой комнатке собрались только свои люди, только добрые приятели. Офицер похваливал жидкий чай, играл с молодыми людьми в карты. Иногда приносил пиво, а подвыпив, любил прихвастнуть. Из сообщенных им новостей можно было извлечь кое-какую пользу.
И все же он умел не только пить и благодушествовать. Случалось, он задавал быстрые колючие вопросы, от которых у Марии-маленькой спина холодела. Видимо, этот человек не разграничивал для себя рабочее и свободное время: он «работал» всегда. И вообще он со временем заметно помрачнел, перестал отзываться на шутки. Разумеется, он уже знал страшную правду о положении немецкой армии под Сталинградом. Возможно, и профессиональный нюх что-то подсказал карателю, но ему явно перестала нравиться веселая, такая внешне беззаботная компания.
— Ваши знакомые — плохие люди, — сказал он однажды, захмелев, Марии. — Они все шутят. Много шутят. Человек не может много шутить. Они очень хитрые, но я тоже очень хитрый… Может быть, они партизаны, а? Скажите мне правду, фрейлейн. Я вам доверяю. Я вам сделаю большую-большую награду.
Говорил он полушутя-полусерьезно, но с оттенком угрозы.
И Мария поняла, что такое знакомство может обойтись слишком дорого.
Развязка наступила в январе. С берегов Волги до фашистов доходили убийственные вести.
Десятого января офицер явился к Марии не в обычном своем мундире, а в добротном крестьянском кожухе и шапке-ушанке. Он похвастался, что снял их с убитого им партизанского командира.
— Завтра опять поедем ловить партизан, — добавил он, вытягивая из карманов бутылки с пивом, флягу со шнапсом.
— Выпьем, фрейлейн, за наш завтрашний успех! — провозгласил он и одним духом проглотил стопку шнапса.
Он пил стопку за стопкой, Мария только пригубливала. Потом, как бы невзначай, она спросила, в каком же месте намечена завтрашняя операция.
Захмелевший офицер невнятно, с сильным немецким акцентом буркнул какое-то название. Вскоре он задремал, сидя за столом.
Мария ждала прихода Тани и сопровождавшего ее паренька, моля судьбу, чтобы они не слишком задерживались. Возможно, Таня сумеет выпытать у офицера побольше, если уж не удалось избежать этой встречи. Только бы их ничто не задержало.
Раздался условный легкий стук. Отворяя дверь, Мария коротко сообщила Тане о своем госте, о намеченной на завтра неведомо где карательной операции.
— Беги за шнапсом, парень, — распорядилась Таня. — Надо ему добавить.
Она сунула юноше в руку несколько марок.
— Возьми позабористее. Можно самогону…
Офицера разбудили. Когда он продрал глаза, его бурно приветствовали Таня с товарищем, уже притащившим новую бутыль.
— Какая встреча! — воскликнула Таня. — За такую встречу грех не выпить.
Она затораторила по-немецки, что они идут на вечеринку, решили зайти за Марией. Будет очень весело — музыка, танцы, хорошие девушки. Они особенно будут рады такому кавалеру.
Офицер отрицательно качал головой. Нет, нет, ему предстоит на рассвете выехать из Минска. Важное дело.
Мария беззаботно, снова как бы невзначай, спросила, куда же это решил отправиться дорогой гость. Офицер повернулся к ней, в глазах его блеснуло торжество.
— Фрейлейн Мария, — произнес он с расстановкой, — вам не кажется, что этот вопрос вы уже задавали? Ответ вам показался неразборчивым, не так ли? И вам очень хочется, чтобы я повторил? Попозже, хорошо?
— Ну что у вас за скучные разговоры! — вмешалась Таня, бросив быстрый взгляд на обомлевшую Марию. — Право же, пойдем с нами. Не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня. Доблестный солдат в дни войны никогда не знает, что ждет его завтра. И ждет ли вообще… Ну, пойдемте!
И уговорили. Все вместе вышли на темную улицу, прошли несколько кварталов. Здесь, возле пустынного парка, удобнее было действовать.
Юноша, спутник Марии, поднес свой пистолет к уху карателя, нажал курок. Осечка!
Фашист рванулся — с обеих сторон его крепко держали под руки Таня и Мария-маленькая. Он готов был крикнуть, но Таня расхохоталась задорно, весело:
— Позор! Офицер, да еще из таких войск, зовет на помощь после двух рюмок в дружеской компании. Вас засмеют… Испугались шутки.
Шедший позади юноша выбросил негодный патрон, подошел вплотную к карателю и выстрелил. На сей раз осечки не произошло.
Выстрел был бесшумным.
Фашист упал замертво. Нужно было немедленно расходиться, но предварительно решили инсценировать ограбление. Убитого раздели, одежду унесли, чтобы немедленно сжечь.
Наутро жандармы и полиция обнаружили труп. Они, по-видимому, сочли, что это обычное убийство с целью ограбления.
Среди любопытных, что пришли посмотреть на убитого, была и участница казни — Таня. Вместе с Леной Ильиной, племянницей Тамары, они стояли в толпе, прислушиваясь к разговорам немцев. Ничего особенного. Но вот один из офицеров опознал в убитом капитана, еще накануне принимавшего участие в расстреле пойманных партизан. Оказывается, он даже не выезжал никуда, не рисковал жизнью в стычке с партизанами — он их расстреливал пойманных, со связанными руками.
Однако это плохо, что его опознали. Таня встревожилась. Знал ли кто-нибудь из карателей о встречах убитого с медсестрой Марией и ее знакомыми?
Опасность угрожала прежде всего Марии-маленькой. Она оказалась под ударом. Следовало немедленно принять меры предосторожности.
Соседка однажды сказала с досадой, что ей приходится обучать офицера русскому языку. Мол, после войны он получит в награду бывший колхоз, разумеется, побогаче и покрупнее. Там он создаст отличное доходное имение, где будут трудиться русские и белорусские батраки. Ну вот ему, будущему помещику, и нужно получше изучить язык, иначе не управишься со всеми делами и работниками.
Вскоре офицер стал появляться на общей кухне, вступать в разговоры с Марией, когда она готовила на керосинке нехитрое варево. Однажды он игриво предложил собраться компанией: он слышал, у Марии бывают друзья, и ему так хотелось бы иногда немножко развлечься.
Испуганная Мария едва дождалась визита Бати, чтобы посоветоваться.
— Пусть ходит! — одобрил тот. — Тем больше доверия будет у немцев к твоей квартире. Но только смотри, держи ухо востро…
И Мария пригласила этого не слишком желанного гостя.
Для начала она решила познакомить будущего помещика со своими друзьями.
— Ну что ж, — сказал кто-то, — для одного карателя такая дружба недавно закончилась на углу Мопровской улицы. Слишком большое проявлял любопытство. Посмотрим, как быть с этим.
В числе других Мария представила гостю и Таню, сразу заговорившую с ним по-немецки. Это ему понравилось.
— О, немецки язик теперь должно знать каждий, — заговорил он важно. Со временем он станет важнейший язик в мире. Вам, фрейлейн Татьяна, дали хороший воспитание. У вас отличные манеры…
Заглядывая время от времени к Марии, гитлеровский офицер, казалось, совсем освоился. Человеку со стороны могло показаться, что в небольшой комнатке собрались только свои люди, только добрые приятели. Офицер похваливал жидкий чай, играл с молодыми людьми в карты. Иногда приносил пиво, а подвыпив, любил прихвастнуть. Из сообщенных им новостей можно было извлечь кое-какую пользу.
И все же он умел не только пить и благодушествовать. Случалось, он задавал быстрые колючие вопросы, от которых у Марии-маленькой спина холодела. Видимо, этот человек не разграничивал для себя рабочее и свободное время: он «работал» всегда. И вообще он со временем заметно помрачнел, перестал отзываться на шутки. Разумеется, он уже знал страшную правду о положении немецкой армии под Сталинградом. Возможно, и профессиональный нюх что-то подсказал карателю, но ему явно перестала нравиться веселая, такая внешне беззаботная компания.
— Ваши знакомые — плохие люди, — сказал он однажды, захмелев, Марии. — Они все шутят. Много шутят. Человек не может много шутить. Они очень хитрые, но я тоже очень хитрый… Может быть, они партизаны, а? Скажите мне правду, фрейлейн. Я вам доверяю. Я вам сделаю большую-большую награду.
Говорил он полушутя-полусерьезно, но с оттенком угрозы.
И Мария поняла, что такое знакомство может обойтись слишком дорого.
Развязка наступила в январе. С берегов Волги до фашистов доходили убийственные вести.
Десятого января офицер явился к Марии не в обычном своем мундире, а в добротном крестьянском кожухе и шапке-ушанке. Он похвастался, что снял их с убитого им партизанского командира.
— Завтра опять поедем ловить партизан, — добавил он, вытягивая из карманов бутылки с пивом, флягу со шнапсом.
— Выпьем, фрейлейн, за наш завтрашний успех! — провозгласил он и одним духом проглотил стопку шнапса.
Он пил стопку за стопкой, Мария только пригубливала. Потом, как бы невзначай, она спросила, в каком же месте намечена завтрашняя операция.
Захмелевший офицер невнятно, с сильным немецким акцентом буркнул какое-то название. Вскоре он задремал, сидя за столом.
Мария ждала прихода Тани и сопровождавшего ее паренька, моля судьбу, чтобы они не слишком задерживались. Возможно, Таня сумеет выпытать у офицера побольше, если уж не удалось избежать этой встречи. Только бы их ничто не задержало.
Раздался условный легкий стук. Отворяя дверь, Мария коротко сообщила Тане о своем госте, о намеченной на завтра неведомо где карательной операции.
— Беги за шнапсом, парень, — распорядилась Таня. — Надо ему добавить.
Она сунула юноше в руку несколько марок.
— Возьми позабористее. Можно самогону…
Офицера разбудили. Когда он продрал глаза, его бурно приветствовали Таня с товарищем, уже притащившим новую бутыль.
— Какая встреча! — воскликнула Таня. — За такую встречу грех не выпить.
Она затораторила по-немецки, что они идут на вечеринку, решили зайти за Марией. Будет очень весело — музыка, танцы, хорошие девушки. Они особенно будут рады такому кавалеру.
Офицер отрицательно качал головой. Нет, нет, ему предстоит на рассвете выехать из Минска. Важное дело.
Мария беззаботно, снова как бы невзначай, спросила, куда же это решил отправиться дорогой гость. Офицер повернулся к ней, в глазах его блеснуло торжество.
— Фрейлейн Мария, — произнес он с расстановкой, — вам не кажется, что этот вопрос вы уже задавали? Ответ вам показался неразборчивым, не так ли? И вам очень хочется, чтобы я повторил? Попозже, хорошо?
— Ну что у вас за скучные разговоры! — вмешалась Таня, бросив быстрый взгляд на обомлевшую Марию. — Право же, пойдем с нами. Не откладывайте на завтра то, что можно сделать сегодня. Доблестный солдат в дни войны никогда не знает, что ждет его завтра. И ждет ли вообще… Ну, пойдемте!
И уговорили. Все вместе вышли на темную улицу, прошли несколько кварталов. Здесь, возле пустынного парка, удобнее было действовать.
Юноша, спутник Марии, поднес свой пистолет к уху карателя, нажал курок. Осечка!
Фашист рванулся — с обеих сторон его крепко держали под руки Таня и Мария-маленькая. Он готов был крикнуть, но Таня расхохоталась задорно, весело:
— Позор! Офицер, да еще из таких войск, зовет на помощь после двух рюмок в дружеской компании. Вас засмеют… Испугались шутки.
Шедший позади юноша выбросил негодный патрон, подошел вплотную к карателю и выстрелил. На сей раз осечки не произошло.
Выстрел был бесшумным.
Фашист упал замертво. Нужно было немедленно расходиться, но предварительно решили инсценировать ограбление. Убитого раздели, одежду унесли, чтобы немедленно сжечь.
Наутро жандармы и полиция обнаружили труп. Они, по-видимому, сочли, что это обычное убийство с целью ограбления.
Среди любопытных, что пришли посмотреть на убитого, была и участница казни — Таня. Вместе с Леной Ильиной, племянницей Тамары, они стояли в толпе, прислушиваясь к разговорам немцев. Ничего особенного. Но вот один из офицеров опознал в убитом капитана, еще накануне принимавшего участие в расстреле пойманных партизан. Оказывается, он даже не выезжал никуда, не рисковал жизнью в стычке с партизанами — он их расстреливал пойманных, со связанными руками.
Однако это плохо, что его опознали. Таня встревожилась. Знал ли кто-нибудь из карателей о встречах убитого с медсестрой Марией и ее знакомыми?
Опасность угрожала прежде всего Марии-маленькой. Она оказалась под ударом. Следовало немедленно принять меры предосторожности.
КОГДА ПРИХОДИТ БЕДА…
Невесело начался 1943 год для претендентов на мировое господство. Сводки Советского Информбюро переходили из рук в руки, из уст в уста. Таня, старавшаяся почаще бывать среди гитлеровских офицеров и солдат, видела угрюмые лица, слышала немало проклятий в адрес фюрера. Все тоскливее становилось на вечерах в «Зольдатенхаус». Собравшиеся шепотом передавали друг другу, что под Сталинградом отборные немецкие части разбиты наголову. Взят в плен сам фельдмаршал Паулюс. В Германии вывешены траурные флаги…
И все же немецкие власти в Белоруссии всеми силами цеплялись за ускользающее могущество. Те же самые офицеры, что накануне так скорбно сетовали на судьбу, проклинали ненужную бойню, наутро отдавали приказы об аресте первого попавшегося человека, о новых карательных операциях.
Крупные неприятности выпали на долю Тани и ее друзей по подполью.
Убийство гитлеровского карателя не прошло незамеченным. Оказалось, что этот капитан давно уже сообщил командованию о знакомстве с Марией Жлобой и о своих подозрениях. И когда он пьянел, и когда задремывал на стуле — все это была искусная игра: что ему там бутылка шнапса или две-три бутылки пива! Проспиртованный насквозь, он, похоже, вообще никогда не пьянел — так, во всяком случае, сказала Марии соседка, удивленная исчезновением своего ученика — будущего помещика. Выпив шнапса, он, по ее словам, только трезвел: гораздо лучше читал и говорил по-русски.
О том, что начались поиски медсестры Марии, Таня узнала от верных людей и сразу же побежала в больницу. Марию удалось вызвать на несколько минут с дежурства. Считанные минуты. Трудно было предвидеть, кто кого опередит — Таня врагов или они ее.
Опередила Таня:
— Тебя могут взять с минуты на минуту. Бросай все. Немедленно уходи…
Таня исчезла…
Но не каждый способен в подобные минуты уйти, не оглянувшись, от родного дома, отсечь прошлое. И Мария решила зайти в последний раз в свою узенькую комнатку, унести самые необходимые вещи, забрать оружие.
Она даже успела все это сделать, но суждено было случиться беде. Поспешно уходя из дому, Мария выронила из непрочно, второпях завязанного узла муфту со своими письмами и фотографиями.
Все это попало в гестапо.
На другой день фотографии Марии, увеличенные, размноженные, расклеили по городу. За ее голову было обещано крупное вознаграждение.
Возле дома, где она жила, в больнице, где работала, полиция устроила засаду. Авось потянет ее на поиски муфты либо к кому-нибудь из товарищей по работе. Может, за медикаментами придет — уже стало известно, что Мария нередко уносила из больницы бинты, вату и разные лекарства.
Враги не ошиблись…
На стенах, на городских оградах висели объявления — с них глядело на прохожих живое, смелое лицо двадцатилетней медсестры. Еще не знавшая об этом Мария решила попрощаться с друзьями из больницы: она любила и работу свою, и людей, с которыми была связана не первый год. Даже вчерашнего неожиданного бегства она не могла себе простить. Как там обошелся без ее помощи врач, который должен был оперировать молодую девушку?
Она уже приближалась к проходной будке больницы. Еще несколько мгновений, несколько шагов…
Было семь часов утра. Только светало.
Сидевшие в засаде полицейские дремали. Навстречу приближавшейся Марии выбежала пожилая женщина, врач больницы.
— Зачем ты здесь? Уходи! В проходной засада.
Чудом Мария избежала гибели. Несколько дней она скрывалась у Юркевичей. Потом ее переправили к партизанам. И если раньше Таня с тревогой смотрела на развешанные по городу объявления, а лицо Марии на увеличенном портрете казалось страдальческим, то теперь она едва уловимо улыбалась портрету и Мария вроде бы отвечала ей легкой ободряющей усмешкой: пусть, мол, ищут понапрасну, пусть бесятся…
Едва пережили одну неприятность — произошла новая.
Костя Сумец, подружившийся с Ковалевым, ставший одним из помощников Таниных друзей, — однажды они даже ходили вместе подавать сигналы советским самолетам, бомбившим станцию Минск, — неожиданно попал в пренеприятную историю.
И все же немецкие власти в Белоруссии всеми силами цеплялись за ускользающее могущество. Те же самые офицеры, что накануне так скорбно сетовали на судьбу, проклинали ненужную бойню, наутро отдавали приказы об аресте первого попавшегося человека, о новых карательных операциях.
Крупные неприятности выпали на долю Тани и ее друзей по подполью.
Убийство гитлеровского карателя не прошло незамеченным. Оказалось, что этот капитан давно уже сообщил командованию о знакомстве с Марией Жлобой и о своих подозрениях. И когда он пьянел, и когда задремывал на стуле — все это была искусная игра: что ему там бутылка шнапса или две-три бутылки пива! Проспиртованный насквозь, он, похоже, вообще никогда не пьянел — так, во всяком случае, сказала Марии соседка, удивленная исчезновением своего ученика — будущего помещика. Выпив шнапса, он, по ее словам, только трезвел: гораздо лучше читал и говорил по-русски.
О том, что начались поиски медсестры Марии, Таня узнала от верных людей и сразу же побежала в больницу. Марию удалось вызвать на несколько минут с дежурства. Считанные минуты. Трудно было предвидеть, кто кого опередит — Таня врагов или они ее.
Опередила Таня:
— Тебя могут взять с минуты на минуту. Бросай все. Немедленно уходи…
Таня исчезла…
Но не каждый способен в подобные минуты уйти, не оглянувшись, от родного дома, отсечь прошлое. И Мария решила зайти в последний раз в свою узенькую комнатку, унести самые необходимые вещи, забрать оружие.
Она даже успела все это сделать, но суждено было случиться беде. Поспешно уходя из дому, Мария выронила из непрочно, второпях завязанного узла муфту со своими письмами и фотографиями.
Все это попало в гестапо.
На другой день фотографии Марии, увеличенные, размноженные, расклеили по городу. За ее голову было обещано крупное вознаграждение.
Возле дома, где она жила, в больнице, где работала, полиция устроила засаду. Авось потянет ее на поиски муфты либо к кому-нибудь из товарищей по работе. Может, за медикаментами придет — уже стало известно, что Мария нередко уносила из больницы бинты, вату и разные лекарства.
Враги не ошиблись…
На стенах, на городских оградах висели объявления — с них глядело на прохожих живое, смелое лицо двадцатилетней медсестры. Еще не знавшая об этом Мария решила попрощаться с друзьями из больницы: она любила и работу свою, и людей, с которыми была связана не первый год. Даже вчерашнего неожиданного бегства она не могла себе простить. Как там обошелся без ее помощи врач, который должен был оперировать молодую девушку?
Она уже приближалась к проходной будке больницы. Еще несколько мгновений, несколько шагов…
Было семь часов утра. Только светало.
Сидевшие в засаде полицейские дремали. Навстречу приближавшейся Марии выбежала пожилая женщина, врач больницы.
— Зачем ты здесь? Уходи! В проходной засада.
Чудом Мария избежала гибели. Несколько дней она скрывалась у Юркевичей. Потом ее переправили к партизанам. И если раньше Таня с тревогой смотрела на развешанные по городу объявления, а лицо Марии на увеличенном портрете казалось страдальческим, то теперь она едва уловимо улыбалась портрету и Мария вроде бы отвечала ей легкой ободряющей усмешкой: пусть, мол, ищут понапрасну, пусть бесятся…
Едва пережили одну неприятность — произошла новая.
Костя Сумец, подружившийся с Ковалевым, ставший одним из помощников Таниных друзей, — однажды они даже ходили вместе подавать сигналы советским самолетам, бомбившим станцию Минск, — неожиданно попал в пренеприятную историю.