Однажды немецкие солдаты рассказали Ванде, что с ней очень хочет познакомиться их товарищ. Как услышал о ней, так не дает им покоя: все просит представить его.
— Вы разрешите познакомить его с вами?
Ванде ничего не оставалось, как согласиться. И они пришли вчетвером.
— Какое впечатление производит четвертый немец? — поинтересовалась Таня.
— Ничего, симпатичный.
— И фюрера так же клянет?
— Да…
— Напрасно они рассказали ему о тебе. Но это не твоя вина: ты же не могла запретить этого. Ты ведь у нас такая славненькая… Но лишние разговоры ни к чему, тем более о таких вещах.
— Ты бы, Таня, сама с ним познакомилась.
— Что ты, милая! Мне показываться надо пореже. А вот ты непременно узнай фамилию четвертого, да поскорее.
…У гитлеровцев дела на фронте были плохи. Четверо немцев настойчиво просили переправить их к партизанам. Фамилия, которую узнала Ванда, ничего не могла поведать Тане. Солдат как солдат, не замечен ни в плохом, ни в хорошем — только это и сумела узнать Таня.
Было решено помочь солдатам: не они первые, не они последние уходили к партизанам.
Выехать с ними предстояло Ванде.
Встреча была назначена под вечер, в районе Сторожевки, неподалеку от немецкого госпиталя. Один из немцев — он работал шофером — подогнал туда крытую грузовую машину. Немецкие солдаты заняли места в кузове.
Последней пришла Ванда. Она несла небольшой чемоданчик с двойным дном: в самом низу — пистолеты и лекарства, посередке — кое-что из одежды. Сверху лежала немецкая пилотка. Ванда должна была дорогой надеть ее, чтобы, сидя рядом с шофером, казаться военнослужащей.
Ей предстояло указывать водителю путь и после, уже на месте, представить всех четверых командиру партизанского отряда.
Никому, кроме Ванды, не был известен маршрут. Незадолго до отъезда Таня сообщила ей, куда ехать, сказала название отряда и пароль.
Солдаты прятали под шинелями оружие — и свое, и то, какое смогли незаметно унести. В пакетах или вещевых мешках они везли патроны и свой небогатый скарб.
Проводить уезжавших, кроме Тани, пришли и ее товарищи. Но никто из солдат не видел их. Провожающие укрылись за стенами полуразрушенных домов, за воротами или в гуще кустарника. Они заняли почти весь квартал, вдоль которого предстояло взять старт грузовику.
Машина двинулась. Но не успела она набрать скорость, как была остановлена гестаповцами. Они высыпали из дверей госпиталя на подмогу двум черным автомобилям, с ревом мчавшимся навстречу грузовику.
Гестаповцы окружили грузовик, навели на него автоматы. Под рявканье: «Хенде хох! Хенде хох! Руки вверх!» — начали выводить всех находившихся в грузовике, скрутив им руки.
Лишь один из сидевших в кузове немцев выпрыгнул оттуда как ни в чем не бывало и тотчас присоединился к гестаповцам.
— Четвертый… предал! — прошептала Татьяна стоявшей неподалеку Наташе и мгновенно растворилась в темноте.
Исчезли и другие провожающие. Теперь судьба их зависела от Ванды, попавшей в руки гестаповских палачей. У нее будут требовать адреса подпольщиков, имена, координаты партизанского отряда. Удастся ли им вырвать признание у этой девочки, почти ребенка?
Срочно собрали небольшое совещание.
Разговор был недолгим. Его начала Таня:
— Мне придется на время исчезнуть из Минска. Уеду к партизанам. Связь со мной будет поддерживать Наташа. До встречи, дорогие мои!
Таня ушла первой. Куда — никто не знал. Поодиночке разошлись и остальные…
Как тень, появилась Таня на одной из Наташиных квартир, чтобы рассказать о Ванде.
— Девушку повесили… В Тростинце нашли и расстреляли ее мать и сестру, — горестно сообщила Таня. — Но мы отомстим за Ванду тому, четвертому немцу…
Таня рассказала, что вблизи одной из гитлеровских казарм нашли труп этого солдата. Пуля прошла через рот навылет. На земле валялся револьвер, а в кармане самоубийцы нашли записку, написанную его рукой:
«Я предал своих товарищей и не имею права жить».
Кто принудил предателя написать записку, кто вложил в его руку револьвер — об этом Таня Климантович умолчала.
Она посоветовала рабочим с хлебозавода впредь никого к себе не приглашать, не оставлять на ночлег. А давно ли она сама оставалась у них?
— Со мной вам пока видеться не стоит. Хоть и отпустили вас, но следить первое время будут. Если что понадобится — передам через других…
И исчезла, будто растворилась в сумерках. Удивительной была эта ее способность ускользать мгновенно, не оставляя следа.
«ТАК ВЫ ИЗ ВЕНГРИИ?..»
Андрей был в отчаянии, если приходилось сокращать радиопередачи, задерживать важную информацию, с таким трудом собранную в Минске Таней, Наташей и их помощниками.
Подобные затруднения бывали и прежде, но обычно выручал кучеровский самогон: на него можно было выменять что угодно. Увы, немецких радистов, через кого производились эти комбинации, отправили на фронт: сочли, что они развили слишком бурную коммерческую деятельность в ущерб своим прямым обязанностям.
Таня прибежала за помощью к бывшей соседке, которая по-прежнему с легкостью приобретала самый широкий круг знакомых.
— Миленькая, отыщите нужных людей, придумайте что-нибудь. Просто пропадаем… Ведь сообщения бывают такие важные!
— Еще бы не важные! Не понимаю я, что ли, ради какого дела работаем?
Женщина задумалась, потом напомнила Тане о девушках, работавших в солдатском клубе при венгерской разведывательной части.
— Именно венгерской? — удивилась Таня. — Этого вы не говорили…
— Ну да, венгерской, чего ты удивляешься? Помнишь Нину и ее подружку? Прежде там немцы были, а теперь венгры. Нина там работала уборщицей при клубе.
И она таинственным шепотом поведала, как познакомилась Нина с сержантом… Вроде бы он заведует складом радиочастей.
Судя по рассказу, весьма необычным было это знакомство.
В клубе стоял радиоприемник. Однажды Нина соблазнилась — решила послушать Москву. Как протирала пол шваброй, так и застыла, даже забыла звук сделать потише, забыла, какое за это наказание бывает: могут прямо в Германию отправить. Спохватилась, хотела умерить звук, а прямо перед ней и откуда он только взялся! — сержант. Ну, пропала! Начала Нина оправдываться: случайно, дескать, московская волна попалась. Сержант этот венгром оказался. Улыбнулся, погрозил пальцем и с грехом пополам выговорил по-русски: «Меня не надо бояться. Но так больше не делайте. Это вам опасно. Очень». И ушел. А Нина несколько дней после только об одном и думала: выдаст или нет?
Не выдал.
Через несколько дней Нина увидела, что сержант разговаривает с ее подругой Аней. Да так любезно, приветливо… После Аня рассказала, что зовут сержанта Пал — это по-русски Павел. Фамилия — Сенаши. Она с ним часто разговаривает, и он всякий раз жалуется, что не нравится ему война, в которую фашисты и Венгрию втянули, что хотел бы он уйти из этой армии…
Все, что говорила соседка, подтвердила после и Нина, еще подробнее. А еще спустя несколько дней Оля — прачка при клубе этой радиочасти — тащила в прачечную огромный ворох грязного белья, где были упрятаны нужные Андрею вещи.
Таня отправила их в Бобры на первой же подводе — «партизанской почтой».
Это была первая услуга Сенаши партизанам. Как же все получилось?
А вот как…
Когда Сенаши снова заговорил с Аней, девушка вдруг спросила:
— Вы верите в победу Гитлера? Только честно.
Сержант вздрогнул. Безнадежный взмах руки был ответом.
— Пал, у меня к вам большая просьба. Либо вы ее выполните, либо я погибну, если вы хоть кому-то об этом скажете.
Сержант слушал, внимательно вглядываясь в лицо девушки. Сказал:
— Вы — храбрая, Анна. Я уважаю вас…
И принес в полутемную комнатку уборщиц несколько батарей и аккумуляторов. Вместе с ворохом белья их удалось унести в прачечную, оттуда — к Бояронцевой, а затем переправить в Бобры.
Первая услуга, но не последняя. Андрей стал получать питание для рации бесперебойно, в достаточном количестве…
Как и любого разведчика, Таню интересовали сведения не только чисто военного характера. Настроение людей было тоже своего рода боевой силой. Сила эта могла крепнуть, могла надламываться, выбывать из строя. Распознать вовремя возможного предателя, сделать своим союзником вчерашнего врага из числа колеблющихся — это была такая же важная работа, как и остальное, что приходилось выполнять Тане.
Как-то Нина рассказала, что сержант просит помочь ему связаться с теми, кому требуются батареи, аккумуляторы. Он хочет поскорее разделаться с армией, в которую его загнали силком. Нет, не из трусости: он готов сражаться, но, как он сказал, «по другую сторону баррикад».
Он и девушек уговаривал уйти вместе с ним к партизанам. Говорил, что многие венгерские солдаты охотно присоединились бы к нему.
— Нина, всем вам уйти нельзя, — возразила Таня.
— Я готова остаться, но, если можно, узнай насчет Сенаши. Он обещал прихватить с собой много ценного.
И снова по «партизанской почте» Таня связалась с Андреем, он, в свою очередь, с партизанским начальством.
Пришло разрешение направить венгра в Бобры. С ним должны были уйти и девушки — Аня и Ольга. Но все же Тане, которая еще ни разу не видела помогавшего ей человека, поручили повидаться и поговорить с Сенаши. Свидание это состоялось 9 марта 1943 года на квартире у Ольги.
Таня пришла первой. Она сидела, не снимая шубки и белой меховой шапки. Она могла бы поговорить с венгром на его родном языке…
Язык ее отца… Где он теперь, отец, такой мужественный, гордый? Как перенес он еще одно тяжкое испытание — исчезновение дочери? Догадывается ли, где она?.. И побывают ли они вместе, как мечталось когда-то, в Венгрии?
Но по-венгерски Таня не заговорила. Здесь, в Белоруссии, она была Татьяной Климантович, выучившей в школе немецкий язык. Ни намека на ее истинное происхождение.
— Так вы из Венгрии… — произнесла она тихо, задумалась, провела рукой по лбу. Было что-то в тоне ее, в выражении лица заставившее Пала Сенаши насторожиться.
— О да! Вы знаете Венгрию?
— Конечно, мы же учили географию. — Теперь в голосе Тани звучал холодок. — На каком языке вам легче разговаривать? По-немецки, по-русски?
— Пусть будет по-русски, хоть мне это труднее. Немецкий не надо.
— Верно ли, что вы хотите перейти к партизанам? — спросила Таня.
Он ответил на ломаном русском языке:
— Да, очень хочу. Прошу, если возможно, помочь мне.
— Есть ли среди венгров еще кто-нибудь, готовый уйти с вами?
— Да, да, многие.
Пал начал перечислять имена — они легко, почти родственно укладывались в Таниной памяти. Она внимательно выслушала, как именно задумал Сенаши осуществить свой побег.
Во-первых, у него будет автомашина — он сам ее поведет. Пропуск на выезд обеспечит (правда, за взятку — разные бывают люди!) один из офицеров. Он уже несколько раз «одалживал» Палу машину за несколько бутылок спирта со склада.
— Раз надо, я захвачу с собой питание для рации. Много. И не только это…
Перейдя на немецкий язык — все же ему легче было так изъясняться (но Тане казалось, что она читает у него на лице: «Эх, если б я мог поговорить на родном — венгерском! Какое было бы облегчение!»), — Пал сообщил, что их радиочасть запеленговала много русских военных радиостанций, в том числе и партизанских. Все это нанесено на специальную карту. Он ее похитит, прихватит с собой…
Однако плану Пала Сенаши не суждено было осуществиться. Через два дня сержант был арестован. Переодетые в штатское гестаповцы пришли за ним и увели неведомо куда.
Были схвачены и отправлены в Германию и девушки — Аня с Олей.
Кто узнал об их намерении и предал всех троих — выяснить не удалось. Может быть, комната Оли была не слишком удачным местом для встреч? А может быть, взяточник, что «одалживал» машину, заподозрил неладное? Или кого-то насторожил интерес сержанта к секретной карте?
Это осталось тайной.
Осторожность и еще раз осторожность. И в то же время всегда будут неожиданности, которые невозможно предусмотреть.
Мы еще не знаем, кто предал Пала Сенаши, встреча с которым так взволновала Таню, но жизнь теперь позволяет нам забежать вперед и рассказать немного больше о судьбе венгерского сержанта, чем могли бы узнать его товарищи. Рассказать о том, чего уже никогда не узнает Таня Бауэр, так охотно поговорившая бы с ним по-венгерски.
Через много лет после окончания войны я пытался найти Пала Сенаши через адресный стол в столице Венгрии. Но людей с таким именем и фамилией там оказалось очень много. Обратился за помощью к прессе.
Будапештская газета «Элет эс Иродалом» («Жизнь и литература») опубликовала статью «Пал Сенаши, отзовитесь!». И вот через несколько дней наш Пал Сенаши дал о себе знать.
Он писал в своем письме, что статья в газете явилась для него полной неожиданностью, но и порадовала его несказанно:
«Я не могу выразить то счастье и радость, которые сейчас испытываю. Думаю, что через вас сумею связаться со своими старыми дорогими друзьями из Минска, о которых вспоминал и вспоминаю с большим почтением».
Дальше Пал Сенаши рассказывал о себе все то, что не имел возможности во время короткого свидания рассказать Тане Бауэр:
«Я сын батрака. Попал на фронт как сержант. Моя должность была складчик (по-видимому, заведующий складом. — М. П.). Поэтому у меня была возможность иногда оказывать некоторую помощь советским людям. Так, например, старший сержант Пал Чеченович за водку часто делал мне услуги. Я получал от него фальшивые документы, которые передавал отдельным советским товарищам… Эти документы спасали от насильственного угона в Германию».
При встрече Пал Сенаши рассказал, что произошло с ним после ареста за попытку бежать к партизанам. Более полутора лет он находился под стражей. Наконец его доставили в Венгрию для предания военному трибуналу. Но в августе 1944 года здание военного суда было разрушено бомбой.
Пала Сенаши отправили в так называемую штрафную группу. То была радиогруппа ближней разведки: на фронте ее держали впереди армии. Полковник, командовавший этой группой, знал о «минском деле» и предупредил Сенаши: за первую же попытку к бегству — расстрел на месте. И все же мысль о побеге не покидала сержанта Сенаши.
Ему удалось осуществить свое намерение. Помог Иштван Золчак — личный пилот генерал-майора Сирмаи. В начале 1945 года, когда Советская Армия била фашистов на земле Венгрии, Австрии, Германии, Пал Сенаши счел возможным откровенно поговорить с пилотом Золчаком и сержантом Эрне Паппи, которые обслуживали самолет генерала.
— Чего вы еще ждете? Разве вы фашисты? Я давно по вашим лицам вижу, как вам тяжко, ребята. Но ведь не за Гитлера у вас душа болит, верно? За беды нашей Венгрии, в которых он повинен…
И 25 марта 1945 года все трое — пилот Золчак, сержанты Сенаши и Паппи — решительно подошли к самолету. Часовому, охранявшему машину, пилот объяснил:
— Нам необходимо проверить работу моторов, готовность к полету. Сейчас подойдет генерал-майор Сирмаи, приказано доставить его в Вену.
Часовой не успел опомниться, как все трое вошли в самолет.
Это была не обладавшая большой скоростью машина типа «Иннарк» под номером СА-25. Когда она взмыла в небо, по ней начали стрелять и советские и гитлеровские орудия.
Вечер выдался тихий, лунный. В чистом прозрачном небе воздушные беглецы следили за выстрелами. Набирая предельную скорость и высоту, личный самолет генерала Сирмаи уклонялся от обстрела. Вдруг сильной взрывной волной машину швырнуло метров на двадцать вниз. Отказали приборы управления.
Полет продолжали, ориентируясь по сверкающей ленте Дуная и по звездному небу, пока не удалось приземлиться на каком-то пастбище. Вокруг — ни души. Не у кого спросить, где они очутились: то ли на земле, освобожденной советскими войсками, то ли… в смертельной ловушке.
Будь что будет. У Пала Сенаши оказалась ракетница, он стал подавать сигналы. В воздухе повисли зеленые ракеты.
Беглецы приняли решение: если появятся фашисты, защищаться каждому до последнего патрона. А последний патрон — для себя.
Прошло минут пятнадцать, ракеты догорели. И вдруг в темноте выросли две фигуры. Кто это? Беглецы замерли, а потом закричали от радости: перед ними стояли советские солдаты. Коверкая русские слова, побросав оружие, чуть не плача от радости, беглецы повторяли одну лишь фразу: «Бери нас в плен, товарищ… Бери нас в плен…»
Один солдат подобрал брошенное оружие и остался у самолета, второй повел всех троих в штаб. Там их допросил генерал-лейтенант. Пал Сенаши и его спутники рассказали все, что знали, просили направить их воевать против гитлеровцев.
После допроса генерал пригласил Сенаши в свой автомобиль.
— Ну, показывайте ваш трофеный самолет, — сказал он шутливо. Впрочем, вы и сами — неожиданные для нас трофеи…
Вспомнил ли тогда Пал Сенаши о Тане Бауэр? Вряд ли. Где-то далеко на белорусской земле затерялась девушка, что первой заговорила с ним открыто о мучивших его сомнениях, указала маленькой, но сильной рукой, вот он, единственно верный путь — уйти от фашистов.
Но Пал Сенаши все же запомнил Таню.
Вскоре его, немного знавшего русский язык, направили в Фокшаны, в лагерь для выздоравливающих военнопленных. Отделом пропаганды там ведал венгр Халаш Лайош, имевший опыт революционной работы. Пал Сенаши стал переводчиком этого отдела.
Спустя некоторое время в лагерь доставили венгров-штрафников, служивших вместе с Палом Сенаши. Они рассказали, что после побега Золчака, Сенаши и Паппи венгерским самолетам запретили всякие вылеты без особого распоряжения германского командования. А всех троих беглецов военный трибунал заочно приговорил к смертной казни.
После войны вместе со многими своими земляками вернулся в освобожденную Венгрию и Пал Сенаши. Он был офицером народной армии, вступил в ряды партии. После демобилизации окончил политехнический институт, стал инженером, секретарем партийной организации предприятия, которое носит имя греческого революционера Белоянниса.
«В 1959 году я шесть месяцев изучал русский язык в московском Институте международных отношений, — сообщил Сенаши в своем письме. Этого времени было достаточно, чтобы лучше узнать советских людей».
Пал Сенаши восстановил связь со старыми знакомыми по Минску. Он выкроил время и отправился на два дня в Белоруссию повидаться с друзьями военных лет. Но среди них уже не было Тани Бауэр.
Не удалось Палу Сенаши повидать и Нину, перенесшую ужасы концентрационного лагеря. Встреча с ней состоялась позже, в Москве.
Получилось так, что инженер Сенаши стал советником Венгерского торгового представительства в нашей столице: приехал сюда вместе с семьей.
Не однажды довелось ему встречаться с московскими школьниками, выступать в Центральном Доме журналистов, в Большом зале Политехнического музея. И рассказанное им свидетельствовало, что он с глубокой благодарностью вспоминает девушку, встреченную в Белоруссии, такую застенчиво сдержанную, такую безудержно храбрую, резкую, прямодушную. Рассказы Пала Сенаши о Тане Бауэр, о том, как он помогал белорусским подпольщикам и партизанам в их борьбе с фашистами, как чудом спасся от расправы и перелетел на советскую землю, всегда волнуют слушателей…
Но мы забежали вперед, рассказывая о человеке, который в какой-то мере обязан Тане Бауэр своим спасением. Во время короткой, но значительной встречи с юной разведчицей он окончательно утвердился в своей решимости порвать с фашистами.
Пал Сенаши исчез из Минска, а Таня Бауэр осталась, чтобы вновь идти навстречу опасностям, мужественно встречать неприятные неожиданности, которые невозможно было ни предвидеть, ни избежать.
И СНОВА — ПЯТОЕ АВГУСТА…
— Вы разрешите познакомить его с вами?
Ванде ничего не оставалось, как согласиться. И они пришли вчетвером.
— Какое впечатление производит четвертый немец? — поинтересовалась Таня.
— Ничего, симпатичный.
— И фюрера так же клянет?
— Да…
— Напрасно они рассказали ему о тебе. Но это не твоя вина: ты же не могла запретить этого. Ты ведь у нас такая славненькая… Но лишние разговоры ни к чему, тем более о таких вещах.
— Ты бы, Таня, сама с ним познакомилась.
— Что ты, милая! Мне показываться надо пореже. А вот ты непременно узнай фамилию четвертого, да поскорее.
…У гитлеровцев дела на фронте были плохи. Четверо немцев настойчиво просили переправить их к партизанам. Фамилия, которую узнала Ванда, ничего не могла поведать Тане. Солдат как солдат, не замечен ни в плохом, ни в хорошем — только это и сумела узнать Таня.
Было решено помочь солдатам: не они первые, не они последние уходили к партизанам.
Выехать с ними предстояло Ванде.
Встреча была назначена под вечер, в районе Сторожевки, неподалеку от немецкого госпиталя. Один из немцев — он работал шофером — подогнал туда крытую грузовую машину. Немецкие солдаты заняли места в кузове.
Последней пришла Ванда. Она несла небольшой чемоданчик с двойным дном: в самом низу — пистолеты и лекарства, посередке — кое-что из одежды. Сверху лежала немецкая пилотка. Ванда должна была дорогой надеть ее, чтобы, сидя рядом с шофером, казаться военнослужащей.
Ей предстояло указывать водителю путь и после, уже на месте, представить всех четверых командиру партизанского отряда.
Никому, кроме Ванды, не был известен маршрут. Незадолго до отъезда Таня сообщила ей, куда ехать, сказала название отряда и пароль.
Солдаты прятали под шинелями оружие — и свое, и то, какое смогли незаметно унести. В пакетах или вещевых мешках они везли патроны и свой небогатый скарб.
Проводить уезжавших, кроме Тани, пришли и ее товарищи. Но никто из солдат не видел их. Провожающие укрылись за стенами полуразрушенных домов, за воротами или в гуще кустарника. Они заняли почти весь квартал, вдоль которого предстояло взять старт грузовику.
Машина двинулась. Но не успела она набрать скорость, как была остановлена гестаповцами. Они высыпали из дверей госпиталя на подмогу двум черным автомобилям, с ревом мчавшимся навстречу грузовику.
Гестаповцы окружили грузовик, навели на него автоматы. Под рявканье: «Хенде хох! Хенде хох! Руки вверх!» — начали выводить всех находившихся в грузовике, скрутив им руки.
Лишь один из сидевших в кузове немцев выпрыгнул оттуда как ни в чем не бывало и тотчас присоединился к гестаповцам.
— Четвертый… предал! — прошептала Татьяна стоявшей неподалеку Наташе и мгновенно растворилась в темноте.
Исчезли и другие провожающие. Теперь судьба их зависела от Ванды, попавшей в руки гестаповских палачей. У нее будут требовать адреса подпольщиков, имена, координаты партизанского отряда. Удастся ли им вырвать признание у этой девочки, почти ребенка?
Срочно собрали небольшое совещание.
Разговор был недолгим. Его начала Таня:
— Мне придется на время исчезнуть из Минска. Уеду к партизанам. Связь со мной будет поддерживать Наташа. До встречи, дорогие мои!
Таня ушла первой. Куда — никто не знал. Поодиночке разошлись и остальные…
Как тень, появилась Таня на одной из Наташиных квартир, чтобы рассказать о Ванде.
— Девушку повесили… В Тростинце нашли и расстреляли ее мать и сестру, — горестно сообщила Таня. — Но мы отомстим за Ванду тому, четвертому немцу…
Таня рассказала, что вблизи одной из гитлеровских казарм нашли труп этого солдата. Пуля прошла через рот навылет. На земле валялся револьвер, а в кармане самоубийцы нашли записку, написанную его рукой:
«Я предал своих товарищей и не имею права жить».
Кто принудил предателя написать записку, кто вложил в его руку револьвер — об этом Таня Климантович умолчала.
Она посоветовала рабочим с хлебозавода впредь никого к себе не приглашать, не оставлять на ночлег. А давно ли она сама оставалась у них?
— Со мной вам пока видеться не стоит. Хоть и отпустили вас, но следить первое время будут. Если что понадобится — передам через других…
И исчезла, будто растворилась в сумерках. Удивительной была эта ее способность ускользать мгновенно, не оставляя следа.
«ТАК ВЫ ИЗ ВЕНГРИИ?..»
«Недостает питания для рации. Присылаемого Москвой недостаточно. Найди возможность достать батареи, аккумуляторы».Такова была просьба Андрея. Таков был приказ и общая беда: не всякий раз самолетам удавалось благополучно доставить в партизанскую зону отправленные Москвой продукты, медикаменты, а вместе с прочим — питание для раций.
Андрей был в отчаянии, если приходилось сокращать радиопередачи, задерживать важную информацию, с таким трудом собранную в Минске Таней, Наташей и их помощниками.
Подобные затруднения бывали и прежде, но обычно выручал кучеровский самогон: на него можно было выменять что угодно. Увы, немецких радистов, через кого производились эти комбинации, отправили на фронт: сочли, что они развили слишком бурную коммерческую деятельность в ущерб своим прямым обязанностям.
Таня прибежала за помощью к бывшей соседке, которая по-прежнему с легкостью приобретала самый широкий круг знакомых.
— Миленькая, отыщите нужных людей, придумайте что-нибудь. Просто пропадаем… Ведь сообщения бывают такие важные!
— Еще бы не важные! Не понимаю я, что ли, ради какого дела работаем?
Женщина задумалась, потом напомнила Тане о девушках, работавших в солдатском клубе при венгерской разведывательной части.
— Именно венгерской? — удивилась Таня. — Этого вы не говорили…
— Ну да, венгерской, чего ты удивляешься? Помнишь Нину и ее подружку? Прежде там немцы были, а теперь венгры. Нина там работала уборщицей при клубе.
И она таинственным шепотом поведала, как познакомилась Нина с сержантом… Вроде бы он заведует складом радиочастей.
Судя по рассказу, весьма необычным было это знакомство.
В клубе стоял радиоприемник. Однажды Нина соблазнилась — решила послушать Москву. Как протирала пол шваброй, так и застыла, даже забыла звук сделать потише, забыла, какое за это наказание бывает: могут прямо в Германию отправить. Спохватилась, хотела умерить звук, а прямо перед ней и откуда он только взялся! — сержант. Ну, пропала! Начала Нина оправдываться: случайно, дескать, московская волна попалась. Сержант этот венгром оказался. Улыбнулся, погрозил пальцем и с грехом пополам выговорил по-русски: «Меня не надо бояться. Но так больше не делайте. Это вам опасно. Очень». И ушел. А Нина несколько дней после только об одном и думала: выдаст или нет?
Не выдал.
Через несколько дней Нина увидела, что сержант разговаривает с ее подругой Аней. Да так любезно, приветливо… После Аня рассказала, что зовут сержанта Пал — это по-русски Павел. Фамилия — Сенаши. Она с ним часто разговаривает, и он всякий раз жалуется, что не нравится ему война, в которую фашисты и Венгрию втянули, что хотел бы он уйти из этой армии…
Все, что говорила соседка, подтвердила после и Нина, еще подробнее. А еще спустя несколько дней Оля — прачка при клубе этой радиочасти — тащила в прачечную огромный ворох грязного белья, где были упрятаны нужные Андрею вещи.
Таня отправила их в Бобры на первой же подводе — «партизанской почтой».
Это была первая услуга Сенаши партизанам. Как же все получилось?
А вот как…
Когда Сенаши снова заговорил с Аней, девушка вдруг спросила:
— Вы верите в победу Гитлера? Только честно.
Сержант вздрогнул. Безнадежный взмах руки был ответом.
— Пал, у меня к вам большая просьба. Либо вы ее выполните, либо я погибну, если вы хоть кому-то об этом скажете.
Сержант слушал, внимательно вглядываясь в лицо девушки. Сказал:
— Вы — храбрая, Анна. Я уважаю вас…
И принес в полутемную комнатку уборщиц несколько батарей и аккумуляторов. Вместе с ворохом белья их удалось унести в прачечную, оттуда — к Бояронцевой, а затем переправить в Бобры.
Первая услуга, но не последняя. Андрей стал получать питание для рации бесперебойно, в достаточном количестве…
Как и любого разведчика, Таню интересовали сведения не только чисто военного характера. Настроение людей было тоже своего рода боевой силой. Сила эта могла крепнуть, могла надламываться, выбывать из строя. Распознать вовремя возможного предателя, сделать своим союзником вчерашнего врага из числа колеблющихся — это была такая же важная работа, как и остальное, что приходилось выполнять Тане.
Как-то Нина рассказала, что сержант просит помочь ему связаться с теми, кому требуются батареи, аккумуляторы. Он хочет поскорее разделаться с армией, в которую его загнали силком. Нет, не из трусости: он готов сражаться, но, как он сказал, «по другую сторону баррикад».
Он и девушек уговаривал уйти вместе с ним к партизанам. Говорил, что многие венгерские солдаты охотно присоединились бы к нему.
— Нина, всем вам уйти нельзя, — возразила Таня.
— Я готова остаться, но, если можно, узнай насчет Сенаши. Он обещал прихватить с собой много ценного.
И снова по «партизанской почте» Таня связалась с Андреем, он, в свою очередь, с партизанским начальством.
Пришло разрешение направить венгра в Бобры. С ним должны были уйти и девушки — Аня и Ольга. Но все же Тане, которая еще ни разу не видела помогавшего ей человека, поручили повидаться и поговорить с Сенаши. Свидание это состоялось 9 марта 1943 года на квартире у Ольги.
Таня пришла первой. Она сидела, не снимая шубки и белой меховой шапки. Она могла бы поговорить с венгром на его родном языке…
Язык ее отца… Где он теперь, отец, такой мужественный, гордый? Как перенес он еще одно тяжкое испытание — исчезновение дочери? Догадывается ли, где она?.. И побывают ли они вместе, как мечталось когда-то, в Венгрии?
Но по-венгерски Таня не заговорила. Здесь, в Белоруссии, она была Татьяной Климантович, выучившей в школе немецкий язык. Ни намека на ее истинное происхождение.
— Так вы из Венгрии… — произнесла она тихо, задумалась, провела рукой по лбу. Было что-то в тоне ее, в выражении лица заставившее Пала Сенаши насторожиться.
— О да! Вы знаете Венгрию?
— Конечно, мы же учили географию. — Теперь в голосе Тани звучал холодок. — На каком языке вам легче разговаривать? По-немецки, по-русски?
— Пусть будет по-русски, хоть мне это труднее. Немецкий не надо.
— Верно ли, что вы хотите перейти к партизанам? — спросила Таня.
Он ответил на ломаном русском языке:
— Да, очень хочу. Прошу, если возможно, помочь мне.
— Есть ли среди венгров еще кто-нибудь, готовый уйти с вами?
— Да, да, многие.
Пал начал перечислять имена — они легко, почти родственно укладывались в Таниной памяти. Она внимательно выслушала, как именно задумал Сенаши осуществить свой побег.
Во-первых, у него будет автомашина — он сам ее поведет. Пропуск на выезд обеспечит (правда, за взятку — разные бывают люди!) один из офицеров. Он уже несколько раз «одалживал» Палу машину за несколько бутылок спирта со склада.
— Раз надо, я захвачу с собой питание для рации. Много. И не только это…
Перейдя на немецкий язык — все же ему легче было так изъясняться (но Тане казалось, что она читает у него на лице: «Эх, если б я мог поговорить на родном — венгерском! Какое было бы облегчение!»), — Пал сообщил, что их радиочасть запеленговала много русских военных радиостанций, в том числе и партизанских. Все это нанесено на специальную карту. Он ее похитит, прихватит с собой…
Однако плану Пала Сенаши не суждено было осуществиться. Через два дня сержант был арестован. Переодетые в штатское гестаповцы пришли за ним и увели неведомо куда.
Были схвачены и отправлены в Германию и девушки — Аня с Олей.
Кто узнал об их намерении и предал всех троих — выяснить не удалось. Может быть, комната Оли была не слишком удачным местом для встреч? А может быть, взяточник, что «одалживал» машину, заподозрил неладное? Или кого-то насторожил интерес сержанта к секретной карте?
Это осталось тайной.
Осторожность и еще раз осторожность. И в то же время всегда будут неожиданности, которые невозможно предусмотреть.
Мы еще не знаем, кто предал Пала Сенаши, встреча с которым так взволновала Таню, но жизнь теперь позволяет нам забежать вперед и рассказать немного больше о судьбе венгерского сержанта, чем могли бы узнать его товарищи. Рассказать о том, чего уже никогда не узнает Таня Бауэр, так охотно поговорившая бы с ним по-венгерски.
Через много лет после окончания войны я пытался найти Пала Сенаши через адресный стол в столице Венгрии. Но людей с таким именем и фамилией там оказалось очень много. Обратился за помощью к прессе.
Будапештская газета «Элет эс Иродалом» («Жизнь и литература») опубликовала статью «Пал Сенаши, отзовитесь!». И вот через несколько дней наш Пал Сенаши дал о себе знать.
Он писал в своем письме, что статья в газете явилась для него полной неожиданностью, но и порадовала его несказанно:
«Я не могу выразить то счастье и радость, которые сейчас испытываю. Думаю, что через вас сумею связаться со своими старыми дорогими друзьями из Минска, о которых вспоминал и вспоминаю с большим почтением».
Дальше Пал Сенаши рассказывал о себе все то, что не имел возможности во время короткого свидания рассказать Тане Бауэр:
«Я сын батрака. Попал на фронт как сержант. Моя должность была складчик (по-видимому, заведующий складом. — М. П.). Поэтому у меня была возможность иногда оказывать некоторую помощь советским людям. Так, например, старший сержант Пал Чеченович за водку часто делал мне услуги. Я получал от него фальшивые документы, которые передавал отдельным советским товарищам… Эти документы спасали от насильственного угона в Германию».
При встрече Пал Сенаши рассказал, что произошло с ним после ареста за попытку бежать к партизанам. Более полутора лет он находился под стражей. Наконец его доставили в Венгрию для предания военному трибуналу. Но в августе 1944 года здание военного суда было разрушено бомбой.
Пала Сенаши отправили в так называемую штрафную группу. То была радиогруппа ближней разведки: на фронте ее держали впереди армии. Полковник, командовавший этой группой, знал о «минском деле» и предупредил Сенаши: за первую же попытку к бегству — расстрел на месте. И все же мысль о побеге не покидала сержанта Сенаши.
Ему удалось осуществить свое намерение. Помог Иштван Золчак — личный пилот генерал-майора Сирмаи. В начале 1945 года, когда Советская Армия била фашистов на земле Венгрии, Австрии, Германии, Пал Сенаши счел возможным откровенно поговорить с пилотом Золчаком и сержантом Эрне Паппи, которые обслуживали самолет генерала.
— Чего вы еще ждете? Разве вы фашисты? Я давно по вашим лицам вижу, как вам тяжко, ребята. Но ведь не за Гитлера у вас душа болит, верно? За беды нашей Венгрии, в которых он повинен…
И 25 марта 1945 года все трое — пилот Золчак, сержанты Сенаши и Паппи — решительно подошли к самолету. Часовому, охранявшему машину, пилот объяснил:
— Нам необходимо проверить работу моторов, готовность к полету. Сейчас подойдет генерал-майор Сирмаи, приказано доставить его в Вену.
Часовой не успел опомниться, как все трое вошли в самолет.
Это была не обладавшая большой скоростью машина типа «Иннарк» под номером СА-25. Когда она взмыла в небо, по ней начали стрелять и советские и гитлеровские орудия.
Вечер выдался тихий, лунный. В чистом прозрачном небе воздушные беглецы следили за выстрелами. Набирая предельную скорость и высоту, личный самолет генерала Сирмаи уклонялся от обстрела. Вдруг сильной взрывной волной машину швырнуло метров на двадцать вниз. Отказали приборы управления.
Полет продолжали, ориентируясь по сверкающей ленте Дуная и по звездному небу, пока не удалось приземлиться на каком-то пастбище. Вокруг — ни души. Не у кого спросить, где они очутились: то ли на земле, освобожденной советскими войсками, то ли… в смертельной ловушке.
Будь что будет. У Пала Сенаши оказалась ракетница, он стал подавать сигналы. В воздухе повисли зеленые ракеты.
Беглецы приняли решение: если появятся фашисты, защищаться каждому до последнего патрона. А последний патрон — для себя.
Прошло минут пятнадцать, ракеты догорели. И вдруг в темноте выросли две фигуры. Кто это? Беглецы замерли, а потом закричали от радости: перед ними стояли советские солдаты. Коверкая русские слова, побросав оружие, чуть не плача от радости, беглецы повторяли одну лишь фразу: «Бери нас в плен, товарищ… Бери нас в плен…»
Один солдат подобрал брошенное оружие и остался у самолета, второй повел всех троих в штаб. Там их допросил генерал-лейтенант. Пал Сенаши и его спутники рассказали все, что знали, просили направить их воевать против гитлеровцев.
После допроса генерал пригласил Сенаши в свой автомобиль.
— Ну, показывайте ваш трофеный самолет, — сказал он шутливо. Впрочем, вы и сами — неожиданные для нас трофеи…
Вспомнил ли тогда Пал Сенаши о Тане Бауэр? Вряд ли. Где-то далеко на белорусской земле затерялась девушка, что первой заговорила с ним открыто о мучивших его сомнениях, указала маленькой, но сильной рукой, вот он, единственно верный путь — уйти от фашистов.
Но Пал Сенаши все же запомнил Таню.
Вскоре его, немного знавшего русский язык, направили в Фокшаны, в лагерь для выздоравливающих военнопленных. Отделом пропаганды там ведал венгр Халаш Лайош, имевший опыт революционной работы. Пал Сенаши стал переводчиком этого отдела.
Спустя некоторое время в лагерь доставили венгров-штрафников, служивших вместе с Палом Сенаши. Они рассказали, что после побега Золчака, Сенаши и Паппи венгерским самолетам запретили всякие вылеты без особого распоряжения германского командования. А всех троих беглецов военный трибунал заочно приговорил к смертной казни.
После войны вместе со многими своими земляками вернулся в освобожденную Венгрию и Пал Сенаши. Он был офицером народной армии, вступил в ряды партии. После демобилизации окончил политехнический институт, стал инженером, секретарем партийной организации предприятия, которое носит имя греческого революционера Белоянниса.
«В 1959 году я шесть месяцев изучал русский язык в московском Институте международных отношений, — сообщил Сенаши в своем письме. Этого времени было достаточно, чтобы лучше узнать советских людей».
Пал Сенаши восстановил связь со старыми знакомыми по Минску. Он выкроил время и отправился на два дня в Белоруссию повидаться с друзьями военных лет. Но среди них уже не было Тани Бауэр.
Не удалось Палу Сенаши повидать и Нину, перенесшую ужасы концентрационного лагеря. Встреча с ней состоялась позже, в Москве.
Получилось так, что инженер Сенаши стал советником Венгерского торгового представительства в нашей столице: приехал сюда вместе с семьей.
Не однажды довелось ему встречаться с московскими школьниками, выступать в Центральном Доме журналистов, в Большом зале Политехнического музея. И рассказанное им свидетельствовало, что он с глубокой благодарностью вспоминает девушку, встреченную в Белоруссии, такую застенчиво сдержанную, такую безудержно храбрую, резкую, прямодушную. Рассказы Пала Сенаши о Тане Бауэр, о том, как он помогал белорусским подпольщикам и партизанам в их борьбе с фашистами, как чудом спасся от расправы и перелетел на советскую землю, всегда волнуют слушателей…
Но мы забежали вперед, рассказывая о человеке, который в какой-то мере обязан Тане Бауэр своим спасением. Во время короткой, но значительной встречи с юной разведчицей он окончательно утвердился в своей решимости порвать с фашистами.
Пал Сенаши исчез из Минска, а Таня Бауэр осталась, чтобы вновь идти навстречу опасностям, мужественно встречать неприятные неожиданности, которые невозможно было ни предвидеть, ни избежать.
И СНОВА — ПЯТОЕ АВГУСТА…
Да, неожиданности порой подстерегали подпольщиков просто нелепые.
Так произошло и с осторожным Кучеровым: все началось с пустяка.
Мы уже упоминали о чванном немце, который дважды в день шествовал через двор: утром на работу, вечером — с работы. Немец этот занимал солидный пост на Минском железнодорожном узле и не желал якшаться с нечистопородными обитателями двора. Такова же была его супруга.
Однако сын их не мог проводить все дни в одиночестве и потому появлялся то и дело среди ребят, своевольный, избалованный, твердо убежденный в своем превосходстве над ними.
Бедняги ребятишки слушались родителей, не давали сдачи обидчику и молча глотали слезы, когда он начинал слишком уж задираться. Нелегкая это была задача. Можно сказать, непосильная. И вот однажды сынишка Кучерова, распалясь, надавал задире крепких подзатыльников, сразу за всех и за все.
Тот взвыл на весь двор, ошеломленный таким оскорблением.
На шум почти одновременно выбежали Кучеров и железнодорожный начальник с пистолетом в руке. Немец с ходу выстрелил — пуля едва не сразила Кучерова.
Возмущенный управдом схватил немца за горло, пытаясь выбить револьвер из его руки. Тот рвался выстрелить вторично. Вошедшая во двор Таня замерла от изумления. Потом решительно сказала по-немецки:
— А вы не боитесь, что в вас тоже могут выстрелить?
— Кто? — спросил оторопевший немец.
— Вряд ли вам об этом доложат.
Очевидно, Таня попала в точку. Только что по всей Белоруссии вспыхнула «рельсовая война», и уж кто-кто, а этот начальник хорошо знал обо всем происходившем на железных дорогах. Поезда взлетали в воздух, валились под откосы. Так долго ли кому-нибудь пустить под откос и его самого?..
Ретивый папаша спешно сунул пистолет в карман, схватил за шиворот своего мальчишку и, не оглядываясь, поволок домой.
Знал бы он, что девушка, бросившая ему эти гневные слова, — одна из участниц «рельсовой войны»! Но не только он, даже сама Таня не могла во всей полноте представить, как много значили собранные ею сведения и добытый график движения поездов: ведь план «рельсовой войны», так переполошивший оккупантов, разрабатывался загодя, во всех деталях. И война эта еще лишь разворачивалась…
Всего несколько минут пробыла Таня у Терезы Францевны. Тамара — Таню предупредили об этом — прислала весточку. Она беспокоилась о детях, передала им партизанские гостинцы и, кстати, рекомендовала Тане познакомиться с Колей, слесарем по отоплению в бывшем Доме Красной Армии. Теперь оккупанты открыли в этом здании кабаре — увеселительное заведение для своих офицеров, преимущественно карателей. Тем, кто командовал пытками и убийствами, кто расстреливал и сжигал стариков, женщин и детей, нужно было так бурно развлечься, до такого состояния напиться, чтобы на время забыть обо всем. Оргии в кабаре длились до самого рассвета.
Таня поняла, что Тамара неспроста советует ей познакомиться с Колей. Она отправилась в котельную. Спустилась вниз по узким ступенькам, постучалась в обитую железом дверь.
Дверь отворилась, молодой парнишка с перепачканным сажей лицом при виде Тани шарахнулся назад. Таня вошла, невольно пригнувшись, в низкую дверь, подняла голову и тоже попятилась. «Овчарка немецкая!» — вспомнилось ей. Она все же попробовала улыбнуться, спросила:
— Ты что, испугался?
— Тебе чего тут надо?
— Зачем же так сердито? — примирительно сказала Таня. — Мне приказано познакомиться с тобой. Для нашего общего дела. Тебя должны были предупредить.
Николай испытующе посмотрел Тане в глаза.
— Предупредили… Что человек придет. Человек, понимаешь? А ты тут при чем? Покажи паспорт!
Таня спокойно достала и паспорт, и аусвайс.
Начался серьезный разговор, ради которого Таня и пришла сюда. Речь шла о том, что надо возможно скорее взорвать кабаре вместе со всеми участниками буйных оргий. Веселившиеся тут фашисты были, можно сказать, мозгом карательных отрядов. Облеченные доверием и чинами, привыкшие к виду крови, они были в иное время весьма опасны, ловки, хитроумны.
На них опиралось гестапо, когда расправлялось с партизанами и со всеми, кто помогал партизанам.
Пришлые, чужие на этой земле, они объявили награду за голову того шофера, который увел немецкий грузовик к партизанам, предварительно усадив в него всю свою семью. Полные ярости, они искали тех, кто 22 июня 1943 года, через два года после начала войны, заложил мину в городском театре. Фашисты праздновали день, когда ступили впервые на советскую землю, но мина взорвалась, и те, кто несколько минут назад хвастливо выкрикивал хвалу фюреру и кричал о скорой победе, взлетели в воздух.
Бомбы находили в солдатских кино, в солдатских общежитиях. У офицерского общежития недавно взорвалась легковая машина, у водокачки паровоз…
Кое-кто из немцев принимал это как непримиримый протест советских людей против оккупации. В стремлении изгнать врага люди бросали свои дома, годами нажитое добро и уходили всей семьей в лес, в партизанский лагерь. Они взрывали театр, который сами строили, железные дороги, которые сами прокладывали…
Так произошло и с осторожным Кучеровым: все началось с пустяка.
Мы уже упоминали о чванном немце, который дважды в день шествовал через двор: утром на работу, вечером — с работы. Немец этот занимал солидный пост на Минском железнодорожном узле и не желал якшаться с нечистопородными обитателями двора. Такова же была его супруга.
Однако сын их не мог проводить все дни в одиночестве и потому появлялся то и дело среди ребят, своевольный, избалованный, твердо убежденный в своем превосходстве над ними.
Бедняги ребятишки слушались родителей, не давали сдачи обидчику и молча глотали слезы, когда он начинал слишком уж задираться. Нелегкая это была задача. Можно сказать, непосильная. И вот однажды сынишка Кучерова, распалясь, надавал задире крепких подзатыльников, сразу за всех и за все.
Тот взвыл на весь двор, ошеломленный таким оскорблением.
На шум почти одновременно выбежали Кучеров и железнодорожный начальник с пистолетом в руке. Немец с ходу выстрелил — пуля едва не сразила Кучерова.
Возмущенный управдом схватил немца за горло, пытаясь выбить револьвер из его руки. Тот рвался выстрелить вторично. Вошедшая во двор Таня замерла от изумления. Потом решительно сказала по-немецки:
— А вы не боитесь, что в вас тоже могут выстрелить?
— Кто? — спросил оторопевший немец.
— Вряд ли вам об этом доложат.
Очевидно, Таня попала в точку. Только что по всей Белоруссии вспыхнула «рельсовая война», и уж кто-кто, а этот начальник хорошо знал обо всем происходившем на железных дорогах. Поезда взлетали в воздух, валились под откосы. Так долго ли кому-нибудь пустить под откос и его самого?..
Ретивый папаша спешно сунул пистолет в карман, схватил за шиворот своего мальчишку и, не оглядываясь, поволок домой.
Знал бы он, что девушка, бросившая ему эти гневные слова, — одна из участниц «рельсовой войны»! Но не только он, даже сама Таня не могла во всей полноте представить, как много значили собранные ею сведения и добытый график движения поездов: ведь план «рельсовой войны», так переполошивший оккупантов, разрабатывался загодя, во всех деталях. И война эта еще лишь разворачивалась…
Всего несколько минут пробыла Таня у Терезы Францевны. Тамара — Таню предупредили об этом — прислала весточку. Она беспокоилась о детях, передала им партизанские гостинцы и, кстати, рекомендовала Тане познакомиться с Колей, слесарем по отоплению в бывшем Доме Красной Армии. Теперь оккупанты открыли в этом здании кабаре — увеселительное заведение для своих офицеров, преимущественно карателей. Тем, кто командовал пытками и убийствами, кто расстреливал и сжигал стариков, женщин и детей, нужно было так бурно развлечься, до такого состояния напиться, чтобы на время забыть обо всем. Оргии в кабаре длились до самого рассвета.
Таня поняла, что Тамара неспроста советует ей познакомиться с Колей. Она отправилась в котельную. Спустилась вниз по узким ступенькам, постучалась в обитую железом дверь.
Дверь отворилась, молодой парнишка с перепачканным сажей лицом при виде Тани шарахнулся назад. Таня вошла, невольно пригнувшись, в низкую дверь, подняла голову и тоже попятилась. «Овчарка немецкая!» — вспомнилось ей. Она все же попробовала улыбнуться, спросила:
— Ты что, испугался?
— Тебе чего тут надо?
— Зачем же так сердито? — примирительно сказала Таня. — Мне приказано познакомиться с тобой. Для нашего общего дела. Тебя должны были предупредить.
Николай испытующе посмотрел Тане в глаза.
— Предупредили… Что человек придет. Человек, понимаешь? А ты тут при чем? Покажи паспорт!
Таня спокойно достала и паспорт, и аусвайс.
Начался серьезный разговор, ради которого Таня и пришла сюда. Речь шла о том, что надо возможно скорее взорвать кабаре вместе со всеми участниками буйных оргий. Веселившиеся тут фашисты были, можно сказать, мозгом карательных отрядов. Облеченные доверием и чинами, привыкшие к виду крови, они были в иное время весьма опасны, ловки, хитроумны.
На них опиралось гестапо, когда расправлялось с партизанами и со всеми, кто помогал партизанам.
Пришлые, чужие на этой земле, они объявили награду за голову того шофера, который увел немецкий грузовик к партизанам, предварительно усадив в него всю свою семью. Полные ярости, они искали тех, кто 22 июня 1943 года, через два года после начала войны, заложил мину в городском театре. Фашисты праздновали день, когда ступили впервые на советскую землю, но мина взорвалась, и те, кто несколько минут назад хвастливо выкрикивал хвалу фюреру и кричал о скорой победе, взлетели в воздух.
Бомбы находили в солдатских кино, в солдатских общежитиях. У офицерского общежития недавно взорвалась легковая машина, у водокачки паровоз…
Кое-кто из немцев принимал это как непримиримый протест советских людей против оккупации. В стремлении изгнать врага люди бросали свои дома, годами нажитое добро и уходили всей семьей в лес, в партизанский лагерь. Они взрывали театр, который сами строили, железные дороги, которые сами прокладывали…