Макс Поляновский
Дважды Татьяна
Художник И. Кошкарев
ПО ЗАТЕРЯННОМУ СЛЕДУ…
В Комитет ветеранов войны, что находится в Москве на улице Кропоткина, пришло однажды письмо, глубоко взволновавшее всех, кто читал его. Письмо прислал из Будапешта старый венгерский коммунист, участник конгрессов Коминтерна, человек, знавший Ленина, проживший долгие годы в нашей стране. Звали его Иштван Бауэр.
Может быть, странно прозвучат слова, что поседевшие немолодые люди, именно те, кого мы именуем ветеранами, нередко заново, с обостренной радостью и болью переживают встречи со своими не знающими старости сверстниками, знакомыми и незнакомыми. Это происходит в тех случаях, когда ложатся на стол пожелтевшие письма или источенные временем страницы дневников; когда газеты, журналы вдруг доносят до нас юные лица героев, вчера еще никому не ведомых, а отныне утвердивших право свое остаться в памяти людской навеки.
Правда, на этот раз все случилось немного по-иному. Ветеран революции и гражданской войны обращался к ветеранам следующего поколения — к участникам боев с фашизмом и просил выяснить обстоятельства гибели его дочери, которая добровольно ушла на фронт в первые же дни Великой Отечественной войны. Отец знал, что дочь его погибла, но боль его не угасала, а возрастала с годами, мучительно хотелось знать как можно больше, подробнее.
Поиск, что беспрерывно ведется в нашей стране — об этом много пишут, рассказывают по радио и телевидению, — позволял Иштвану Бауэру надеяться, что просьба его будет выполнена. Сколько за эти годы открыто новых имен! Скольких участников минувшей войны, считавшихся без вести пропавшими, мы узнали теперь как героев.
Через многие руки прошло письмо Иштвана Бауэра, присланная им фотография круглолицей девушки с веселыми детскими глазами. Таня Бауэр? Увы, никто не мог вспомнить этого имени…
И все же девушку узнали. Фотография оказалась очень кстати. Бывшие соратники встретили знакомый смелый взгляд разведчицы… Климантович. Ведь в годы войны эти мужественные воины знали один другого под вымышленными именами и фамилиями.
Вскоре отцу могли сообщить, что дочь его была незаурядной разведчицей, а в годы войны действовала в оккупированном Минске, в тылу врага.
Татьяна Бауэр — Климантович погибла, едва достигнув двадцати лет. Но самые разные люди с волнением и благодарностью могли поведать о своих встречах с ней. И круг этот все ширился: друзья по московской школе, по Московскому государственному университету, подпольщики и партизаны Белоруссии, бывшие солдаты из печально прославившихся националистических батальонов, те солдаты, которые именно благодаря Тане осознали всю глубину нравственного падения, какое ожидало бы их, не порви они с националистами. Могли бы рассказать Иштвану Бауэру о мужестве дочери и земляки его, молодые венгры, сражавшиеся против фашистов вместе с ней, вместе с советскими людьми.
Не под силу было бы старому венгерскому коммунисту даже представить себе весь круг связей его отважной дочери. Но получилось так, что в нелегкий поиск вместе с другими включился и писатель Макс Поляновский его тоже не оставила равнодушным судьба московской студентки, дочери русской женщины и венгерского коммуниста — Тани Бауэр. Судьба героическая и незаурядная.
Автор этой книги никогда не встречался с Таней Бауэр. Их пути не пересеклись ни на фронте, ни в предвоенные годы. И все же писатель отправился вслед за юной разведчицей по стершимся, полузатерянным следам. Отправился в путь, включился в поиск, вобравший множество событий, десятки новых судеб.
Писатели, журналисты, особенно те, кто посвятил себя документальному жанру, нередко становятся первооткрывателями. Добытые ими, бережно хранимые дневники, письма, живые свидетельства — это документы эпохи, и ценность их возрастает с каждым прожитым днем, с каждым новым десятилетием. Писатель-документалист проводит годы в окружении своих героев и если расстается с ними, то часто лишь для того, чтобы спустя какое-то время встретиться вновь, открыть их для себя и для читателя в новом качестве.
Труден путь первооткрывателя. Он труден вдвойне, если перед тобой следы многолетней давности.
Книга, которую сегодня наше издательство предлагает читателю, — это повесть о юной разведчице Тане Бауэр, чье имя стало известным спустя много лет после окончания войны. Вне сомнения, появятся новые документы, новые свидетельства, книга будет дополнена, дописана, и судьба Тани, роль ее в героической жизни белорусского подполья раскроется более полно.
А пока что книга эта, созданная писателем Максом Поляновским в содружестве с писательницей Ольгой Романченко, явилась ответом на письмо отца Татьяны Бауэр, венгерского коммуниста, ветерана революции 1919 года в Венгрии — Иштвана Бауэра.
Может быть, странно прозвучат слова, что поседевшие немолодые люди, именно те, кого мы именуем ветеранами, нередко заново, с обостренной радостью и болью переживают встречи со своими не знающими старости сверстниками, знакомыми и незнакомыми. Это происходит в тех случаях, когда ложатся на стол пожелтевшие письма или источенные временем страницы дневников; когда газеты, журналы вдруг доносят до нас юные лица героев, вчера еще никому не ведомых, а отныне утвердивших право свое остаться в памяти людской навеки.
Правда, на этот раз все случилось немного по-иному. Ветеран революции и гражданской войны обращался к ветеранам следующего поколения — к участникам боев с фашизмом и просил выяснить обстоятельства гибели его дочери, которая добровольно ушла на фронт в первые же дни Великой Отечественной войны. Отец знал, что дочь его погибла, но боль его не угасала, а возрастала с годами, мучительно хотелось знать как можно больше, подробнее.
Поиск, что беспрерывно ведется в нашей стране — об этом много пишут, рассказывают по радио и телевидению, — позволял Иштвану Бауэру надеяться, что просьба его будет выполнена. Сколько за эти годы открыто новых имен! Скольких участников минувшей войны, считавшихся без вести пропавшими, мы узнали теперь как героев.
Через многие руки прошло письмо Иштвана Бауэра, присланная им фотография круглолицей девушки с веселыми детскими глазами. Таня Бауэр? Увы, никто не мог вспомнить этого имени…
И все же девушку узнали. Фотография оказалась очень кстати. Бывшие соратники встретили знакомый смелый взгляд разведчицы… Климантович. Ведь в годы войны эти мужественные воины знали один другого под вымышленными именами и фамилиями.
Вскоре отцу могли сообщить, что дочь его была незаурядной разведчицей, а в годы войны действовала в оккупированном Минске, в тылу врага.
Татьяна Бауэр — Климантович погибла, едва достигнув двадцати лет. Но самые разные люди с волнением и благодарностью могли поведать о своих встречах с ней. И круг этот все ширился: друзья по московской школе, по Московскому государственному университету, подпольщики и партизаны Белоруссии, бывшие солдаты из печально прославившихся националистических батальонов, те солдаты, которые именно благодаря Тане осознали всю глубину нравственного падения, какое ожидало бы их, не порви они с националистами. Могли бы рассказать Иштвану Бауэру о мужестве дочери и земляки его, молодые венгры, сражавшиеся против фашистов вместе с ней, вместе с советскими людьми.
Не под силу было бы старому венгерскому коммунисту даже представить себе весь круг связей его отважной дочери. Но получилось так, что в нелегкий поиск вместе с другими включился и писатель Макс Поляновский его тоже не оставила равнодушным судьба московской студентки, дочери русской женщины и венгерского коммуниста — Тани Бауэр. Судьба героическая и незаурядная.
Автор этой книги никогда не встречался с Таней Бауэр. Их пути не пересеклись ни на фронте, ни в предвоенные годы. И все же писатель отправился вслед за юной разведчицей по стершимся, полузатерянным следам. Отправился в путь, включился в поиск, вобравший множество событий, десятки новых судеб.
Писатели, журналисты, особенно те, кто посвятил себя документальному жанру, нередко становятся первооткрывателями. Добытые ими, бережно хранимые дневники, письма, живые свидетельства — это документы эпохи, и ценность их возрастает с каждым прожитым днем, с каждым новым десятилетием. Писатель-документалист проводит годы в окружении своих героев и если расстается с ними, то часто лишь для того, чтобы спустя какое-то время встретиться вновь, открыть их для себя и для читателя в новом качестве.
Труден путь первооткрывателя. Он труден вдвойне, если перед тобой следы многолетней давности.
Книга, которую сегодня наше издательство предлагает читателю, — это повесть о юной разведчице Тане Бауэр, чье имя стало известным спустя много лет после окончания войны. Вне сомнения, появятся новые документы, новые свидетельства, книга будет дополнена, дописана, и судьба Тани, роль ее в героической жизни белорусского подполья раскроется более полно.
А пока что книга эта, созданная писателем Максом Поляновским в содружестве с писательницей Ольгой Романченко, явилась ответом на письмо отца Татьяны Бауэр, венгерского коммуниста, ветерана революции 1919 года в Венгрии — Иштвана Бауэра.
НОЧНОЙ ПРЫЖОК
Это неправда, что время идет равномерно. Вопреки нашим надеждам и помыслам оно порой как бы умышленно замедляет или убыстряет свой бег. Еще недавно тянулись томительные месяцы и, как бы ни хотелось, событий нельзя было опередить ни на шаг, но потом уплотненные до отказа дни, часы, минуты покатились стремительно, будто под откос. И вот теперь время гулко и жестко отстукивало каждое мгновение — последние подаренные мгновения, которые оставалось пробыть на московской земле. Через несколько минут освещенный заревом далекого пожара «Дуглас» оторвется от взлетной дорожки, а еще спустя два часа, если самолет не собьют, все трое разведчиков прыгнут в черную бездну — неведомый ночной лес под Минском.
Первый прыжок в глубокий вражеский тыл!
Таня стиснула Наташину руку — хотелось быть поближе друг к другу — и почувствовала, как непривычно горяча ладонь подруги.
— У тебя жар? — тревожным шепотом спросила Таня, коснувшись пальцами лба и щек Наташи.
— Нет, нет, просто чуточку знобит. Умоляю, ни слова Андрею.
Руководитель группы — Андрей, сосредоточенный, собранный, держался с несколько высокомерным спокойствием. Таня, в своем пальтишке в талию и платочке, возле него казалась девчонкой, хотя с весны ей пошел девятнадцатый.
Наташа в лыжном костюме была похожа на мальчишку-спортсмена: тугие длинные косы она упрятала под летный шлем…
Прошел год с начала войны. Вернее, год и еще почти два месяца. Никто не уговаривал Таню и Наташу стать разведчицами. Просто пришли в первые недели войны в разные военкоматы Москвы эти две девушки. Пришли, как и многие другие. Каждая сказала, что знает немецкий язык, не может в эти дни оставаться в стороне…
Вместе учились прыгать с парашютом. Учились стрелять, принимать и передавать радиограммы.
Казалось, учат их бесконечно долго. Это ощущение утвердилось после «практики» — первых вылазок в Подмосковье, в тыл врага. «Практика» была недолгой, но успех ее определялся ценой человеческой жизни и победы, сопутствовавшей юным разведчикам, и даже чувство невозвратимых потерь, когда они недосчитались многих своих товарищей, вызывало жажду деятельности, длительной настоящей работы. И лишь сегодня пришло сознание небывалой стремительности, с какой прокатились эти недели и месяцы.
К самолету подогнали трап.
— Ребята, пора, — мягко сказал инструктор парашютистов Борис Петров: ему поручили руководить высадкой десанта.
Они поднялись по трапу в кабину похожего на огромную акулу «Дугласа», молчаливые, неожиданно отчужденные, как незнакомые друг с другом пассажиры. В эти минуты предельного напряжения нервов будто рушилось все, объединявшее их долгие месяцы единой целью, и каждый остался наедине с самим собой.
Дверь самолета закрылась с насосным шипением. Взвыли моторы. Несколько мягких толчков — и самолет оторвался от родной московской земли.
В кабине было темно, сдавленный рев моторов теперь доносился будто из отдаления. Стоило прикрыть глаза, и начинало казаться, что попросту катишь автобусом по ровному асфальту, не верилось, что поблизости лежат наготове парашюты, рация, мешки с питанием, патронами и одеждой.
В темноте Таня нащупала горячую руку Наташи, вложила подруге в ладонь таблетку.
— Прими, это — жаропонижающее.
— Мне уже лучше, Танюша, не тревожься.
Девушки сидели, напряженно выпрямившись, едва касаясь друг друга плечом. Разведчику, идущему на трудное задание, опасно погружаться в воспоминания, но эта тяжелая тупая боль — как с ней справиться? Когда весь ты — будто сведенный судорогой комок мускулов…
Петров поднялся. Уверенными привычными движениями надел на грудь каждому десантнику парашют, прикрепил к спине увесистый — пятьдесят килограммов — мешок. За окнами пронзительно полыхнуло, грохнули совсем поблизости зенитки.
— Фронт! — крикнул из башни самолета стрелок.
Петров все так же размеренно и спокойно крепил кольца парашютов на тугую проволоку, протянутую вдоль потолка. Привычный скребущий звук скользивших по проволоке металлических колец действовал успокаивающе.
Высадка была назначена в партизанском районе у деревни Бобры, примерно в ста километрах от Минска.
— Приготовиться, — раздался голос пилота, и будто в ответ на эту команду внизу угрожающе громыхнула зенитка, за ней — другая.
Петров пошел к двери кабины. Наташа судорожно вцепилась в его локоть, безотчетно, по-детски.
Андрей рывком распахнул дверь. В кабину ворвался тугой холодный воздух, свист ветра, рев мотора. Ничего не было за этой открытой дверью, только зловещая тьма, изредка раздираемая огненными вспышками.
Что там, внизу? Лес? Бездонное озеро? Болото или вражеский лагерь?
— Пошел! — крикнул пилот, и Наташа неуверенно шагнула вперед.
Таня прыгала последней. Промежутки между прыжками сократили предельно, чтобы приземлившиеся оказались рядом.
Но где они окажутся? Никто не сумел бы предсказать этого с абсолютной точностью. Неожиданные обстоятельства могли разрушить самые продуманные планы. Лишь бы не угодить в окружение врага.
Наташа вскоре зацепилась за ветви могучего раскидистого дерева и повисла на нем, как елочная игрушка. Тяжело давил на плечи мешок с грузом. Вокруг стояла тишина: ни часовых, ни собачьего лая. Непроглядная глухая темень.
Таня опустилась прямо в траву. Сбросила мешок, чутко прислушалась: где-то поблизости должны быть Наташа с Андреем.
А Наташа в это время нащупала в кармане нож, перерезала лямки. Мешок мягко скатился с плеч, прошуршал в кустарнике. Значит, земля совсем близко. Девушка освободилась от парашюта, прыгнула… Удача! Она твердо стоит на ногах, а потревоженные ветви деревьев шумят уже над головой.
Рядом замелькал огонек, послышалось взволнованное:
— Наташа! Наташенька!
Это Таня нажала кнопку электрического фонаря.
Они бросились друг к другу, обнялись и от радости расплакались обе, но спустя мгновение вспомнили об Андрее, засветили фонарики с красными линзами.
— Девчата, где вы там? — В голосе Андрея звучала досада. — Не видите, что ли? Я торчу в болоте.
Много тут увидишь: они и себя-то почти не видели.
Осторожно раздвигая туго обступившие их неподатливые ветки, девушки пошли на голос, чтобы найти Андрея, помочь ему выбраться из трясины.
Да, Андрею не повезло. Он досадливо чертыхался, счищая с себя веткой прилипшую грязь.
Они и не заметили, как начало светать. Деревья и кусты, сливавшиеся в сплошную темную массу, теперь стали различимы. Казалось, лес поредел, и в этом поредевшем лесу четко обозначились петлявшие между стволов извилистые тропки.
Андрей молча обошел все вокруг, добрел до узкой речушки с почерневшим мостиком, вернулся, начал сверяться по карте.
Сидя под деревом, девушки наблюдали за ним. Сосредоточенный, с жесткими волевыми складками у рта, сейчас он был их командиром. Он медленно водил карандашом по карте, сверялся долго — слишком долго! — а они затаив дыхание ожидали первых приказов.
— Собрать мешки, — произнес он отрывисто, и девушки сорвались с места.
Приволокли только два мешка, третьего нигде не было.
— Нужно искать, — решительно сказал Андрей, откладывая карту. — Сами понимаете, там патроны, питание для рации.
Все вместе они долго шарили в кустах, но мешка, на удивление, нигде не оказалось.
— Ладно, пока что закопаем эти два, — решил Андрей.
Достали лопаты, начали рыть ямы, чтобы уложить мешки и парашюты. Да, просто необходимо было поработать вот так, во всю силу рук, после пережитых волнений. Лопаты легко входили в сыроватую землю, и — странное дело! — невольно начинало казаться, будто не парашюты предстояло прятать, не мешки с боевым снаряжением, а просто… ну хотя бы посадить молодые деревья в незнакомом лесу.
В этот тихий предутренний час ничто не нарушало величавого спокойствия леса. Но вот послышался ровный нарастающий гул. Он приближался, ширился, заполнил все вокруг, резким рывком резанул небо над головой… Андрей выпрямился, прислушался.
— «Юнкерсы», — сказал он с ненавистью.
Это фашистские самолеты летели бомбить Москву.
Андрей снова помрачнел, несмотря на свойственное ему стремление всегда казаться бесстрастным. Таня и Наташа догадывались: не только опасность очередной бомбежки, угрожавшей Москве, тревожила их командира. Особенно ясно это стало, когда Андрей надел на плечи лямки рации, проверил свой автомат, приказал и девушкам проверить пистолеты. Он ничего не объяснял, и они тоже не решались спросить, действительно ли он чем-то обеспокоен или все это — обычные меры предосторожности…
Неподалеку раздался хруст веток. Наташа быстро спрятала пистолет в карман спортивных шаровар и шагнула вперед.
Она увидела худого босоногого старика и девочку с берестяными лукошками в руках. Подняв голову, старик щурился от яркого солнца, внезапно озарившего лесную опушку. Белая борода старика сливалась с длинной холщовой рубахой.
— Дедушка! — тихо окликнула Наташа.
Старик приближался мерным шагом, не отзываясь. В розовом утреннем свете в этом пустынном лесу он напоминал сказочного странника. Девочка, прижимаясь к его боку, не спускала с Наташи круглых синих глаз. Смотрела строго, пытливо, как взрослая.
Старик пригнулся, что-то сказал девочке, указывая под деревья, не иначе — угадал грибное семейство. Наташа следила за убегавшей девочкой со смешанным чувством зависти, любопытства, тревоги. Со странным чувством нереальности всего происходящего. Это слепящее утро, берестяные лукошки… Неужели кто-то на свете еще может спокойно идти в лес по грибы?
Наташа вздрогнула, когда рядом тихо прошуршали шаги старика.
— Слышь, дочка, — сказал он, медленно проходя мимо. — Неладно вас высадили. Тут, в Кременце, полицаи появились. Я ваш самолет слыхал, потому и вышел из дому поране. А они-то, поди, и подавно учуяли. Уходить вам надо поскорее, такое дело…
Старик исчез в лесу вслед за девочкой. Наташа вернулась к своим.
— Кременец… При чем тут Кременец? — проговорила она, еще не совсем понимая, что произошло. И мгновенно сообразила, что Андрей с Таней говорили только что о том же самом. Теперь и на Танином лице Наташа уловила выражение угрюмой озабоченности.
— Да, неважно получилось, — сказал Андрей. — Зенитки эти, чтоб их… Поспешил летчик: высадил нас раньше, чем надо. Ну, рассказывай. Говоришь, полицаи кишмя кишат? А дед — молодец! Но уходить нам нельзя. Придется пока отсидеться. Сейчас мы далеко не уйдем.
Они долго сидели в ельнике, напряженно вслушиваясь в звуки проснувшегося леса. Потом Андрей выбрал поваленную сосну на берегу речушки. Заскорузлые корни, схваченные комьями засохшей земли, грозно торчали во все стороны — они были так устрашающе огромны, что между ними мог бы укрыться целый танк.
— Тут, под корнями, выроем землянку, — решил Андрей.
Он скинул рубаху, расстелил на траве и принялся энергично рыть землю. Лопата поминутно натыкалась на клубки корней — Андрей сильными точными ударами разрубал их. Землю он опускал на рубаху. Наташа с Таней, подхватив рубаху за рукава и полы, тащили ее вдоль берега и сбрасывали землю в ручей. Никаких следов не должно было остаться поблизости.
— Траву старайтесь не мять. Будьте воздушными, как балерины, шутливо подбадривал своих помощниц командир.
Немного спустя под корневищем появилась неприметная землянка. Тесная яма под старым деревом дала приют советским разведчикам. В тесноте, задевая друг друга локтями, они впервые после приземления перекусили.
Заканчивался первый тревожный день на оккупированной земле, такой знакомо доброй и такой настороженно чужой.
Первый прыжок в глубокий вражеский тыл!
Таня стиснула Наташину руку — хотелось быть поближе друг к другу — и почувствовала, как непривычно горяча ладонь подруги.
— У тебя жар? — тревожным шепотом спросила Таня, коснувшись пальцами лба и щек Наташи.
— Нет, нет, просто чуточку знобит. Умоляю, ни слова Андрею.
Руководитель группы — Андрей, сосредоточенный, собранный, держался с несколько высокомерным спокойствием. Таня, в своем пальтишке в талию и платочке, возле него казалась девчонкой, хотя с весны ей пошел девятнадцатый.
Наташа в лыжном костюме была похожа на мальчишку-спортсмена: тугие длинные косы она упрятала под летный шлем…
Прошел год с начала войны. Вернее, год и еще почти два месяца. Никто не уговаривал Таню и Наташу стать разведчицами. Просто пришли в первые недели войны в разные военкоматы Москвы эти две девушки. Пришли, как и многие другие. Каждая сказала, что знает немецкий язык, не может в эти дни оставаться в стороне…
Вместе учились прыгать с парашютом. Учились стрелять, принимать и передавать радиограммы.
Казалось, учат их бесконечно долго. Это ощущение утвердилось после «практики» — первых вылазок в Подмосковье, в тыл врага. «Практика» была недолгой, но успех ее определялся ценой человеческой жизни и победы, сопутствовавшей юным разведчикам, и даже чувство невозвратимых потерь, когда они недосчитались многих своих товарищей, вызывало жажду деятельности, длительной настоящей работы. И лишь сегодня пришло сознание небывалой стремительности, с какой прокатились эти недели и месяцы.
К самолету подогнали трап.
— Ребята, пора, — мягко сказал инструктор парашютистов Борис Петров: ему поручили руководить высадкой десанта.
Они поднялись по трапу в кабину похожего на огромную акулу «Дугласа», молчаливые, неожиданно отчужденные, как незнакомые друг с другом пассажиры. В эти минуты предельного напряжения нервов будто рушилось все, объединявшее их долгие месяцы единой целью, и каждый остался наедине с самим собой.
Дверь самолета закрылась с насосным шипением. Взвыли моторы. Несколько мягких толчков — и самолет оторвался от родной московской земли.
В кабине было темно, сдавленный рев моторов теперь доносился будто из отдаления. Стоило прикрыть глаза, и начинало казаться, что попросту катишь автобусом по ровному асфальту, не верилось, что поблизости лежат наготове парашюты, рация, мешки с питанием, патронами и одеждой.
В темноте Таня нащупала горячую руку Наташи, вложила подруге в ладонь таблетку.
— Прими, это — жаропонижающее.
— Мне уже лучше, Танюша, не тревожься.
Девушки сидели, напряженно выпрямившись, едва касаясь друг друга плечом. Разведчику, идущему на трудное задание, опасно погружаться в воспоминания, но эта тяжелая тупая боль — как с ней справиться? Когда весь ты — будто сведенный судорогой комок мускулов…
Петров поднялся. Уверенными привычными движениями надел на грудь каждому десантнику парашют, прикрепил к спине увесистый — пятьдесят килограммов — мешок. За окнами пронзительно полыхнуло, грохнули совсем поблизости зенитки.
— Фронт! — крикнул из башни самолета стрелок.
Петров все так же размеренно и спокойно крепил кольца парашютов на тугую проволоку, протянутую вдоль потолка. Привычный скребущий звук скользивших по проволоке металлических колец действовал успокаивающе.
Высадка была назначена в партизанском районе у деревни Бобры, примерно в ста километрах от Минска.
— Приготовиться, — раздался голос пилота, и будто в ответ на эту команду внизу угрожающе громыхнула зенитка, за ней — другая.
Петров пошел к двери кабины. Наташа судорожно вцепилась в его локоть, безотчетно, по-детски.
Андрей рывком распахнул дверь. В кабину ворвался тугой холодный воздух, свист ветра, рев мотора. Ничего не было за этой открытой дверью, только зловещая тьма, изредка раздираемая огненными вспышками.
Что там, внизу? Лес? Бездонное озеро? Болото или вражеский лагерь?
— Пошел! — крикнул пилот, и Наташа неуверенно шагнула вперед.
Таня прыгала последней. Промежутки между прыжками сократили предельно, чтобы приземлившиеся оказались рядом.
Но где они окажутся? Никто не сумел бы предсказать этого с абсолютной точностью. Неожиданные обстоятельства могли разрушить самые продуманные планы. Лишь бы не угодить в окружение врага.
Наташа вскоре зацепилась за ветви могучего раскидистого дерева и повисла на нем, как елочная игрушка. Тяжело давил на плечи мешок с грузом. Вокруг стояла тишина: ни часовых, ни собачьего лая. Непроглядная глухая темень.
Таня опустилась прямо в траву. Сбросила мешок, чутко прислушалась: где-то поблизости должны быть Наташа с Андреем.
А Наташа в это время нащупала в кармане нож, перерезала лямки. Мешок мягко скатился с плеч, прошуршал в кустарнике. Значит, земля совсем близко. Девушка освободилась от парашюта, прыгнула… Удача! Она твердо стоит на ногах, а потревоженные ветви деревьев шумят уже над головой.
Рядом замелькал огонек, послышалось взволнованное:
— Наташа! Наташенька!
Это Таня нажала кнопку электрического фонаря.
Они бросились друг к другу, обнялись и от радости расплакались обе, но спустя мгновение вспомнили об Андрее, засветили фонарики с красными линзами.
— Девчата, где вы там? — В голосе Андрея звучала досада. — Не видите, что ли? Я торчу в болоте.
Много тут увидишь: они и себя-то почти не видели.
Осторожно раздвигая туго обступившие их неподатливые ветки, девушки пошли на голос, чтобы найти Андрея, помочь ему выбраться из трясины.
Да, Андрею не повезло. Он досадливо чертыхался, счищая с себя веткой прилипшую грязь.
Они и не заметили, как начало светать. Деревья и кусты, сливавшиеся в сплошную темную массу, теперь стали различимы. Казалось, лес поредел, и в этом поредевшем лесу четко обозначились петлявшие между стволов извилистые тропки.
Андрей молча обошел все вокруг, добрел до узкой речушки с почерневшим мостиком, вернулся, начал сверяться по карте.
Сидя под деревом, девушки наблюдали за ним. Сосредоточенный, с жесткими волевыми складками у рта, сейчас он был их командиром. Он медленно водил карандашом по карте, сверялся долго — слишком долго! — а они затаив дыхание ожидали первых приказов.
— Собрать мешки, — произнес он отрывисто, и девушки сорвались с места.
Приволокли только два мешка, третьего нигде не было.
— Нужно искать, — решительно сказал Андрей, откладывая карту. — Сами понимаете, там патроны, питание для рации.
Все вместе они долго шарили в кустах, но мешка, на удивление, нигде не оказалось.
— Ладно, пока что закопаем эти два, — решил Андрей.
Достали лопаты, начали рыть ямы, чтобы уложить мешки и парашюты. Да, просто необходимо было поработать вот так, во всю силу рук, после пережитых волнений. Лопаты легко входили в сыроватую землю, и — странное дело! — невольно начинало казаться, будто не парашюты предстояло прятать, не мешки с боевым снаряжением, а просто… ну хотя бы посадить молодые деревья в незнакомом лесу.
В этот тихий предутренний час ничто не нарушало величавого спокойствия леса. Но вот послышался ровный нарастающий гул. Он приближался, ширился, заполнил все вокруг, резким рывком резанул небо над головой… Андрей выпрямился, прислушался.
— «Юнкерсы», — сказал он с ненавистью.
Это фашистские самолеты летели бомбить Москву.
Андрей снова помрачнел, несмотря на свойственное ему стремление всегда казаться бесстрастным. Таня и Наташа догадывались: не только опасность очередной бомбежки, угрожавшей Москве, тревожила их командира. Особенно ясно это стало, когда Андрей надел на плечи лямки рации, проверил свой автомат, приказал и девушкам проверить пистолеты. Он ничего не объяснял, и они тоже не решались спросить, действительно ли он чем-то обеспокоен или все это — обычные меры предосторожности…
Неподалеку раздался хруст веток. Наташа быстро спрятала пистолет в карман спортивных шаровар и шагнула вперед.
Она увидела худого босоногого старика и девочку с берестяными лукошками в руках. Подняв голову, старик щурился от яркого солнца, внезапно озарившего лесную опушку. Белая борода старика сливалась с длинной холщовой рубахой.
— Дедушка! — тихо окликнула Наташа.
Старик приближался мерным шагом, не отзываясь. В розовом утреннем свете в этом пустынном лесу он напоминал сказочного странника. Девочка, прижимаясь к его боку, не спускала с Наташи круглых синих глаз. Смотрела строго, пытливо, как взрослая.
Старик пригнулся, что-то сказал девочке, указывая под деревья, не иначе — угадал грибное семейство. Наташа следила за убегавшей девочкой со смешанным чувством зависти, любопытства, тревоги. Со странным чувством нереальности всего происходящего. Это слепящее утро, берестяные лукошки… Неужели кто-то на свете еще может спокойно идти в лес по грибы?
Наташа вздрогнула, когда рядом тихо прошуршали шаги старика.
— Слышь, дочка, — сказал он, медленно проходя мимо. — Неладно вас высадили. Тут, в Кременце, полицаи появились. Я ваш самолет слыхал, потому и вышел из дому поране. А они-то, поди, и подавно учуяли. Уходить вам надо поскорее, такое дело…
Старик исчез в лесу вслед за девочкой. Наташа вернулась к своим.
— Кременец… При чем тут Кременец? — проговорила она, еще не совсем понимая, что произошло. И мгновенно сообразила, что Андрей с Таней говорили только что о том же самом. Теперь и на Танином лице Наташа уловила выражение угрюмой озабоченности.
— Да, неважно получилось, — сказал Андрей. — Зенитки эти, чтоб их… Поспешил летчик: высадил нас раньше, чем надо. Ну, рассказывай. Говоришь, полицаи кишмя кишат? А дед — молодец! Но уходить нам нельзя. Придется пока отсидеться. Сейчас мы далеко не уйдем.
Они долго сидели в ельнике, напряженно вслушиваясь в звуки проснувшегося леса. Потом Андрей выбрал поваленную сосну на берегу речушки. Заскорузлые корни, схваченные комьями засохшей земли, грозно торчали во все стороны — они были так устрашающе огромны, что между ними мог бы укрыться целый танк.
— Тут, под корнями, выроем землянку, — решил Андрей.
Он скинул рубаху, расстелил на траве и принялся энергично рыть землю. Лопата поминутно натыкалась на клубки корней — Андрей сильными точными ударами разрубал их. Землю он опускал на рубаху. Наташа с Таней, подхватив рубаху за рукава и полы, тащили ее вдоль берега и сбрасывали землю в ручей. Никаких следов не должно было остаться поблизости.
— Траву старайтесь не мять. Будьте воздушными, как балерины, шутливо подбадривал своих помощниц командир.
Немного спустя под корневищем появилась неприметная землянка. Тесная яма под старым деревом дала приют советским разведчикам. В тесноте, задевая друг друга локтями, они впервые после приземления перекусили.
Заканчивался первый тревожный день на оккупированной земле, такой знакомо доброй и такой настороженно чужой.
ЯМА ПОД СОСНОЙ
Ночью спали по очереди.
Проснувшись, как от внезапного толчка, Наташа увидела устремленные на нее немигающие глаза Тани. Нежная прядь у виска золотилась, подцепленная солнечным лучиком. И Наташа поняла, что наступило утро. Поднялась, преодолевая озноб, избегая взгляда Тани, хотя в нем не было укора — только тревога за нее, Наташу.
Привалившись боком к стене, похрапывал Андрей. Кажется, ночью он спал меньше всех, и даже теперь во сне с лица его не сходило выражение настороженности. Таня прижала палец к губам, и девушки ползком выбрались из своего убежища.
После застойной сырости землянки не угомонившийся с ночи ветер обдал терпкой свежестью. Пригибаясь, девушки побежали на журчащий говорок лесного ручья. От студеной воды прервалось дыхание…
Не сговариваясь, они пошли вдоль берега в надежде найти утерянный мешок, но переглянулись и остановились обе. Слишком рискованно было уходить сейчас от землянки, от Андрея. А вот и он сам — шагает навстречу, решительный, самоуверенный, отряхивает мокрые руки, и капли воды сверкают в темных кудрях. Похоже, проснулся сразу, будто и сквозь сон почуял их отсутствие.
— Надо уходить отсюда, — сказала Наташа. — С мешком прямо беда. Наткнутся немцы — начнут искать нас.
— Сейчас уходить опасно, — возразила Таня. — Разве можно вслепую бродить по лесу? Вон даже местные жители слышали гул нашего самолета, а немцы и подавно. Зенитки-то как палили…
Андрей согласно кивнул.
Он устанавливал рацию, наладил антенну.
Внезапно со стороны лесной опушки донеслись громкие голоса. Голоса приближались, вскоре можно было различить каждое слово.
Разведчики нырнули в яму под сосной.
— Не могли они уйти, здесь искать надо… Пройдем-ка берегом, донеслось до них. Потом заговорили по-немецки.
Таня и Наташа напряженно вслушивались: речь шла о мешке с патронами.
Кто-то по-русски спросил:
— Там валялся, а сюда ведешь? Ой, гляди, морочишь ты нас чегой-то.
— Горюшко мое, да неужли я посмела бы, граждане начальники? Бог свидетель, начальники граждане, визгливо запричитал женский голос. — Да я как глянула… Да боже ж ты мой!.. Аж задохлась, как до вас бежала. Бог свидетель! Уж так бегла, так бегла!
— Вот горластая! — шепнула Таня.
— Христом богом клянусь, в кустах лежал… По ту сторону ельника. А я при чем? Я — сразу к вам… Вместо грибов.
Женщина лгала. Видно, поначалу она попросту решила украсть мешок, вот и волокла его за собой. Потом любопытство одолело: заглянула внутрь, увидела патроны и с перепугу кинулась доносить властям.
— Тогда, значит, и они на той стороне речки, — грубо прервал женщину тот же голос.
Разведчики отчетливо слышали хруст веток под сапогами. Человек приближался к поваленной сосне.
Шаг, другой, третий… Неотвратимые, гулкие. Гулко и больно отдавались они в груди и висках. Глубокая землянка — это, казалось бы, надежное укрытие — стала вдруг тесной, будто клетка. Сырые стены давили, мешали дышать, мешали повернуться.
Андрей медленно поднял автомат. Это были минуты, когда все могло прерваться для них, не начавшись, и, уже зная об умении Андрея быть порой непреклонным до беспощадности, сейчас обе они понимали его, сжимали до боли свои пистолеты. Гранаты положили рядом. А теперь — окаменеть и ждать…
Шаги затихли. Полицай лениво, мимоходом глянул под широкую, в два обхвата, сосну, не подозревая, что на один миг его, как в светлом квадрате распахнутого окна, увидели укрывшиеся среди корней трое десантников. Они замерли, готовые к самому худшему.
Полицай вскарабкался на толстый ствол лежащего дерева и буркнул откуда-то сверху:
— Станут они дожидаться, держи карман шире. Никого тут нету, так и доложи, понял? Пошли!
Теперь голоса звучали удаляясь. Тесная землянка стала наполняться воздухом. Андрей исподлобья оглядел девушек, усмехнулся:
— Испугались?
— Нет, — тихо сказала Таня.
— Брось. Не страх опасен, а кто над кем хозяин: ты над ним или он над тобой. Мне так отец говорил, когда я еще маленький был, я это на всю жизнь запомнил.
— И ничего-то ты никогда не испугаешься? — недоверчиво шепнула Наташа.
— Н-не знаю… Но уж, во всяком случае, сумею никому этого не показать.
Опасность миновала. Надолго ли?
— Наше счастье, что они без ищейки, — сказал Андрей уже другим, будничным тоном. — Та бы сразу унюхала…
Он выбрался из норы, установил антенну, снова начал настраивать рацию. Ведь они до сих пор ничего не сообщили Москве, их могли счесть погибшими, а это было плохо. Но опять его загнали обратно голоса немцев и полицаев, как видно рыскавших по лесу. Антенну пришлось убрать, спрятать под сосной.
Это было похоже на безжалостную игру: люди выползали из темной землянки, расправляли плечи, пытаясь хоть на какие-то мгновения ощутить себя свободными, но тут в величавое спокойствие леса врывались грубые голоса. Голоса шли в наступление, угрожали, приближались, и люди поспешно скрывались в своем сыром убежище.
Однако вскоре разведчики твердо убедились, что кременецкие полицаи ходят по лесу без собак-ищеек. Ничего, тогда пусть ищут. Голосов становится все меньше, и они постепенно затихают вдали. Помогла жадная глупая баба!..
Наташина голова лежала у Тани на коленях. Может быть, стоило сказать Андрею в Москве правду? Наташе становилось все хуже и хуже: сказались волнения, ночлег в сырой землянке. И покормить ее больше нечем — с собой девушки прихватили только небольшие пакетики с бутербродами. Продукты были спрятаны в мешках, зарытых сразу после приземления. Андрей набросал там веток, найти мешки будет несложно, да поди сунься туда с лопатами, если на каждом шагу рискуешь быть замеченным.
После бесконечного тревожного дня выбрались только ночью, но и то не решились далеко уходить от сосны. Зачерпнули воды из ручья. Таня сумела набрать при свете луны немного малины и земляники.
Как умела, она лечила больную Наташу. Если бы можно было выбраться вместе с ней на солнце! Но днем разведчики старались не покидать своего убежища.
Прошла неделя. Наташа начала поправляться. В эти дни Андрею удалось наконец откопать и перетащить под сосну мешки. Впервые все трое досыта наелись.
— Пожалуй, пора расходиться, — сказал однажды Андрей, и слова эти, произнесенные полувопросительно, прозвучали приказом. Но расстаться здесь, в незнакомом крае, было труднее, чем совершить прыжок с парашютом.
Таня произнесла, помедлив:
— Я пойду первой. Наташе еще нужно набраться сил. И, знаете, ребята, довольно этих страхов. Надоело чувствовать себя кротом. Мы — солдаты, разведчики. Прятаться в норе — это не для нас.
Андрей смотрел на нее долгим взором, нежным, благодарным — вот так он впервые взглянул на нее после той долгой прогулки, когда у них, почти незнакомых друг другу, нашлось неожиданно так много общих воспоминаний о надолго оставленных любимых книгах, о театральных залах и лихих школьных переменках…
Но сейчас Андрей отвел взгляд и сказал суховато:
— Ступай, Татьяна. А я все же попытаюсь установить связь с Москвой. Мне уходить нельзя.
Наташа задержала Танину руку в своей.
— Кто ты мне? — сказала она тихо. — Раньше я думала — подруга, боевой товарищ. А в эти дни… Зову маму — ты. Сестренку — тоже ты. Береги себя, Таня, через несколько дней встретимся.
Узкая, едва заметная в траве тропка петляла, терялась среди кустарника и деревьев. Ею открывался для молодых разведчиков опасный и суровый путь, добровольно выбранный ими. Каждому предстояло начать этот путь в одиночку, искать верных людей, нащупывать первые связи. Правда, партизаны тоже будут искать их, посланцев Москвы, но всего предусмотреть невозможно.
Уходя, Таня в последний раз оглядела речушку-ручей с почерневшими досками мостика, заскорузлые корни сосны-спасительницы. Грусть, нежность, недоумение прочитали друзья на лице девушки. Короткий миг слабости, такой объяснимой, такой понятной…
Краткий миг запретной, ненужной слабости.
Таня пригнулась и исчезла в кустах.
Проснувшись, как от внезапного толчка, Наташа увидела устремленные на нее немигающие глаза Тани. Нежная прядь у виска золотилась, подцепленная солнечным лучиком. И Наташа поняла, что наступило утро. Поднялась, преодолевая озноб, избегая взгляда Тани, хотя в нем не было укора — только тревога за нее, Наташу.
Привалившись боком к стене, похрапывал Андрей. Кажется, ночью он спал меньше всех, и даже теперь во сне с лица его не сходило выражение настороженности. Таня прижала палец к губам, и девушки ползком выбрались из своего убежища.
После застойной сырости землянки не угомонившийся с ночи ветер обдал терпкой свежестью. Пригибаясь, девушки побежали на журчащий говорок лесного ручья. От студеной воды прервалось дыхание…
Не сговариваясь, они пошли вдоль берега в надежде найти утерянный мешок, но переглянулись и остановились обе. Слишком рискованно было уходить сейчас от землянки, от Андрея. А вот и он сам — шагает навстречу, решительный, самоуверенный, отряхивает мокрые руки, и капли воды сверкают в темных кудрях. Похоже, проснулся сразу, будто и сквозь сон почуял их отсутствие.
— Надо уходить отсюда, — сказала Наташа. — С мешком прямо беда. Наткнутся немцы — начнут искать нас.
— Сейчас уходить опасно, — возразила Таня. — Разве можно вслепую бродить по лесу? Вон даже местные жители слышали гул нашего самолета, а немцы и подавно. Зенитки-то как палили…
Андрей согласно кивнул.
Он устанавливал рацию, наладил антенну.
Внезапно со стороны лесной опушки донеслись громкие голоса. Голоса приближались, вскоре можно было различить каждое слово.
Разведчики нырнули в яму под сосной.
— Не могли они уйти, здесь искать надо… Пройдем-ка берегом, донеслось до них. Потом заговорили по-немецки.
Таня и Наташа напряженно вслушивались: речь шла о мешке с патронами.
Кто-то по-русски спросил:
— Там валялся, а сюда ведешь? Ой, гляди, морочишь ты нас чегой-то.
— Горюшко мое, да неужли я посмела бы, граждане начальники? Бог свидетель, начальники граждане, визгливо запричитал женский голос. — Да я как глянула… Да боже ж ты мой!.. Аж задохлась, как до вас бежала. Бог свидетель! Уж так бегла, так бегла!
— Вот горластая! — шепнула Таня.
— Христом богом клянусь, в кустах лежал… По ту сторону ельника. А я при чем? Я — сразу к вам… Вместо грибов.
Женщина лгала. Видно, поначалу она попросту решила украсть мешок, вот и волокла его за собой. Потом любопытство одолело: заглянула внутрь, увидела патроны и с перепугу кинулась доносить властям.
— Тогда, значит, и они на той стороне речки, — грубо прервал женщину тот же голос.
Разведчики отчетливо слышали хруст веток под сапогами. Человек приближался к поваленной сосне.
Шаг, другой, третий… Неотвратимые, гулкие. Гулко и больно отдавались они в груди и висках. Глубокая землянка — это, казалось бы, надежное укрытие — стала вдруг тесной, будто клетка. Сырые стены давили, мешали дышать, мешали повернуться.
Андрей медленно поднял автомат. Это были минуты, когда все могло прерваться для них, не начавшись, и, уже зная об умении Андрея быть порой непреклонным до беспощадности, сейчас обе они понимали его, сжимали до боли свои пистолеты. Гранаты положили рядом. А теперь — окаменеть и ждать…
Шаги затихли. Полицай лениво, мимоходом глянул под широкую, в два обхвата, сосну, не подозревая, что на один миг его, как в светлом квадрате распахнутого окна, увидели укрывшиеся среди корней трое десантников. Они замерли, готовые к самому худшему.
Полицай вскарабкался на толстый ствол лежащего дерева и буркнул откуда-то сверху:
— Станут они дожидаться, держи карман шире. Никого тут нету, так и доложи, понял? Пошли!
Теперь голоса звучали удаляясь. Тесная землянка стала наполняться воздухом. Андрей исподлобья оглядел девушек, усмехнулся:
— Испугались?
— Нет, — тихо сказала Таня.
— Брось. Не страх опасен, а кто над кем хозяин: ты над ним или он над тобой. Мне так отец говорил, когда я еще маленький был, я это на всю жизнь запомнил.
— И ничего-то ты никогда не испугаешься? — недоверчиво шепнула Наташа.
— Н-не знаю… Но уж, во всяком случае, сумею никому этого не показать.
Опасность миновала. Надолго ли?
— Наше счастье, что они без ищейки, — сказал Андрей уже другим, будничным тоном. — Та бы сразу унюхала…
Он выбрался из норы, установил антенну, снова начал настраивать рацию. Ведь они до сих пор ничего не сообщили Москве, их могли счесть погибшими, а это было плохо. Но опять его загнали обратно голоса немцев и полицаев, как видно рыскавших по лесу. Антенну пришлось убрать, спрятать под сосной.
Это было похоже на безжалостную игру: люди выползали из темной землянки, расправляли плечи, пытаясь хоть на какие-то мгновения ощутить себя свободными, но тут в величавое спокойствие леса врывались грубые голоса. Голоса шли в наступление, угрожали, приближались, и люди поспешно скрывались в своем сыром убежище.
Однако вскоре разведчики твердо убедились, что кременецкие полицаи ходят по лесу без собак-ищеек. Ничего, тогда пусть ищут. Голосов становится все меньше, и они постепенно затихают вдали. Помогла жадная глупая баба!..
Наташина голова лежала у Тани на коленях. Может быть, стоило сказать Андрею в Москве правду? Наташе становилось все хуже и хуже: сказались волнения, ночлег в сырой землянке. И покормить ее больше нечем — с собой девушки прихватили только небольшие пакетики с бутербродами. Продукты были спрятаны в мешках, зарытых сразу после приземления. Андрей набросал там веток, найти мешки будет несложно, да поди сунься туда с лопатами, если на каждом шагу рискуешь быть замеченным.
После бесконечного тревожного дня выбрались только ночью, но и то не решились далеко уходить от сосны. Зачерпнули воды из ручья. Таня сумела набрать при свете луны немного малины и земляники.
Как умела, она лечила больную Наташу. Если бы можно было выбраться вместе с ней на солнце! Но днем разведчики старались не покидать своего убежища.
Прошла неделя. Наташа начала поправляться. В эти дни Андрею удалось наконец откопать и перетащить под сосну мешки. Впервые все трое досыта наелись.
— Пожалуй, пора расходиться, — сказал однажды Андрей, и слова эти, произнесенные полувопросительно, прозвучали приказом. Но расстаться здесь, в незнакомом крае, было труднее, чем совершить прыжок с парашютом.
Таня произнесла, помедлив:
— Я пойду первой. Наташе еще нужно набраться сил. И, знаете, ребята, довольно этих страхов. Надоело чувствовать себя кротом. Мы — солдаты, разведчики. Прятаться в норе — это не для нас.
Андрей смотрел на нее долгим взором, нежным, благодарным — вот так он впервые взглянул на нее после той долгой прогулки, когда у них, почти незнакомых друг другу, нашлось неожиданно так много общих воспоминаний о надолго оставленных любимых книгах, о театральных залах и лихих школьных переменках…
Но сейчас Андрей отвел взгляд и сказал суховато:
— Ступай, Татьяна. А я все же попытаюсь установить связь с Москвой. Мне уходить нельзя.
Наташа задержала Танину руку в своей.
— Кто ты мне? — сказала она тихо. — Раньше я думала — подруга, боевой товарищ. А в эти дни… Зову маму — ты. Сестренку — тоже ты. Береги себя, Таня, через несколько дней встретимся.
Узкая, едва заметная в траве тропка петляла, терялась среди кустарника и деревьев. Ею открывался для молодых разведчиков опасный и суровый путь, добровольно выбранный ими. Каждому предстояло начать этот путь в одиночку, искать верных людей, нащупывать первые связи. Правда, партизаны тоже будут искать их, посланцев Москвы, но всего предусмотреть невозможно.
Уходя, Таня в последний раз оглядела речушку-ручей с почерневшими досками мостика, заскорузлые корни сосны-спасительницы. Грусть, нежность, недоумение прочитали друзья на лице девушки. Короткий миг слабости, такой объяснимой, такой понятной…
Краткий миг запретной, ненужной слабости.
Таня пригнулась и исчезла в кустах.
ПЕРВАЯ ВЫЛАЗКА
И сразу лес показался необычно затихшим. Это была та угрожающая тишина, в которой не по себе становится человеку: будто гнет нарастающей тревоги тяжестью опустился на ветви, придавил все шорохи, оглушил испуганных птиц.
Андрей — в который уж раз! — начал налаживать рацию, а Наташа как привалилась спиной к корявому корневищу у входа в землянку, так и не шелохнулась все это время — с обостренной чуткостью слух ее ловил затихающий шелест Таниных шагов, но с той же напряженной остротой она угадала бы сейчас даже самый слабый и отдаленный звук, предвещающий опасность.
— Москва, Наташа!
Наташа вытянула затекшие ноги, пошевелила пальцами, подложила под голову руки. Она могла бы засмеяться от радости, могла заплакать, но не сделала ни того, ни другого, просто прикрыла веки, как очень уставший человек, ощутивший наконец под ногами порог родного дома. Не оглядываясь, по-прежнему вслушиваясь в обманчивую тишину леса, она, казалось, видела, как торопливо скользит по бумаге карандаш Андрея. Вполголоса он повторял за ее спиной слова привета, распоряжения, вопросы, краткие, но такие важные для всех. Через несколько минут они вместе будут вчитываться в каждое слово. Таня не дождалась, но в душе больше нет страха за нее: эти первые решительные шаги ее по лесу — начало нелегкого пути, который она для себя избрала, и Андрей может уже отчитываться перед Москвой, что разведчики сумели сориентироваться в непривычной обстановке, что они бодры и полны готовности действовать.
Андрей — в который уж раз! — начал налаживать рацию, а Наташа как привалилась спиной к корявому корневищу у входа в землянку, так и не шелохнулась все это время — с обостренной чуткостью слух ее ловил затихающий шелест Таниных шагов, но с той же напряженной остротой она угадала бы сейчас даже самый слабый и отдаленный звук, предвещающий опасность.
— Москва, Наташа!
Наташа вытянула затекшие ноги, пошевелила пальцами, подложила под голову руки. Она могла бы засмеяться от радости, могла заплакать, но не сделала ни того, ни другого, просто прикрыла веки, как очень уставший человек, ощутивший наконец под ногами порог родного дома. Не оглядываясь, по-прежнему вслушиваясь в обманчивую тишину леса, она, казалось, видела, как торопливо скользит по бумаге карандаш Андрея. Вполголоса он повторял за ее спиной слова привета, распоряжения, вопросы, краткие, но такие важные для всех. Через несколько минут они вместе будут вчитываться в каждое слово. Таня не дождалась, но в душе больше нет страха за нее: эти первые решительные шаги ее по лесу — начало нелегкого пути, который она для себя избрала, и Андрей может уже отчитываться перед Москвой, что разведчики сумели сориентироваться в непривычной обстановке, что они бодры и полны готовности действовать.