Пономаренко Николай. Бандитская Лиговка

   Напирая всем телом, Никандр насколько мог наклонил стебель борщевика. Уколов медленно, осторожно протиснулся между двумя растениями.
   - Это далеко?
   - Как сказать. Для меня - рукой подать, а всем остальным как до Америки раком.
   Никандр все больше верил в свои силы. Это его место, его земля. Только его она приняла. Все ещё задурманенной головой овладевала навязчивая идея, которая стала изредка прорываться сквозь логичное поведение и нормальные мысли. Глаза бомжа нехорошо блестели.
   - Никто не должен приближаться к тоннелю. Никто, кроме её хранителя.
   Увлеченный тем, как бы не обжечься, Уколов слабо слышал бормотание Никандра.
   - Что ты лопочешь?
   - Труба никого не хочет видеть.
   Бомж неумолимо приближался к вершине религиозного экстаза.
   - Да святится имя твое, труба, пусть господь бог благословит твоего охранителя недоноска и паразита Никандра. Освяти мой путь, отец наш небесный, окропи врагов своих живоуничтожающими искрами божьими, а я клянусь мамой, что схожу в церковь покаяться, в натуре.
   Уколов не заметил в этих словах скрытых угроз. Между тем проводник по зарослям утверждался в мысли оставить и этого человечка там, где тот упадет. С пятачка суши среди воды, где лучше всего дышится, виден раздутый Форсунка и ещё парочка - Пятак и Марфа Позадница. Когда Марфа стала требовать с Никандра денег на аборт, он пригласил её подышать свежим воздухом.
   Еще две недели назад доступ к тоннелю был куда легче. И не было такой жары. Никандр с приятелями балдели здесь в полный рост. Бродяги из местных почему-то носа сюда не казали. Говорили, будто менты нещадно измывались над теми, кто появлялся на пустыре перед железной дорогой. Только залетным из других районов и приезжим, не имеющим в своей физической памяти страха перед пустырем, хватало смелости его перейти. Такие редкие гости нашли свой конец кто в болоте, кто в ожоговом отделении. И Фигун, и Крыса, и Форсунка и Пятак и Марфа Позадница и... Следующим будет эта падла, которая зажимала Никандру рот и нос. Если он вправду мент, сегодня же понаедут опера, врачи, пожарные. Не станет Места.
   - Пособи, господь, охранителю Места, дай сил покарать супостата, кайфоломщика лютого.
   Никандр все чаще как бы нечаянно отпускал раньше времени огнеопасные ветки. Несколько приличных ожогов украшали пижона, идущего в туфельках по глубокой грязи начинающегося болота. Скоро заветный его, Никандра, пятачок. Господин начальник, конечно, прибалдеет от вида трех мертвяков возле тоннеля. Пусть понюхает, но потом... Ох, как точно! Отпущенный бомжем ствол угодил прямо в ментовскую морду. Зараза, он увидел умысел и сейчас зашибет.
   Да, Уколов заметил, как бомж осмелел. Как незаметно старается нагадить. После ожога лица оперативник молча догнал, повернул Никандра мордой к себе и ткнул в нос здоровенным своим кулаком.
   - Еще раз такое сделаешь, червяк сушеный, выйдешь отсюда по частям.
   Никандр не чувствовал боли. Встал, кровь стекает на грудь, черен весь, грязен. Но глаза блестят, а нос чувствует как наполняется воздух едва уловимым запахом. Он почти не ощущаем. Дилетант его может и не заметить. Никандр за долгое время научился определять его плотность, а следовательно, и воздействие.
   - Меч свой карающий занеси над злодеем, воздай ему за угнетение наше, за бля буду, раба твоего. Вдохнови нас на подвиг ради Места святого.
   Вдыхаемый воздух со странным запахом придал Никандру большей уверенности.
   - Пришли, - сказал он, указывая на островок метра в полтора.
   - Шагай, шагай, - Уколов толкнул проводника в спину.
   Бомж быстро двинулся вперед, слабо заботясь о продвижении оперативника. У самого островка он пропустил Уколова вперед.
   - Чем это завоняло?
   Запах дурманил. Подступила легкость, настроение ни с того ни с сего приподнялось... Что там за черные туши, возле заросшего тоннеля? Ах да, это прыгун с насыпи, про которого рассказывал...
   - А!
   Кто-то сзади сильно толкнул Уколова, стоявшего на пятачке земли. Перед ним оказалось глубокое место. Встав на ноги, оперативник оказался по пояс в грязной воде. Он улыбнулся, ему все равно было хорошо. Потянулся было ухватиться за тонкий ствол борщевика, но вовремя опомнился и выбрался на пятачок, цепляясь за землю.
   - Убью, гнида!
   Уколов глупо улыбался, ища глазами Никандра. Хотелось сесть, отдохнуть, побалдеть... В глубине сознания кто-то бил в барабаны и пел о противности балдежа. Барабаны звали вперед, напролом. И Уколов ломанул по едва заметной дорожке обратно. Собственно, дорожки не было. Только редкие следы да согнутые и сломанные ветки. Так, наверное, затраханные зеки кончали с собой, бросаясь на высоковольтные провода, опутывающие зону. При каждом прикосновении к растениям-мутантам сыпались искры, раздавался треск, появлялся дым. Через минуту сумасшедшего бега Уколов свалился на то место под деревом, где совсем недавно наткнулся на спящего бомжа.
   - Никандр! Можешь придумывать новую молитву. За упокой.
   Оперативник лег под деревом на живот и выискивал глазами токсикомана.
   - Чтоб ты провалился, червяк, бомжатина вонючая. Я тебя найду, сталкер хренов.
   Все тело горело, боль доставала до костей. Отдыхая, Уколов заметил пристроенный в растрескавшейся древесине сверточек. Развернув тряпку, нашел несколько орденов и медалей.
   - Считай, что дышишь на земле последний день!
   Собрав все силы, Уколов встал и поковылял через пустырь к городу.
   Его подобрали лежащим на дороге.
   - Я тебе говорил, тундра!
   Так встретил нового пациента ожогового центра ветеран войны и труда, персональный пенсионер Петр Филиппович Косюк. Перебинтованного Уколова уложили на кровать, поставили капельницу.
   - Не послушали меня - вот и попались!, - дед торжествовал.
   Уколову вовсе не хотелось сейчас вступать с кем-либо в полемику. Молчание пострадавшего раздражало деда.
   - Говорят, что шрамы после таких ожогов остаются на всю жизнь.
   Уколов молчал.
   - Так и будем ходить разрисованными. Мне-то что, я уже дедуган, а тебе ещё к барышням бегать... Я говорил! Никто меня не слушал.
   Дед надеялся на реакцию больного. Ноль внимания.
   - Ты хоть знаешь на что мы нарвались? Представляешь масштабы опасности? Так вот, слушай. Мы с тобой нарвались на мутирующий борщевик Сосновского! Ты, тундра, конечно же не знаешь про борщевик Сосновского. А я прекрасно помню, как после второй мировой наша наука решала вопрос увеличения силосной массы. В лаборатории самого Вавилова выявили преимущества борщевика, произрастающего на Кавказе. Он больше других дикорастущих растений мог наращивать массу. А Сосновский первым описал эту популяцию. Когда я попал в эту беду, дай, думаю, дружка своего расспрошу. Он в институте биологии раньше работал. Так он такое мне рассказал! Хорошо, что мы живы остались. Так вот. Этот борщевик в шестидесятые стали внедрять в сельское хозяйство. Засевали себе поля, а того не знали, что у борщевика в новой местности врагов-то нет достойных. Он любого задавить может. Это на Кавказе другие растения ему отпор дать могли. А тут пошло-поехало. Что ни буерак - то борщевик. Поля загадили, пока не сообразили, что это дикое растение надо косить ещё до цветения, чтобы семена не разлетались куда попало. В общем, получилось как всегда. Работающие на полях борщевика агрономы и механизаторы стали жаловаться на ожоги. Никто же не мог подумать, что растение обжигает. Крапива - не то. Она сама по себе жжет. А борщевик накапливает в себе солнечную энергию и это она обжигает, понятно, тундра? Обжечься можно и листьями и стеблями и даже семенами. Ты на себе почувствовал как это страшно. Хуже чем кипятком обваривает, потому что обжигает органическое вещество. Когда пройдут волдыри, покраснения, новая кожа нарастет - все равно уродливые следы останутся, понял, тундра? Я когда с болотца выполз, такая вялость была, дыхание перехватило, температура подскочила, думал, что сгорю. И главное, помочь некому.
   Уколов неожиданно ответил:
   - Тебе повезло, что никто не помог.
   - Чего?
   - Ничего, трави дальше.
   - В ясную солнечную погоду борщевик напитывается светом, заряжается как аккумулятор. Представляешь, это тогда, в шестидесятые, борщевиком обжигались, когда он только внедрялся. Теперь он в несколько, заметь, в несколько раз больше своего кавказского предка. Он на вольной воле стал расти выше деревьев - это уже не аккумулятор, а целая электростанция. Особенно во время засухи. Тут он вообще непредсказуем. Понятно, тундра?
   Наконец-то дед разговорил приятеля по несчастью.
   - В задницу твои ожоги. Отчего голову мутит, ты не спрашивал?
   - Должно быть, болотный газ в наэлектризованном воздухе так воздействует на организм.
   - Сам ты тундра, дед. В природе нет таких токсичных мест. Она благородно не удушает животный мир. Только люди придумывают все новые яды, газы, вещества, от которых сами же и деградируют. Слушай, дед, а ты можешь спросить у твоего профессора почему одних людей там борщевик обжигает, а другие его вовсе не замечают. Там, возле тоннеля, что-то не так. Неестественно.
   - Вот! Я же говорил, я письма писал, а мне не верили.
   - Ничего дед, за все хорошее воздастся. Может быть, тебя даже наградят.
   Напоминание Уколова о наградах больно укололо старика.
   - Тю-тю мои награды, тундра. Пока я там, на пустыре, в себя приходил, какая-то гадина их сняла. Варварство, надругательство - хуже ожогов, понимаешь. Металл воруют с могил и мемориалов - поднимается рука у подлецов. А тут с живого человека награды сняли, как металл.
   - Эти, что ли?
   Уколов протянул старику найденный на пустыре сверток с орденами и медалями.
   Поздним вечером об этом пожалел. Дед любовно и бесконечно долго прицеплял свои цацки к костюму и без устали, на душевном подъеме рассказывал о каждой награде. Когда, как и за что. Уколов засыпал, просыпался, а бодрая речь о победах и свершениях продолжалась. Дед пел свои руны о грозных битвах и пятилетках, о юбилеях и великих своих начальниках. В дремоте воскрешаемые треволнения дня сливались с потоком ветеранского устного творчества в причудливую картину.
   Будто едет Уколов на увитом кумачом паровозе, две блестящих стрелы впереди в горизонт упираются. Бесконечна страна, серебристые рельсы её расчертили на параллелограммы, квадраты, многоугольники. На геометрических этих участках земли - смотрит Уколов - мама честная, - растут лопухи лопушанские, да клюква развесистая преогромная, да гигантских размеров зонты мясистого силосного борщевика. И марши играют повсюду. Разные марши в разных ячейках российской земли, зажатых дорожными насыпями. К паровозу прицеплен агитационный вагон. На крыше его установлен армейского образца громкоговоритель. И громко он так говорит: "Пусть семена упадут в благодатную почву, превратим целину в цветущий оазис!" И кто-то из окон бросает, бросает вовсю семена.
   Стало трудно дышать, побежали по телу электрические разряды, Уколов крикнуть хотел: "Прекратите!", встал во весь рост и увидел... Навстречу летят самолеты с крестами на крыльях. Вот люки под днищами пораскрывались, вот щас как бом... Из люков на землю цветы повалили, все красные с черным. Тучи кровавые мака на землю упали. Люди цветы обрывают, жуют, стебли варят, смрад поднимая. Летит паровоз где-то в тундре, похоже. Там чумы стоят прозрачные и в каждом - по борщевику. Люди заходят внутрь и дышат, дышат степенно и вдосталь. Набирают в прозрачные же пакеты воздух, несут на пастбища пастухам подышать. И лишь один красноармеец в буденновке, в черном пиджаке с медалями и орденами ходит меж чумами и прокалывает их штыком своей грозной винтовки...
   - Я в войну и в заполярье успел послужить, - продолжал свою песню Косюк.
   Вернувшийся из дремотного кошмара Уколов подумал: "Неужели так силен этот газ, что дурманит людей в проезжающих поездах? Там поворот и машинисты слегка притормаживают. Кстати, почему машинисты тревогу не били?"
   Много вопросов хотелось обдумать, но речь благодарного ветерана была нескончаемой. Лишь к полуночи герой угомонился, но поспать все равно не пришлось.
   Начальник РУВД Полина Антоновна Шкворень приехала в госпиталь ровно в двадцать четыре ноль ноль. Ткнув в нос удостоверение и послав подальше контроль, поднялась на четвертый этаж, аккурат попала в ожоговое. Знала? Пришла по наитию?
   Когда в палату влетела женщина в миниюбке, ещё не уснувший Косюк привстал. В полном молчании эта любопытная штучка взялась за кровать Уколова, развернула на колесиках и покатила к выходу из палаты. У ветерана отнялся язык. Это не медсестра. Халата на ней нет. Может жена? Это ж надо так соскучиться! Или сучку заказал по телефону? У нынешней молодежи с этим просто.
   В больничном коридоре начальница строго спросила проснувшегося Уколова:
   - Мне Буремов сказал, что у тебя срочная секретная информация.
   Оперативник повертел головой, соображая как попал в белый пустой коридор.
   - Валяй, Уколов, у меня ещё дел по горло. Что случилось?
   - Понимаете...
   - Знаю, ты обжегся и отравился газом на болоте. Это твои проблемы. По делу что-нибудь скажешь?
   Уколова обидело такое отношение. Шкворень думает, будто он там прогуливался, будто отравления и ожоги в быту получены. Сказал, глядя прямо в глаза:
   - Там, где я обжегся - четыре трупа.
   - Ты?
   - Что я?
   - Чьих рук дело?
   - Вон вы про что... Не знаю чьих. Скорее всего несчастные случаи.
   - И это секретная информация?
   - Послушайте, как бы вы ни торопились. Это важно.
   Шкворень присела на край кровати и выслушала рассказ.
   - Болотный газ?
   - Тогда бы все болота головы мутили. Я почему заинтересовался подростки стали меньше покупать наркотики. Старые знакомые пропали. На Правобережном рынке спрос упал. Прошел слушок про какую-то балдежную электричку. Тут и дед Косюк в РУВД пожаловал.
   - Чьи там трупешники?
   - Бомжи. Одни кликухи знаю.
   - Тогда будем осматривать утром.
   - Ночью там можно работать только в железных латах.
   - Если информация подтвердится, напишу в УНОН представление о награде.
   - Только не на часы.
   - Выздоравливай.
   Шкворень взялась за ручки и вкатила кровать Уколова в палату.
   - Выздоравливайте, - пожелала она обожженному ветерану.
   Косюк хотел что-то сказать, но не осмелился. Лишь когда женщина вышла, дед повернулся к соседу по палате.
   - Чего вы там делали, зачем она тебя укатывала?
   - С тобой, дед, и так укатаешься. Ширнулись мы в коридоре, понял?
   - Как не понять, дело житейское. Жена, что ли?
   Уколова передернуло.
   - По-твоему только с женами ширяются? Можно вообще в одиночку.
   - Как это?
   - Как? Набираешь шприц и ширяешь.
   - Что?
   - Белое. Героин.
   Дед посоображал, сплюнул. Возбуждение прошло. Милиционер с женщиной в коридоре наркотики принимал. Тьфу! Или разыгрывает? Дед обиделся и заснул.
   Утром в Петербург вливался поток торопящихся на работу жителей пригорода, обратный поток был значительно малочисленнее. Только на одном загородном направлении наблюдался ажиотаж. Чем-то озабоченные подростки с исступленным стремлением реализовать тайную и жизненно важную необходимость набивались в вагоны электропоезда одного направления - на Шапки. Двое оперативников уз УНОНа впервые могли видеть своих клиентов одновременно в таком количестве. Казалось, что наркоты всего города пожаловали на конгресс кандидатов в покойники.
   - Знакомые все морды.
   Уноновцы вчера удивлялись приказу начальника о проверке электрички. Народ болтает всякое, а им из-за слухов и газетных уток - с утра пораньше на вокзал.
   - Они же не токсикоманы. В газетах писали, якобы нюхать ездят какой-то воздух и балдеют.
   - Непонятно. Хотя, какая им разница от чего торчать.
   Кое как войдя в набитый народом тамбур, оперативники тронулись в путь. Подростки почти не разговаривали. Они чего-то сосредоточенно ждали. Минут через десять город закончился, начались поля. Из окон люди приметили несколько милицейских машин, стоявших на каком-то пустыре, сотрудников в форме, смотрящих на электричку. Потом вдруг в глазах поплыло, легкий ветерок коснулся щек... Подростки в тамбуре повеселели. Оперативники все понимали, находились в здравом смысле, но делать что-либо не хотелось. Приятное, крепкое и в то же время легкое тело, исчезнувшие заботы... Хотелось ехать и ехать куда-то вдаль.
   - Вот почему машинисты и контролеры помалкивали. Мне хочется, чтобы этот электропоезд был всегда. Я хочу ехать и ехать...
   Полина Антоновна Шкворень лично возглавила оперативно-следственную группу. Ранним утром, выйдя из машины, она смотрела на первую проходящую электричку. Следователь прокуратуры задерживалась. Сколько ни говори, сколько ни ругайся, это неискоренимо. Бед много, следователей мало, а о транспорте и говорить не стоит. Что у милицейских, что у прокурорских с колесами вечная беда. Чтобы не злиться, Шкворень приказала себе:
   - Терпеливо ждем.
   Но уже через пол минуты не выдержала:
   - Приступайте. Дойдете до трупов - перекур.
   Начальник военизированной пожарной части Владимир Михайлович Барсуков был поднят Полиной Антоновной глубокой ночью и проинструктирован. Его бойцы должны были сжечь, выкосить, выкорчевать заколдованные заросли, в которых чуть не погиб от ожогов выдающийся оперативник по наркотикам Уколов. Пожарные взялись за работу без энтузиазма. Сейчас им хотелось, чтобы где-нибудь в районе вспыхнул пожар. Они бы лихо снялись с этого места чтобы заниматься своим прямым делом. Караул роптал:
   - ВПЧ каждой дырке затычка. Заставляют заниматься всякой ерундой. .
   Узнав о приказании расчистить участок земли возле железной дороги, личный состав части решил, что какой-то начальник собирается их силами решить личные проблемы.
   - Наверняка садовый или огородный участок. Нашли дураков.
   Утром начальник караула без тени смущения спросил Барсукова:
   - Хозяин с ребятами расплатится?
   Командир не понял:
   - За что?
   - За раскорчевку.
   Владимир Михайлович покраснел. Старый пожарный всегда краснел, когда его подозревали в чем-то нехорошем.
   - Начальник РУВД попросила. Там заросли, через которые не пройти до места происшествия.
   - А мы при чем?
   Совестливый Барсуков отвернулся. Эх, до перестройки можно было поагитировать, дескать, для общего дела надо, ради раскрытия преступления, для установления справедливости. Теперь важен один вопрос - заплатят или не заплатят.
   - При том, что у милиционеров нет такой экипировки, как у нас. Говорят, что те заросли обжигаются.
   - Пусть менты берут наши робы и корчуют участок.
   - Давайте выедем, на месте посмотрим.
   - А если где пожар случится?
   - По рации сообщат. Выедем оттуда прямо на пожар.
   На месте выяснилось, что речь шла о том самом болотце, про которое в последнее время стали писать в газетах. Встретившая пожарных женщина в форме подполковника милиции сделала комплимент выправке бойцов, посетовала на общие проблемы с зарплатами, а потом рассказала об опасностях предстоящей работы и о трупах, которые важно найти.
   - Пробейтесь сквозь заросли, ребята, а мы следом. Говорят, там дальше какой-то газ действует на сознание, будьте поосторожнее. Противогазы у вас есть, надеюсь?
   К удивлению Барсукова бойцы не стали задавать вопрос об оплате И когда Шкворень приказала приступать, молча пошли в камыш. Полина Антоновна тоже сопровождала их и подбадривала.
   - Вы нас очень выручите, мальчики. Говорят, что вот эти растения обжигают.
   Все ещё сомневаясь в способности растения причинять человеку такие увечья, Шкворнь легонько коснулась ладошкой толстого стебля борщевика.
   - Ай!
   Пожарные увидели, как ладонь милиционерши стала быстро краснеть. Женщина дула на неё и уговаривала:
   - Поосторожней, ребята. Может, это только цветочки. Там дальше лежит несколько трупов. Кто знает от чего они...
   Громко затарахтела мотопила, заухали топоры, в сухом камыше вспыхнуло пламя. Шум этого штурма неожиданно перекрыло многоголосое ура с акцентом. Это из своих укрытий выползли "лица кавказской национальности" и громко приветствовали начало работ.
   Лицами были азербайджанцы, в основном из Ленкорани. За два последних дня продажа маковой соломы снизилась наполовину. Проведя собственное расследование, клан наркоторговцев узнал о причине. Азеры, как их ещё называют в народе, собрались у метро "Озерки" или , как называют в народе, "Айзерки" и толпой приехали уничтожить злосчастное место. Опоздали. Место было окружено милицией. Когда же намерения извечных врагов стали выражаться в наступлении на болото, азербайджанцы приветствовали это криками ура.
   - Проверить документы! - скомандовала Шкворень.
   Все равно сотрудники милиции стоят пока в бездействии. Пусть разомнутся. Направившиеся исполнять приказание на время замешкались, потому что в этот момент из кустов внезапно показался кто-то черный и худой. Он с руганью и криком бросился на разожженный пожарными костер и размахивая грязной курткой стал его тушить. Он кричал:
   - Уйдите прочь, антихристы! Сгорите все в геенне огненной, аки камыш сей горит и гибнет! Клочок земли обетованной, средоточие царства божия на земле уничтожить хотите, отступники. Тьфу на вас трижды. Чтоб вам стакана полного не перепало, чтоб фарту не было на воле, а на зоне подогрева. Чтоб вас ломало так, как вы ломаете смоковницы вот эти.
   Бомж верещал так заполошно, горько и отчаянно, что и пожарные остановились, рев мотопилы затих. Одна только Полина Антоновна знала что происходит. Возомнивший себя то ли сталкером, то ли уполномоченным неба бомж Никандр защищал одурманивающее мозги место.
   - Раскольников, посадите его в воронок, пусть ждет своего часа.
   Два милиционера, попытавшихся вытащить с болота благочестивого наркомана, были словесно обложены бомжем:
   - Покайтесь, окаянные, в натуре. Не оскверняйте землю, падлы. Верно сказано: "И приидут на землю менты и воздух испортят".
   Его причитания ещё долго были слышны из вытрезвительской машины, куда поместили бродягу Никандра. Во время перекуров члены оперативно-следственной группы подходили послушать проповеди лишившегося разума от утраты доступа к зловонному болоту с трупами.
   - ...И вымрет племя ментовское от самого главного министра до самого зачуханного постового. И пойдут участковые по миру, аки грешники несусветные. И внутренние дела у них расстроятся до поноса кровавого, до изжоги до огненной. Отворите, губители юдоли обетованной! Отворите, на!
   Между тем пожарные пробили в зарослях широкую просеку, разожгли кострище из спиленных деревьев и срубленных борщевиков-мутантов. Барсуков, подбадривавший своих бойцов и даже бравший в руки мотопилу, сообщил Шкворень:
   - Дошли. Пока троих видим.
   - Молодцы, пожарные.
   Начальница РУВД облачилась в костюм химзащиты, который вытребовала у Списанинова. Завхоз готовил его к перевозке домой. Рыбаки любят этот резиновый скафандр. Не успел.
   - Без противогаза идти туда не рекомендую, Полина Антоновна. Пара моих ребят глотнули воздуха - пребывают в кайфе. Что-то действительно действует.
   Взяв предложенный Барсуковым противогаз, Шкворень прошла по свежей просеке к болотцу. Там, где из воды выступал холмик выброшенного строителями бетона, она ощутила странный легкий запах, моментально поменявший её утреннюю "невыспанную" хмурость на приподнятое настроение.
   - Браво, Уколов.
   Когда она встала на островок, в голове уже разворачивались яркие картины и носились откровенные мысли. Шкворень порывисто надела противогаз.
   - Обалдеть...
   Оперативники и пожарные в защитных масках под руководством Шкворень и следователя прокуратуры выволокли раздутые трупы на сухое место. Прощупав дно шестами, извлекли ещё одного. Зрелище неприятное, но что делать.
   - Приведите Никандра.
   - Кого?
   Шкворень пояснила, что так зовут свихнувшегося бомжа. Трупы надо опознать. Разъяснять такую просьбу не потребовалось. Увидевший тела прежних приятелей, Никандр заголосил:
   - Вот, они, апостолы. Провозвестники райского мира. Вот Фигун Хантымансийский, он родом оттуда. Это Форсунка из Мариуполя. А Пятак и Марфа Позадница местные. Они отдали жизни ради веры в священное Место. Отсюда пошло бы счастье по всей земле великой.
   Шкворень прервала дальнейший бред:
   - У них были имена и фамилии ?
   Никандр ответил довольно резонно на его взгляд:
   - Разве были фамилии у святых Петра и Павла?
   - Уведите.
   Пребывающий в бреду до самого воронка громко провозглашал:
   - ...И после первого стакана сказал я Пятаку: "Ты, Пять, предашь меня два раза". А он хайло открыл, вещает, будто не забудет мя как мать родную...
   Шкворень, лично убедившаяся, что милиция свою задачу выполнила, созвонилась с МЧС.
   - Полагаю, надо срочно провести дезактивацию. Не знаю чем заражено это место, но чтобы пресса больше не полоскала вас и нас, стоит срочно приехать. .
   Весь день у железнодорожного полотна кипела работа. Из проезжающих электричек доносились проклятия. Люди разных профессий до вечера обследовали странное место. Одорологи были вне себя. Распознать запах болота никому не удалось.