Поттер Патриция. Шотландец в Америке

   Это слово Дрю почему-то произнес с едва уловимой издевкой.
   — А ты джентльмен?
   — О, это весьма спорное утверждение, — ответил он, и улыбка тотчас исчезла.
   За внешней обаятельной беззаботностью Габриэль вдруг распознала такую глубокую горечь, что даже Дрю Камерон, так хорошо владеющий собой, не сумел ее скрыть.
   — Не думаю, — возразила она тихо, — мне кажется, ты как раз самый настоящий джентльмен. Дрю явно опешил.
   — С чего ты взяла?
   — Я же помню, как ты заботился о Тузе, — не всякий на это способен.
   Он пожал плечами, словно хотел сказать: «Ну, это пустяки».
   — Ты веришь в дружбу и преданность.
   — А другие разве не верят?
   Габриэль покачала головой.
   — Не думаю.
   — А я считал себя циником, — усмехнулся он краем рта.
   — И еще: ты держишь слово.
   Кривая улыбка мгновенно исчезла с лица Дрю.
   — Это что, напоминание?
   — Нет, — ответила Габриэль, — благодарность.
   — Ну, пока рано меня благодарить, — предупредил Дрю, — я едва, черт возьми, не выложил сегодня Керби всю правду о тебе — и еще могу это сделать.
   — Ты думаешь, я ему враг?
   — Я не знаю, кто ты, — ответил он, — а я не люблю загадок.
   — Ты уверен? — Габриэль взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы, с едва заметной кокетливой улыбкой.
   Она не желала соблазнять его — только подразнить, но глаза Дрю мгновенно вспыхнули, пристальный взгляд прожег ее насквозь. А потом этот взгляд разом охватил ее всю, с ног до головы. А затем Дрю усмехнулся, да так широко, что Габриэль едва не влепила ему пощечину.
   — Уверен, черт побери, — сказал он, но глаза его горели янтарным огнем, и Габриэль показалось, что он видит ее всю, словно на ней нет никакой одежды.
   Вспыхнув, она поспешно отвела взгляд. Будь он проклят! Почему он так смущает ее?
   — Сегодня на вечерней стоянке я дам тебе урок стрельбы.
   Господи, он опять за свое?
   — Но я этого не хочу… — Габриэль запнулась, потому что…
   Дрю уже шагал прочь. Ей оставалось только кричать ему вслед, что она не согласна. А кричать она не собирается.
   — Сукин сын! — выругалась девушка, впервые употребив это выражение. За последнее время ей нередко приходилось его слышать. У погонщиков оно практически не сходило с языка. Они употребляли эти слова во всех затруднительных положениях. Словом, Габриэль так часто их слышала, что уже не считала неприличными. Зато очень выразительными.
   — Сукин сын, — с нажимом повторила она. Увы, хотя ругань дала выход раздражению, тем не менее нисколько не облегчила душу.* * * Усмехаясь, Дрю подошел к месту, где спал прошлую ночь, и свернул одеяло. Ах, как чертовски бодрят его перепалки с Габриэль!
   Он значительно повеселел: его подозрения насчет Габриэль были похоронены или почти похоронены. Вряд ли она лгала, что почти не упражнялась в стрельбе… да и отвращение в ее голосе, когда она сказала, что не любит оружия, было совершенно искренним.
   Сегодня вечером он узнает точно, солгала Габриэль или сказала правду. О, она, конечно, из кожи вон будет лезть, только бы сорвать урок, но Дрю ей не позволит, хотя бы потому, что она и впрямь должна уметь себя защитить. Керби, конечно, согласился бы с ним и даже сам заставил бы Гэйба Льюиса как следует попрактиковаться в стрельбе.
   Дрю забросил сверток с одеялом в хозяйственный фургон и занялся неотложными делами, но сам все время думал, с чего это ему взбрело в голову усовершенствовать умение Габриэль стрелять. Разумеется, он уведет ее подальше от лагеря, чтобы выстрелы не пугали стадо. Уведет достаточно далеко, чтобы они остались наедине.
   Достаточно далеко, чтобы снова ее поцеловать.* * * Чем дальше стадо двигалось по равнине, тем меньше попадалось на пути источников и ручьев и тем труднее Габриэль было уединяться, когда возникала насущная необходимость. Тем не менее иные потребности нельзя было отменить.
   В это утро, сославшись, как обычно, на то, что надо раздобыть топлива, она сумела исчезнуть на несколько минут, но пришлось идти долго, прежде чем попались два корявых высоких дерева. А на обратном пути Габриэль вдруг подумала, что укромные места, где можно спрятаться от постороннего взгляда, встречаются все реже и это вскоре может стать большой проблемой.
   И все же сейчас ее больше волновало другое. Пока ей удавалось стирать белье и мыть голову в хозяйственном фургоне, обеспечив себе ведро воды, когда все остальные спали. Что ж, она и с другими личными проблемами справится.
   Но Дрю Камерон… вот это по-настоящему большая, огромная проблема.
   Он был похож на собаку, вцепившуюся зубами в кость, и этой костью была, к сожалению, Габриэль.
   И что хуже всего, невыносимее всего — Габриэль не понимала, что с ней творится. За ней ухаживали в каждом городе, где она появлялась. Она не могла упомнить по именам всех своих многочисленных поклонников. Они толпой ходили за ней после спектаклей и осыпали бесконечными приглашениями пообедать вдвоем. И это были все богатые люди. Красивые люди. Влиятельные. Однако ни один из них не привлекал ее так сильно, как Дрю Камерон, никто не пробуждал ожидания чего-то прекрасного и неизведанного, ни в чьем присутствии так не билось сердце, не учащался пульс, кровь быстрее не струилась по жилам. Все, о чем она читала в романах, что разыгрывала на сцене, совершалось теперь с ней самой.
   Помогая Джеду готовить завтрак, она поймала себя на том, что с нетерпением ожидает вечера, когда Габриэль снова увидит шотландца. И они будут одни. От волнения Габриэль стала рассеянной, и повар ее выбранил, после чего она постаралась взять себя в руки и думать только о неотложных обязанностях.
   Джед чаще, чем обычно, жаловался на ревматизм, и поэтому дел у нее прибавилось. Ну да повар ведь не только занимался приготовлением еды, он по-прежнему лечил Кингсли, менял ему повязки и хлопотал, словно медведица, у которой появился медвежонок, — при этом все время ворча себе под нос.
   — В людей стреляют… Никакого уважения к жизни, — бурчал он, ковыляя. — Засады устраивают, — прибавил он с отвращением.
   Кингсли, который лежал на одеяле у главного фургона, шевельнулся — и тут же сморщился от боли.
   — Нельзя тебе двигаться, — проворчал Джед.
   — Не могу же я лежать вечно, — ответил Кингсли и сделал новую попытку.
   В душе Габриэль боролись гнев и жалость. Казалось бы, какое ей дело, что этому человеку больно, — и все же, вопреки своему ожесточению, Габриэль ему сочувствовала. Он потерял много крови, на виске багровел уродливый шрам. Наверное, болит нестерпимо, и от малейшего движения боль становится сильнее. И все же Кингсли упорно пытался встать на ноги. Наконец ему это удалось, и теперь он стоял, держась за колесо. На его суровом лице застыло выражение непреклонной решимости, взгляд показался Габриэль жестким и холодным. И девушка в который раз удивилась, почему все погонщики питают к нему такую преданность. Возможно, именно потому, что он суров и решителен и всегда добивается своей цели, любыми средствами.
   Вопрос только в одном: какими именно средствами?
   Погонщики поели, Габриэль впрягла мулов в хозяйственный фургон, кто-то из рабочих — в главный, и оба двинулись с места. Габриэль низко надвинула свою неказистую шляпу на лоб, чтобы защитить лицо от жгучего солнца. Взяв поводья, она надела перчатки и вдруг подумала, что ее руки загрубели. Станут ли они такими, как прежде, — белыми, нежными, без мозолей?
   Неужели шотландец может питать к ней интерес? Не простое любопытство, а иной, мужском интерес? И неужели сама Габриэль хочет заинтересовать его как женщина? Весь жаркий длинный день ее преследовала эта мысль.
   Сэмми стоял в своем закутке в фургоне и раздраженно мычал, но пеший путь в десять миль был ему еще не по силам.
   Сэмми. Надо думать о Сэмми. Или о театре. Или о музыке. Нельзя думать только о Кингсли. И о шотландце.
   Не думать о том, как ей, черт возьми, убедить Камерона, что она совершенно не умеет стрелять из ружья!* * * Билли Бонса было просто не узнать. Он оказался игривым, порывистым, даже норовистым коньком.
   Дрю про себя удивлялся, каким образом Габриэль удалось так выходить полудохлую клячу. Значит, терпение, обильная еда и любовь могут сотворить чудо. Он слишком был занят своими собственными обязанностями, а также мыслями о Габриэль, чтобы обратить на это внимание прежде, — но сейчас, когда эта женщина спокойно ехала рядом, Дрю не мог не заметить волшебной перемены. Билли высоко держал голову, шаг у него стал быстрый и уверенный, не то что месяц назад, когда эта парочка — Габриэль и ее конь — появилась на ранчо Кингсли. Шкура у коня лоснилась, глаза были ясные.
   А Габриэль? Разумеется, ей еще далеко до совершенства, но посадка стала твердой и уверенной, и больше не кажется, что она вот-вот упадет с лошади. И хотя внешне она выглядит сущим оборванцем, но спину держит прямо, подбородок вздернут, а глаза полыхают синим огнем.
   Дрю отчаянно захотелось обнять ее.* * * Через полчаса, они остановились, оказавшись достаточно далеко, чтобы стрельба не вспугнула стадо. Дрю спешился, подошел к Билли Бонсу и протянул руку Габриэль.
   Она, поколебавшись, все-таки приняла его помощь и скользнула вниз, прямо к нему в руки. Дрю понравилось это восхитительное ощущение близости, и на миг он задержал Габриэль в своих объятиях.
   Он знал, что должен ее отпустить, но ему так хотелось продлить эти волшебные мгновенья…
   А Габриэль сама прильнула к нему, задев шляпой его подбородок. Обнимая девушку одной рукой, шотландец развязал тесемки шляпы и швырнул ее наземь.
   Теперь он ясно видел ее глаза, прекрасные синие глаза, от одного взгляда которых у сильных мужчин подкашиваются ноги. Черт возьми, и впрямь подкашиваются! Темные волосы завивались колечками вокруг ее лица, и Дрю понимал, почему Габриэль никогда не снимает своей проклятой шляпы. Она выглядит воплощением женственности, и смущение в ее глазах пробуждало в нем стремление защитить ее. И желание.
   Наверное, это колдовство, тайная женская магия, думал Дрю, потому что ни одна женщина до сих пор не вызывала у него таких чувств. Он отвел от ее лица непослушный завиток — и тогда заметил, что она недавно вымыла волосы. Локоны ее были шелковистыми на ощупь. Кожа — нежной и мягкой.
   Дрю наклонился, ласково коснулся губами ее губ. Ответный поцелуй начисто смел остатки его сдержанности. Губы ее были нежными и робкими, но руки обвились вокруг его шеи, и от прикосновения тонких пальчиков к волосам по его жилам потекли реки огня, грозя накрыть его с головой.
   Поцелуй Дрю стал глубже, настойчивей, и девушка, повинуясь древнему, как мир, инстинкту прижалась к нему всем телом. Желание, терзавшее его, стало нестерпимым. Он желал эту женщину, и ему стало безразлично, хорошо это или дурно и есть ли в этом поступке хоть капля здравого смысла.
   Они целовались все безумнее, неистовей… но вдруг девушка отшатнулась. Испуганно взглянув на Дрю, Габриэль выдохнула:
   — Камерон…
   — Дрю, — сказал он, — меня зовут Дрю.
   А она все смотрела на него, и во взгляде мешались страсть и отчаяние, желание и панический страх.
   — Повтори, — велел он.
   — Дрю, — послушно повторила Габриэль.
   Ему нравилось, как звучит его имя в ее устах. Голос у нее был немного хриплый, чувственный, зовущий.
   Легким движением пальцев Дрю коснулся ее подбородка.
   — Как это тебе удалось?
   — Что удалось? — эти простые слова прозвучали томительно, словно вздох.
   — Затемнить кожу.
   — Накрасилась.
   — А как ты научилась краситься?
   — Меня научила одна актриса.
   — Чему еще она тебя научила?
   Настороженность мелькнула в ее взгляде. Габриэль опустила глаза и хотела отвернуться.
   — На этот раз тебе не ускользнуть, Габриэль, — он схватил ее за локоть и повернул к себе. — Чему еще научила тебя актриса?
   — Опасаться мужчин, — ответила она сердито, пытаясь освободиться.
   Дрю и глазом не моргнул.
   — Очень нехорошо, что ты не обратила внимания на ее слова, — сказал он ласково… слишком ласково. — Перегон скота — не место, где можно уберечься от мужчин.
   — Кажется, ты собирался поучить меня стрелять? — съязвила Габриэль, стараясь вывернуться из его объятий.
   — А мне показалось, что ты не желаешь учиться.
   — Я передумала.
   — И я тоже. Я бы с гораздо большим удовольствием занялся кое-чем другим.
   Он не размыкал рук, и Габриэль подняла глаза. В них метались самые противоречивые чувства — испуг и страсть, непокорность и желание, но прежде всего — отчаянное смущение.
   Сердце Дрю забилось сильнее. Что за умная, забавная, задорная малышка! Она ему нравится, даже слишком нравится, хотя он и понимает, что это чертовски глупо с его стороны. Никогда в жизни Дрю Камерон не был всей душой предан женщине — да и не желал такой преданности. И ему очень не по душе была скрытность Габриэль. Нет, он не может мириться с ее тайнами и ложью! Он больше этого не потерпит.
   Дрю вздохнул. Ему хотелось касаться ее, целовать, ласкать, овладеть ею… Он знал, что сумел бы этого добиться. Он был уверен в этом так же, как и в том, что его зовут Дрю Камерон. Но все-таки колебался. И наконец неохотно разжал объятия, проклиная себя в душе за подобное донкихотство.
   — Ладно, начнем, — сказал он и, вынув револьвер, протянул его девушке.
   Габриэль взглянула на револьвер, точно это была гремучая змея, и Дрю сразу понял, что она не солгала. Она действительно не любит оружие.
   — У меня и свой есть, — ответила она и вытащила из седельной сумки свое оружие.
   Дрю удивленно приподнял брови. Он сам не знал, что ожидал увидеть — ну, может быть, крошечный дамский пистолетик или какой-нибудь древний, почти негодный к употреблению дуэльный пистолет. Однако в руке у Габриэль был кольт. Сунув свой револьвер в кобуру, он взял кольт и внимательно его осмотрел. Оружие было неновое, но в великолепном состоянии и готовое к бою.
   Дрю вынул пули и снова подал ей кольт. Прежде чем взять его, Габриэль подняла шляпу и снова водрузила ее на голову. Затем — без особой уверенности — приняла у него кольт, видно было, что ей даже держать его неприятно.
   — Освойся с ним сначала, — посоветовал Дрю.
   — Да разве можно освоиться с оружием? — возразила Габриэль.
   Дрю удивился. Ему оружие всегда было по руке и никогда не причиняло ни малейшего неудобства. Оно всегда было частью его быта, охота — неотъемлемым условием общественной жизни. Ему охота никогда не нравилась, но отец приучил его охотиться с детства. Став взрослым, Дрю возненавидел охоту, как многое из того, чему поклонялся его отец.
   — В этой стране владеть оружием — жизненная необходимость.
   — А в Шотландии?
   — Просто одно из любимых развлечений джентльмена, — ответил Дрю насмешливо.
   — Неужели Америка так отличается от Шотландии?
   — Сегодня — да. И там, откуда я приехал, стрельбу в людей не одобряют.
   — Мне понравилась бы Шотландия, — задумчиво заметила Габриэль.
   — Но у нее было чертовски кровавое прошлое.
   — А здесь у нас чертовски кровавое настоящее, — тихо возразила она.
   — Да, но цивилизация придет и сюда. Это неизбежно. — При этих словах Дрю внимательно вгляделся в лицо Габриэль.
   Горе омрачило ее взгляд, стерло с губ даже тень улыбки. Истинное горе. И недавнее. Девушка с трудом пыталась взять себя в руки.
   — Кажется, тебя это разочаровывает? — наконец отозвалась она.
   — Часто вместе с приходом цивилизации исчезает счастливый случай, — ответил он. — Вместе с порядком приходят жесткие правила.
   — А ты не любишь жить по правилам?
   — Не очень.
   — И гоняешься за счастливым случаем?
   — А разве не так поступает каждый мужчина и, — прибавил он, — каждая женщина?
   Напряжение между ними все возрастало. Дрю едва сознавал, что говорит. Он не мог отвести от нее взгляд.
   — И как далеко они могут зайти… в поисках… счастливого случая?
   — А вот это хороший вопрос, — ответил Дрю, ладонью тронув ее подбородок. — Как далеко можешь зайти ты?
   Габриэль облизнула пересохшие губы, взгляды их слились. Затем она резко отпрянула, словно ожегшись, и перевела взгляд на кольт.
   — Так ты покажешь мне, как им пользоваться?
   Она всегда меняла тему разговора, едва он приобретал слишком личный характер, — но на сей раз Дрю был твердо намерен этого не допустить.
   — Ты не ответила на мой вопрос. Как далеко ты способна зайти, Габриэль?
   Девушка упорно глядела на кольт.
   — По-моему, ты самый обыкновенный жулик.
   — Ого, — сказал он, — обижаешь. У меня и вправду маловато принципов — для этого я слишком много пью. Да, я искатель приключений, игрок, иногда — распутник, но я никогда не был шарлатаном или жуликом.
   В глазах девушки загорелся явный интерес.
   — Распутник?
   — Первоклассный, — весело подтвердил он.
   — А чем занимаются распутники?
   — Ну, хорошо воспитанная молодая леди такие вопросы задавать не должна.
   Габриэль окинула, взглядом свое одеяние.
   — Неужели я похожа на хорошо воспитанную леди?
   Шотландец фыркнул.
   — Ты выглядишь очаровательно. И я подозреваю, что ты действительно леди.
   Габриэль опустила глаза, нервно теребя кольт. Дрю, коснулся ее руки:
   — Полегче с этой игрушкой. Мне моя бренная плоть дорога как память.
   Девушка явно испугалась. Нет, она и вправду не любит оружие.
   — Держи кольт покрепче, девушка, — продолжал Дрю. — И не балуй курком.
   С минуту он молча смотрел на нее, потом сдернул е нее бесформенную шляпу.
   — Так-то лучше, — и усмехнулся.
   Габриэль хотела было выхватить шляпу, но Дрю проворно отшвырнул злосчастный предмет подальше и перехватил девушку.
   — Не могу обнять тебя как следует, — пояснил он лениво, — проклятая шляпа мешает.
   Габриэль потрясенно взглянула на Дрю, но, прежде чем успела что-либо возразить, шотландец обнял ее сзади и поднял ее руку с кольтом вверх.
   — Надо же мне научить тебя тонкостям обращения с оружием, — пояснил он как ни в чем не бывало. Казалось, ему очень нравилось поддразнивать ее.
   — Подумаешь, тонкости! — огрызнулась Габриэль. — Нажал на спусковой крючок, и вся недолга!
   Он насмешливо фыркнул.
   — А ты попробуй. Выбери цель.
   Девушка оглянулась на него, и глаза ее опасно загорелись.
   — Нет, я не себя имел в виду, — сказал Дрю, — да и пуль у тебя нет.
   — Что, уж и помечтать нельзя?
   — Ах, малышка, да ты просто злючка! — Дрю тоже огляделся, увидел шляпу — и злорадно ухмыльнулся.
   Широкой ладонью он охватил запястье Габриэль, показывая, как правильно держать оружие.
   — На курок нажимай легко и не вздумай палить сгоряча.
   Убедившись, что Габриэль усвоила этот основной урок, Дрю зарядил кольт и подал его Габриэль.
   — Теперь прицелься в шляпу и спусти курок. Медленно. Будь готова к отдаче.
   Габриэль ответила негодующим взглядом:
   — Стрелять в мою шляпу?!
   Дрю пожал плечами.
   — Ну, от одной пули хуже она не станет.
   — Гм!
   Девушка отвернулась от него и прицелилась. Дрю с трудом подавил смех. Как забавно она закусила нижнюю губу и сморщилась от напряжения! Прошла целая минута, он мог бы в этом поклясться, прежде чем Габриэль наконец нажала на спуск и все ее тело содрогнулось от отдачи. Пуля подняла облачко пыли в двух шагах слева от шляпы.
   Дрю не обратил на промах внимания. Не это его занимало, а то, как задрожали руки девушки, и он внезапно понял, какого мужества от нее потребовал всего один выстрел. Ее отвращение к оружию объяснялось не просто неумением, не страхом перед вещью, несущей смерть, но иной, более серьезной и личной причиной, каким-то страшным опытом. Вот почему в ее глазах совсем недавно стыла такая мучительная боль…
   Чувствуя, что вот-вот узнает ее тайну, Дрю обнял девушку.
   — Габриэль, — начал он, снова поднимая выше ее руку с кольтом, — чего ты боишься? Обращайся с оружием аккуратно, и все будет в порядке. Держи его вот так…
   И вдруг осекся, осознав, как она дрожит в его руках. Неужели от страха? Возможно. Или же ее обжигает тот же нестерпимый жар, что и его самого? Неужели Габриэль ощутила нежность и страсть, которую источает все его существо?
   Дрю старался говорить ровно и сдержанно, однако голос помимо воли прозвучал хрипло.
   — Жми плавно и держи кольт обеими руками.
   Пуля пробила шляпу. Та отлетела на пару футов и шлепнулась в пыль. Габриэль не вскрикнула от радости, не засмеялась.
   Вместо этого она лишь теснее прижалась к Дрю.
   Черт побери, не надо было ее обнимать! Но теперь уже ничего не поделаешь. Даже через все слои мешковатой одежды Дрю ощущал соблазнительные округлости ее тела, которые в первый раз увидел при свете луны, когда на Габриэль была только его рубашка.
   Он разжал объятия — и Габриэль бессильно уронила руки вдоль тела. В глазах ее блеснули слезы, и это его потрясло.
   Он нежно коснулся влажной щеки.
   — Габриэль… — прошептал он, и сердце у него гулко застучало.
   Девушка взглянула на него, и взгляд этот обжигал желанием, которое ничуть не уступало силой его страсти.
   «Не увлекайся! — зловеще громко остерег его внутренний голос. — Она причинит тебе боль, солжет, предаст тебя!» Дрю было наплевать на эти предостережения. Впервые в жизни он решил ослушаться голоса разума и последовать зову сердца.
   Забыв обо всем на свете, Дрю привлек к себе Габриэль и прильнул губами к ее губам.

11.

   Габриэль ответила на поцелуй в порыве отчаяния, стремясь заглушить нестерпимую боль, которая терзала ее существо. С безумной жаждой она приникла к горячим губам Дрю.
   Держать в руках отцовский кольт, вспоминать его уроки… и при этом помнить другой выстрел, который отнял у нее отца… Воспоминания нахлынули на нее, и Габриэль захлебнулась горем. Совсем было нетрудно притвориться, что она не любит оружие, ей отчаянно хотелось выбросить кольт и бежать, бежать от горьких воспоминаний.
   Вместо этого она таяла в объятиях Дрю и самозабвенно отвечала на его поцелуи. Он был такой горячий, сильный, живой. С ним и Габриэль чувствовала себя восхитительно живой. В глубине души она знала, что между ними возникло нечто крепкое, чистое, великолепное — и началось это еще в тот вечер у реки, когда Дрю спас ей жизнь. Это «нечто» было так прекрасно, так желанно!
   Горестная боль отступила, сменившись иным чувством, обжигающим и властным. Губы Дрю были ласковыми и нежными, они дарили, молили, ждали…
   Габриэль порывисто, испытующе коснулась его щеки. Она так мало знала этого человека, таким подозрительным он казался ей совсем недавно. И вот она отдает ему свое сердце.
   Нежность его губ, неистовая сила желания, надежное кольцо его сильных рук…
   Объятия эти пробуждали в ней дрожь, которая пронизывала все тело. Ах, какие горячие и гладкие у него губы, сильные и невероятно нежные! Она даже не представляла, что между мужчиной и женщиной может возникнуть такое неповторимое сладостное чувство. Губы ее таяли под его поцелуями, тела их почти слились. И всю, до кончиков ногтей пронизал непостижимый жар.
   Поцелуй его стал требовательней и неистовее, и Габриэль тихо застонала, ощутив, как растет желание в сокровенных глубинах ее тела. Она выгнулась, изо всех сил прильнула к горячему мужскому телу.
   Теперь уже застонал Дрю, осыпая быстрыми влажными поцелуями ее шею.
   — Габриэль! — прошептал он, и этот шепот пронзил ее, как стрела. Сердце ее разрывалось от неистовой жгучей жажды. Она взглянула на Дрю — его темно-карие глаза отливали золотом. Девушка сглотнула не в силах вымолвить ни слова.
   — Кто ты? — спросил он тихо. — Колдунья?
   Она с трудом покачала головой, не отрывая взгляда от его глаз.
   — Ах, Габриэль, черт с ним — все неважно…
   С этими словами Дрю еще теснее привлек Габриэль к себе, новым поцелуем ожег ее губы — и снова их тела слились в страстном объятии. Задыхаясь, девушка отвечала на поцелуи — словно молила о том, чего не знала сама.
   — Господи… ты…
   — Дрю… — прошептала он ей на ухо, — Эндрю.
   Девушка едва расслышала его. Голова у нее кружилась.
   — Хорошая моя, любовь моя, желанная моя девочка, — пробормотал он и снова принялся ее целовать, а руки, путаясь в бесчисленных складках ее одежды, все смелее прокладывали себе путь к ее нежному телу.
   Сердце у Габриэль бешено стучало, зато разгоряченная кровь, казалось, замедлила свой лихорадочный бег. Затаив дыхание, Габриэль ждала неизбежного. Дрю коснулся ее груди.
   Глухо застонав, шотландец начал срывать с нее одежду слой за слоем — будто обрывал лепестки.
   Наконец он расстегнул нижнюю рубашку и снял повязку с груди. Медленно и нежно ласкал он девичью плоть, которой не касался еще ни один мужчина. Внезапно Дрю остановился — и Габриэль едва не расплакалась от досады, но тут он взял ее за руку и повел к ковру из прошлогодней сосновой хвои. Там шотландец повелительно и нежно заставил ее опуститься на колени и сам опустился рядом. Склонив голову, он целовал твердые соски, и она застонала, выгнувшись всем телом навстречу его поцелуям.
   Солнце золотило его каштановые волосы, легкий ветерок играл густыми прядями, и Габриэль прижала его голову к своей груди.
   Дрю поднял глаза — в них горел яростный и нежный золотистый огонь.
   — Габриэль?.. — шепнул он, вопросительно глядя в ее глаза.
   Она просто кивнула и попыталась расстегнуть его рубашку, но пальцы вдруг стали удивительно неловкими, запутались в петлях, и Габриэль беспомощно посмотрела на Дрю.