Страница:
— Джесс? — сказал Салливэн подчеркнуто. — Джесс? Его зовут Лобо.
— Его настоящее имя Джесс.
— Джесс? — опять с недоверием повторил он.
— До того, как он попал в плен к апачам.
Салливэн удивленно поднял бровь.
— Он еще что-нибудь говорил? Как его фамилия?
Она покачала головой.
— Джесс? Ну, будь я проклят.
Уиллоу не могла сдержать улыбки удовлетворения. Наконец ей удалось поколебать его уверенность.
— Он говорил еще что-нибудь? Например, сколько человек он убил? — ядовито спросил Салливэн.
— Он спросил, хочу ли я это знать.
— А вы не хотите?
— Нет. Мне все равно, чем он занимался раньше.
Салливэн уставился на нее.
— Все равно?
— Если бы вас лишили вашей семьи и воспитали у апачей, возможно, вы тоже делали бы что-то из того, что он был вынужден делать, чтобы выжить, — сказала Уиллоу.
— Это не значит, что он поступал правильно, и не оправдывает того, что он делает сейчас.
Уиллоу посмотрела ему в глаза.
— Обычно вы не осуждаете людей.
— Я беспокоюсь за вас. Я беспокоюсь за детишек.
— И двоих не было бы в живых, если бы он их не спас.
Он вздохнул.
— Я не могу даже догадываться о его побуждениях, Уиллоу, но такие, как он, не меняются. И они не живут долго.
Уиллоу замерла, снова ощутив страх, не отпускавший ее с тех пор, как Джесс открыл ей, кто он такой. Она знала, что последнее замечание Салливэна было верным, но предпочла оправдаться, перейдя в нападение.
— А вы, Салливэн, вы действительно живете?
Его серые глаза потемнели.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду Марису.
У него дернулась щека.
— При чем тут Мариса?
— Совершенно ясно, какие чувства вы двое испытываете друг к другу, но вы не собираетесь ничего предпринимать.
— Я не собираюсь посадить ей на шею инвалида.
— Никогда не видела никого менее похожего на инвалида.
Он внезапно успокоился.
— Вы меня видели, когда у меня бывали приступы малярии.
— И думаете, Мариса так мелка и эгоистична, чтобы не любить вас в такие моменты?
Его глаза потемнели еще больше.
— Мариса гораздо сильнее, чем кажется.
— Значит, она просто эгоистка?
— Как вы только можете… — Он вдруг замолчал, поняв ее уловку. — Я не собираюсь обременять ее, — сказал он.
— И вы называете меня упрямой, — с отвращением произнесла Уиллоу.
— Как всегда вы меняете предмет разговора, — резко ответил он. — Мы говорили о вас.
— Это вы говорили обо мне, — уточнила она. — А я хочу поговорить о Марисе.
Вдруг он ухмыльнулся.
— Может, я вас выслушаю, если вы выслушаете меня.
Уиллоу взглянула на него с подозрением. Ей это показалось очень невыгодной сделкой. Салливэн получит всю выгоду. Но может быть, он серьезно подумает насчет Марисы.
— Я подумаю об этом, если и вы подумаете, — сказала она. — А теперь мне пора домой.
Салливэн нахмурился.
— Вы будете осторожны?
— Я буду очень осторожна. А вы пойдете на собрание сегодня?
— Вам известно насчет собрания?
— Я догадываюсь.
— Уж что верно, то верно, Уиллоу, с тех пор как вы приехали, собраний стало больше.
Она улыбнулась.
— Вы будете защищать меня, как обычно?
Он покачал головой.
— На этот раз…
— Спасибо, Салливэн, — сказала она, забираясь на сиденье тележки, очевидно, не обращая внимания на его сомнения.
Он раздраженно глядел на нее.
— Я не знаю…
Но его слова повисли в пустом пыльном воздухе, и он дьявольски надеялся оказаться не правым, ожидая, что ее ждет ужасное разочарование.
Все менялось к худшему. Эти люди другой породы начинали хозяйничать в Ньютоне. Профессионал на танцах в субботу вечером. Лобо. Келлер. Люди с жестким взглядом и холодными голосами. И в том, что они приехали сюда, виноват был ее отец.
Она просто должна была узнать, почему.
Снова она подумала о Лобо. Засада. Какое бы ей дело до этого? Он был один из них. Но почему-то ей было дело. Наверное, из-за Уиллоу. В конце концов, он, по-видимому, перешел на сторону Уиллоу. Хотя она не могла понять почему. Казалось, это его нисколько не интересовало, когда она говорила с ним сразу после его приезда в Ньютон. Он ее так же испугал, как и Кантон на танцах.
Но засада — одна мысль, что ее отец будет замешан в этом, причиняла боль. Каким бы он ни был — строгим, часто безжалостным, — но он был всегда человек чести.
А если она скажет Лобо или Уиллоу о готовящейся засаде, то не решит ли человек по имени Лобо в отместку убить ее отца? Сможет ли она пережить такое?
Салливэн. Он должен знать, что делать.
Она несколько раз пыталась пройти к загону, но каждый раз натыкалась на Келлера или одного из новых работников, которых она побаивалась. Ей не нравилось, как они оценивающе ее разглядывали. Даже Лобо не косился на нее с таким знающим, ждущим видом.
Только ближе к вечеру ей удалось пробраться к загону. Уиллоу наверняка уже уехала из школы на ранчо, но Салливэн должен быть на месте, если только его не вызвали к больному. Прошу тебя, Господи, молила она, пусть он будет на месте.
С самым невинным выражением на лице она прошла к сараю. Кэди был там, занимаясь очисткой стойл.
— Мисс Мариса, — сказал он, уважительно дотрагиваясь до полей шляпы.
— Добрый вечер, Кэди. Чудесный день. Для поездки лучше не придумаешь.
— Ну, мисс Мариса, вы знаете приказ вашего отца.
— Конечно, — сказала она, — но я надеялась, что вы сможете поехать со мной. Ну немножечко, — упрашивала она.
Он никогда не мог устоять перед ней, и теперь не устоял. Когда Кэди оседлал ее лошадь и помог ей сесть верхом, она почувствовала чуть заметное угрызение совести.
— В какую сторону, мисс Мариса?
— В сторону города, — сказала она.
Секунду он задумчиво смотрел на нее, потом только пожал плечами, когда она улыбнулась ему своей самой просящей улыбкой.
День был ясным. Небо было ярко-синим и от земли под лучами солнца поднималось марево. Она знала, что должна бы желать дождя, он был им всем нужен, особенно тем, у кого не было доступа к реке. Все ручьи пересохли, и немногие фермы в округе несли потери. Все же раз она ничего не могла поделать насчет дождя, она вполне может насладиться этими мгновениями свободы. Она не знала, удастся ли ей снова вырваться после сегодняшней авантюры.
Почти на полпути к городу Кэди стал возражать, но она блеснула улыбкой.
— Мне надо повидать доктора Баркли.
Он сразу принял озабоченное выражение.
— Что-то неладно?
Она успокаивающе улыбнулась.
— Просто голова болит. Я думала, у него найдется порошок.
— Но ваш отец…
Не отвечая, Мариса пришпорила лошадь, пустив ее так быстро, что разговор стал почти невозможным. Она не снижала скорости, пока они не подъехали к кабинету Салливэна. Не дожидаясь помощи Кэди, она соскочила на землю.
— Вернусь через десять минут, — сказала она и подбежала к дому, открыла дверь без стука и снова закрыла, прежде чем Кэди успел войти.
Салливэн поднял голову от книги, которую он читал, сидя в кресле. При виде ее на его лице появилось выражение радости и тревоги.
— Что-нибудь неладно?
— Все неладно, — сказала она, входя, не сводя взгляда с его лица.
Она протянула ему руку, и он крепко сжал ее.
— Рассказывайте.
Внезапно ее охватили сомнения. Не было ли это предательством по отношению к ее отцу? Или, если она не предупредит Уиллоу, то предаст других.
— Все будет в порядке, — сказал Салливэн уверенным и ободряющим тоном. — Что бы это ни было…
И потом она оказалась в его объятиях, чувствуя, что хотела бы всегда там находиться. Он крепко держал ее, вливая в нее свою силу. Несколько минут она не двигалась, ища комфорта в возникшем твердом убеждении, что Салливэн сумеет все устроить.
Его ладонь пригладила ей волосы и передвинулась к подбородку, приподнимая его, пока их взгляды снова не встретились.
— Так в чем дело? — повторил он.
— Это верно, что человек… что Лобо… перешел к Уиллоу?
— Да, — мрачно ответил он.
— Почему?
Он весь напрягся.
— Не знаю, — сказал он. — Хотел бы я знать.
— Я все вспоминаю тот раз, когда его встретила. Он был невежлив и даже… очень груб, но… но я не боялась его так, как некоторых других.
— Он странный человек, — сказал Салливэн. — Чэд его чуть ли не боготворит, и даже Эстелла переносит его присутствие. — Он помолчал мгновение. — Видит Бог, я не понимаю ни его, ни почему он помогал Уиллоу, когда считалось, что он работает на вашего отца. И я не знаю, почему Уиллоу ему так доверяет.
— А вы? — негромко спросила Мариса.
— Не могу сказать, чтобы я ему доверял. Неважно, что он сделал для Уиллоу, он несет беду, Мариса. Вот и все. Уиллоу понятия не имеет, что может случиться.
Мариса прикусила губу.
— Люди отца собираются устроить ему засаду. Я слушала их разговор.
Салливэн застонал.
— Уиллоу сказала, что люди вашего отца прошлой ночью хотели сжечь сарай. Это только начало, Мариса, и я не знаю, как это можно остановить.
— Знаю, — сказала Мариса. — Я слушала их разговор, и хотела предупредить Уиллоу, но… мой отец больше не позволяет мне ездить одной.
Салливэн еще больше помрачнел.
— Как вы добрались сюда?
— Кэди, — сказала она. — Он сейчас на улице, и, может, корчится от боли.
Он медленно кивнул. Ему приходилось лечить Кэди спину.
— Я не ожидала, что папа так далеко зайдет, — тихо и печально сказала Мариса.
Салливэн крепко обнял ее, и она прижала голову к его груди. Она ощущала успокоение, слыша мирные удары сердца, чувствуя тепло его дыхания на своей щеке. Она подняла голову, и их взгляды встретились. Его спокойные серые глаза были озабочены, но вселяли чувство уверенности.
— Хотела бы знать, почему, — продолжала она. — Тогда, возможно, я могла бы что-то сделать.
— Не знаю, — задумчиво сказал Салливэн, — может ли кто-нибудь что-то сделать сейчас.
— Но вы знаете, почему? — настаивала она. — Я знаю, что-то было из-за моей матери, но не знаю, что.
Салливэн крепко обнял ее.
— Все, что мне известно — это что он обвиняет Гэра в смерти вашей матери.
— Что нам делать насчет Уиллоу и… этого человека? Насчет засады?
Салливэн был в нерешительности, потом сказал:
— Мы должны их предупредить.
— Вы не думаете, что он станет мстить отцу?
— Я не скажу ему, кто за этим стоит. Только то, что я слышал, что несколько человек сговаривались убить знаменитого профессионала. Видит Бог, для таких, как он, это просто профессиональный риск. Судя по тому, что я о нем слышал, для него этого будет достаточно.
Раздался стук в дверь.
— Мисс Мариса! — Голос Кэди был громким и настойчивым.
Салливэн приподнял бровь.
— Мне лучше уйти, — грустно сказала Мариса. Салливэн крепко держал ее, глядя в затуманившиеся карие глаза.
— Мисс Мариса!
— Я должна идти, — снова прошептала она. — Но я собираюсь попробовать поговорить с Гэром Морроу. Может быть, есть способ остановить это.
— Нет, если засуха продлится, и Гэр будет пользоваться землей Уиллоу, — без выражения сказал Салливэн. — Не знаю, сможет ли что-нибудь тогда их удержать.
— Салливэн?..
В ее голосе появились нежные просящие нотки, и все, что он мог бы сделать — это наклониться и поцелуями стереть беспокойство с ее лица. Но он боялся начать то, что не смог бы остановить. Потом он вспомнил свой последний разговор с Уиллоу. Возможно, она была права.
Больше он не мог сдерживаться. Он склонил голову и легко дотронулся губами до ее губ. Ощутив ответное движение, он прижал губы сильнее, вкушая экзотическую смесь страсти и невинности. Как хорошо было ощущение ее губ, ее тела! Он чувствовал то, чего не чувствовал уже много лет — подъем духа, и желание, и небесное наслаждение. Его чресла болели от чего-то большего, чем желание, от стремления владеть, и нежить, и любить. Он был одинок долгое время, и из-за малярии оставил когда-то лелеемые мечты о жене и детях. Теперь они ворвались в его сознание с бурной, яростной силой, заглушая все остальное, всякие сомнения, что у него были. Осталось только наслаждение, невероятное наслаждение и чувство, что она ему нужна.
— Мисс Мариса!
Стук в дверь стал громче, настойчивее, и Салливэн понял, что еще мгновение — и она откроется. Он с трудом оторвал губы от губ Марисы и отступил на шаг.
— Вам лучше идти, — сказал он.
Глаза ее сияли, губы, покрасневшие и припухшие от его поцелуя, соблазнительно чуть налились. Она выглядела такой милой, и на ее лице было какое-то благоговение перед ним.
— Мы еще поговорим, — нежно сказала она.
Она кивнула и отошла, как раз когда дверь открылась. В двери стоял весь побагровевший Кэди, переводя взгляд с Салливэна на Марису. Она заметила появившееся на лице Кэди понимание, сменившееся сочувствием.
— Нам лучше отправляться, мисс Мариса, — медленно сказал он. — Ваш отец будет бешенее раненого кабана.
Мариса медленно кивнула, встретив взгляд Салливэна. В его глазах появилось что-то необычное. Там таилось обещание. Несмотря ни на что, она почувствовала тепло внутри, счастье, перевесившее всю заботу, и страх, и ожидание беды последних нескольких дней.
— Все будет хорошо, — сказал Салливэн. — Я обещаю.
И Мариса знала, что так и будет. Она смотрела в нежные глаза на сильное лицо в проведенных болью морщинах, и чувствовала себя желанной и в безопасности. Она чувствовала, что может сделать все, стать всем для него. Она кивнула. Глаза ее говорили больше, чем могли бы сказать слова. Она тоже обещала.
Он улыбнулся, и весь мир показался ей сияющим. Потом Кэди потянул ее за руку, и они вышли. Только тогда обратила она внимание на незнакомые лица на улице, на большое число мужчин. Только тогда заметила она оценивающие взгляды, и это грубо и резко вернуло ее к реальности.
Глава 17
— Его настоящее имя Джесс.
— Джесс? — опять с недоверием повторил он.
— До того, как он попал в плен к апачам.
Салливэн удивленно поднял бровь.
— Он еще что-нибудь говорил? Как его фамилия?
Она покачала головой.
— Джесс? Ну, будь я проклят.
Уиллоу не могла сдержать улыбки удовлетворения. Наконец ей удалось поколебать его уверенность.
— Он говорил еще что-нибудь? Например, сколько человек он убил? — ядовито спросил Салливэн.
— Он спросил, хочу ли я это знать.
— А вы не хотите?
— Нет. Мне все равно, чем он занимался раньше.
Салливэн уставился на нее.
— Все равно?
— Если бы вас лишили вашей семьи и воспитали у апачей, возможно, вы тоже делали бы что-то из того, что он был вынужден делать, чтобы выжить, — сказала Уиллоу.
— Это не значит, что он поступал правильно, и не оправдывает того, что он делает сейчас.
Уиллоу посмотрела ему в глаза.
— Обычно вы не осуждаете людей.
— Я беспокоюсь за вас. Я беспокоюсь за детишек.
— И двоих не было бы в живых, если бы он их не спас.
Он вздохнул.
— Я не могу даже догадываться о его побуждениях, Уиллоу, но такие, как он, не меняются. И они не живут долго.
Уиллоу замерла, снова ощутив страх, не отпускавший ее с тех пор, как Джесс открыл ей, кто он такой. Она знала, что последнее замечание Салливэна было верным, но предпочла оправдаться, перейдя в нападение.
— А вы, Салливэн, вы действительно живете?
Его серые глаза потемнели.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду Марису.
У него дернулась щека.
— При чем тут Мариса?
— Совершенно ясно, какие чувства вы двое испытываете друг к другу, но вы не собираетесь ничего предпринимать.
— Я не собираюсь посадить ей на шею инвалида.
— Никогда не видела никого менее похожего на инвалида.
Он внезапно успокоился.
— Вы меня видели, когда у меня бывали приступы малярии.
— И думаете, Мариса так мелка и эгоистична, чтобы не любить вас в такие моменты?
Его глаза потемнели еще больше.
— Мариса гораздо сильнее, чем кажется.
— Значит, она просто эгоистка?
— Как вы только можете… — Он вдруг замолчал, поняв ее уловку. — Я не собираюсь обременять ее, — сказал он.
— И вы называете меня упрямой, — с отвращением произнесла Уиллоу.
— Как всегда вы меняете предмет разговора, — резко ответил он. — Мы говорили о вас.
— Это вы говорили обо мне, — уточнила она. — А я хочу поговорить о Марисе.
Вдруг он ухмыльнулся.
— Может, я вас выслушаю, если вы выслушаете меня.
Уиллоу взглянула на него с подозрением. Ей это показалось очень невыгодной сделкой. Салливэн получит всю выгоду. Но может быть, он серьезно подумает насчет Марисы.
— Я подумаю об этом, если и вы подумаете, — сказала она. — А теперь мне пора домой.
Салливэн нахмурился.
— Вы будете осторожны?
— Я буду очень осторожна. А вы пойдете на собрание сегодня?
— Вам известно насчет собрания?
— Я догадываюсь.
— Уж что верно, то верно, Уиллоу, с тех пор как вы приехали, собраний стало больше.
Она улыбнулась.
— Вы будете защищать меня, как обычно?
Он покачал головой.
— На этот раз…
— Спасибо, Салливэн, — сказала она, забираясь на сиденье тележки, очевидно, не обращая внимания на его сомнения.
Он раздраженно глядел на нее.
— Я не знаю…
Но его слова повисли в пустом пыльном воздухе, и он дьявольски надеялся оказаться не правым, ожидая, что ее ждет ужасное разочарование.
* * *
Мариса терпеливо выжидала подходящего момента почти весь понедельник. Казалось, ее ни на минуту не оставляли без присмотра. Ее единственной надеждой улизнуть был Кэди, и ей никак не удавалось застать его одного. Она выходила из себя, беспокоилась и нервно расхаживала по комнате.Все менялось к худшему. Эти люди другой породы начинали хозяйничать в Ньютоне. Профессионал на танцах в субботу вечером. Лобо. Келлер. Люди с жестким взглядом и холодными голосами. И в том, что они приехали сюда, виноват был ее отец.
Она просто должна была узнать, почему.
Снова она подумала о Лобо. Засада. Какое бы ей дело до этого? Он был один из них. Но почему-то ей было дело. Наверное, из-за Уиллоу. В конце концов, он, по-видимому, перешел на сторону Уиллоу. Хотя она не могла понять почему. Казалось, это его нисколько не интересовало, когда она говорила с ним сразу после его приезда в Ньютон. Он ее так же испугал, как и Кантон на танцах.
Но засада — одна мысль, что ее отец будет замешан в этом, причиняла боль. Каким бы он ни был — строгим, часто безжалостным, — но он был всегда человек чести.
А если она скажет Лобо или Уиллоу о готовящейся засаде, то не решит ли человек по имени Лобо в отместку убить ее отца? Сможет ли она пережить такое?
Салливэн. Он должен знать, что делать.
Она несколько раз пыталась пройти к загону, но каждый раз натыкалась на Келлера или одного из новых работников, которых она побаивалась. Ей не нравилось, как они оценивающе ее разглядывали. Даже Лобо не косился на нее с таким знающим, ждущим видом.
Только ближе к вечеру ей удалось пробраться к загону. Уиллоу наверняка уже уехала из школы на ранчо, но Салливэн должен быть на месте, если только его не вызвали к больному. Прошу тебя, Господи, молила она, пусть он будет на месте.
С самым невинным выражением на лице она прошла к сараю. Кэди был там, занимаясь очисткой стойл.
— Мисс Мариса, — сказал он, уважительно дотрагиваясь до полей шляпы.
— Добрый вечер, Кэди. Чудесный день. Для поездки лучше не придумаешь.
— Ну, мисс Мариса, вы знаете приказ вашего отца.
— Конечно, — сказала она, — но я надеялась, что вы сможете поехать со мной. Ну немножечко, — упрашивала она.
Он никогда не мог устоять перед ней, и теперь не устоял. Когда Кэди оседлал ее лошадь и помог ей сесть верхом, она почувствовала чуть заметное угрызение совести.
— В какую сторону, мисс Мариса?
— В сторону города, — сказала она.
Секунду он задумчиво смотрел на нее, потом только пожал плечами, когда она улыбнулась ему своей самой просящей улыбкой.
День был ясным. Небо было ярко-синим и от земли под лучами солнца поднималось марево. Она знала, что должна бы желать дождя, он был им всем нужен, особенно тем, у кого не было доступа к реке. Все ручьи пересохли, и немногие фермы в округе несли потери. Все же раз она ничего не могла поделать насчет дождя, она вполне может насладиться этими мгновениями свободы. Она не знала, удастся ли ей снова вырваться после сегодняшней авантюры.
Почти на полпути к городу Кэди стал возражать, но она блеснула улыбкой.
— Мне надо повидать доктора Баркли.
Он сразу принял озабоченное выражение.
— Что-то неладно?
Она успокаивающе улыбнулась.
— Просто голова болит. Я думала, у него найдется порошок.
— Но ваш отец…
Не отвечая, Мариса пришпорила лошадь, пустив ее так быстро, что разговор стал почти невозможным. Она не снижала скорости, пока они не подъехали к кабинету Салливэна. Не дожидаясь помощи Кэди, она соскочила на землю.
— Вернусь через десять минут, — сказала она и подбежала к дому, открыла дверь без стука и снова закрыла, прежде чем Кэди успел войти.
Салливэн поднял голову от книги, которую он читал, сидя в кресле. При виде ее на его лице появилось выражение радости и тревоги.
— Что-нибудь неладно?
— Все неладно, — сказала она, входя, не сводя взгляда с его лица.
Она протянула ему руку, и он крепко сжал ее.
— Рассказывайте.
Внезапно ее охватили сомнения. Не было ли это предательством по отношению к ее отцу? Или, если она не предупредит Уиллоу, то предаст других.
— Все будет в порядке, — сказал Салливэн уверенным и ободряющим тоном. — Что бы это ни было…
И потом она оказалась в его объятиях, чувствуя, что хотела бы всегда там находиться. Он крепко держал ее, вливая в нее свою силу. Несколько минут она не двигалась, ища комфорта в возникшем твердом убеждении, что Салливэн сумеет все устроить.
Его ладонь пригладила ей волосы и передвинулась к подбородку, приподнимая его, пока их взгляды снова не встретились.
— Так в чем дело? — повторил он.
— Это верно, что человек… что Лобо… перешел к Уиллоу?
— Да, — мрачно ответил он.
— Почему?
Он весь напрягся.
— Не знаю, — сказал он. — Хотел бы я знать.
— Я все вспоминаю тот раз, когда его встретила. Он был невежлив и даже… очень груб, но… но я не боялась его так, как некоторых других.
— Он странный человек, — сказал Салливэн. — Чэд его чуть ли не боготворит, и даже Эстелла переносит его присутствие. — Он помолчал мгновение. — Видит Бог, я не понимаю ни его, ни почему он помогал Уиллоу, когда считалось, что он работает на вашего отца. И я не знаю, почему Уиллоу ему так доверяет.
— А вы? — негромко спросила Мариса.
— Не могу сказать, чтобы я ему доверял. Неважно, что он сделал для Уиллоу, он несет беду, Мариса. Вот и все. Уиллоу понятия не имеет, что может случиться.
Мариса прикусила губу.
— Люди отца собираются устроить ему засаду. Я слушала их разговор.
Салливэн застонал.
— Уиллоу сказала, что люди вашего отца прошлой ночью хотели сжечь сарай. Это только начало, Мариса, и я не знаю, как это можно остановить.
— Знаю, — сказала Мариса. — Я слушала их разговор, и хотела предупредить Уиллоу, но… мой отец больше не позволяет мне ездить одной.
Салливэн еще больше помрачнел.
— Как вы добрались сюда?
— Кэди, — сказала она. — Он сейчас на улице, и, может, корчится от боли.
Он медленно кивнул. Ему приходилось лечить Кэди спину.
— Я не ожидала, что папа так далеко зайдет, — тихо и печально сказала Мариса.
Салливэн крепко обнял ее, и она прижала голову к его груди. Она ощущала успокоение, слыша мирные удары сердца, чувствуя тепло его дыхания на своей щеке. Она подняла голову, и их взгляды встретились. Его спокойные серые глаза были озабочены, но вселяли чувство уверенности.
— Хотела бы знать, почему, — продолжала она. — Тогда, возможно, я могла бы что-то сделать.
— Не знаю, — задумчиво сказал Салливэн, — может ли кто-нибудь что-то сделать сейчас.
— Но вы знаете, почему? — настаивала она. — Я знаю, что-то было из-за моей матери, но не знаю, что.
Салливэн крепко обнял ее.
— Все, что мне известно — это что он обвиняет Гэра в смерти вашей матери.
— Что нам делать насчет Уиллоу и… этого человека? Насчет засады?
Салливэн был в нерешительности, потом сказал:
— Мы должны их предупредить.
— Вы не думаете, что он станет мстить отцу?
— Я не скажу ему, кто за этим стоит. Только то, что я слышал, что несколько человек сговаривались убить знаменитого профессионала. Видит Бог, для таких, как он, это просто профессиональный риск. Судя по тому, что я о нем слышал, для него этого будет достаточно.
Раздался стук в дверь.
— Мисс Мариса! — Голос Кэди был громким и настойчивым.
Салливэн приподнял бровь.
— Мне лучше уйти, — грустно сказала Мариса. Салливэн крепко держал ее, глядя в затуманившиеся карие глаза.
— Мисс Мариса!
— Я должна идти, — снова прошептала она. — Но я собираюсь попробовать поговорить с Гэром Морроу. Может быть, есть способ остановить это.
— Нет, если засуха продлится, и Гэр будет пользоваться землей Уиллоу, — без выражения сказал Салливэн. — Не знаю, сможет ли что-нибудь тогда их удержать.
— Салливэн?..
В ее голосе появились нежные просящие нотки, и все, что он мог бы сделать — это наклониться и поцелуями стереть беспокойство с ее лица. Но он боялся начать то, что не смог бы остановить. Потом он вспомнил свой последний разговор с Уиллоу. Возможно, она была права.
Больше он не мог сдерживаться. Он склонил голову и легко дотронулся губами до ее губ. Ощутив ответное движение, он прижал губы сильнее, вкушая экзотическую смесь страсти и невинности. Как хорошо было ощущение ее губ, ее тела! Он чувствовал то, чего не чувствовал уже много лет — подъем духа, и желание, и небесное наслаждение. Его чресла болели от чего-то большего, чем желание, от стремления владеть, и нежить, и любить. Он был одинок долгое время, и из-за малярии оставил когда-то лелеемые мечты о жене и детях. Теперь они ворвались в его сознание с бурной, яростной силой, заглушая все остальное, всякие сомнения, что у него были. Осталось только наслаждение, невероятное наслаждение и чувство, что она ему нужна.
— Мисс Мариса!
Стук в дверь стал громче, настойчивее, и Салливэн понял, что еще мгновение — и она откроется. Он с трудом оторвал губы от губ Марисы и отступил на шаг.
— Вам лучше идти, — сказал он.
Глаза ее сияли, губы, покрасневшие и припухшие от его поцелуя, соблазнительно чуть налились. Она выглядела такой милой, и на ее лице было какое-то благоговение перед ним.
— Мы еще поговорим, — нежно сказала она.
Она кивнула и отошла, как раз когда дверь открылась. В двери стоял весь побагровевший Кэди, переводя взгляд с Салливэна на Марису. Она заметила появившееся на лице Кэди понимание, сменившееся сочувствием.
— Нам лучше отправляться, мисс Мариса, — медленно сказал он. — Ваш отец будет бешенее раненого кабана.
Мариса медленно кивнула, встретив взгляд Салливэна. В его глазах появилось что-то необычное. Там таилось обещание. Несмотря ни на что, она почувствовала тепло внутри, счастье, перевесившее всю заботу, и страх, и ожидание беды последних нескольких дней.
— Все будет хорошо, — сказал Салливэн. — Я обещаю.
И Мариса знала, что так и будет. Она смотрела в нежные глаза на сильное лицо в проведенных болью морщинах, и чувствовала себя желанной и в безопасности. Она чувствовала, что может сделать все, стать всем для него. Она кивнула. Глаза ее говорили больше, чем могли бы сказать слова. Она тоже обещала.
Он улыбнулся, и весь мир показался ей сияющим. Потом Кэди потянул ее за руку, и они вышли. Только тогда обратила она внимание на незнакомые лица на улице, на большое число мужчин. Только тогда заметила она оценивающие взгляды, и это грубо и резко вернуло ее к реальности.
Глава 17
С крыльца Эстелла наблюдала за двумя мужчинами.
Брэди вместе с вновь прибывшим делали двери сарая. Теперь строение выглядело почти завершенным.
Странно, каким успокаивающим было это новое присутствие. Она испугалась, когда впервые его увидела, в тот день, когда он спас Салли Сью. Но позже, хотя он был молчалив почти до грубости, в нем проявилось что-то, чему она доверяла.
Кроме того, он был чужой здесь, это она сразу увидела. Он с подозрением относился к другим людям. И она распознала кое-что еще, что было столь большой частью ее самой, пока она не попала к Уиллоу — одиночество.
Странно, что она могла испытывать сочувствие к мужчине, к человеку вне закона — что он был именно таким, она поняла. Что ж, она тоже выходила за рамки закона, не по своему выбору, но по необходимости, и она думала, что у него, возможно, тоже не было выбора. У Эстеллы все внутри перевернулось при воспоминании о сценах, непрошено врывавшихся в ее жизнь.
Ее пьяница-мать, принимавшая мужчин в той же самой комнате, где спала Эстелла. Эстелла не знала даже имени своего отца, она сомневалась, знала ли это ее мать.
Она ежилась, пытаясь согреться, на топчане, пока ее мать продавала себя в одном дешевом отеле за другим. Когда Эстелла достаточно подросла, приятели ее матери стали поглядывать на нее. Потом в один прекрасный день мать исчезла. Она сказала, что у нее есть дело, и велела Эстелле ждать ее в комнате. Эстелла, хорошо знавшая тяжелую руку матери, ждала. Настала ночь, и день, потом снова ночь. Голодная и напуганная, она вышла из комнаты и стала расспрашивать о матери, и, в конце концов, узнала, что та днем раньше уехала в дилижансе.
Эстелле было тринадцать лет. У нее не было денег, ни единого доллара, и ее вышвырнули из комнаты. Мужчина заметил ее, съежившуюся у дороги в Омахе. Он был добр, накормил ее и сказал, что поможет ей найти работу. И действительно помог, сначала в дансинг-холле, где она должна была носить короткие юбки, а потом в постели. Эстелла была слишком одинока и напугана, чтобы возражать. Казалось, ему единственному не было безразлично, останется она жить или умрет.
Она разъезжала с ним, он играл в покер, а она набирала клиентуру, зачастую обслуживая своих друзей даром. Однажды она попыталась уйти, и он избил ее, говоря, что в другой раз будет хуже. В Ньютоне он жульничал больше, чем следовало, и его убили. Ей тогда было восемнадцать, и она знала только один способ выжить. Она стала потасканной городской голубкой, отщепенкой среди приличных женщин. А потом однажды ночью у нее в комнате был мужчина, который чуть не убил ее.
Эстелла помнила каждую ужасную секунду этой ночи. Он проделывал с ней совершенно отвратительные вещи, заткнув ей рот кляпом, чтобы она не кричала. И после этого избил ее до того, что она потеряла сознание. Она пришла в себя, испытывая ужасную боль.
Доктор Баркли был очень добр, хотя ей требовалось все усилие воли, чтобы не закричать, когда он до нее дотрагивался. А мисс Уиллоу была просто ангел. Никто не хотел взять ее к себе, кроме Уиллоу, и даже тогда Эстелла дрожала от стыда и страха. Она видела школьную хозяйку издали, но никогда не ходила в школу и знала, что мисс Уиллоу жила в совершенно другом мире. И все же никто не мог бы быть таким добрым, таким терпеливым, таким понимающим. С ней Эстелла никогда не чувствовала себя нечистой, как с другими.
Теперь Эстелла была с Уиллоу уже два года. Эстелле потребовался год, чтобы начать звать свою подругу по имени, и к тому времени Уиллоу Тэйлор заменила ей семью, которую она всегда хотела иметь и которой у нее никогда не было. Эстелла знала, что из-за нее у Уиллоу были неприятности, она слышала сплетни и знала о городских собраниях, и однажды она даже хотела уйти. Но Уиллоу удержала ее, сказала, что Эстелла нужна ей, чтобы заботиться о малышах. Впервые Эстелла ощутила себя нужной, даже желанной, и она осталась.
Но она не могла избавиться от страха перед мужчинами. Она относилась к ним всем без исключения как к насильникам, к врагам, которые готовы были использовать и избить ее — все, кроме доктора Баркли и Брэди.
Эстелле нравился Брэди. Иногда она думала, не по тем ли причинам ей понравился незнакомец. Брэди тоже был чужаком, отщепенцем, однако ей не нравилось, что он пил. Многие из ее бывших клиентов приходили пьяными, включая мужчину этой ужасной ночью. Она не могла доверять пьянице.
Брэди обычно пил вдали от ранчо. Здесь он был добр к ней и даже предупредителен. Он не смотрел на нее свысока, как делало бы большинство законников.
Ей становилось грустно, когда она замечала его одиноко стоящим с потерянным видом. Но как он уважал ее личную жизнь, так она уважала его. И она пыталась не думать о нем плохо, когда он снова начинал пить, во всяком случае, до той ночи, когда сгорел сарай. Это ей было трудно понять. Он знал, как много было поставлено на карту. Это был единственный дом, который когда-либо знала Эстелла. Она любила его. Это было ее святилище — это слово объяснила ей Уиллоу. И она ужасно боялась того, что это могут у нее отобрать.
Пока не появился незнакомец.
Как в историях Уиллоу, как в легендах, он был рыцарем, появившимся, чтобы устроить все к лучшему.
А его дамой была Уиллоу. Эстелла узнала это шестым чувством, когда увидела их вместе. При виде его глаза Уиллоу сияли, а всякий, кто доставлял радость Уиллоу, был другом Эстеллы.
Он что-то сделал и с Брэди. Сегодня Брэди держался прямее. Рука его за завтраком не так дрожала. Он часто злобно посматривал на незнакомца, но в этих частых взглядах заметно было растущее уважение. И самое главное — Эстелла знала, что Брэди больше не пил.
Эстелла поняла также, что незнакомец что-то сделал и для нее. Его краткое замечание насчет бисквитов наполнило ее удовольствием и новой уверенностью. Она знала, что обычно готовила не очень хорошо, и знала, что Уиллоу и дети часто только делали вид, что им нравится, но она училась потихоньку, и его замечание звучало искренне.
Он был опасным человеком — это Эстелла знала. Она видела, как он выхватил револьвер. Она заметила страх на лицах этих людей. Но в глубине души она была рада, что он здесь.
Брэди не хотел выбирать. Он не хотел думать. Он не хотел снова браться за револьвер.
Когда бы он ни закрыл глаза, ему виделся последний человек, убитый им. Черт побери, он не хотел снова убивать.
И все же, когда бы он ни смотрел на Лобо, он видел в его глазах оценку и осуждение.
А какое ему дело до этого?
Он всегда ненавидел профессионалов. Они были все одинаковы, и этот не лучше других. У него были те же холодные глаза, то же вызывающее выражение, та же реакция на неприятности. И если заглянуть в глубину души, что Брэди не слишком хотелось делать, то он завидовал Лобо, завидовал доверию, с которым относилась к нему Уиллоу, завидовал обожанию в глазах Чэда, и особенно удовольствию на лице Уиллоу. Осознание этого ему не нравилось, но так оно и было. Во всем неприглядном виде.
— Черт побери, — громко выругался он, и еще больше разозлился, заметив насмешку в глазах напарника, как будто Лобо точно знал, о чем он думает.
Это вывело его из равновесия. Брэди с такой силой ударил по гвоздю, что доска раскололась, и он с отвращением поглядел на нее.
— Устали? — с издевкой спросил Лобо.
И еще как.
— Нисколько, — сказал он.
Мальчиком и юношей он жил в вигвамах и имел не больше вещей, чем можно перевезти на спине лошади. Став белым, он обрел немногим больше имущества: пустая комната в Денвере с несколькими сменами одежды, седло, винтовка, револьвер, и седельный вьюк, и лошадь.
Итог его жизни.
Но теперь он гордился тем, что помогал строить. Они с Брэди закончили ворота в сарай, стойла и сеновал. Оставалось немного, только доделать двери на сеновал.
Лобо весь день поддразнивал Брэди. Уж в чем Лобо хорошо разбирался, так это в людях, и он чувствовал, что гордость Брэди, хотя и изломанная, откликалась на вызов. В этом человеке что-то оставалось: искра, которую, возможно, удалось бы снова раздуть в что-то стоящее. Лобо было совершенно наплевать на самого Брэди Томаса. Он не любил законников. Он не терпел пьяниц и слабаков. Ему редко кто-нибудь нравился. Он никогда не оставался достаточно долго, чтобы завести что-то больше случайного знакомства, а его репутация держала большинство людей на расстоянии. Будь Томас сам по себе, Лобо просто дал бы ему кувшин виски и без дальнейших размышлений поехал своей дорогой.
Теперь у Лобо появилась ответственность за живших на ранчо. Но он не мог оставаться надолго. Он должен каким-то образом сделать так, чтобы Брэди Томас достаточно пришел в себя для того, чтобы суметь защитить Уиллоу и детишек, когда он уедет. И чем быстрее, тем лучше.
Он мрачно улыбнулся при мысли, что это значит. Лобо, спаситель душ человеческих. Что за насмешка, и больше всего над ним самим.
Тем не менее он продолжал подталкивать Томаса, наблюдая, как его красное лицо краснеет еще больше от злости и усилий. Но Брэди не бросил работу, и это говорило в его пользу.
Лобо сам начал уставать ближе к вечеру. Скоро вернется Уиллоу. Он пытался забыть ее поцелуй, ту бурлящую, ищущую страсть, которую он в ней почувствовал. Это удивило его, потому что она была леди, а он почему-то считал, что благородные дамы таких вещей не чувствуют. Не то чтобы у него был какой-то опыт с дамами, они всегда казались такими холодными и высокомерными, и когда он проходил рядом, подбирали юбки, словно он был грязью.
Ему это было безразлично, потому что он о них думал не лучше. Но теперь ему стало небезразлично, и это приносило больше беспокойства, чем он готов был признать. Он хотел Уиллоу, хотел ее так, как никогда не хотел женщину. Он знал, что Уиллоу была не из тех, кто готов отдать себя без брака, а брак был не для него. Он не мог предложить ничего, кроме неприятностей. И ни одна женщина не стоила его свободы. С легкой дрожью он посматривал на калитку, желая увидеть тележку и в то же время боясь этого. Ему не нравилась слабость в его коленях. Ему не нравилась ни окутывающая, расслабляющая теплота, ни озабоченность, которая могла на долю секунды задержать руку с револьвером. Ему не нравилось доверие в их глазах, которое приковывало его к ним не хуже цепей.
Черт, ему совсем не нравилось все это. Так почему он еще здесь? Он взглянул на своего напарника по неволе. Томас еще не был готов действовать самостоятельно. Возможно, никогда не будет готов.
Несколько дней. Что такое несколько дней? Все, предупреждал его рассудок. Уходи, пока можешь, пока цел.
Он услышал тележку, скрип старых рессор и посмотрел в сторону калитки. Она уложила волосы валиком сзади, и несколько прядей вырвались, обвивая ее лицо. Как всегда, она сидела прямо и уверенно, и он заметил, что она повернула лицо к сараю и смотрела на него.
Ему не было видно выражения глаз, но было видно, как ее тело вдруг встрепенулось, и он понял, что она испытывает то же возбуждение, что и он. Он нарочно отвернулся и обратился к Томасу:
Брэди вместе с вновь прибывшим делали двери сарая. Теперь строение выглядело почти завершенным.
Странно, каким успокаивающим было это новое присутствие. Она испугалась, когда впервые его увидела, в тот день, когда он спас Салли Сью. Но позже, хотя он был молчалив почти до грубости, в нем проявилось что-то, чему она доверяла.
Кроме того, он был чужой здесь, это она сразу увидела. Он с подозрением относился к другим людям. И она распознала кое-что еще, что было столь большой частью ее самой, пока она не попала к Уиллоу — одиночество.
Странно, что она могла испытывать сочувствие к мужчине, к человеку вне закона — что он был именно таким, она поняла. Что ж, она тоже выходила за рамки закона, не по своему выбору, но по необходимости, и она думала, что у него, возможно, тоже не было выбора. У Эстеллы все внутри перевернулось при воспоминании о сценах, непрошено врывавшихся в ее жизнь.
Ее пьяница-мать, принимавшая мужчин в той же самой комнате, где спала Эстелла. Эстелла не знала даже имени своего отца, она сомневалась, знала ли это ее мать.
Она ежилась, пытаясь согреться, на топчане, пока ее мать продавала себя в одном дешевом отеле за другим. Когда Эстелла достаточно подросла, приятели ее матери стали поглядывать на нее. Потом в один прекрасный день мать исчезла. Она сказала, что у нее есть дело, и велела Эстелле ждать ее в комнате. Эстелла, хорошо знавшая тяжелую руку матери, ждала. Настала ночь, и день, потом снова ночь. Голодная и напуганная, она вышла из комнаты и стала расспрашивать о матери, и, в конце концов, узнала, что та днем раньше уехала в дилижансе.
Эстелле было тринадцать лет. У нее не было денег, ни единого доллара, и ее вышвырнули из комнаты. Мужчина заметил ее, съежившуюся у дороги в Омахе. Он был добр, накормил ее и сказал, что поможет ей найти работу. И действительно помог, сначала в дансинг-холле, где она должна была носить короткие юбки, а потом в постели. Эстелла была слишком одинока и напугана, чтобы возражать. Казалось, ему единственному не было безразлично, останется она жить или умрет.
Она разъезжала с ним, он играл в покер, а она набирала клиентуру, зачастую обслуживая своих друзей даром. Однажды она попыталась уйти, и он избил ее, говоря, что в другой раз будет хуже. В Ньютоне он жульничал больше, чем следовало, и его убили. Ей тогда было восемнадцать, и она знала только один способ выжить. Она стала потасканной городской голубкой, отщепенкой среди приличных женщин. А потом однажды ночью у нее в комнате был мужчина, который чуть не убил ее.
Эстелла помнила каждую ужасную секунду этой ночи. Он проделывал с ней совершенно отвратительные вещи, заткнув ей рот кляпом, чтобы она не кричала. И после этого избил ее до того, что она потеряла сознание. Она пришла в себя, испытывая ужасную боль.
Доктор Баркли был очень добр, хотя ей требовалось все усилие воли, чтобы не закричать, когда он до нее дотрагивался. А мисс Уиллоу была просто ангел. Никто не хотел взять ее к себе, кроме Уиллоу, и даже тогда Эстелла дрожала от стыда и страха. Она видела школьную хозяйку издали, но никогда не ходила в школу и знала, что мисс Уиллоу жила в совершенно другом мире. И все же никто не мог бы быть таким добрым, таким терпеливым, таким понимающим. С ней Эстелла никогда не чувствовала себя нечистой, как с другими.
Теперь Эстелла была с Уиллоу уже два года. Эстелле потребовался год, чтобы начать звать свою подругу по имени, и к тому времени Уиллоу Тэйлор заменила ей семью, которую она всегда хотела иметь и которой у нее никогда не было. Эстелла знала, что из-за нее у Уиллоу были неприятности, она слышала сплетни и знала о городских собраниях, и однажды она даже хотела уйти. Но Уиллоу удержала ее, сказала, что Эстелла нужна ей, чтобы заботиться о малышах. Впервые Эстелла ощутила себя нужной, даже желанной, и она осталась.
Но она не могла избавиться от страха перед мужчинами. Она относилась к ним всем без исключения как к насильникам, к врагам, которые готовы были использовать и избить ее — все, кроме доктора Баркли и Брэди.
Эстелле нравился Брэди. Иногда она думала, не по тем ли причинам ей понравился незнакомец. Брэди тоже был чужаком, отщепенцем, однако ей не нравилось, что он пил. Многие из ее бывших клиентов приходили пьяными, включая мужчину этой ужасной ночью. Она не могла доверять пьянице.
Брэди обычно пил вдали от ранчо. Здесь он был добр к ней и даже предупредителен. Он не смотрел на нее свысока, как делало бы большинство законников.
Ей становилось грустно, когда она замечала его одиноко стоящим с потерянным видом. Но как он уважал ее личную жизнь, так она уважала его. И она пыталась не думать о нем плохо, когда он снова начинал пить, во всяком случае, до той ночи, когда сгорел сарай. Это ей было трудно понять. Он знал, как много было поставлено на карту. Это был единственный дом, который когда-либо знала Эстелла. Она любила его. Это было ее святилище — это слово объяснила ей Уиллоу. И она ужасно боялась того, что это могут у нее отобрать.
Пока не появился незнакомец.
Как в историях Уиллоу, как в легендах, он был рыцарем, появившимся, чтобы устроить все к лучшему.
А его дамой была Уиллоу. Эстелла узнала это шестым чувством, когда увидела их вместе. При виде его глаза Уиллоу сияли, а всякий, кто доставлял радость Уиллоу, был другом Эстеллы.
Он что-то сделал и с Брэди. Сегодня Брэди держался прямее. Рука его за завтраком не так дрожала. Он часто злобно посматривал на незнакомца, но в этих частых взглядах заметно было растущее уважение. И самое главное — Эстелла знала, что Брэди больше не пил.
Эстелла поняла также, что незнакомец что-то сделал и для нее. Его краткое замечание насчет бисквитов наполнило ее удовольствием и новой уверенностью. Она знала, что обычно готовила не очень хорошо, и знала, что Уиллоу и дети часто только делали вид, что им нравится, но она училась потихоньку, и его замечание звучало искренне.
Он был опасным человеком — это Эстелла знала. Она видела, как он выхватил револьвер. Она заметила страх на лицах этих людей. Но в глубине души она была рада, что он здесь.
* * *
Брэди посмотрел на свою немезиду [5]. Лобо был сам дьявол. Брэди с каждой минутой все больше убеждался в этом. Этот тип специально его мучил, издевался над ним, ставил его перед выбором.Брэди не хотел выбирать. Он не хотел думать. Он не хотел снова браться за револьвер.
Когда бы он ни закрыл глаза, ему виделся последний человек, убитый им. Черт побери, он не хотел снова убивать.
И все же, когда бы он ни смотрел на Лобо, он видел в его глазах оценку и осуждение.
А какое ему дело до этого?
Он всегда ненавидел профессионалов. Они были все одинаковы, и этот не лучше других. У него были те же холодные глаза, то же вызывающее выражение, та же реакция на неприятности. И если заглянуть в глубину души, что Брэди не слишком хотелось делать, то он завидовал Лобо, завидовал доверию, с которым относилась к нему Уиллоу, завидовал обожанию в глазах Чэда, и особенно удовольствию на лице Уиллоу. Осознание этого ему не нравилось, но так оно и было. Во всем неприглядном виде.
— Черт побери, — громко выругался он, и еще больше разозлился, заметив насмешку в глазах напарника, как будто Лобо точно знал, о чем он думает.
Это вывело его из равновесия. Брэди с такой силой ударил по гвоздю, что доска раскололась, и он с отвращением поглядел на нее.
— Устали? — с издевкой спросил Лобо.
И еще как.
— Нисколько, — сказал он.
* * *
Лобо поражался тому, какое удовольствие доставляет что-то созидать.Мальчиком и юношей он жил в вигвамах и имел не больше вещей, чем можно перевезти на спине лошади. Став белым, он обрел немногим больше имущества: пустая комната в Денвере с несколькими сменами одежды, седло, винтовка, револьвер, и седельный вьюк, и лошадь.
Итог его жизни.
Но теперь он гордился тем, что помогал строить. Они с Брэди закончили ворота в сарай, стойла и сеновал. Оставалось немного, только доделать двери на сеновал.
Лобо весь день поддразнивал Брэди. Уж в чем Лобо хорошо разбирался, так это в людях, и он чувствовал, что гордость Брэди, хотя и изломанная, откликалась на вызов. В этом человеке что-то оставалось: искра, которую, возможно, удалось бы снова раздуть в что-то стоящее. Лобо было совершенно наплевать на самого Брэди Томаса. Он не любил законников. Он не терпел пьяниц и слабаков. Ему редко кто-нибудь нравился. Он никогда не оставался достаточно долго, чтобы завести что-то больше случайного знакомства, а его репутация держала большинство людей на расстоянии. Будь Томас сам по себе, Лобо просто дал бы ему кувшин виски и без дальнейших размышлений поехал своей дорогой.
Теперь у Лобо появилась ответственность за живших на ранчо. Но он не мог оставаться надолго. Он должен каким-то образом сделать так, чтобы Брэди Томас достаточно пришел в себя для того, чтобы суметь защитить Уиллоу и детишек, когда он уедет. И чем быстрее, тем лучше.
Он мрачно улыбнулся при мысли, что это значит. Лобо, спаситель душ человеческих. Что за насмешка, и больше всего над ним самим.
Тем не менее он продолжал подталкивать Томаса, наблюдая, как его красное лицо краснеет еще больше от злости и усилий. Но Брэди не бросил работу, и это говорило в его пользу.
Лобо сам начал уставать ближе к вечеру. Скоро вернется Уиллоу. Он пытался забыть ее поцелуй, ту бурлящую, ищущую страсть, которую он в ней почувствовал. Это удивило его, потому что она была леди, а он почему-то считал, что благородные дамы таких вещей не чувствуют. Не то чтобы у него был какой-то опыт с дамами, они всегда казались такими холодными и высокомерными, и когда он проходил рядом, подбирали юбки, словно он был грязью.
Ему это было безразлично, потому что он о них думал не лучше. Но теперь ему стало небезразлично, и это приносило больше беспокойства, чем он готов был признать. Он хотел Уиллоу, хотел ее так, как никогда не хотел женщину. Он знал, что Уиллоу была не из тех, кто готов отдать себя без брака, а брак был не для него. Он не мог предложить ничего, кроме неприятностей. И ни одна женщина не стоила его свободы. С легкой дрожью он посматривал на калитку, желая увидеть тележку и в то же время боясь этого. Ему не нравилась слабость в его коленях. Ему не нравилась ни окутывающая, расслабляющая теплота, ни озабоченность, которая могла на долю секунды задержать руку с револьвером. Ему не нравилось доверие в их глазах, которое приковывало его к ним не хуже цепей.
Черт, ему совсем не нравилось все это. Так почему он еще здесь? Он взглянул на своего напарника по неволе. Томас еще не был готов действовать самостоятельно. Возможно, никогда не будет готов.
Несколько дней. Что такое несколько дней? Все, предупреждал его рассудок. Уходи, пока можешь, пока цел.
Он услышал тележку, скрип старых рессор и посмотрел в сторону калитки. Она уложила волосы валиком сзади, и несколько прядей вырвались, обвивая ее лицо. Как всегда, она сидела прямо и уверенно, и он заметил, что она повернула лицо к сараю и смотрела на него.
Ему не было видно выражения глаз, но было видно, как ее тело вдруг встрепенулось, и он понял, что она испытывает то же возбуждение, что и он. Он нарочно отвернулся и обратился к Томасу: