Она любила маленьких, особенно Салли Сью, но у нее не было уверенности в себе, и Уиллоу всегда беспокоилась, оставляя Салли Сью с ней. Эстелла легко впадала в панику, но последнее время она, казалось, стала увереннее. Двумя ее огромными достижениями было то, что она помогла Чэду, когда Салли Сью упала в колодец, и что не спряталась, когда Джесс зашел в дом.
   А теперь она расцвела от удовольствия, что приготовленная ею пища поедалась с аппетитом. Опять Уиллоу задумалась, что бы случилось с Эстеллой, если бы ей пришлось оставить ранчо, единственное надежное и безопасное место, которое она когда-либо знала.
   — Вкусно, — облизываясь, сказала Салли Сью.
   Чэд соскреб остатки с тарелки и задумчиво поглядел на Эстеллу. Близнецы неотрывно уставились в пустые тарелки, пока их снова не наполнили.
   Уиллоу посмотрела на сияющую Эстеллу.
   — Я… я думала, что у нас могут быть гости, — запинаясь, выговорила Эстелла. — Я добавила немного специй. — Она опустила голову. — Мне так показалось.
   Уиллоу подумала, что Джесс привнес немного своего собственного волшебства, и не могла сдержать улыбки. Она как-то чувствовала, что он не был бы так уж доволен, узнав об этом.
   Но Эстелла, очевидно, увидела в незнакомце нечто, вызвавшее ее доверие — большая редкость, в особенности, когда из-за этого она вдохновилась на что-то еще, кроме как просто бросить мясо в кастрюлю.
   И даже десерт появился. Печенье. Печенье подгорело, но Уиллоу решила, что у него отличный вкус. Впервые Эстелла попробовала сделать что-то по своей инициативе, раньше она только подражала Уиллоу, боясь хоть немного отойти от основной процедуры, и даже тогда иногда что-нибудь делала не так.
   Все помогали убрать после еды, а потом Уиллоу с детьми уселись за очередное приключение Одиссея. Для всех них легенда с каждым днем значила все больше и больше. В мыслях они представляли незнакомца своим собственным греческим героем.
   Этим вечером была история о циклопах, одноглазых великанах, взявших в плен Одиссея с его людьми. Рассказывая ее, Уиллоу припомнила, что они близились к концу приключений Одиссея. Двадцатью годами раньше он покинул свою жену Пенелопу, чтобы участвовать в великом походе на Трою, и после многих лет и множества приключений он пробирался домой к своей Пенелопе. Но Уиллоу не хотела, чтобы сказка кончалась.
* * *
   Постройка сарая намечалась на субботу. К четвергу Салливэн понял, что вряд ли удастся собрать больше горстки добровольцев. Слухи дошли до Алекса Ньютона, и он до всех довел свое мнение. Всякий, кто помогает Уиллоу Тэйлор, навлечет на себя его неудовольствие.
   В городке нельзя было не заметить увеличившегося числа мужчин с жестким взглядом и притянутыми к бедрам револьверными кобурами, бродивших по улицам и вечерами посещавших салун. По слухам, легенда по имени Лобо уже была на ранчо Ньютона. Один пьяный ковбой, когда к нему пристали с расспросами, сказал, что профи был семи футов ростом и черен, как дьявол. Хотя вполне ему никто не поверил, страх разрастался вместе со слухами. Никто, уж точно никто из миролюбивых горожан, не желал стать врагом Алекса, а вместе с тем и Лобо или кого-то другого из его породы. Все как будто ходили по жердочке.
   Но Уиллоу, как всегда, не теряла веру. Если бы пришло хоть несколько человек, они могли по крайней мере начать постройку, а потом… ну, дальше дело пошло бы. Может, Джесс еще передумает. Может, вернется Брэди, и он с Чэдом и Салливэном…
   Может быть, может быть. Что-нибудь должно было получиться. Вот вернется Брэди с Юпитером, и все будет, как раньше. Она начала сомневаться в реальности человека по имени Лобо. Уже неделю шли слухи, что он здесь, но она уж точно никого похожего не видела.
   Когда она после школы ехала из города, то не обращала внимания на стоявших у салуна мужчин с жестким взглядом, многие из которых глазели на нее, кто с вожделением, кто с открытым восхищением.
   — Все равно, как увидеть бутылку виски из окна кутузки, — сказал один, вызвав громкий и неприличный комментарий другого, сопровождаемый грубым смехом. Лицо Уиллоу вспыхнуло, и она зябко поежилась.
   Близнецы на сиденье прижались к ней, и Уиллоу подстегнула лошадей. В этом городке что-то происходило, что-то зловещее, и она не могла с этим ничего поделать.
   Куда делся Джесс?
   И где был человек по имени Лобо?
   Она подумала, что выжидание было намеренным, чтобы запугать ее.
   Уиллоу ужасно боялась, что профессионалу это удастся. Впервые в жизни она начинала ощущать настоящий страх.
* * *
   На полпути обратно к ранчо, ведя за собой Юпитера, Брэди вдруг понял, где он раньше видел незнакомца. Полурасплывшийся образ преследовал его день и ночь, и понимание пришло внезапно, как удар молнии.
   Лобо! Человеком, который помогал Уиллоу и ее семье, был профессионал, называвший себя Лобо.
   Старый бык удивленно замычал, когда Брэди непроизвольно резко потянул за веревку.
   Теперь Брэди вспомнил. Черт побери, он теперь помнил все так ясно. Он видел профи один раз в Фортвуорте, Брэди доставил туда заключенного, и шериф показал ему Лобо, одного из наемников в войне между ранчо.
   Брэди особенно заинтересовался им, потому что, если бы не холодный взгляд, он не выглядел как обычный профессионал. Он одевался как всякий ковбой, с шерифом был осторожен, но без наглости, и не выказывал ни капли самоуверенности, которую Брэди отождествлял с этой породой. Брэди спросил шерифа, почему этому человеку дозволено шляться по улицам, и шериф нахмурился.
   — Он еще ничего незаконного не сделал — пока. Но сделает. Они всегда не удерживаются, а я буду наготове.
   Лобо был одним из людей Ньютона, а у Ньютона была только одна цель — заполучить ранчо во что бы то ни стало. Так зачем же профессионал помогал Уиллоу?
   Чтобы втереться в доверие? Но для чего бы это требовалось? Почти наверняка Уиллоу оставила бы ранчо, если бы он и Юпитер погибли при пожаре. Лобо просто надо было наблюдать, ничего не делая.
   Один из близнецов сказал, что это рыцарь Уиллоу в сияющих доспехах.
   Профессионал! И не какой попало, а Лобо. Волк. И судя по всему, что слышал Брэди, это имя ему очень подходило.
   Брэди всегда ненавидел профессионалов. Он никогда не допускал их в свой городок, неважно, разыскивали их или нет. Он всегда находил повод засадить их в кутузку, пока они не соглашались уехать. Он никогда не мог понять людей, которые убивали за деньги или просто из-за вздорного характера.
   Он этого никогда не понимал, пока не стал преследовать Ласситеров, и тогда он открыл темную сторону в самом себе. Но это открытие заставило его еще больше ненавидеть профессионалов, потому что он ненавидел себя.
   Он опять почувствовал, что все внутри его сжимается, но теперь виски было ни при чем.
   Брэди оставил Уиллоу и детей одних с Лобо.
   Он не знал, что тот замышлял, но наверняка ничего хорошего.
   Он понукал лошадь идти быстрее, не обращая внимания на упирающегося Юпитера.
   Несколькими часами позже он добрался до ранчо. Струйки дыма, очевидно, из старой железной печки, лениво курчавились над домом. Все выглядело спокойным и мирным. Брэди обратил взгляд к загону, высматривая незнакомых лошадей, и удивился, заметив заново починенную загородку. Он подозрительно уставился на нее.
   Его внимание внезапно отвлекло появление на крыльце Эстеллы и Салли Сью, а потом Чэда. Рука Чэда была вся завязана, а лицо сохраняло опасливое выражение, пока он не заметил Юпитера, и тогда он расплылся в улыбке.
   Чэд прошел к загону и открыл калитку. Брэди завел быка внутрь и дальше через вторую калитку, чтобы отделить Юпитера от лошадей. Когда Брэди покончил с этим, он спешился и подошел к Чэду.
   Он расседлал лошадь и привязал ее к верхней жерди загородки.
   — Кто починил загон? — спросил он.
   — Джесс.
   — Кто это — Джесс?
   — Незнакомец. Я пробовал сам ее починить, но… — Чэд смущенно посмотрел на свою руку.
   — Но? — нетерпеливо сказал Брэди.
   — Но я уронил бревно на руку, как раз когда Джесс проезжал мимо. Он съездил за доктором Салливэном, а потом вчера починил загородку.
   На лице мальчика видно было обожание, и Брэди стало тошно. Обожать профессионала, который вскоре плохо кончит! Ну, сам он определенно не мог служить примером. Чэд за свою жизнь повидал достаточно пьяниц, и теперь он смотрел на Брэди с опасливым выражением.
   — Вот уж Уиллоу будет довольна, что вы привели Юпитера, — сказал он.
   — Чэд, а где сейчас этот… Джесс?
   — Я не знаю. Он вроде просто появляется и пропадает.
   — Он ничего не говорил, кто он или у кого работает?
   — Я вам сказал, что его зовут Джесс, — нетерпеливо ответил Чэд.
   Брэди подумывал, не сказать ли мальчику правду. Но Чэд никогда не поверил бы ему, или, если поверил, захотел бы быть точно таким, как профи. Может, он ошибся. Может, виски затуманили ему мозги. Может тот человек просто напоминал Лобо. Видит Бог, в воскресенье он был не в той форме, чтобы верно судить о чем бы то ни было.
   Он не будет спешить. В следующий раз, когда «Джесс» появится, он уже постарается быть здесь и точно узнать, кто он и что он. Он опустил руку к револьверу и со стыдом осознал, что рука дрожит. Он увидел, что взгляд Чэда последовал за его движением, и стыд усилился.
   Как он мог противостоять профессионалу, если у него дрожат руки?
   Но он должен. Он знал, что должен. Или он потеряет последние остатки человечности, что у него еще были.
* * *
   Уиллоу всю дорогу от города обводила взглядом холмы в поисках высокой фигуры на караковой лошади. Но все, что она видела это пересохшую землю и чересчур яркое солнце. С тупым ощущением разочарования Уиллоу направила тележку в остатки ворот: большая их часть ушла на починку загородки. Она сразу заметила Юпитера и лошадь Брэди и почувствовала внезапное облегчение.
   Она сошла с тележки, предоставив близнецам, как всегда, заботу о лошадях. Это дело им особенно нравилось, наполняя их чувством гордости и ответственности.
   Брэди в доме ел бутерброд. Он был похож на ожившего покойника, с налитыми кровью глазами и покрытым пятнами лицом. На нем была та же одежда, что и во время пожара, потому что вся остальная сгорела вместе с сараем. Одежда была грязной и рваной и все еще пахла дымом, да еще трое суток он провел в дороге.
   — Спасибо, что вернули Юпитера, — сказала она. Он заставил свои измученные глаза прямо ответить на ее взгляд.
   — Это было самое малое, что я мог сделать. Если вы хотите, чтобы я уехал…
   — О нет, — сказала она, — вы нам так помогли.
   У него вырвался стон. Он знал, что должен уехать, но не мог, не теперь, когда заподозрил, что этот их Джесс мог оказаться Лобо. Если бы она сказала ему уехать, он бы остался вблизи ранчо и встретил профессионала там. Он ни чуточки не осудил бы Уиллоу, если бы она хотела его отъезда.
   — Я виноват насчет сарая, Уиллоу. Чертовски виноват.
   Уиллоу подошла к нему и положила руку ему на плечо.
   — Что было, то было. С этим покончено. Остается только снова его построить. В субботу должна начаться стройка… если кто-то придет. Алекс, видимо, всем дал знать, чтобы держались подальше. Но здесь будет Салливэн, и мистер Макинтайр, и несколько других. И ваша помощь пригодится.
   — А этот Джесс?
   Уиллоу напряглась от враждебности в голосе Брэди.
   — Чэд сказал вам, что он починил загородку?
   Брэди кивнул.
   — Я… я предложила ему здесь работу.
   — И…
   — Он отказался, сказал, что недолго здесь задержится, но я надеюсь…
   Не надейтесь, хотелось сказать ему. Но сейчас он имел не больше права быть здесь, чем Джесс. Даже если Джесс и вправду был Лобо, он не причинил ранчо того вреда, что причинил он, Брэди.
   Пока.
   — Но не думайте, что он сможет вас заменить, — торопливо продолжала Уиллоу, боясь, что он не так поймет ее, — ведь вы член семьи.
   Брэди подумал о себе с Эстеллой. С ними двумя Уиллоу уж точно не требовалась другая семья, особенно белый отступник, который жил с индейцами и теперь был знаменитым наемником. Да что же в самом деле ему было нужно? Какую игру он затеял?
   — Я бы хотел познакомиться с этим Джессом, — осторожно сказал он. — Вы не знаете, где он может быть?
   Она покачала головой.
   — Или когда он вернется?
   — Нет, — мягко сказала она, — но думаю, что вернется.
   Брэди дальше не расспрашивал. Он будет молчать, пока не узнает достаточно о личности этого человека и его намерениях.
   Даже если это знание его убьет.

Глава 10

   Не обращая внимания на отца, Мариса надела платье для верховой езды и сбежала по лестнице. Она слышала, что он звал ее, но не остановилась, хотя заметила раздражение в его голосе. Она выскочила из двери и направилась к сараю.
   Всю неделю, с самого ее возвращения с танцев в субботу вечером, когда управляющий ранчо Херб Эдвардс рассказал ее отцу о стрельбе, они спорили только об одном.
   Ей было запрещено ездить в город.
   Она отвечала, что это из-за него город теперь стал опасным местом. Это он все начал, из-за своей бессмысленной вражды с Гэром Морроу. И как могла она почитать его, когда он нанял профессионала, чтобы согнать с земли женщину и детей.
   — У нее нет никаких прав на это место. Я помогал Джейку его содержать.
   — У нее есть все права. Джейк завещал его ей.
   — Он был не в своем уме.
   Мариса вздохнула.
   — Я заезжала к нему незадолго до его смерти, он был в таком же здравом уме, как ты… был. — Она подчеркнула последнее слово и увидела гнев в его глазах.
   — Папа, — прошептала она, — не делай этого. Не заливай долину кровью.
   — Ты готова оставить безнаказанным убийцу твоей матери и отдать землю, которую я помог обустроить.
   — У тебя ссора с мистером Морроу, а не с Уиллоу, — возразила Мариса.
   — И с каждым, кто предоставляет ему помощь и сочувствие, и это включает докторишку, которому ты строишь глазки. И не надейся, юная леди, что я допущу это.
   Мариса яростно уставилась на него. Хотела бы она, чтобы у нее с Салливэном что-то было, но она боялась, что этого никогда не случится. Он ни разу не назначал ей свидание, никогда не говорил ей больше нескольких приветливых слов. Уже давно она желала большего. В нем была спокойная сила, что невероятно привлекало ее, и она уважала его за то, что он был одним из немногих, не ходивших перед ее отцом на цыпочках.
   — Очень возможно, что тебя никто не спросит, — яростно бросила она, давая ему понять, что за этим что-то кроется — чего не было.
   — Он помогает этой бабенке, — гневно взревел Алекс.
   — И я тоже собираюсь ей помочь, — сказала Мариса. — Она была моей учительницей, и она всегда была ко мне добра, и я собираюсь сделать все, что могу, чтобы ей помочь. Я даже просила этого… твоего бандита, чтобы он уехал.
   Алекс недоверчиво уставился на нее.
   — Ты что сделала?
   Мариса вздернула подбородок.
   — Я просила его уехать.
   — Ты одна встречалась с ним?
   — Да, и он очень грубо себя вел.
   Алекс выругался, чего он до сих пор не позволял себе в присутствии дочери.
   — Он не…
   — Погубил меня? — издевательски спросила Мариса. — А если бы и так, то что? Это ты вызвал его сюда.
   — Если он тебя хоть пальцем тронул… — Алекс задыхался, пытаясь подняться с кресла.
   — Нет, папа, — быстро ответила она, вдруг испугавшись, — он не трогал меня. Он просто не стал слушать.
   Алекс откинулся в кресле.
   — Держись от него подальше. Держись подальше от него. Держись подальше от Уиллоу. Держись подальше от доктора Баркли. Держись подальше от города.
   — Я не буду жить узницей из-за твоей ненависти.
   Она повернулась и взбежала по лестнице, оставив Алекса сидеть, глядя перед собой туда, где она стояла мгновением раньше.
   Следующие несколько дней она поступала, как он просил, надеясь, что он изменит свое мнение. Но с каждым прошедшим впустую днем ее одиночество усугублялось, и с каждым днем она все острее и острее чувствовала, что он был не прав, что ненависть и страдание превратили того человека, каким он был раньше, в чужака, которого она не знала и который ей не нравился.
   Мариса понятия не имела, почему ее отец обвинял Морроу в смерти матери. Она знала, что мать была убита нарушившими мир индейцами, когда возвращалась с ранчо Морроу. Но ее отец всегда обвинял не индейцев, а Морроу. Она знала также, что ее отец прикован к инвалидному креслу, потому что вызвал Морроу на ссору вскоре после смерти матери. Но она не знала, в чем было дело, а когда спрашивала, он только сжимал губы и отворачивался.
   Теперь она впервые в жизни была готова открыто ослушаться его. Он всегда ей много позволял и отказывал в немногом, и его новая жесткая манера вызывала в ней чувство протеста, но и печаль тоже. Он всегда, даже в инвалидном кресле был ее кумиром, и она всегда нуждалась в его одобрении. Он любил ее, и она его очень любила. Она помнила свою мать, остались только размытые впечатления, и она уже не могла отличить, что было действительным, а что — созданным требующим материнского тепла воображением. Большую часть ее жизни отец был единственным родителем, всегда дарившим ей любовь и привязанность.
   Но сейчас он был не прав, и она провела множество беспокойных ночей в попытках найти общее между отцом, которого она любила, и мстительным чужаком, готовым с помощью наемного бандита выгнать женщину и детей из их единственного дома.
   Мариса видела в Уиллоу Тэйлор женщину, достойную восхищения, ту, на которую она хотела бы походить. В семнадцать лет, когда Уиллоу Тэйлор приехала в город, Мариса была почти дикаркой. Школа, с этой постоянной сменой учителей была вещью очень нерегулярной, и Мариса без энтузиазма встретила новую учительницу. Но в ней почти сразу же появилось что-то притягательное. Она обращалась с Марисой как с личностью, не как с избалованным дитятей, каким, Мариса должна была признать, она зачастую бывала. Мисс Тэйлор развивала у учеников желание учиться, больше знать, стремление применить свои знания. Впервые история стала захватывающе интересной, математика завораживающей, география нужной, классика пленительной. Уиллоу имела обыкновение заканчивать каждый день историей с продолжением на следующий день, и следующий, и ученики стремились пропустить очередной эпизод не более, чем стремились бы пропустить увлекательное празднество.
   Для Марисы Уиллоу Тэйлор стала всем тем, чем, считала она, могла быть ее мать. Она еще больше стала восхищаться учительницей, когда та, не обращая внимания на мнение горожан, взяла к себе Чэда, потом Эстеллу. Хотела бы она быть так же твердо в чем-то убеждена.
   И теперь она осмелилась. Она решила быть такой же сильной, как Уиллоу Тэйлор.
   Добежав до сарая, она попросила одного из конюхов оседлать ее лошадь, сказав ему только, что собирается проехаться по ранчо. На самом деле она хотела поехать в город потолковать с Салливэном. Ей хотелось узнать, не известно ли ему насчет ненависти ее отца к Гэру Морроу больше, чем ей, и была ли у них хоть какая-то возможность прекратить вражду, прежде чем она поглотит весь Ньютон. И она хотела спокойствия и уверенности, которые давало его присутствие, и еще большего, но она сомневалась, сможет ли когда-либо это иметь. Каждый раз при взгляде в эти серые глаза у нее подкашивались ноги, хотя обыкновенно Салливэн обходился с ней скорее как с ребенком, чем с женщиной — до тех танцев. Во время танца его глаза встретились с ее глазами, и в них были теплота и желание. Когда после стрельбы он ее обнял, она чувствовала себя уверенно и в безопасности. У нее было чувство, что ее место — в этих руках.
   Когда она уезжала, отец был на крыльце, жестами призывая ее вернуться, но она только помахала ему.
   Главным предметом обсуждения в городке, как она вскоре узнала, была постройка сарая на ранчо Уиллоу. После второй просьбы «скажи вашему папе, что меня там не будет» кровь Марисы стала закипать.
   — А я буду, — сладко отвечала она, еще более будоража обычно полусонный город. — Надеюсь увидеть вас там.
   Она прошла вдоль всей улицы, заходя к парикмахеру, на лесоторговый склад, в оружейный магазин и сообщая им всем то же самое. Она надеется увидеть их на постройке сарая.
   Вслед ей возникало смятенное обсуждение, и кучки людей собирались на улице, пытаясь решить, что же означает последнее развитие событий. Хотя Мариса и была чертенком, она всегда поддерживала и защищала своего отца. Может, это означало, что Алекс передумал?
   Когда она, наконец, добралась до кабинета доктора, двое горожан, включая мэра Огэста Стиллуотера, уже были там, очевидно советуясь с Салливэном насчет последних новостей. Увидев ее, они густо покраснели, и она сказала:
   — Увидимся завтра на стройке.
   Мэр вежливо приподнял шляпу, неопределенно кивнул и убыл. То же сделал его компаньон.
   Салливэн наклонился через стол, улыбаясь ей.
   — Что, Мариса, устраиваем маленькую смуту?
   Она подняла на него невинный взгляд.
   — Я просто хочу помочь.
   — С вашей помощью в городе заваривается каша, — со смешком сказал он, — и я подозреваю, что вы это знаете.
   — Еще одно городское собрание?
   Она захихикала. Хоть она и не ходила на предыдущие собрания, но слышала достаточно, особенно, как доктор Салливэн Баркли утер нос всему городку.
   — Возможно, — согласился он, насмешливо блестя глазами.
   Теперь Мариса решила, что его лицо было одним из приятнейших, которые она когда-либо встречала. Ничего похожего на лицо этого профи, имевшее чересчур жесткое выражение. Серые глаза Салливэна были туманными и временами даже загадочными, но они также искрились иронией. Рот был широким и улыбчивым, и хотя она знала, что морщины на его лице, скорее всего, оставила малярия, они больше походили на следы частого смеха. В этом лице виделись характер и убежденность, но также и мальчишеское озорство. Никто еще не винил Салливэна в напыщенности, хотя многие кляли его упрямство.
   Она поймала устремленный на нее взгляд и почувствовала, что краснеет. Она так хотела дотронуться до него, или чтобы он до нее дотронулся, но он, казалось, прирос к месту. Одна его рука была сжата в кулак.
   — И чем я могу вам служить, Мариса? — наконец спросил он. Очень многим. Хорошо бы начать с поцелуя. Но она проглотила эти слова.
   — Я хочу помочь Уиллоу, — вырвалось у нее. Удивленный Салливэн внимательно посмотрел на нее. Мариса всегда его привлекала, хотя и была гораздо моложе его. В ней было столько одухотворенности, столько живости. Когда она входила в комнату, комната становилась светлее. Но ему было тридцать шесть, почти вдвое больше, чем ей и он повидал больше смерти и разрушений, чем следовало бы. Также он подцепил малярию в Луизиане, а он твердо решил, его жена не будет обременена возней с больным. Но теперь при взгляде на нее какая-то его часть заколебалась, та часть, где располагалось сердце.
   Он не осознавал, насколько она выросла. Когда она смотрела на него, ее выразительные карие глаза светились. Темно-каштановые, почти черные волосы были охвачены сзади голубой лентой такого же цвета, как шелковая блузка. Коричневая юбка для верховой езды облегала слегка округлые бедра, а стройные лодыжки охватывали сапожки тонкой кожи. Алекс Ньютон никогда не жмотничал, когда дело касалось его дочери, и Салливэн догадывался, как трудно должно было ей выступить против отца.
   — Вы действительно хотите противостоять вашему отцу в этом деле? Он может никогда вас не простить.
   — Он не прав, — просто ответила она. — И я боюсь за Уиллоу. А если ее поддержит весь город, ему придется оставить ее в покое.
   — Я так не думаю, — сказал Салливэн, — теперь дело зашло слишком далеко. Он просто наймет еще людей.
   — Я встретила одного из них, — сказала она, и Салливэн заметил, как дрогнули ее плечи, словно она пыталась отогнать страх.
   — Кого? — резко спросил он.
   — Того, которого зовут Лобо.
   Лицо Салливэна застыло.
   — Расскажите мне о нем.
   — Он коварный и вызывает страх. У него самые холодные глаза, какие я когда-нибудь видела. Я просила его уехать и он только… высмеял меня.
   Мариса передернулась. Все иллюзии, если они у нее были насчет профессионалов, пропали вечером в субботу, когда один из них так хладнокровно убил одного из людей ее отца.
   Салливэн видел, как затуманились ее глаза, и понял, что она помнила убийство на танцах. Он не мог более сдерживаться. Он вытянул руки, и Мариса бросилась в его объятия, все еще дрожа от воспоминаний. Он крепко обнял ее, одной рукой поглаживая пахнущие цветами волосы. Дрожь утихла, и она обратила к нему глаза, в уголках которых повисли слезинки. Он знал, что не должен это делать, но не мог более удержаться, чтобы не поймать слезинки губами. Потом его губы стали двигаться вниз, лаская нежную белую кожу, пока не встретились с ее губами.
   Поцелуй взорвался внезапной вспышкой раскаленного добела великолепия. Его губы вначале нежно ласкали и изучали, но потом стали более требовательными, когда она отзывалась, крепче прижимаясь к нему. Он так долго этого желал, и теперь знал, что она хотела того же. Запрет привел только к нарастанию внутреннего напряжения и потребности, пока он не ощутил, что готов взорваться.
   Она инстинктивно, призывно приоткрыла губы, и его язык продвинулся, исследуя чувствительные места, пока она вновь не начала дрожать, на этот раз совсем по другой причине. Руки Салливэна обхватили ее крепче, желая, нуждаясь, требуя тепла, которое она предлагала. Давно уже он не ощущал такой общности, такого мягкого и все же обжигающего тепла.