Страница:
киевский поэт. —Г. П.) на следующий день страшно хохотал; причем напугал меня — позвонил и, изменив голос, сказал: «Вам звонят из милиции по поводу вчерашнего задержания». Ну, все на пользу.
Лето 1984.
…Решил собирать-коллекционировать все, что касается русских богатырей. Хорошую репродукцию Васнецова пока не могу найти, зато купил коробку папирос Львовской фабрики. Папиросы «Богатыри». Описать словами не могу то, что на папиросах изображено. Три кретина едут на трех… собаках, что ли. (Этот рисунок не на коробке, а на самой папиросе). Нет, описать невозможно.
30.07.84. Киев.
…Бумаги нет, экономлю. На сл. неделе обещают украсть для меня на писчебумажной фабрике 10 кг бумаги — это, наверное, много.
Лето 1985.
Мартович! «Снежный август» уже приносит плоды. (Книга наконец вышла в Новосибирске. — Г. П.) Хороший украинский критик Михаил Слабошпицкий (и во всех смыслах отличный человек) взял книгу, взял меня и потащил в издательство «Молодь» и стал качать права — размахивал книгой перед главным редактором и не давал мне рта раскрыть. Разнес к чертовой матери Дмитруков, Тесленков и Головачевых, объявив, что на Украине есть два писателя-фантаста: Светлана Ягупова и Б. Штерн, и что он, Михаил Слабошпицкий не потерпит и т.д. Ужасть! Требует поставить меня в план на 1987 г. В общем, сейчас что-то будут решать.
Гена, я довольный .
Да, конечно, это не совсем то, что мы хотели, но это хорошо . Шесть рассказов, и в них «Горыныч». Это не Книга, но это мощный довесок к той книге, которая будет в «Молоди» — и тогда никто ничего не поймет, если я буду говорить, что у меня две книги. Короче, еще одна книга — и можно попробовать в СП. А с билетом уже другие ощущения. С билетом уже возникает право сидеть и писать.
Осень 1986.
…Как проходил семинар (в Дубултах. —Г. П.).
Знаешь, эти игры уже не для меня. Наверно, я уже вышел и из возраста, и из этого начального круга. В общем, семинар был не лучше и не хуже других. Подавляющее большинство — не писатели. И не будут. Безнадежно. Из всего семинарского народа за эти четыре семинара (а это почти 100 человек), по-моему, имеют шансы — если будут расти и если будет везти, вот кто: Бабенко, Геворкян, Веллер, Лукины, ну я, грешный, и Андрей Лазарчук. Обрати внимание на Лазарчука — он совсем новенький, 28 лет, только что появился — твой, сибирский, из Красноярска. Это, кажется, прирожденный писатель. Приятный порядочный человек — и это не молодогвардейский типаж в духе его земляка Корабельникова. Далее: еще несколько имен под вопросом — Покровский, Силецкий, Рыбаков, Витман-Логинов, Коралис (он из Ленинграда).
Елки-палки! Только что позвонил из Москвы Володя Баканов — сообщает, что «Производственный рассказ № 1» хотят взять в «Литературной России»! Надо прислать фотографию и биографию.
Обалдеть можно!
Наверно, я кого-то упустил. Клугер из Симферополя, говорят, хорош. Но факт, что из 100 человек еле-еле наберется десяток. Но это всегда так — 90% всего на свете — дерьмо!
Владимир Михайлов мне очень понравился.
Во-первых, он мудрый мужик, во-вторых, очень неплохой писатель, в третьих — у него жена секс-бома. Он вел семинар вместо Войскунского. Евгений Львович решил, что хватит. Вторую группу вел Биленкин. А Дима — писатель все-таки слабый. Слабак он, Генка. Чучело. Шкипер с трубкой.
Пили совсем мало. Потому что в Юрмале был сухой закон, и за этим делом приходилось ездить аж в Ригу. А лень, в общем, то-се.
В Москве был 4 дня, у Виталия (Бабенко. — Г. П.) спал. Либкин очень хвалил твоего «Кота на дереве». Он хочет тебя иметь в журнале, но у них с весны сплошные беды, их бьют, Черненко уволили с партийным выговором, и они боятся . Меня выбросили из сентябрьского номера («Голую девку»), три месяца выходили без фантастики, в № 12 опубликовали Булычева (за него им ничего не будет), в № 1 дадут переводного американца, № 2 выйдет опять без (съезд), в № 3 хотели опять засунуть «Голую девку» (март, женский день), но опять испугались и опять выбросили. Обещают теперь на лето.
7.09.87.
…Прочитал «Историю» и «Поворот», перечитал «Огород».
Мне нравятся твои сибирские мужики и по «Курильским повестям», и сейчас, и по «Краббену». Это все о жизни и о людях, то бишь то, чем занимаются хорошие нормальные писатели, а не «фантасты». Знаешь, я перестал любить фантастику. Я не могу ее читать. И не знаю, о чем говорить с этими НФ-сумасшедшими — как НФ-писателями, так и НФ-читателями. Они ни хрена не понимают ни в слове, ни в людях. Ни в жизни, ни в играх — это фанаты чего-то там такого. А у тебя литература, у тебя проза . В «Повороте к Раю» ты здорово использовал, порассуждал и вообще ввел по делу «организованные элементы» (какабения). Я в художественной литературе еще с ОЭ не встречался, а сам держал на задворках памяти — нет, не сюжет, а тему — об ОЭ (у меня есть фолиант «Происхождение жизни» Руттена, а мне тема ОЭ близка, интересна, и давно охота запустить в какой-то свой рассказ свои знания — нет, чувства по ОЭ).
Лето 1988.
…Гена, дорогой!
Альманах вы пробили на отличных условиях — 6 раз в году по 20 листов. По существу это получается ежемесячный журнал по 10 листов. Больше, чем «Химия и жизнь». Гонорар нормальный. Тираж, конечно, небольшой. Дальше Новосибирска не пойдет (хотя фанаты всегда достанут). Все это здорово, кроме нескольких фамилий в редколлегии. Возьми альманах в свои руки и плюй на всех полуграфоманов и дилетантов как с той стороны (рыбины-фалеевы), так и с этой (дымовы-балабухи). И не печатай стругачевских сценариев, потому что шефов я очень люблю, но они, кажется, собрались сделаться приложением к «Ленфильму». И не позволяй Булычеву халтурить и публиковать в альманахе повести, написанные за неделю в гостинице левой ногой. И не устраивайте, конечно, «географический» альманах, сибирский. Конечно, приоритет сибирякам, но все достойное по Союзу должно быть у тебя. И не подпускать эту клубную шантрапу с ихними клубно-любительскими делами и меморандумами… А Ковальчуку, как любителю НФ, разрешить делать на задние обложки информационные сообщения (краткие): вот, мол, «исполнилось 90 лет со дня рождения неизвестного и не представляющего интереса новозеландского писателя-фантаста Рейли Дейли. Краткое содержание его никому не известных сочинений…
7 июня 92. Киев
…Ну, живем дальше.
Лето началось, КПСС нет, советской власти нет, СССР нет — хрен знает что!
18.01.1993. Киев.
…Я был в Москве — знакомился с собственным зятем. Дочка в Израиле вышла замуж, а Володя прилетел в командировку в Москву. Попили с ним водки пару дней, а потом я отправился в «Ренессанс» (издательство. — Г.П.) Впечатление: очень хреновое. Все у них стоит, что-то они таскают наши наборы из Минека в Н. Новгород, взгляды отводят, поговорить толком некогда. Попросил авансу — мол, дайте на следующий весь год — тысяч 60—70 — деньги небольшие — чтобы я к вам не приставал весь год — они согласились, что деньги небольшие, но, вишь ли, в данный очень неудобный момент, в кассе ничего нету, а вот вчера было, а сегодня нету, и что они могут выдать всего лишь 10 тыс. Тогда я развел руками и сказал, что это ниже всякого мизера, и тогда они посовещались и решили выплатить 15 тысяч — а вот если я приеду в 20 числах января, то деньги у них будут. (НЕ ВЕРЮ.) Ушел с 15 тысячами в кармане. Зашел в «Текст». Не за авансом — а так, посмотреть на них. Всех застал, потолковали. Бедные они, бедные: бумага, налоги и т.д. С книжкой моей в «Тексте» решили окончательно — не делать. Им мешает договор с «Ренессансом». Бутылку принес, выпили и побежал я на поезд.
Вот еще новость — и опять какая-то зависшая, нереальная — приехали в декабре в Киев два представителя из «Северо-Запада» (из Питера) — Белов и Миловидов (из фэнов, занятых издательской деятельностью). Разыскали меня. Предложили книгу в «Северо-Западе» (4 тыс. за лист, 30 авт. листов), надо 25 декабря приехать в Питер, привезти рукопись, подписать договор, получить все деньги. Мои договоры с другими издательствами их не интересуют. Я согласился. Опять же, много пили. Они уже издали Снегова, подписали договор с Михайловым. Спросил, не собираются ли выходить на тебя? Ответили, что знают и уважают Прашкевича и что в их планах связаться с тобой, и координаты есть. Так. Уехали. Я стал готовить рукопись (и прицеливаться на поездку). Но звонок: приезжай не 25-го, а 10 января. Не успели деньги подготовить. Прицеливаюсь на 10 января — опять звонок: извини, неувязка, переносим на февраль. Такое вот. (НЕ ВЕРЮ.)
Живу неизвестно как, Гена. Неохота жаловаться. Надо что-то придумывать — гонорары смешные, и все равно их нет. А есть всякие предложения с редактурой глупой американской НФ — придется этим заняться — значит, мое писательство опять будет стоять. Жаль. На душе гнусно. Пачка «Примы» в Киеве стоит 200 купонов (это рублей 120). Компьютер мой испортился, никак его не исправят. Зима гнусная. С Новым годом!
6.02.1993. Киев
…Жалкие времена.
10 октября 1993. Киев.
…А вот интересная летняя ситуация.
Леня Ткачук, мать его за ногу, взялся издать за деньги одного кировоградского мецената мою книгу. Дал ему тот меценат 24 миллиона карбованцев (это не очень и много, но тем не менее). Леня схватил их, как голодный шакал, и с криком «Да я! Да мы! Да одной левой!» помчался мою книгу издавать. Но хитрый меценат не совсем дурак: поставил Лене условие издать книгу в такой-то срок. Но хитрый Леня тоже не окончательный умница — договор с этим условием подписал не он, а дал подписать какому-то одесскому фирмачу. Результат: ни хера Леня в срок не сделал (и не в срок не сделал — просто ни хрена не сделал, ноль на массу). Тогда меценат очень корректно (сопровождаемый двумя бугаями-вышибалами) затребовал с Лени дэньги-обратно плюс штрафные санкции за нарушение договора — этих санкций собралось 21 миллион. Деньги были отданы. 24 + 21 = 45 млн. Отдавал, естественно, не Леня, а тот, который. Леня сидел в кустах и молился Богу, чтобы морду не побили. Но с Ленькиной мордой обошлось, а книги моей опять же нету. Правда, сей меценат, довольный все же исполнением штрафных санкций, опять же отдал эти 45 млн. теперь уже на 2 книги — мою и Шуры Борянского из Одессы. Чем Шура сейчас и занимается. (Но есть у меня уверенность, что если что и получится, то одна книга Борянского, потому что 45 млн. карбованцев мало на две). Такие вот пироги. Я на Леню не в обиде. Это он не со зла, а по глупости и некомпетентности. Тем не менее он все же издал один номер журнала «Одессей» — там твоя статья о Гуревиче и моя повестушка «Лишь бы не было войны».
На Украине полный развал. Рубль идет 1 к 10 карбованцам. Нищета. Я даже пить бросил, не пью уже почти 3 месяца. Водка под 1 5 тыс. — нету попросту таких денег. Зарабатываю гнуснейшей редактурой… Сейчас мы за границей. Даже в Москве встретиться очень трудно — билет в Москву по госцене купить невозможно, а спекулянты дерут головоломно.
5 апреля 94.
…Да, приезжала Ольга (Ларионова. — Г. П.), да, получил твое письмо, все это было зимой, а сейчас уже апрель. Птички блестят, солнышко поет. А литературная жизнь в глубокой дупе. Что и следовало ожидать — на Украине 2000 писателей, что им кушать?
Пройдусь по новостям.
Книга у меня в Одессе вышла, в январе, мне должны привезти 2000 экземпляров — это гонорар, книгами. Это неплохо, это 7—8 процентов от тиража, надо будет продать получше, мне ребята помогут. А планы у Онула и Борянского такие: а хрен его знает, что делать дальше, потому что инфляция сейчас рванется еще дальше. Говорят, что надо «погодить». Боюсь, что надолго их не хватит.
Интересные новости из «Северо-Запада».
Впервые в жизни на моем пути встала стихия — в Питере сгорел к чертовой матери Дом союза писателей, а в нем на четвертом этаже этот самый «Северо-Запад». Остались голые стены. И десяток авторов, с которыми «С-З» заключил договоры и выплатил гонорар, — Рыбаков, Логинов и другие. Я в их числе. Книга, значит, насмерть застряла. Там застревание, конечно, не только из-за пожара (кстати, явный поджог, загоралось два раза), но и из-за их собственного издательского банкротства — склады у них затоварены. Ничего не продается и т.д. Смотри, что делается: «Ренессанс» меня не издал, «Северо-Запад» не издал, Ютанов не издал, «Текст» не издал — но! Но все в свое время что-то заплатили! Кто немного заплатил («Текст», Ютанов), а кто и очень даже неплохо («Ренессанс», «Северо-Запад»). И на эти шальные издательские деньги я с семьей эти годы живу, с 86-го, уже восемь лет (еще две книги в «Молоди», еще несколько авансов, гонорары от Ярушкина, из Симферополя). Удивительно!
Не пью. Правда, недавно на похоронах подруги сорвался с крючка, скушал две бутыли самогона, но дальше не поехал. Пишу, пишу. Небольшую повестушку написал о Чехове (!), о том, как Чехов не умер в 1904 году, а прожил до 1944-го. То ли повестушка, то ли «фантастическо-литературоведческая статья». И неплохо вроде, нескучно. А куда пристроить, не знаю, как всегда.
21 апреля 1994.
Гена, дорогой! Новость о твоем журнале очень об-на-де-жи-ва-ю-ща-я и во-о-ду-шев-ля-ю-щая! Я очень впечатлился (и суммой предполагаемых гонораров тоже). Вот было бы здорово, если б журнал состоялся! Готов отдаться твоему журналу («Проза Сибири». — Г. П.) с потрохами — специально писать для тебя («специально» в том смысле, чтобы попадать в тональность журнала) и отдавать и первопечатать все, что тебе подойдет.
Теперь вопли. Не советы, а именно вопли. Не публикуй эту дурную фантастику! Ни малеевскую, ни текстовскую, ни молодогвардейскую, ни петербургскую! Никакую! Михайлов уже пытался сделать из «Даугавы» журнал фантастики — неудачно, и не только из-за политики. Не нужно это. Нормальная крепкая литература нужна — и если она будет со странностями, с уклоном в фантастику — вот и отлично. Хорошие писатели нужны. А если появятся рукописи вроде «Человека-невидимки» или «Пикника на обочине» — публиковать, не разбирая, «фантастика или не фантастика».
И еще. За последние лет пять мы прекрасно увидели, кто чего стоит, кто писатель, кто не писатель, кто издатель, кто делец, кто книгопродавец, кто вообще никто. Все расчудесно раскрылось, все очень понятно стало, хотя и прежде я не особенно заблуждался. Ну их всех! Недавно показали по РТР семинар Бориса. Стругацкий — он в порядке, он был при исполнении, но вокруг него сидели все известные тебе семинаристы — всем далеко за 40 — и всерьез рассуждали о том: «Поэт в России больше, чем поэт, или меньше?» Стыдоба.
10 октября 94.
Гена, дорогой! Я сейчас гоню для тебя своего «Эфиопа». «Гоню» — это сильно сказано, но каждый день по странице в день; для меня это «ого!». Постараюсь дописать к ноябрю, а уж к Новому году — кровь из носу! Что-то получается, чем-то я доволен. Есть 5 черновых листов, нужно еще два, а потом подгонять, переделывать. Посылаю тебе десяток принтерных страниц на пробу, но дело сейчас не в «Эфиопе». Дело вот в чем. Высылаю тебе три части моего большого романа, который я начал в позапрошлом и остановил в прошлом году. Здесь листов 5—6, вполне сделанных. Есть еще листа 2—3 очень черных, читать еще нельзя. И это половина романа. Он посвящен Виталию Бугрову. Мне еще в прошлом году хотелось показать Бугрову, потолковать, испросить разрешение на посвящение… И вот… разрешение уже можно не спрашивать… Остановил я роман потому, что писать там надо еще 8—10 листов, это много, долго, тяжело, это работа с полной отдачей на год—полтора. По моим прикидкам получится 16—18 листов — размер для меня колоссальный. Такого времени у меня нет — то есть нету денег, чтобы полтора года заниматься только романом.
Вот и вопрос-предложение для «Прозы Сибири» (тебе то есть): может ли (и захочет ли) «Проза Сибири» пойти с неким автором Б.Штерном на нижеследующий договор-заказ: автор предоставляет «Прозе Сибири» первые три части романа «Последний из Кагебе», которые уже можно публиковать. Автор обязуется через полтора года предоставить полный текст; со своей стороны, «Проза Сибири» выплачивает автору аванс в размере… В размере, чтобы автор и его семья спокойно завтракали, обедали и ужинали в течение полутора годов. Если конкретней, то в Киеве еле-еле прожиточная сумма на трех человек составляет долларов 40—50 в месяц. Умножим сорок долларов на 18 месяцев — и получим округленно 700 долларов…
Ха, тут Гера Либкин был в Киеве. В «Тексте» узнали о биографии Чехова, затребовали почитать, прочитали, пондравилось и предложили быстро поставить в шестой номер «Завтра». «Фигушки! — ответил я. — Давно поздно. Отдано Прашкевичу в журнал».
5 ноября 1996.
Гена, дорогой! У меня все лето на столе лежала записка: «Позвонить Прашкевичу». Без дела, просто позвонить. Два раза звонил, не дозванивался, третий раз дозвонился. Говорил с Лидой, ты был в Москве. Надо общаться, надо. Мне здорово не хватает разговора с тобой. Позвонить, написать письмо — все стало проблемой. Был я в апреле в Израиле (но не более того). Болгария не заграница. Израиль не совсем заграница. Русскому писателю там просто нечего делать. Спиваться. Клугера видел. Живет. Мама, сестра, сын. Издает на деньги Щаранского «Журнал израильской фантастики». Тираж 300 экз. Никому этот журнал не нужен. Русские писатели никому там не нужны. Хочет издаваться в России, в Украине. Такое вот.
Поехал я в Питер в конце сентября на три дня. Съезд писателей-фантастов СНГ. Думал, что ты там будешь, но тебя не было. Ты правильно сделал. Пил с Брайдером и Чадовичем. И с Васей Звягинцевым. Водку. Чадович рассказывал, что ты побывал у него в Минске. Эти три дня превратились (уже в Киеве) в месяц непросыхания. С мая по октябрь честно сидел, писал роман, — и срыв на целый месяц. Ужасть. Бутылка водки в день. Не могу выйти. Сейчас тоже под газом. Женя Лукин с поломанной ногой замахнулся костылем на Ютанова за то, что тот не пускал на банкет Логинова. Я же на банкете устроил скандал некоему Саше Кисселю (ты его, кажется, знаешь) за то, что этот пацан забрал — не одолжил, — забрал у меня в мае 500 долларов (под предлогом, что я в Киев не довезу) и исчез, скрылся, не звонил, пять месяцев не отдавал. Ну и возмутило меня вот что: сидят на этом банкете Стругацкий, Михайлов. Сидят писатели с опытом, с книгами за спиной, а тут встает Саша Киссель (не написавший, кажется, ни одного рассказа) и начинает провозглашать тост «за литературу». Я ему: «Заткнись!» и не дал говорить. Ужасть! Нельзя мне уже ездить на эти сборища.
22 августа 1997.
Гена, дорогой! Меня тут заело.
С мая уныло продаем мою квартиру, чтобы купить другую квартиру, потому что надоело 10 лет жить с женой и с дочкой отдельно через три длинных квартала. А вот сейчас вроде наклюнулось нужное жилье, и я надеюсь прислать тебе в сентябре свой новый адрес и телефон. (После этой сделки — придется доплачивать — опять стану нищ и гол.)
Что говорить, ты видел печальный сон.
Ну да, мы шли по длинной пыльной дороге — еще идем. Еще не ползем — и за горизонтом нас что-то ждало. Что-то мы ожидали увидеть, — и что-то разное нас ожидало, и что-то разное мы ожидали, — мы ведь разные (даже в росте — у тебя под два метра, а у меня аж метр с кепкой), но тут главное «дорога», процесс ходьбы… Да. Грустно… Я почувствовал возраст. И ту самую «амортизацию сердца и души»… Но кусок жизни еще есть, надеюсь. Давай идти — или ползти — дальше. Тащить свой крест — каждый свой — дальше. Вспомнил хорошую, но грустную литературную шутку о Марке Шагале: «Шагал один, а пришли другие». Впрочем, Шагал вполне куда-то пришел.
У меня крепкое раздражение от литературных клоунов. Говорят, что Перумов (не знаком) запланированно пишет 20 листов в месяц. Это что же — 12 романов в год? Я пытался читать.
Да, «Эфиоп» появился. А ощущения мои… амортизационные. Впервые у меня вышла книга «сразу» — вот написал, а через 3 месяца вышла. Как и положено быть. Ну, вяло радуюсь. Ну, доволен тем, что написал и издал «толстый» роман. Но совсем нет того удовольствия, когда появлялись рассказы в «Химии» или «Дом» у тебя в «Дебюте». Тогда надежду юноши питали, а сейчас чем питаться?..
4 июня 98. Киев.
Гена, дорогой, привет!
Ох! Одним словом: ох. Я вчера роман закончил. «Вперед, конюшня!» называется. 17 листов. Ровно год писал, не разгибаясь. Изнервничался — работал для Ютанова, на срок. Должен был закончить в марте, но взял еще два месяца, не успевал. Пару раз крепко запивал, Танька злилась. Но закончил — а удовольствия никакого. Нельзя работать «на срок». Спешишь, калечишь, идешь по верхам, нервничаешь. Кажется, роман получился не скучным, «моим», но я в этом совсем не уверен. «Футбольно-астро-физический» роман о Бел Аморе. Не знаю. Посмотрим.
Я в Питере не был в мае. Не успевал с романом, вот и не поехал. И в прошлом сентябре не был. Паспорт был сдан на прописку, а ехать без паспорта — в Белоруссии высадят из поезда и завернут обратно. В другом государстве живу. Иностранец… Я не был в Питере, а мне Стругач за «Эфиопа» Улитку дал. Я даже не знал, что «Эфиоп» был в номинации. Ни черта не знаю. У меня ощущение, что «Эфиопа» почти никто и не читал. Разбросали тираж 10 000 по городам и весям — как в бездонную бочку. Надо было р-рекламную кампанию провести, как это многие делают, но у меня на это ни сил, ни желания, ни возможностей. Ладно. «Эфиоп» для тебя с зимы лежит, но выслать по почте нельзя — надо ехать на таможню за разрешением. Сил нет на такие подвиги. Хочу подарить Войскунскому, Берковой, ребятам — на таможню в очередь! Каждую книгу они проверят, я при них заверну, поставят печать, заплатить пошлину, потом уж на почту.
Нам все еще казалось, что жизнь впереди.
А она уже проходила.
ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ: ВРЕМЯ
ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ: ВРЕМЯ
Лето 1984.
…Решил собирать-коллекционировать все, что касается русских богатырей. Хорошую репродукцию Васнецова пока не могу найти, зато купил коробку папирос Львовской фабрики. Папиросы «Богатыри». Описать словами не могу то, что на папиросах изображено. Три кретина едут на трех… собаках, что ли. (Этот рисунок не на коробке, а на самой папиросе). Нет, описать невозможно.
30.07.84. Киев.
…Бумаги нет, экономлю. На сл. неделе обещают украсть для меня на писчебумажной фабрике 10 кг бумаги — это, наверное, много.
Лето 1985.
Мартович! «Снежный август» уже приносит плоды. (Книга наконец вышла в Новосибирске. — Г. П.) Хороший украинский критик Михаил Слабошпицкий (и во всех смыслах отличный человек) взял книгу, взял меня и потащил в издательство «Молодь» и стал качать права — размахивал книгой перед главным редактором и не давал мне рта раскрыть. Разнес к чертовой матери Дмитруков, Тесленков и Головачевых, объявив, что на Украине есть два писателя-фантаста: Светлана Ягупова и Б. Штерн, и что он, Михаил Слабошпицкий не потерпит и т.д. Ужасть! Требует поставить меня в план на 1987 г. В общем, сейчас что-то будут решать.
Гена, я довольный .
Да, конечно, это не совсем то, что мы хотели, но это хорошо . Шесть рассказов, и в них «Горыныч». Это не Книга, но это мощный довесок к той книге, которая будет в «Молоди» — и тогда никто ничего не поймет, если я буду говорить, что у меня две книги. Короче, еще одна книга — и можно попробовать в СП. А с билетом уже другие ощущения. С билетом уже возникает право сидеть и писать.
Осень 1986.
…Как проходил семинар (в Дубултах. —Г. П.).
Знаешь, эти игры уже не для меня. Наверно, я уже вышел и из возраста, и из этого начального круга. В общем, семинар был не лучше и не хуже других. Подавляющее большинство — не писатели. И не будут. Безнадежно. Из всего семинарского народа за эти четыре семинара (а это почти 100 человек), по-моему, имеют шансы — если будут расти и если будет везти, вот кто: Бабенко, Геворкян, Веллер, Лукины, ну я, грешный, и Андрей Лазарчук. Обрати внимание на Лазарчука — он совсем новенький, 28 лет, только что появился — твой, сибирский, из Красноярска. Это, кажется, прирожденный писатель. Приятный порядочный человек — и это не молодогвардейский типаж в духе его земляка Корабельникова. Далее: еще несколько имен под вопросом — Покровский, Силецкий, Рыбаков, Витман-Логинов, Коралис (он из Ленинграда).
Елки-палки! Только что позвонил из Москвы Володя Баканов — сообщает, что «Производственный рассказ № 1» хотят взять в «Литературной России»! Надо прислать фотографию и биографию.
Обалдеть можно!
Наверно, я кого-то упустил. Клугер из Симферополя, говорят, хорош. Но факт, что из 100 человек еле-еле наберется десяток. Но это всегда так — 90% всего на свете — дерьмо!
Владимир Михайлов мне очень понравился.
Во-первых, он мудрый мужик, во-вторых, очень неплохой писатель, в третьих — у него жена секс-бома. Он вел семинар вместо Войскунского. Евгений Львович решил, что хватит. Вторую группу вел Биленкин. А Дима — писатель все-таки слабый. Слабак он, Генка. Чучело. Шкипер с трубкой.
Пили совсем мало. Потому что в Юрмале был сухой закон, и за этим делом приходилось ездить аж в Ригу. А лень, в общем, то-се.
В Москве был 4 дня, у Виталия (Бабенко. — Г. П.) спал. Либкин очень хвалил твоего «Кота на дереве». Он хочет тебя иметь в журнале, но у них с весны сплошные беды, их бьют, Черненко уволили с партийным выговором, и они боятся . Меня выбросили из сентябрьского номера («Голую девку»), три месяца выходили без фантастики, в № 12 опубликовали Булычева (за него им ничего не будет), в № 1 дадут переводного американца, № 2 выйдет опять без (съезд), в № 3 хотели опять засунуть «Голую девку» (март, женский день), но опять испугались и опять выбросили. Обещают теперь на лето.
7.09.87.
…Прочитал «Историю» и «Поворот», перечитал «Огород».
Мне нравятся твои сибирские мужики и по «Курильским повестям», и сейчас, и по «Краббену». Это все о жизни и о людях, то бишь то, чем занимаются хорошие нормальные писатели, а не «фантасты». Знаешь, я перестал любить фантастику. Я не могу ее читать. И не знаю, о чем говорить с этими НФ-сумасшедшими — как НФ-писателями, так и НФ-читателями. Они ни хрена не понимают ни в слове, ни в людях. Ни в жизни, ни в играх — это фанаты чего-то там такого. А у тебя литература, у тебя проза . В «Повороте к Раю» ты здорово использовал, порассуждал и вообще ввел по делу «организованные элементы» (какабения). Я в художественной литературе еще с ОЭ не встречался, а сам держал на задворках памяти — нет, не сюжет, а тему — об ОЭ (у меня есть фолиант «Происхождение жизни» Руттена, а мне тема ОЭ близка, интересна, и давно охота запустить в какой-то свой рассказ свои знания — нет, чувства по ОЭ).
Лето 1988.
…Гена, дорогой!
Альманах вы пробили на отличных условиях — 6 раз в году по 20 листов. По существу это получается ежемесячный журнал по 10 листов. Больше, чем «Химия и жизнь». Гонорар нормальный. Тираж, конечно, небольшой. Дальше Новосибирска не пойдет (хотя фанаты всегда достанут). Все это здорово, кроме нескольких фамилий в редколлегии. Возьми альманах в свои руки и плюй на всех полуграфоманов и дилетантов как с той стороны (рыбины-фалеевы), так и с этой (дымовы-балабухи). И не печатай стругачевских сценариев, потому что шефов я очень люблю, но они, кажется, собрались сделаться приложением к «Ленфильму». И не позволяй Булычеву халтурить и публиковать в альманахе повести, написанные за неделю в гостинице левой ногой. И не устраивайте, конечно, «географический» альманах, сибирский. Конечно, приоритет сибирякам, но все достойное по Союзу должно быть у тебя. И не подпускать эту клубную шантрапу с ихними клубно-любительскими делами и меморандумами… А Ковальчуку, как любителю НФ, разрешить делать на задние обложки информационные сообщения (краткие): вот, мол, «исполнилось 90 лет со дня рождения неизвестного и не представляющего интереса новозеландского писателя-фантаста Рейли Дейли. Краткое содержание его никому не известных сочинений…
7 июня 92. Киев
…Ну, живем дальше.
Лето началось, КПСС нет, советской власти нет, СССР нет — хрен знает что!
18.01.1993. Киев.
…Я был в Москве — знакомился с собственным зятем. Дочка в Израиле вышла замуж, а Володя прилетел в командировку в Москву. Попили с ним водки пару дней, а потом я отправился в «Ренессанс» (издательство. — Г.П.) Впечатление: очень хреновое. Все у них стоит, что-то они таскают наши наборы из Минека в Н. Новгород, взгляды отводят, поговорить толком некогда. Попросил авансу — мол, дайте на следующий весь год — тысяч 60—70 — деньги небольшие — чтобы я к вам не приставал весь год — они согласились, что деньги небольшие, но, вишь ли, в данный очень неудобный момент, в кассе ничего нету, а вот вчера было, а сегодня нету, и что они могут выдать всего лишь 10 тыс. Тогда я развел руками и сказал, что это ниже всякого мизера, и тогда они посовещались и решили выплатить 15 тысяч — а вот если я приеду в 20 числах января, то деньги у них будут. (НЕ ВЕРЮ.) Ушел с 15 тысячами в кармане. Зашел в «Текст». Не за авансом — а так, посмотреть на них. Всех застал, потолковали. Бедные они, бедные: бумага, налоги и т.д. С книжкой моей в «Тексте» решили окончательно — не делать. Им мешает договор с «Ренессансом». Бутылку принес, выпили и побежал я на поезд.
Вот еще новость — и опять какая-то зависшая, нереальная — приехали в декабре в Киев два представителя из «Северо-Запада» (из Питера) — Белов и Миловидов (из фэнов, занятых издательской деятельностью). Разыскали меня. Предложили книгу в «Северо-Западе» (4 тыс. за лист, 30 авт. листов), надо 25 декабря приехать в Питер, привезти рукопись, подписать договор, получить все деньги. Мои договоры с другими издательствами их не интересуют. Я согласился. Опять же, много пили. Они уже издали Снегова, подписали договор с Михайловым. Спросил, не собираются ли выходить на тебя? Ответили, что знают и уважают Прашкевича и что в их планах связаться с тобой, и координаты есть. Так. Уехали. Я стал готовить рукопись (и прицеливаться на поездку). Но звонок: приезжай не 25-го, а 10 января. Не успели деньги подготовить. Прицеливаюсь на 10 января — опять звонок: извини, неувязка, переносим на февраль. Такое вот. (НЕ ВЕРЮ.)
Живу неизвестно как, Гена. Неохота жаловаться. Надо что-то придумывать — гонорары смешные, и все равно их нет. А есть всякие предложения с редактурой глупой американской НФ — придется этим заняться — значит, мое писательство опять будет стоять. Жаль. На душе гнусно. Пачка «Примы» в Киеве стоит 200 купонов (это рублей 120). Компьютер мой испортился, никак его не исправят. Зима гнусная. С Новым годом!
6.02.1993. Киев
…Жалкие времена.
10 октября 1993. Киев.
…А вот интересная летняя ситуация.
Леня Ткачук, мать его за ногу, взялся издать за деньги одного кировоградского мецената мою книгу. Дал ему тот меценат 24 миллиона карбованцев (это не очень и много, но тем не менее). Леня схватил их, как голодный шакал, и с криком «Да я! Да мы! Да одной левой!» помчался мою книгу издавать. Но хитрый меценат не совсем дурак: поставил Лене условие издать книгу в такой-то срок. Но хитрый Леня тоже не окончательный умница — договор с этим условием подписал не он, а дал подписать какому-то одесскому фирмачу. Результат: ни хера Леня в срок не сделал (и не в срок не сделал — просто ни хрена не сделал, ноль на массу). Тогда меценат очень корректно (сопровождаемый двумя бугаями-вышибалами) затребовал с Лени дэньги-обратно плюс штрафные санкции за нарушение договора — этих санкций собралось 21 миллион. Деньги были отданы. 24 + 21 = 45 млн. Отдавал, естественно, не Леня, а тот, который. Леня сидел в кустах и молился Богу, чтобы морду не побили. Но с Ленькиной мордой обошлось, а книги моей опять же нету. Правда, сей меценат, довольный все же исполнением штрафных санкций, опять же отдал эти 45 млн. теперь уже на 2 книги — мою и Шуры Борянского из Одессы. Чем Шура сейчас и занимается. (Но есть у меня уверенность, что если что и получится, то одна книга Борянского, потому что 45 млн. карбованцев мало на две). Такие вот пироги. Я на Леню не в обиде. Это он не со зла, а по глупости и некомпетентности. Тем не менее он все же издал один номер журнала «Одессей» — там твоя статья о Гуревиче и моя повестушка «Лишь бы не было войны».
На Украине полный развал. Рубль идет 1 к 10 карбованцам. Нищета. Я даже пить бросил, не пью уже почти 3 месяца. Водка под 1 5 тыс. — нету попросту таких денег. Зарабатываю гнуснейшей редактурой… Сейчас мы за границей. Даже в Москве встретиться очень трудно — билет в Москву по госцене купить невозможно, а спекулянты дерут головоломно.
5 апреля 94.
…Да, приезжала Ольга (Ларионова. — Г. П.), да, получил твое письмо, все это было зимой, а сейчас уже апрель. Птички блестят, солнышко поет. А литературная жизнь в глубокой дупе. Что и следовало ожидать — на Украине 2000 писателей, что им кушать?
Пройдусь по новостям.
Книга у меня в Одессе вышла, в январе, мне должны привезти 2000 экземпляров — это гонорар, книгами. Это неплохо, это 7—8 процентов от тиража, надо будет продать получше, мне ребята помогут. А планы у Онула и Борянского такие: а хрен его знает, что делать дальше, потому что инфляция сейчас рванется еще дальше. Говорят, что надо «погодить». Боюсь, что надолго их не хватит.
Интересные новости из «Северо-Запада».
Впервые в жизни на моем пути встала стихия — в Питере сгорел к чертовой матери Дом союза писателей, а в нем на четвертом этаже этот самый «Северо-Запад». Остались голые стены. И десяток авторов, с которыми «С-З» заключил договоры и выплатил гонорар, — Рыбаков, Логинов и другие. Я в их числе. Книга, значит, насмерть застряла. Там застревание, конечно, не только из-за пожара (кстати, явный поджог, загоралось два раза), но и из-за их собственного издательского банкротства — склады у них затоварены. Ничего не продается и т.д. Смотри, что делается: «Ренессанс» меня не издал, «Северо-Запад» не издал, Ютанов не издал, «Текст» не издал — но! Но все в свое время что-то заплатили! Кто немного заплатил («Текст», Ютанов), а кто и очень даже неплохо («Ренессанс», «Северо-Запад»). И на эти шальные издательские деньги я с семьей эти годы живу, с 86-го, уже восемь лет (еще две книги в «Молоди», еще несколько авансов, гонорары от Ярушкина, из Симферополя). Удивительно!
Не пью. Правда, недавно на похоронах подруги сорвался с крючка, скушал две бутыли самогона, но дальше не поехал. Пишу, пишу. Небольшую повестушку написал о Чехове (!), о том, как Чехов не умер в 1904 году, а прожил до 1944-го. То ли повестушка, то ли «фантастическо-литературоведческая статья». И неплохо вроде, нескучно. А куда пристроить, не знаю, как всегда.
21 апреля 1994.
Гена, дорогой! Новость о твоем журнале очень об-на-де-жи-ва-ю-ща-я и во-о-ду-шев-ля-ю-щая! Я очень впечатлился (и суммой предполагаемых гонораров тоже). Вот было бы здорово, если б журнал состоялся! Готов отдаться твоему журналу («Проза Сибири». — Г. П.) с потрохами — специально писать для тебя («специально» в том смысле, чтобы попадать в тональность журнала) и отдавать и первопечатать все, что тебе подойдет.
Теперь вопли. Не советы, а именно вопли. Не публикуй эту дурную фантастику! Ни малеевскую, ни текстовскую, ни молодогвардейскую, ни петербургскую! Никакую! Михайлов уже пытался сделать из «Даугавы» журнал фантастики — неудачно, и не только из-за политики. Не нужно это. Нормальная крепкая литература нужна — и если она будет со странностями, с уклоном в фантастику — вот и отлично. Хорошие писатели нужны. А если появятся рукописи вроде «Человека-невидимки» или «Пикника на обочине» — публиковать, не разбирая, «фантастика или не фантастика».
И еще. За последние лет пять мы прекрасно увидели, кто чего стоит, кто писатель, кто не писатель, кто издатель, кто делец, кто книгопродавец, кто вообще никто. Все расчудесно раскрылось, все очень понятно стало, хотя и прежде я не особенно заблуждался. Ну их всех! Недавно показали по РТР семинар Бориса. Стругацкий — он в порядке, он был при исполнении, но вокруг него сидели все известные тебе семинаристы — всем далеко за 40 — и всерьез рассуждали о том: «Поэт в России больше, чем поэт, или меньше?» Стыдоба.
10 октября 94.
Гена, дорогой! Я сейчас гоню для тебя своего «Эфиопа». «Гоню» — это сильно сказано, но каждый день по странице в день; для меня это «ого!». Постараюсь дописать к ноябрю, а уж к Новому году — кровь из носу! Что-то получается, чем-то я доволен. Есть 5 черновых листов, нужно еще два, а потом подгонять, переделывать. Посылаю тебе десяток принтерных страниц на пробу, но дело сейчас не в «Эфиопе». Дело вот в чем. Высылаю тебе три части моего большого романа, который я начал в позапрошлом и остановил в прошлом году. Здесь листов 5—6, вполне сделанных. Есть еще листа 2—3 очень черных, читать еще нельзя. И это половина романа. Он посвящен Виталию Бугрову. Мне еще в прошлом году хотелось показать Бугрову, потолковать, испросить разрешение на посвящение… И вот… разрешение уже можно не спрашивать… Остановил я роман потому, что писать там надо еще 8—10 листов, это много, долго, тяжело, это работа с полной отдачей на год—полтора. По моим прикидкам получится 16—18 листов — размер для меня колоссальный. Такого времени у меня нет — то есть нету денег, чтобы полтора года заниматься только романом.
Вот и вопрос-предложение для «Прозы Сибири» (тебе то есть): может ли (и захочет ли) «Проза Сибири» пойти с неким автором Б.Штерном на нижеследующий договор-заказ: автор предоставляет «Прозе Сибири» первые три части романа «Последний из Кагебе», которые уже можно публиковать. Автор обязуется через полтора года предоставить полный текст; со своей стороны, «Проза Сибири» выплачивает автору аванс в размере… В размере, чтобы автор и его семья спокойно завтракали, обедали и ужинали в течение полутора годов. Если конкретней, то в Киеве еле-еле прожиточная сумма на трех человек составляет долларов 40—50 в месяц. Умножим сорок долларов на 18 месяцев — и получим округленно 700 долларов…
Ха, тут Гера Либкин был в Киеве. В «Тексте» узнали о биографии Чехова, затребовали почитать, прочитали, пондравилось и предложили быстро поставить в шестой номер «Завтра». «Фигушки! — ответил я. — Давно поздно. Отдано Прашкевичу в журнал».
5 ноября 1996.
Гена, дорогой! У меня все лето на столе лежала записка: «Позвонить Прашкевичу». Без дела, просто позвонить. Два раза звонил, не дозванивался, третий раз дозвонился. Говорил с Лидой, ты был в Москве. Надо общаться, надо. Мне здорово не хватает разговора с тобой. Позвонить, написать письмо — все стало проблемой. Был я в апреле в Израиле (но не более того). Болгария не заграница. Израиль не совсем заграница. Русскому писателю там просто нечего делать. Спиваться. Клугера видел. Живет. Мама, сестра, сын. Издает на деньги Щаранского «Журнал израильской фантастики». Тираж 300 экз. Никому этот журнал не нужен. Русские писатели никому там не нужны. Хочет издаваться в России, в Украине. Такое вот.
Поехал я в Питер в конце сентября на три дня. Съезд писателей-фантастов СНГ. Думал, что ты там будешь, но тебя не было. Ты правильно сделал. Пил с Брайдером и Чадовичем. И с Васей Звягинцевым. Водку. Чадович рассказывал, что ты побывал у него в Минске. Эти три дня превратились (уже в Киеве) в месяц непросыхания. С мая по октябрь честно сидел, писал роман, — и срыв на целый месяц. Ужасть. Бутылка водки в день. Не могу выйти. Сейчас тоже под газом. Женя Лукин с поломанной ногой замахнулся костылем на Ютанова за то, что тот не пускал на банкет Логинова. Я же на банкете устроил скандал некоему Саше Кисселю (ты его, кажется, знаешь) за то, что этот пацан забрал — не одолжил, — забрал у меня в мае 500 долларов (под предлогом, что я в Киев не довезу) и исчез, скрылся, не звонил, пять месяцев не отдавал. Ну и возмутило меня вот что: сидят на этом банкете Стругацкий, Михайлов. Сидят писатели с опытом, с книгами за спиной, а тут встает Саша Киссель (не написавший, кажется, ни одного рассказа) и начинает провозглашать тост «за литературу». Я ему: «Заткнись!» и не дал говорить. Ужасть! Нельзя мне уже ездить на эти сборища.
22 августа 1997.
Гена, дорогой! Меня тут заело.
С мая уныло продаем мою квартиру, чтобы купить другую квартиру, потому что надоело 10 лет жить с женой и с дочкой отдельно через три длинных квартала. А вот сейчас вроде наклюнулось нужное жилье, и я надеюсь прислать тебе в сентябре свой новый адрес и телефон. (После этой сделки — придется доплачивать — опять стану нищ и гол.)
Что говорить, ты видел печальный сон.
Ну да, мы шли по длинной пыльной дороге — еще идем. Еще не ползем — и за горизонтом нас что-то ждало. Что-то мы ожидали увидеть, — и что-то разное нас ожидало, и что-то разное мы ожидали, — мы ведь разные (даже в росте — у тебя под два метра, а у меня аж метр с кепкой), но тут главное «дорога», процесс ходьбы… Да. Грустно… Я почувствовал возраст. И ту самую «амортизацию сердца и души»… Но кусок жизни еще есть, надеюсь. Давай идти — или ползти — дальше. Тащить свой крест — каждый свой — дальше. Вспомнил хорошую, но грустную литературную шутку о Марке Шагале: «Шагал один, а пришли другие». Впрочем, Шагал вполне куда-то пришел.
У меня крепкое раздражение от литературных клоунов. Говорят, что Перумов (не знаком) запланированно пишет 20 листов в месяц. Это что же — 12 романов в год? Я пытался читать.
Да, «Эфиоп» появился. А ощущения мои… амортизационные. Впервые у меня вышла книга «сразу» — вот написал, а через 3 месяца вышла. Как и положено быть. Ну, вяло радуюсь. Ну, доволен тем, что написал и издал «толстый» роман. Но совсем нет того удовольствия, когда появлялись рассказы в «Химии» или «Дом» у тебя в «Дебюте». Тогда надежду юноши питали, а сейчас чем питаться?..
4 июня 98. Киев.
Гена, дорогой, привет!
Ох! Одним словом: ох. Я вчера роман закончил. «Вперед, конюшня!» называется. 17 листов. Ровно год писал, не разгибаясь. Изнервничался — работал для Ютанова, на срок. Должен был закончить в марте, но взял еще два месяца, не успевал. Пару раз крепко запивал, Танька злилась. Но закончил — а удовольствия никакого. Нельзя работать «на срок». Спешишь, калечишь, идешь по верхам, нервничаешь. Кажется, роман получился не скучным, «моим», но я в этом совсем не уверен. «Футбольно-астро-физический» роман о Бел Аморе. Не знаю. Посмотрим.
Я в Питере не был в мае. Не успевал с романом, вот и не поехал. И в прошлом сентябре не был. Паспорт был сдан на прописку, а ехать без паспорта — в Белоруссии высадят из поезда и завернут обратно. В другом государстве живу. Иностранец… Я не был в Питере, а мне Стругач за «Эфиопа» Улитку дал. Я даже не знал, что «Эфиоп» был в номинации. Ни черта не знаю. У меня ощущение, что «Эфиопа» почти никто и не читал. Разбросали тираж 10 000 по городам и весям — как в бездонную бочку. Надо было р-рекламную кампанию провести, как это многие делают, но у меня на это ни сил, ни желания, ни возможностей. Ладно. «Эфиоп» для тебя с зимы лежит, но выслать по почте нельзя — надо ехать на таможню за разрешением. Сил нет на такие подвиги. Хочу подарить Войскунскому, Берковой, ребятам — на таможню в очередь! Каждую книгу они проверят, я при них заверну, поставят печать, заплатить пошлину, потом уж на почту.
Нам все еще казалось, что жизнь впереди.
А она уже проходила.
3
На книжке «Рыба любви» («Молодь», Киев, 1991) Боря написал: «Гена! Похорони меня под тем большим камнем в твоем лесу, где 10 лет назад мы нашли бутылку коньяка!» Почему-то жизнь никогда не предлагала нам того, чего мы хотели по-настоящему, но вот бутылку водки или коньяка — всегда пожалуйста.
ОТСТУПЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ: ВРЕМЯ
Б.Н.Стругацкий (письмо от 18.VIII.88):
…Писать фантастику мы начали потому, что любили (тогда) ее читать, а читать было нечего — сплошные «Семь цветов радуги». Мы любили без памяти Уэллса, Чапека, Конан-Дойла, и нам казалось, что мы знаем, как надо писать, чтобы это было интересно читать. Было (действительно) заключено пари с женой Аркадия Натановича, что мы сумеем написать повесть, точнее — сумеем начать ее и закончить, — так все и началось. «Страна багровых туч» после мыканий по редакциям оказалась в Детгизе, в Москве, где ее редактировал Исаак Маркович Кассель после одобрительных отзывов И.Ефремова (который тогда уже был Ефремовым) и Кирилла Андреева, который сейчас забыт, а тогда был среди знатоков и покровителей фантастики фигурой номер один. Иван Антонович в те времена очень хорошо к нам относился и всегда был за нас. В Ленинграде нас поддерживали Дмитревский, работавший в «Неве», и Брандис — в то время чуть ли не единственный спец по научной фантастике. Правда, Дмитревский так и не опубликовал нас ни разу, а Брандис все время упрекал Стругацких, что у них «машины заслоняют людей», однако же оба они были к нам неизменно доброжелательны и никогда не забывали упомянуть о нас в тогдашних статьях своих и обзорах. Сопротивления особого я не припоминаю. Ситуация напоминала сегодняшнюю: журналы печатали фантастику охотно, хотя и не все журналы, а в издательства было не пробиться. Помнится, что нас тогда раздражало, было абсолютное равнодушие литературной критики. После большой кампании по поводу «Туманности Андромеды» эти критики, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку никакого. Мы тогда написали несколько раздраженных статей по этому поводу — все доказывали, что фантастика всячески достойна внимания литературоведов. Однако эти статьи напечатать не удалось…
…Писать фантастику мы начали потому, что любили (тогда) ее читать, а читать было нечего — сплошные «Семь цветов радуги». Мы любили без памяти Уэллса, Чапека, Конан-Дойла, и нам казалось, что мы знаем, как надо писать, чтобы это было интересно читать. Было (действительно) заключено пари с женой Аркадия Натановича, что мы сумеем написать повесть, точнее — сумеем начать ее и закончить, — так все и началось. «Страна багровых туч» после мыканий по редакциям оказалась в Детгизе, в Москве, где ее редактировал Исаак Маркович Кассель после одобрительных отзывов И.Ефремова (который тогда уже был Ефремовым) и Кирилла Андреева, который сейчас забыт, а тогда был среди знатоков и покровителей фантастики фигурой номер один. Иван Антонович в те времена очень хорошо к нам относился и всегда был за нас. В Ленинграде нас поддерживали Дмитревский, работавший в «Неве», и Брандис — в то время чуть ли не единственный спец по научной фантастике. Правда, Дмитревский так и не опубликовал нас ни разу, а Брандис все время упрекал Стругацких, что у них «машины заслоняют людей», однако же оба они были к нам неизменно доброжелательны и никогда не забывали упомянуть о нас в тогдашних статьях своих и обзорах. Сопротивления особого я не припоминаю. Ситуация напоминала сегодняшнюю: журналы печатали фантастику охотно, хотя и не все журналы, а в издательства было не пробиться. Помнится, что нас тогда раздражало, было абсолютное равнодушие литературной критики. После большой кампании по поводу «Туманности Андромеды» эти критики, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку никакого. Мы тогда написали несколько раздраженных статей по этому поводу — все доказывали, что фантастика всячески достойна внимания литературоведов. Однако эти статьи напечатать не удалось…
ОТСТУПЛЕНИЕ ПЯТОЕ: ВРЕМЯ
В прекрасный летний вечер 1986 года абхазский писатель Автандил Рухадзе сказал, войдя в мой номер: «Зачем ты сидишь один? Давай спустимся вниз в пацху, там выпьем молодого вина, скушаем копченого мяса, попробуем свежий сыр».
Почему нет?
Мы спустились вниз в пацху и в дружеских разговорах просидели дотемна.
Вкусное молодое вино, нежное копченое мясо, свежий сыр, ночь, звезды, море, что еще нужно человеку, чтобы понять, что жизнь удается?
К сожалению, у праздников есть особенность — заканчиваться.
Медлительно приблизился к столику хозяин — массивный, как скала, абхазец в ослепительно белой рубашке. Он медлительно спросил, понравилось ли нам? Медлительно подышал, выражая крайнее к нам уважение. Потом медлительно извлек из кармана ослепительно белой рубашки крошечные деревянные счеты, почти игрушечные, и медлительно подбил итог встречи. Глаза абхазца были туманны. Из глубочайшего уважения он смотрел не на нас, а как бы чуть поверх нас — на звезды. Он был по-настоящему радушным хозяином, но я обалдел, услышав названную им цифру. В жизни мне приходилось слышать неразумные цифры, но эта прозвучала как-то уж совсем вызывающе.
Почему нет?
Мы спустились вниз в пацху и в дружеских разговорах просидели дотемна.
Вкусное молодое вино, нежное копченое мясо, свежий сыр, ночь, звезды, море, что еще нужно человеку, чтобы понять, что жизнь удается?
К сожалению, у праздников есть особенность — заканчиваться.
Медлительно приблизился к столику хозяин — массивный, как скала, абхазец в ослепительно белой рубашке. Он медлительно спросил, понравилось ли нам? Медлительно подышал, выражая крайнее к нам уважение. Потом медлительно извлек из кармана ослепительно белой рубашки крошечные деревянные счеты, почти игрушечные, и медлительно подбил итог встречи. Глаза абхазца были туманны. Из глубочайшего уважения он смотрел не на нас, а как бы чуть поверх нас — на звезды. Он был по-настоящему радушным хозяином, но я обалдел, услышав названную им цифру. В жизни мне приходилось слышать неразумные цифры, но эта прозвучала как-то уж совсем вызывающе.