Пока он занимался телом Амадора, что заняло более часа, я не спускал глаз с капитана Эмилио. Едва доктор появился в дверях, я бросился к нему.
- Извините, доктор Джеймс, - обратился я к врачу.
- Слушаю вас, - ответил он и внимательно посмотрел на меня.
Доктор был низеньким мужчиной с суровым лицом, с которого не сходило выражение озабоченности. На его белом халате я заметил пятна крови.
- О, здравствуйте, мистер...
- Скотт, доктор. Амадор был моим близким другом. Вы, вероятно, производили вскрытие...
- Извините, - печально покачав головой, сказал доктор. - Когда его привезла "скорая", было слишком поздно. Офицер полиции, доставивший его к нам, по ошибке полагал, что, может быть, есть шанс спасти его, но, увы, вашего друга привезли к нам уже мертвым.
- А почему в госпитале находится полицейский? Я имею в виду того капитана.
Доктор, явно не понимая, почему меня интересуют подобные вопросы, внимательно посмотрел на меня.
- Кстати, вы и сами выглядите неважно. Вы, часом не больны? - спросил он.
- Со мной все в порядке. Зачем здесь полиция? Вы не против того, что я задаю вам такие вопросы?
- Совсем нет. Не волнуйтесь. В том, что здесь полиция, нет ничего необычного. Капитан Эмилио ждет письменное заключение результатов вскрытия. Поэтому я сразу же и занялся трупом. Простите, мне, наверное, не следовало бы вам об этом говорить.
- Не стоит извиняться, доктор. При слове "вскрытие" меня не мутит. Ну и как? Вам удалось установить причину смерти?
- Пока нет. Видите ли, это какой-то особый случай. Мне надо будет проконсультироваться с другими специалистами.
- Доктор, когда станет известно, от чего скончался мой друг, сообщите, пожалуйста, об этом мне, - попросил я его, уже не смущаясь своей напористости.
Доктор Джеймс снова внимательно посмотрел на меня и прищурился:
- То, что я увидел при вскрытии, поражает. В своей практике я еще с таким не сталкивался. Крайне удивлен тем, что произошло с вашим другом. У него сильно повреждена нервная ткань, особенно проводящая система. Необходимы дальнейшие исследования. Некоторые нервные центры у умершего полностью разрушены.
- Понимаю, - медленно произнес я. - Доктор, а все-таки, что является причиной смерти?
- Безусловно, здесь прослеживается совокупность факторов, но можно смело утверждать, что смерть наступила от удушья. Он просто-напросто задохнулся, - ответил доктор Джеймс и на секунду замолк. - Мистер Скотт, вы уверены, что с вами все в порядке?
- Немного кружится голова, но это скоро пройдет. Спасибо, доктор, сказал я и перевел дух. - Вы говорите, капитан Эмилио ждет результатов вскрытия?
- Да.
- А это не кажется вам странным?
- Немного. Правда, раньше такое тоже случалось. Но этот случай особенный.
- Понимаю, доктор, еще раз спасибо.
Поразительно, как это капитану Эмилио еще до вскрытия стало известно, что случай с Амадором особенные, подумал я, что ж, выясним. Несмотря на то что мне было неизвестно, где сейчас находился доктор Баффингтон, в результатах его научной деятельности сомневаться не приходилось. Я вновь вспомнил наш с ним разговор в ресторане "Монте-Кассино" и сон, который я видел прошлой ночью.
Теперь мне стало окончательно ясно: славный док тор Баффингтон продал душу дьяволу. При этой мысли я непроизвольно вздрогнул, и ужас охватил меня.
Глава 13
Несколько долгих минут я стоял, прислонившись спиной к больничной стене. Все это время я думал о докторе Баффингтоне и Бафф, о событиях, связанных с их исчезновением, и о своем недомогании. Я пытался заставить себя успокоиться, чтобы все хорошенько обдумать. Хотя головокружение и озноб еще не прошли, я чувствовал, что начинаю приходить в норму. Слава Богу, хоть остался жив. Самым страшным из пережитого мною за последние два дня было ощущение парализующей волю паники, которая возникла в квартире Амадора и которая стала постепенно проходить лишь сейчас. Я наконец вышел из шокового состояния, в которое впал, надышавшись отравы.
Я посмотрел на капитана. Тот все так же сидел на стуле и только изредка совал в рот большой палец, вероятно проверяя, не выросли ли у него недостающие зубы. Хоть мысли мои и путались, я все же понимал, что капитан для меня - конец той нити, за которую можно распутать весь клубок. Если я упущу его - Баффингтонов мне никогда не найти.
Я вышел из госпиталя, прошел мимо припаркованного автомобиля капитана, затем еще футов пятнадцать и, спрятавшись за большое дерево, затаился в ожидании.
Небо над городом постепенно потемнело. На улице, как мне показалось, резко похолодало, что было совсем необычным для Мехико даже в сентябре. От холодного пота, выступившего на коже, одежда липла к телу. Мокрым было и мое лицо. Зябко поежившись, я плотнее закутался в плащ, туго подвязался поясом и, сунув руку в карман, прижал к себе кольт.
Вскоре из боковых ворот госпиталя, продолжая тыкать пальцем себе в рот, вышел капитан. Сердце мое учащенно забилось. Я оглянулся по сторонам. В нескольких десятках ярдов от меня играл бедно одетый малыш, а в направлении авеню Реформы шла молодая женщина. В полутора кварталах по тротуару в мою сторону двигался мужчина. Больше никого на улице Сарагосы, не считая изредка проезжавших автомашин, к счастью, не было.
Когда полицейский был почти у дверей своего автомобиля, я, сжав в руке пистолет, выглянул из-за дерева и, осторожно подкравшись к капитану сзади, наставил дуло кольта ему в спину. Занятый поисками ключей, а потом дверцы машины, он так и не обернулся.
- Ну ты, bastardo!* - окликнул я его.
* Ублюдок (исп.)
Капитан резко обернулся. Его лицо было красным. Увидев меня, он еще больше побагровел от ярости, но мало-помалу черты его лица разгладились, щеки отвисли. Полицейский внезапно побледнел, рука его было направилась к кобуре, которая висела у него на бедре, затем он опустил руку вниз и затряс головой. Глядя на меня в упор, капитан беззвучно шевелил губами.
- Давай-давай, не останавливайся. Открывай заднюю дверцу, - приказал я и злорадно улыбнулся. - В твоей же машине тебя и пристрелю.
- Нет! - взмолился он. - Нет-нет, сеньор, por favor. Пожалуйста...
- Замолкни. Открывай машину.
Ему с большим трудом удалось вставить ключ в замок и открыть заднюю дверцу. Затолкав его в машину, я сел рядом с ним.
- Двигайся дальше, - скомандовал я, подталкивая капитана Эмилио к противоположной двери, но он заупрямился. - Давай-давай. А то, может быть, собираешься продемонстрировать мне образец храбрости. Навалишься на меня или выхватишь свой револьвер? Жуть как не люблю убивать людей, которые не оказывают мне сопротивления.
- Я не буду сопротивляться. Сделаю все, что вы захотите, сеньор. Объясните, что случилось, - проверещал он, и его и без того выпученные глаза вылезли из орбит еще больше.
Я не удостоил его ответом: он и без моих объяснений прекрасно знал, что случилось.
- Эмилио, расстегни на своем бедре кобуру, достань револьвер, положи его на сиденье и пододвинь ко мне, - сказал я и взвел ударник на своем тридцать восьмом.
Услышав щелчок, капитан опустил глаза на мой пистолет, и тут у него затряслись губы.
- Быстрее, Эмилио. Только сделай это легко и небрежно. Впрочем, можешь попробовать выхватить его и приставить палец к спусковому крючку. Остального все равно сделать не успеешь. Это я гарантирую.
В ответ он только проблеял.
- Ну, давай действуй, - сказал я ему.
Капитан покорно закивал. Казалось, пройдет целая вечность, прежде чем ему удастся извлечь свой револьвер. Наконец он дрожащими пальцами сумел все же расстегнуть кобуру. Двумя пальцами, большим и средним, Эмилио вытащил из нее револьвер и чуть было не выронил его. Мой "кольт-спешл", весивший всего-то двадцать одну унцию, по сравнению с его автоматическим револьвером, 45-го калибра выглядел детским пугачом.
Он уронил свою "пушку" на сиденье рядом с собой.
- Подвинь его ко мне, Эмилио. Подтолкни пальцем.
Капитан указательным пальцем подвинул револьвер ко мне и прижался к дверце машины.
- Ты - бравый полицейский, bastardo, - заметил я и взял его револьвер в левую руку. - А теперь расскажи поподробней, почему я вчера вечером угодил в вашу вонючую тюрьму. Расскажи о докторе Баффингтоне и его дочери. О том, как собирались убить генерала Лопеса. Не забудь также рассказать мне об убийстве Амадора, о том, зачем ты явился в госпиталь, и кто твои друзья-коммунисты.
Лицо капитана побелело, но он нашел в себе силы солгать:
- Я не понимаю, о чем вы говорите, сеньор.
Неожиданно на улице раздался свист, а затем легкие шаги. "Наверное, тот парень, которого я видел направлявшимся в нашу сторону", - промелькнуло у меня в голове.
- Закрой глаза, Эмилио, - приказал я и угрожающе покачал своим короткоствольным кольтом. - И не вздумай открыть хотя бы один из них. Я мигом всажу в него пулю. Постараюсь выбить тебе только глаз, но кто знает, ведь вместе с ним могут вылететь и мозги.
Не успел я высказать свою угрозу до конца, как капитан плотно сжал веки.
Я выглянул в окно. Парень, поравнявшись с полицейской машиной, в которой мы сидели, прошел мимо нее, не обратив на нас никакого внимания. Поблизости никого больше не было. Малыш, игравший на улице, перебрался дальше. Подождав, когда парень отойдет подальше, я сказал капитану:
- Теперь глаза можешь открыть.
Что он тут же и сделал. Я продолжил беседу, спокойно и внятно произнося слова:
- Я знаю, что ты прекрасно понял, о чем я тебя спросил. И поверь, Эмилио, ты все мне расскажешь как миленький, если не сейчас, то чуть позже. Правда, лучше это сделать сейчас, не то потом тебе будет сложнее выговаривать слова: начнешь сильно шепелявить.
- Сеньор, прошу вас, не надо. Я ничего не знаю. Правда.
- Ну, хорошо. Расскажешь чуть позже. А теперь прислонись лицом к окну. Живо!
Капитан подчинился.
- Не догадываешься, Эмилио, что я собираюсь сделать? Бить по твоей башке. Твоим же револьвером. Предупреждаю, долбить буду долго и больно. Так будешь говорить? - сказал я и поднял револьвер капитана.
- Умоляю, сеньор. Я сказал вам...
Я ударил его. Капитан затих, обмяк, прижался щекой к стеклу и медленно свернулся в калач. Скинув его на пол, я забрал у него ключи, перелез на переднее сиденье и, включив двигатель, отогнал машину в тень огромного дерева, стоявшего на пустынной улице в нескольких кварталах от госпиталя. Затем я снова перебрался на заднее сиденье и с размаху ударил капитана револьвером по зубам. Выковыряв из его разинутого рта выбитый зуб, я стал ждать, когда Эмилио придет в сознание. Ждать пришлось около десяти минут. Этого времени мне вполне хватило, чтобы связать полицейского. Руки за его спиной я стянул поясом от моего плаща, а ноги - его же собственным ремнем. Пошарив в карманах капитана, я обнаружил в них медицинское заключение доктора Джеймса и еще одну бумагу, судя по всему, отчет самого полицейского, под которым стояла фамилия Гуиллермо. В его бумажнике ничего интересного для меня не оказалось. Только теперь я обратил внимание, что у меня со лба крупными каплями катится холодный пот, а рубашка мокрая, хоть отжимай. Меня слегка покачивало от усталости и подташнивало.
Капитан тем временем издал стон. Я посмотрел на него и стал ждать, когда он окончательно придет в себя. Вскоре Эмилио открыл глаза и обвел взглядом салон машины. Предоставив ему возможность немного поскулить, я резко сказал:
- Замолкни, Эмилио. У меня для тебя кое-что припасено. Кстати, твое же.
С этими словами я поднес зуб капитана к его лицу. Судя по выражению глаз Эмилио, он не понял, что ему показывают, и я, зажав зуб большим и указательным пальцами, еще ближе поднес его к выпученным глазам капитана.
- Не узнаешь, bastardo? Это зуб. И не просто зуб, а твой, выбитый, очередной. Итого их уже три. Так что мне осталось выбить тебе еще двадцать один.
Боже, какую отборную испанскую брань мне довелось тут услышать!
Дождавшись, когда фонтан ругательств изо рта полицейского поутих, я продолжил:
- С остальными зубами придется повозиться, но я никуда не спешу. На каком по счету зубе ты собираешься ответить на мои вопросы?
Капитан пошевелил во рту языком, явно желая удостовериться, что зуб, который он видел у меня в руке, действительно его. Я подождал немного, а потом занес тяжелый револьвер у него над головой.
Полицейский плотно сжал губы, захрюкал и начал крутить головой, стараясь увернуться от удара.
- Послушай, Эмилио, не глупи. Не вынуждай меня бить тебя.
Он замер и испуганно посмотрел на меня. Удар револьвером 45-го калибра пришелся Эмилио по зубам. Я не собирался выбивать ему еще один и ударил его слабо. Затянувшаяся рана на его губе, разбитой мною накануне вечером, лопнула. Из нее брызнула кровь, которая струйкой потекла по его подбородку, затем по шее.
- Ради Бога, пощадите, - взмолился капитан.
- Отвечай, Эмилио. Только не лги.
Испуганно глядя на меня безумными глазами, он молча облизнул свои окровавленные губы. Я снова поднял револьвер над его лицом.
- Я все расскажу! Обещаю! Пожалейте...
- Хорошо. Только учти, как только соврешь, снова получишь по зубам. А теперь слушаю.
- Что вы хотите узнать?
- Для начала - коммунист ты или нет? Так ты, Эмилио, член компартии?
- Si, - помедлив, произнес он со свистом.
- Где доктор Баффингтон и его дочь?
- Я не... Подождите, сеньор! Пожалуйста, не бейте меня. Я вас не обманываю. Я многого не знаю, клянусь вам.
У меня вновь закружилась голова, лицо Эмилио поплыло перед моими глазами. Затем все стало нормально.
- Продолжай, - приказал я.
- О них я ничего не знаю, - ответил он и поспешно добавил: - В тот вечер, когда вы были с доктором, я получил приказание от Бельчардо нейтрализовать вас. Вы могли бы помешать ему выкрасть доктора.
Пока капитан делился со мной известными ему подробностями, он все время с опаской поглядывал на револьвер.
То немногое, что я узнал от него, только подтвердило мои предположения: Эмилио должен был упечь меня в тюрьму, а Бельчардо заняться доктором Баффингтоном. Капитан незадолго до того, как я вышел к Бельчардо на улицу, вызвал наряд полиции. Потому-то Бельчардо и просил Сариту передать нам записку ровно в шесть.
- А зачем убили Амадора?
- Не знаю. Я слышал, что кого-то собираются ликвидировать, и довольно необычным способом, но я и не подозревал, что речь идет об Амадоре. Мне было поручено расследовать эту странную смерть и получить медицинское заключение.
Как все ловко придумано, подумал я, ведь лучше капитана полиции с подобным заданием никто бы не справился. Эмилио действительно не следовало знать, кто убьет Амадора. Он был пешкой и знал только то, что положено. Дальше выбивать из него какую-либо информацию было бесполезно, да и дальнейшие подробности плана особого интереса не представляли. Коммунисты в своей подпольной деятельности придерживались строжайшей конспирации, использовали систему паролей, а инструктаж получали на тайных встречах.
О том, что генерала Лопеса собирались убить, капитан ничего не слыхал. Как рассказал Эмилио, он, узнав о том, что меня по указанию генерала освобождают из тюрьмы, тут же набрал номер телефона, которым разрешено было пользоваться только в экстремальных случаях. Когда на другом конце провода ему ответили, он извинился, сказав, что ошибся номером. Затем снова набрал тот же номер, извинился и опять повесил трубку. Вскоре ему перезвонили, и лишь тогда капитан передал сообщение. Кто звонил, ему неизвестно. Это все, что он знал. Ну, а о том, что произошло после этого телефонного звонка, красноречиво говорил пластырь, прилепленный на моей шее.
- Эмилио, следующий вопрос очень для меня важен. Постарайся сказать правду. Кто такой Кулебра и где находится его центр, то есть база?
- Клянусь, не знаю.
Я покачал револьвером.
- Это правда! - взвизгнул он. - Я только слышал о нем. Кулебра - имя нашего лидера. Он у нас самый главный в Мексике. Поддерживает самые тесные контакты с Москвой. Имеет награды. Это все, что мне известно. А о центре не имею ни малейшего представления. И знать не хочу.
- Объясни-ка почему.
- Я знаю, что туда забирают тех из нас, кто попадает на удочку империалистической пропаганды.
- А это разве не то место, где вы устраиваете свои сходки? Ну-ка расскажи поподробнее.
Он задумался, и я понял, что ему трудно подобрать слова, поскольку говорить нормальными фразами он не мог - только штампами, которые вдолбили ему в голову партийные боссы.
- Нам было сказано, что тот, кто предаст дело нашей партии или поддастся шовинистической пропаганде финансовых заправил с Уолл-Стрит, попадет в el centro и оттуда уже не вернется, - наконец произнес капитан.
Я засомневался в достоверности его слов, но он с завидным упорством повторил то же самое еще раз. Получилось так, что я добился от него того же, что и физиолог Павлов от своей подопытной собаки. Только русский доктор, вырабатывая условный рефлекс, звонил в колокольчик, а я задавал Эмилио один и тот же вопрос.
В итоге, несмотря на то, что я выжал из капитана всю информацию, которой тот располагал, мне так ничего и не удалось узнать о местонахождении доктора Баффингтона и его дочери.
- Ты отвечаешь только на вопросы. А самому тебе есть что рассказать? Например, о медицинском заключении, о твоем отчете о смерти Амадора, сказал я и легонько похлопал его по щеке. - Куда они должны пойти?
- Я охотно расскажу. Просто как-то вылетело из головы. Заключение и свой отчет я должен передать сегодня в пять часов курьеру.
- Кому именно?
- Не знаю. Только знаю, куда должен их принести. В "Лос Туркос".
Это место было мне знакомо. "Лос Туркос" представлял собой ночной клуб, в котором был полумрак и который славился своим экзотическим интерьером. Эмилио надлежало отправиться в этот клуб, в одной из его дальних комнат встретиться с курьером и передать тому обе бумаги. Если члены коммунистического подполья не знали друг друга в лицо, а так бывало почти всегда, заранее оговаривались место встречи и пароль. В данном случае Эмилио должен был произнести фразу: "Как давно мы не виделись", на что курьер должен был ответить: "Всего десять дней". - "Мне кажется, больше", должен был сказать Эмилио. После этого короткого разговора между двумя "знакомыми", который ни у кого не должен был вызвать подозрений, могла состояться передача сведений, касающихся убийства Амадора.
Кроме того, Эмилио должен был показать курьеру коробок спичек, который передал ему Бельчардо. Обыскивая капитана, я нашел в его кармане этот коробок, но не придал ему никакого значения. Теперь я снова повертел его в руках. Обычный коробок мексиканских спичек за тридцать пять сентаво, на обратной стороне которого размешалась маленькая репродукция какой-нибудь известной картины. На коробке Эмилио была репродукция картины Диего Веласкеса "El Bufon Don Antonio",* которая изображала длинноволосого мужчину в средневековом костюме, державшего левую руку на голове огромной собаки. Краешек картинки, там, где размещалась рука дона Антонио и голова собаки, на коробке Эмилио был оторван и находился у курьера. Так, обменявшись фразами и сопоставив части картинки на спичечном коробке, капитан и курьер должны были узнать друг друга.
* "Шут дон Антонио" (исп.)
Все эти условности, таинственные встречи в полумраке уж очень напоминали мне детские игры. Их можно было бы так и воспринимать, если бы в них не играли взрослые люди. А это чревато для общества тяжкими последствиями, такими, как, например, гражданская война или революция. И создание мексиканского красного подполья, активно поддерживаемого Кремлем, являлось частью всемирного коммунистического заговора. Я прекрасно понимал, что если этим фанатикам, ослепленным идеей построения коммунистического общества, удастся развязать войну, то эта бойня будет продолжаться до последней капли крови. Но пока они глубоко законспирировались и, требуя свободы для инакомыслия, делают все, чтобы расшатать государственные устои.
Точно такой точки зрения придерживался и генерал Лопес.
Я вспомнил Клауса Фукса, который, отправляясь на первую встречу с Гарри - он же Реймонд - Голдом, чтобы передать Советскому Союзу секретные данные о разработках американцами атомной бомбы, держал в левой руке теннисный мяч, а Голд - пару перчаток и книгу в зеленом переплете. Или взять, к примеру, коммуниста Джулиуса Розенберга, уличенного в шпионаже в пользу все тех же русских. Он, посылая Голда к сержанту Дэвиду Гринглассу, снабдил его крышкой от коробки из-под мармелада "Джелл-0". Грингласс при встрече должен был показать эту коробку. Десятки тысяч законспирированных коммунистов во всех странах свободного мира для опознания друг друга пользовались примерно такими же способами. И, надо сказать, весьма успешно, поскольку люди не хотят верить, что за конспирацией коммунистов всегда скрывается преступление.
Всю информацию, которой располагал капитан Эмилио, я получил, и теперь мне надо было себя обезопасить. Я несколько раз не в полную силу ударил полицейского по голове тяжелым револьвером. Тот потерял сознание и завалился на пол.
Часы показывали половину пятого. Как заверил меня Эмилио, он и курьер друг друга не знали, но кто мог поручиться, что капитан не солгал. Тем не менее мне представлялся шанс выйти на Кулебру, так как отчет капитана и медицинское заключение о смерти Амадора должны были попасть именно главарю банды. Этот шанс я упустить не мог. Возможно, что тот, с кем должен был встретиться Эмилио, не последнее звено в цепочке курьерской почты заговорщиков, но должна же она на ком-то заканчиваться.
Мне пора было отправляться в "Лос Туркос". Чтобы капитан раньше времени не пришел в себя, я для большей уверенности еще раз ударил его по голове, вылез из полицейского автомобиля, запер дверь и выкинул ключи. Только теперь я заметил, что накрапывает дождик.
Раздвинув тяжелые гардины, свисавшие над входом в "Лос Туркос", я, согнувшись почти пополам, вошел в клуб и оказался в его самом большом Арабском зале. Было без пяти минут пять, и я решил остановиться и подождать, пока глаза не привыкнут к темноте.
В Мехико в большинстве ночных баров намного темнее, чем в американских. В них официанты обслуживают клиентов, пользуясь миниатюрными фонариками в виде шариковых ручек. В "Лос Туркосе" без таких фонариков обойтись было невозможно. Не зря у влюбленных парочек, этот клуб пользовался такой огромной популярностью.
Попав сюда, можно забыть, что ты в Мексике: интерьер заведения строго выдержан в восточных мотивах, поэтому в нем сразу начинаешь ощущать себя персонажем "1001 ночи". Арабский зал был заставлен столами, вдоль стены напротив входа тянулся ряд маленьких кабинетов, отделенных от основного пространства зала тонкими полупрозрачными драпировками. Рядом с отведенной для оркестрантов стенной нишей, занавешенной полупрозрачной газовой тканью, располагалась небольшая площадка для танцев. В кабинетах вокруг столиков, не более чем на фут возвышающихся над полом, лежали подушки для сидения. Казалось, что здесь не хватает только кальянов, чтобы полностью почувствовать себя в одной из загадочных восточных стран с ее упирающимися в высокое небо минаретами, с бесчисленными муэдзинами и маленькими ковриками для молящихся Аллаху. В "Лос Туркосе" помимо Арабского было еще четыре зала: Египетский, Касбахский, Марокканский и Персидский. Мне нужен был Персидский.
Вскоре ко мне подошел официант. Я сказал ему, что у меня назначена встреча с приятелем, и попросил принести телефонную книгу. При свете его фонарика я пролистал справочник абонентов мексиканской столицы и обнаружил, что номер телефона, по которому Эмилио мог звонить в экстренных случаях, совпадал с телефоном офиса Вилламантеса. В столь ранний для заведения час посетителей в большом зале было мало, я с большим трудом смог разглядеть в темноте лишь две парочки влюбленных. Миновав танцевальный пятачок, я, согнувшись, прошел через низкий, фута четыре высотой арочный свод в стене и оказался в Марокканском зале.
Зал был совершенно пуст. Ближе к ночи клуб заполнится посетителями: смуглыми мексиканцами и их сеньоритами с гибкими станами и ярко накрашенными губами. Они будут веселиться и танцевать на площадке, и будет на той площадке яблоку негде упасть... Но сейчас здесь царила тишина. Слева от меня находилась такая же задрапированная тканью низкая арка, которая вела в Персидский зал. Перед тем как войти в нее, я сунул руки в карманы своего плаща. В правом у меня лежал пистолет, в левом - спичечный коробок с репродукцией картины Веласкеса. Под мышкой я держал сложенную газету, в которой находились отчет капитана Эмилио и медицинское заключение. Сердце мое колотилось то ли от воздействия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора, то ли от тревожного предчувствия. Глубоко вздохнув, я пригнулся и, раздвинув занавески, шагнул в арку. В Персидском зале оказалось еще темнее, чем в Марокканском.
Этот зал представлял собой длинную, словно коридор, комнату, вдоль стены которой справа располагались пять кабинетов. Как сказал Эмилио, встреча с курьером должна была состояться в самом дальнем из них, пятом от входа. На всех кабинетах, кроме последнего, занавески были отдернуты, и мне в почти кромешной тьме все же удалось разглядеть их незатейливое убранство: все те же низкие, овальной формы столики да плоские подушечки для сидения. На пятом кабинете газовые занавески были задернуты, на них подрагивали отблески пламени горевшей в нем свечи.
- Извините, доктор Джеймс, - обратился я к врачу.
- Слушаю вас, - ответил он и внимательно посмотрел на меня.
Доктор был низеньким мужчиной с суровым лицом, с которого не сходило выражение озабоченности. На его белом халате я заметил пятна крови.
- О, здравствуйте, мистер...
- Скотт, доктор. Амадор был моим близким другом. Вы, вероятно, производили вскрытие...
- Извините, - печально покачав головой, сказал доктор. - Когда его привезла "скорая", было слишком поздно. Офицер полиции, доставивший его к нам, по ошибке полагал, что, может быть, есть шанс спасти его, но, увы, вашего друга привезли к нам уже мертвым.
- А почему в госпитале находится полицейский? Я имею в виду того капитана.
Доктор, явно не понимая, почему меня интересуют подобные вопросы, внимательно посмотрел на меня.
- Кстати, вы и сами выглядите неважно. Вы, часом не больны? - спросил он.
- Со мной все в порядке. Зачем здесь полиция? Вы не против того, что я задаю вам такие вопросы?
- Совсем нет. Не волнуйтесь. В том, что здесь полиция, нет ничего необычного. Капитан Эмилио ждет письменное заключение результатов вскрытия. Поэтому я сразу же и занялся трупом. Простите, мне, наверное, не следовало бы вам об этом говорить.
- Не стоит извиняться, доктор. При слове "вскрытие" меня не мутит. Ну и как? Вам удалось установить причину смерти?
- Пока нет. Видите ли, это какой-то особый случай. Мне надо будет проконсультироваться с другими специалистами.
- Доктор, когда станет известно, от чего скончался мой друг, сообщите, пожалуйста, об этом мне, - попросил я его, уже не смущаясь своей напористости.
Доктор Джеймс снова внимательно посмотрел на меня и прищурился:
- То, что я увидел при вскрытии, поражает. В своей практике я еще с таким не сталкивался. Крайне удивлен тем, что произошло с вашим другом. У него сильно повреждена нервная ткань, особенно проводящая система. Необходимы дальнейшие исследования. Некоторые нервные центры у умершего полностью разрушены.
- Понимаю, - медленно произнес я. - Доктор, а все-таки, что является причиной смерти?
- Безусловно, здесь прослеживается совокупность факторов, но можно смело утверждать, что смерть наступила от удушья. Он просто-напросто задохнулся, - ответил доктор Джеймс и на секунду замолк. - Мистер Скотт, вы уверены, что с вами все в порядке?
- Немного кружится голова, но это скоро пройдет. Спасибо, доктор, сказал я и перевел дух. - Вы говорите, капитан Эмилио ждет результатов вскрытия?
- Да.
- А это не кажется вам странным?
- Немного. Правда, раньше такое тоже случалось. Но этот случай особенный.
- Понимаю, доктор, еще раз спасибо.
Поразительно, как это капитану Эмилио еще до вскрытия стало известно, что случай с Амадором особенные, подумал я, что ж, выясним. Несмотря на то что мне было неизвестно, где сейчас находился доктор Баффингтон, в результатах его научной деятельности сомневаться не приходилось. Я вновь вспомнил наш с ним разговор в ресторане "Монте-Кассино" и сон, который я видел прошлой ночью.
Теперь мне стало окончательно ясно: славный док тор Баффингтон продал душу дьяволу. При этой мысли я непроизвольно вздрогнул, и ужас охватил меня.
Глава 13
Несколько долгих минут я стоял, прислонившись спиной к больничной стене. Все это время я думал о докторе Баффингтоне и Бафф, о событиях, связанных с их исчезновением, и о своем недомогании. Я пытался заставить себя успокоиться, чтобы все хорошенько обдумать. Хотя головокружение и озноб еще не прошли, я чувствовал, что начинаю приходить в норму. Слава Богу, хоть остался жив. Самым страшным из пережитого мною за последние два дня было ощущение парализующей волю паники, которая возникла в квартире Амадора и которая стала постепенно проходить лишь сейчас. Я наконец вышел из шокового состояния, в которое впал, надышавшись отравы.
Я посмотрел на капитана. Тот все так же сидел на стуле и только изредка совал в рот большой палец, вероятно проверяя, не выросли ли у него недостающие зубы. Хоть мысли мои и путались, я все же понимал, что капитан для меня - конец той нити, за которую можно распутать весь клубок. Если я упущу его - Баффингтонов мне никогда не найти.
Я вышел из госпиталя, прошел мимо припаркованного автомобиля капитана, затем еще футов пятнадцать и, спрятавшись за большое дерево, затаился в ожидании.
Небо над городом постепенно потемнело. На улице, как мне показалось, резко похолодало, что было совсем необычным для Мехико даже в сентябре. От холодного пота, выступившего на коже, одежда липла к телу. Мокрым было и мое лицо. Зябко поежившись, я плотнее закутался в плащ, туго подвязался поясом и, сунув руку в карман, прижал к себе кольт.
Вскоре из боковых ворот госпиталя, продолжая тыкать пальцем себе в рот, вышел капитан. Сердце мое учащенно забилось. Я оглянулся по сторонам. В нескольких десятках ярдов от меня играл бедно одетый малыш, а в направлении авеню Реформы шла молодая женщина. В полутора кварталах по тротуару в мою сторону двигался мужчина. Больше никого на улице Сарагосы, не считая изредка проезжавших автомашин, к счастью, не было.
Когда полицейский был почти у дверей своего автомобиля, я, сжав в руке пистолет, выглянул из-за дерева и, осторожно подкравшись к капитану сзади, наставил дуло кольта ему в спину. Занятый поисками ключей, а потом дверцы машины, он так и не обернулся.
- Ну ты, bastardo!* - окликнул я его.
* Ублюдок (исп.)
Капитан резко обернулся. Его лицо было красным. Увидев меня, он еще больше побагровел от ярости, но мало-помалу черты его лица разгладились, щеки отвисли. Полицейский внезапно побледнел, рука его было направилась к кобуре, которая висела у него на бедре, затем он опустил руку вниз и затряс головой. Глядя на меня в упор, капитан беззвучно шевелил губами.
- Давай-давай, не останавливайся. Открывай заднюю дверцу, - приказал я и злорадно улыбнулся. - В твоей же машине тебя и пристрелю.
- Нет! - взмолился он. - Нет-нет, сеньор, por favor. Пожалуйста...
- Замолкни. Открывай машину.
Ему с большим трудом удалось вставить ключ в замок и открыть заднюю дверцу. Затолкав его в машину, я сел рядом с ним.
- Двигайся дальше, - скомандовал я, подталкивая капитана Эмилио к противоположной двери, но он заупрямился. - Давай-давай. А то, может быть, собираешься продемонстрировать мне образец храбрости. Навалишься на меня или выхватишь свой револьвер? Жуть как не люблю убивать людей, которые не оказывают мне сопротивления.
- Я не буду сопротивляться. Сделаю все, что вы захотите, сеньор. Объясните, что случилось, - проверещал он, и его и без того выпученные глаза вылезли из орбит еще больше.
Я не удостоил его ответом: он и без моих объяснений прекрасно знал, что случилось.
- Эмилио, расстегни на своем бедре кобуру, достань револьвер, положи его на сиденье и пододвинь ко мне, - сказал я и взвел ударник на своем тридцать восьмом.
Услышав щелчок, капитан опустил глаза на мой пистолет, и тут у него затряслись губы.
- Быстрее, Эмилио. Только сделай это легко и небрежно. Впрочем, можешь попробовать выхватить его и приставить палец к спусковому крючку. Остального все равно сделать не успеешь. Это я гарантирую.
В ответ он только проблеял.
- Ну, давай действуй, - сказал я ему.
Капитан покорно закивал. Казалось, пройдет целая вечность, прежде чем ему удастся извлечь свой револьвер. Наконец он дрожащими пальцами сумел все же расстегнуть кобуру. Двумя пальцами, большим и средним, Эмилио вытащил из нее револьвер и чуть было не выронил его. Мой "кольт-спешл", весивший всего-то двадцать одну унцию, по сравнению с его автоматическим револьвером, 45-го калибра выглядел детским пугачом.
Он уронил свою "пушку" на сиденье рядом с собой.
- Подвинь его ко мне, Эмилио. Подтолкни пальцем.
Капитан указательным пальцем подвинул револьвер ко мне и прижался к дверце машины.
- Ты - бравый полицейский, bastardo, - заметил я и взял его револьвер в левую руку. - А теперь расскажи поподробней, почему я вчера вечером угодил в вашу вонючую тюрьму. Расскажи о докторе Баффингтоне и его дочери. О том, как собирались убить генерала Лопеса. Не забудь также рассказать мне об убийстве Амадора, о том, зачем ты явился в госпиталь, и кто твои друзья-коммунисты.
Лицо капитана побелело, но он нашел в себе силы солгать:
- Я не понимаю, о чем вы говорите, сеньор.
Неожиданно на улице раздался свист, а затем легкие шаги. "Наверное, тот парень, которого я видел направлявшимся в нашу сторону", - промелькнуло у меня в голове.
- Закрой глаза, Эмилио, - приказал я и угрожающе покачал своим короткоствольным кольтом. - И не вздумай открыть хотя бы один из них. Я мигом всажу в него пулю. Постараюсь выбить тебе только глаз, но кто знает, ведь вместе с ним могут вылететь и мозги.
Не успел я высказать свою угрозу до конца, как капитан плотно сжал веки.
Я выглянул в окно. Парень, поравнявшись с полицейской машиной, в которой мы сидели, прошел мимо нее, не обратив на нас никакого внимания. Поблизости никого больше не было. Малыш, игравший на улице, перебрался дальше. Подождав, когда парень отойдет подальше, я сказал капитану:
- Теперь глаза можешь открыть.
Что он тут же и сделал. Я продолжил беседу, спокойно и внятно произнося слова:
- Я знаю, что ты прекрасно понял, о чем я тебя спросил. И поверь, Эмилио, ты все мне расскажешь как миленький, если не сейчас, то чуть позже. Правда, лучше это сделать сейчас, не то потом тебе будет сложнее выговаривать слова: начнешь сильно шепелявить.
- Сеньор, прошу вас, не надо. Я ничего не знаю. Правда.
- Ну, хорошо. Расскажешь чуть позже. А теперь прислонись лицом к окну. Живо!
Капитан подчинился.
- Не догадываешься, Эмилио, что я собираюсь сделать? Бить по твоей башке. Твоим же револьвером. Предупреждаю, долбить буду долго и больно. Так будешь говорить? - сказал я и поднял револьвер капитана.
- Умоляю, сеньор. Я сказал вам...
Я ударил его. Капитан затих, обмяк, прижался щекой к стеклу и медленно свернулся в калач. Скинув его на пол, я забрал у него ключи, перелез на переднее сиденье и, включив двигатель, отогнал машину в тень огромного дерева, стоявшего на пустынной улице в нескольких кварталах от госпиталя. Затем я снова перебрался на заднее сиденье и с размаху ударил капитана револьвером по зубам. Выковыряв из его разинутого рта выбитый зуб, я стал ждать, когда Эмилио придет в сознание. Ждать пришлось около десяти минут. Этого времени мне вполне хватило, чтобы связать полицейского. Руки за его спиной я стянул поясом от моего плаща, а ноги - его же собственным ремнем. Пошарив в карманах капитана, я обнаружил в них медицинское заключение доктора Джеймса и еще одну бумагу, судя по всему, отчет самого полицейского, под которым стояла фамилия Гуиллермо. В его бумажнике ничего интересного для меня не оказалось. Только теперь я обратил внимание, что у меня со лба крупными каплями катится холодный пот, а рубашка мокрая, хоть отжимай. Меня слегка покачивало от усталости и подташнивало.
Капитан тем временем издал стон. Я посмотрел на него и стал ждать, когда он окончательно придет в себя. Вскоре Эмилио открыл глаза и обвел взглядом салон машины. Предоставив ему возможность немного поскулить, я резко сказал:
- Замолкни, Эмилио. У меня для тебя кое-что припасено. Кстати, твое же.
С этими словами я поднес зуб капитана к его лицу. Судя по выражению глаз Эмилио, он не понял, что ему показывают, и я, зажав зуб большим и указательным пальцами, еще ближе поднес его к выпученным глазам капитана.
- Не узнаешь, bastardo? Это зуб. И не просто зуб, а твой, выбитый, очередной. Итого их уже три. Так что мне осталось выбить тебе еще двадцать один.
Боже, какую отборную испанскую брань мне довелось тут услышать!
Дождавшись, когда фонтан ругательств изо рта полицейского поутих, я продолжил:
- С остальными зубами придется повозиться, но я никуда не спешу. На каком по счету зубе ты собираешься ответить на мои вопросы?
Капитан пошевелил во рту языком, явно желая удостовериться, что зуб, который он видел у меня в руке, действительно его. Я подождал немного, а потом занес тяжелый револьвер у него над головой.
Полицейский плотно сжал губы, захрюкал и начал крутить головой, стараясь увернуться от удара.
- Послушай, Эмилио, не глупи. Не вынуждай меня бить тебя.
Он замер и испуганно посмотрел на меня. Удар револьвером 45-го калибра пришелся Эмилио по зубам. Я не собирался выбивать ему еще один и ударил его слабо. Затянувшаяся рана на его губе, разбитой мною накануне вечером, лопнула. Из нее брызнула кровь, которая струйкой потекла по его подбородку, затем по шее.
- Ради Бога, пощадите, - взмолился капитан.
- Отвечай, Эмилио. Только не лги.
Испуганно глядя на меня безумными глазами, он молча облизнул свои окровавленные губы. Я снова поднял револьвер над его лицом.
- Я все расскажу! Обещаю! Пожалейте...
- Хорошо. Только учти, как только соврешь, снова получишь по зубам. А теперь слушаю.
- Что вы хотите узнать?
- Для начала - коммунист ты или нет? Так ты, Эмилио, член компартии?
- Si, - помедлив, произнес он со свистом.
- Где доктор Баффингтон и его дочь?
- Я не... Подождите, сеньор! Пожалуйста, не бейте меня. Я вас не обманываю. Я многого не знаю, клянусь вам.
У меня вновь закружилась голова, лицо Эмилио поплыло перед моими глазами. Затем все стало нормально.
- Продолжай, - приказал я.
- О них я ничего не знаю, - ответил он и поспешно добавил: - В тот вечер, когда вы были с доктором, я получил приказание от Бельчардо нейтрализовать вас. Вы могли бы помешать ему выкрасть доктора.
Пока капитан делился со мной известными ему подробностями, он все время с опаской поглядывал на револьвер.
То немногое, что я узнал от него, только подтвердило мои предположения: Эмилио должен был упечь меня в тюрьму, а Бельчардо заняться доктором Баффингтоном. Капитан незадолго до того, как я вышел к Бельчардо на улицу, вызвал наряд полиции. Потому-то Бельчардо и просил Сариту передать нам записку ровно в шесть.
- А зачем убили Амадора?
- Не знаю. Я слышал, что кого-то собираются ликвидировать, и довольно необычным способом, но я и не подозревал, что речь идет об Амадоре. Мне было поручено расследовать эту странную смерть и получить медицинское заключение.
Как все ловко придумано, подумал я, ведь лучше капитана полиции с подобным заданием никто бы не справился. Эмилио действительно не следовало знать, кто убьет Амадора. Он был пешкой и знал только то, что положено. Дальше выбивать из него какую-либо информацию было бесполезно, да и дальнейшие подробности плана особого интереса не представляли. Коммунисты в своей подпольной деятельности придерживались строжайшей конспирации, использовали систему паролей, а инструктаж получали на тайных встречах.
О том, что генерала Лопеса собирались убить, капитан ничего не слыхал. Как рассказал Эмилио, он, узнав о том, что меня по указанию генерала освобождают из тюрьмы, тут же набрал номер телефона, которым разрешено было пользоваться только в экстремальных случаях. Когда на другом конце провода ему ответили, он извинился, сказав, что ошибся номером. Затем снова набрал тот же номер, извинился и опять повесил трубку. Вскоре ему перезвонили, и лишь тогда капитан передал сообщение. Кто звонил, ему неизвестно. Это все, что он знал. Ну, а о том, что произошло после этого телефонного звонка, красноречиво говорил пластырь, прилепленный на моей шее.
- Эмилио, следующий вопрос очень для меня важен. Постарайся сказать правду. Кто такой Кулебра и где находится его центр, то есть база?
- Клянусь, не знаю.
Я покачал револьвером.
- Это правда! - взвизгнул он. - Я только слышал о нем. Кулебра - имя нашего лидера. Он у нас самый главный в Мексике. Поддерживает самые тесные контакты с Москвой. Имеет награды. Это все, что мне известно. А о центре не имею ни малейшего представления. И знать не хочу.
- Объясни-ка почему.
- Я знаю, что туда забирают тех из нас, кто попадает на удочку империалистической пропаганды.
- А это разве не то место, где вы устраиваете свои сходки? Ну-ка расскажи поподробнее.
Он задумался, и я понял, что ему трудно подобрать слова, поскольку говорить нормальными фразами он не мог - только штампами, которые вдолбили ему в голову партийные боссы.
- Нам было сказано, что тот, кто предаст дело нашей партии или поддастся шовинистической пропаганде финансовых заправил с Уолл-Стрит, попадет в el centro и оттуда уже не вернется, - наконец произнес капитан.
Я засомневался в достоверности его слов, но он с завидным упорством повторил то же самое еще раз. Получилось так, что я добился от него того же, что и физиолог Павлов от своей подопытной собаки. Только русский доктор, вырабатывая условный рефлекс, звонил в колокольчик, а я задавал Эмилио один и тот же вопрос.
В итоге, несмотря на то, что я выжал из капитана всю информацию, которой тот располагал, мне так ничего и не удалось узнать о местонахождении доктора Баффингтона и его дочери.
- Ты отвечаешь только на вопросы. А самому тебе есть что рассказать? Например, о медицинском заключении, о твоем отчете о смерти Амадора, сказал я и легонько похлопал его по щеке. - Куда они должны пойти?
- Я охотно расскажу. Просто как-то вылетело из головы. Заключение и свой отчет я должен передать сегодня в пять часов курьеру.
- Кому именно?
- Не знаю. Только знаю, куда должен их принести. В "Лос Туркос".
Это место было мне знакомо. "Лос Туркос" представлял собой ночной клуб, в котором был полумрак и который славился своим экзотическим интерьером. Эмилио надлежало отправиться в этот клуб, в одной из его дальних комнат встретиться с курьером и передать тому обе бумаги. Если члены коммунистического подполья не знали друг друга в лицо, а так бывало почти всегда, заранее оговаривались место встречи и пароль. В данном случае Эмилио должен был произнести фразу: "Как давно мы не виделись", на что курьер должен был ответить: "Всего десять дней". - "Мне кажется, больше", должен был сказать Эмилио. После этого короткого разговора между двумя "знакомыми", который ни у кого не должен был вызвать подозрений, могла состояться передача сведений, касающихся убийства Амадора.
Кроме того, Эмилио должен был показать курьеру коробок спичек, который передал ему Бельчардо. Обыскивая капитана, я нашел в его кармане этот коробок, но не придал ему никакого значения. Теперь я снова повертел его в руках. Обычный коробок мексиканских спичек за тридцать пять сентаво, на обратной стороне которого размешалась маленькая репродукция какой-нибудь известной картины. На коробке Эмилио была репродукция картины Диего Веласкеса "El Bufon Don Antonio",* которая изображала длинноволосого мужчину в средневековом костюме, державшего левую руку на голове огромной собаки. Краешек картинки, там, где размещалась рука дона Антонио и голова собаки, на коробке Эмилио был оторван и находился у курьера. Так, обменявшись фразами и сопоставив части картинки на спичечном коробке, капитан и курьер должны были узнать друг друга.
* "Шут дон Антонио" (исп.)
Все эти условности, таинственные встречи в полумраке уж очень напоминали мне детские игры. Их можно было бы так и воспринимать, если бы в них не играли взрослые люди. А это чревато для общества тяжкими последствиями, такими, как, например, гражданская война или революция. И создание мексиканского красного подполья, активно поддерживаемого Кремлем, являлось частью всемирного коммунистического заговора. Я прекрасно понимал, что если этим фанатикам, ослепленным идеей построения коммунистического общества, удастся развязать войну, то эта бойня будет продолжаться до последней капли крови. Но пока они глубоко законспирировались и, требуя свободы для инакомыслия, делают все, чтобы расшатать государственные устои.
Точно такой точки зрения придерживался и генерал Лопес.
Я вспомнил Клауса Фукса, который, отправляясь на первую встречу с Гарри - он же Реймонд - Голдом, чтобы передать Советскому Союзу секретные данные о разработках американцами атомной бомбы, держал в левой руке теннисный мяч, а Голд - пару перчаток и книгу в зеленом переплете. Или взять, к примеру, коммуниста Джулиуса Розенберга, уличенного в шпионаже в пользу все тех же русских. Он, посылая Голда к сержанту Дэвиду Гринглассу, снабдил его крышкой от коробки из-под мармелада "Джелл-0". Грингласс при встрече должен был показать эту коробку. Десятки тысяч законспирированных коммунистов во всех странах свободного мира для опознания друг друга пользовались примерно такими же способами. И, надо сказать, весьма успешно, поскольку люди не хотят верить, что за конспирацией коммунистов всегда скрывается преступление.
Всю информацию, которой располагал капитан Эмилио, я получил, и теперь мне надо было себя обезопасить. Я несколько раз не в полную силу ударил полицейского по голове тяжелым револьвером. Тот потерял сознание и завалился на пол.
Часы показывали половину пятого. Как заверил меня Эмилио, он и курьер друг друга не знали, но кто мог поручиться, что капитан не солгал. Тем не менее мне представлялся шанс выйти на Кулебру, так как отчет капитана и медицинское заключение о смерти Амадора должны были попасть именно главарю банды. Этот шанс я упустить не мог. Возможно, что тот, с кем должен был встретиться Эмилио, не последнее звено в цепочке курьерской почты заговорщиков, но должна же она на ком-то заканчиваться.
Мне пора было отправляться в "Лос Туркос". Чтобы капитан раньше времени не пришел в себя, я для большей уверенности еще раз ударил его по голове, вылез из полицейского автомобиля, запер дверь и выкинул ключи. Только теперь я заметил, что накрапывает дождик.
Раздвинув тяжелые гардины, свисавшие над входом в "Лос Туркос", я, согнувшись почти пополам, вошел в клуб и оказался в его самом большом Арабском зале. Было без пяти минут пять, и я решил остановиться и подождать, пока глаза не привыкнут к темноте.
В Мехико в большинстве ночных баров намного темнее, чем в американских. В них официанты обслуживают клиентов, пользуясь миниатюрными фонариками в виде шариковых ручек. В "Лос Туркосе" без таких фонариков обойтись было невозможно. Не зря у влюбленных парочек, этот клуб пользовался такой огромной популярностью.
Попав сюда, можно забыть, что ты в Мексике: интерьер заведения строго выдержан в восточных мотивах, поэтому в нем сразу начинаешь ощущать себя персонажем "1001 ночи". Арабский зал был заставлен столами, вдоль стены напротив входа тянулся ряд маленьких кабинетов, отделенных от основного пространства зала тонкими полупрозрачными драпировками. Рядом с отведенной для оркестрантов стенной нишей, занавешенной полупрозрачной газовой тканью, располагалась небольшая площадка для танцев. В кабинетах вокруг столиков, не более чем на фут возвышающихся над полом, лежали подушки для сидения. Казалось, что здесь не хватает только кальянов, чтобы полностью почувствовать себя в одной из загадочных восточных стран с ее упирающимися в высокое небо минаретами, с бесчисленными муэдзинами и маленькими ковриками для молящихся Аллаху. В "Лос Туркосе" помимо Арабского было еще четыре зала: Египетский, Касбахский, Марокканский и Персидский. Мне нужен был Персидский.
Вскоре ко мне подошел официант. Я сказал ему, что у меня назначена встреча с приятелем, и попросил принести телефонную книгу. При свете его фонарика я пролистал справочник абонентов мексиканской столицы и обнаружил, что номер телефона, по которому Эмилио мог звонить в экстренных случаях, совпадал с телефоном офиса Вилламантеса. В столь ранний для заведения час посетителей в большом зале было мало, я с большим трудом смог разглядеть в темноте лишь две парочки влюбленных. Миновав танцевальный пятачок, я, согнувшись, прошел через низкий, фута четыре высотой арочный свод в стене и оказался в Марокканском зале.
Зал был совершенно пуст. Ближе к ночи клуб заполнится посетителями: смуглыми мексиканцами и их сеньоритами с гибкими станами и ярко накрашенными губами. Они будут веселиться и танцевать на площадке, и будет на той площадке яблоку негде упасть... Но сейчас здесь царила тишина. Слева от меня находилась такая же задрапированная тканью низкая арка, которая вела в Персидский зал. Перед тем как войти в нее, я сунул руки в карманы своего плаща. В правом у меня лежал пистолет, в левом - спичечный коробок с репродукцией картины Веласкеса. Под мышкой я держал сложенную газету, в которой находились отчет капитана Эмилио и медицинское заключение. Сердце мое колотилось то ли от воздействия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора, то ли от тревожного предчувствия. Глубоко вздохнув, я пригнулся и, раздвинув занавески, шагнул в арку. В Персидском зале оказалось еще темнее, чем в Марокканском.
Этот зал представлял собой длинную, словно коридор, комнату, вдоль стены которой справа располагались пять кабинетов. Как сказал Эмилио, встреча с курьером должна была состояться в самом дальнем из них, пятом от входа. На всех кабинетах, кроме последнего, занавески были отдернуты, и мне в почти кромешной тьме все же удалось разглядеть их незатейливое убранство: все те же низкие, овальной формы столики да плоские подушечки для сидения. На пятом кабинете газовые занавески были задернуты, на них подрагивали отблески пламени горевшей в нем свечи.