Если тот, кто пришел на встречу, меня никогда не видел, возможно, все пройдет нормально, подумал я, но если этот курьер знает меня или ему известен хотя бы мой словесный портрет - дела мои плохи. Вынув из кармана пачку сигарет, я вытряхнул из нее одну, переложил спичечный коробок в правый карман, туда, где лежал пистолет, и направился в конец зала.
Раздвинув левой рукой занавески, я вошел в кабинет и остолбенел. Только через пару секунд с моих губ сорвался возглас удивления:
- Бог мой, Моник!
Глава 14
Я тупо уставился на сидевшую в трех футах от меня девушку. Мне было достаточно протянуть руку, чтобы коснуться ее волос, провести пальцами по ее чувственным губам, которые я целовал прошлой ночью, губам, шептавшим мне в темноте нежные слова.
Моник молчала, и по выражению ее красивого личика, освещенного загадочным светом свечи, можно было понять, что и она удивлена не меньше. В горле у меня внезапно пересохло, в желудке все перевернулось. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была: "Почему я раньше не заподозрил Моник?" Для подозрений у меня были все основания. Я знал, что она познакомилась с Баффингтонами два месяца назад, то есть вскоре после того, как доктор провел свои эксперименты на обезьянах, которые закончились неудачно, что все это время она постоянно находилась с доктором и его дочерью, вместе с ними приехала в Мексику и знала обо всех их перемещениях по стране.
Тут я неожиданно вспомнил и другое: в меня стреляли или преследовали почти каждый раз, когда я или только что расстался с ней, или недавно встретился. Вот и прошлой ночью, после того как я забрал ее из отеля "Дель Прадо", за нами увязалась машина. Должно быть, Моник успела звонков из своей спальни кого-то предупредить. Я вспомнил, как она, убегая от погони, делала все, чтобы хоть ненадолго задержать нас: то и дело падала, останавливалась.
Наконец я снова обрел дар речи. Я мучился, не зная с чего начать, но потом все же вспомнил, зачем пришел в клуб.
- Как давно мы не виделись, - выдавил я.
Слова пароля уже не казались мне такими наивными и мелодраматичными.
Девушка кончиком языка провела по губам и прикусила нижнюю губу. Затем, словно ей не хватало воздуха, поднесла ладонь к горлу и будто автоответчик произнесла:
- Всего десять дней.
- Мне кажется, больше, - ответил я и тут же почувствовал тошноту.
Голова снова начала кружиться. Я вставил сигарету в рот, чиркнул спичкой и положил спичечный коробок на столик перед девушкой картинкой вверх.
На какое-то время на ее лице застыла растерянность, было видно, что она колеблется. Наконец Моник вытянула перед собой левую руку, медленно разжала кулак, и я увидел на ее ладони обрывок наклейки от спичечного коробка с частью руки дона Антонио и головы собаки.
- Я не... Я и не подозревала... - начала она, и конец ее фразы повис в воздухе.
Голос ее звучал безжизненно, вяло, как спросонья.
Я попытался собраться с мыслями. Возможно - хотя шанс был один к ста Моник, если она коммунистка, встретившись со мной на явке в "Лос Туркосе", примет меня за своего. Потом я подумал, что шансы на успех у меня гораздо выше, поскольку в условиях глубокого подполья и строжайшей конспирации на встречу мог явиться кто угодно. При такой засекреченности, как у коммунистов, даже сосед по лестничной площадке, лояльно относящийся к существующему правительству, мог работать на красных и быть если не активным коммунистом, то скрытым саботажником. В таких условиях рядовые члены партии жили в атмосфере страха и неизвестности, постоянно подозревая, что и за ними следят. Я очень надеялся, что на этом мне удастся сыграть и усыпить бдительность Моник, если только она не знала наверняка, что на встречу должен был явиться капитан Эмилио. Судя по тому, что она ответила на пароль и показала обрывок наклейки, этого девушка не знала.
Вряд ли это могло мне чем-нибудь помочь, но я все же решил действовать, как планировал.
- Крайне удивлен, Моник. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, медленно произнес я.
Она впервые за время нашей встречи посмотрела мне прямо в глаза.
- А я... и не знала, что и подумать, - ответила она и глубоко вздохнула. - А у тебя с собой?.. Ты принес?..
- Принес, - прервал я ее, зная, что ее волнует, и, протянув ей сложенную газету, решил закинуть удочку: - Похоже, наш добренький доктор раскололся.
Моник вынула из газеты бумаги, которые раздобыл капитан Эмилио, и наклонилась с ними к свече.
- Да, - произнесла она, пробегая глазами медицинское заключение о смерти Амадора. - Все отлично.
Девушка мельком взглянула на отчет полицейского, открыла сумочку, чтобы спрятать в ней обе бумаги. Но я схватил ее за запястье:
- Они останутся у меня.
- Но ты должен передать их мне, - нахмурившись, возразила она.
- Знаю, Моник. Они для Кулебры, - сказал я и забрал у нее обе бумаги.
- Да, но...
- Мы вдвоем доставим их в центр.
Моник прищурилась, затем пожала плечами.
- А какая разница? - удивилась она.
Я посмотрел на часы.
- Нам пора трогаться, - решив подогнать девушку, сказал я.
- Нам? Должна была я одна...
- Нет, мы вместе, Моник, - с улыбкой возразил я. - Я же тебе сказал, мы оба едем в el centre с этими отчетами... Так меня инструктировали, ляпнул я, не особенно надеясь, что Моник мне поверит.
А что я должен был ей сказать? Не мог же я допустить, чтобы она, прихватив с собой бумаги Эмилио, исчезла. То, что девушка может мне не поверить, меня уже не волновало. Она стала единственной нитью, которая связывала меня с Кулеброй, его центром, доктором Баффингтоном и его дочерью. Я понимал, что она последняя соломинка, за которую следует держаться, и, возможно, придется прибегнуть к силе, для того чтобы выбить из нее все, что меня интересовало. Но пока Моник не обнаружила подлога, я собирался и дальше изображать из себя коммуниста-подпольщика. Что делать?
- Пошли, - твердо сказал я ей.
Мы прошли через погруженные в темноту залы "Лос Туркоса" и вышли на улицу. Моник все время шла впереди меня.
Дождь усилился, и огромные капли, шлепая об асфальт, сливались в ручьи, которые пенными потоками бежали к дренажным решеткам. Я потуже запахнул полы своего плаща и прижал их к себе обеими руками.
- Вон там такси, - махнув мне рукой, крикнула Моник и кинулась к проходящей машине, новенькому "плимуту" черно-зеленого цвета.
Подбежав к такси, она остановилась, открыла дверь и юркнула внутрь. Я запрыгнул вслед за ней на сиденье и откинулся на спинку. Я молча вынул из кармана пачку сигарет: сказать водителю, куда ехать, я не мог, поскольку не знал.
Когда Моник, наклонившись к таксисту, сказала ему, куда ехать, я почувствовал, что мне стало легче дышать.
- Сначала на авеню Реформы, а куда затем, скажу.
Мы свернули с улицы Святого Антонио налево, выехали на Сан-Хуан де Летран и направились к центру города.
- Сигарету? - предложил я Моник.
- Одну стрельну, - улыбнулась она.
Я решил разговорить Моник, рассчитывая, что девушка, болтая; отвлечется от своих мыслей. Дождь тем временем продолжал барабанить по машине, а из-под ее колес с громким шелестом летели водяные брызги.
Я заговорил с ней о прошлой ночи, о проливном дожде, о погоде вообще, стараясь избегать всего, что могло иметь отношение к доктору Баффингтону.
Сделав левый поворот, мы проехали по улице Хуареса, выехали на авеню Реформы, проскочили Чапультепек-парк, затем ипподром "Лас Америкас", после чего покрыли расстояние еще в несколько миль. Наша болтовня, возможно, и отвлекала Моник, но и мне не давала сосредоточиться. Хотя в голове царил сумбур, мне все же удалось восстановить фрагменты событий, произошедших со мной за последние двадцать четыре часа. Я вспомнил, что вчера, когда сидел вот так же рядом с Моник в такси, меня ранили в шею. В том, что пытались меня убить, сомнений не было. Я обратил внимание также и на то, что Моник видела Бельчардо в ресторане, а потом и нашу драку на улице. Возможно, она не знала, что они из одной команды и делают одно дело. Но как она могла поверить, что я с ней заодно, если слышала мой разговор с доктором Баффингтоном, в котором я ругал коммунистов? А вдруг девушка только сделала вид, что доверяет мне, и затеяла со мной игру? Эта последняя мысль внезапно встревожила меня: я совсем не учел, что могу быть обведен вокруг пальца.
Наверное, иногда даже затуманенный рассудок человека, увидевшего или услышавшего нечто, что грозит ему смертельной опасностью и на что в нормальном состоянии он мог бы и не обратить внимания, неожиданно правильно срабатывает и выдает нужное решение. По крайней мере, такое со мной раньше случалось. Я попытался сосредоточить свои мысли на поисках этого единственного верного решения, но мне мешали накопленная за последние сутки усталость и непреходящее чувство тревоги. Я никак не мог понять, чем вызван мой страх: то ли боязнью провала своего плана, то ли воздействием ядовитых паров. В конце концов, не найдя лучшей тактики, я принял решение: если Моник играет со мной в кошки-мышки, мне следует быть начеку и действовать по обстоятельствам.
Я посмотрел по сторонам. В окнах машины я не увидел жилых домов. Мы уже были далеко от города, и только бесчисленные деревья и густой кустарник тянулись по обе стороны от дороги. Теперь нас окружала зелень сельского пейзажа без малейшего намека на цивилизацию. Не было видно даже маленьких деревенек с их домиками из камня и глины и земляными полами вроде той, с названием Тлакспасин, мимо которой мы проехали десять минут назад.
Беспокойство все больше овладевало мной. Я мысленно вернулся к тому моменту, когда мы с Моник вышли из ночного клуба "Лос Туркос". Если Моник поверила мне и теперь мы действительно едем на базу Кулебры, то почему она взяла такси? Я почувствовал, как в моей голове зашевелились мозги. Ведь местонахождение центра строжайше засекречено, и любой из подпольщиков, отправляясь туда, вряд ли бы рискнул взять такси, как, впрочем, и другую машину. Я вспомнил, что девушка помахала рукой черно-зеленому "плимуту", который проезжал мимо входа в клуб как раз в тот момент, когда мы появились на его пороге. Моник сразу побежала к этому такси, а я - за ней.
Я посмотрел вперед, и мой взгляд упал на зеркало заднего вида в салоне автомобиля. В нем я увидел широко раскрытые глаза водителя, настороженно наблюдавшие за мной, и тут же от его взгляда по моей спине пробежал легкий холодок.
В небе, на расстоянии всего каких-то ста ярдов от нас, сверкнула молния, которая затем рассыпалась на миллионы ярких змеек. В это время я успел бросить взгляд на Моник. После огненной вспышки грянул гром такой силы, что уши мои мгновенно заложило. Меня подбросило, а когда я снова оказался на сиденье, то испуганно поежился. Такси сбавило скорость, так как дальше дорога шла под уклон. Меня зазнобило, нервы мои напряглись до предела. Я чувствовал, что скоро наступит развязка, и теперь боялся ее. Мысли одна за другой, словно бешеные, проносились в голове. Я не мог ни сосредоточиться, ни успокоить себя. Несмотря на все усилия, мною все больше овладевал страх. Я не узнавал себя, и это еще больше пугало меня. Но я не сдавался и, собрав волю в кулак, делал все, чтобы не поддаться панике.
Вдали вновь полыхнула молния, и спустя несколько секунд раздались гулкие раскаты грома. Преодолев невысокий подъем, машина вновь покатила под гору. Краем глаза я уловил справа размытый серый силуэт какого-то жилища. Оно стояло в миле от дороги и всего на какую-то долю секунды посветило сквозь струи дождя и туман своим крохотным оконцем. Сумерки все больше сгущались, а напряжение во мне настолько возросло, что в желудке стало покалывать. Я сунул руку в карман плаща и, нащупав пистолет, просунул указательный палец в скобу спускового крючка.
- Шелл, угости сигаретой, - вдруг попросила меня Моник.
Это было настолько неожиданно для меня, долгое время сидевшего как на иголках, что я дернулся и резко повернул в ее сторону голову. Она, явно догадавшись, в каком состоянии я нахожусь, скривила в улыбке свои ярко накрашенные губы.
Держись, расслабься и не паникуй, приказал я себе и тут же почувствовал, как мои руки и ноги сделались ватными. Моник продолжала ехидно улыбаться.
- Конечно, Моник, минуту, - стараясь говорить как можно беззаботнее, ответил я.
Сейчас что-то произойдет, подумал я. Это даже не было догадкой или предположением. Я чувствовал, я был уверен в том, что момент развязки приближается, что Моник и водитель против меня вот-вот что-то предпримут. Я снова посмотрел в зеркало заднего вида. Водитель за мной не наблюдал, а только вглядывался в лобовое стекло машины, по которому с ритмичностью метронома скользили "дворники". Мне вспомнилась девочка, покачивающая головкой в такт музыке, которую я видел во сне.
Я полез в карман за сигаретами и нащупал револьвер. Даже если сейчас Моник ничего не собирается предпринять, мне все равно надо держать ухо востро. Тряхнув головой, я выпустил из руки кольт, достал сигареты, переложил пачку в левую руку, а правую вновь стал опускать в карман. Девушка с натянутой улыбкой на устах наблюдала за моими действиями.
И тут произошло то, чего я так напряженно ждал и побаивался: Моник неожиданно положила руку на плечо водителя, и тот резко нажал на тормоза. Взвизгнули шины, сбросившую скорость машину занесло и боком протащило по дороге. Меня кинуло к спинке переднего сиденья. Правая рука, так и не дотянувшись до револьвера, выскочила из кармана, и в этот момент Моник набросилась на меня. Она, приоткрыв от напряжения рот, словно кошка, вцепилась ногтями в мое лицо, пытаясь выцарапать мне глаза.
Удар моего кулака пришелся ей в челюсть и отбросил Моник к двери. Машина остановилась, и водитель, резко развернувшись, направил на меня пистолет. Врезав ему в скулу, я выхватил у него пистолет. Девушка, вцепившись в меня, всей тяжестью своего тела повисла на моей руке. "Таксист" поднялся с сиденья и, перекинувшись через спинку, попытался схватить меня, но я вновь отбросил его назад. Он ударился спиной о баранку руля, и тут же раздался громкий гудок. Пистолет водителя вылетел из моей руки и упал под приборный щиток.
Собрав все силы, я ударил Моник согнутым локтем в живот. Она вскрикнула и согнулась пополам. Водитель наклонился, чтобы подобрать с пола пистолет, но я, перегнувшись через спинку сиденья, вцепился в его плащ и дернул на себя. Он сделал попытку развернуться, но я ребром ладони нанес ему по челюсти скользящий удар. Потянув мексиканца за воротник, я слегка развернул его и перевалил через спинку переднего сиденья. Кровь ударила мне в голову. Водитель вытянул обе руки вперед, пытаясь схватить меня за горло, но в этот момент я ребром правой ладони вновь ударил его по лицу. Я, видимо, сломал ему носовую кость, потому что из его ноздрей тут же хлынула кровь. Из-за малого пространства в салоне машины мне было трудно нанести ему последний, решающий удар. Он вскинул голову, и его незащищенное лицо оказалось от меня всего в футе. Следующий мой удар оказался смертельным водитель, испустив дух, завалился на переднее сиденье.
Моник с размазанной по щекам помадой, скривив рот и выпучив глаза, пыталась разогнуться. Схватив ее за горло, я в ярости принялся хлестать Моник по щекам, приговаривая:
- Ах ты, сучье отродье. Да за такие дела тебя убить мало.
Наконец я отпустил ее, и она закрыла лицо ладонями. Забрав у нее сумочку, я проверил ее содержимое, но ничего интересного для себя не нашел. Даже пистолета. Вскоре она отняла от лица руки и посмотрела на меня.
Увидев ее глаза, я почувствовал себя морально опустошенным и очень уставшим.
- Боже, Моник, зачем тебе это? - спросил я. - Зачем?
Она с застывшим лицом отрешенно смотрела на меня.
- Зачем ты ввязалась в это дело? - снова спросил ее я. - Ты мне очень нравилась, Моник. Мне было приятно быть с тобой. Ты была для меня... Черт возьми, я даже не знаю, как это выразить словами. Так хорошо было касаться тебя, говорить с тобой, целовать. Вспомни прошлую ночь. Не могу поверить, что ты была неискренней со мной. Неужели в тебе сидят два человека?
- Ты все равно ничего не поймешь, - ответила девушка.
Я немного помолчал, а потом с горечью в голосе сказал:
- Может быть, и не пойму, Моник, но как ты можешь: сегодня любить, быть со мной в постели нежной и пылкой, почти безумной, а на следующий день готовой меня убить?
- Я... мы не собирались тебя убивать, Шелл.
Я рассмеялся:
- Ах, вы даже не собирались? Что ж, может быть. Скорее всего, это планировал сделать кто-то другой. Но вы точно знали, что это должно произойти, - сказал я и посмотрел вокруг.
Небо темнело, дождь стих и теперь только накрапывал.
- А какая разница, кто собирался меня убить, ты или кто-то из ваших?
- Прости, Шелл.
- Похоже, ты сошла с ума. Да я и сам немного того, - сказал я и перевел дух. - Ладно, Моник. Кажется, я где-то допустил прокол. Ты ведь не сомневалась, что я подставная лошадь. Правда?
- Ни минуты, - покачав головой, ответила она.
- И в чем была моя ошибка?
Я не рассчитывал получить ответ на свой вопрос, но девушка с жаром и презрением, удивившим меня, неожиданно выпалила:
- Их было несколько. Первая - в "Лос Туркосе" ты обратился ко мне со словами: "Как давно мы не виделись", а должен был сказать: "Как же долго мы с тобой не встречались". Так что как только ты открыл рот, я сразу поняла, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И то, что я тебя раскусила, ты понял, когда мы ехали по улице Хуареса. - Она брезгливо скривила губы и добавила: - Одурачить тебя было не так уж и сложно.
Передо мной теперь сидела совсем другая Моник, и это меня потрясло. В том, что настоящее имя ее было не Моник, я уже не сомневался. Ловко ей удалось меня одурачить. Даже не отличающийся особым интеллектом капитан, и тот сумел меня надуть. Надо же, на пароле - а они всегда казались мне детской и наивной игрой - у меня и вышел прокол.
Волнение и тревога вновь охватили меня. Я понимал, что это продолжение действия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора. Однако даже зная причину своего состояния, я не мог побороть в себе ни страха, ни сомнений. Меня пугала мысль, что, если я совершу еще хоть одну, пусть даже малейшую ошибку, доктору и Бафф ничем помочь будет нельзя. Отныне я не имею права на ошибку, любая будет последней в моей жизни. Моник, сама того не желая, подвела меня к этой мысли.
Мне предстояло многое узнать от нее, и я посмотрел на девушку, пытаясь понять, смогу ли при необходимости применить силу и заставить ее говорить. Испачканное помадой лицо Моник, по которому я совсем недавно наносил пощечины, ее большие глаза и пухлые чувственные губы оставались для меня неотразимо красивыми и притягательными. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сначала снять с водителя пояс, а затем связать им руки и ноги Моник. Столкнув мертвого водителя на пол, я перевалил девушку на переднее сиденье, а сам, перебравшись на место водителя, включил двигатель.
- Он... мертв? - спросила меня Моник, как только машина тронулась с места.
- Этот авангард рабочего класса, который у тебя пол ногами? Да, мертв.
Мы проехали немного, потом я свернул с дороги и остановил машину между деревьями, где нас было бы трудно заметить. Выбравшись наружу, я открыл багажник, достал из него моток тонкой проволоки и водительский инструмент. Перегнув проволоку несколько раз, я оторвал от нее два куска, одним связал Моник за спиной руки, а другим - ее ноги. Девушка не проронила ни слова. Затем я вынес ее из машины и посадил под деревом спиной к машине. Здесь, под раскидистой кроной, было не так сыро. Я снова вернулся к "плимуту", вытащил из него тело водителя, дотащил его до дерева и свалил перед сидевшей на земле Моник. Та в испуге отвернулась от трупа.
Я стал задавать ей вопросы, но она упорно молчала. Думаю, с наступлением темноты Моник, сидя рядом с трупом в тихом безлюдном месте, все равно бы раскололась. В этом я был абсолютно уверен. Но ждать, когда ее охватит панический страх и она наконец заговорит, я не мог. Снова вернувшись к машине, я достал из багажника два металлических колпачка от ступицы, затем вынул аккумуляторную батарею, отлил из нее в один колпачок немного кислоты, затем вставил аккумулятор на прежнее место. Моих действий Моник видеть не могла, так как сидела спиной к машине. В другой колпачок я отжал тряпку, предварительно намочив ее в бензине, а затем в оба колпачка добавил воды из радиатора. Кислота разбавилась водой и стала не такой концентрированной, чтобы вызвать ожог, однако достаточно сильной, чтобы появилось жжение. Приблизившись к дереву, я поставил один колпачок у девушки за спиной, а с другим подошел к ней спереди.
- Послушай, Моник. Здесь кислота из аккумуляторной батареи. Поняла?
Она испуганно посмотрела на меня.
- Моник, у тебя очень красивое лицо, самое привлекательное и сексапильное из тех, что мне доводилось видеть. Знаю, как ты им гордишься. И ты абсолютно права. Редкая женщина может похвастаться такой красотой.
- Шелл, что ты задумал? - срывающимся от волнения голосом наконец спросила она. - Зачем ты это принес?
- Ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно. Где Кулебра и его центр? Расскажи мне о них, о докторе Баффингтоне и Бафф, где они находятся. В общем обо всем, что с ними связано. Скажешь - я не сделаю тебе ничего плохого. А эта кислота - на случай, если будешь упираться.
Моник облизнула пересохшие от страха губы:
- Не надо, Шелл. Ты же знаешь, что я все равно ничего не скажу. Я делаю правое дело и не собираюсь тебе помогать. Меня ничто не заставит отречься от своих убеждений. Шелл, ты же сказал, что я тебе очень нравлюсь, что прикосновения ко мне, мои поцелуи тебя возбуждают. Что ты в постели от меня в восторге.
- Это было прошлой ночью, дорогая. А сейчас ты мне все расскажешь. Ну?
- Нет, ни за что на свете, Шелл, - решительно произнесла Моник.
- Хорошо. Тогда слушай, что тебе придется вынести. Я заранее предупреждаю тебя, потому что мне совсем не хочется этого делать. Тем более с тобой. Но у меня не остается другого выхода.
Я осмотрелся. Погода как нельзя лучше соответствовала моим планам. Да и нервное состояние девушки, пережившей первый шок при виде колпачка с якобы концентрированной кислотой, было как нельзя кстати. Моник выглядела уставшей и психически надломленной. В таком состоянии ее упорство было легче преодолеть. Однако я физически чувствовал, как уходит драгоценное время.
Я уже говорил доктору Баффингтону, что человека можно заставить поверить во что угодно, если его соответствующим образом к этому подготовить. Вызвать в нем страх, сыграть на нервах и подобрать нужные слова. То есть воспользоваться методами давления на разум человека, к которым вот уже на протяжении многих лет так часто прибегали Советы. Я просто обязан был воспользоваться испытанным оружием коммунистов, поскольку другого у меня не было. Благо, что погода и состояние Моник работали на меня.
Сквозь серую мглу тяжелых туч тусклым пятном просматривалось заходящее солнце. Унылый дождь монотонно моросил, и его капли, пробиваясь сквозь густую крону дерева, падали на нас с Моник. Вдали, почти у самого горизонта, разрывая свинцовые тучи, время от времени вспыхивали молнии, после которых только спустя некоторое время доносились раскаты грома, больше похожие на шепот, нарушающий тишину. Здесь, под кронами деревьев, было почти совсем темно.
Я подвинул тело водителя поближе к Моник. Затем, подойдя к девушке сзади, обхватил ее голову руками и повернул ее так, чтобы она могла видеть восковое лицо покойника. Даже если бы она зажмурила глаза, ей бы это не помогло: воображение всегда рисует картину еще более ужасную, чем та, которую видят глаза.
Продолжая сжимать голову Моник, я стал медленно и четко произносить слова, постепенно понижая голос:
- Моник, послушай. Для начала я вас обоих раздену донага. Он, похоже, умер. Более того, я почти уверен, что он мертв. Затем я привяжу вас друг к другу. Ты прижмешься своим горячим телом к этому трупу, уткнешься носом ему в щеку. Я обовью ваши руки вокруг друг друга, крепко свяжу их, после чего вас оставлю. Со стороны вы будете смотреться как любовники. Ты скоро почувствуешь, как постепенно начнет остывать его тело. Кожа мертвеца ближе к ночи станет влажной и холодной. Когда наступит ночь, черная ночь, ты услышишь вокруг себя странные звуки. Эти звуки будут раздаваться везде: в высокой траве, в густой кроне деревьев. Это сейчас, пока я рядом и еще светло, ты знаешь, что это гуляет ветер или копошатся насекомые. Но в объятиях коченеющего трупа тебе будет казаться, что вокруг тебя ходят, летают и ползают жуткие твари. И эти звуки будут вгрызаться в твой мозг, словно трупные черви.
Становилось все темнее, и я продолжал рисовать Моник картины ужаса:
- А потом, Моник, ты почувствуешь, как труп в твоих объятиях придет в движение. В этом нет ничего необычного - у мертвецов при остывании всегда сокращаются мышцы и натягиваются сухожилия. Его руки начнут давить тебе на спину, и ты все плотнее и плотнее будешь прижиматься к холодному мокрому трупу. И скоро ты ощутишь себя в объятиях Смерти. Хоть ты и будешь знать, что он мертв, тебе все равно будет казаться, что труп ожил. Вглядись в него, Моник. Ты уже сейчас видишь, как шевелятся губы мертвеца, как он тянется к тебе с поцелуем. Скоро... скоро ты придешь в его объятия...
Раздвинув левой рукой занавески, я вошел в кабинет и остолбенел. Только через пару секунд с моих губ сорвался возглас удивления:
- Бог мой, Моник!
Глава 14
Я тупо уставился на сидевшую в трех футах от меня девушку. Мне было достаточно протянуть руку, чтобы коснуться ее волос, провести пальцами по ее чувственным губам, которые я целовал прошлой ночью, губам, шептавшим мне в темноте нежные слова.
Моник молчала, и по выражению ее красивого личика, освещенного загадочным светом свечи, можно было понять, что и она удивлена не меньше. В горле у меня внезапно пересохло, в желудке все перевернулось. Первая мысль, которая пришла мне в голову, была: "Почему я раньше не заподозрил Моник?" Для подозрений у меня были все основания. Я знал, что она познакомилась с Баффингтонами два месяца назад, то есть вскоре после того, как доктор провел свои эксперименты на обезьянах, которые закончились неудачно, что все это время она постоянно находилась с доктором и его дочерью, вместе с ними приехала в Мексику и знала обо всех их перемещениях по стране.
Тут я неожиданно вспомнил и другое: в меня стреляли или преследовали почти каждый раз, когда я или только что расстался с ней, или недавно встретился. Вот и прошлой ночью, после того как я забрал ее из отеля "Дель Прадо", за нами увязалась машина. Должно быть, Моник успела звонков из своей спальни кого-то предупредить. Я вспомнил, как она, убегая от погони, делала все, чтобы хоть ненадолго задержать нас: то и дело падала, останавливалась.
Наконец я снова обрел дар речи. Я мучился, не зная с чего начать, но потом все же вспомнил, зачем пришел в клуб.
- Как давно мы не виделись, - выдавил я.
Слова пароля уже не казались мне такими наивными и мелодраматичными.
Девушка кончиком языка провела по губам и прикусила нижнюю губу. Затем, словно ей не хватало воздуха, поднесла ладонь к горлу и будто автоответчик произнесла:
- Всего десять дней.
- Мне кажется, больше, - ответил я и тут же почувствовал тошноту.
Голова снова начала кружиться. Я вставил сигарету в рот, чиркнул спичкой и положил спичечный коробок на столик перед девушкой картинкой вверх.
На какое-то время на ее лице застыла растерянность, было видно, что она колеблется. Наконец Моник вытянула перед собой левую руку, медленно разжала кулак, и я увидел на ее ладони обрывок наклейки от спичечного коробка с частью руки дона Антонио и головы собаки.
- Я не... Я и не подозревала... - начала она, и конец ее фразы повис в воздухе.
Голос ее звучал безжизненно, вяло, как спросонья.
Я попытался собраться с мыслями. Возможно - хотя шанс был один к ста Моник, если она коммунистка, встретившись со мной на явке в "Лос Туркосе", примет меня за своего. Потом я подумал, что шансы на успех у меня гораздо выше, поскольку в условиях глубокого подполья и строжайшей конспирации на встречу мог явиться кто угодно. При такой засекреченности, как у коммунистов, даже сосед по лестничной площадке, лояльно относящийся к существующему правительству, мог работать на красных и быть если не активным коммунистом, то скрытым саботажником. В таких условиях рядовые члены партии жили в атмосфере страха и неизвестности, постоянно подозревая, что и за ними следят. Я очень надеялся, что на этом мне удастся сыграть и усыпить бдительность Моник, если только она не знала наверняка, что на встречу должен был явиться капитан Эмилио. Судя по тому, что она ответила на пароль и показала обрывок наклейки, этого девушка не знала.
Вряд ли это могло мне чем-нибудь помочь, но я все же решил действовать, как планировал.
- Крайне удивлен, Моник. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, медленно произнес я.
Она впервые за время нашей встречи посмотрела мне прямо в глаза.
- А я... и не знала, что и подумать, - ответила она и глубоко вздохнула. - А у тебя с собой?.. Ты принес?..
- Принес, - прервал я ее, зная, что ее волнует, и, протянув ей сложенную газету, решил закинуть удочку: - Похоже, наш добренький доктор раскололся.
Моник вынула из газеты бумаги, которые раздобыл капитан Эмилио, и наклонилась с ними к свече.
- Да, - произнесла она, пробегая глазами медицинское заключение о смерти Амадора. - Все отлично.
Девушка мельком взглянула на отчет полицейского, открыла сумочку, чтобы спрятать в ней обе бумаги. Но я схватил ее за запястье:
- Они останутся у меня.
- Но ты должен передать их мне, - нахмурившись, возразила она.
- Знаю, Моник. Они для Кулебры, - сказал я и забрал у нее обе бумаги.
- Да, но...
- Мы вдвоем доставим их в центр.
Моник прищурилась, затем пожала плечами.
- А какая разница? - удивилась она.
Я посмотрел на часы.
- Нам пора трогаться, - решив подогнать девушку, сказал я.
- Нам? Должна была я одна...
- Нет, мы вместе, Моник, - с улыбкой возразил я. - Я же тебе сказал, мы оба едем в el centre с этими отчетами... Так меня инструктировали, ляпнул я, не особенно надеясь, что Моник мне поверит.
А что я должен был ей сказать? Не мог же я допустить, чтобы она, прихватив с собой бумаги Эмилио, исчезла. То, что девушка может мне не поверить, меня уже не волновало. Она стала единственной нитью, которая связывала меня с Кулеброй, его центром, доктором Баффингтоном и его дочерью. Я понимал, что она последняя соломинка, за которую следует держаться, и, возможно, придется прибегнуть к силе, для того чтобы выбить из нее все, что меня интересовало. Но пока Моник не обнаружила подлога, я собирался и дальше изображать из себя коммуниста-подпольщика. Что делать?
- Пошли, - твердо сказал я ей.
Мы прошли через погруженные в темноту залы "Лос Туркоса" и вышли на улицу. Моник все время шла впереди меня.
Дождь усилился, и огромные капли, шлепая об асфальт, сливались в ручьи, которые пенными потоками бежали к дренажным решеткам. Я потуже запахнул полы своего плаща и прижал их к себе обеими руками.
- Вон там такси, - махнув мне рукой, крикнула Моник и кинулась к проходящей машине, новенькому "плимуту" черно-зеленого цвета.
Подбежав к такси, она остановилась, открыла дверь и юркнула внутрь. Я запрыгнул вслед за ней на сиденье и откинулся на спинку. Я молча вынул из кармана пачку сигарет: сказать водителю, куда ехать, я не мог, поскольку не знал.
Когда Моник, наклонившись к таксисту, сказала ему, куда ехать, я почувствовал, что мне стало легче дышать.
- Сначала на авеню Реформы, а куда затем, скажу.
Мы свернули с улицы Святого Антонио налево, выехали на Сан-Хуан де Летран и направились к центру города.
- Сигарету? - предложил я Моник.
- Одну стрельну, - улыбнулась она.
Я решил разговорить Моник, рассчитывая, что девушка, болтая; отвлечется от своих мыслей. Дождь тем временем продолжал барабанить по машине, а из-под ее колес с громким шелестом летели водяные брызги.
Я заговорил с ней о прошлой ночи, о проливном дожде, о погоде вообще, стараясь избегать всего, что могло иметь отношение к доктору Баффингтону.
Сделав левый поворот, мы проехали по улице Хуареса, выехали на авеню Реформы, проскочили Чапультепек-парк, затем ипподром "Лас Америкас", после чего покрыли расстояние еще в несколько миль. Наша болтовня, возможно, и отвлекала Моник, но и мне не давала сосредоточиться. Хотя в голове царил сумбур, мне все же удалось восстановить фрагменты событий, произошедших со мной за последние двадцать четыре часа. Я вспомнил, что вчера, когда сидел вот так же рядом с Моник в такси, меня ранили в шею. В том, что пытались меня убить, сомнений не было. Я обратил внимание также и на то, что Моник видела Бельчардо в ресторане, а потом и нашу драку на улице. Возможно, она не знала, что они из одной команды и делают одно дело. Но как она могла поверить, что я с ней заодно, если слышала мой разговор с доктором Баффингтоном, в котором я ругал коммунистов? А вдруг девушка только сделала вид, что доверяет мне, и затеяла со мной игру? Эта последняя мысль внезапно встревожила меня: я совсем не учел, что могу быть обведен вокруг пальца.
Наверное, иногда даже затуманенный рассудок человека, увидевшего или услышавшего нечто, что грозит ему смертельной опасностью и на что в нормальном состоянии он мог бы и не обратить внимания, неожиданно правильно срабатывает и выдает нужное решение. По крайней мере, такое со мной раньше случалось. Я попытался сосредоточить свои мысли на поисках этого единственного верного решения, но мне мешали накопленная за последние сутки усталость и непреходящее чувство тревоги. Я никак не мог понять, чем вызван мой страх: то ли боязнью провала своего плана, то ли воздействием ядовитых паров. В конце концов, не найдя лучшей тактики, я принял решение: если Моник играет со мной в кошки-мышки, мне следует быть начеку и действовать по обстоятельствам.
Я посмотрел по сторонам. В окнах машины я не увидел жилых домов. Мы уже были далеко от города, и только бесчисленные деревья и густой кустарник тянулись по обе стороны от дороги. Теперь нас окружала зелень сельского пейзажа без малейшего намека на цивилизацию. Не было видно даже маленьких деревенек с их домиками из камня и глины и земляными полами вроде той, с названием Тлакспасин, мимо которой мы проехали десять минут назад.
Беспокойство все больше овладевало мной. Я мысленно вернулся к тому моменту, когда мы с Моник вышли из ночного клуба "Лос Туркос". Если Моник поверила мне и теперь мы действительно едем на базу Кулебры, то почему она взяла такси? Я почувствовал, как в моей голове зашевелились мозги. Ведь местонахождение центра строжайше засекречено, и любой из подпольщиков, отправляясь туда, вряд ли бы рискнул взять такси, как, впрочем, и другую машину. Я вспомнил, что девушка помахала рукой черно-зеленому "плимуту", который проезжал мимо входа в клуб как раз в тот момент, когда мы появились на его пороге. Моник сразу побежала к этому такси, а я - за ней.
Я посмотрел вперед, и мой взгляд упал на зеркало заднего вида в салоне автомобиля. В нем я увидел широко раскрытые глаза водителя, настороженно наблюдавшие за мной, и тут же от его взгляда по моей спине пробежал легкий холодок.
В небе, на расстоянии всего каких-то ста ярдов от нас, сверкнула молния, которая затем рассыпалась на миллионы ярких змеек. В это время я успел бросить взгляд на Моник. После огненной вспышки грянул гром такой силы, что уши мои мгновенно заложило. Меня подбросило, а когда я снова оказался на сиденье, то испуганно поежился. Такси сбавило скорость, так как дальше дорога шла под уклон. Меня зазнобило, нервы мои напряглись до предела. Я чувствовал, что скоро наступит развязка, и теперь боялся ее. Мысли одна за другой, словно бешеные, проносились в голове. Я не мог ни сосредоточиться, ни успокоить себя. Несмотря на все усилия, мною все больше овладевал страх. Я не узнавал себя, и это еще больше пугало меня. Но я не сдавался и, собрав волю в кулак, делал все, чтобы не поддаться панике.
Вдали вновь полыхнула молния, и спустя несколько секунд раздались гулкие раскаты грома. Преодолев невысокий подъем, машина вновь покатила под гору. Краем глаза я уловил справа размытый серый силуэт какого-то жилища. Оно стояло в миле от дороги и всего на какую-то долю секунды посветило сквозь струи дождя и туман своим крохотным оконцем. Сумерки все больше сгущались, а напряжение во мне настолько возросло, что в желудке стало покалывать. Я сунул руку в карман плаща и, нащупав пистолет, просунул указательный палец в скобу спускового крючка.
- Шелл, угости сигаретой, - вдруг попросила меня Моник.
Это было настолько неожиданно для меня, долгое время сидевшего как на иголках, что я дернулся и резко повернул в ее сторону голову. Она, явно догадавшись, в каком состоянии я нахожусь, скривила в улыбке свои ярко накрашенные губы.
Держись, расслабься и не паникуй, приказал я себе и тут же почувствовал, как мои руки и ноги сделались ватными. Моник продолжала ехидно улыбаться.
- Конечно, Моник, минуту, - стараясь говорить как можно беззаботнее, ответил я.
Сейчас что-то произойдет, подумал я. Это даже не было догадкой или предположением. Я чувствовал, я был уверен в том, что момент развязки приближается, что Моник и водитель против меня вот-вот что-то предпримут. Я снова посмотрел в зеркало заднего вида. Водитель за мной не наблюдал, а только вглядывался в лобовое стекло машины, по которому с ритмичностью метронома скользили "дворники". Мне вспомнилась девочка, покачивающая головкой в такт музыке, которую я видел во сне.
Я полез в карман за сигаретами и нащупал револьвер. Даже если сейчас Моник ничего не собирается предпринять, мне все равно надо держать ухо востро. Тряхнув головой, я выпустил из руки кольт, достал сигареты, переложил пачку в левую руку, а правую вновь стал опускать в карман. Девушка с натянутой улыбкой на устах наблюдала за моими действиями.
И тут произошло то, чего я так напряженно ждал и побаивался: Моник неожиданно положила руку на плечо водителя, и тот резко нажал на тормоза. Взвизгнули шины, сбросившую скорость машину занесло и боком протащило по дороге. Меня кинуло к спинке переднего сиденья. Правая рука, так и не дотянувшись до револьвера, выскочила из кармана, и в этот момент Моник набросилась на меня. Она, приоткрыв от напряжения рот, словно кошка, вцепилась ногтями в мое лицо, пытаясь выцарапать мне глаза.
Удар моего кулака пришелся ей в челюсть и отбросил Моник к двери. Машина остановилась, и водитель, резко развернувшись, направил на меня пистолет. Врезав ему в скулу, я выхватил у него пистолет. Девушка, вцепившись в меня, всей тяжестью своего тела повисла на моей руке. "Таксист" поднялся с сиденья и, перекинувшись через спинку, попытался схватить меня, но я вновь отбросил его назад. Он ударился спиной о баранку руля, и тут же раздался громкий гудок. Пистолет водителя вылетел из моей руки и упал под приборный щиток.
Собрав все силы, я ударил Моник согнутым локтем в живот. Она вскрикнула и согнулась пополам. Водитель наклонился, чтобы подобрать с пола пистолет, но я, перегнувшись через спинку сиденья, вцепился в его плащ и дернул на себя. Он сделал попытку развернуться, но я ребром ладони нанес ему по челюсти скользящий удар. Потянув мексиканца за воротник, я слегка развернул его и перевалил через спинку переднего сиденья. Кровь ударила мне в голову. Водитель вытянул обе руки вперед, пытаясь схватить меня за горло, но в этот момент я ребром правой ладони вновь ударил его по лицу. Я, видимо, сломал ему носовую кость, потому что из его ноздрей тут же хлынула кровь. Из-за малого пространства в салоне машины мне было трудно нанести ему последний, решающий удар. Он вскинул голову, и его незащищенное лицо оказалось от меня всего в футе. Следующий мой удар оказался смертельным водитель, испустив дух, завалился на переднее сиденье.
Моник с размазанной по щекам помадой, скривив рот и выпучив глаза, пыталась разогнуться. Схватив ее за горло, я в ярости принялся хлестать Моник по щекам, приговаривая:
- Ах ты, сучье отродье. Да за такие дела тебя убить мало.
Наконец я отпустил ее, и она закрыла лицо ладонями. Забрав у нее сумочку, я проверил ее содержимое, но ничего интересного для себя не нашел. Даже пистолета. Вскоре она отняла от лица руки и посмотрела на меня.
Увидев ее глаза, я почувствовал себя морально опустошенным и очень уставшим.
- Боже, Моник, зачем тебе это? - спросил я. - Зачем?
Она с застывшим лицом отрешенно смотрела на меня.
- Зачем ты ввязалась в это дело? - снова спросил ее я. - Ты мне очень нравилась, Моник. Мне было приятно быть с тобой. Ты была для меня... Черт возьми, я даже не знаю, как это выразить словами. Так хорошо было касаться тебя, говорить с тобой, целовать. Вспомни прошлую ночь. Не могу поверить, что ты была неискренней со мной. Неужели в тебе сидят два человека?
- Ты все равно ничего не поймешь, - ответила девушка.
Я немного помолчал, а потом с горечью в голосе сказал:
- Может быть, и не пойму, Моник, но как ты можешь: сегодня любить, быть со мной в постели нежной и пылкой, почти безумной, а на следующий день готовой меня убить?
- Я... мы не собирались тебя убивать, Шелл.
Я рассмеялся:
- Ах, вы даже не собирались? Что ж, может быть. Скорее всего, это планировал сделать кто-то другой. Но вы точно знали, что это должно произойти, - сказал я и посмотрел вокруг.
Небо темнело, дождь стих и теперь только накрапывал.
- А какая разница, кто собирался меня убить, ты или кто-то из ваших?
- Прости, Шелл.
- Похоже, ты сошла с ума. Да я и сам немного того, - сказал я и перевел дух. - Ладно, Моник. Кажется, я где-то допустил прокол. Ты ведь не сомневалась, что я подставная лошадь. Правда?
- Ни минуты, - покачав головой, ответила она.
- И в чем была моя ошибка?
Я не рассчитывал получить ответ на свой вопрос, но девушка с жаром и презрением, удивившим меня, неожиданно выпалила:
- Их было несколько. Первая - в "Лос Туркосе" ты обратился ко мне со словами: "Как давно мы не виделись", а должен был сказать: "Как же долго мы с тобой не встречались". Так что как только ты открыл рот, я сразу поняла, что ты не тот, за кого себя выдаешь. И то, что я тебя раскусила, ты понял, когда мы ехали по улице Хуареса. - Она брезгливо скривила губы и добавила: - Одурачить тебя было не так уж и сложно.
Передо мной теперь сидела совсем другая Моник, и это меня потрясло. В том, что настоящее имя ее было не Моник, я уже не сомневался. Ловко ей удалось меня одурачить. Даже не отличающийся особым интеллектом капитан, и тот сумел меня надуть. Надо же, на пароле - а они всегда казались мне детской и наивной игрой - у меня и вышел прокол.
Волнение и тревога вновь охватили меня. Я понимал, что это продолжение действия ядовитых паров, которыми я надышался в квартире Амадора. Однако даже зная причину своего состояния, я не мог побороть в себе ни страха, ни сомнений. Меня пугала мысль, что, если я совершу еще хоть одну, пусть даже малейшую ошибку, доктору и Бафф ничем помочь будет нельзя. Отныне я не имею права на ошибку, любая будет последней в моей жизни. Моник, сама того не желая, подвела меня к этой мысли.
Мне предстояло многое узнать от нее, и я посмотрел на девушку, пытаясь понять, смогу ли при необходимости применить силу и заставить ее говорить. Испачканное помадой лицо Моник, по которому я совсем недавно наносил пощечины, ее большие глаза и пухлые чувственные губы оставались для меня неотразимо красивыми и притягательными. Мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сначала снять с водителя пояс, а затем связать им руки и ноги Моник. Столкнув мертвого водителя на пол, я перевалил девушку на переднее сиденье, а сам, перебравшись на место водителя, включил двигатель.
- Он... мертв? - спросила меня Моник, как только машина тронулась с места.
- Этот авангард рабочего класса, который у тебя пол ногами? Да, мертв.
Мы проехали немного, потом я свернул с дороги и остановил машину между деревьями, где нас было бы трудно заметить. Выбравшись наружу, я открыл багажник, достал из него моток тонкой проволоки и водительский инструмент. Перегнув проволоку несколько раз, я оторвал от нее два куска, одним связал Моник за спиной руки, а другим - ее ноги. Девушка не проронила ни слова. Затем я вынес ее из машины и посадил под деревом спиной к машине. Здесь, под раскидистой кроной, было не так сыро. Я снова вернулся к "плимуту", вытащил из него тело водителя, дотащил его до дерева и свалил перед сидевшей на земле Моник. Та в испуге отвернулась от трупа.
Я стал задавать ей вопросы, но она упорно молчала. Думаю, с наступлением темноты Моник, сидя рядом с трупом в тихом безлюдном месте, все равно бы раскололась. В этом я был абсолютно уверен. Но ждать, когда ее охватит панический страх и она наконец заговорит, я не мог. Снова вернувшись к машине, я достал из багажника два металлических колпачка от ступицы, затем вынул аккумуляторную батарею, отлил из нее в один колпачок немного кислоты, затем вставил аккумулятор на прежнее место. Моих действий Моник видеть не могла, так как сидела спиной к машине. В другой колпачок я отжал тряпку, предварительно намочив ее в бензине, а затем в оба колпачка добавил воды из радиатора. Кислота разбавилась водой и стала не такой концентрированной, чтобы вызвать ожог, однако достаточно сильной, чтобы появилось жжение. Приблизившись к дереву, я поставил один колпачок у девушки за спиной, а с другим подошел к ней спереди.
- Послушай, Моник. Здесь кислота из аккумуляторной батареи. Поняла?
Она испуганно посмотрела на меня.
- Моник, у тебя очень красивое лицо, самое привлекательное и сексапильное из тех, что мне доводилось видеть. Знаю, как ты им гордишься. И ты абсолютно права. Редкая женщина может похвастаться такой красотой.
- Шелл, что ты задумал? - срывающимся от волнения голосом наконец спросила она. - Зачем ты это принес?
- Ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно. Где Кулебра и его центр? Расскажи мне о них, о докторе Баффингтоне и Бафф, где они находятся. В общем обо всем, что с ними связано. Скажешь - я не сделаю тебе ничего плохого. А эта кислота - на случай, если будешь упираться.
Моник облизнула пересохшие от страха губы:
- Не надо, Шелл. Ты же знаешь, что я все равно ничего не скажу. Я делаю правое дело и не собираюсь тебе помогать. Меня ничто не заставит отречься от своих убеждений. Шелл, ты же сказал, что я тебе очень нравлюсь, что прикосновения ко мне, мои поцелуи тебя возбуждают. Что ты в постели от меня в восторге.
- Это было прошлой ночью, дорогая. А сейчас ты мне все расскажешь. Ну?
- Нет, ни за что на свете, Шелл, - решительно произнесла Моник.
- Хорошо. Тогда слушай, что тебе придется вынести. Я заранее предупреждаю тебя, потому что мне совсем не хочется этого делать. Тем более с тобой. Но у меня не остается другого выхода.
Я осмотрелся. Погода как нельзя лучше соответствовала моим планам. Да и нервное состояние девушки, пережившей первый шок при виде колпачка с якобы концентрированной кислотой, было как нельзя кстати. Моник выглядела уставшей и психически надломленной. В таком состоянии ее упорство было легче преодолеть. Однако я физически чувствовал, как уходит драгоценное время.
Я уже говорил доктору Баффингтону, что человека можно заставить поверить во что угодно, если его соответствующим образом к этому подготовить. Вызвать в нем страх, сыграть на нервах и подобрать нужные слова. То есть воспользоваться методами давления на разум человека, к которым вот уже на протяжении многих лет так часто прибегали Советы. Я просто обязан был воспользоваться испытанным оружием коммунистов, поскольку другого у меня не было. Благо, что погода и состояние Моник работали на меня.
Сквозь серую мглу тяжелых туч тусклым пятном просматривалось заходящее солнце. Унылый дождь монотонно моросил, и его капли, пробиваясь сквозь густую крону дерева, падали на нас с Моник. Вдали, почти у самого горизонта, разрывая свинцовые тучи, время от времени вспыхивали молнии, после которых только спустя некоторое время доносились раскаты грома, больше похожие на шепот, нарушающий тишину. Здесь, под кронами деревьев, было почти совсем темно.
Я подвинул тело водителя поближе к Моник. Затем, подойдя к девушке сзади, обхватил ее голову руками и повернул ее так, чтобы она могла видеть восковое лицо покойника. Даже если бы она зажмурила глаза, ей бы это не помогло: воображение всегда рисует картину еще более ужасную, чем та, которую видят глаза.
Продолжая сжимать голову Моник, я стал медленно и четко произносить слова, постепенно понижая голос:
- Моник, послушай. Для начала я вас обоих раздену донага. Он, похоже, умер. Более того, я почти уверен, что он мертв. Затем я привяжу вас друг к другу. Ты прижмешься своим горячим телом к этому трупу, уткнешься носом ему в щеку. Я обовью ваши руки вокруг друг друга, крепко свяжу их, после чего вас оставлю. Со стороны вы будете смотреться как любовники. Ты скоро почувствуешь, как постепенно начнет остывать его тело. Кожа мертвеца ближе к ночи станет влажной и холодной. Когда наступит ночь, черная ночь, ты услышишь вокруг себя странные звуки. Эти звуки будут раздаваться везде: в высокой траве, в густой кроне деревьев. Это сейчас, пока я рядом и еще светло, ты знаешь, что это гуляет ветер или копошатся насекомые. Но в объятиях коченеющего трупа тебе будет казаться, что вокруг тебя ходят, летают и ползают жуткие твари. И эти звуки будут вгрызаться в твой мозг, словно трупные черви.
Становилось все темнее, и я продолжал рисовать Моник картины ужаса:
- А потом, Моник, ты почувствуешь, как труп в твоих объятиях придет в движение. В этом нет ничего необычного - у мертвецов при остывании всегда сокращаются мышцы и натягиваются сухожилия. Его руки начнут давить тебе на спину, и ты все плотнее и плотнее будешь прижиматься к холодному мокрому трупу. И скоро ты ощутишь себя в объятиях Смерти. Хоть ты и будешь знать, что он мертв, тебе все равно будет казаться, что труп ожил. Вглядись в него, Моник. Ты уже сейчас видишь, как шевелятся губы мертвеца, как он тянется к тебе с поцелуем. Скоро... скоро ты придешь в его объятия...