Пратер Ричард С.. Проснуться живым

   Бруно начал мерить шагами комнату.
   — Мы в весьма интересном положении. Подумайте сами: теперь каждому психу известно, что агент Антихриста пытался убить агента Господа, который спасся потому, что силы добра сильнее сил зла, после чего безмозглая марионетка и ее хозяин бежали на красном мотороллере — разумеется, он должен быть красным! Психов не так уж много, но мы не можем их игнорировать. Однако самая большая опасность, очевидно, исходит от миллионов других людей, которые теперь знают, что некто пытался убить Фестуса Лемминга и бежал с места преступления и что за час до того мистер Шелдон Скотт угрожал нанести пастору такие повреждения, которые могли оказаться роковыми.
   — В ваших устах это звучит хуже, чем есть на самом деле.
   — Это действительно куда хуже, чем вам кажется, Шелдон. Вон там... — Бруно указал в никуда, — сидит торговец рыбой, который только что прослушал ночные новости. Кем, размышляет он, может быть этот таинственный некто? Он дюжину раз слышал имя Шелдона Скотта, четыре раза имя Эммануэля Бруно и шесть-семь раз имя Господа Всемогущего. Наш разумный торговец исключает Господа. Кто остается?
   — Меня не спрашивайте, — отозвался я. — Ведь я всего лишь безмозглая марионетка.
   — Наш торговец разберется в этом достаточно быстро. И его пока что неопределенные подозрения усилятся, когда он узнает, что Андре Стрэнг, менее святой пастор церкви Второго пришествия, сподвижник Фестуса Лемминга, был убит, и притом странным и дьявольским способом. Да еще в тот самый вечер, когда едва не прикончили самого святого пастора. А рядом с трупом Андре Стрэнга лежал мертвый незнакомец, в чьем теле три пули, выпущенные из чьего-то оружия. Мы с вами знаем из чьего...
   — Стойте. Вы правы — мне следовало об этом подумать. Вы правы — положение скверное. Единственный луч света, что эти три пули были с полыми наконечниками, которые разламываются внутри тела... Но ведь именно я сообщил о двух мертвецах капитану из отдела убийств, верно? Поэтому Сэму не требуется баллистическая экспертиза, чтобы догадаться, что я побывал на месте преступления. Пожалуй, мне лучше ему позвонить. Я воспользуюсь вашим телефоном, о'кей? — Я посмотрел на Дру, и она кивнула, указав на телефон, стоящий на столике в другом конце комнаты.
   Но прежде чем я поднялся, она сказала:
   — Есть еще кое-что, Шелл. Должно быть, папину машину уже заметили на стоянке у церкви. Некоторым это покажется подозрительным, а для «леммингов» явится ответом на все вопросы.
   — Ты права, — прогудел Бруно. — Я упустил из виду этот аспект. Да, для «леммингов» это послужит последним и бесспорным доказательством моей вины. К сожалению, мой автомобиль «силвер-шедоу» с откидным верхом...
   — Вы оба сбили меня с толку. Доказательство? Я не совсем...
   Доктор Бруно подошел к стулу и сел, разглядывая свои длинные пальцы.
   — Большинство «Божьих леммингов» весьма бедны, — устало промолвил он. — Те немногие, кто ранее были состоятельными людьми, передали почти все свои деньги церкви, когда присоединились к ней. Иначе говоря, Фестусу Леммингу. Они считают богатство нежелательным явлением, если не смертным грехом, а бедность — добродетелью.
   Он умолк, и я заговорил, воспользовавшись паузой:
   — Это меня и озадачивает. Почему бедность — добродетель для «леммингов», но не для Лемминга, для овец, но не для пастуха? И я все еще не понимаю насчет доказательства...
   — На этот вопрос ответить нелегко, — отозвался Бруно. — Лично мне кажется, что вовсе невозможно. Будь я на месте Церкви, я счел бы весьма полезным, если бы мои прихожане верили, что бедность, смирение, самопожертвование, покорность, вера в меня, даже целомудрие и безбрачие являются ступеньками многострадальной лестницы на небеса. Но я не Церковь. Во мне есть немало от циника, поэтому я признаюсь, что не в состоянии понять, почему закон, применяемый к членам Церкви, не применяется к ней самой. — Он снова стал разглядывать свои пальцы. — Для «леммингов» бедность — добродетель, потому что, будучи добрыми христианами, они верят, что лучше давать, чем получать, и что легче бобу пролезть сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное.
   — Да, я тоже ходил в воскресную школу, хотя вам это может показаться невероятным. Но разве в Писании говорится о бобе?
   Бруно наконец перевел взгляд с пальцев на меня:
   — Слово «гамла», переведенное как «верблюд» в первых трех Евангелиях, означает также «боб» и «веревка». Если Иисус действительно сделал такое нелепое заявление насчет богачей, что вызывает сильные сомнения, то, разумеется, ему бы хватило ума выбрать из трех предметов веревку, так как она близка нитке и в то же время гораздо толще ее. Я допускаю, что Иисус был одержим божественным вдохновением, но не отношу это ко всем переводчикам Библии вплоть до наших дней. Переводчики Матфея, Марка и Луки просто допустили ошибку: написали «верблюд» вместо «веревки». Я использовал третий вариант — «боб» — просто из духа противоречия.
   — "Легче веревке..." Да, пожалуй. Но доказательство...
   — Я говорил, что мой автомобиль «силвер-шедоу» далеко не дешевая модель «роллc-ройса». Коль скоро бедность добродетельна, а «силвер-шедоу» стоит огромное количество бобов... я хотел сказать — долларов, то его покупатель должен быть весьма далеким от добродетели. А «силвер-шедоу» с откидным верхом — самый дорогой. Мне противно вспоминать, сколько я заплатил за грешное удовольствие владеть подобным экипажем. Следовательно, я в лучшем случае проклят, а в худшем — сознательно заключил союз с Сатаной.
   — Теперь я понял. Полагаю, слишком поздно пытаться незаметно увести вашу «тачку» со стоянки. — Я пожал плечами. — У меня «кадиллак» с откидным верхом, док, так что мы встретимся в аду. Думаю, мне будет приятно увидеть дружеское лицо.
   — Да, хотя посетить рай было бы приятно, мне бы не хотелось там жить. Но подумайте, как было бы печально, если бы переводчик среди сотни других ошибок совершил бы еще одну, написав слово «богатый». Что, если там имелся в виду не богатый, а подлый, низкий, жестокий, безумный — даже бедный? — Он саркастически усмехнулся. — Это всего лишь догадка — у меня нет доказательств. Лично я не утверждаю, что богатство добродетельно само по себе.
   Я встал, подошел к телефону и поднял трубку. Когда я начал набирать номер, Бруно промолвил:
   — Я знаю, что вам это будет нелегко, но мне кажется разумным, чтобы вы продолжали избегать упоминания моего имени — по крайней мере столько, сколько сможете.
   Подумав, я кивнул. Потом я набрал номер полицейского управления Лос-Анджелеса и через полминуты услышал голос капитана Сэмсона.
   — Привет, Сэм. Это Шелл. Я...
   — Где, черт возьми, ты был?
   — Ну, сначала в церкви, но, полагаю, ты слышал...
   — Ты приедешь сам или мне придется прислать за тобой полицейских?
   — Сейчас приеду, Сэм. — Я быстро принял решение, так как хорошо знал этот голос, цедящий сквозь закушенную сигару. — Мне не терпится рассказать тебе обо всем...
   — Мы должны разобраться с тем, что ты вытворял в церкви...
   — Брось, Сэм. Ты ведь не из тех, которые верят всему...
   — Но пока что объясни эту историю с двумя «жмуриками» на Пятьдесят восьмой улице в доме 1521. Ты сказал, их там двое?
   — Да. — Я начал тревожиться. Сэм просто так не стал бы задавать дурацкие вопросы. — А что, я был не прав?
   — Ты хочешь знать, скольких «жмуриков» мы там обнаружили? Попробуй догадаться.
   — Не двух?
   — Нет.
   — Ну, тогда... трех?
   — Забавный ты парень, Шелл. Нет, не трех. Ни одного.
   — Что значит — ни одного?
   — А как по-твоему, что это может значить? Только то, что там не оказалось ни трех, ни двух, ни даже одного «жмурика».
   — Ты...
   Я хотел сказать, что он валяет дурака, но сразу понял, что это не так. К тому же мне не хотелось без особой необходимости злить его. Мой добрый друг Сэм без колебаний запихнет меня в кутузку, если это покажется ему недурной идеей. Он проделывал такое и раньше. Поэтому я изменил фразу:
   — Ты уверен, что полицейские поехали по правильному адресу? Это легко проверить по двум трупам и целому морю крови.
   — Брось свои шуточки, Шелл. Рапорт лежит на моем столе... В двадцать три двенадцать вечера полицейские вошли в дом — с величайшей осторожностью, следуя твоему совету. Адрес был правильный. В задней стене взломана дверь и разбиты два окна. Парадная дверь не заперта. В комнате с разбитыми окнами находились мебель, обрывки веревки, ленты пластыря, осколки стекла и большое количество крови, но никаких двух трупов.
   — Говоришь, много крови? Значит, адрес в самом деле правильный. Но, Сэм, когда я уходил оттуда, трупы были на месте.
   — Может, ты их и сделал трупами?
   — Нет... Ну, только одного. В стене возле двери вы обнаружите пулю из его пистолета, которую он выпустил в меня, когда... Хотя держу пари, что пистолета там не оказалось.
   — Ты выиграл.
   Мне не понравился тон, которым он произнес эту фразу. Она прозвучала, как «ты проиграл».
   — О'кей, Сэм. Скоро увидимся. Мне понадобится время, чтобы добраться к тебе, но думаю, ты все поймешь, когда мы поговорим с глазу на глаз, как пара старых друзей...
   — Приезжай немедленно.
   — Хорошо. Только дождись меня, ладно? Я положил трубку и запустил палец в ухо. Когда боль уменьшилась, я вытащил палец, посмотрел на доктора Бруно и Дру и сказал им:
   — Думаю, у нас небольшие неприятности.

Глава 12

   Я сообщил Дру и доку то, что рассказал мне Сэм-сон, и минуту две мы обсуждали, что может означать эта информация.
   — Нам нужно больше фактов, чтобы делать даже не выводы, а хоть бы толковые догадки, — сказал я. — Лучше всего нащупать нить к парням, которые схватили вас и Кэссиди. Бьюсь об заклад, что они и стреляли в Лемминга. Но я не имею ни малейшего понятия, почему они это сделали.
   — Я тоже, — отозвался Бруно. Несколько секунд он задумчиво жевал верхнюю губу. — Как бы то ни было, в исчезновении трупов есть один положительный момент. Чем дольше новость о смерти Андре не станет известна, тем, возможно, лучше для нас.
   Я кивнул.
   — Вам не кажется, что Фестус настолько ненавидит вас... нас, что мог поручить одному из своих прихожан выпустить рядом с ним пару пуль?
   — Все возможно. Но элемент совпадения настораживает. Добрый пастор не может быть ответственным и за исчезновение двух трупов, так как он не знал о них... — Бруно сделал паузу. — Или знал?
   — Ну, он, кажется, знает абсолютно обо всем, — ответил я. — Все может быть. Возможно, что меня арестуют за бродяжничество, если я очень быстро не явлюсь в полицейское управление Лос-Анджелеса.
   Я уже говорил Бруно, что отвезу его домой, и сейчас он спросил:
   — Не могли бы вы подождать еще две-три минуты, пока я позвоню Дейву? Ему необходимо сообщить об исчезновении этих трупов, к тому же он может не знать о последней выходке Лемминга.
   — Конечно, позвоните ему. А я пока посижу на диване и попристаю к вашей дочери.
   Он улыбнулся улыбкой «папы Моны Лизы» и подошел к телефону.
   Я сел рядом с Дру и осведомился:
   — Вы готовы к тому, что к вам будут приставать?
   — Что-что?
   — Ладно, не важно. Если бы мне пришлось сперва все вам объяснять, то пропало бы почти все удовольствие.
   — Вы действительно никогда не пробовали эровит, Шелл?
   Ранее, в моих апартаментах, я признался, что ни разу не принимал ни капли этой штуки, и поэтому заметил:
   — Вы переменили тему.
   — Не совсем. — Она рассмеялась. — Будьте же серьезным.
   — По-вашему, я не серьезен? О'кей, я никогда не пробовал эровит. Отложил эту процедуру лет до ста, когда он действительно может мне, понадобиться. Зачем разводить огонь в июле и давать пьянице двойной мартини?
   — Вы, кажется, весьма невысокого мнения о себе.
   — А вы предпочитаете, чтобы я был тщеславным? Откровенно говоря, после всего, что я слышал об эровите, я опасался...
   — Шелл, эровит в основном всего лишь нормализует функции тела, очищает и как бы «подзаряжает» кровь, насыщает клетки, нервы, железы...
   — В том-то и дело. Боюсь, у меня есть лишняя железа, которую следует накормить.
   — Помогает избавляться от отходов и токсинов, уравновешивает эндокринную систему, давая ей естественный и эффективный стимул. Его главная функция — очищение клеток человеческого тела от того, что не должно в них присутствовать, и снабжение их веществами, в которых они нуждаются. Он просто делает людей нормальными.
   — В этом и беда. Став нормальным, я пропаду. Дру сильно ткнула меня кулаком в живот:
   — Вы будете меня слушать или нет?
   Я слушал. Фактически все мои пять чувств были напряжены до предела. Не из-за ощутимой боли от тычка в живот, а потому что внезапный всплеск активности Дру привел в движение то, что находилось в районе низкого выреза ее зеленого платья и слегка всколыхнул юбку над сверкающими белизной бедрами.
   — О'кей, — сказал я. — Согласен рискнуть. Принесите мне графин и чашку. Но я не стану нести никакой ответственности за...
   — Никаких графинов и чашек — тем более для вас. Если принимать эровит в указанных дозах, он постепенно оздоровляет и укрепляет весь организм, в том числе, разумеется, и половую систему, усиливает сексуальную энергию, импульсы и желания, из-за чего, как вам известно, и поднялась вся эта нелепая суета. Люди постепенно становятся нормальными в сексуальном отношении, а так как подобное состояние в наши дни редкость, то его считают ненормальным. Это странно, но люди смотрят на болезнь, как на признак здоровья.
   — Действительно странно. Конечно, если ты болен, то все вокруг выглядит...
   — Но если принимать эровит в чрезмерных дозах, он в самом деле производит фантастический эффект на половое чувство. Не то чтобы он был вреден и опасен, как кантарид, но его цель не в этом, а в том, чтобы сделать человека нормальным во всех отношениях.
   — Это может оказаться важным. Кроме того, я любопытен. Чрезмерная доза — это сколько?
   Момент был критический. Но Дру так и не дала удовлетворить мое любопытство. В результате я не узнал, какую дозу считать чрезмерной. Что касается того, был ли этот момент хорошим или плохим — мог ли он подтолкнуть человека на путь к прогрессу или вышвырнуть его на дорогу, вымощенную благими намерениями, но ведущую в противоположном направлении, — решать будущим историкам. Правда, и у них могут возникнуть сомнения.
   Но я повторяю без страха перед теперешними или будущими возражениями, что это был критический момент.
   — Дру открыла рот, чтобы ответить, когда подошел доктор Бруно и спросил:
   — Вы слышали разговор, Шелдон?
   — Только частично, док. Мы с Дру обсуждали... научные проблемы. Я слышал, как вы передавали Кэссиди сведения, которые я получил от Сэмсона, и понял, что для него это новость. А о Фестусе ему уже известно?
   — Да. Дейв услышал это по другому каналу — не от мистера Кайла, но ту же информацию. Включая интервью с пастором Леммингом.
   — По другому каналу? Любопытно. Может, они отпечатают отказ Лемминга от его обвинений на рекламных листках и станут раздавать их в супермаркетах?
   — Скорее в аптечных лавках. Дейв в замешательстве. Я имею в виду, из-за исчезновения трупов. Он предполагает, что те два человека, которые доставили нас в тот дом, вернулись туда вскоре после нашего отъезда. — Бруно сделал паузу. — Но его интересует, как и меня, зачем им понадобилось забирать трупы? Дейв считает, что, обнаружив наше исчезновение, эти люди должны были понять, что вскоре туда прибудет полиция. Самым логичным для них было бы убраться как можно скорее.
   — Да, если бы они попали ко мне в руки, это один из первых вопросов, которые я им бы задал способом, усвоенным во время службы в морской пехоте. Между прочим, я слышал, как вы говорили Дейву что-то насчет завтрашнего марша.
   — Да, демонстрации. Но я знаю, что вы спешите, Шелдон. Я все объясню вам по дороге домой. — И он направился к выходу.
   Когда я встал, Дру положила ладонь мне на руку:
   — Почему бы вам не вернуться, когда вы разберетесь с полицией?
   — О'кей, если полиция разберется со мной. Судя по голосу Сэма, он бы не возражал отдать меня под суд. Но если мне повезет, то я проведу в полиции не более получаса.
   — Это не важно. Если вы не вернетесь, я буду знать, что вы в безопасности в тюрьме.
   — Вот это я понимаю — вы всегда и во всем видите светлую сторону. Ну, чем скорее я уйду, тем скорее вернусь.
   — Тогда почему вы не уходите?
   — Потому что... Не думайте, что меня это заботит. Меня выгоняли и из лучших мест.
   — Так уйдете вы или нет?
   Я ушел. Мы сели в «кадиллак» и выехали на шоссе.
   — Насчет завтрашнего марша, Шелдон, — заговорил Бруно. — Так как в последние месяцы полемика вокруг эровита резко усилилась, возникло множество групп — полагаю, несколько сотен — сторонников и противников эровита. Самые большие и мощные группы противников представлены официальной медициной, АМА, а также в области религии — Леммингом и членами его церкви. Группы сторонников свободной и неограниченной продажи эровита значительно меньше и слабее, поэтому средства массовой информации уделяют им куда меньше внимания, чем медико-религиозной оппозиции. Самые активные, поддерживающие меня и Дейва Кэссиди и требующие отмены запрета, наложенного ПЛА, — это те, кто уже пользовался эровитом. Многим больным стало значительно лучше в течение того периода, когда эровит продавался свободно, а теперь, когда он стал для них недоступен, они постепенно вернулись к прежнему состоянию. К несчастью, число таких людей не превышает двадцати тысяч, но они организовали во всех пятидесяти штатах группы, обычно именуемые «Граждане ЗА», хотя полное их название «Граждане за эровит и физическое, духовное, сексуальное здоровье и свободу».
   — Значит, сокращенно «ГЗ» или «ГЗА». А более полно: «ГЗЭФДСЗС» или даже «ГЗАЭФДСЗС». Они никак не могли придумать название попроще? Это невозможно произнести!
   — Очевидно, они выбирали название не ради удобно произносимого акронима — в отличие от оппозиционных групп. Например, те именуются не просто АМА, а МАМА — «Матери Американской медицинской ассоциации» или ПАПА — «Противники адских порнографических афродизиаков». Большинство этих групп были давно организованы против других зол и теперь объединились в противодействии торговле эровитом. Это явилось одной из причин названия «Граждане ЗА». Как бы то ни было, кампания Фестуса Лемминга против всего, что только можно, завтра достигнет кульминации, поэтому «Граждане ЗА» в большинстве штатов намерены провести марши, митинги и демонстрации с целью добиться большего внимания средств массовой информации — особенно телевидения, — чем было до сих пор.
   Я покачал головой:
   — Это будет неравный бой, так как им придется перещеголять не только «леммингов», но и многочисленных «мам» и «пап».
   — Их единственная надежда — совершить что-нибудь настолько драматичное, чтобы средства массовой информации просто вынуждены были широко это осветить. В некоторых штатах членство в таких организациях настолько незначительно, что им удастся вывести на демонстрацию не более нескольких десятков человек, поэтому они намерены сосредоточиться на городах, где больше всего «леммингов». Последние наиболее многочисленны в Южной Калифорнии, но «Граждан ЗА» здесь тоже больше, чем в других местах, поэтому на здешнюю группу возложена задача хотя бы частично отвлечь внимание от церкви Второго Пришествия и сообщения ее пастора о времени пришествия Иисуса.
   — Значит, здешняя группа собирается куда-то маршировать?
   — Не «куда-то», Шелдон. По Филберт-стрит к Хевнли-Лейн и к штаб-квартире церкви Второго Пришествия. Они метят прямо в яблочко.
   — Это имеет смысл, — согласился я, чувствуя, однако, нечто похожее на бегающие по спине мурашки. — Надеюсь, не во время проповеди Фестуса?
   — Нет. Сначала они это планировали, но потом отвергли, опасаясь, что это охарактеризуют как попытку подавления свободы вероисповедания во всей вселенной. К тому же «Граждане ЗА» не стремятся мешать кому бы то ни было, даже «леммингам», проводить свои собрания и службы. Они просто хотят, чтобы их оставили в покое.
   — Им не откажешь в мужестве.
   — К несчастью, планы еще не выработаны до конца, хотя до марша остается менее суток. Большая часть сторонников эровита — индивидуалисты; ими нелегко руководить. Поэтому они с трудом приходят к соглашению, в то время как «леммингов» всегда может объединить одно слово их лидера. Завтрашний марш во многих отношениях может послужить примером конфликта между разумом и верой, и я боюсь, что вера куда лучше организована и объединена. Сторонники эровита, как правило, спорят, обсуждают, сомневаются и в конце концов приходят к компромиссу, не являющемуся ни лучшим, ни худшим решением. С другой стороны, «лемминги» не сомневаются в своем пасторе и в догмах его церкви, фактически они не могут это делать, так как, если они начнут сомневаться, их изгонят из рая.
   — Вы имеете в виду, что местные «Граждане ЗА» все еще не знают, что они будут делать завтра?
   — Знают, но не во всех подробностях. Решено, что они будут маршировать к церкви Второго пришествия в Уайлтоне. Но Дейв сообщил мне по телефону, что они так и не договорились, будет ли в этом участвовать вся группа или только определенное количество избранных. Они все еще спорят насчет надписей на плакатах, которые будут нести.
   Мы подъезжали к повороту на Монтерей-Парк. Я занял правый ряд и сбавил скорость.
   — Как насчет «Попробуйте эровит, прежде чем умрете!»? — предложил я. — Или «Если что-нибудь болит, принимайте эровит!»?
   — Завтра, — продолжал док, делая вид, что он меня не слышал, — вся группа встретится в доме Дейва и, надо надеяться, достигнет соглашения по всем деталям. В последние несколько месяцев Дейв тесно с ними сотрудничал, так как он — так же, как и я, конечно, — полностью поддерживает их цель вновь добиться неограниченной продажи эровита. Я дам вам его адрес и номер телефона на случай, если вам понадобится связаться с ним.
   — Недурная мысль. Поговорю с ним завтра. До тех пор у меня не будет времени.
   — Да, ночь не из обычных, — понимающе кивнул Бруно.

* * *

   Придя в отдел убийств на третьем этаже полицейского управления Лос-Анджелеса, я наполнил кофе бумажный стаканчик и прошел в офис капитана.
   Сэмсон гасил сигару в тяжелой пепельнице на письменном столе. Он был высоким, широкоплечим и казался высеченным из каменной глыбы, с чисто выбритым румяным лицом, ежиком волос стального цвета и настороженным проницательным взглядом карих глаз. Впрочем, его глаза обладали способностью к ограниченному изменению оттенка — от шоколадной помадки до холодного темного мрамора — в зависимости от настроения. В данный момент они напоминали мраморную помадку, что, по-моему, означало возможность перемены настроения в любую сторону.
   Фил Сэмсон — лучший образец современного копа, знакомый со всеми аспектами своей профессии, от тяжелого физического труда до последних достижений науки в области расследования, честный, усердный, гордящийся своей работой и готовый в случае необходимости пожертвовать жизнью, если работа этого потребует. Он придерживался во многом оправданного убеждения, что без него и людей, подобных ему, другие граждане — в том числе те, которые называют полицейских свиньями, — не могли бы ходить по улицам в одиночку даже днем, а тем более после наступления темноты.
   Сэм наконец погасил сигару. В пепельнице лежали еще два черных окурка с изжеванными концами. Несколько секунд он молча смотрел на меня, потом промолвил:
   — Рад, что ты пришел, Шелл. Какие ты принес мне новости?
   — Ничего особенного, Сэм. Просто я случайно оказался по соседству.
   — Начни с начала.
   Окончив повествование, я допил остатки кофе, скомкал стакан и швырнул его в мусорную корзину.
   Некоторое время Сэм, нахмурив брови, делал какие-то заметки на желтой бумаге. Потом он отложил карандаш, открыл ящик стола, вынул еще одну сигару, вставил ее в рот, пожевал немного, а затем задал три вопроса и сделал одно заявление.
   — Что заставило тебя подумать, будто Лемминг может помочь тебе найти человека, которого ты разыскиваешь?
   — Информация, сообщенная мне клиенткой. Как тебе известно, я не получил от Лемминга никакой помощи, но я был обязан попробовать.
   — Тому парню, которого ты застал мертвым, вломившись в дом, они что-то вкололи, потом подрезали ему ноги и просто дали изойти кровью до смерти?
   — Да. По крайней мере, так мне сказали, и у меня нет оснований в этом сомневаться. Вся кровь, которая была на полу, вытекла из него, и я понятия не имею, что они вкололи ему в руку.
   — Когда стреляли в Лемминга, ты был с отцом твоей клиентки, а не рядом с церковью?
   — Да, Сэм. Мы с ним ехали на квартиру девушки в Лос-Анджелесе, конечно, ее отец теперь также мой клиент. Как бы то ни было, мы не были даже рядом с Уайлтоном — уехали оттуда сразу после того, как я тебе позвонил.
   — О'кей. Насчет этого звонка и выстрелов у церкви. Тут ты что-то опустил, Шелл. Ты позвонил мне в три минуты двенадцатого. Полицейские вошли в дом в одиннадцать двенадцать. Твои два головореза могли стрелять в Лемминга или забрать трупы из дома, но не могли сделать и то и другое.
   Подумав, я кивнул.
   — Ты прав — я это упустил. Но только потому, Сэм, что еще не обдумал как следует каждую деталь.