Страница:
Его нежное обращение вызвало волну тепла, которая мягко разлилась по ее телу. Он опьянял ее так же, как сахар опьянял Эзми и Лавинию. Он делал ее слабой и неосмотрительной. Ей надо было быстрее покинуть его и обдумать, что же происходило с ней.
– Мне надо вернуться в магазин.
– Я думал, что сегодня все закрыто.
– Почти все, но я всегда бываю днем некоторое время. После вчерашней игры понадобится ремонтировать многие костюмы.
Она поднялась, потом поцеловала Эзми, затем Лавинию.
– Ваши пирожные произведут фурор, – сказала она.
– Спасибо, дорогая, – ответила Эзми.
– Ты придешь сегодня вечером? – спросила Лавиния.
– Скорее всего, нет, но я очень скоро увижу вас.
– Не вставайте, – сказал Ноа своим теткам. – Я скоро вернусь.
Вместе с Раиннон он вышел с веранды и обошел дом.
– Мне так не хочется отпускать тебя за пределы моей видимости, – сказал он, грустно улыбаясь.
– Магазин…
– Я знаю, и мои тетушки.
Он засунул руку в карман и вытащил оттуда ключи от машины:
– Возьми мою машину.
– Спасибо.
Она с надеждой подумала, что он, должно быть, не заметил облегчения, прозвучавшего в ее ответе, но ей так необходимо было остаться одной.
– А я потом поеду в одной из их машин.
– Что ты имеешь в виду?
– Уж не думаешь ли ты, что я пропущу этот праздник или проведу его без тебя? Ни за что на свете.
Он поцеловал ее в губы. Она закрыла глаза, заранее готовясь бороться с неотвратимой волной тепла, которая должна была прокатиться по ее телу. Как часто он целует ее.
– Я побуду с ними, чтобы проследить, как они будут поправляться, – сказал он. – Я позвоню в свой офис и попробую начать расследование с другого конца. Думаю, что к вечеру смогу выбраться в город.
Она слабо кивнула в ответ.
– Как раз вовремя, чтобы успеть на шутливые проделки нашей молодежи. Они ходят по домам и требуют сладостей в виде выкупа. В противном случае устраивают всякие розыгрыши и шалят.
– А что предложишь мне ты в виде выкупа?
Она проглотила комок, подкативший к ее горлу.
– Я уже говорила тебе, что буду раздавать печенье.
– Но это для ребятишек. А я говорю о выкупе специально для меня. Что-нибудь из того, что было у нас прошедшей ночью. Хотя, признаться, мне трудно поверить, что у меня еще когда-нибудь повторится такая сказочная ночь. Мне очень хочется ее повторить, и, собственно говоря, всю оставшуюся жизнь я хочу посвятить тому, чтобы хоть раз добиться этого. А ты?
Она старалась не смотреть ему в глаза.
– Мне надо идти.
– Что случилось, дорогая?
– Ничего.
– Раиннон, давай же, говори. Я помню, что ты что-то хотела мне сказать, когда мы уезжали из твоего дома.
Она покачала головой.
Он нахмурился, почувствовав разочарование.
– Ну что же, мне ничего не остается, как отпустить тебя, но вечером, когда все закончится, мы поговорим, хорошо?
– Позаботься о своих тетушках, – сказала Раиннон.
Для Раиннон время промчалось стремительно. Приходило очень много людей, которым требовалась срочная починка своих костюмов. Маленькая сказочная принцесса огрела брата своей волшебной палочкой и сломала ее. Раиннон снабдила ее новой. Чуть более взрослый, чем принцесса, молодой человек ничего не видел из своей хоккейной маски. Раиннон сделала необходимые изменения в его хоккейных доспехах. Простыня Каспера стала розовой после того, как его жена случайно выстирала ее вместе с красными тапочками. Раиннон заменила простыню. Одна из лямок, поддерживающих горб Игора, ослабла. Раиннон подтянула ее.
И так продолжалось целый день.
Первые гуляющие на празднике заскочили к ней, чтобы поболтать и обсудить шансы появления этой ночью Джона Миллера.
И каждый, кто заходил, спрашивал о Нов.
Чем ближе приближался вечер, тем больше чувствовалось оживление на площади. Раиннон постаралась увлечься общим праздничным подъемом. Ей очень нравилась абсурдность, царившая на этом празднике, то, как он пробуждал скрытые детские черты во взрослом населении Хилари, те незабываемые минуты, которые он давал детям города. Все это так отличалось от порядка и размеренного образа жизни военных баз, на которых прошло все ее детство.
Она только что успела надеть свой карнавальный костюм и спуститься вниз, как вошел Нов.
– Ух ты! – сказал он, почти потеряв дар речи, оттого что увидел.
Ее костюм состоял из длинного до пола черного платья с декольте, обнажавшем ее шею и плечи, и жакета болеро с длинными рукавами. Этот костюм был создан из огромного количества шелка и кружев. Черные блестки в форме луны и звезд, рассеянные по всему платью, блестели и сверкали при малейшем движении.
Она сделала реверанс, польщенная тем, как он воспринял ее наряд.
– Я всегда была уверена, что современные ведьмы должны блистать.
– Да, и еще быть сексуальными, – добавил он. – И какие колдовские чары ты намерена испытать на мне сегодня?
– Я не пользуюсь колдовством, – сказала она твердо.
– Может поспорим? – хмыкнул он. – То, что я здесь, а не в Нью-Йорке, – яркое доказательство твоего колдовского умения. И уж если мы перешли на предмет колдовства, – он замялся, решая, стоит ли стремиться узнать об этом или нет, – но затем решил, что стоит, – что это за таинственные палочки и листья ты хранишь в своих стеклянных банках в магазине?
– Палочки и листья? – изумленно повторила она и постаралась проследить за его взглядом, а когда поняла, что он имеет в виду, звонко расхохоталась. – Ты что, никогда раньше не видел попури?
– П-п… что?
Она взяла одну из банок с полки, отвинтила крышку и протянула ему.
– Это смесь цветов, листьев и специй.
Создавать различные виды попури – мое хобби.
Она заметила, как он недоверчиво разглядывал содержимое банки.
– Вот эта смесь в качестве основы имеет корицу. Очень хороша для осени – понюхай. Он шумно втянул в себя воздух.
– Ты права.
«Ему все еще нужны ее объяснения», – с удивлением отметил он про себя. Но если раньше каждое ее объяснение доставляло ему радостное ощущение облегчения, то теперь он был готов воспринимать их как должное.
Да, за эти несколько дней он прошел долгий путь.
Она поставила банку на место.
– Как себя чувствуют Эзми и Лавиния?
– Замечательно. Они снова вернулись к своему старому, то есть, пожилому состоянию. Когда я уезжал, они готовились к распродаже товаров, устроившись у своего почтового ящика на дороге. Они поставили туда стулья и принесли свои тыквенные пироги. Я думал, что все события должны происходить в городе, но, кажется, они ожидают и у себя большое количество народа.
– Там будет большое движение. Люди поедут в город и на машинах, и на лошадях.
– Замечательно. Желаю им хорошо провести время, потому что сам я намереваюсь свое время провести превосходно.
Он обнял ее, привлек к себе и страстно поцеловал. После поцелуя Раиннон с трудом перевела дыхание, ощущая слабость во всем теле и еще плотнее прижимаясь к нему. Только звуки детских голосов, которые требовали выкупа в виде угощений под угрозой проказ и шалостей, остановили его.
В течение нескольких следующих часов городская площадь была заполнена привидениями и гоблинами, монстрами и драконами. Раиннон заразилась всеобщим весельем и вместе с Нов смеялась и дурачилась. И все-таки где-то глубоко в подсознании у нее было чувство, что ее что-то тревожит. То, как реагировало ее тело на ласки Нов, полностью сбивало ее с толка, и она чувствовала себя какой-то бабочкой, только что вылезшей из кокона и ужасно уязвимой перед той лавиной ощущений, которая хлынула на нее.
– Я думаю, что пора закрывать, – сказала она. – Я думаю, что почти все уже ушли.
– Да? – он быстро вышел на улицу и оглядел площадь, на которой теперь уже почти никого не оставалось.
Почувствовав, как он огорчен этим обстоятельством, она невольно улыбнулась.
– Уже поздно. Твои тети тебя уже ждут, наверное. Не так ли?
Он закрыл дверь и запер ее.
– Я сказал им, чтобы они не ждали меня сегодня и что я увижу их утром.
Ее сердце заколотилось от ощущения страшного испуга и огромного возбуждения. Причем в голове у нее так все смешалось, что она не могла понять, какое из этих двух чувств у нее сильнее.
– И какова была их реакция на это? – спросила она.
– Как будто я сказал им, что заеду в магазин за квартой молока. Трудно сказать, понимают ли они, что я собираюсь провести ночь с тобой, или нет, – он засмеялся. – Я буду считать, что не понимают. Просто рады, что я останусь в городе еще немного.
Провести ночь. Значение этих слов заставило ее запаниковать. Она повернулась и направилась к лестнице, ощущая, что он идет следом за ней.
Она сама удивлялась, как быстро и без сомнений решила про себя, что нравится ему. Прошлое всегда можно оправдать, и свою смелость в отношении Нов она оправдывала неожиданно возникшей страстью к нему. Но теперь ей предстояло разобраться с чувствами, которые выросли из этой страсти. Она совсем не была уверена, что готова к этому.
Она пересекла свою большую комнату, выскользнула из болеро и перекинула его через верх ширмы.
Ноа наблюдал за ней и думал, что он совсем не обратил внимания на то, что она была чем-то расстроена. Переполнявшее его счастье никак не хотело успокаиваться, и он даже представить себе не мог, что что-то может омрачить их отношения. Какая-то невидимая рука вручила ему счастливый билет, и он совсем забыл о том, что Раиннон была необычной женщиной. Сейчас он вспомнил об этом.
– Время пришло, Раиннон. Если что-то тебя расстраивает, я должен знать, в чем дело.
– Ты прав. Я нечестно веду себя по отношению к тебе, – она протянула руку к одной из медных цепей, на которых висела ее кровать, и ухватилась за холодный твердый металл. – Я должна тебе сказать кое-что. К сожалению, я не уверена, что ты сможешь понять меня. А я, наверное, не смогу объяснить тебе это более понятно.
– Попробуй, Раиннон.
Она прикусила нижнюю губу.
– Хорошо, слушай. Я была не готова к тому, что произошло вчера ночью. Я думала, что была готова, а оказалось, что нет.
Он удивленно поднял брови.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я сама не знаю. В этом-то все и дело. Я чувствую себя теперь очень неуверенной в себе. Я думала, что мы просто будем заниматься любовью, я хотела, чтобы все это произошло. Но вдруг неожиданно все вышло из-под контроля.
Когда она росла, военно-морские силы США полностью контролировали ее жизнь, указывая ее отцу, а, следовательно, и ей, когда и куда им требовалось переместиться. Власть ВМФ над ее жизнью была постоянной угрозой ее спокойствию. С той угрозой она ничего не могла поделать, но с этой новой властью, появившейся в результате их любви, она не собиралась мириться.
– Вышла из-под контроля, – сказал он задумчиво, повторяя ее слова. – Очень хорошо. Это значит, что я оказался в такой ситуации не один. И не один борюсь с ней.
Она вскинула руки.
– Ты не борешься. Совсем не борешься.
– И это тебя огорчает?
– Ты подавляешь меня, – сказала она. Ее голос дрогнул. «Потому что то, что я чувствую по отношению к тебе, путает меня».
– Я не подавляю, я люблю тебя.
– Ну, так не люби! Он вздрогнул, словно от удара. Счастье, которое только что бурлило внутри него, исчезло.
– Кажется, я понимаю. Я был для тебя забавным, когда вел себя как заикающийся, что-то мямлящий идиот, который был постоянно потрясен и поражен тобой и твоей мистикой. Потрясен так, что не мог смотреть на вещи прямо. Я прав? Ты играла со мной, словно котенок с клубком ниток. Вам обоим, и тебе, и Греймокину, нужны более экзотические удовольствия. Не так ли?
– Ты говоришь абсолютную чепуху, Нов.
– Извини, но мне так не кажется. Ты получала удовольствие, наблюдая за сверхконсервативным юристом из большого города, которого вынесло из привычной для него спокойной глубины на быстрину. Ты вознамерилась увлечь меня, обладая колдовской властью, и у тебя не было никаких сомнений насчет того, что ты добьешься своего. Теперь, когда ты преуспела, со мной покончено. О'кей. Теперь мне все понятно.
– Нет, – сказала она почти плача. – Все, что ты говоришь, не правда.
– Да? Так мне остаться? И мы займемся любовью, а затем будем строить планы на будущее?
– Нет, – она никогда еще не чувствовала себя более несчастной.
– Отлично.
Это слово, которое он произнес, было буквально наполнено негодованием. Он смотрел на нее не отрываясь.
– Если ты думаешь, что я собираюсь поблагодарить тебя за доставленные мне удовольствия и покорно укатить в Нью-Йорк, то ты очень ошибаешься, дорогая леди. Я не собираюсь отпускать тебя, не показав еще раз, что возникло между нами и все еще существует.
«Как он ироничен», – подумала она. Он говорил ей о том, как она думала о нем до прошлой ночи. Она действительно хотела, чтобы он признал ее очарование и поддался на него. Теперь же все, что она хотела, это убежать от точно такого же очарования с его стороны. Она не хотела винить его, но от того, что он был прав, а она не права, его слова не стали для нее менее жестокими.
– Послушай, Нов. Я совершила большую глупость. Наверное, я никогда за свою жизнь не была большей дурой.
– Я так понимаю, что ты говоришь о времени, когда мы были в постели прошлой ночью, – в его голосе звучало холодное спокойствие.
Она сцепила руки.
– У меня нет никаких оправданий, я могу только извиниться перед тобой…
– За что? – взорвался он. – За то, что довела меня до такого состояния, когда я кроме желания к тебе ничего больше не чувствую. Леди, не беспокойтесь насчет извинений, я их все равно не приму.
– Тебе придется, Нов. Потому что сейчас это единственное, что я могу тебе предложить.
Он схватил ее и рванул к себе.
– Не правда. Я могу заставить тебя дать мне больше этого. И делать это до тех пор, пока ты не будешь совсем без сил для чего-нибудь другого, как просто лежать в кровати и просить, чтобы это повторилось.
Она с силой рванулась прочь.
– Перестань.
Неожиданно все погрузилось в темноту, и ее слова эхом отозвались в непроницаемой тишине комнаты.
Нов выругался и посмотрел в окно.
– Во всем городе погас свет. У тебя здесь есть спички и свечи? Она вздохнула.
– Сейчас принесу. Стой здесь, я знаю, где они.
Она направилась к маленькому столику, где у нее находилось несколько свечей. Через несколько секунд одна из свечей уже горела. Нов быстро подошел к столику и отобрал у нее спички, заявив, что остальные свечи он зажжет сам.
Устав спорить, она села на кровать и не двигаясь сидела на ней, пока не подошел Ноа.
Он поставил на кровать одно колено и стал сверху разглядывать ее.
– Тебя не стоит расстраивать, не так ли? – сказал он мягко.
– Ноа, я не имею никакого отношения к свету. Это сельская местность. Здесь цепи очень часто бывают перегружены.
– Конечно, конечно.
– Черт возьми, прекрати иронизировать!
– Да? А я так люблю разумные объяснения.
От его сарказма у нее по телу пробежал холодок.
Он наклонился к ней.
– Мне все равно, из-за тебя погас свет или не из-за тебя. Можешь гасить его и зажигать столько, сколько тебе этого захочется. Но это все равно не заставит меня забыть все, что произошло между нами. И тебе я тоже не позволю забыть об этом.
– Уходи, пожалуйста, уходи.
– Я уйду, но сначала… Он повалил ее и с силой прижал к кровати.
– Ноа, нет…
– Я должен, – сказал он грубо, отбрасывая и сдергивая мешающие ему кружева. – Я должен доказать себе, что прошлая ночь была не результатом помрачения моего сознания, не результатом твоего колдовства и экспериментов надо мной.
Она говорила себе, что не хочет этого, но даже все еще продолжая слабо отталкивать его, она уже отвечала на его обжигающие поцелуи и ничего не могла поделать с этим. Горячая волна опять прокатилась по ее телу, проникая в каждую его частицу, и тело начинало предавать ее. Его рука скользнула вдоль ее бедра к животу, достигла нижнего края ее трусиков.
С ее губ сорвался крик, крик желания, а не протеста. Она заплакала от своей беспомощности. Слезы переполняли ее глаза и текли по щекам, а она прижималась к нему и так хотела его.
Одно прикосновение к ней показало Ноа, что она желает его. Он стал срывать с себя одежду, затем порывисто упал на нее и сразу вошел в нее. Она сдавленно вскрикнула и изогнулась, чтобы встретить его.
Черные блестящие звезды и луна отражали свет свечей и сверкали при каждом движении Раиннон и Ноа, которые больше не контролировали себя.
Раиннон проснулась от звука копыт. Обернувшись простыней, она соскочила с кровати и увидела Нов, который был одет и стоял рядом с окном, облокотясь о стену.
– Электричество снова дали, – сказал он спокойно. – А на улице еще один подросток играет в Джона Миллера. Еще одно доказательство, что в этом городе нет ничего настоящего.
От горечи, звучащей в его голосе, у нее заныло в груди. Она знала, что злость в его голосе объясняется отнюдь не тем, что призрак Джона Миллера не появился в очередной раз. Но ей было плохо и не хватало сил или смелости, чтобы снова спорить с ним.
– Джон Миллер может еще появиться.
– Откуда же, черт возьми, можно узнать, он это или нет. Ты же сказала, что не станешь смотреть.
Она с трудом выдохнула ответ:
– Нет, не стану.
– Правильно, – он оттолкнулся от стены и ничего не видящим взглядом обвел комнату. – Ты знаешь, твой магазин назван очень удачно. «Иллюзии», ничего настоящего. Мне казалось, что я касаюсь тебя, а на самом деле я касался воздуха.
Он помолчал.
– Я не собираюсь извиняться за то, что только что произошло, – продолжал он.
Она села, все еще прикрываясь простыней.
– Я не прошу тебя об этом. Он кивнул.
– И еще у тебя нет необходимости просить меня уйти, потому что я ухожу.
У нее стало так тяжело на сердце, будто туда положили свинец.
– Куда?
– А это имеет значение?
Он принял ее молчание за ответ.
Ноа взглянул на часы и в неярком свете наружного фонаря над входной дверью веранды увидел, что было полтретьего ночи. Он был совершенно один, наедине со своими мыслями. Он сидел на ротанговой софе викторианского стиля, укрываясь одеялом, которое принес из машины. Ему не хотелось возвращаться в дом своих теток. Он опасался, что услышав его, они встанут и захотят поговорить с ним, начнут задавать многочисленные вопросы. С другой стороны, он решил, что это место вполне подходило для того, чтобы обдумать все, что было между ним и Раиннон. Софа была удобной, одеяло – теплым. Все, что ему было нужно, это избавиться от мучительной боли, которую он ощущал, и решить, что делать дальше.
Он пришел к выводу, что сделал серьезную ошибку, добиваясь ее близости. Она очень бурно реагировала на его объятия, но у него теперь появилось смутное чувство того, что она сама испугалась своих чувств. А позднее он был слишком сбит с толку и сердит, чтобы установить с нею эмоциональный контакт.
Его внимание привлекло какое-то движение на окне в углу веранды. Он повернул голову и увидел Греймокина. Ноа совсем не удивился его появлению. Это случалось и прежде много раз. Однако сейчас он был уверен, что Раиннон не посылала кота.
«Я нахожусь в неположенном месте, не так ли?» – мысленно спросил он кота, вспомнив, как испугался Греймокин, когда увидел, что что-то изменилось в его мире.
Глаза Греймокина мистически блестели в темноте голубоватым светом. Затем он поднялся и исчез в темноте. Некоторое время Ноа смотрел ему вслед. Он часто сравнивал между собой Раиннон и Греймокина. Пожалуй, они даже более похожи друг на друга, чем ему казалось. Или, чем ей казалось.
Наблюдая Греймокина в течение последних двух дней, он обнаружил, что котам нравится быть там, где им удобно. Им было необходимо чувство собственного пространства, свободы, возможности приходить и уходить по собственному желанию. Раиннон, как и ее домашние животные, жила в Хилари свободно и независимо, пока он не приехал сюда. Затем они встретились, и оба их мира перевернулись вверх тормашками.
До того, как они провели ночь вместе, ему казалось, что единственная сложность в их отношениях состояла в его сопротивлении ее магическому, мистическому влиянию. Он был не прав. Каким-то образом он начал строить планы слишком деловито, повел с ней себя слишком собственнически, что напугало ее и заставило замкнуться.
Но не являлось ли это нормальным поведением влюбившегося мужчины? Может быть в этом и было все дело. Раиннон не привыкла ни к чему нормальному. Но он был нормальным.
А, черт возьми, может быть надо просто взять и уехать в Нью-Йорк?
Ее самообладание с самого начала выводило его из себя. Ее самообладание и то, как она смотрела на него, как будто знает все, что он сейчас чувствует. И будто это ее забавляет.
Вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль. А ведь ее глаза потеряли спокойное выражение. В них сегодня не было и тени спокойствия. Почему?
Он посмотрел в темноту. Когда они здесь были вдвоем, она ему сказала: «Как только я привыкала к чему-то, мне сразу приходилось терять это и ехать дальше».
Она не стала вдаваться в подробности, но он и так обо всем остальном догадался сам. Ей приходилось вести такую жизнь, единственной определенной вещью в которой было то, что ей нужно будет снова и снова переезжать, оставляя друзей и знакомых. Конечно, это должно было травмировать чувства молодой девушки.
Она приехала в Хилари. Единственное надежное место в мире, которое она знала. Здесь она создала себе жизнь, в которой могла быть тем, кем ей хотелось бы быть, не боясь при этом доставить кому-то хоть малейшее неудобство. И еще здесь не существовало никакой опасности, что кто-то вмешается в такой ход вещей или попытается изменить его.
До тех пор, пока не приехал он. Вначале она не чувствовала угрозы. Он доставлял ей слишком мало хлопот, полностью попав под ее очарование, как она того и хотела. Но затем она, должно быть, обнаружила, что он сам и чувства, которые он вызывал в ней, не соответствовали ее образу жизни.
Нов улыбнулся. Получалось логично.
«Я начинаю понимать тебя, Раиннон, и если когда-нибудь я смогу тебя полностью понять и объяснить, у тебя не останется никаких шансов».
Он принял решение. Он останется здесь в Хилари до тех пор, пока не начнет соответствовать ее образу жизни. Он будет спокойным, неопасным, он даст ей время подумать и оценить их отношения со всех сторон, пока она не привыкнет к нему и к его любви. Как Греймокин, который постепенно привык к переставленному креслу. У края веранды опять произошло какое-то движение. Ожидая увидеть Греймокина, он повернулся и обнаружил не кого иного, как саму Раиннон. Если бы не ее светлые волосы и лицо, она совершенно полностью сливалась бы с темнотой ночи. Она очень медленно и осторожно подходила к нему, и у него создалось впечатление, что если он сделает хоть одно резкое движение, то она отпрыгнет и исчезнет.
На какое-то мгновение у него появился вопрос; «Как это она нашла его?» Но затем он решил не думать об этом. В конце концов, может, Греймокин привел ее сюда. Или, может быть, она всегда приходила сюда, когда ей нужно было подумать. Не имеет значения.
Его воодушевляло то, что каким бы образом она ни нашла его, Раиннон, должно быть, вело глубоко спрятанное в ее подсознании чувство потребности видеть его.
Он заставил себя не двигаться и молчать. И за это был вознагражден тем, что она села рядом. Он накрыл ее одеялом. Ее голова лежала у него на плече.
Они не говорили. Где-то далеко заухала сова. Проходили часы. Они увидели, как начало всходить солнце, окрашивая горизонт нежным цветом. Тогда Раиннон встала и ушла.
Глава 7
– Мне надо вернуться в магазин.
– Я думал, что сегодня все закрыто.
– Почти все, но я всегда бываю днем некоторое время. После вчерашней игры понадобится ремонтировать многие костюмы.
Она поднялась, потом поцеловала Эзми, затем Лавинию.
– Ваши пирожные произведут фурор, – сказала она.
– Спасибо, дорогая, – ответила Эзми.
– Ты придешь сегодня вечером? – спросила Лавиния.
– Скорее всего, нет, но я очень скоро увижу вас.
– Не вставайте, – сказал Ноа своим теткам. – Я скоро вернусь.
Вместе с Раиннон он вышел с веранды и обошел дом.
– Мне так не хочется отпускать тебя за пределы моей видимости, – сказал он, грустно улыбаясь.
– Магазин…
– Я знаю, и мои тетушки.
Он засунул руку в карман и вытащил оттуда ключи от машины:
– Возьми мою машину.
– Спасибо.
Она с надеждой подумала, что он, должно быть, не заметил облегчения, прозвучавшего в ее ответе, но ей так необходимо было остаться одной.
– А я потом поеду в одной из их машин.
– Что ты имеешь в виду?
– Уж не думаешь ли ты, что я пропущу этот праздник или проведу его без тебя? Ни за что на свете.
Он поцеловал ее в губы. Она закрыла глаза, заранее готовясь бороться с неотвратимой волной тепла, которая должна была прокатиться по ее телу. Как часто он целует ее.
– Я побуду с ними, чтобы проследить, как они будут поправляться, – сказал он. – Я позвоню в свой офис и попробую начать расследование с другого конца. Думаю, что к вечеру смогу выбраться в город.
Она слабо кивнула в ответ.
– Как раз вовремя, чтобы успеть на шутливые проделки нашей молодежи. Они ходят по домам и требуют сладостей в виде выкупа. В противном случае устраивают всякие розыгрыши и шалят.
– А что предложишь мне ты в виде выкупа?
Она проглотила комок, подкативший к ее горлу.
– Я уже говорила тебе, что буду раздавать печенье.
– Но это для ребятишек. А я говорю о выкупе специально для меня. Что-нибудь из того, что было у нас прошедшей ночью. Хотя, признаться, мне трудно поверить, что у меня еще когда-нибудь повторится такая сказочная ночь. Мне очень хочется ее повторить, и, собственно говоря, всю оставшуюся жизнь я хочу посвятить тому, чтобы хоть раз добиться этого. А ты?
Она старалась не смотреть ему в глаза.
– Мне надо идти.
– Что случилось, дорогая?
– Ничего.
– Раиннон, давай же, говори. Я помню, что ты что-то хотела мне сказать, когда мы уезжали из твоего дома.
Она покачала головой.
Он нахмурился, почувствовав разочарование.
– Ну что же, мне ничего не остается, как отпустить тебя, но вечером, когда все закончится, мы поговорим, хорошо?
– Позаботься о своих тетушках, – сказала Раиннон.
Для Раиннон время промчалось стремительно. Приходило очень много людей, которым требовалась срочная починка своих костюмов. Маленькая сказочная принцесса огрела брата своей волшебной палочкой и сломала ее. Раиннон снабдила ее новой. Чуть более взрослый, чем принцесса, молодой человек ничего не видел из своей хоккейной маски. Раиннон сделала необходимые изменения в его хоккейных доспехах. Простыня Каспера стала розовой после того, как его жена случайно выстирала ее вместе с красными тапочками. Раиннон заменила простыню. Одна из лямок, поддерживающих горб Игора, ослабла. Раиннон подтянула ее.
И так продолжалось целый день.
Первые гуляющие на празднике заскочили к ней, чтобы поболтать и обсудить шансы появления этой ночью Джона Миллера.
И каждый, кто заходил, спрашивал о Нов.
Чем ближе приближался вечер, тем больше чувствовалось оживление на площади. Раиннон постаралась увлечься общим праздничным подъемом. Ей очень нравилась абсурдность, царившая на этом празднике, то, как он пробуждал скрытые детские черты во взрослом населении Хилари, те незабываемые минуты, которые он давал детям города. Все это так отличалось от порядка и размеренного образа жизни военных баз, на которых прошло все ее детство.
Она только что успела надеть свой карнавальный костюм и спуститься вниз, как вошел Нов.
– Ух ты! – сказал он, почти потеряв дар речи, оттого что увидел.
Ее костюм состоял из длинного до пола черного платья с декольте, обнажавшем ее шею и плечи, и жакета болеро с длинными рукавами. Этот костюм был создан из огромного количества шелка и кружев. Черные блестки в форме луны и звезд, рассеянные по всему платью, блестели и сверкали при малейшем движении.
Она сделала реверанс, польщенная тем, как он воспринял ее наряд.
– Я всегда была уверена, что современные ведьмы должны блистать.
– Да, и еще быть сексуальными, – добавил он. – И какие колдовские чары ты намерена испытать на мне сегодня?
– Я не пользуюсь колдовством, – сказала она твердо.
– Может поспорим? – хмыкнул он. – То, что я здесь, а не в Нью-Йорке, – яркое доказательство твоего колдовского умения. И уж если мы перешли на предмет колдовства, – он замялся, решая, стоит ли стремиться узнать об этом или нет, – но затем решил, что стоит, – что это за таинственные палочки и листья ты хранишь в своих стеклянных банках в магазине?
– Палочки и листья? – изумленно повторила она и постаралась проследить за его взглядом, а когда поняла, что он имеет в виду, звонко расхохоталась. – Ты что, никогда раньше не видел попури?
– П-п… что?
Она взяла одну из банок с полки, отвинтила крышку и протянула ему.
– Это смесь цветов, листьев и специй.
Создавать различные виды попури – мое хобби.
Она заметила, как он недоверчиво разглядывал содержимое банки.
– Вот эта смесь в качестве основы имеет корицу. Очень хороша для осени – понюхай. Он шумно втянул в себя воздух.
– Ты права.
«Ему все еще нужны ее объяснения», – с удивлением отметил он про себя. Но если раньше каждое ее объяснение доставляло ему радостное ощущение облегчения, то теперь он был готов воспринимать их как должное.
Да, за эти несколько дней он прошел долгий путь.
Она поставила банку на место.
– Как себя чувствуют Эзми и Лавиния?
– Замечательно. Они снова вернулись к своему старому, то есть, пожилому состоянию. Когда я уезжал, они готовились к распродаже товаров, устроившись у своего почтового ящика на дороге. Они поставили туда стулья и принесли свои тыквенные пироги. Я думал, что все события должны происходить в городе, но, кажется, они ожидают и у себя большое количество народа.
– Там будет большое движение. Люди поедут в город и на машинах, и на лошадях.
– Замечательно. Желаю им хорошо провести время, потому что сам я намереваюсь свое время провести превосходно.
Он обнял ее, привлек к себе и страстно поцеловал. После поцелуя Раиннон с трудом перевела дыхание, ощущая слабость во всем теле и еще плотнее прижимаясь к нему. Только звуки детских голосов, которые требовали выкупа в виде угощений под угрозой проказ и шалостей, остановили его.
В течение нескольких следующих часов городская площадь была заполнена привидениями и гоблинами, монстрами и драконами. Раиннон заразилась всеобщим весельем и вместе с Нов смеялась и дурачилась. И все-таки где-то глубоко в подсознании у нее было чувство, что ее что-то тревожит. То, как реагировало ее тело на ласки Нов, полностью сбивало ее с толка, и она чувствовала себя какой-то бабочкой, только что вылезшей из кокона и ужасно уязвимой перед той лавиной ощущений, которая хлынула на нее.
– Я думаю, что пора закрывать, – сказала она. – Я думаю, что почти все уже ушли.
– Да? – он быстро вышел на улицу и оглядел площадь, на которой теперь уже почти никого не оставалось.
Почувствовав, как он огорчен этим обстоятельством, она невольно улыбнулась.
– Уже поздно. Твои тети тебя уже ждут, наверное. Не так ли?
Он закрыл дверь и запер ее.
– Я сказал им, чтобы они не ждали меня сегодня и что я увижу их утром.
Ее сердце заколотилось от ощущения страшного испуга и огромного возбуждения. Причем в голове у нее так все смешалось, что она не могла понять, какое из этих двух чувств у нее сильнее.
– И какова была их реакция на это? – спросила она.
– Как будто я сказал им, что заеду в магазин за квартой молока. Трудно сказать, понимают ли они, что я собираюсь провести ночь с тобой, или нет, – он засмеялся. – Я буду считать, что не понимают. Просто рады, что я останусь в городе еще немного.
Провести ночь. Значение этих слов заставило ее запаниковать. Она повернулась и направилась к лестнице, ощущая, что он идет следом за ней.
Она сама удивлялась, как быстро и без сомнений решила про себя, что нравится ему. Прошлое всегда можно оправдать, и свою смелость в отношении Нов она оправдывала неожиданно возникшей страстью к нему. Но теперь ей предстояло разобраться с чувствами, которые выросли из этой страсти. Она совсем не была уверена, что готова к этому.
Она пересекла свою большую комнату, выскользнула из болеро и перекинула его через верх ширмы.
Ноа наблюдал за ней и думал, что он совсем не обратил внимания на то, что она была чем-то расстроена. Переполнявшее его счастье никак не хотело успокаиваться, и он даже представить себе не мог, что что-то может омрачить их отношения. Какая-то невидимая рука вручила ему счастливый билет, и он совсем забыл о том, что Раиннон была необычной женщиной. Сейчас он вспомнил об этом.
– Время пришло, Раиннон. Если что-то тебя расстраивает, я должен знать, в чем дело.
– Ты прав. Я нечестно веду себя по отношению к тебе, – она протянула руку к одной из медных цепей, на которых висела ее кровать, и ухватилась за холодный твердый металл. – Я должна тебе сказать кое-что. К сожалению, я не уверена, что ты сможешь понять меня. А я, наверное, не смогу объяснить тебе это более понятно.
– Попробуй, Раиннон.
Она прикусила нижнюю губу.
– Хорошо, слушай. Я была не готова к тому, что произошло вчера ночью. Я думала, что была готова, а оказалось, что нет.
Он удивленно поднял брови.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я сама не знаю. В этом-то все и дело. Я чувствую себя теперь очень неуверенной в себе. Я думала, что мы просто будем заниматься любовью, я хотела, чтобы все это произошло. Но вдруг неожиданно все вышло из-под контроля.
Когда она росла, военно-морские силы США полностью контролировали ее жизнь, указывая ее отцу, а, следовательно, и ей, когда и куда им требовалось переместиться. Власть ВМФ над ее жизнью была постоянной угрозой ее спокойствию. С той угрозой она ничего не могла поделать, но с этой новой властью, появившейся в результате их любви, она не собиралась мириться.
– Вышла из-под контроля, – сказал он задумчиво, повторяя ее слова. – Очень хорошо. Это значит, что я оказался в такой ситуации не один. И не один борюсь с ней.
Она вскинула руки.
– Ты не борешься. Совсем не борешься.
– И это тебя огорчает?
– Ты подавляешь меня, – сказала она. Ее голос дрогнул. «Потому что то, что я чувствую по отношению к тебе, путает меня».
– Я не подавляю, я люблю тебя.
– Ну, так не люби! Он вздрогнул, словно от удара. Счастье, которое только что бурлило внутри него, исчезло.
– Кажется, я понимаю. Я был для тебя забавным, когда вел себя как заикающийся, что-то мямлящий идиот, который был постоянно потрясен и поражен тобой и твоей мистикой. Потрясен так, что не мог смотреть на вещи прямо. Я прав? Ты играла со мной, словно котенок с клубком ниток. Вам обоим, и тебе, и Греймокину, нужны более экзотические удовольствия. Не так ли?
– Ты говоришь абсолютную чепуху, Нов.
– Извини, но мне так не кажется. Ты получала удовольствие, наблюдая за сверхконсервативным юристом из большого города, которого вынесло из привычной для него спокойной глубины на быстрину. Ты вознамерилась увлечь меня, обладая колдовской властью, и у тебя не было никаких сомнений насчет того, что ты добьешься своего. Теперь, когда ты преуспела, со мной покончено. О'кей. Теперь мне все понятно.
– Нет, – сказала она почти плача. – Все, что ты говоришь, не правда.
– Да? Так мне остаться? И мы займемся любовью, а затем будем строить планы на будущее?
– Нет, – она никогда еще не чувствовала себя более несчастной.
– Отлично.
Это слово, которое он произнес, было буквально наполнено негодованием. Он смотрел на нее не отрываясь.
– Если ты думаешь, что я собираюсь поблагодарить тебя за доставленные мне удовольствия и покорно укатить в Нью-Йорк, то ты очень ошибаешься, дорогая леди. Я не собираюсь отпускать тебя, не показав еще раз, что возникло между нами и все еще существует.
«Как он ироничен», – подумала она. Он говорил ей о том, как она думала о нем до прошлой ночи. Она действительно хотела, чтобы он признал ее очарование и поддался на него. Теперь же все, что она хотела, это убежать от точно такого же очарования с его стороны. Она не хотела винить его, но от того, что он был прав, а она не права, его слова не стали для нее менее жестокими.
– Послушай, Нов. Я совершила большую глупость. Наверное, я никогда за свою жизнь не была большей дурой.
– Я так понимаю, что ты говоришь о времени, когда мы были в постели прошлой ночью, – в его голосе звучало холодное спокойствие.
Она сцепила руки.
– У меня нет никаких оправданий, я могу только извиниться перед тобой…
– За что? – взорвался он. – За то, что довела меня до такого состояния, когда я кроме желания к тебе ничего больше не чувствую. Леди, не беспокойтесь насчет извинений, я их все равно не приму.
– Тебе придется, Нов. Потому что сейчас это единственное, что я могу тебе предложить.
Он схватил ее и рванул к себе.
– Не правда. Я могу заставить тебя дать мне больше этого. И делать это до тех пор, пока ты не будешь совсем без сил для чего-нибудь другого, как просто лежать в кровати и просить, чтобы это повторилось.
Она с силой рванулась прочь.
– Перестань.
Неожиданно все погрузилось в темноту, и ее слова эхом отозвались в непроницаемой тишине комнаты.
Нов выругался и посмотрел в окно.
– Во всем городе погас свет. У тебя здесь есть спички и свечи? Она вздохнула.
– Сейчас принесу. Стой здесь, я знаю, где они.
Она направилась к маленькому столику, где у нее находилось несколько свечей. Через несколько секунд одна из свечей уже горела. Нов быстро подошел к столику и отобрал у нее спички, заявив, что остальные свечи он зажжет сам.
Устав спорить, она села на кровать и не двигаясь сидела на ней, пока не подошел Ноа.
Он поставил на кровать одно колено и стал сверху разглядывать ее.
– Тебя не стоит расстраивать, не так ли? – сказал он мягко.
– Ноа, я не имею никакого отношения к свету. Это сельская местность. Здесь цепи очень часто бывают перегружены.
– Конечно, конечно.
– Черт возьми, прекрати иронизировать!
– Да? А я так люблю разумные объяснения.
От его сарказма у нее по телу пробежал холодок.
Он наклонился к ней.
– Мне все равно, из-за тебя погас свет или не из-за тебя. Можешь гасить его и зажигать столько, сколько тебе этого захочется. Но это все равно не заставит меня забыть все, что произошло между нами. И тебе я тоже не позволю забыть об этом.
– Уходи, пожалуйста, уходи.
– Я уйду, но сначала… Он повалил ее и с силой прижал к кровати.
– Ноа, нет…
– Я должен, – сказал он грубо, отбрасывая и сдергивая мешающие ему кружева. – Я должен доказать себе, что прошлая ночь была не результатом помрачения моего сознания, не результатом твоего колдовства и экспериментов надо мной.
Она говорила себе, что не хочет этого, но даже все еще продолжая слабо отталкивать его, она уже отвечала на его обжигающие поцелуи и ничего не могла поделать с этим. Горячая волна опять прокатилась по ее телу, проникая в каждую его частицу, и тело начинало предавать ее. Его рука скользнула вдоль ее бедра к животу, достигла нижнего края ее трусиков.
С ее губ сорвался крик, крик желания, а не протеста. Она заплакала от своей беспомощности. Слезы переполняли ее глаза и текли по щекам, а она прижималась к нему и так хотела его.
Одно прикосновение к ней показало Ноа, что она желает его. Он стал срывать с себя одежду, затем порывисто упал на нее и сразу вошел в нее. Она сдавленно вскрикнула и изогнулась, чтобы встретить его.
Черные блестящие звезды и луна отражали свет свечей и сверкали при каждом движении Раиннон и Ноа, которые больше не контролировали себя.
Раиннон проснулась от звука копыт. Обернувшись простыней, она соскочила с кровати и увидела Нов, который был одет и стоял рядом с окном, облокотясь о стену.
– Электричество снова дали, – сказал он спокойно. – А на улице еще один подросток играет в Джона Миллера. Еще одно доказательство, что в этом городе нет ничего настоящего.
От горечи, звучащей в его голосе, у нее заныло в груди. Она знала, что злость в его голосе объясняется отнюдь не тем, что призрак Джона Миллера не появился в очередной раз. Но ей было плохо и не хватало сил или смелости, чтобы снова спорить с ним.
– Джон Миллер может еще появиться.
– Откуда же, черт возьми, можно узнать, он это или нет. Ты же сказала, что не станешь смотреть.
Она с трудом выдохнула ответ:
– Нет, не стану.
– Правильно, – он оттолкнулся от стены и ничего не видящим взглядом обвел комнату. – Ты знаешь, твой магазин назван очень удачно. «Иллюзии», ничего настоящего. Мне казалось, что я касаюсь тебя, а на самом деле я касался воздуха.
Он помолчал.
– Я не собираюсь извиняться за то, что только что произошло, – продолжал он.
Она села, все еще прикрываясь простыней.
– Я не прошу тебя об этом. Он кивнул.
– И еще у тебя нет необходимости просить меня уйти, потому что я ухожу.
У нее стало так тяжело на сердце, будто туда положили свинец.
– Куда?
– А это имеет значение?
Он принял ее молчание за ответ.
Ноа взглянул на часы и в неярком свете наружного фонаря над входной дверью веранды увидел, что было полтретьего ночи. Он был совершенно один, наедине со своими мыслями. Он сидел на ротанговой софе викторианского стиля, укрываясь одеялом, которое принес из машины. Ему не хотелось возвращаться в дом своих теток. Он опасался, что услышав его, они встанут и захотят поговорить с ним, начнут задавать многочисленные вопросы. С другой стороны, он решил, что это место вполне подходило для того, чтобы обдумать все, что было между ним и Раиннон. Софа была удобной, одеяло – теплым. Все, что ему было нужно, это избавиться от мучительной боли, которую он ощущал, и решить, что делать дальше.
Он пришел к выводу, что сделал серьезную ошибку, добиваясь ее близости. Она очень бурно реагировала на его объятия, но у него теперь появилось смутное чувство того, что она сама испугалась своих чувств. А позднее он был слишком сбит с толку и сердит, чтобы установить с нею эмоциональный контакт.
Его внимание привлекло какое-то движение на окне в углу веранды. Он повернул голову и увидел Греймокина. Ноа совсем не удивился его появлению. Это случалось и прежде много раз. Однако сейчас он был уверен, что Раиннон не посылала кота.
«Я нахожусь в неположенном месте, не так ли?» – мысленно спросил он кота, вспомнив, как испугался Греймокин, когда увидел, что что-то изменилось в его мире.
Глаза Греймокина мистически блестели в темноте голубоватым светом. Затем он поднялся и исчез в темноте. Некоторое время Ноа смотрел ему вслед. Он часто сравнивал между собой Раиннон и Греймокина. Пожалуй, они даже более похожи друг на друга, чем ему казалось. Или, чем ей казалось.
Наблюдая Греймокина в течение последних двух дней, он обнаружил, что котам нравится быть там, где им удобно. Им было необходимо чувство собственного пространства, свободы, возможности приходить и уходить по собственному желанию. Раиннон, как и ее домашние животные, жила в Хилари свободно и независимо, пока он не приехал сюда. Затем они встретились, и оба их мира перевернулись вверх тормашками.
До того, как они провели ночь вместе, ему казалось, что единственная сложность в их отношениях состояла в его сопротивлении ее магическому, мистическому влиянию. Он был не прав. Каким-то образом он начал строить планы слишком деловито, повел с ней себя слишком собственнически, что напугало ее и заставило замкнуться.
Но не являлось ли это нормальным поведением влюбившегося мужчины? Может быть в этом и было все дело. Раиннон не привыкла ни к чему нормальному. Но он был нормальным.
А, черт возьми, может быть надо просто взять и уехать в Нью-Йорк?
Ее самообладание с самого начала выводило его из себя. Ее самообладание и то, как она смотрела на него, как будто знает все, что он сейчас чувствует. И будто это ее забавляет.
Вдруг ему в голову пришла неожиданная мысль. А ведь ее глаза потеряли спокойное выражение. В них сегодня не было и тени спокойствия. Почему?
Он посмотрел в темноту. Когда они здесь были вдвоем, она ему сказала: «Как только я привыкала к чему-то, мне сразу приходилось терять это и ехать дальше».
Она не стала вдаваться в подробности, но он и так обо всем остальном догадался сам. Ей приходилось вести такую жизнь, единственной определенной вещью в которой было то, что ей нужно будет снова и снова переезжать, оставляя друзей и знакомых. Конечно, это должно было травмировать чувства молодой девушки.
Она приехала в Хилари. Единственное надежное место в мире, которое она знала. Здесь она создала себе жизнь, в которой могла быть тем, кем ей хотелось бы быть, не боясь при этом доставить кому-то хоть малейшее неудобство. И еще здесь не существовало никакой опасности, что кто-то вмешается в такой ход вещей или попытается изменить его.
До тех пор, пока не приехал он. Вначале она не чувствовала угрозы. Он доставлял ей слишком мало хлопот, полностью попав под ее очарование, как она того и хотела. Но затем она, должно быть, обнаружила, что он сам и чувства, которые он вызывал в ней, не соответствовали ее образу жизни.
Нов улыбнулся. Получалось логично.
«Я начинаю понимать тебя, Раиннон, и если когда-нибудь я смогу тебя полностью понять и объяснить, у тебя не останется никаких шансов».
Он принял решение. Он останется здесь в Хилари до тех пор, пока не начнет соответствовать ее образу жизни. Он будет спокойным, неопасным, он даст ей время подумать и оценить их отношения со всех сторон, пока она не привыкнет к нему и к его любви. Как Греймокин, который постепенно привык к переставленному креслу. У края веранды опять произошло какое-то движение. Ожидая увидеть Греймокина, он повернулся и обнаружил не кого иного, как саму Раиннон. Если бы не ее светлые волосы и лицо, она совершенно полностью сливалась бы с темнотой ночи. Она очень медленно и осторожно подходила к нему, и у него создалось впечатление, что если он сделает хоть одно резкое движение, то она отпрыгнет и исчезнет.
На какое-то мгновение у него появился вопрос; «Как это она нашла его?» Но затем он решил не думать об этом. В конце концов, может, Греймокин привел ее сюда. Или, может быть, она всегда приходила сюда, когда ей нужно было подумать. Не имеет значения.
Его воодушевляло то, что каким бы образом она ни нашла его, Раиннон, должно быть, вело глубоко спрятанное в ее подсознании чувство потребности видеть его.
Он заставил себя не двигаться и молчать. И за это был вознагражден тем, что она села рядом. Он накрыл ее одеялом. Ее голова лежала у него на плече.
Они не говорили. Где-то далеко заухала сова. Проходили часы. Они увидели, как начало всходить солнце, окрашивая горизонт нежным цветом. Тогда Раиннон встала и ушла.
Глава 7
– Что случилось, дорогой? – спросила Лавиния, озабоченно глядя на Ноа. – Тебе не нравится ростбиф?
Он вздрогнул и посмотрел на тарелку. Оказывается, вот уже целую минуту он тыкает вилкой в бутерброд с ростбифом, и теперь посередине в нем образовалась длинная аккуратная линия дырочек.
– Нет, мне он очень нравится. Ноа проснулся почти в полдень. Он принял душ, переоделся и теперь, свежий и отдохнувший, не испытывал никакого интереса к позднему лэнчу.
– Бутерброд очень вкусный. Наверное, я просто сыт.
Эзми налила ему стакан холодного чая.
– Вчера, когда ты предупредил нас, чтобы мы тебя не ждали, мы подумали, что все будет хорошо.
Лицо Лавинии было грустным.
– А получается, что мы ошиблись.
– О чем вы говорите? – осторожно спросил Ноа.
– О тебе и Раиннон, – почти хором сказали сестры.
Он отодвинул свою тарелку.
– Я ценю вашу заинтересованность, но…
– Мы очень заинтересованы и хотим знать…
– .. Как у вас идут дела, – сказала Эзми, завершая предложение своей сестры и водружая свои локти на стол.
– Да, пожалуйста, расскажи нам.
– Давайте просто уточним, что в оставшееся для моего пребывания время я, пожалуй, буду спать в вашей комнате для гостей.
Обе сестры обменялись озабоченными взглядами.
– Бог ты мой.
– Плохой признак.
– Для Раиннон и для меня, – согласился с ними Ноа. – Зато у меня будет больше времени, чтобы заняться расследованием земельных покупок. А теперь, когда ваш праздник окончился, мне будет легче отделить странные, загадочные события, которые происходят из-за праздника, от странных и загадочных событий, которые происходят из-за того, что кто-то хочет завладеть вашей землей.
Он вздрогнул и посмотрел на тарелку. Оказывается, вот уже целую минуту он тыкает вилкой в бутерброд с ростбифом, и теперь посередине в нем образовалась длинная аккуратная линия дырочек.
– Нет, мне он очень нравится. Ноа проснулся почти в полдень. Он принял душ, переоделся и теперь, свежий и отдохнувший, не испытывал никакого интереса к позднему лэнчу.
– Бутерброд очень вкусный. Наверное, я просто сыт.
Эзми налила ему стакан холодного чая.
– Вчера, когда ты предупредил нас, чтобы мы тебя не ждали, мы подумали, что все будет хорошо.
Лицо Лавинии было грустным.
– А получается, что мы ошиблись.
– О чем вы говорите? – осторожно спросил Ноа.
– О тебе и Раиннон, – почти хором сказали сестры.
Он отодвинул свою тарелку.
– Я ценю вашу заинтересованность, но…
– Мы очень заинтересованы и хотим знать…
– .. Как у вас идут дела, – сказала Эзми, завершая предложение своей сестры и водружая свои локти на стол.
– Да, пожалуйста, расскажи нам.
– Давайте просто уточним, что в оставшееся для моего пребывания время я, пожалуй, буду спать в вашей комнате для гостей.
Обе сестры обменялись озабоченными взглядами.
– Бог ты мой.
– Плохой признак.
– Для Раиннон и для меня, – согласился с ними Ноа. – Зато у меня будет больше времени, чтобы заняться расследованием земельных покупок. А теперь, когда ваш праздник окончился, мне будет легче отделить странные, загадочные события, которые происходят из-за праздника, от странных и загадочных событий, которые происходят из-за того, что кто-то хочет завладеть вашей землей.